Убегая, крикнули ему по-английски: "Так тебе, собака, и надо!" Месье Гийома отвезли в госпиталь на обследование.
      Тут уж вся пресса озверела: "Кто хозяин в Париже, французская полиция или ЦРУ?" "Куда смотрит ДСТ?" - вот типичные заголовки газет.
      Месье Гийом стал на неделю национальным героем и подал жалобу против X, дающую повод юстиции вести расследование.
      Американского посла вызвали в Елисейский дворец. О подробностях его беседы с Президентом официально сообщено не было.
      Кажется, с этого времени наш посол начал проявлять ко мне предельное внимание и любезность.
      Итак, Франция скушала две наши пилюли:
      1) В дестабилизации страны заинтересовано ЦРУ.
      2) Американцы вынашивают тайные планы захвата Франции.
      В Москве были очень довольны и требовали развить успех.
      Но я настоял на своем плане. Надо было дать французам время переварить эти пилюли с тем, чтобы подкинутые нами идеи вошли в плоть и кровь общественного мнения и вызвали изменения во французской политике, а любое изменение политического курса в один день не происходит. Форсировать события 'было рискованно. И если (по моим сведениям) французская контрразведка еще была занята выяснением отношений с правительством, то ЦРУ явно заинтересовалось этим взрывом антиамериканской активности. Я мог пудрить мозги кому угодно, но не американцам. Они-то знали, кто это все срежиссировал. Однако знать мало, нужны были доказательства. Наверно, нам уже расставили ловушки, чтобы схватить за руку. Попадись мы - все бы полетело насмарку. Поэтому я свернул до минимума нашу деятельность вне стен посольства. Нужно было выждать. Теперь время работало на нас.
      Зима прошла тускло. Мы готовились и изучали обстановку.
      Я буквально влюбился во французских коммунистов. Наблюдая по телевидению диспуты, которые вели члены политбюро ФКП с лидерами правых партий или с журналистами, я всякий раз поражался их умению спокойно и убедительно врать. Причем это не была наша советская система полемики уходить от острых вопросов и категорически отрицать очевидное. Такая манера дискуссий на Западе не проходит. Нет, лидеры французских коммунистов могли ответить на любой каверзный вопрос, поворачивая его выгодной для себя стороной, постоянно педалируя на проблемах, волнующих массы, - безработице, кризисе, инфляции - и не упускали случая тут же перейти в наступление при малейшей оплошности противника. Перехватить инициативу, заставить оппонентов оправдываться - вот каков был их стиль. Например, мэр-коммунист такого-то городка пойман с поличным: запустил лапу в муниципальную казну.
      Факты налицо, возбуждено судебное дело. Всю эту историю напоминают секретарю компартии во время очередного теледиспута.
      Как выкрутиться из щекотливой ситуации?
      Ответ: во-первых, это провокация правых сил. Во-вторых, если мэр и брал деньги, то только на помощь бедным рабочим эмигрантам, которые не умеют правильно составлять заявления на пособия, отсюда и путаница в документации, и за эту неразбериху в бумагах мэрия должна ответить - закон одинаков для всех. Но красная мэрия руководствовалась благими пожеланиями облегчить участь людей, которых нещадно эксплуатирует капитал, и так далее, и так далее. А вот мэр другого городка, из правой партии, - продолжает коммунист, - не только не заботился о трудящихся, но и спекулировал земельными участками, и любопытно знать, что представитель этой партии, сидящии напротив меня, думает по этому поводу?
      Представитель правой партии отвечает, что, во-первых, еще ничего не доказано, во-вторых, о трудящихся заботились, в-третьих, положение с земельными участками запутанное, и он сам, как депутат парламента, вносил поправку на сессии в таком-то году. Представитель правой партии хочет быть точным и объективным. Он выкладывает массу подробностей по делу, а также свои соображения "за" и "против". Все давно забыли про красного мэра-ворюгу, внимание телезрителей сосредоточено на правой мэрии, где, кажется, не все чисто. Секретарь компартии ведет в счете.
