ГЛАВА 13

— Пашти очень отличаются от всего, с чем мы когда-либо имели дело, — объясняла Рива Томпсон. — Конечно, Ахимса и Пашти общаются с легкостью, но, пользуясь этим каналом, мы вынуждены английский переводить на язык Ахимса, а потом на язык Пашти; бог знает сколько мы теряем от такого перевода. Шейла кивнула.

— А если исключить связующее звено Ахимса?

Томпсон устало покачала головой.

— У нас может не хватить времени.

Шейла ходила взад-вперед, понимая, что все смотрят на нее. Очередная авантюра. Разве можно полагаться на перевод Ахимса? А если мы не сможем связаться с ними до атаки? Тогда что? Многое упустим, в системе не будет гибкости.

Она повернулась.

— Рива, постарайся сделать так, чтобы мы могли обойтись без посредничества Ахимса.

Она обрадовалась, когда Рива кивнула.

— Это получится. Но я могу пропустить тренировки. Мне бы хотелось забрать Катерину с летных тренажеров, тогда она сможет все силы отдать переводу с Пашти.

— Отлично. Тогда скажете мне, что вам удастся узнать…

— Я уже проверила. У Ахимса сейчас есть на десять пилотов больше, чем нужно. Полагаю, что они делают скидку на болезнь, недостаток профессионализма и так далее.

Интуиция Шейлу не подвела. Рива оказалась очень хорошим работником.

— Что скажешь о технике, Моше?

Израильтянин оторвал глаза от своего блокнота и почесал за ухом.

— После общего осмотра тренажеров оказалось, что мы все заняты на сто процентов. Но всех людей из АСАФа волнует вот что. Одно дело — управлять тренажером, даже очень совершенным. Другое дело — испробовать технику в натуре: только так можно узнать, на что она годится. Как мне помнится, одно время американцы использовали компьютеры для проектирования тяжелых бронемашин. Компьютер вычислил характеристики башенного люка. Крышка люка в соответствии с компьютерной моделью весила двести пятьдесят фунтов. Люди могли проникнуть внутрь машины, но не могли выбраться наружу.

— Мы не можем лезть в петлю, нам необходимы полевые испытания.

— Сэм? Виктор? — обернулась Шейла. — Ваши люди готовы к учебной атаке?

Виктор улыбнулся ей, его удивительные голубые глаза просияли.

— Мы ознакомились с техникой. В целом на стрельбище люди выбивают девяносто из ста. Думаю, что никакой новизны в этих ружьях для нас больше нет. Как и Моше, мы готовы к полевым испытаниям.

Шейла покусывала кончик карандаша.

— Тогда я проинформирую Толстяка. Если у него не будет возражений, завтра начнем полевые испытания. Что-нибудь еще?

Рива прокашлялась.

— Женщины привыкают к новой форме, но она все еще причиняет беспокойство.

Шейла кивнула. Еще бы, черт побери!

— Я думаю, что с этим мы разберемся таким образом: Рива, если будут жалобы, поставь в известность Сэма, Виктора и Моше. — Она повернулась к ним. — А вы примете дисциплинарные меры.

— Непременно, — Сэм кивнул и подмигнул Виктору.

— Думаю, расправа будет короткой.

Сэм прищурил глаза.

— Майор, мои подчиненные знают свое дело. Думаю, мы разберемся с любым инцидентом таким образом, что обе стороны будут удовлетворены. Но пока ничего не случилось. Со взглядами я ничего не могу поделать, но первый же парень, который тронет кого-то из пилотов, пожалеет о том, что родился на свет.

Виктор кивнул и, сдвинув брови, сложил ладони.

— Настал удобный момент завести разговор еще кое о чем. Какова твоя политика в отношении дружеской… думаю, у вас есть какой-нибудь эвфемизм?

— Флирт? Если говорить о латинских корнях, получится плохой эвфемизм. — Шейла вскинула руки. — Что касается любовных романов в свободное время — это не моя забота, если, конечно, они не расшатывают порядок в подразделении, если не мешают работе, если не нарушают принципов морали.

Моше поднял бровь.

Шейла вздохнула, встретившись с вопросительным взглядом Моше.

