- Отчего ж? - глянул на него полковник. - На том свете не будешь шутить.
      Командующий артиллерией Никифоров передал последние цели на Тамань и тут же сказал:
      - Мы сейчас будем похожи на древнегреческого героя Антея. Он был сильным, пока держался земли... Как оторвемся от земли...
      Модин, вставляя капсюль в гранату, перебил артиллериста:
      - Просто вы страдаете, полковник, что ваша должность теперь отпадает. Теперь нас будет поддерживать карманная артиллерия - вот она! - Инженер встал, весь обвешанный гранатами, дисками от автомата.
      Глядя на него, я подумал, как много этот хороший, умелый, жизнерадостный человек сделал для всех нас. А он, расправляя свои широкие плечи, продолжал в том же шутливом тоне:
      - Ну берегитесь, фашисты, беда будет, кто попадется мне!
      Однако в голосе его чувствовались горечь и волнение.
      В 21.30 все части были сосредоточены на северной окраине плацдарма около КП дивизии. Ночь выдалась темная. Слегка моросил дождь. Люди принимали установленный боевой порядок. Усталые, обессиленные дневным боем, с лицами, обострившимися от голода. Но настроение решительное. Командир улавливает волю и решимость коллектива по многим признакам. Уверенный ритм в движении подразделений. Отсутствие суеты. Оружие и снаряжение пригнаны - никаких лишних шумов. В темноте негромкие голоса:
      - Атакуем без выстрелов и без крика, - наставляет кто-то из офицеров.
      - Неужто пробьемся к своим? - слышится в другом месте.
      - Только бы траншею проскочить. А там - степь!
      Мимо быстрым шагом, обгоняя колонну центра, проскользнули моряки. Провел саперов Модин. Я на минуту его остановил и еще раз уточнил задачу по ликвидации заграждений противника на Митридате. Лицо его отражало крайнюю усталость.
      - Выше голову, Борис Федорович!
      - Не пойму сам, что со мной. Никогда у меня не было такого тяжелого состояния.
      Даже у сильных, волевых людей бывают такие минуты. Крепко пожав инженеру руку, я поцеловал его, и он ушел вперед.
      22.00. Командую:
      - Сигнал!
      Виниченко нажал на спусковой крючок ракетницы: красная звезда просверлила тучи. Десант пошел в бой.
      Метров сто пятьдесят двигались в тишине. Потом со стороны врага застрочил пулемет. Пули; как пчелы, пролетели над головами. Некоторые солдаты легли. Я крикнул: "Вперед!" Мы побежали.
      Рядом со мной бежали, тяжело дыша, Копылов и Бушин, на несколько шагов впереди - Виниченко и Иван. Почти в упор ударил автомат. Иван, пригнувшись как для прыжка, швырнул гранату. Взрыв. Вражеский автомат умолк. Мы перепрыгнули траншею. Сразу стало легче на душе. Одно препятствие преодолели.
      Атака была настолько стремительной и неожиданной, что вражеский пулеметный батальон не успел открыть организованный огонь. Две его роты, стоявшие перед фронтом прорыва, были уничтожены штыками и прикладами наших штурмовых групп. Но и у нас при прорыве были жертвы. Был убит дивизионный инженер.
      О гибели Модина я узнал, когда подходили к Митридату. Как он погиб, мне рассказал Григорян. К траншее они бросились вдвоем. Модин громко, крикнул "ура!" и послал гранату в пулеметную ячейку. Пулемет захлебнулся, но в это время автоматная очередь наповал скосила инженера. Он упал лицом вперед, и тело его осталось на бруствере вражеского окопа.
      После прорыва самое опасное было сбиться с маршрута. Ночь настолько темная, что в пяти метрах трудно разглядеть человека. Сориентировался, дал команду принять правее. Слышим: открылась стрельба в направлении Камыш-Буруна. Подбежал начальник связи майор Подлазов и передал, что туда пошла одна группа, человек сто пятьдесят.
      - Немедленно вернуть людей!
