Французская Советская Социалистическая Республика

      Далее. Все передвижения по городу западных дипломатов в Москве контролируются. Если произошел контакт с советскими гражданами - личность этих граждан идентифицируется. Наши соответствующие службы не страдают нехваткой кадров. А в Париже, например, нами занимается лишь один отдел ДСТ. И сотрудников там в двадцать раз меньше, чем служащих в советском посольстве. Спрашивается, может ли французская контрразведка позволить себе роскошь следить за моими прогулками по городу?
      Я привел эти скучные технические подробности для того, чтобы все поняли, как благодаря неустанной заботе партии и правительства облегчен нелегкий труд советских дипломатов за рубежом.
      Я попросил принести обед из буфета на этаже ко мне в кабинет и в час дня включил телевизор, чтобы посмотреть сорокаминутную передачу новостей. В разных концах мира происходили головокружительные события, а французы 15 минут обсуждали... повышение цен на салат.
      На столе у меня ждала гора бумаг, но я должен был выполнять инструкцию Белобородова. Береженого Бог бережет. За новичком в первые дни могли и присматривать.
      Я вышел из посольства и неторопливой походкой, через бульвар Ланн и авеню Фош, направился к Елисейским полям. На Елисейских полях я "вылизал" витрины и выпил кофе за столиком кафе Фуке. Все советские вновь прибывшие товарищи поначалу заглядывают в это кафе (потом, наученные опытом, обходят его стороной - цены rayi дикие). Я поговорил с официантом о погоде. Теперь, если французская контрразведка покажет ему мою фотокарточку - официант меня вспомнит.
      Кофе мне не понравился. В нашей комитетской столовой на седьмом этаже его варят крепче.
      Париж меня раздражал. Праздношатающиеся толпы бездельников - и это в разгар рабочего дня! Рядом за столиком нежно ворковала парочка. Небось студент и студентка сбежали с лекций.
      Потом оба закрыли глаза и слились в десятиминутном поцелуе. Boкpyr люди шастают, посетители кафе глазеют - а этим все до лампочки, ни стыда ни совести. Он ее лапал, она тихо повизгивала.
      "Ну хорошо, - думал я, - девка, что с нее взять? Выпороть для науки! А вот парень? Лохмы до плеч отрастил, а если Родину придется защищать? Ты же с такой прической прицел винтовки не увидишь! Нет, не будет защищать он свою страну, у него лишь бабы и выпивка на уме, да в кафе с компанией посидеть. Потеряла Франция свою молодежь - вот они, последствия буржуазной морали..."
      Вплотную столкнуться с буржуазными нравами мне пришлось вечером, в стриптизном кабаке "Ева". Не по доброй воле отправляются сюда советские товарищи. Когда сотрудники нашего торгпредства заключали выгодную сделку с французами, обычай требовал, чтобы обмывали ее шампанским в подобных заведениях. Иначе фирмачи не поймут, обидятся.
      С волками жить - по-волчьи выть. На такие мероприятия у торгпредства был особый фонд.
      Бёлобородов организовал все соответствующе. Двое французских фирмачей, двое наших из Стальэкспортимпорта, переводчица Лида и новый первый советник посольства, которого из подхалимажа пригласили погулять за казенный счет. С точки зрения ДСТ все ложилось логично.
      Я поднял тост за франко-советскую дружбу, не очень встревал в торгово-дипломатический треп за столом (а когда встревал, то благодарил французов, которые поправляли ошибки в моем произношении). Мы обменялись визитными карточками, я обещал пригласить фирмачей на торжественный прием в посольство 6 ноября. Лида ко мне прижалась, я победно ухмыльнулся - а сам про себя повторял: "Только бы баба, что сейчас на эстраде скидывает нижнее белье, только бы она оставила этот блестящий треугольник между ног!"
      Видимо, правы были коллеги по Комитету, когда называли меня Фишером-шахматистом. Действительно, я теоретик. К практическим серьезным испытаниям не подготовлен.
