Бэйлин глянул на пасмурное, неприветливое небо.

– А нынешняя зима обещает быть суровой, я бы тоже предпочел переждать ее в Диганви. – Он повел широкими плечами. – Клянусь, каждый дюйм моего тела болит от всех этих ночей, проведенных на холодной земле.

– Тогда пошли спать, – устало произнес Элвин. – Завтра – дальний путь.

Мужчины вошли в палатку и заняли свои места по обеим сторонам от Рианнон и ее рабыни. Несколько раз за ночь королева будила всех своими стонами и беспокойными метаниями в ночных кошмарах. Однажды она позвала Эсилт, и оба воина резко вскинули головы, чтобы переглянуться, но в кромешной тьме палатки им это не удалось. И они ни словом не обмолвились о происшедшем – ни ночью, ни на следующее утро.

– Вернулись? Так быстро? – Мэлгон удивленно посмотрел на входящих в комнату совета Бэйлина и Элвина. В Это время он был поглощен подсчетом зимних припасов и потому не слышал, как часовой приказал страже открыть ворота.

– Да, милорд. – Элвин устало опустился на скамью напротив своего короля. – Фердик умер в тот день, когда мы приехали. Едва отдохнули наши кони, мы пополнили запасы провизии и сразу же двинулись в обратный путь.

– Что ж, так быстро все решилось? Кто же новый король бригантов?

Бэйлин покачал головой.

– Это еще не решено. Даже не обсуждалось как следует. Мы торопились обратно не для того, чтобы привезти срочные известия.

– Тогда почему же? – резко спросил король.

Бэйлин колебался. Он присел рядом с Элвином и, наконец, ответил:

– На этом настояла Рианнон.

– Рианнон настояла? – Мэлгон отбросил в сторону свои подсчеты. – Моя жена не имеет привычки отдавать распоряжения.

– Но королева была... да и теперь она не совсем в себе. Она умоляла увезти ее из Катрайта.

Мэлгон поднялся на ноги.

– Рианнон не испытывала особой нежности к своему отцу. Не понимаю, неужели на нее настолько подействовало горе, что вы не смогли задержаться всего на несколько дней?

– Ты прав, я тоже не думаю, чтобы так сильна была боль этой утраты, однако что-то, несомненно, произошло, – сказал Бэйлин. – Королева почти не разговаривает и едва ли слышит окружающих. Она оставалась наедине с умирающим Фордиком, и я боюсь...

– Она больна? – нахмурившись, прервал его Мэлгон. – Я так и знал, отправлять столь хрупкую женщину в трудное зимнее путешествие – просто безумие.

– Но я не сказал бы, что она больна, по крайней мере не телесно, это уж точно. Однако ее рассудок...

Мэлгон сверкнул глазами в сторону своих подданных:

– Что такое? Что вы тут плетете?

Бэйлин с Элвином переглянулись, и последний прервал напряженное молчание:

– Мы полагаем, что Рианнон видела душу, покидающую тело Фердика, и это повлияло на ее разум.

– Его душу? Вы хотите сказать – его гнилую душонку? – Мэлгон скорчил недовольную гримасу. – Не верю. Я видел множество смертей и почему-то ни разу не заметил, как душа покидает тело, во всяком случае – ничего похожего на то, как это описывают барды.

– Я тоже не верил в это раньше, – проговорил Бэйлин. – Но Элвин сказал мне, что Рианнон когда-то училась чародейству и, может быть...

Мэлгон бросил на Элвина холодный взгляд:

– Ты от кого это слышал?

– Мне сказала Гвеназет. Она говорит, что Рианнон училась у волшебника и знахаря, который лечил бригантов.

– Так вот, забудь об этом. Моей жене неприятно вспоминать то время, и я не хочу, чтобы об этом трепали языками.

Элвин озадаченно глянул на короля:

– Разумеется, милорд. Я только думал, что сумею как-то объяснить, почему королева смогла увидеть недоступное всем прочим смертным.