      Кочкарник, подмерзший на декабрьском ветру, мешал идти. Ветер бил по лицу ледяными плетками дождя. Под ногами все чаще всхлипывали болотца, заполненные жидкой тиной. Значит, близко озеро! Связные нырнули в темноту, назад вдоль колонны:
      - Подтягивайся!
      - Кучнее идти, товарищи. На озере не отставать! Полур, весь в грязи, мокрый, появился рядом, доложил:
      - Озеро в тридцати метрах, но здесь в нем по колено воды.
      - Поищите место посуше.
      Полур всегда был спокоен и нетороплив. И теперь этот смелый офицер уверенно шел со своими разведчиками впереди.
      Десант пересекал озеро.
      Идти было очень трудно: ноги вязли в грязи, их приходилось с трудом вытаскивать при каждом шаге. У некоторых сапоги засосало, шли босиком.
      Кругом тишина, тьма. В душе крепла надежда на успех задуманного: нас до сих пор не обнаружили. А позади, над Эльтигеном, гудело и ревело. Била Тамань. Вели огонь шестиствольные минометы и немецкие пушки, слышалась автоматная стрельба.
      Преодолев озеро, мы вышли восточнее села Красные Горки. Почувствовали под ногами сухую почву степи, но ненадолго. Путь преградил глубокий ров. Одна за другой группы солдат скатывались вниз по его крутым стенам. На дне - топкая грязь. Ивакин попал в трясину, пришлось его вытаскивать. Позже, мы узнали, что этот ров имел страшную славу: в нем фашисты расстреливали непокорившихся жителей Керчи.
      Разведчики донесли, что за рвом стоит зенитная батарея немцев. Штурмовые группы, должно быть, обошли ее стороной, и она досталась на нашу долю. Поползли, сливаясь с землей, бросились молча вперед. Прислугу перебили, пушки испортили. Франгулов с солдатами Цымбалом и Королевым ворвались в блиндаж. Немцы спали, часовой дремал, но все же успел крикнуть. Немецкие офицеры бросились на прокурора, но он уже нажал на спуск автомата, уложил офицера и двух солдат. Цымбал с Королевым - остальных пятерых.
      И снова - вперед, в степь, на север. Лучи прожекторов справа от нас ощупывали волны на море. Потом их лезвия метнулись в степь. Все бросились на землю. Справа застрочили автоматы и смолкли. Около меня лежали, прижавшись к мокрой земле, Копылов и Ивакин.
      - Василий Николаевич, - прошу Ивакина, - останься с Виниченко. Проверь, чтобы никто не отстал.
      Мы с Копыловым полубегом двинулись к передовым отрядам поторапливать людей. До рассвета оставалось часов пять, а путь впереди еще долгий. В километре западнее поселка Орджоникидзе стояли на позициях две батареи немецкой тяжелой артиллерии. Их тоже захватили врасплох. Поселок обошли. К нему меж курганов Юз-Оба вела дорога. Там-то, в каменоломнях, скрывались партизаны.
      В Солдатской Слободке располагалось какое-то тыловое подразделение противника. Здесь десантникам удалось захватить хлеб, консервы, масло, даже шоколад! Мы смогли подкормить совсем ослабевших людей.
      Опять час за часом пробиваемся сквозь темную, изрытую балками степь. Нагнал Франгулов, говорит, что люди идут с большим воодушевлением. Офицеры с железной настойчивостью поторапливают десантников. Смотрю по карте - движение прямо на Керчь. И вот, наконец, справа на горизонте поднялся горб высокой горы. Поворачиваю весь отряд на юг, чтобы выйти к северным склонам Митридата.
      Этот двадцатикилометровый марш по ночной степи был нелегок. Ведь люди были до крайности истощены, ослаблены голодом, изранены в ожесточенных боях. Но какая-то неистовая сила несла их вперед. Имя этой силы: жажда жизни и воля к победе. Вот лежит передо мной трофимовскйй дневник, перечитываю записи под заголовком: "Ночь с 6 на 7 декабря в дороге", и картины пережитого десантом заново оживают во всей тяжелой правде и настоящей красоте характеров советских людей.
      "...Прорыв обороны. Штурмующие группы далеко впереди.