— Ну а чего же вы хотите? Наша команда состоит из здоровых молодых мужчин и женщин. Они не монахи. Меня удивляет, что до сих пор не появились парочки. Вы не можете оставить мужчин и женщин вместе в замкнутом пространстве и ждать, что биологические законы перестанут работать. Давайте смотреть правде в лицо. Но одно правило должно соблюдаться беспрекословно. Насилие недопустимо, и я его не потерплю.

Никто не произнес ни слова.

— Что-нибудь еще?

— Вот что, — Виктор поднял на нее глаза. — Сегодня утром во время стрелковой подготовки Габания опять показал себя. Но он сказал и кое-что толковое. У нас нет никаких сведений о Земле. Ни новостей, ничего. Некоторые из наших беспокоятся. Имея в распоряжении технологию Ахимса, почему мы не знаем о том, что происходит дома? Даже с временным отставанием, мы хотим знать хоть что-то.

А я была так занята, что даже не подумала об этом! Шейла шагнула к терминалу.

— Компьютер, мне надо поговорить с Толстяком.

Через несколько секунд экран ожил, округлые контуры Толстяка прокатились взад-вперед на фоне разноцветных мониторов. Манипулятор что-то проделывал позади пришельца, а его глаза-стебли уставились на нее.

— Да, майор?

Поглощенная зрелищем медленного всасывания манипулятора в основание круглого тела пришельца, Шейла замешкалась на несколько секунд.

— Толстяк, люди интересуются, почему мы никогда не выходим на связь с Землей. Ты мог бы дать разъяснения?

Пришелец свистнул и сплющился.

— Майор, мы прошли через гравитационные маяки, которые охраняют Землю. На данный момент мы находимся на расстоянии двух тысяч семисот шестидесяти пяти световых лет от вашей планеты. Мы можем получить передачу, интерпретировать сигнал, но информация будет касаться событий трехлетней давности. Я сомневаюсь, что вашим людям будет интересно узнать, что случилось три года назад.

— Но как же ваша технология? Разве ты не говорил, что та самая нулевая сингулярность…

— Да, да, но с передатчиком на другом конце. Майор, у вашей планеты, находящейся на примитивной стадии развития, такого передатчика нет.

— А маяки?

— Разве на ваших маяках, отмечающих навигационные маршруты, есть башни с микроволновой связью? Или на морских минах, которые вы используете для блокады бухт? Маяки поставлены с целью изолировать людей, а не передавать сообщение.

— Значит, мы не можем получать вести, но мы можем их хотя бы послать, так? Мы можем послать сообщение на Землю с твоей помощью? Послушай, ведь многие волнуются о своих родственниках. У нас могут быть проблемы с людьми…

— Это можно организовать. Я могу послать весть через нулевую сингулярность.

— А наоборот никак? — спросила Светлана. Оболочка Толстяка сморщилась.

— Майор Детова, в вашей стране в каждом доме есть радио или телеприемник, верно? Эти аппараты принимают сигналы со станций. Это приемники, а не передатчики. То же самое касается вашей планеты в отношении системы Ахимса. Ваша планета может получить сигнал, но не может его отправить. Это довольно трудно объяснить, но достаточно сказать, что квантовая сингулярность — крошечная черная дыра — должна быть приведена в состояние покоя, а дальше можно ею манипулировать. Грубо говоря, посылая радиосигналы, вы проделываете то же самое с электромагнитным полем. Мы не разместили подобное поле на орбите вокруг вашей планеты. И второе. Ваша планета движется в вашей системе отсчета приблизительно со скоростью двести тридцать километров в секунду. Связь через каналы сингулярности должна быть направленной, иначе сигналы рассеются и космос заполнится хаосом перепутанных сигналов. Когда и приемник и передатчик находятся в движении, чтобы проследить за сигналом, требуется очень сложная физика и совершенный контроль. Для этого нужна целая сеть компьютеров, и подобную систему мы не могли бы оставить там без присмотра.

Шейла вздрогнула.

— Итак, мы отрезаны от нашей планеты до нашего возвращения, мы лишены новостей, но мы можем послать весточку.