Мэлгон грохнул кулаком по дубовой столешнице.

– Болтовня о духах и привидениях достойна лишь сплетников-рабов. Рассказывайте, что произошло на самом деле. Что случилось с Рианнон?

Бэйлин набрал побольше воздуха в легкие и заговорил:

– Когда ее вывели из покоев Фердика, она шла как оглушенная, никого и ничего вокруг не замечая. Служанка уложила ее в постель, а мы направились в общий зал, чтобы разузнать что-нибудь о преемнике усопшего. Вскоре после этого к нам вбежала насмерть перепуганная Рианнон. Она умоляла, чтобы мы побыстрее доставили ее обратно в Диганви. Нам с великим трудом удалось уговорить ее дождаться следующего утра – чтобы дать отдохнуть лошадям. – Бэйлин смущенно пожал плечами. – После того она вообще не разговаривала с нами, если не считать вскриков во сне и бессвязного бреда по пути домой. Говорю тебе, Мэлгон, твоя жена не в себе.

Окинув своих собеседников внимательным взглядом король направился к двери.

– Я иду к ней, – заявил он. – Возможно, Рианнон сумеет дать мне более толковые объяснения, чем вы.

Мэлгон быстро шагал по грязному крепостному дворику. Дорогу ему преградила Гвеназет; глаза ее не по-доброму сверкали.

– Рианнон спит, – сказала она.

Мэлгон лишь кротко кивнул и проследовал дальше. Стремительно преодолев пространство, отделявшее его от спальни, он резко постучал в дверь. Ответа не последовало. Он вошел. Комната освещалась лишь слабым светом горящего очага, так как окна были занавешены от холода. Король быстро прошел к кровати, на которой, плотно завернутая в шкуры и одеяла, лежала Рианнон.

Она забормотала во сне, когда муж присел рядом и коснулся рукой ее щеки. Кожа была холодна и нежна, точь-в-точь такой он ее запомнил. Когда Мэлгон, откинув шкуры и одеяла, провел ладонью вдоль ее бедра, она тихонько застонала. Тотчас возбудившись, он сбросил с себя одежду и забрался в постель.

Рианнон повернулась, когда муж поцеловал ее шею. Она пахла лесом – чистым, резким ароматом сосен, ветра и дыма. Поцелуи Мэлгона становились все более страстными. Он почувствовал, как она проснулась и тут же напряженно замерла.

– Рианнон, любимая, – прошептал он ласково. – Это я, Мэлгон.

Она рванулась от него, но муж снова обнял ее и прижал к кровати. Супруга продолжала сопротивляться.

– Рианнон! – крикнул он. – Что с тобой?!

Она отчаянно отбивалась, но он придавил ее к ложу всей своей тяжестью.

– Рианнон, все хорошо...

– Нет!

Мэлгон немного ослабил свои объятия и задумался. Бэйлин и Элвин говорили, что с его женой что-то не так, а он не поверил им. Но правда, можно сказать, лежала перед ним: хрупкое тело Рианнон не принимало его ласк, ее дыхание было таким натужным и хриплым, что он сам едва не задыхался от волнения и страха за нее. Это напоминало его первые попытки овладеть ею, только теперь сопротивление жены было еще более отчаянным и совершенно необъяснимым.

– Рианнон, – ласково позвал он. – Расскажи мне, что случилось. Почему ты опять меня боишься?

Она промолчала, лишь яростно затрясла головой. Длинные рыжие волосы взметнулись и покрыли плечи обоих супругов. Свободной рукой Мэлгон откинул пряди со лба и заглянул в лицо жены. Даже при тусклом свете очага он видел, что черты ее искажены ужасом. Рианнон тяжело дышала и вся тряслась. Казалось – однако это ему, конечно, лишь показалось, – что она угрожающе оскалилась.

