– Сильный аргумент. – Я рассмеялся. – Контраргументы принимаются?
– Конечно… – Кондратка расслабился и снова принялся жевать вяленую лосятину, по-волчьи отрывая большие куски своими желтоватыми, но крепкими зубами.
– Но для начала еще несколько вопросов. Про Киндея вы прочитали в архивах?
– Его имя не упоминалось. Просто какой-то крестьянин, приютивший беглого монаха. Так написано в официальных бумагах. Но я отыскал протокол допроса некого Самуила Ашкенази, ювелира. (Правда, бумага была сильно подпорчена, и некоторые места мне прочитать не удалось). Так вот он купил по случаю какую-то древнюю реликвию из золотого сплава. И продал ему этот раритет как раз Киндей.
– Это все? Не вижу связи. Про Киндея и его золото мы слыхали. И про ювелира тоже. Знаем, что Киндей и впрямь пустил к себе на постой какого-то монаха. Вот только имя его со временем здесь забылось. Почему вы думаете, что Авеля забрали с этой деревни? И что забрали именно его? И что квартировал у Киндея провидец Авель, а не какой-нибудь другой монах? Это вы тоже нашли в архивных документах?
– Но ведь все и так ясно! – Кондратка торжествующе ухмыльнулся. – Однако, тому есть и документальное подтверждение. Во время допроса ювелир признался, что сумел разговорить продавца вещицы, хотя тот был очень осторожен и не назвал ему свое имя. Понятно – дело-то тайное. Уже тогда действовали жесткие законы, направленные против грабителей древних захоронений. Так вот, продавец смутно намекнул, что место, где лежит еще много таких дорогих и красивых вещиц, открыл ему монах, очень умный человек, который какое-то время был у него на постое. В принципе, понятно, почему Киндей доверился этому Самуилу Ашкенази. Ему нужен был надежный скупщик на долговременную перспективу. Ведь Киндей не сомневался, что еще не раз обратится к ювелиру. А про монаха он ляпнул, чтобы придать своим утверждениям должный вес. Одно дело, когда раритетная находка – случайность, самодеятельность безграмотного крестьянина, и другое – когда существование древнего клада подтверждено авторитетным суждением хорошо образованного человека, коим Авель являлся вне всяких сомнений.
– Опять-таки, я не вижу никакой документальной связи между Авелем и Киндеем. Ведь имя монаха в протоколах допроса не упомянуто. Не так ли?
– Так. – Кондратка снова показал свои желтые лошадиные зубы, которыми запросто можно было колоть грецкие орехи вместо щипцов. – Но ювелиру попался дознаватель больно ушлый. Похоже, служивый был большим педантом, и старался все расставить по полочкам.
– То есть, был настоящим профессионалом своего сквалыжного дела…
– Точно. Он быстро связал концы с концами и вычислил, что самым известным на всю волость монахом, который оставил яркий след в воспоминаниях крестьян и тогдашних правоохранительных органов, был как раз Авель. Оно и понятно – не каждый день в глухую провинцию прибывает царский конвой с сановником высокого ранга, чтобы задержать беглого монаха. Наверное, все местное начальство на ушах стояло. Такое не забывается.
– Еще бы… – подхватил я злободневную тему. – У нас и городской голова, что архангел. А уж если прибывает сам господин президент, то это событие по значимости можно приравнять разве что к сошествию с небес самого Господа. Чиновники едва не языками лижут мостовую и тротуары. Российская традиция.
– Ага. Потемкинские деревни…
Мы понимающе улыбнулись друг другу. Приятно иметь дело с грамотным, начитанным человеком. Лишь Зосима, которому наши разговоры тоже были интересны, посмотрел на нас с недоумением.
Что с него возьмешь? Он хорошо знал лишь слово «показуха», что идентично выражению «потемкинские деревни».