— Верно. — Толстяк слегка втянул бока. — Однако по тем же причинам, о которых я уже говорил, такая передача сигналов съедает много энергии. Лишать корабль сил из-за каких-то несущественных сообщений было бы…

— Ну хотя бы раз в неделю? — спросил Моше. — Информация будет очень сжатой. Одна страница на человека, это возможно? Мои ребята будут лучше работать, если будут уверены, что их семьи получат от них известие.

— Это так важно?

— Думаю, да, — сказала Шейла.

— Одна страница раз в две недели, — уступил Толстяк.

Чувство утраты охватило Шейлу. Черт побери, Типс, кто там заботится о тебе?

— Следующий мой вопрос касается учений. Мы готовы начать учения на макете станции Тахаак. Ты говорил, что можно будет провести совместные маневры. Если это удобно, мы хотели бы начать поскорее. Допустим, завтра?

— Очень хорошо. — Толстяк перекатывался взад-вперед. — Просто отлично. Мы дадим вам учебники, и сегодня вечером вы сможете ознакомиться с планировкой и устройством макета станции.

— Спасибо, Толстяк. Это освободит нас от многих забот. Экран погас.

Шейла повернулась.

— Вы слышали? Мы отрезаны.

— Пока не вернемся домой. — Виктор подпер ладонью подбородок, губы его кривила невеселая усмешка.

— Мы совсем одни, — добавил Сэм.

Рива нахмурилась и стала накручивать на палец прядь своих рыжих волос.

— Меня не было на первом совещании, но я так много лет участвовала в тайных акциях, что у меня развился нюх на подобные проделки. — Она обвела присутствующих предостерегающим взглядом.

Шейла, кивнув, вздохнула.

— Думаю, это всем понятно. Поэтому я хочу, чтобы вы всерьез отнеслись к нашему сложному положению. Жизнь каждого человека на борту этого космического корабля, а может быть, и само существование нашей планеты зависит от воли Толстяка. — Ее внимание было приковано к Сэму.

— У меня с мозгами в порядке. — Сэм сжал кулаки, на его руках вздулись вены. — Я помню уроки истории. Я знаю все подробности того, как на грузовом транспорте перевозили рабов.

Клякса вытянул глаз-стебель, чтобы видеть Оверона.

— Здорово ты наловчился обманывать людей.

Толстяк свистнул и сплющился.

— На это есть причины. К тому же мне очень интересно посмотреть, что они напишут в своих письмах. Только подумай, я буду изучать свое собственное население.

— Оставленные нами датчики показывают, что на Земле вот-вот вспыхнет война. Они лишились ядерного пугала и впали в панику. Атвуд на краю гибели, Голованов умер от сердечной недостаточности. Куцов содержится под стражей на Лубянке. Мониторы, установленные в Кремле, показывают, что Растиневский готовит вторжение в Восточную Европу, рассчитывая на то, что НАТО не может ответить ядерным ударом. Ты что, боишься того, как отреагируют на эту новость люди у нас на борту? Ты из-за этого лгал?

Толстяк образовал манипулятор и подрегулировал гравитационные трансформаторы.

— Ты уже втягиваешься в нашу игру. Клякса.

— Вспомни, я предупреждал тебя, что нейтрализация их ядерного оружия приведет к политическому кризису власти.

Толстяк хмыкнул и пропищал:

— Все идет как задумано. Круглый штурман, ты увидишь, что каждый мой проект развивается по плану. Я предвидел крушение хрупкого мира людей, и таким же образом я рассчитал, как рейд людей на станцию Пашти подействует на них. Посмотрим.

— И ты хотел бы, чтобы люди уничтожили друг друга? Война может закончиться плачевно. У них нет ядерного оружия, но зато осталось биологическое и химическое, — оно убьет их.

Толстяк сплющился.

— Все может случиться. Но я и это предвидел. Если они ухитрятся уничтожить друг друга, у меня будет возможность возродить их вид: я верну на их планету тех, кого увез. И тогда они вновь заселят планету под моим руководством. Если же они выживут, превратив свою жизнь в хаос, люди с нашего корабля, вернувшись, направят их по верному пути. Опять же под моим руководством. Видишь ли, люди стали моей страстью. Так или иначе, я превращу их в цивилизованных существ.

