Так вот, то, что ты "французскую партию" разыграешь с блеском, у Комитета нет сомнений. Но кроме дела есть еще суета сует, и в этой житейской суете ты, прости меня, младенец. Акцию мы задумали значительную, звучную, такое не на каждую ударную пятилетку выпадает. Многие надеются на ордена и чины. Многие, извини меня за прозу, засиделись. И в этом смысле надо дело не только провести, но и уметь подать, чтобы в ЦК поняли - мы тут не лаптем щи хлебаем. А подать - это тоже искусство. Между прочим, не ты один "на Франции" сидишь, и не только твой отдел. Многие сидят во Франции, и не десять, а двадцать лет. Бойцы, как говорится, невидимого фронта. Да ты их прекрасно знаешь. Но бойцам-невидимкам иногда хочется, чтобы их увидели, увидели при жизни, а не клали пышный венок на их могилы.
      - Мы делим шкуру неубитого медведя.
      - Эх, Борис Борисыч, Бобби Фишер... Бэби Фишер ты! Не сечешь тонкостей. Думаешь, перед тобой сидит "старпер", который лишь побрякушками для наших ребят озабочен. А ты, мол, выше всех этих глупостей и о деле печешься. Я же тебя насквозь вижу. Но скажи, какая была самая удачная акция Комитета за последние годы?
      - Германия.
      - Правильно. Вывели ФРГ из НАТО, лишили американцев лучшего плацдарма, получили вторую Финляндию. Без единого выстрела перевернули всю карту Европы. Ну и что? Нам сказали спасибо? Дали три ордена и одно генеральское звание. А ребят надо было озолотить за это. Но, видишь ли, акция неэффективная в глазах ЦК. Подумаешь, еще одно нейтральное государство. У тебя же в руках будут такие козыри...
      - Наградные списки - это дело председателя Комитета.
      - Но как комиссар республики ты будешь стоять над всеми ведомствами... Ладно, безголосого петь не научишь. Мой личный тебе совет: не бери все на себя, дай и другим возможность отвечать и за будущие успехи и за будущие ошибки.
      - Понял, - вздохнул я, - сложилось уже мнение, что лавров я Комитету не принесу. Однако не такой уж я кретин и о своих коллегах никогда не забывал. Постараюсь. В этом отношении недооценивают меня наверху. Ошибаются.
      Илья Петрович покачал головой:
      - Хотелось бы верить. Но Комитет никогда не ошибается.
      3
      Я летел самолетом Аэрофлота, рейсом Москва-Париж, и когда объявили, что под нами Берлин, вспомнил свой разговор с Ильей Петровичем.
      В общем, это случай жребия, не так крутанулась рулетка, дуриком выпало мне - но главное, я назначен исполнителем воли Комитета, самой могущественной и провидческой организации в мире. Меня ожидают огромные трудности и, право, преждевременно и глупо примерять орденские колодки, но раз Комитет решил - враг будет разбит, победа будет за нами! (Так, кажется, говорил Сталин.) Ведь вот как разыграли с Германией, а дело было посложнее. Кстати, и мне во Францию дорогу проложили.
      Наивные люди спросят: при чем тут Комитет? Это, мол, государственнная политика и военная мощь Советского Союза.
      Отвечу: играл-то весь оркестр, но ноты писались в недрах Комитета. Да, запугали ракетами, подняли движение пацифистов, создали общественное мнение, что, мол, в случае даже ограниченного военного конфликта от ФРГ останутся одни угли. Плюс разогрели немецкий национализм - дескать, пусть будем нейтральны, но независимы от американцев. Так ведь это все элементарно, на земле лежало, еж и тот бы додумался...