      Однако на мое счастье блестящий треугольник оставался на месте.
      Счет нам подали в размере моей месячной зарплаты. Надеюсь, в подписанном Стальэкспортимпортом и фирмами контракте французов все равно облапошили, иначе кидаться такими деньгами было бы преступлением.
      Мы спустились на площадь, и Лида заявила, что хочет показать мне этот злосчастный район. Прощаясь, французы мне заговорщицки подмигнули.
      Мы прошлись немного рука об руку, а затем взяли такси и поехали к Лиде на квартиру. И когда в машине Лида сказала, что обожает быструю езду, меня осенило; ну, конечно, это Лида по прозвищу Тачанка. У меня на дела исключительная память. Я держу имена всех наших агентов в голове, но Лида с Тачанкой не замыкалась, я ее представлял себе другой. А агента по кличке Тачанка-Лида я хорошо знал. На ее четырех колесах каталось в свое время много народу - и в Москве, и в Париже. Ее завербовали, когда она первый раз, уже будучи французской гражданкой, вернулась в Москву навестить мать и отца. Схватили ее на спекуляции золотыми монетами. Ну а после - разговор короток. Или десять лет лагерей, или... А в случае чего - родители остаются заложниками, да и в Париже найдем, у КГБ руки длинные.
      И было известно, что Лида работала с охотой. Ну а репутация - так мне не жениться на ней. Даже удобнее. ДСТ мог предполагать, что Лида нам нужна для чисто специфических мужских надобностей.
      Лида жила в старом буржуазном многоэтажном доме с консьержкой. Квартиру она занимала большую, с длинными коридорами. Она меня провела по комнатам, в которых, к моему удивлению, был идеальный порядок, и показала дверь черного хода:
      - По лестнице спускаетесь во- двор - и на другую улицу. Если иметь ключ от черного хода, то никто никогда не установит, что вы идете ко мне.
      Мы вернулись в гостиную, и Лида включила тихую музыку, как она объяснила, "для фона", что было разумно. Она мне все больше нравилась. В ней не было ничего вульгарного (а именно такой я ожидал ее увидеть), и когда не стало нужды ломать комедию перед французами, она держала себя тактично и достойно. Наверно, угадав мои мысли, Лида усмехнулась:
      - Я же не предлагаю вам целоваться и не называю "Боречкой". Итак, что будем пить? Виски? Вино?
      - Кофе.
      - 0'кэй! Сейчас заварим. Вы всегда такой серьезный?
      - Всегда.
      - Жалко.
      Лида принесла дымящийся кофейник, две чашки, но себе в стакан плеснула виски.
      - Вас таскают в ДСТ?
      - Естественно, я ждала, что вы мне зададите этот вопрос. Уже два очка в мою пользу. Согласны?
      Я согласился.
      - Что касается ДСТ, то меня туда изредка приглашают, а таскают, извините, это у нас.
      - Три ноль в вашу пользу. И о чем спрашивают?
      - Как обычно - о чем, мол, меня спрашивали в КГБ?
      И я отвечаю, что, мол, спрашивают о моих знакомых французах.
      Я кивнул головой. Все правильно. И впрямь, глупо скрывать, что мы "таскаем" бывших советских гражданок, которые приезжают в Союз повидать родственников. Любишь кататься - люби и саночки возить, иначе в другой раз не дадим визу. И западным разведкам это известно. Но с теми дамами, что на нас не работают, мы ограничиваемся беседами об их иностранных знакомых. В нашем хозяйстве все может пригодиться.
      - Ваше здоровье!
      Лида пригубила виски. Я потянулся за кофейником и вдруг явственно услышал, как хлопнула дверь - та, с черного хода, в глубине коридора. Лида следила за выражением моего лица. Я налил кофе в свою чашку.