Придется в свободное время или на охотничьем привале, что скорее всего, рассказать ему несколько поучительных историй из самодержавной российской старины…
– Так вот, – продолжил Кондратка, – сей педантичный чиновник поднял бумаги, касающиеся этого дела, и определил, что монах по имени Авель жил у некоего крестьянина Киндея, деревня такая-то. Все, круг замкнулся.
– Об этом тоже написано?
– Да. Черным по белому. Но в других документах, которые я раскопал совсем недавно.
– Что ж, с этим вопросом все ясно. У Киндея действительно квартировал Авель. И жил монах в древнем ските – кстати, и впрямь необычном сооружении, если верить местным краснобаям…
Я бросил выразительный взгляд на Зосиму. Он независимо пыхнул трубкой и укрылся от моего взгляда за густым облаком ароматного дыма.
– Не исключен вариант, что свои рукописные книги-предсказания Авель спрятал в тайнике, который находился в деревне, – развивал я дальше свою мысль. – Где мог быть тайник? А что тут долго гадать – конечно же, в самом ските. Где теперь это скит? Его развалили большевики. До основания. А основание скита, то бишь, фундамент и опорную стенку, разобрали по камешку местные аборигены. Кто на забор, кто на гнет, чтобы капусту солить. Спрашивается в задаче: что могло случиться с бумагами, которые нашли во время разрушения скита? Ответ: или использовали на самокрутки (что вернее всего; во времена революции бумага ценилась очень высоко и была в большом дефиците), или отнесли в сортир. Тогда, знаете ли, и туалетной бумаги не было. Не думаю, что в деревне нашелся грамотей, которого заинтересовали каракули монаха. Есть возражения?
– Есть! – Кондратка мимоходом тяпнул стаканчик, не дожидаясь общего согласия на эту приятную процедуру, и быстро загрыз лучком. – Авель был ПРОВИДЦЕМ. А это значит, что он ЗНАЛ, какая судьба ожидает не только страну, но и скит, в котором Авель занимался пророчествами и излагал свои мысли на бумаге. Не исключено, что и бумага у него была какая-то особенная, возможно даже пергамент, который гораздо прочнее бумажных листков. А может, Авель вырезал откровения на камне…
– Ага. Скрижали. Господни заповеди. Кондратий Иванович, эк вас занесло. Не надо фантазировать, вы ведь серьезный ученый… – Сукин ты сын, Иво Арсеньев! чертов льстец. – Под рукой у Авеля могла быть только бумага, которую легко спрятать от посторонних глаз на теле или в монашеской суме. Так что его предсказания, «страшные и ужасные», как он писал этой даме… как ее?… а, ну да, Параскеве Потемкиной, если они даже и были, канули в лету. Все, абзац. Нет здесь никаких бумаг. Как говорят горячо любимые мною хохлы, не тратьте, куманек, силы, спускайтесь на дно.
– Вы не поняли меня. Я уверен, что Авель, который предрек судьбу страны (а значит, и деревни этой, и судьбу самого Киндея, и скита), хорошо позаботился о своих бумагах. Он был ученым человеком, и знал, как можно уберечь бумагу от сырости и тления. А уж спрятать на наших просторах можно что угодно, да так, что никто и никогда не отыщет.
– Позвольте возразить! – воскликнул я с горячностью; меня разбирало все больше и больше; похоже, стресс оказался чересчур сильным. – Боюсь, что вы не понимаете психологии творческого человека. Или упускаете этот момент.
– Вы о чем?
– О тайнике, который якобы соорудил Авель. Да так, что его уже столько лет никто не может найти. Если и впрямь все было так, как вы предполагаете, то тайник должен быть где-то рядом, неподалеку. Но не на подворье Киндея! Я почему-то уверен, что Авель просто МЕЧТАЛ, чтобы его пророчества стали известны широкой публике. А иначе, зачем же он столько лет трудился и страдал, изводил себя постами и молитвами?