      Нет, был гениальный план - сначала заманить немцев идеей объединения ФРГ и ГДР, а потом доказать им, что эта идея невозможна, и в этой невозможности - гарантия независимости (в рамках нейтралитета) Западной Германии. И немцы поверили, и американцы поверили, а точнее, вынуждены были принять. Американцы попались на удочку. Они рассудили, что в сложившейся обстановке предпочтительнее иметь нейтральную Германию, чем советскую Германию. Вот где мы их обвели вокруг пальца. И не затем нам нужна финляндизированная Германия, чтоб получать с нее электронику - машины, ширпотреб и промышленное оборудование. Тоже, между прочим, не мешает курицу, несущую золотые яйца, не убивают.
      Однако и это не решающий Довод. На своей истории мы стольких золотых кур покалечили или отправили прямиком в бульон - нам ли останавливаться на достигнутых успехах? Да и немцы не простаки, не согласились бы играть роль золотой курицы, живущей постоянно под занесенным топором. Повторяю, все 'было тоньше. Немцы, наконец, догадались, что мы заинтересованы в капиталистической Западной Германии, ибо объединенная Германия, даже под коммунистическим флагом, - это крушение всей советской европейской политики. Когда американцы это осознали - было уже поздно. Но почему нам страшна объединенная Германия? Да потому, что восемьдесят миллионов немцев, даже с коммунистическим правительством, - это все равно самостоятельное германское государство. А германское самостоятельное государство начинает развиваться по своим особым законам. И мы не забыли, что когда-то Германия, воюя на два фронта, сумела дойти до наших волжских берегов. Бог помилуй от такого союзника! Хватает с нас коммунистического Китая. Тут скажут - мол, в случае чего, танками задавим, как Венгрию и Чехословакию. Нет, объединенную Германию танками не задавишь! Немцы - не чехи, будут драться! Тут возразят - у нас, дескать, ядерные ракеты. Однако против коммунистической Германии мы их не сможем применить, иначе нам надо будет закрывать лавочку в Африке, Азии и Латинской Америке. Прогрессивные революционные режимы, на, которые мы делаем основную ставку, нам такого не простят.
      Теперь западные немцы живут припеваючи, спокойно поплевывая по обе стороны границы. Их нынче ничто не колышет. Вот что значит вовремя подкинуть идею, которая всех устраивает. А кто автор идеи? Как писал поэт "люди, чьих фамилий мы не знаем". Но я-то знаю. Со мной на одном этаже работали.
      Командир корабля объявил по радио, что мы пересекли французскую границу.
      Я усмехнулся и подумал, что когда-нибудь какой-нибудь писатель, сочиняя исторический роман, начнет с того, что "в такой-то день, в такое-то время обыкновенный рейсовый самолет с Востока вошел в воздушное пространство страны, и никто не услышал, как пробил роковой для Франции час". Многозначительно и впечатляюще. В духе политического детектива. Только глупости все это. С точки зрения исторической объективности роковой час для Франции прозвонил почти полвека тому назад, когда герой первой мировой войны маршал Петэн подписал с Гитлером перемирие. Потом, естественно, были сотни томов о французском Сопротивлении, о партизанской борьбе, о знаменитом освобождении Парижа армией генерала Леклерка. И так далее и тому подобное. Сказки Венского леса! На самом деле господа французы уютно уживались с оккупантами и на дверях парижского гестапо на улице Лористон висела медная табличка "Доносов не принимаем"? Повальная же запись в Сопротивление началась после того, как американцы высадились в Нормандии и стало ясно, что для немцев песенка спета. И тогда, и потом французы наглядно демонстрировали: воевать они не могут, не умеют, а главное - не хотят. Мы это учитывали и наматывали на ус. Далее генерал де Голль в поисках былого величия французской империи повел страну так называемым независимым курсом и вышел из НАТО. Признаться, такого щедрого подарка даже мы не ожидали. Отныне американцы могли защищать Францию лишь при условии, что французское правительство их об этом попросит. Но ведь правительство может не попросить. Какой простор нам для инициативы!
      Тем более, что в стране активно действует хорошо организованная, дисциплинированная, одна из самых сильных на Западе коммунистических партий, члены Политбюро которой утверждаются Секретариатом на Старой Площади в Москве.