      Женщины в разведке - самые несчастные люди. Причем я имею в виду не добровольных и платных стукачек, которых у Комитета пруд пруди и которые за пятьдесят рублей или за путевку в интуристовскую поездку готовы заложить кого угодно. "Поверьте мне" (второй раз цитирую письмо Ленина к кронштадтским матросам), так вот, поверьте мне, мы знаем, с каким дерьмом нам приходится работать. Московские и ленинградские проститутки, фарцовщицы, мелкие спекулянтки, карманные воровки - кого только нет в наших картотеках! Гораздо хуже стукачки по призванию, которые нашими руками хотят свести личные счеты. Знаменитая история, когда одна солидная дама (между прочим, секретарь парторганизации в НИИ) пыталась посадить своего мужа только за то, что тот ушел от нее к молоденькой лаборантке.. На вести на человека поклеп - довольно просто, защитить - сложнее. Целый сектор большого отдела отбивался в течение месяцев от фронтального наступления бесноватой бабы, ибо было известно, что ее бывший муж ни в чем не виноват, ни ухом, ни рылом. Однако сейчас речь идет о другом, о настоящих кадрах, которые мы вербуем в разведку.
      Как правило, мы занимаемся еще с университетской скамьи заманиванием романтикой приключений, материальным стимулов, работой за границей. К тому же когда не сложилась личная жизнь, тянет к перемене мест. А тут возникает выбор: или шебуршиться в средней школе Улан-Удэ и кругом, куда ни посмотришь, одни черти косоглазые, или консульство в Риме и торгпредство в Лондоне. Есть над чем поразмыслить. Правда, до Рима и Лондона - дорога дальняя. Мы долго девушку обкатываем, пока она не начинает верить, что работает за идею. А поверит она в идею обязательно, в силу своей женской натуры, ибо женщина все идеализирует, и в любви, и в жизни, без романтической пелены для нее не жизнь, а проклятый, скучный быт. Вот тогда кадр созрел. Но всячески подогревая и поощряя эту романтику, мы прекрасно отдаем себе отчет, что нам этот "кадр" необходим главным образом как баба, которую в нужный момент надо подложить под интересующий нас объект. А когда женщина прозревает - уже поздно, кругом она повязана. Вот почему среди них так много алкоголичек и наркоманок. И еще есть статистика самоубийств в советских зарубежных колониях, но она - за семью печатями, даже я в нее не заглядывал.
      Лида в момент нашей в ней встречи была на перепутье.
      То есть уже все про себя знала, однако романтику еще сохранила. Как я потом понял, она к нам пошла по идейным соображениям. Конечно, дело ей "сшили", но дело послужило лишь формальным толчком. Француз, с которым она уехала из Союза, подонком оказался, ничтожеством. Это в Москве была любовь и восторженная блондинка, загадочная русская душа.
      А как вернулся он с ней в Париж, его родители ему на пальцах объяснили, что для карьеры другая жена нужна, со связями и с собственной квартирой в придачу. Француз подсчитал, согласился и сказал Лиде "пардон!" А куда ей было деваться? Девка без кола и двора, в чужой стране, со специальностью "структурная лингвистика", на которую, как легко догадаться, при тогдашней безработице о-о-огромный был спрос... В Москву же ей возвращаться с разбитым корытом гордость не позволяла. Ведь в глазах подруг - королевой во Францию отправлялась. Так она и мыкалась в Париже, живя В грязном арабском квартале, перебиваясь редкими частными уроками, и полагала, что жизнь ее кончилась. Посему ненавидела своего подонка мужа, а вместе с ним и его Францию. Может, дальше у нее и наладилось бы, однако потянуло домой. Домой же надо приезжать с форсом, с подарками и деньгами, иначе родители заподозрят неладное. Но деньги в Париже на улице не валяются.
      Вот и задумала она провернуть выгодную комбинацию с золотыми монетами. И - повторяю - деньги ей нужны были не для себя - родителям жаждала вручить пару тысчонок на кооперативную квартиру с барского плеча... Как водится, с размаху угодила в нашу сеть.