      Повторяю, я привел самый элементарный пример. Французские коммунисты умудрялись выкручиваться из более трудных ситуаций. На их месте наши "портреты" опозорились бы неимоверно. Ведь они не привыкли к перекрестным неожиданным вопросам и предпочитают отвечать по бумажке или при активной подсказке своих референтов. Так что преимущество лидеров французских коммунистов перед советскими вождями объяснялось тем, что они выросли в обществе свободной конкуренции. Кроме того, волей-неволей они вынуждены были быть в курсе новейшей политической, экономической и социальной мысли, которая в Советском Союзе, за исключением отдельных специалистов, игнорировалась. Из всех западных идей наше руководство прекрасно усвоило одну, высказанную, кстати, французским императором Наполеоном Бонапартом: "Большие батальоны всегда правы". Но этого было достаточно.
      Генсек французской компартии вызвал у меня двойственное чувство. По своему интеллекту и как теоретик он был чуть выше наших "портретов". Однако как вождь, как трибун, как темпераментный боец он на голову превосходил даже своих коллег. И полемист он был бесподобный. С таким лучше избегать дискуссий.
      Не эти его качества меня тревожили. Генсек намечался в Президенты Французской Советской Социалистической Республики. Он будет иметь полноту власти в стране. То, что он справится с внутренними проблемами, я был уверен. Но как он поведет себя по отношению к нам? Сейчас, естественно, он послушен. Наши цели совпадают. Цо.что будет дальше? Меньше всего мы желали, чтоб Франция стала второй Югославией со вторым маршалом Тито во главе. Тогда уж предпочтительнее оставить все как есть. А Генсек ФКП был сильной личностью и, что б там про него ни говорили, французом во всех смыслах этого слова.
      Правда, он знал, что у нас на него досье с разными пикантными подробностями. Раньше, когда он пытался ерепениться, мы кое-что пускали в западную прессу. Например, копию контракта, подписанную Генсеком на заводе Мессершмитта в 1942 году. Хоть и грехи молодости, но вспомнить неприятно. Компартия в то время уже участвовала в Сопротивлении.
      Увы, опыт нас научил, что человек, придя к власти, меняется. И, главное, становится менее уязвимым. Уж какие компрометирующие документы мы имели на Мао Цзедуна (расстрел китайских коммунистов, пытки в тюрьмах), но чему это помешало?
      Идеальным вариантом было бы заменить Генсека на его посту каким-нибудь молодым революционером-автономистом, люто ненавидящим Францию. Однако это пока не представлялось возможным даже в теории.
      Я хочу, чтоб меня поняли правильно. Генсек ФКП был очень значительной фигурой на политической карте, общался по определенным каналам непосредственно с Секретариатом ЦК КПСС и, наверное, не подозревал о моем существовании. Но Секретариат в своих решениях принимал во внимание информацию и рекомендации, которые я поставлял из Парижа. Мне же докладывали чуть ли не каждое слово Генсека (эта служба у нас давно были налажена), и вот что-то меня смущало.
      Однажды во время инструктажа в посольстве (обычно я давал предварительные указания, а сам сидел в сторонке инструктаж проводил Белобородов) кто-то из молодых оперативников спросил:
      - Если компартия работает на нас, если на нас работает левая пресса, если правая пресса тоже невольно работает на нас, если на нас работают французские капиталисты, интеллектуалы, часть чиновничества и даже часть офицерского состава, то кто же на нас не работает?
      - На нас не работает, - ответил Белобородов,.- обыкновенный рядовой француз, потому что он, мерзавец, работает только на самого себя.