      У домика брошенный пулемет противника. Пытаюсь тащить его вдвоем с санитаром Горискиным. Через сто метров бросаем. Нет сил. Ожесточенный огонь слева. Передаю приказ комдива: "Не растягиваясь, быстро вперед..." Озеро. Ноги вязнут в клейкой глине. Пудовые нашлепки. Взлет ракеты. Ложимся. Стучит в висках.
      Хоть бы на пять минут привал! Отставать нельзя.
      По дороге все чаще и чаще попадаются вещевые мешки, плащ-палатки, шинели.
      Боец, без шинели, без шапки, садится в грязь и начинает снимать ботинки.
      Сил нет идти, а прошли каких-нибудь 3 - 4 километра. Идем без дороги по степи. Сзади усилился пулеметный обстрел. Догоняю большую группу раненых Идут, поддерживая друг друга, в руках автоматы за поясом гранаты".
      Привал у подножия заветной горы. Связные побежали за командирами полков. Подошел Ивакин и доложил:
      - Отстающих нет, но мы нигде не обнаружили Нестерова.
      - Куда же он девался? Ведь его люди идут с нами. (Позже мы узнали, что Нестеров с небольшой группой бойцов отклонился от маршрута и оказался в каменоломнях у партизан. Месяца через два партизаны помогли ему перейти линию фронта.
      Подошел легкой спортивной походкой Ковешников. Вместе с ним молчаливый комбат моряков Беляков. Вскоре появился Блбулян, прерывисто дыша и вытирая лоб платком: когда тебе под пятьдесят, то не просто, совершать такие марши.
      - Где же Челов?
      - Здесь, товарищ полковник, - ответил звонким голосом подполковник. - А здорово все-таки маханули!
      - Не кажи гоп... - откликнулся Блбулян.
      Время - около пяти утра. Командирам частей было сказано: нужно не теряя времени к рассвету овладеть Митридатом и берегом моря южнее его. На горе у противника все артиллерийские НП. Захватывать придется стремительной атакой. Северо-восточные склоны атакует полк Ковешникова и морская пехота, восточные склоны - блбуляновский полк, берег и южное предместье Керчи -отряд Челова.
      Полчаса отдыхали все, кроме разведчиков.
      Недалеко от меня, прислонившись к укутанной в плащ-палатки рации, всхрапывал лейтенант Блохин. Копылов ушел с Ковешниковым в штурмовой отряд. Сейчас он, наверно, уже там и своим негромким "штатским" голосом произносит: "Коммунисты! Прошу ко мне..." Григорян только что рассказал мне о Борисе Модине и сидел, устремив взгляд на юг. Там, далеко, пламенела "Огненная земля", как будто своим немеркнущим заревом стремилась осветить наш путь вперед.
      К семи утра мы были на вершине Митридата. В первом же захваченном у немцев капонире Блохин установил рацию и связался с командармом.
      ...В ночь на 7 декабря начальник штаба корпуса Долгов докладывал И. Е. Петрову: "С Гладковым связь прервана. Где он и что с ним, у нас никаких данных нет. В Эльтигене слышен бой".
      В 8 часов утра 7 декабря командарм спросил у Шварева, какие данные имеет корпус о десанте.
      Шварев. Данных никаких у нас нет. И связи нет. Но бой в Эльтйгене слышен.
      П е т р о в. Гладков уже захватил Митридат и ведет там бой. Срочно переключайте всю артиллерию по горе Митридат. Координаты запросите у Гладкова.
      В Эльтигене в восемь утра еще шел бой. Вечная слава героям.
      Противник поторопился торжествовать победу. Должно быть, командиры немецких частей, окружавших Эльтиген, заранее рапортовали вышестоящему начальству о своем "успехе". В ту ночь, когда наши дивизия захватила с боем Митридат, немцы засыпали листовками весь плацдарм Приморской армии:
      "Особое сообщение!!! Части 18-й армии, находившиеся на прёдмостном укреплении южнее Керчи, у Эльтигена, уничтожены концентрированной атакой немецких и румынских войск... Солдаты Крымского фронта! Вы и теперь еще верите, что у нас недостает силы, чтобы подготовить и вашему предмостному укреплению в Бакси ту же самую судьбу? Пусть это особое сообщение будет вам предупреждением, пока вас не постигла участь бойцов Эльтигена. Поэтому спасайтесь, пока не поздно! Германское главное командование в Крыму".