      Тут, на счастье, умный ей следователь попался. Разгадал ее. Мы подключились, поняли - девка будет работать за идею, реванш у Франции и у мужа-ничтожества брать. Далее пошло веселее. Русской переводчицей можно большие деньги заработать, особенно когда советские фирмы оказывают ей предпочтение.
      Так вот, продолжаю, наступил момент, когда и она догадалась, что мы ее ценим, мягко говоря, не за аналитический ум и решительный характер. Но признаться окончательно в этом себе самой - катастрофа, вторая и ее жизни. Страшно. Тут я появился и показался ей принцем-царевичем, королем королевичем, за которого можно ухватиться и который вытащит. Да я, идиот, тогда этого не понял. Я же себя и впрямь принцемцаревичей считал и согласился бы только на королеву. Верка меня почему захомутала? Да потому, что на пермской помойке с разбитым носом лежал, вот она и подобрала. А разве сравнить Лиду с Веркой? Лида была на два порядка выше.
      Ладно, дело прошлое.
      Итак, налил я себе кофе, а по коридору шаги, и Лида, чувствую, иронически наблюдает за выражением моего лица.
      Я сахар в чашку кладу, размешиваю, глаз не подымаю.
      Мужской голос с порога по-французски:
      - Добрый вечер, мадам, месье!
      Лида встает и небрежно так роняет:
      - Борис Борисыч, я пошла спать. Когда будете уходить, меня разбудите, чтобы я вам такси вызвала и перед консьержкой нежно поцеловала.
      И вот, когда Лида удалилась, я поднял голову, взглянул на вошедшего и на миг не поверил своим глазам. Сам пришел! Молодец Белобородов, лихо провернул!
      Я, естественно, вскочил на ноги и радостно бросился с протянутой рукой.
      - Здравствуйте, товарищ Фрашон!
      Но фамилию я назвал другую. Не в этом суть. Замнем для, ясности. Но передо мной стоял член политбюро французской компартии - не самый главный^ не самый известный, да тот, кто руководил в Центральном Комитете службой безопасности и сбором специнформации. И для меня он был самым необходимым, самым важным человеком во сей системе французской компартии.
      У нас с ним было о чем поговорить.
      И говорили мы до шести утра.
      5
      За неделю основные узлы нашей сети я прощупал. Они были добротно завязаны.
      Компартия, авангард рабочего класса, наш верный помощник, сучила ногами от нетерпения. Правда, когда я говорю "компартия", я имею в виду верхушку партийного аппарата. Но тут был важный нюанс. Дело было представлено так, что не мы хотим и их просим о помощи, а они хотят - мы же, из чувства пролетарской солидарности, готовы оказать братскую поддержку. Об этом нюансе я ни на секунду не забывал в беседе с товарищем Фрашоном. Разумеется, низовые партийные активисты ни о чем не подозревали, но мы были уверены, что компартия в массе своей с энтузиазмом откликнется на призыв взять у буржуев средства производства, награбленные миллионы и переселиться из "ашелемов" Клиши (дешевые государственные дома) в роскошные особняки на авеню Фош.
      Вопрос финансирования был тоже утрясен. (Наивные люди поймут это так, что я вручил товарищу Фрашону чек с большим количеством нулей или наволочку, полную помятых долларовых бумажек. Фу, как не стыдно!) Объясняю. Давно минуло время, когда мы вынуждены были финансировать западные компартии.