– Должен признаться, в ваших словах есть доля истины, – согласно закивал Кондратка. – Одно из предсказаний Авеля, сделанное им Павлу I, было записано, вложено в конверт и опечатано личной печатью императора. Царь собственноручно написал на конверте: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины». Этот документ хранился в особой комнате Гатчинского дворца. Все российские самодержцы знали о его существовании, но никто не осмелился нарушить волю предка. 11 марта 1901 года царь Николай II со свитой прибыл в Гатчину, и, после панихиды по императору Павлу, вскрыл пакет, где и узнал о своей тернистой судьбе.
– Вот видите, оказывается, ларчик просто открывался. Все свои предсказания Авель вручил Павлу. А сам, после трудов праведных, приехал сюда на отдых. Надоели ему, наверное, мрачные монастырские кельи.
И тут я вдруг осознал, что в этой деревеньке явно что-то есть. Что-то такое, эдакое… Которое притягивает к себе со страшной силой. Вот и этот монах, Авель…
Мне вспомнилось, как я подыскивал себе жилье-дачу после выхода на пенсию. Каким образом я здесь очутился, убей Бог, не помню. Меня словно кто-то взял за руку и привел. А я остался. Хотя были и другие, весьма привлекательные предложения. Чудеса…
Может, и мне заняться пророчествами? Обстановка и моральный настрой подходящие. Прозрения из меня так и валят… как из кобылы Машки зеленые катышки.
Например, я точно знаю, что этому черноризному гаду, который так плохо со мной «пошутил», долго в деревеньке не жить. Я накормлю его рагу из змей, окуну в сортир, изваляю в перьях и пинками выгоню за околицу.
– Это было бы чересчур просто… – Кондратка снисходительно улыбнулся. – Дело в том, что, как я предполагаю (у меня есть на то основания), Авель предсказал не только судьбу государства российского, но и судьбу ВСЕГО мира. Представляете? Вот мне и хочется найти его книги. Очень хочется!
– Зачем?
– Что значит – зачем?
– Зачем вам нужно знать судьбу всего мира?
– Ну как же… – Кондратка набрал воздуха полную грудь, чтобы выдать какое-нибудь более-менее приемлемое объяснение – и смешался; но все-таки сумел собраться с мыслями и ответил: – Если людям станет известно, что грядет какой-то кризис, то они могут если и не избежать его, то по крайней мере смягчить.
– Чушь собачья! – фыркнул я горячо, как молодой конь; нет, пора завязывать с водкой, на сегодня хватит. – Никакой реакции на откровения Авеля не будет. Человечество ничему не учится и не извлекает никаких уроков из трагедий прошлого. Американцы сбросили атомную бомбу на головы мирных японцев, произошли страшные разрушения, люди умирали от лучевой болезни, как мухи… И что? Какие-либо разумные выводы были сделаны из этого факта? Ни хрена подобного! Наоборот – самые сильные и богатые государства мира, вместо того, чтобы навсегда похоронить саму идею вселенского оружия и жить в мире и согласии, словно с ума сошли, начали клепать атомные бомбы, как гвозди. Где логика? Нет ее. И не может быть. Мы запрограммированы на самоуничтожение. И плевать на все умные пророчества. Или вы крайне хотите прославиться? Тогда понятно.
– Нет, но… – Кондратка напоминал ерша, выброшенного на берег.
– Есть предложение прекратить прения на эту тему. – Я демонстративно закурил. – Ежели вы хотите и дальше проводить свои изыскания, то советую вам больше к избе Киндея не соваться. Там опасно. И вы знаете, почему. Тайник находится в другом месте. Где? Это пока вопрос. Если у вас появится такое желание, помозгуем вместе. Делать тут все равно нечего. Убьем время. И Зосима нам поможет. Нет возражений? – посмотрел я на своего друга.
– Дык, мы завсегда…
– Вот и я об этом.
– Спасибо вам, – сердечно поблагодарил довольный Кондратка, который, как мне показалось, наконец наелся.
– Не за что. Это вам мы должны благодарить за интересный экскурс в прошлое. Даже Зосима не знал ничего про Авеля. А теперь он думает, в каком виде преподнести эту историю старикам Коськиным.