      ...В это время под стремительным ударом новороссийцев бежали с Митридатских высот оставшиеся в живых гитлеровцы. В самой Керчи - паника: какие силы атаковали Митридат?
      Мы захватили Митридатские высоты и южное предместье Керчи: Некоторые подразделения ворвались в город и навели там славный переполох. Восемнадцать десантников под командой майора Р. Л. Григоряна на рассвете 7 декабря с боем пересекли передний край немецко-фашистских войск и вышли к частям Отдельной Приморской армии. Другая штурмовая группа из роты капитана Мирошника проскочила глубоко по лощине между третьей и четвертой вершинами Митридата. На резкий окрик немецкого часового Василий Толстов ответил "Русскопленные... С работы. Из порта в город". Они и в самом деле (оборванные, согбенные, с горящими глазами) были очень похожи на измученных в фашистском плену людей. Немец, зевнув, отвернулся. "Снимай!" - шепнул Константин Исмагулов сержанту. "Колонна пленных" проходила мимо огромного капонира с десятком легковых автомашин у входа. Толстов снял часового короткой очередью почти в упор. Бойцы окружили артиллерийский штаб. Автоматные очереди вдоль коридоров. Немецкие офицеры прыгают в окна. Никто из них не ушел. Ухватив автомат за ствол, Исмагулов крошил им, как дубиной, телефонные аппараты и рации. Захват Митридатских высот дался нам сравнительно легко. Сказалась внезапность нападения. Собравшись у подножия горы, штурмовые отряды начали взбираться по каменистому обрыву. Проволочное заграждение. Оно особых затруднений не представляло.. Саперы проделали проходы, и десантники хлынули в них молчком, как тени, растекаясь по заданным направлениям атаки.
      Было приказано начинать тихо, а далее уже поднять такой шум, какой только можно.
      Скользя по прилизанной дождем траве, взбираемся по круче. Митридат спит. Но вот слева рванула граната. Одна, другая, третья! Начал 39-й полк. "Ура" и "полундра" смешались в мощный гул. Справа затрещало наше автоматическое оружие. Человский отряд вступил в бой за пристань, наша штабная группа повернула левее, к Ковешникову. Я рассчитывал, что там скорее удастся взять какой-либо блиндаж, откуда можно будет устанавливать связь с командующим. Бой на вершине был скоротечен. Противник метался, не зная, откуда мы появились, не представляя, кто его бьет и куда ему бежать. К 7.00 десант занял Митридат, предместье Керчи и пристань Угольную. На горе было захвачено все артиллерийское управление противника. Расположенные в городе резервы в беспорядке отошли на север. На месте остались только те немецкие части, которые обороняли восточную окраину Керчи.
      С вершины был смутно виден лежащий внизу город, испещренный вспышками выстрелов, трассами очередей, В это мгновение ощущение достигнутого успеха владело нашими сердцами. План выполнялся, как был задуман,
      Рассвело. На наших высотах затихало. Внизу, в городе, тоже стояла настороженная тишина. Невдалеке прогромыхала тяжелая артиллерия Приморской армии, в общем не нарушая наступившего бездействия, тревожного и томительного для нас. Передо мной, как командиром десанта, с утра встал вопрос: "Что дальше?"
      Утром мы могли, воспользовавшись переполохом у врага, довольно свободно прорвать фронт в Керчи и соединиться со своими частями. Но, откровенно говоря, жалко было бросать эти выгодные позиции и наблюдательный пункт. Десант держал в руках ключ к Керчи, и я чувствовал, что не имею права положить его обратно немцам в карман. С моей точки зрения, достаточно было небольшого нажима с севера, со стороны основных сил нашей армии, и противник не выдержал бы. Отсюда и вытекало решение - закрепиться.
      - Начальник штаба! Организуйте в частях работу по оборудованию позиций на захваченном рубеже.