      У нас самих весьма туго с валютой - московский Гознак доллары не печатает, а жмоты из Министерства финансов трясутся над каждой тысячей. Конечно, карликовые компартии мы подкармливаем до сих пор, но это мелочь в принципе, нынче все построено на хозрасчете. Например, компартии и революционные портизанские армии в странах Латинской Америки добывают себе средства контрабандой наркотиков в США. Террористические отряды в Северной Ирландии и в испанской баскской провинции обкладывают революционным налогом местных промышленников и торговцев. Что же касается франфузской компартии, то она сама по себе - крупный капиталистический магнат с доходными домами, типографиями, туристскими агентствами, комплексными сельскохозяйственными кооперативами, фабриками и заводами, приносящими большую прибыль, ибо забастовок там не бывает никогда. Официально во главе этих предприятий стоят частные лица, но это фигуры подставные. Многие фирмы, торгующие с СССР и странами народной демократии, торгующие на льготных условиях, тоже контролируются ФКП. На Коллегии Комитета даже возникло мнение - попросить у французской компартии миллионов тридцать-пятьдесят на покрытие профессиональных расходов - мол, когда-то ведь и мы им подбрасывали. Но тут я был категоричен: есть одна вещь, которую все французы, независимо от их политических взглядов, не прощают никому - очень они не любят, когда залезают в их карман. В общем, порешили, что каждый платит за себя.
      Итак, мы обладали тремя козырями, довольно вескими: крепкой разведывательно-агентурной сетью, дисциплинированной, многочисленной компартией, финансовыми средствами однако все эти наши карты годились бы лишь на мелкую игру, не сложись во Франции удивительная обстановка, которую наши дети даже не смогут себе представить, а уж поверить тем более.
      Вся левая французская интеллигенция работала на нас.
      А что такое левая интеллигенция? Вроде бы небольшая прослойка, но которая определяла общественное мнение страны. К левым интеллектуалам прислушивались основные средства массовой информации. Молодежь воспитывалась левой профессурой. Быть правым было неприлично.
      Да, существовали правые газеты и журналы, исходившие истошным воплем, - но кто их читал? Пенсионеры и мелкие буржуа, с мнением которых считались только во время выборов. На выборах выяснилось, что половина страны голосует за правых, однако выборы заканчивались, избиратель заползал в свои норы, а левые громовержцы вновь занимали авансцену.
      Конечно, все было не так просто. Можно было критиковать Советский Союз и нарушение прав человека в странах социализма, но нельзя было высказываться против социалистической идеологии. Такие смельчаки обвинялись в примитивном антикоммунизме (этикетка очень неприятная) и теряли массовую аудиторию.
      Фильмы, обличавшие буржуазный уклад жизни или бичевавшие диктаторские режимы Южной Америки, шли в переполненных залах. Пресса вовсю восхваляла их создателей. Ни одного по-настоящему антисоветского фильма во Франции поставлено не было.
      Литератору правого уклона предпочитали исследовать "странности любви". Их политические памфлеты имели ничтожный резонанс.
      Когда много лет тому назад на Западе вышел первый том "Архипелага ГУЛАГ" Солженицына - в Комитете, в Идеологическом и Международном отделах ЦК была настоящая паника. Казалось, левая интеллигенция Запада для нас потеряна навсегда. И впрямь "Архипелаг" вызвал шок в Европе и Америке. Однако страсти по "Архипелагу" довольно скоро утихли, и появилась теория, что это в России, в силу ее отсталости и дикости, не сумели построить истинный социализм, а вот в развитых европейских странах все будет по-другому: свой социализм, свой коммунизм с человеческим лицом.
      В Комитете потирали руки и делали вид, что, дескать, это наша заслуга, мы подбросили милую идейку доверчивому Западу. Да ничего подобного! Левая западная интеллигенция сама додумалась до этой теории, сама поспешила к нам на выручку.
      Именно во Франции, больше чем в любой другой западной стране, семена, разбросанные левыми интеллектуaлами, дали наглядные плоды.
      Служба в армии высмеивалась.
      К полиции было откровенно враждебное отнoшение. "Капиталист", "фабрикант" - стали ругательными терминами.
      Слово "патриот" было синонимом слова "мудак". Антиамериканские настроения цвели пышным цветом.