– Что ты!? – обиделся Зосима. – Им тока скажи…
– Правильно мыслишь. Нужно некоторое время подержать язык за зубами. Мало ли чего…
«Уж не бумаги ли монаха Авеля приехал добывать янки? – мелькнула у меня мысль. – А что, версия вполне… Чтобы, значит, американский сенат и президент могли строить свою политику, сообразуясь с точным прогнозом будущего. То есть, они мечтают дожить до конца света в полном довольствии и благоденствии. Блин! Опять хотят на горбу русского мужика в рай въехать… Как в годы второй мировой. Орут сейчас на всех телевизионных каналах – мы пахали, мы немцев замочили, все победы одержали… А русские где-то на задворках ошивались. Что с этих славян взять – варвары…»
Нет, с американцем не все так просто. В болоте бумаги не ищут. Клад – возможно. Но почему тогда черноризец со своей сектой облюбовал именно избу Киндея?
Загадка…
Кондратку мы выпроводили где-то во втором часу ночи. Мне нужно было хотя бы немного поспать, так как назавтра я намеревался проехаться вместе с Зосимой на станцию – там у меня уже наметились кое-какие делишки.
Зосима тоже клевал носом, поэтому я не стал нарушать его сонное состояние и не рассказал о нашествии змей на мою обитель. Не к спеху. Да и язык не очень хорошо мне повиновался.
То, что я остался ночевать у него, Зосиму не удивило. Мы и раньше засиживались в уютной хибаре моего друга далеко за полночь, и я предпочитал упасть там, где упражнялся со стаканом, нежели по дороге домой свалиться по пьяной лавочке в невидимую в темноте канаву с полной вероятностью сломать себе шею.
Уснул я быстро. А проснулся еще быстрее. По крайней мере, мне так мне показалось. Мигнул раз – еще темно, мигнул второй раз – уже светает.
Глава 15
Для Зосимы запрягать кобылу Машку, значило выполнить целый ритуал. Я любил наблюдать за тем, как он управляется со своенравной дамой о четырех копытах. Это был целый концерт.
– Где ты бродишь, старая б… дь!? – Так приветствовал бойкую, несмотря на возраст, животину Зосима, когда она, как собака, достаточно быстро прибежала на его разбойничий свист. – Не докличешься… Принцесса. Час ее нужно ждать… Отдам когда-нибудь на скотобойню. Ей-ей, отдам. Пусть колбасу сделают. Толку с тебя все равно никакого. Тпру! Что ты вертишься, как вшивая сучка!? Стой, кому говорю! Ах, тебя слепни закусали… Хвостом отмахивайся, не ленись. Да не от меня отмахивайся! Тпру! Чтоб тебя, старую деву, жеребец елдой по голове съездил. Сдай назад… Назад сдай, скотина! А теперь стой. Смирно стой! Тпру, тпр-р-ру!…
Машка живо реагировали на непристойные речи Зосима. Казалось, что она понимает человеческую речь. И что ее непокорность – всего лишь игра. Чтобы угодить хозяину, который, намеренно грубо ругаясь, тешил себе душу.
В общем-то, они любили друг друга. Зосима привык к Машке, как некоторые городские обыватели привыкают к собаке. У моего же друга собак отродясь не водилось, как это ни странно. Он говорил, что собаки только мешают охотиться.
А все потому, что зверь слышит запах псины издалека, и бежит с пути охотника куда подальше. Даже запах человека его не так пугает. Это только глупой птице безразлично, кто как пахнет. У нее с обонянием туго.
Зосима принципиально не желал заводить цепного пса. Сам человек свободный, он не хотел лишать бессловесное животное свободы, посадив его на привязь.
– Ты бы свежего сена на телегу подбросил, – сказал я, критически осмотрев нашу «карету». – Это уже слежалось и стало жестким, как корж. В нем, мне кажется, даже мыши завелись.
– Какие мы нежные, – буркнул Зосима, но мое замечание учел.