      А в распоряжении французских коммунистов - самый многочисленный и боевой профсоюз, способный в любой момент парализовать страну всеобщей забастовкой. Положим, не всеобщей. Однако мы давно ориентировали-французских товарищей в нужном направлении. Читайте Ленина: "Социализм - это советская власти плюс электрификация всей страны". И если коммунистический профсоюз останавливает транспорт и вырубает электричество, то французам ничего не остается, как двигаться прямой дорогой к социализму. Надо их только подтолкнуть.
      Словом, Франция "лежит очень плохо". А раз плохо лежит, почему бы ее не взять? Но с другой стороны - за каким чертом ее брать? Нам и так достаточно головной боли в других районах мира.
      Увы, Франции не повезло. Она очень хорошо лежит. Извините за парадокс. Поясняю. Много стран лежит плохо. Например, Италия. Но та все-таки официально входит в НАТО, и от итальянских коммунистов лучше держаться подальше. К тому же, после того как Греция стала нашим союзником, мы можем контролировать Средиземное море. Италия принесет дополнительные военно-морские базы (которые нам нечем заполнить), но одновременно - все итальянские политические страсти-мордасти и экономический специфически-итальянский хаос. Такие дары пусть хлебают американцы. А Франция - это стратегический плацдарм, это выход на Атлантический океан и прямая связь с Латинской и Южной Америкой. Наши ребята в Анголе, на Кубе и в Никарагуа будут чувствовать себя, как в окопах, пока мы не приберем к рукам Францию.
      Не скрою, были соображения такого рода, что Франция - это тоже курица, несущая золотые яйца. Мы думали над этим и решили, что нам хватит и немецкой. Семь лет правления французских социалистов развалили экономику страны. Французские товары перестали быть конкурентноспособными. Зачем нам платить втридорога валютой, когдa ту же продукцию, лучше и дешевле, нам поставляет Германия? А вот сельское хозяйство Франции прокормит половину населения Советского Союза. Нам надоело покупать хлеб в Штатах и мясо у Аргентины. Надоело, плюс политически это производило негативный эффект и внутри Союза, и за рубежом. С Францией же мы будем рассчитываться твердым и не подверженным инфляции советским рублем.
      Теперь вам понятно, что когда мы шли на Секретариат, нам было чем козырять?
      Впрочем, эти козыри в ЦК и без вашей подсказки видели. Портреты тоже не лыком шиты, и помощники у них головастые. Нас сразу встретили вопросом: не забыли ли мы о "птичках"? Министерство обороны доложило, что в случае необходимости наземные силы Франции можно задавить четырьмя дивизиями. Наши военные трезво оценили боевой дух французского воинства. Но оставался французский военный флот и "птички" авиация с ядерным оружием, наземные и подводные ракеты с ядерными боеголовками. А эта технология у французов. прекрасно налажена.
      Мы ответили, перефразируя слова известной песни, - мол, "самолеты сами не летают, и теплоходы сами не плывут".
      И чтоб взлетела самая грозная модернизированная ракета, нужен маленький пустячок - кто-то должен нажать на кнопку. А это уж наша забота.
      Нет, "карт-бланш" нам не выдали. Секретариат постановил - сначала гарантируйте, что на кнопки не нажмут и "птички" не взлетят, а потом поговорим.
      Признаться, на карт-бланш мы и не рассчитывали. Но если будет гарантия - кто станет терять время на пустые разговоры?
      Кажется, я достаточно полно объяснил суть своей миссии.
      По радио объявили, что самолет пошел на посадку в парижский аэродром Орли. Мне предстояли сущие пустяки: всего лишь приступить к выполнению задания.