Шейла удобно устроилась на стуле. Перед ней лежал открытый блокнот, напоминающий о несделанной работе. Она скрестила лодыжки и положила ноги на стол. Что же я упустила?

Слишком многое. У нее до сих пор не было всех деталей, но все-таки она знала достаточно, чтобы забеспокоиться. Она не могла выбросить из головы замечание Даниэлса о рабовладельческих судах. Мысль о рабстве опутывала сознание липкой паутиной, казалась дурным предзнаменованием чего-то отвратительного, что ожидало их в будущем. По спине побежали мурашки.

Мы пленники. Он обращается с нами, как с детьми, врет, как родители врут ребенку. Что же делать? Какой выход возможен? Мы абсолютно беспомощны. Какова доля правды в словах Толстяка? В чем он солгал? О Пашти? Она уставилась в пространство, перебирая в уме все сведения о Пашти, которые ей удалось получить. То, что она прочитала о них, было вполне привлекательно. Возможно, за крабоподобной внешностью и повадками скрывался дух, вовсе не чуждый человеческому?

У тебя нет этих данных. А если бы и были, что бы ты с ними делала? Если они откажутся воевать. Толстяк может сделать что-то ужасное — перекрыть воздух, отравить или… возможности у него большие.

— Воюем, не воюем — все плохо. Мы не можем победить — только выжить. Черт бы тебя побрал, Толстяк. — Впервые ей было наплевать, что комната просматривается.

Толстяк похвалялся, что он хочет изучить человека во всех его проявлениях в лабораторных условиях своего корабля. Он открыто заявил, что не знает, к чему приведут его исследования. То есть, если они сокрушат Пашти, убьют их всех до последнего, нет никакой гарантии, что Толстяк сдержит свое слово и вернет их домой.

Шейла мрачно оглядела неудобную обтягивающую форму. Факт остается фактом: Толстяк захватил целый народ — отличный сырьевой материал для любых экспериментов. Какие идеи мог породить его маленький круглый мозг?

И что я могу поделать? Я даже не знаю, с чем бороться. Мы не можем засечь его местоположение, мы не можем покинуть свою зону на корабле.

Она посмотрела на аккуратные записи в блокноте. Со Светланой связи нет, она заперлась в своей комнате. Постукивая кончиком карандаша по подбородку, Шейла устремила задумчивый взгляд на светящуюся панель потолка. Может, она ошиблась? Может, у Детовой нет опыта работы с компьютерами? Когда они совещались на Вайт-базе, у Шейлы возникла мысль о причастности Детовой к событиям в тихоокеанской зоне. Когда она сопоставила катастрофу на бирже, крупные политические просчеты с деятельностью Детовой — все встало на свои места. Необъяснимое, неуловимое распространение компьютерных вирусов — и Детова.

Конечно, ее реакция на намеки Шейлы была вполне предсказуема. Эта женщина была профессионалом высокого класса. Но сейчас в ее распоряжении не было средств КГБ.

Сможет ли она внедриться в систему пришельцев? Может быть, компьютеры Ахимса подчиняются иной логике?

Шейле стало тошно. Они как обезьяны, спрыгнувшие с дерева и попавшие на самолет. Надо быть дураками, чтобы надеяться на то, что им удастся выйти из-под контроля Ахимса.

В конце концов, как я могу чего-то добиться, если нельзя даже спокойно поговорить, не опасаясь быть подслушанным? А ведь, несмотря на уверения Толстяка, их просматривали и прослушивали. Все еще работали волшебные переводчики, голоса которых были максимально приближены к оригиналу. В каких-то тайных целях все их разговоры записывались и, несомненно, сохранялись в каком-то центральном компьютере.

Мы не можем подготовиться к бунту, пользуясь зеркальцем пудреницы. Нахмурившись, она перечитала наброски в своем блокноте. Уничтожить Пашти? А потом? Если в словах Ахимса была правда, Пашти завладели огромным количеством ресурсов Ахимса.