      8
      Весной со мной случилась глупая история. Ранним вечером, когда было еще светло, мы сидели с Лидой за столиком уличного кафе. Вдруг какой-то мордастый тип, то ли пьяный, то ли накачавшись наркотиками (весь он был не в себе, словно в полусне), пошел прямо на столик, споткнулся, опрокинул рукой мой кофе и сел чуть ли не Лиде на колени. Встал покачиваясь и, вместо того чтобы извиниться, начал орать, будто я ему подставил ногу. В Москве я бы знал, как реагировать. Если бы тип был изрядно пьян, я бы врезал ему по роже. Если бы тип достаточно твердо держался на ногах и сам провоцировал драку, я бы вытащил пистолет. Но в Париже я не носил с собой оружия. И затевать потасовку не имел никакого права. Офифиант застрял в глубине кафе у стойки, а тип, словно почувствовав мою беспомощность, обнаглел окончательно. Я пережил несколько секунд жуткого унижения. Перед моим носом размахивали грязным кулачищем, а я должен был лепетать:
      "Пардон, месье, мы не хотели вам сделать ничего плохого".
      А что мне еще оставалось в данной ситуации? Позорно сбежать, оставив свою даму?
      Спасибо Лиде, выручила. Раздался звук звонкой пощечины.
      Тип обомлел и сразу присмирел. Как из-под земли вынырнул официант, потом двое полицейских. Нас всех троих в "салатнице" отвезли в полицейский участок.
      Я доказал свой дипломатический паспорт. Полицейские были крайне любезны. Типу нацепили наручники и куда-то увели. Составили протокол. Я подписался. Полицейские сказали, что я могу подать жалобу. Я ответил, что от жалобы воздержусь, ибо верю во французскую полицию. Полицейские заверили, чтo протокола достаточно, этот тип им надоел, известный наркоман, и бока ему намнут в любом случае. Вызвали мне такси. Прощаясь, взяли под козырек.
      Все бывает, особенно в Париже. Можно было бы все это забыть, отмахнуться, плюнуть и растереть.
      Однако я счел своим долгом поставить в известность Белобородова.
      - Очень мне это не нравится, - сказал Белобородов. - Ты не завсегдатай кафе и Лиду вниманием не балуешь. Но стоило тебе появиться в общественном месте, как...
      - Ты думаешь? - спросил я, улавливая мысль Белобородова.
      - Не думаю, но предполагаю. Кто тебя допрашивал?
      -Обыкновенные полицейские. Вежливые ребята.
      -Слишком вежливые и предупредительные.
      -Тогда зачем они это затеяли?
      - Зачем? Обыкновенная операция опознания. Записать твой голос, чтобы потом сличить, скажем, с пленкой перехваченного телефонного разговора, сфотографировать, получить образец твоей подписи.
      - Меня не фотографировали!
      - Борис Борисович, - Белобородов поморщился. - Если это было ДСТ, то твои фотографии уже сушатся в лаборатории.
      - Я вел себя неправильно?
      - Абсолютно правильно. И Лидка молодец. Бой-баба! Ты с ней спишь?
      За что я себя ненавижу, так за то, что в таких ситуациях краснею.
      - Нет, - отрезал я, - я не злоупотребляю служебным положением.
      - Злоупотреби, Борис Борисович, - мягко, но настойчиво сказал Белобородов. - Считай это как нашу нижайшую просьбу. Если ДСТ вышло на тебя, то они будут эксплуатировать вашу связь. И для нас это единственная возможность выяснить, что они знают.
      Я "злоупотребил" раз, другой, и втянулся. Даже увлекся, а там было чем увлечься.
      Однажды ночью я проснулся от света ночника. Лида сидела на постели и курила.
      - Чего не спишь? - проворчал я, но Лида проворно прикрыла мне рот ладонью.
      - В квартире кто-то есть, - прошептала она.
      Я прислушался. Было тихо, как в могиле.
      - Нет, - сказал я.
      - Да, - сказала она.
      Тут, cловно в подтверждение ее слов, из кухни донесся грохот опрокинутого стула.
      Что делать? Кричать? Поднять тревогу? Звонить в полицию?
      Но телефон в другой комнате. Если это воры, то они действуют слишком нагло.
      Я поспешно натянул брюки, рубашку. Обулся. Из кухни опять раздался звук - там вроде доставали стаканы. Кто-то подчеркнуто фиксировал свое присутствие.