      В аэропорту меня встретил рубаха-парень из советского посольства, дружески и фамильярно ткнул ладонью в живот, подхватил мой чемодан и усадил в "Ладу" с посольским номером, которую он запарковал прямо у выхода из аэропорта под знаком "Стоянка запрещена". Конечно, на ветровом стекле уже красовалась зеленая квитанция штрафа. Квитанцию эту парень тут же демонстративно порвал. Когда он мне представлялся у паспортного контроля, я фамилию его не расслышал, но вычислил, что это обыкновенный порученец. "Молодцы ребята", - мысленно похвалил я посольских. Мы заранее предупредили, чтобы в аэропорту не было никакой помпы, как можно скромнее. В этом смысле посольские даже перестарались.
      - Надолго в наши края? - спросил меня порученец, выруливая на шоссе.
      - Как начальство прикажет.
      - Ага, только зря ты прихватил один чемодан. Чемоданы тут бешеные деньги стоят. Когда накупишь шмоток в "Тати", а отовариваться надо там, ты, конечно, выгадаешь, но такую же точно сумму за чемодан заплатишь.
      Я подавил улыбку. Порученец принял меня за какого-то "чайника" из технического министерства. Поэтому сразу на "ты", сразу начал учить жить, сразу поведал о "Тати". И с таким народом мы собираемся строить коммунизм...
      Я заметил, что порученец съехал с основной магистрали.
      - Почему мы не едем по Южному шоссе? - и чтобы не вызвать подозрений моей осведомленностью, я поспешно добавил: - Мне говорили, Южное шоссе ведет прямо в Париж.
      - Ага, - согласился порученец, -- у них это "южный авторут" называется. Но на нем мы будем загорать до вечера. Стоит "авторут". Забастовка водителей грузовиков. У них это "эскарго" называется. Едут, суки, со скоростью улитки, пять километров в час.
      - Почему же они бастуют?
      - Потому что суки, - убежденно ответил порученец. - Мне бы такую зарплату, я бы вкалывал, как паинька. А им все мало. Нет, поживешь немного в Париже, и ты взвоешь. Каждый день забастовка, каждый день то метро не работает, то автобусы не ходят, то демонстрации улицы перекрывают.
      Для меня это была любопытная информация. Если у рядового работника советского посольства такие настроения, то, спрашивается, что же думают обыкновенные французы?
      - Напели небось в Москве про Париж, - продолжал порученец, - мол, джинсов тут - завались, и дубленки, и "сейка", и транзисторы, жратвы от пуза. Но я - дни считаю! И сертификаты. Как только накоплю на кооперативную квартиру и на "жигуленок", дам деру отсюда.- Париж, конечно, красив, однако вечером я на улицу носа не высовываю. Террористы и уголовники стреляют среди бела дня.
      - А полиция мышей не ловит?
      - Полиция только мышей и ловит. При социалистах министр юстиции был, Бадантер. Так он смертную казнь отменил. С тех пор щелкают полицейских, как кроликов. И я бы на месте гангстеров точно так же поступал. Семь бед - один ответ, попадешься - тот же срок дадут, почему же не щелкнуть полицейского и не уйти? А от террористов просто спасения нет. Кто тут только не резвится: палестинцы, баски, автономисты, армяне, корсиканцы и революционеры разной окраски. Если день прошел без взрыва - то это считают потерянным днем.
      Я подумал, что Ксенофонтову это было бы приятно услышать. Одно дело руководить издалека, другое - на месте ощутить результаты своей работы.
      - В общем, загнивают французы?
      - Загнивают - не то слово. Советская власть по ним плачет. У них же не тюрьмы, а санатории старых большевиков. Лишь цветных телевизоров в камерах не хватает. Нет, мы бы в два счета порядок навели. И профсоюзам по шее, чтоб не чирикали.
      "Это все-таки размышления советского человека, - сказал я себе, - но если примерно в таком духе думают французы, то мне и потеть особенно не придется".
      Наша "Лада" затормозила у посольской ограды. В холл мы вошли без приключений. Двое охранников в дверях нам вежливо кивнули и ни о чем не спросили.
      - Это, - на всякий случай пояснил им порученец, командировочный из министерства. Куда идем, папаша? В канцелярйю, регистрировать прибытие?