      Но тут я должен уточнить. Антиамериканизм лег на благодатную взрыхленную почву французского национализма. Потомки победоносной наполеоновской армии, сдавшиеся на милость Гитлеру, не могли простить американцам, что те их освободили в 1944 году.
      В Комитете на закрытых просмотрах, а потом в Париже я видел много хроникальных французских кинолент, посвященных США. Их сатира была убийственна. По сравнению с ними наши советские антиамериканские кинорепортажи напоминали пресную манную кашу.
      Не нарисовал ли я картину французской общественной жизни в розовых тонах? Нет, не думаю. Естественно, французская левая интеллигенция не была однородной. Встречались и откровенные наши враги, особенно в среде троцкистов и бывших главарей студенческих волнений мая 1968 года. Но я говорю об общей тенденции. А общая тенденция была такова: левая французская интеллигенция работала на нас. И самое замечательное - работала, не получая ни копейки.
      "Кто готов на нас работать?" - повторил мой вопрос замдиректора торгпредства, полковник Залукидзе и, помнится, рассмеялся: "Борис Борисович, на нас готов работать любой крупный хозяин, промышленник и фабрикант. Как всегда, на Западе переизбыток продукции, а отсюда - спад производства. Хозяева изыскивают любые средства, чтобы сохранить рабочие места и избежать конфликта со своим персоналом. Поэтому если я завтра предложу любому из них выгодный контракт с условием, чтобы президент компании выучил за ночь текст Гимна Советского Союза - слова Михалкова и Эль-Регистана - не сомневайтесь, утром следующего дня этот капиталист споет мне советский гимн с выражением и по-русски!"
      Наступала пора кидать первый пробный шар. Еще в Москве мы подготовили докладную записку министру обороны США за подписью начальника штаба американских сухопутных вооруженнь сил в Европе. Документ с грифом "совершенно секретно". В этом послании американский генерал указывал на растующую опасность захвата власти во Франции коммунистами, возможность ввода в страну, по приглашению коммунистов, ограниченного контингента советских войск и предлагал план оккупации Франции силами НАТО, а точнее, американским экспедиционным корпусом. Причем генерал подчеркивал, что надо действовать срочно, внезапно, поставив правительство Франции перед свершившимся фактом.
      И хотя это был только проект генерала, а не стенограмма тайного совещания в Белом доме и, тем более, не решение американского правительства - все равно, мы рассчитывали, что доклад должен вызвать бурю во французской прессе и соответствующие дипломатические демарши.
      Вопрос: кто опубликует этот доклад? Конечно, коммунистическая "Юманите" напечатала бы его без колебаний, но кто поверит "Юманите", которая и так не упускала случая лягнуть американцев в каждом номере газеты? И откуда в "Юманите" могла попасть копия такого сверхсекретного документа?
      Эффектнее была бы публикация в "Монд", но редакция этой самой авторитетной французской газеты устроила бы предварительную проверку. Разумеется, непосредственно к начальнику штаба американских вооруженных сил в Европе газета бы не обратилась, но навела бы справки: из какого источника этот документ и насколько достоверен источник?
      А что мы могли предложить? Вразумительной легенды у нас не было.
      С запечатанным конвертом в кармане я выехал из посольства на своем новом "пежо" последней марки, запарковал машину на бульваре Осман и отправился к "Галери Лафайетт". В том, что советский дипломат намерен посетить большие магазины, ничего подозрительного не было.
      Пройдя "Галери Лафайетт" насквозь, я вышел на параллельную улицу и позвонил из ближайшего телефона-автомата в редакцию журнала "Купель". Секретарша любезно ответила, что месье Гийом, главный редактор, будет через полчаса.
      Я опять вернулся в "Галери" глазеть на прилавки.
      В принципе позвонить в "Купель" мог кто-то другой, из команды Белобородова, но мне самому хотелось услышать голос месье Гийома. Дело в том, что редактор этого популярного иллюстрированного журнала правого толка был нашим долголетним агентом. Правда, он безумно бы обиделся, если бы ему об этом сказали.