      Я накинул пиджак, причесался и выскользнул в другую комнату. На кухне горел свет, звякнула дверца холодильника.
      Стараясь ступать бесшумно, я направился к кухне. Человек, сидевший спиной ко мне, со стаканом разбавленного льдом виски в руке, не оборачиваясь, произнес по-французски:
      - Месье Зотов, прошу прощения за вынужденное беспокойство, причиненное вам. Инспектор Мишель Жиро из ДСТ.
      Во французскую компартию может вступить каждый дурак. Достаточно заполнить формуляр на празднике "Юманите" - и получишь членскую карточку. Многие молодые люди, возбужденные головокружительными аттракционами в парке Курнев и тремя кружками пива, совершают этот последний "пируэт" и становятся коммунистами. "Юманите" публикует радужную статистику. Года через два, роясь в старых бумагах, молодой человек наталкивается на членскую карточку, долго не может вспомнить, как она у него оказалась, чертыхается и выбрасывает ее в мусорный мешок.
      У Мишеля произошло вес наоборот. Он очень хотел вступить в компартию, но не получилось. Мишель вырос в семье нотариуса. Дом в Type, вилла в ля Боле, яхта, две машины. Каждое воскресенье, после мессы, торжественный обед, на который приглашались врач, аптекарь и адвокат. Одни и те же разговоры о процентных бумагах, закладных и купле-продаже земельных участков. Ликер на десерт. Постепенно в душе мальчика нарастало чувство классовой ненависти. Он учился в частной католической школе со строгими и придирчивыми наставниками.
      Cверстники Мишеля из общегородского лицея хвастались, что на переменках курят марихуану. Мишель жаждал свободы.
      Приехав в Париж и поступив в университет "Дофин" на факультет права, Мишель отпустил длинные волосы, познав свободную любовь и принял участие в студенческих демона страциях. Было очень забавно кричать полицейским "сволочи", "коровы" и кидать в них камни. Однако Мишелю не повезло, Его поймали и избили дубинками.
      Мишель понял, что Франция прогнила. Надо было бы свергнуть гнет буржуазии, а еще лучше - уехать в Латинскую Америку и там, как Че Гевара, поднять вооруженное восстание..
      Первый курс Мишель завалил, ибо вместо учебников читал Маркса, Троцкого и Ленина.
      Отец был в бешенстве и пригрозил, что перестанет высылать деньги.
      "Хорошо, - решил Мишель, - пусть отец подавится своими акциями и драгоценностями в сейфах - я вступлю в компартию!"
      Был на факультете студент, который сидел на втором курсе уже пять лет, заводила всех бунтов и демонстраций. Говорили, что он связан с компартией. Мишель отправился к нему за советом, и студент обещал свести его с нужными людьми.
      После нескольких бесед с нужными людьми Мишель засел за учебники и осенью сдал экзамены за первый курс. И вообще скоро стал примерным студентом. Отец на радостях купил Мишелю спортивную машину "Рено-Альпин". Больше в политических демонстрациях Мишель не участвовал. Книги классиков марксизма Мишель снес к букинистам. А беседы с нужными людьми периодически продолжались. Мишель жил, окрыленный доверием. Через год ему устроили тайную встречу с товарищем Фрашоном, тогда еще только членом ЦК ФКП. Товарищ фрашон говорил со студентом Мишелем Жтиро просто, дружески, как с равным. Он похвалил Мишеля и предсказал ему большое будущее. Мишель и впрямь чувствовал себя значительной фигурой. Он знал, что одна из его информации о структуре ультраправой студенческой организации обсуждалась на заседании Политбюро на площади Колонеля Фабиана.
      После университета Мишель отказался сидеть в конторе отца и поступил в полицию. А потом ему открылись и двери ДСТ. Даже при правлении социалиста Миттерана коммунистов в контрразведку не подпускали на пушечный выстрел. Но какие могли быть претензии к респектабельному, исполнительному сыну уважаемого турского нотариуса?