      Я молча повернул в коридор направо. Вдоль стены, как на параде, стояло все руководство посольства начиная с генерала - военного атташе и Белобородова, резидента КГБ во Франции. Я пожал всем руки.
      - Борис Борисыч, - спросил Белобородов, - инструктаж проведете прямо сейчас?
      Я оглянулся в поисках своего чемодана. Он был уже в руках военного атташе. Порученец растерянно застыл в конце коридора..На лице его читалось смятение. Видимо, лишь теперь он догадался, кого привез, и мучительно соображал, не наболтал ли лишнего в дороге. Я ему ободряюще улыбнулся и сказал:
      -Товарищи, совещание назначим на четыре тридцать. А Белобородову шепнул на ухо:
      - Сначала я должен нанести светский визит послу. Этикет обязывает. Иначе в МИДе будут полные штаны обиды.
      Однако с послом предстояла беседа отнюдь не лирическая. Посол во Франции - это не опальный секретарь обкома, сосланный на дипломатическую службу доживать до пенсии, не проштрафившийся министр, погоревший на каких-то хозяйственных комбинациях. Нет, посол во Франции - это ключевая фигура советской внешней политики, и занимал этот пост профессиональный дипломат, прошедший все необходимые ступени МИДа. К тому же он был членом ЦК, и меня предупреждали, чтоб с ним я был очень деликатен. В Комитете даже не исключался вариант, что посол может слегка притормаживать нашу акцию. Психологически это понятно: в случае успеха операции он становился послом не в капиталистической, а в социалистической стране, что автоматически опускало его на ранг ниже. Более того, если мы завалим дело, то нам дадут по шее, а он останется на меcте. А завалить дело могла любая утечка информации, в этом отношении товарищи дипломаты большие специалисты, и мы бы никогда не нашли концов.
      Нельзя было рисковать хоть на одну десятую долю процента, но нельзя было показать, что у нас есть какие-то сомнения. Поэтому целый час я посвятил тому, что объяснял послу его новую роль. Франция сохраняет свой особый статус. Посол Франции будет вершить европейские дела. Практически европейский отдел МИДа переместится в Париж.
      Посол сделал вид, что мне поверил.
      Далее я сказал: глупо и смешно предполагать, будто я смогу гарантировать или решать перемещения на таком уровне.
      Однако если акция будет успешной, то по меньшей мере странно ожидать, что людей лишат постов, на которых они так блистательно себя проявили. Это было бы вопреки правилам и нелогично. К тому же - кто лучше их ориентируется на месте?
      Тут посол со мной согласился.
      Я заверил посла: мы ни во что его втягивать не будем. Согласно такого рода сценариям, посол ничего не видит, ничего не знает, ни о чем не подозревает. Если мы провалимся, то нас вышлют из Франции, но ни одна разведка мира не сможет доказать причастности к этому делу главы советской дипломатической миссии.
      Не кинуть ему это кость я не мог. Короче, получалось, что игра для посла была выгодна во всех вариантах. Ему светило повышение, а в случае нашей неудачи он умывал руки. Но теперь у него не было причин вставлять мне палки в колеса.
      Самый щекотливый вопрос мы проехали. Я перешел ко второму. Я знал, что посол недоволен Комитетом. Количество наших сотрудников в последнее время достигло восьмидесяти процентов общего числа служащих посольства. Посол поспешил мне это высказать:
      - У меня скоро не будет даже людей, чтобы в консульстве ставить печати на паспорта!
      Но здесь я был тверд. Работу дипломатов необходимо перестроить. Резко увеличим количество приемов, деловых, личных и полуофициальных встреч. Деньги на это отпущены.
      Я готов всячески помогать своими людьми, чтоб осуществить техническую часть. Мы вступаем в решающую фазу операции. Надо будет ежедневно, подчеркиваю - ежедневно, держать палец,на пульсе общественного мнения. Анализ и обработку прессы мы возьмем на себя.