Она оборвала свою мысль: на ум ей пришли аналогии из истории Земли. Сколько раз древние государства использовали опыт варваров, чтобы освободить от работы аристократию. Им надо было всего лишь найти трудолюбивых варваров, которые взвалили бы на свои плечи заботы империи. Именно так поступал Рим с порабощенными народами до тех пор, пока классические римские ценности не пришли в упадок. Тогда варвары стали контролировать общественную жизнь. В истории христианского мира евреи выполняли эту роль, постепенно захватывая власть, финансы, несмотря на инквизицию, погромы и гетто. Индия прошла тот же путь под британским игом.

И все это время Толстяк наблюдал за людьми. Видел ли он сходство? Она на мгновение застыла, сердце ее глухо забилось. Конечно, технике и вооружению придано сходство с образцами, привычными для человека. Тому, кто привык стрелять из арбалета, можно вручить и обрез. Но мог ли Толстяк правильно понять глубины человеческих интриг, сложность взаимоотношений?

Шейла прикусила губу и помассировала затылок. Напряженная работа мысли вызвала неприятную головную боль. Ведь вся ответственность лежит на ее плечах. Судьба каждой женщины и каждого мужчины на корабле, а может быть, и судьба всей планеты зависит от правильности ее решений.

А если я не права, что, если Толстяк ведет двойную игру? Что, если по сравнению с его разумом мы всего лишь дрессированные обезьяны?

Внутри у нее все сжалось.

Я могу погубить всех нас.

Чем больше она смотрела в свои записи, обдумывая варианты спасения, тем грустнее ей становилось: у них не было никаких шансов.

Виталий Лунин упал животом в канаву. Только голова высовывалась из холодной воды. Он приподнялся и пополз в высокую траву, уклоняясь от пуль, свистевших над его головой.

Кто-то еще плюхнулся в канаву позади него и на чистом русском выругался.

Виталий проверил автомат, чтобы убедиться, что в ствол не забилась грязь. В воздухе над ним проносились пули. Ледяная вода пропитала форму, проникла в сапоги, вымочив насквозь портянки.

Пытаясь совладать с дрожью, он зажмурился и медленно пополз вперед, приминая траву, чтобы выбраться отсюда на поле. Шоссе пролегало не дальше чем в шестидесяти метрах, надо было миновать заросший травой парк. За шоссе стройной шеренгой вытянулись деревья. А за ними дымился, догорая, Завентемский аэродром.

Дела складывались неважно. Как бы там ГРУ ни спланировало атаку, туман, наступающий с Ла-Манша, сделал то, на что оказались не способны самолеты НАТО, — защитил Брюссель от советских войск. Все было плохо — погода, подкрепление, даже сопротивление бельгийцев. Теперь отборная дивизия воздушно-десантных войск пыталась удержаться на окраине Брюсселя, отрезанная от всех, охраняя аэродром, на котором должно было выситься подкрепление, как только рассеется туман.

Где остальные армейские силы? Где подкрепление?

Виталий смотрел, как Рылеев и Ежов бегут к дороге. Злобно застучал пулемет, и оба упали. Он вздрогнул, глядя на покрытую росои траву.

— Это что, Третья мировая война?

Рылеев дернулся и затих. Бельгийцы вступили в битву.

Светлана перевела дыхание, пытаясь справиться с охватившим ее возбуждением. На экране возникла фигура Ахимса. Она попробовала еще раз. На лице выступили капельки пота. Ей удалось выйти на данные, связанные с Ахимса Овероном по имени Тэн. Может быть, информация окажется бесполезной, но она была спрятана от людей.

Распечатка легла на стол. Светлана почувствовала сухость во рту. Она не отрываясь смотрела на экран, ожидая увидеть Ахимса, дающего очередные инструкции. Но никаких предупреждающих надписей не появилось. Сигнал тревоги не прозвучал.

Детова зажмурилась. Как ей хотелось, чтобы сердце прекратило так бешено стучать! Когда она взглянула на свои зашифрованные пометки, кровь забурлила в ее жилах. Она поставила отметку на распечатке и вернула систему в исходное состояние, вызвав процессы, которые, как надеялась, скроют ее проникновение в банк данных.