Когда мы собрались рассесться по местам, я спросил:
– Ружьишко не берешь?
– А надо? – вопросом на вопрос ответил Зосима, пытливо посмотрев на меня остро блеснувшими глазами.
– Умгу. Да патроны возьми не на бекаса, а снаряженные картечью. Мало ли чего…
– Ну да… С тобой никогда не знаешь, какая оказия может по дороге приключиться.
Я лишь невесело ухмыльнулся. Зосима был прав. У меня судьба такая – притягивать к себе все мыслимые и немыслимые неприятности.
Взять хотя бы мою женитьбу. Ну, жил я и жил себе спокойно в этой деревеньке, вдали от мирской суеты, залечивал душевные травмы, нанесенные мне неблагодарным военным ведомством.
Еще год-два, и с новыми силами, поздоровевший и посвежевший, я возвратился бы в город и начал заниматься карьерой. Я ведь еще не стар. Да и котелок вроде варит. Грамотный…
И тут на тебе – когда я спокойно сидел на берегу своего озера и рыбачил, мне на голову (в буквальном смысле этого слова) падает моя суженая, которая на мотодельтаплане убегала от одного хмыря, да ее транспортному средству горючего не хватило. Это что, рок, фатальное совпадение?
Ладно – упала, так упала. Вытащил из воды, накормил, напоил – и помашите, мадмуазель, дяде ручкой. Как бы не так! Вместе с Каролиной прилетели такие приключения на мою бедную и глупую башку, что и во время службы со мной не часто случались.
И что в итоге? Меня захомутали, окольцевали и превратили в диванную принадлежность. А затем выкинули, как старый прикроватный коврик. Мол, извини, милый, я в тебе ошиблась. Оказывается, ты совсем не такой розовый и пушистый, как мне грезилось в моем девичьем одиночестве.
Хорошенькое дельце!
Такие мысли роились у меня в голове, пока Машка преодолевала расстояние от деревни до станции. Именно расстояние, а не дорогу, потому что по этому пути ездил только Зосима, и колея то скрывалась в высокой траве, то петляла между деревьями, а иногда и вовсе уходила под воду, где лежали окаменевшие от времени бревна-мостки.
Как Машка находила дорогу, уму непостижимо. Наверное, и сам Зосима уже понятия не имел, где она находится, так как индифферентно лежал на телеге с сигаретой в зубах и даже вожжами не шевелил, а смотрел на небо.
В конце концов, успешно преодолев по пути все препятствия в виде кочек, колдобин и грязи, мы выбрались на столбовую дорогу, и спустя полчаса оказались в большом пристанционном поселке городского типа.
– Теперь куда? – спросил Зосима, очнувшись от своего летаргического состояния.
Он был доволен, дальше некуда. Оно и понятно: на нас никто не наехал, никто не стрелял из-за кустов, и не пришлось пускать в ход заряженное ружье, которое лежало у меня под рукой.
Но самое главное ждало Зосиму впереди – пивная со свежим пивом, своего рода приз за мужество. В общем, награда дождалась бойца…
– Рули к своему любимому питейному заведению, – ответил я, спрыгивая с телеги. – Жди меня там. Не торопись – меня не будет как минимум часа два-три. Так что пей пивко в свое удовольствие, благо ты, как я вижу, прихватил связку тарани. Да не раздай ее всю своим случайным корешам! Оставь и мне.
– А ты куда?
– Хочу пройтись по местам боевой и трудовой славы, – сказал я загадочно, помахал Зосиме, несколько обескураженному моим ответом, рукой, и неторопливо пошагал по уже горячему от солнечных лучей тротуару в центр.
Да, в этом году лето удалось…
Ресторан «Золотой орел» (ни больше и не меньше!) был самым центровым. И я хорошо знал, кто его под себя подмял, приобрел за бесценок.
Удивляюсь я нашим олигархам, которые на каждом углу кричат, какие они честные, порядочные и умные. Хотя бы перед собой богатеи ведь должны давать отчет в том, каким образом сливки общенародного достояния оказались в их большом хрустальном стакане.