Мэлгон резко отстранился. И заметил, что у него у самого трясутся руки. Он узнал тот дикий ужас, что светился сейчас в глазах жены. Однажды, будучи еще мальчишкой, он вытаскивал из капкана лисицу. В отчаянной попытке освободиться животное пыталось перегрызть собственную лапу. Он на всю жизнь запомнил ужас, застывший в глазах этого зверька.

Король резко поднялся с кровати и медленно попятился.

– Ну ладно, Рианнон. Я ухожу. Но ты должна поговорить с кем-нибудь, слышишь? Ты обязана поделиться своей бедой.

Она молчала. Даже после того как Мэлгон оделся и вышел из комнаты, он явственно видел перед собой ее искаженное лицо. Рианнон смотрела – он старался отбросить эту мысль, но не мог, – его жена смотрела так, будто сошла с ума.

Гвеназет стремительно приблизилась к королевской опочивальне. Этот Мэлгон совсем потерял всякий разум. Королева казалась весьма странной и сильно огорченной с того момента, как приехала, однако это вполне естественно для молодой женщины, проделавшей тяжелый и долгий путь к умирающему отцу. А что до того, как быстро она спровадила Мэлгона из своей постели, то даже жене позволительно отказать своему мужу, когда она расстроена и утомлена. Король наверняка преувеличивает, говоря, что Рианнон в ужасе оттолкнула его.

С такими мыслями Гвеназет переступила порог сеней и приготовилась постучать в дверь спальни, но та оказалась приоткрытой. Изнутри доносился тихий голос Рианнон. Гвеназет распахнула створку настежь, ожидая увидеть Таффи или еще кого-нибудь из служанок, но королева была одна. Она сидела у очага, в одной лишь ночной рубашке и не отрываясь смотрела на тлеющие угли, едва освещавшие комнату. Обхватив руками свои хрупкие плечи, она мерно покачивалась взад-вперед.

Гвеназет тихонько приблизилась, боясь напугать госпожу неожиданным шумом. Оказавшись всего в нескольких шагах от Рианнон, она услышала ее чуть хрипловатое печальное бормотание:

– Эсилт... о мать моя! Как же ты могла? Что мне теперь делать? О Эсилт, ответь мне, скажи, что я должна теперь делать?

«Эсилт» и «мать» – эти слова столкнулись в уме Гвеназет, подобно двум тучам, из которых полыхает молния. Служанка едва не задохнулась. Теперь все становилось понятно, ужасающе понятно. Эсилт... Не испытывавшая ни к одной живой душе сердечной привязанности, она вселила в Рианнон уверенность, что девочка любима. Конечно. Она была ее матерью!

– Зачем же ты родила меня, мама? Зачем? Почему не убила меня, пока я еще не увидела белого света? О, спаси меня от этой муки, даруй мне смерть!

«Уйти! Притвориться, что ты ничего не слышала!» – приказывал Гвеназет ее разум, но она не могла послушаться его трезвого совета. В голосе Рианнон звучало нечеловеческое страдание. Кто-нибудь должен был успокоить эту женщину, помочь ей в ее горе.

Медленно и осторожно Гвеназет приблизилась и мягко обвила королеву руками. Та попыталась было высвободиться, но через мгновение замерла и лишь подняла голову, чтобы огромными, опустошенными глазами уставиться на Гвеназет.

– Ты все слышала. Ты знаешь.

Гвеназет кивнула.

– Это Фердик тебе рассказал?

Рианнон едва заметно качнула головой в знак согласия, и служанка глубоко вздохнула.

– Прости, дорогая, мне действительно очень неприятно. Я не собиралась подслушивать, но, может быть, это к лучшему. Не стоит тебе в одиночку носить в душе такую тяжесть.

Королева низко склонила голову.

– Мне не хватает духу, чтобы признаться Мэлгону. Ты должна сказать ему.

– Сказать Мэлгону?! – в ужасе вскричала Гвеназет. – Нет, невозможно! Он не должен узнать!