      Нужные люди помогли Мишелю Жиро раскрыв ячейку левых террористов. Карьера инспектора ДСТ пошла в ropy.
      А дальше получился какой-то сбой. То ли Мишель Жи чего-то испугался, то ли прикипел к своемy креслу, то ли разочаровался в идеалах юности, то ли вспомнил о папином наследстве - но, короче говоря, он стал избегать встреч с нужными людьми.
      И вот сейчас, слушая Мишеля Жиро, я пытался разгадать, что же с ним происходит.
      Вроде бы Мишель был в явном смятении. Ну да, Клод Бернан, так называемый чиновник из канцелярии премьер-министра - это особая контрразведка в контрразведке, ведет самостоятельно параллельную анкету. Очень много знает. Еще о большем догадывается.
      -Повторяю, - сказал Мишель Жиро, - Клод Бернан дышит вам в затылок. Я вам советую немедленно возвращаться в Москву.
      Звучало очень мило и трогательно. Воврeмя дать такую информацию - уже за это можно было месье Жиро все простить.
      А если?
      А если он просто спасает свою шкуру, резонно предполагая, что, распутав мой клубок, Клод Бернан выйдет и на инспектора Жиро?
      А если они уже его нащупали, и он покорно исполняет замысел Бернана и хочет тихо и безболезненно, но согласно инструкциям ДСТ, вывести меня из игры?
      А если он просто все придумал и желает лишь развязаться с нами, "спрыгнуть с поезда"?
      - Вы сделали отчаянный шаг, - сказал я. - Прийти ночью на известную ДСТ квартиру, когда в ней кто-тo есть... Зачем такой риск?
      - Вы недооцениваете французскую полицию, - усмехнулся Жиро. - Если бы я не хотел вас будить, вы бы спали как сурки - хоть танцуй в гостиной рок-н-ролл! Вы бы проснулись лишь утром, с легкой головной болью. И потом у меня задание.
      Вы ляжете спать, и я поменяю лампу в прихожей. Увы, отныне Клод Бернан будет в курсе всех интимных глупостей, которые вы говорите своей даме даже в постели. Но вы должны вести себя так, будто ни о чем не подозреваете.
      Вот это уже было похоже на правду!
      -Ошибаетесь, - сказал я, - невысокого мнения о фрaнцузской разведке. Поэтому считаю, что при всех возможных политических изменениях французской службой безопасности будет руководить французский профессиональный полицейский. Естественно тот, которому мы доверяем. Как вы догадываетесь, я не собираюсь сматывать удочки в Москву.
      Он оказался очень умненьким, этот паренек. Недаром товарищ Фрашон поверил в него и на него поставил. Не задавая никаких промежуточных вопросов, вернее, прокрутив их в своей голове и сам дав на них ответ (и все это за десять секунд, пока он добавлял в стакан виски), Мишель Жиро задумчиво произнес:
      - 0'кэй! Но Клод Бернан взяток не берет.
      - Знаю, - сказал я, - однако, что значит "не берет"? Десять тысяч не берет, сто тысяч не берет, но миллион он возьмет?
      Взглянув на ошарашенное лицо моего собеседника, я понял, что партия мною выиграна.
      Взяв за правило не вмешиваться в дела Белобородова, я ничего не сказал, не удивился, увидев, что на такое ответственное закрытое совещание Белобородов привел Миловидова, человека неопределенных лет, скорее молодого, служившего в посольстве по культуре и, насколько я знал, на самых низших должностях: то ли киноленты для посольских просмотров заказывал, то ли цветы дарил приглашенным к нам артистам и писателям. Ну хорошо, привели товарища - так сиди и помалкивай в тряпочку, однако у Миловидова было нечто вроде недержания смеха - он смеялся буквально после каждой фразы, будто мы тут анекдоты рассказывали. Я заметил, что этот громкий глупый смех неприятен не только мне - генерал-лейтенант, военный атташе, тоже поеживался.