Хозяином «Золотого орла» был местный авторитет Лагин, который носил почти детскую кличку Чиж. Но дела у него были совсем не детские. За что однажды он и схлопотал от меня по полной программе. Вместе со своей братвой.
Теперь я шел заключать мировую. А что нам делить? Мне хотелось думать, что Лагин не держит на меня большого зла за то мордобитие, которое я устроил ему со товарищи. Дело житейское…
Все-таки Чиж наш, русский человек, а значит, кровную месть не приветствует.
От Зосимы я узнал, что штаб-квартира Чижа находится именно в «Золотом орле». Это было большое двухэтажное здание советской постройки конца эры «развитого социализма».
Поэтому фасад ресторана был спроектирован не без претензий на архитектурный изыск – в те времена еще надеялись во всех отношениях догнать и перегнать Америку; даже в строительстве общественных зданий.
В общем, как для поселка городского типа, «Золотой орел» был просто шикарным заведением.
В ресторане приближалось время обеда. У входа в «Золотой орел» стоял на страже «орленок» – битюг под два метра ростом, совсем юный парень, у которого еще и борода не росла, а кудрявился золотистый пушок, не знавший бритвы.
– Вам куда? – спросил он, стараясь придать себе солидности.
Для этого парнишка надул щеки и попытался грозно нахмурится. Едва сдерживая смех, я ответил:
– Не куда, а к кому, если быть точным. Куда – это и козе понятно. Вон там, – показал я на вывеску над головой, – все написано.
– Вы, это… говорите по существу, – хмуро сказал парень.
Судя по его сузившимся глазам, я не понравился ему с первого взгляда, и он уже мечтал почесать о меня свои кулаки. Такие идиоты и со мной вместе служили, несмотря на очень тщательный отбор, – сначала что-то делают, а потом думают.
У любого нормального мужика должно быть железное правило – уважай противника. Даже маленький, но хорошо обученный, шкет может запросто завалить любого бугая. А во мне сейчас было девяносто кэгэ веса, рост тоже, слава Богу, не маленький, и на моих широких плечах едва не трещала по швам рубаха.
Все остальное было скрыто под одеждой. Но, смею уверить, на пляже пока могу раздеться без смущения, хотя, надо признаться, животик уже начал обрастать жирком. Что поделаешь – сладкая семейная жизнь… чтоб ей!…
– Ну, а если по существу, то я хочу видеть Чижа.
Парень нервно вздрогнул. Понятное дело – босс для таких, как он, святее и выше папы римского.
– Вам назначено? – спросил он с преувеличенной предупредительностью.
Надо же, охранника вовсе не смутило, что его босса называют по кликухе. А ведь я уверен, что бизнесмен Лагин хотел бы ее забыть. И чтобы остальные не помнили, кто он, что он и как начинал свой бизнес.
Увы, увы, черного кобеля не отмоешь добела…
– Нет, не назначено.
– Ну, тогда… – Парень развел руками. – Никак нельзя.
– А ты доложи ему, доложи. Скажешь, что в гости пожаловал Иво Арсеньев. Он лично выйдет меня встречать. Уж поверь мне.
– Что тут за базар? – раздался резкий неприятный голос сзади.
Я обернулся и увидел коренастого парня, которого знал под кличкой Керя. Мне когда-то называли и его фамилию, да я уже забыл. Он был правой рукой Чижа. Этот «орел» тоже ходил в моих «крестниках».
– Здравствуй Керя! Как поживаешь?
– Вы!? – Керя инстинктивно сделал шаг назад; наверное, вспомнил, как я его оприходовал. – Откуда?…
Соображалка у него по-прежнему работала худо. Он настолько растерялся, что его словарный запас, и так не шибко большой, уменьшился до примитивного мычания.
– Мне нужно поговорить с твоим боссом.
– М-м… Какие проблемы… Пойдемте.