      С волнением я дал вскоре после семи утра депешу И. Е. Петрову: "Обманули фрицев. Ушли у них из-под носа. Прорвали фронт севернее Эльтигена. Прошли по ранее намеченному маршруту. К 7.00 захватили Митридат и пристань. Срочно поддержите нас огнем и живой силой".
      Через полчаса поступил ответ:
      "Ура славным десантникам! Держите захваченный рубеж. Готовлю крупное наступление. Вижу лично со своего НП ваш бой на горе Митридат. Даются распоряжения командиру 16-го стрелкового корпуса генералу Провалову о переходе в наступление для захвата Керчи и соединения с вами. Петров".
      Из Генерального штаба три раза звонили ночью на НП армии, интересовались, где эльтигенский десант. Никто не мог ответить. И вот наконец настал час, когда сам командарм видит новоросеийцев в бинокль. Видит, как они сражаются на Митридате, в трех километрах от переднего края всей Приморской армии.
      Как только И. Е. Петров узнал, что мы захватили господствующие над Керчью высоты, он сразу же передал в Москву следующее сообщение: "Сталину. Отряды Гладкова, в ночь на 1 ноября высадившиеся на побережье Керченского полуострова, заняли поселок Эльти-ген. Будучи окруженными с суши и блокированными с моря, после 36-дневных ожесточенных боев с превосходящими силами противника, в ходе которых уничтожено около 4000 немецких, румынских солдат и офицеров, 6 декабря в 22 часа десантники стремительным броском прорвали блокаду противника и вышли из окружения. Отважный и смелый командир десантного отряда Гладков сумел с отрядом не только прорвать оборону, но и обмануть противника. Отряд был уже на полпути к городу Керчь, а противник все еще освещал ракетами район занятой ими обороны. Когда было обнаружено, что десантников уже нет, немцы долго шарили по полю прожекторами, бросали с самолетов ракеты, но так ничего и не нашли. После 25-километрового марша по тылу противника отряд на пути уничтожил 1 зенитную и 2 тяжелые дальнобойные батареи, разгромил сильно укрепленный опорный пункт, при этом уничтожив около 100 немецких и румынских солдат и офицеров, а затем с ходу ворвался в центр города Керчь, занял сильно укрепленную господствующую над городом гору Митридат. При этом уничтожено около 150 немецких солдат и офицеров, взято в плен 30, захвачено фашистское знамя..."
      Десант закреплялся. Полк Ковешникова, и морская пехота заняли оборону на северо-восточных склонах, подполковник Блбулян начал работы на северной окраине предместья Керчи, а человский полк встал на юге от Митридата и перекрыл дорогу на Солдатскую Слободку. Разведчики, саперы и учебная рота заняли восточные скаты высоты 94,4, весьма важной в системе нашей обороны.
      Новый плацдарм новороссийцев был достаточно обширен по территории и удобен для обороны. Не хватало только сил и боеприпасов.
      Половина солдат спали мертвым сном, половина - копали. Работали и с надеждой смотрели на север. Каждый орудийный выстрел оттуда мы готовы были принять за начало артподготовки, каждое заметное движение - за начало наступления 16-го корпуса. Но там было спокойно. Момент, когда возможный успех мог стать действительным, истекал.
      После полудня 7 декабря противник, видя, что с фронта никто не наступает, подбросил резервы и атаковал десант с северо-запада. Немцы потеснили Ковешникова и заняли одну господствовавшую на левом фланге Митрадата высотку. Отсюда они уже все время держали под артиллерийским и минометным обстрелом позиции десанта. У нас, кроме автоматов и ручных гранат, не было ничего. Полковник Никифоров вызвал огонь армейской тяжелой артиллерии, но та стреляла на предельной дистанции, ее снаряды, случалось, падали на наши боевые порядки.
      Обстановка для нас опять становилась напряженной. Стараясь сбросить десант с Митридата, немцы поставили артиллерию на прямую наводку. Разведчики доносили: подходят танки. Из частей сообщали: ручных гранат осталось мало. В 14.00 командарму была послана радиограмма: "Противник сосредоточивает все новые и новые подразделения. Уже со всех сторон замкнул кольцо вокруг захваченного нами рубежа. У нас сил мало. Боеприпасы на исходе. Раненые сосредоточены у пристани.. Нам нужна срочная помощь в людях и боеприпасах. Выбрасывайте ко мне десант. Гору Митридат не сдадим. Это такой рубеж, который обеспечит победу над противником, занимающим Керчь. Боеприпасы сбрасывайте самолетами в район отметки 91,4."