      Между тем, мы говорили о вещах достаточно серьезных: решалась проблема Клода Бернана. Мы извлекли все данные нашей картотеки. Клод Бернан, сказал генерал-лейтенант, это еще и военная разведка, это серый кардинал при премьерминистре. (Ха-ха-ха! - загоготал Миловидов.) Клод Бернан, сказал Белобородов, обычно свою анкету ведет в одиночку, никому не доверяет, даже записей не делает, все держит в голове. Очень мобилен. Сейчас в Париже. Через два часа. может оказаться в Ницце. Рыщет по Франции, как серый волк (клинический приступ хохота у Миловидова). Я сказал, что главное даже не это - по моим предположениям, как я понимаю Клода Бернана, он из редкой породы фанатиков и не возьмет ни миллион франков, ни даже миллион долларов. (Миллион долларов! - повторил Миловидов и радостно заржал.)
      - Борис Борисыч! - притворно возмутился Белобородов. - Ты выступаешь с антиамериканских позиций! Твои слова противоречат классической теории о буржуазном обществе, где все продается и все покупается. За миллион долларов всех нaс можно купить - кроме тебя, разумеется.
      Тут все тихонько захихикали, а Миловидов чуть не упал со стула.
      - Вы помните анекдот про слона? - сказал до этого молчавший советник, в ведении которого были все финансы посольства. - Нет? На клетке слона в зоопарке вывешен ежедневный слоновый рацион питания: десять килограммов свеклы, двадцать - моркови, сорок - отрубей, пятнадцать - яблок, пять бананов и так далее. И вот посетители зоопарка спрашивают у сторожа: "Неужели слон все это съест?" "Он-то съест, отвечает сторож, - да кто ему даст?"
      (Миловидов задохнулся от смеха, а я подумал, что ему все-таки надо лечиться.)
      - Я убежден, - продолжал советник по финансам, - что даже если бы речь шла о даче взятки Президенту Французской республики, ЦК никогда бы не утвердил подобной суммы.
      - Но на карту поставлена судьба всей операции! - сказал я. - Мы обязаны рискнуть. Или Франция не стоит миллиона долларов?
      - Даже миллиона франков, - ответил советник по финансам. - В ЦК страх перед шестизначными цифрами. Бесполезно даже пытаться.
      - Что же делать? - спросил я.
      - А вот для этого у нас главный Борис Борисыч, - сказал Белобородов как бы в пространство. - Тебя для этого прислали. Ты и решай.
      Тут лица у всех вытянулись, лишь Миловидов блаженно ухмылялся.
      "Не бери все на себя", - вспомнил я совет Ильи Петровича. Совет хорош, но сейчас тот самый случай, когда от ответственности не отвертишься. Да и не надо вертеться. В конце концов, ты комиссар республики с правом расстрела на месте. И пора показать товарищам, что ты прибыл не в игрушки играть.
      -0'кэй, - вздохнул я, - выхода нет. Клод Бернан должен быть ликвидирован. Мне бы подошла версия самоубийства или дорожной катастрофы. Впрочем, детали - это не моя забота.
      - Верно, - подхватил Белобородов, - это забота начальника специальной оперативной службы. Что скажешь, товарищ Миловидов?
      - Послезавтра Клод Бернан встречается с нашим осведомителем, двойным агентом, на 148-м километре одной из альпийских горных дорог. Он уверен, что его будут прикрывать, но прикрытия не будет. Мы постараемся отработать версию самоубийства, хотя заранее предупреждаю - за правдоподобность этой версии не ручаюсь.
      Говоря все это, Миловидов смотрел на меня, и лицо его было совсем иным - холодным, отчужденным, и от его взгляда мне стало как-то не по себе.
      Через три дня все французская пресса заговорила о тайне полковника французской контрразведки Клода Бернана. Тело полковника было найдено на обочине горной дороги, рядом с его автомашиной. Пистолет Клода Бернана лежал рядом. Клод Бернан был убит двумя выстрелами в упор. В обойме пистолета не хватало двух патронов.