Парень даже не посторонился, а отшатнулся в сторону под свирепым взглядом Кери. Я понимал ход мыслей своего «крестника»: не обидел ли меня этот дебил-охранник?
А то, как я умею расправляться с обидчиками, Керя уже знал. И возможно, до его ушей дошла история моего маленького сражения с одной очень нехорошей группировкой, возглавляемой иностранными шпионами (после которого бабка Дарья и поставила мое фото на иконостас), когда мне пришлось изворачиваться и отмахиваться изо всех сил.
Мы вошли в кабинет Чижа без доклада. Это Керя дал маху. Он так растерялся, что даже не заметил отсутствия в приемной секретарши.
Когда я открыл дверь кабинета, моему взору представилась прелестная картина – красный, разгоряченный Лагин на кожаном диване с полуобнаженной девицей, которой едва минуло восемнадцать, на руках. Ну прямо тебе картина какого-нибудь средневекового фламандского живописца.
– Какого хрена!… – заорал было Чиж, но тут он рассмотрел, КТО его посетил, и девушка взлетела с его коленей как ракета – вертикально.
Хорошо, что эта милая малышка приземлилась не на пятую точку, а на две свои главные опоры. Я отношусь с симпатией к наивным дурочкам. Мне умные женщины уже осточертели.
– Здравствуй, дорогой! – сказал я фамильярно. – Можно?
– О чем базар! – с фальшивым энтузиазмом воскликнул Лагин. – Проходите, пожалуйста, Иво Константинович, сюда…
Надо же! Он знает и мое отчество. Такой большой человек…
Чиж как-то неуверенно протянул мне руку, но я с подкупающей искренностью крепко пожал ее и приветливо улыбнулся. Мол, чертовски рад встретить боевого друга. Сколько лет, сколько зим…
– Присаживайтесь… – Он заботливо пододвинул мне кресло.
– Спасибо. – Я продолжал играть роль вежливого джентльмена. – Как поживаешь? Как дела?
– Да в общем…
Чиж быстро переглянулся с Керей, который стоял, как изваяние, возле двери, куда белкой шмыгнула секретарша, умудрившаяся одеться за пять секунд; что значит большая практика; и это в такие молодые годы…
– В общем, нормально, – закончил он фразу.
– Я рад. Чертовски рад. Хорошо, когда у человека все нормально…
Я сделал многозначительную паузу. Мой визави затаил дыхание. Он понимал, что я пришел не просто чаи гонять, а по какому-то важному делу. Но вот что оно собой представляет, Чиж понятия не имел. И боялся даже предполагать, зная, что я за штучка.
Может, он думает, что я полномочный представитель конкурентов?
Это, конечно, смешно, но не для Чижа. Потерять то, что он накопытил за десять или пятнадцать лет жесточайшей борьбы, значило для него моральную смерть. Которая для такого человека, как он, хуже физической.
Можно, конечно, снова устроить своим конкурентам кровавую баню, да времена сейчас стали другими. Подметут, и охнуть не успеешь. И не помогут ни деньги, ни связи, потому что высокопоставленные покровители и сами трясутся от страха – а ну как президент скажет «Ату их»?
И покатятся чиновничьи плешивые головы в корзину. Притом пачками.
Всех свалят в одну кучу – и виновных, и не очень, и вообще ничем не замаранных (такие белые вороны тоже иногда встречаются среди чиновного люда; но редко). Если уж в России начинается кампания, то она перерастает в абсурд.
Как-то один высокопоставленный московский начальник в провидческом порыве охарактеризовал подобную инициативу. Он сказал «Хотели, как лучше, а вышло как всегда».
Совершенно точное определение. Не будь он чиновником, быть бы ему великим мыслителем, почти Спинозой. Чувствуется мощное нестандартное мышление.
– У меня к тебе есть дело, – продолжил я свое выступление. – Личного характера, – поспешил я успокоить Чижа, который начал бледнеть. – Сугубо личного, – подчеркнул я с нажимом.