      Через час получили ответ:
      "Части 16-го стрелкового корпуса начнут действовать в 16 часов и будут продолжать всю ночь. Готовлю к ночи вам крупную партию пополнения и боеприпасов. Днем боеприпасы будем сбрасывать с воздуха, а ночью подам морем. Петров".
      Дело шло к вечеру. Противник торопился засветло разделаться с нами. Дмитрий Ковешников с остатками своего полка и Беляков с отрядом морской пехоты дрались неистово. У подножия и на, склонах высоты, где располагался штаб десанта, бой все время переходил в рукопашные схватки. Вражеские штурмовые группы скатывались вниз и молча лезли снова по крутому скату.
      Они овладели вершиной и держали под обстрелом все входы и выходы из капонира.
      Но в этот раз враг не смог окружить штаб. Отряд морской пехоты, человек сорок, бросился навстречу гитлеровцам, приближавшимся к капониру. Редкие выстрелы. Патронов мало. Наших гранат не слышно - их уже не было. Яростная русская ругань и пронзительные выкрики на немецком языке.
      Со звоном лопнуло стекло в окне. Все бросились на пол. Свистнули осколки. Иван своим телом прижал меня к стенке, тяжело дыша, задыхаясь от пыли, поднятой разрывом гранаты. Блохин привстал. Сел, ухватившись руками за голову. Через минуту он возился у рации, проверяя ее исправность. Грузное тело Никифорова лежало посредине блиндажа. Полковник был убит.
      Командовать артиллерией поручаю подполковнику Иваняну. Для нас делом жизни было наладить точный и организованный огонь армейской тяжелой артиллерии. Иванян справился с задачей. Это был энергичный, образованный гвардеец-офицер. На "Огненной земле" его называли грозой танков! При штурме Митридата подполковник первым ворвался в блиндаж одного из артиллерийских НП и крикнул "Руки вверх!" находившимся там немцам. На помощь ему подоспел мой ординарец Байбубинов, и они вдвоем очистили наблюдательный пункт, уничтожив до 25 фашистов.
      Спасительная темнота опустилась на нашу высоту. Оставлять штаб здесь было нельзя. Получив приказ, Бушин увел всю штабную группу в капонир на отметке 91,4.
      Мы с Виниченко задержались, поджидая командира 39-го полка. В воздухе нарастал рокот моторов. Наши самолеты кружились над Митридатом. Они несли жизнь - боеприпасы! Отдав Ковешникову указания по удержанию высоты, мы пошли на новый командный пункт. Кто-то невидимый бежал навстречу. Неуверенные шаги и прерывистое рыдание. Остановились. Из темноты появилась небольшая фигурка. На шинели погоны лейтенанта. Автомат болтается на плече. Я узнал Сашу Покалявину, секретаря дивизионного трибунала. Эта 19-летняя девушка, дочь бакинского корабельного мастера, пошла добровольцем на фронт, мечтая об авиации или танковой части. Но ее послали на юридические курсы, а оттуда - в нашу дивизию. В Эльтигене мы часто видели ее: то бежит с документами, то помогает перевязывать раненых, то подносит снаряды.
      - Куда бежите, лейтенант?
      - Трем солдатам-штрафникам сняли судимость, товарищ полковник, нужно вручить справки.
      - Почему же сегодня? Уже темно. Где их найдете?
      - Я знаю, они в цепи тридцать девятого полка. Днем я их видела. Надо отдать до завтрашнего боя.
      - Почему же вы плачете? - спросил я ее,
      - Юру похоронила. Вон под той сопкой... - Девушка махнула в темноту рукой и перехватила ею ложе автомата. - Это его автомат.