Спустя несколько минут она отключила терминал, дважды проверив безопасность включения. Сердце все еще билось неровно, Светлана сняла обруч и вытерла с лица пот. Что она привела в движение? Заинтересовался ли Толстяк тем, что кто-то получил доступ к информации? Или она все-таки взломала первый из многих барьеров?

Виктор бежал вперед, ощущая прохладу афганской ночи. Изо рта вырывался парок. За ним тарахтел вертолет, бежали люди. Впереди показались соломенные крыши, светлыми пятнами разбросанные в долине. В темноте урчали, ревели моторы. БМП стягивались в кольцо, окружая маленький городок.

Чем дальше, тем лучше. Никакого сопротивления, никакого встречного огня. Городок молчал, их появление, казалось, заметили только цыплята и собаки.

Ночь гнева, ночь мести. Он пристально вглядывался во тьму. Паша был мертв, так же, как все его отделение. Брат не должен был умереть такой смертью. Его не должны были расстрелять и расчленить, отдав на растерзание свиньям и псам. Только не Пашу, большеглазого смешливого Пашу.

Бараки ждал его, ждал его гнева: дверные проемы зияли чернотой, не раздавалось ни слова на пушту. За ним слышался топот ног, кованые ботинки били по ветхим дверям каменных грязных домишек.

Виктор вытащил антенну, настраивая свою рацию.

— Мика? Что происходит?

Треск динамика ворвался в тишину ночи.

— Только женщины и маленькие дети. Моджахедов нет.

Моджахеды откуда-то пронюхали. Грязные афганские ублюдки. Зажглись яркие огни — БМП включили прожектора. Виктор окинул придирчивым взглядом городок — еще один невзрачный афганский городок, каких много. За шаткими оградами из кольев и камней стояли ослы. Трещины испещряли низкие стены, покрытые грязной штукатуркой. Столбы поддерживали крыши жилищ. Под навесами хранились мешки с зерном, веревки, бурдюки из козьих шкур с кислым молоком, инструменты. Вдоль улиц пролегали изрытые ямами каменистые тропки, того и гляди споткнешься.

Пахло так же, как во всех афганских селениях, — навозом, человеческими испражнениями, цыплятами и бараньим жиром.

Послышались крики, а он все оглядывался по сторонам. Знакомое напряжение сковывало грудь, в горле саднило. Как смели они сопротивляться? Люди поспешно шли мимо него — женщины в чадрах, маленькие дети, испуганные, вцепившиеся в материнские подолы, с широко распахнутыми глазами и разинутыми в крике ртами.

Эти? Здесь были только эти жалкие оборванцы? Виктор кусал губы, вглядываясь в темноту. Где мужчины? Где? Пашу убили здесь, как раз на окраине городка, убили выстрелом в спину и выпотрошили.

Где убийцы?

Он пошел следом, наблюдая, как люди из его команды обшаривают дома, вытаскивая наружу женщин с плачущими детьми, а также трофеи — цыплят и коз. Собаки лаяли, визжали и выли, кудахтали куры, блеяли овцы и козы.

— Виктор! — сквозь треск проорало радио. — Мы обнаружили моджахедов. Они попрятались в ирригационных рвах. Так уже было в Газни.

— Вы знаете свое дело, — отчеканил он.

Чтобы бороться с террором, террор необходим. Иначе сколько еще молодых парней, таких, как Паша, будет найдено распростертыми на земле, со вспоротыми животами и вывалившимися наружу внутренностями? Он не мог избавиться от этой картины: в промежности — рваная рана, зияющие пустоты на месте вырезанных глаз.

Над центральным ирригационным рвом завис вертолет, плясали огни — это БМП окружали лазы. Отсюда афганцы цедили скудную воду для поливки своих далеких полей.

Олег и Петр стояли у самого края, опустошая канистры с бензином. Даже с того места, где он стоял, Виктор слышал взволнованные голоса афганцев, эхом отдающиеся в тоннелях, где они прятались.

С БМП, стоявшей возле одного из выходов тоннеля, раздался треск пулемета. Им не убежать — моджахедам, которые убили Пашу. Сердце Виктора окаменело. Из тоннеля донесся вопль. Он звучал как-то странно. Так им и надо.