Лагин облегченно вздохнул. И сразу же посветлел лицом. Теперь он готов был меня расцеловать.
– Понял. Нет проблем. Но нам не мешало бы отметить нашу встречу… Как вы?
Отказаться, значить обидеть человека. А у меня ведь было к нему серьезное, много значимое для моих дальнейших планов дело.
Что ж, придется похмеляться. Никуда не денешься. В этом и состоит горькая мужская участь. Женщины этого не понимают. У них, наверное, никогда голова после пьянки не болит.
Это же ужасно: утром тебе на спиртное и глядеть не хочется, а пить эту горькую вонючую гадость надо, потому что она уже не яд, а лекарство. Если не подлечишься таким образом, весь день промаешься.
Нет, женщинам наши утренние похмельные муки никогда не понять…
Надо отметить, что во рту у меня и впрямь пересохло, и я с удовольствием попил бы холодного пивка. Топая по тротуарам на встречу с Чижом, я мысленно корил себя за то, что не поехал вместе с Зосимой к пивной. Кому нужна такая спешка?
Стол был накрыт словно по мановению руки. Молоденькие официанты порхали как мотыльки. Явно чувствовалась иноземная выучка.
Неужели Чиж сподобился на такой дорогой сервис? Ведь обучение за рубежом обслуживающего персонала стоит немалых денег. Это я точно знал.
Каролина посылала своих обормотов учиться в Англию, на какие-то курсы. Бабок было угрохано не меряно. А толку получилось маловато. Наверное, прохиндеи больше сидели в лондонских пабах, пропивая командировочные, нежели на лекциях.
Чиж, заметив мой благожелательно-удивленный взгляд, с которым я наблюдал за работой обслуги, поторопился подтвердить мои умозаключения:
– Во Франции учились. В лучшей школе. Теперь не стыдно больших людей у себя принимать.
– Да, молодцы, парни. Это вам не хухры-мухры…
Мы приязненно улыбнулись друг другу. Хороший контакт налаживался прямо на глазах.
Чиж изменился удивительным образом. Теперь передо мною сидел не бандитистый с виду малый с приблатненными ухватками, которого я знал еще совсем недавно, а серьезный бизнесмен в строгом костюме с уверенными движениями знающего себе цену человека. У него даже лицо стало как бы крупнее и значимей.
Пиво известной зарубежной компании и ледяная финская водка оказались не просто лекарством, а бальзамом на мою похмельную головушку. Не говоря уже о свежайшей черной икре, которую я очень любил, но ел не часто – из принципа. Чтобы не сильно объедать мою бизнес-женушку.
Насытившись, – во время застолья мы болтали ни о чем; пустой треп, не более того – я устроился поудобней, закурил и завел разговор о деле, ради которого я и приехал сюда.
Но начал я издалека:
– Ты там в МОЕЙ, – это я сказал с нажимом, – вотчине причал и беседку построил…
Чиж забеспокоился:
– Ежели вам мешает, то это я мигом…
– Нет-нет, – успокоил я своего собеседника. – Наоборот – спасибо. Очень хорошая идея. И сделано все на высшем уровне. Теперь есть где укрыться от дождя, когда рыбачишь. И для встречи с друзьями место отменное.
Лагин расцвел от моей похвалы. Уважает… Но нужно брать быка за рога. Время самое то. Клиент в расслабухе, нужно его дожать.
– Но вот беда, – продолжал я, мгновенно посуровев. – Нехорошие людишки появились в нашей деревне…
Я умолк, ожидая реакции Лагина. Он вдруг поскучнел, нахмурился и ответил:
– Да знаю я, знаю…
– Не много ли нас там стало на один квадратный метр? – забросил я удочку с подковыркой.
– Многовато, – буркнул Чиж, пряча от меня глаза.
Что это с ним? Он даже в лице изменился.
– И каков вывод? – спросил я напрямую, жестко и требовательно.
Лагтн помялся немного, но все же ответил так, как я и ожидал:
– Надо принимать меры.