      Репутация у месье Гийома была безупречной. Работал в "Фигаро" и "Экспресс", потом сам пытался издавать свой журнальчик, пустив на это деньги жены, но прогорел. На одном из светских раутов, когда обсуждалась громкая по тем временам история журналиста Н., уличенного в связи с ЦРУ, месье Гийом убежденно произнес: "Лучше бы бедняга работал в КГБ, все-таки чище". Слова Гийома были услышаны и переданы нам. Белобородов навел справки. Месье Гийом принадлежал к французским националистам, которые были недовольны американизированием французской культуры и второстепенной ролью Франции в фарватере американской внешней политики.
      Мы посовещались и решили рискнуть. Пусть левая пресса работает на нас, но мы тоже должны работать на себя.
      ..И вот некий ливанский коммерсант предложил месье Гийому издавать журнал. Коммерсант финансировал предприятие в надежде, что вложенный капитал принесет жирные дивиденды. Ливанец целиком полагался на богатый журналистский опыт своего партнера, обещал не вмешиваться в редакционные дела, однако заметил, что не может простить американцам поддержку Израиля в ливанской войне. Месье Гийом схватывал на лету.
      В журнале публиковались яростные антикоммунистические фельетоны, умеренные антисоциалистические статьи, встречались антисемитские выпады и постоянно доставалось Соединенным Штатам.
      Поначалу шло ни шатко ни валко. Посольство через подставных лиц скупало половину тиража, чтоб хоть как-то обеспечить месье Гийому выручку. Сжигать эти экземпляры во дворе посольства было довольно хлопотно. Однако вскоре дело наладилось. Месье Гийом и впрямь кое-что понимал в журналистике, нащупал своего читателя, а главную известность "Купель" приобрел публикацией сенсационных секретных материалов, касающихся деятельности, вашингтонской администрации и штаба НАТО в Брюсселе. Эти материалы из "Куполя" перепечатывала вся западная пресса. Через кого шла утечка информации в "Купель", месье Гийом благоразумно помалкивал (тайна журналистской профессии!), но несколько скандальных расследований в Вашингтоне подтвердили, что информатор у месье Гийома вполне надежный и компетентный.
      Тут прямо надо отметить: наши парни на совесть поработали в Вашингтоне и Брюсселе. Здорово выручили! Далее мы уже могли подбрасывать липу, полуфабрикаты (где половина собрана разведкой, половина придумана на Лубянке), но основной этап мы проехали: репутация у "Куполя" сложилась.
      Я купил себе зажигалку "Ронсон" ( за полчаса в "Галери Лафайетт" невозможно не раскошелиться), снова вышел на улицу, нашел пустую телефонную кабинку.
      -Месье Гийома, пожалуйста!
      - Кто его просит? - мелодично пропела секретарша. - Он сейчас проводит совещание.
      - Это от мистера Редда.
      Месье Гийом взял трубку через две секунды.
      - Вам привет от мистера Редда, - сказал я с английским акцентом. - Я опускаю конверт в почтовый ящик. На нем написано, что это лично вам.
      - Понимаю, - затараторил месье Гийом, - чек мистеру Редду я тут же высылаю на почту до востребования, как обычно. Жалко, что номер уже сверстан. Большой материал?
      - Одна журнальная страница.
      - 0'кэй, я задерживаю журнал. Ставим тут же в номер.
      Я повесил трубку. К главному редактору "Куполя" у меня претензий не было.
      Меня вызвал посол и сказал, что его срочно приглашают на-"Кэ ДЮрсэ" в Министерство иностранных дел.
      - Я вас поздравляю, - сказал я, - видимо, это последствия приема в Елисейском дворце, на котором вы беседовали с Президентом Республики в течение пятнадцати минут. Все газеты это отметили.