      Саша Покалявина училась с Юрием Бандуркиным в одной школе. До восьмого класса. Потом она поступила в техникум, а он работал на заводе, но дружба их не прервалась. Война разъединила молодых людей. И вдруг вчера при выходе с "Огненной земли" Саша увидела знакомое дорогое лицо. Да, это был Юрий. Он возмужал. Гвардеец. Сержант-связист. Они шли по болотам рядом, забыв обо всем на свете. Бросались в грязь при свете прожекторов, принимали лицом хлещущий декабрьский дождь, а перед глазами возникал прекрасный мирный город, набережные Баку, школьные дни и светлые надежды, во,имя которых нужно было бороться и идти вперед по этой страшной степи.
      Днем на Митридате то и дело прерывалась связь с 37-м полком. Сержант Бандуркин два раза выходил на линию, исправлял повреждения. Он пошел в третий раз и был убит. Еще одна любовь сгорела в огне войны, оставив вместо себя неутолимую ненависть к врагу.
      Девушка-лейтенант стояла рядом с нами, сжимая автомат погибшего друга.
      Ночью десантники усовершенствовали позиции и готовились к отражению вражеских атак. В небольшой комнате капонира на отметке 91,4 находились я, Копылов, Бушин, Ивакин и Иванян.
      Подмоги все не было. 16-й корпус не прорвал вражескую оборону.
      - Не надо было нам задерживаться на Митридате - задумчиво произнес Ивакин. - Прорвали бы с ходу оборону восточнее Керчи...
      - Нет, - покачал головой Копылов, - Не могли мы двигаться дальше Митридата. Людям нужен был отдых. Да и отдать Митридат, это, знаете ли... совесть не позволила бы!
      - Ничего, товарищи! - бодро заявил Иванян.- Сейчас мы ближе к огневым позициям нашей армии. Дадим цели и с утра будем отбивать атаки!
      - А танки чем будешь отбивать, подполковник? - спросил Ивакин. - Кулаком?
      - Не в том дело, - сказал Бушин. - Главное - время уже упущено. Сегодняшней ночью противник подгонит к Керчи те дивизии, которые до сих пор были привязаны к Эльтигену.
      Начальник штаба был прав. В ночь на 8 декабря немцы подбросили в район Керчи свои резервы и части, которые действовали против "Огненной земли". Наступать Приморской армии теперь будет еще труднее.
      Майор Кащенко, войдя в капонир, доложил, что самолеты начали сбрасывать боеприпасы. Мы с Копыловым и Ивакиным вышли из КП.
      - Я пойду соберу политработников, - сказал Копылов.
      С вершины было видно, как то в одном, то в другом месте вспыхивали автоматные очереди: должно быть, противник прощупывал наши позиции.
      Проверив, как организована приемка боеприпасов, мы возвратились в штаб, Иванян и Бушин спали, сидя за столом. Их сморил тот мертвецкий крепкий сон, когда можно стрелять над ухом и человек не шевельнется. А нам с Ивакиным не спалось. Предложив ему сходить к Челову и проверить, как организована оборона, я пошел к Блбуляну. Его полк занимал северо-восточную окраину керченского предместья. Для обороны подполковник использовал противотанковый ров, подготовленный немцами в качестве третьей позиции их главной обороны. За рвом было три дота, а впереди стояли проволочные заграждения. Эта хорошая оборонительная позиция помогла полку крепко удерживать рубеж.
      Свой штаб Блбулян разместил в подвале пустого дома. Здесь же лежали раненые, сновали медицинские сестры и санитары.
      Командир полка просил одного - побольше гранат и патронов и головой ручался, что противник на участке его обороны не пройдет.
      Ивакин, вернувшись от Челова, доложил, что тот тоже занял удобную оборону. В качестве опорных пунктов использованы завод и угольные склады на южной окраине предместья.
      - Значит, - сказал я,- можно сделать вывод, что с северо-востока и запада мы срочно прикрыли плацдарм. Ненадежен лишь северный участок. Там нет укреплений. Что ж, будем здесь надеяться на помощь огнем артиллерии и авиации.
      В шесть утра к Угольной пристани подошли суда с батальоном 83-й морской бригады. Мы хотели направить его для усиления к Ковешникову, но пришлось оставить в обороне недалеко от пристани.