      Сначала возникла версия о самоубийстве. Газета "Матэн" (а точнее, тот самый журналист газеты, на которого я давно обратил внимание), так вот, "Матэн" сообщила, что у Клода Бернана были трения с высшим начальством, и в ДСТ полковника недолюбливали. Однако экспертиза отвергла вариант самоубийства. Журнал "Куполь" выдвинул другую гипотезу: убийство из ревности. Журнал рассказал о связи полковника с любовницей арабского шейха. Но мнение большинства газет сошлось на том, что это - война разведок, и Клод Бернан был убит агентом из соцстраны.
      Шум не утихал примерно месяц. Министр иностранных дел Франции отменил заранее запланированную встречу с нашим послом.
      Из Москвы дали понять, что я сработал грубо.
      В первый раз я увидел, как Белобородов занервничал.
      - Теперь контрразведка нам объявила войну "sans merci"[ Без пощады.], - повторил он. - Нас будут высылать, они готовят список, как в 1982 году. То, что, я кандидат на высылку, - это точно. А у меня все оперативные нити в руках.
      - Подожди, - успокаивал я его. - Французы - законники. Чтобы Президент республики подписал такой декрет, ему надо представить вещественные доказательства. Согласен, ДСТ их соберет, но на это уйдет еще несколько месяцев. А за это время мы обязаны что-то придумать. И мы придумаем. Я тебе обещаю.
      Однажды он меня спросил:
      - Я могу подстраховаться? Убрать наши слабые места?
      - Разумеется, - ответил я, - поступай как считаешь нужным.
      Потом я вспомнил этот разговор. Что-то тут было ненормально. Почему Белобородов просил у меня разрешения? Я же не вмешиваюсь в его оперативные игры. И я подумал, что Белобородов просто поддался панике. Что ж, все бывает, мы, чекисты, тоже люди, и нервы у нас иногда сдают.
      9
      Надо было перевернуть ситуацию. Но как? Я буквально не спал ночей. Кое-что мы, конечно, делали. Например, журнал "Куполь" опубликовал несколько сенсационных фотографий.
      Одна и та же сцена в разных ракурсах. Американский сержант в полной форме "дерет" (пардон) на тротуаре француженку, подстелив под нее трехцветный французский флаг. "Куполь" писал, что эта сцена была сфотографирована ночью, недалеко от Триумфальной арки, и американец, в поисках подстилки, сорвал флаг с флагштока на Елисейских полях. В Москве эти фотографии понравились, но на французов они должного впечатления не произвели. Увы, эту нацию не удивишь странностями любви. К тому же "Фигаро" перепечатала крупный план одной из фотографий - плечи сержанта - и обратила внимание, что сержантские нашивки пришиты не там. Публикация в "Фигаро" называлась "История одной фальшивки".
      Я наорал на Белоберодова. Тот выскочил из моего кабинета, как нашкодивший мальчишка. В принципе я был прав, люди Белобородова схалтурили, он обязан был проследить каждую мелочь, однако я не должен был срываться. Острее дашь, острее получишь..
      И с Лидой пошло наперекосяк. По поводу этих же фотографий она мне вдруг заявила, что я пользуюсь пошлыми приемами. Я еле успел зажать ей рот, ибо дело происходило в ее квартире. Мы писали гневные записки друг другу в течение всего вечера, и я ушел, хлопнув дверью. Впрочем, одну фразу она сказала вслух:
      - И такого дурака я люблю!
      Белобородову я заявил, что больше на этой квартире не ночую, хватит развлекать французскую контрразведку. И потом, это становится опасно. Неосторожное слово может навести ДСТ на размышления.
      Белобородов не настаивал, вообще он как-то затих. Видимо, понял, что только я могу спасти положение.
      Как?
      По многу раз я анализировал события минувшего года.