      - Борис Борисыч, - проартикулировал посол свистящим шепотом, и я увидел, что лицо его побелело. - Я тридцать лет на дипломатической работе. По мельчайшим деталям, вплоть до того, какого ранга чиновник звонит нам из министерства, я могу догадаться, зачем меня вызывают. Меня приглашают не для объяснения в любви и дружбе. Мне хотят вручить ноту протеста!
      - Очень своевременно, - сказал я как можно спокойнее. - В период подготовки к визиту на высшем уровне такая резкая дипломатическая акция может иметь необратимый резонанс. В МИДе на Смоленской площади....
      - Борис Борисыч, - заорал посол, совсем взбеленившись, - не. надо меня учить, что я должен отвечать французскому министру! Извольте мне объяснить, что произошло!
      Я почувствовал себя так, как будто меня отхлестали по щекам. Действительно, я увлекся "шахматной игрой", забыл об элементарном человеческом самолюбии. Посол мне это напомнил. Он был прав.
      - Извините, - сказал я. - И на старуху бывает проруха. Считайте это моей неопытностью. Что же касается дела, так вот мои предположения. Директор агентства Аэрофлота Федоров вчера не ночевал дома. Вероятно, его арестовала французская контрразведка,
      -- Провокация? - спросил посол.
      - Не думаю. Иначе они не подняли бы такой суеты. Вероятно, Федорова взяли с поличным на хорошую наживку.
      - Совсем красиво, - сказал посол. - И я должен все это проглатывать?
      - Нет, вот этого не надо, - твердо ответил я. - Не вдаваясь в детали, нужно заявить, что советское правительство рассматривает это как начало, повторяю, начало очередной антисоветской кампании, оркестрованной ЦРУ через французские спецслужбы, и потребовать немедленного освобождения Федорова.
      Тут посол слушал внимательно. Я продолжал:
      -Они могут выслать Федорова из Франции в 24 часа. Этому мы помешать не можем. Но если они намерены держать Федорова под стражей, то мы немедленно примем соответствующие меры. Намекните, они поймут. Иначе завтра же в Москве арестуют какого-нибудь крупного французского бизнесмена за сбор секретной информации. И народному суду будут представлены неопровержимые свидетельские показания. Пусть не сомневается.
      Я тоже распалился. В конце концов - охренели французы! Вторые сутки держат полковника советской разведки в тюрьме. Я не могу этого им позволить. Хамство какое!
      - Но вы отдаете себе отчет, - тихо и co значением спросил посол, - что вы тормозите - не хочу сказать, срываете, тормозите подготовку визита на высшем уровне?
      - Визита не будет, - ответил я.
      Воцарилась долгая пауза. Посол не отводил от меня пристального взгляда. Он не понимал: блефую я или просто много знаю.
      Признаться, я несколько погорячился. Вернее, употребляя термин Ильи Петровича, "взял на себя". Предрешать такие вопросы меня никто не уполномочивал. Я остро сыграл. Посол мог настучать в МИД. И тогда? Но рискнет ли посол? Вдруг я впрямь достаточно осведомлен? Ведь меня командировал Секретариат ЦК.
      В общем, поживем - увидим. Я поставил себя под удар. Однако чутье мне подсказывало, что визит на высшем уровне не состоится. По причине нецелесообразности. И потом - мы уже запустили свою машину. Надвигались времена, когда не политика диктует действия, а действия определяют политику.
      Федорова из-под стражи не освободили. Просто на следующий день его привезли в аэропорт Орли и под охраной полицейских посадили в рейсовый самолет Аэрофлота, который через 15 минут улетел в Москву.
      Молодец посол! Это надо было уметь провернуть! Ведь когда я приводил послу свои соображения, то был открытый текст, а открытым текстом говорить с заместителем министра иностранных дел Франции не рекомендовалось. Французы могли очень сильно обидеться и наплевать на наши ответные меры. В конце концов, давая ход делу Федорова, они предвидели наши встречные акции. Нет, значит посол козырнул чем-то очень серьезным, раз они резко пошли на попятный.