Стиснув челюсти, Виктор направился туда, где Олег вытряхивал последние капли бензина из канистры. Олег взволнованно взглянул на Виктора, облизал губы и потупился. По его юному лицу струился пот, глаза лихорадочно блестели.

Виктор достал сигнальную ракету из патронной сумки.

— Отойди, Олег.

— Майор, там, должно быть, около ста мужчин и…

— Отойди, Олег.

— Но поджигать их, как… как…

— Это приказ.

Олег закрыл глаза и, спотыкаясь, отошел назад. Он упал на колени и так и пятился на четвереньках, пока не исчез в темноте. Запах бензина разлился в холодном воздухе. Откуда-то снизу неслись недоуменные голоса афганцев. Кто-то закашлялся.

Террором победить террор. Паша, Паша… вернись.

Виктор поджег ракету, сунул ее в дыру и услышал вопль молодой женщины. Воздух зашипел — бензин загорелся. Крики ужаса и боли смешались с ревом пламени. Из глубин тоннеля прозвучали выстрелы — афганцы разряжали ружья, может быть, стреляли в самих себя.

Паша, брат, они заплатили за все.

В дыре показалась фигура, трепещущая, как мотылек в горящем коконе. Дыхание Виктора замерло в груди: из пылающего ада выкарабкалась молодая красивая женщина. Ее чадра была охвачена пламенем. Она выскочила из отверстия и закружилась, пытаясь избавиться от горящей одежды, ее волосы трещали и закручивались в огне.

Он посмотрел ей в глаза, освещенные сполохами огня, взметнувшимися высоко в небо, и на один ужасный момент встретился с ее страдальческим взглядом. Он стоял как вкопанный, наблюдая, как она задыхается, языки пламени опалили ее горло и легкие. Ее лицо исказилось, рот был широко раскрыт. Он смотрел в ее пустые глаза, не в силах оторвать взгляда. Ее ресницы сгорели, волосы стали похожи на оплавленную пластмассу.

Сколько ей лет? Семнадцать? Шестнадцать? Ночной ветерок шевелил клочья обгорелой одежды на ее теле, обнажая тугие груди, покрытые волдырями ожогов. Ее тело раскинулось перед ним в соблазнительной позе, красоту его линий подчеркивали пляшущие языки пламени, сжигающие кожу.

Из тоннеля все еще доносились вопли, если кто-то делал попытку выбраться из ловушки, автоматная очередь туг же приканчивала горемыку. Ослепленные, горящие, с заполненными дымом легкими, они безумно кричали и в панике бежали к поджидавшим их стрелкам.

Из норы вместе с черным густым дымом поползла отвратительная вонь, забиваясь Виктору в ноздри, отравляя легкие. Он все еще смотрел на мертвую девушку. Ветерок раздувал искры, тлеющие в ее оплавленных волосах. Пламя, затрещав, вспыхнуло, чтобы тут же погаснуть.

Виктора охватил ужас, перед глазами все стало расплываться. Он плакал.

— Знаешь, они прячутся, чтобы не быть изнасилованными, — послышался голос сержанта Якубовича. — Мужчины прячутся от расправы и смерти. Молодые женщины — от насилия. Только старухи и малые дети остались снаружи. Кого волнуют старухи и мелюзга? Но сейчас, товарищ майор, мы им показали. Может, теперь они побоятся нападать на патруль?

Шаги Якубовича стихли в ночи, а Виктор оставался недвижим. Огонь затих — вместе с жизнью в тоннеле — уничтоженной, выжженной.

Виктор стоял в темноте, вспоминая последний взгляд юной красавицы. Вся сцена сожжения прокручивалась перед его мысленным взором снова и снова. Он видел ее глаза, округлые черты ee лица, освещенного оранжевыми и желтыми бликами огня. Она грациозно поднималась из пляшущего пламени и делала шаг к нему, протягивая горящие руки, пытаясь обнять его. Ее груди поднимались и опадали, пламя бушевало вокруг ее ноздрей, подбиралось к горлу,