      - Мои коллеги, - сказал я, - могут собирать информацию. Но разговаривать с французскими чиновниками, с деловыми людьми они не умеют. А надо не только беседовать, но и закидывать свои идеи. Какие - это я буду подсказывать. В общем, без дипломатов нам не обойтись. А по части дипломатии вам карты в руки.
      Завуалированная критика Комитета послу понравилась.
      - И последнее. В ближайшие дни я прошу вас согласовать свои перемещения по городу с Белобородовым. Особенно время выезда и въезда в посольство. По агентурным сведениям, нам подложат бомбу чудовищной силы. А за вашу жизнь, за жизнь руководящего состава посольства я отвечаю головой.
      Я почувствовал, что посол хочет мне задать сразу несколько вопросов. Однако недаром он был дипломатом, опытным, вышколенным. Он не произнес ни звука, лишь буравил меня глазами.
      Из нагрудного кармана я достал карту Парижа.
      - Смотрите. Здесь красными точками отмечены места последних взрывов, произведенных террористами. Эта красная сыпь распространилась на весь город. И только советское посольство и торгпредство окружены девственными белыми пятнами. Убежден, что такую карту скоро положат на стол шефа французской контрразведки. Если уже не положили. И тогда обратят внимание на эту странную аномалию. Далее карту опубликует какая-нибудь бульварная газетенка с соответствующими грязными комментариями. Перепечатает американская пресса. Словом, пойдет писать губерния.
      - Однако ведь бьют окна в агентствах Аэрофлота, - подумав, сказал посол.
      Я пожал плечами:
      - К этому все привыкли. Детские забавы.
      - Может, взрыв будет у здания торгпредства?
      - Не прозвучит, - ответил я.
      - Однако наше посольство охраняется усиленными нарядами полиции. Может, что-нибудь совместно предпринять или хотя бы эвакуировать людей из угрожаемых помещений?
      "Вот это он зря! - рассердился я. - Зачем он лезет не в свои дела?" Впрочем, по-человечески я его понимал.
      - Связываться с французами мы не имеем права. Тем самым мы вынуждены будем засветить свою агентуру, заброшенную с таким трудом в эти банды... К тому же действия террористов стихийны, не поддаются контролю и малопредсказуемы. Боюсь, что взрыв произойдет, увы, с человеческими жертвами, что, - повысил я голос, - вызовет естественное возмущение рабочего класса, прогрессивной французской общественности и соответствующие меры советского государства.
      - Надеюсь, моя семья...
      - Нет, - бодро заверил я, - террористов такие цели не интересуют.
      Посол тяжело вздохнул:
      - Наши дипломаты находятся на передовом крае классовой борьбы...
      - Они мужественно выполняют свой долг, - в тон ему ответил я, и хотел было добавить: "Родина этого не забудет!", но подумал, что это покажется слишком театральным. На моих часах было четыре тридцать.
      - Мне остается вас поблагодарить за теплую и ободряющую беседу, сказал я. - Считаю за честь работать с таким шефом. А сейчас я должен идти на совещание, проводить инструктаж. С вашего разрешения, конечно.
      4
      Главное, надо было запустить машину на полные обороты.
      Что я и сделал в первый же день. Отныне воплощать инструкции в жизнь по линии военной разведки - это была забота военного атташе, а аппаратом посольства командовал Белобородов, и я в его прерогативы решил не вмешиваться. Я не забывал, что Белобородов старше меня по воинскому званию, практически опытнее и как человек, долгое время работающий вдали от Центра, привык к самостоятельности. Как куратор, назначенный непосредственно Секретариатом ЦК, я был выше всех ведомств, но я пытался представить себе, как бы действовал на моем месте генерал-лейтенант - начальник Управления. Мысленно я копировал его поведение. К тому же, если что-то и может разладить хорошо отрегулированный механизм, так это мелочная опека.