      Мы действовали по плану. Мы избегали явных ошибок. Мы последовательно вели, свою игру и "подкармливали" ДСТ, толкая французов в ином направлении. Случай смешал все карты, случай - это инициатива Клода Бернана. Мы вынуждены были его убрать и тем самым бросили вызов контрразведке. То, что теперь все ДСТ, мобилизовав все отделы, работает против нас - у меня не было сомнений. Убийство крупного офицера разведки на территории своей страны не прощается.. Нам готовили сокрушительный ответ, и счет уже идет не по дням, а по часам. Преимущество у ДСТ, мы под колпаком. Единственный наш шанс - опередить ДСТ, смешать все карты, на этот раз своими руками. Но у нас связаны руки. Там, где мы можем высунуться, нас ждут.
      Значит, надо высунуться там, где нас не ждут. Совершить то, чего не может себе представить даже буйная фантазия французского контрразведчика.
      Признаться, у меня давно был в запасе ход. Но я боялся о нем всерьез думать. Это была страшная авантюра. С плохо предсказуемыми последствиями. Но только этот авантюрный вариант мог нас спасти. Только благодаря хаосу, вызванному им, могла родиться Французская Советская Социалистическая Республика.
      Шансов на успех - пятьдесят на пятьдесят. В случае малейшей осечки с меня снимут голову. О согласовании с Москвой не могло быть и речи. В Москве сразу сочтут меня сумасшедшим - не за саму идею (идею шепотом могли бы и принять), а за попытку согласовать идею. Это тот редкий случай, когда Москва категорически ничего не хочет знать.
      А если не рисковать? Плыть по течению?
      Меня вышлют вместе со всем посольским аппаратом КГБ.
      В Москве получу орден и спокоцно дотяну лямку до пенсии. Официальных упреков ко мне не будет. Что делать, товарищи, так сложились обстоятельства. И лишь Илья Петрович скажет:
      "Говенный ты шахматист".
      Я попросил Белобородова прислать ко мне Миловидова. Намерен, мол, поговорить с ним с глазу на глаз. Белобородов обиженно закусил губу, и я добавил:
      -Я не хочу тебя втягивать, понимаешь? Чем меньше людей будет в курсе, тем меньше полетит голов. Я беру все на себя.
      Кажется, Белобородов понял и оценил.
      Миловидов вкатился в кабинет почтительно, бочком, с лучезарной улыбкой на своей пакостной роже. На каждую мою фразу следовало "хи-хи" и "ха-ха".
      - Мне нужно, - говорил я, - три человека. Максимум четыре, включая вас. Кроме того, никто ни о чем не должен догадываться. Никаких контактов с площадью Колонеля фабиана. Никакого предварительного сбора информации. Мы и так знаем досконально, лишние вопросы могут насторожить.
      И ребят отберете своих, из вашей оперативной группы. На этот раз мы действуем сами, а не руками французских или палестинских террористов. Другое дело, что необходимо позаботиться о легенде. Предпочтителен вариант немецких нацистов или израильской разведки "Массад". После проведения операции ребят сразу отошлем в Москву. Объясните им, что орденов я не гарантирую, но гарантирую дачи, машины и привольную жизнь. Будут кататься как сыр в масле до конца своих дней, поливать цветы в своем саду и собирать в огороде клубинку.
      Клубника особенно развеселила Миловидова. И лишь насмеявшись вдоволь, он спросил:
      - А какой объект?
      Я назвал. Он закрыл глаза, помолчал, и потом передо мной предстал другой человек, с которым я бы шутить не решился.
      - Возможно, я ослышался, - медленно чеканя слова, произнес Миловидов, - поэтому я прошу вас, Борис Борисович, повторить то, что вы мне только что сказали.
      Я повторил.
      В апреле 1983 года Миттеран выслал из Франции 47 советских дипломатов. В посольстве были уверены, что сейчас вышлют больше. Атмосфера была гнетущей. Почему-то в коридорах говорили приглушенными голосами. Я знал, что мидовцы - и особенно их жены - очень недовольны нами. Еще бы, дипломат, однажды высланный из страны, обречен всю жизнь сидеть в Москве.