      Для оперативности в руководстве боем я направил Ивакина в 31-й полк, а Бушина - в 39-й.
      В 7.30 немцы открыли артиллерийский, огонь по участку полка Ковешникова. Батальон пехоты при поддержке шести танков пошел в атаку. Отдельные штурмовые группы атаковали полк Блбуляна. Мы вызвали огонь артиллерии. Появилась наша авиация. Артиллеристы и летчики работали удачно и помогли остановить противника на северо-восточных склонах Митридата.
      Командарм лично следил за огневой поддержкой десанта. 8 декабря он предупредил Шварева: "Гладков ведет ожесточенные бои с наступающим противником из района церкви севернее отметки 91,4. Туда он просит огонь артиллерии и авиации. Как только получите данные от Гладкова, докладывайте мне".
      В тот же день Петров указал Вершинину: "Гладков просит бомбовый удар по району церкви. Кроме того, он просит подать ему ручных и противотанковых гранат. Немедленно организуйте. Сбрасывайте смелее на южные склоны горы Митридат".
      Блбулян и Челов держались крепко. Полк Ковешникова до полудня отбивал атаки, но танкам все же удалось выбить десантников с господствующих высот. Полк и морская пехота оставили позиции и отошли западнее КП дивизии. Штаб остался без прикрытия и стал самостоятельно отбивать атаки. Связь с частями прервалась. Немцы окружили наш капонир. Они сидели даже на его вершине.
      В этот момент мы были боевой группой и вели такой же бой, как и все.
      Капонир имел четыре амбразуры: одна выходила на центральную широкую дорогу, две - на очень крутой и глубокий спуск, а последняя позволяла держать под обстрелом подступы с тыла. Взвизгивая, влетали пули и с тупым звуком ударялись о земляные стенки. Гранаты рвались под окнами, застилая обзор желтой вонючей пылью. К счастью, дул ветер, и пыль долго не держалась. Было видно, как на дорогу выползал вражеский расчет, толкая впереди пулемет. Прокурор дивизии майор Франгулов и рядовой Ковалев в черном морском бушлате стояли у первой амбразуры. Они не стреляли, выжидая верный момент. Виниченко с парикмахером Сашей Говбергом защищали амбразуру тыла.
      Иван все старался встать между мной и проемом.
      - Не мешай!
      Он отступил на шаг и стоял с автоматом, как бы готовый к прыжку.
      - Давай! - крикнул Франгулов моряку.
      Ковалев, согнувшись, прицелился и выстрелил. Одновременно послал всю обойму из "вальтера" прокурор. Один немец ткнулся лицом в дорожную колею, другой скатился вниз. Тотчас под амбразурой грохнули гранаты, подняв вихрь пыли и камней. Подскочив к товарищам, я всматривался в густую желтую пелену. Виниченко и Говберг стреляли короткими очередями, чтобы не подползли вражеские гранатометчики.
      Франгулов вогнал в пистолет новую обойму. К пулемету снова ползли вражеские солдаты.
      Несколько раз я посылал связистов в полки, но они не могли пройти.
      Надежда на артиллерию армии. Радирую командарму: "КП дивизии на отметке 91,4 окружен противником. Прошу огонь артиллерии сосредоточить по отметке 91,4".
      Подойдя к аппарату и вызывая огонь на себя, я машинально следил за работой радиста. Блохин, согнувшись над рацией, повторял: "Огонь по отметке 91,4... скорее - огонь..." Вскоре послышался грохот: снаряды нашей артиллерии обрушились на вершину высоты, в которой был вырыт наш капонир, падали вокруг нее. Мы знали, что этот огонь для нас безопасен: крыша над нами прочная, выдержит любое прямое попадание. И все же слушать, как над головой рвутся снаряды своих же батарей, нельзя без волнения. Но мы старались не обращать внимания на этот грохот. Каждый был занят своим делом. Копылов у противоположного проема стрелял, тщательно выбирая цели. Рой пуль пронесся над ухом, и вдруг я почувствовал сильный толчок, повернулся и едва успел подхватить бессильное тело Ивана. Друг мой, солдат! Он принял на себя пулю, предназначавшуюся командиру.