      Однако мне необходимо было встретиться и поговорить с глазу нa глаз с офицерами Комитета, каждый из которых имел во Франции свой отдельный участок работы. В приемные часы советское посольство похоже на большой проходной двор. Масса советских товарищей, командированных во Францию, является сюда по своим делам, и это в принципе не должно вызывать подозрений у самой бдительной контрразведки. Поэтому на следующий день мне удалось увидеться в своем кабинете
      - с заместителем директора торгпредства в -Париже,
      - с советским вице-консулом в Марселе,
      - с завом корреспондентским пунктом агентства печати "Новости" в Париже,
      - с атташе по научному обмену советской делегации в ЮНЕСКО,
      - с директором художественного салона советской живописи и графики на бульваре Распай,
      - с советским делегатом на Парижской международной конференции по производству кофе и какао,
      - с заместителем главного инженера франко-советского общества "Газоэкспорт",
      - с администратором кинотеатра советских фильмов "Космос",
      - с продавцом магазина советских часов и оптики "Слава" на бульваре Бомарше,
      - с членом консультативного совета совместного франко-советского центра по изучению ядерной энергии,
      - с метрдотелем советского ресторана русской кухни на Елисейских полях "Пирожок".
      На остальных у меня просто не хватало времени, и я назначил встречу на другие дни.
      На следующее утро у дверей моего кабинета меня уже ждал директор парижского агентства Аэрофлота подполковник ГРУ Федоров. Мы с ним были знакомы по Москве. Однако приветствовал он меня очень сдержанно, и по тому напору, с которым он стал докладывать об успехах своей конторы, я догадался, что Федоров обижен. Действительно, по табели о рангах я его был обязан принять в первую очередь. Но у меня были свои причины. Я передал ему персональный привет от его начальства, сказал, что в Управлении им очень довольны и ждут через две недели в Москву. Федоров не понял. Я пояснил:
      - Вы мне только что докладывали о ходе операции относительно нового французского истребителя "Мираж - 2500". Организуйте так, чтобы кто-нибудь из нашей французской агентуры, человек второстепенный, передал вам микропленку с техническими данными "Миража" буквально на глазах французской контрразведки.
      - Борис Борисыч, - изумился Федоров, - меня в Париже еще ни разу не засветили! По нашим сведениям, никто из ДСТ[ ДСТ - французская контррaзведкa] не сумел сесть мне на хвост. А теперь вы хотите, чтоб меня взяли с поличным!
      Видимо, Федоров просто не желал меня понять. Пришлось кормить его с ложечки:
      - Я забыл вас поздравить, - сказал я, - с присвоением вам очередного военного звания - полковника! Ну вот, рад вам первым сообщить приятную весть. Во-вторых, Управление дало согласие на вашу "засветку". Мы рискуем лишь тем, что вас вышлют в 24 часа из страны. И потом, судите сами, всем службам безопасности мира прекрасно известно, что агентства Аэрофлота за рубежом - это наши чуть ли не официальные разведывательные гнезда. Все равно за вами следят. Я знаю, что в настоящий момент в ДСТ - недовыполнение плана, извините, "по отлову советских шпионов". А мы должны заботиться о своих французских коллегах. Годами мы их приучали: в случае нужды - искать в Аэрофлоте. Если мы им срочно не подкинем что-нибудь громкое на первые газетные полосы, то они с отчаяния сунутся в другие наши конторы. А вот это сейчас крайне нежелательно.
      Федоров уходил от меня поникшим. Расставаться с Парижем ему явно не хотелось. Неужели не успел скопить сертификаты на кооперативную квартиру? Но при чем тут я? Судьба играет человеком... Впрочем, я был к нему несправедлив. Федоров - хороший разведчик, умело вел свое дело. И идею с Аэрофлотом придумала не безликая судьба, а Борис Борисыч Зотов. Однако у меня не было иного выхода. Обстоятельства требовали, чтобы ДСТ заглотнул аппетитный кусок.
      В кабинет заглянул Белобородов:
      - Борис Борисыч, чего сник?
      Я ему рассказал про Федорова. Он вежливо посочувствовал и заметил:
      - Смотри не попади в один самолет с Федоровым.
      Тут уж я не понял. Пришла очередь Белобородову учить меня уму-разуму, и делал он это с великим удовольствием.
      - Ты взял такой темп, прямо горишь на работе. А вот месье из ДСТ, которому поручено выяснить, что за первый СОВЕТНИК прибыл в посольство, в недоумении. Обычно новенький сразу бросается в магазины или просто поглазеть на парижские витрины. Ты же за три дня на улицу носа не высунул. Нетипичное поведение. А месье - хоть дурак-дурак, да не дурак. Кое-что смекает. Поэтому после обеда отправляйся фланировать по Елисейским полям и Большим бульварам, как заправский турист. Я тебе скажу, куда надо заглянуть, чтобы месье потом доложили. Вечером с компанией поедешь на Пигаль, в "Еву", куда обыкновенно заглядывают все советские дипломаты. И мы тебе девочку приготовили.
      Я сделал протестующий жест. Белобородов хохотнул:
      - Борис Борисыч, раз партия велит... Да не боись! Девочка наша, с советским паспортом, когда-то вышла замуж за француза, типичная "разведенка". Клянусь, тебя это заинтересует. Так что готовься к бурной ночи, набирайся сил. Я это тебе серьезно говорю.
      Но я уже начал догадываться, хотя Белобородов тем же ерническим тоном продолжал:
      - Очень тебе рекомендую девочку. Лида ее зовут. Роман холостого дипломата с советской гражданкой успокоит месье из ДСТ. Французы, как обычно, ищут женщину. Между прочим, Дед из Комитета тоже меня просил, чтоб я взял над тобой шефство в этом плане, мол, наш шахматист засохнет на корню.
      Я оценил такт Ильи Петровича. Не "Фишер", а "шахматист". Моя комитетская кличка догнала меня в Париже в приемлемом виде.
      Я должен сообщить несколько технических подробностей, для ясности. Мы в своих посольских кабинетах можем говорить о чем угодно, не стесняясь. Советское посольство в Париже высокое здание с узкими окнами. Кабинеты сотрудников КГБ и дипломатов высшего ранга - все выходят во внутренний двор. Французы с помощью специальных устройств с направленными лучами могут прослушивать разговоры лишь в комнатах, окна которых выходят наружу, на бульвар Ланн и "Периферик", но в этих комнатах у нас размещены бухгалтерия, культурные и представительские отделы, технические и подсобные службы, а также квартиры рядовых сотрудников посольства. При желании ДСТ может узнать, сходится ли у нас дебет с кредитом и что "выбросили" в закрытом посольском магазинераспределителе. На здоровье, из этого мы государственных тайн не делаем.
      Ни один француз без специального приглашения не может зайти на территорию посольства. Приглашенных встречают и провожают. Помещения, в которых побывали французы, потом Проверяют специалистами. Все технические службы - от уборщиц до электриков - на сто процентов укомплектованы советскими гражданами. Тут мы не экономим.
      Таким образом, забросить в посольство миниатюрный коротковолновый передатчик - невозможно.
      Западные посольства в Москве экономят на валюте. Уборка помещений, ремонт, починка осуществляются УПДК (Управлением дипломатического корпуса). Разумеется, после того как наши рабочие сменят в комнате электропроводку, ихние спецслужбы устраивают проверку. Но полной гарантии у них нет. Технология подслушивающей аппаратуры развивается стремительными темпами. Поэтому важные совещания и переговоры западные дипломаты в Москве вынуждены проводить в определенных внутренних залах, без окон, с экранированными стенами. В своих же рабочих кабинетах они беседуют на деликатные темы с помощью блокнотов, запись на которых тут же стирается. Однако иногда наша аппаратура фиксирует пикантные фразы, произнесенные вслух. Человеческая природа берет свое - нельзя же в течение 365 дней в году держать язык за зубами.