Рианнон прикрыла глаза и покачала головой.

– Я не смогу жить с такой ложью. Я не вынесу теперь ни его объятий, ни слов любви... в то время как... – Она замолчала, подавляя рыдания.

Гвеназет крепче обняла ее.

– Послушай-ка меня, Рианнон, ты не должна говорить ему об этом. Никогда, понимаешь? Надо жить так, будто ничего не произошло. Ты обязана с этим справиться!

Глаза королевы широко распахнулись.

Да как же ты можешь такое говорить? Зная, кем я прихожусь Мэлгону, зная, как он возненавидел бы меня, если бы выяснил, кто моя мать?!

– Именно потому ты и должна поступать так, как я тебе говорю! – Гвеназет сама подивилась суровости своего голоса, но ей любым способом надо было убедить Рианнон не раскрывать ужасную тайну ее умирающего отца. – Это убьет Мэлгона. Ведь ты же не хочешь этого.

Служанка заметила, что госпожа колеблется. В глазах ее то вспыхивал огонек надежды, то угасал, задуваемый отчаянием и горечью, прочно занявшими свое место в этом тревожном взгляде.

– Но если будет ребенок... – Рианнон замотала головой, и на лице ее застыла маска страдания. – Я не могу обречь дитя... быть нелюбимым, нежеланным... – Голос ее иссяк, словно внезапно высохший родник.

Гвеназет слегка встряхнула ее.

– Ну-ну, ничего не случится. Ты будешь любить своего ребенка, и Мэлгон – тоже. А остальное – не его ума дело.

Королева покачала головой:

– Но правда о моем происхождении... Ведь все тайны рано или поздно выплывают наружу.

– Да нет же, нет. Ведь больше никто ничего не знает. Так что все зависит от нас. Если мы так решим, то унесем секрет С собой в могилу.

Несчастная с сомнением поглядела на свою поверенную. Гвеназет облизала пересохшие губы.

– Ну подумай же, Рианнон. Ведь если бы ты вовсе не поехала в Манау-Готодин или Фердик умер одним-двумя днями раньше, ты бы и сама никогда не узнала никакой такой правды. Все, что тебе придется сделать, так это прикинуться, будто твой отец ничего важного не сказал.

– Да, но вот еще что... – печально проговорила королева. – Фердик мне не отец.

– Что?!

– Он сказал, что мой отец – ирландский раб, юноша, которого Эсилт ради потехи взяла к себе в постель. – И вновь гримаса скорби исказила «е черты.

Гвеназет мысленно прокляла покойного короля бригантов. И о чем думал этот мужлан? Неужто хотел окончательно уничтожить бедную Рианнон? Если так, то ему это вполне удалось.

– Я понимаю, как тебе тяжко, Рианнон, но ты должна серьезно подумать. Если тебе дорог Мэлгон, прикинь, какую боль причинит ему твоя правда. Сможешь ты тогда смотреть, как он страдает? Не лучше ль сберечь тайну и оградить его от тех мучений, которые ты сама только что пережила?

Перепуганное личико королевы внезапно одухотворилось приливом нежности.

– Я так люблю его, что не в состоянии видеть его страдания!

Гвеназет облегченно вздохнула. Значит, все-таки удастся убедить эту чистосердечную глупышку молчать.

– Вот и подумай, – снова заговорила она, – Мэлгон уже потерял одну жену и чересчур долго убивался по ней. А если он потеряет теперь тебя – как бы это ни произошло, – то я вообще опасаюсь за его рассудок. Это ведь не пустые слова, ты на самом деле могла бы его убить. Если ты любишь Мэлгона, то надо выбросить из головы все, что сказал Фердик, и жить так, будто никогда и не было этой поездки в Манау-Готодин.

Рианнон молчала. Домоправительница уже направилась к двери, как вдруг королева окликнула ее:

– Скажи мне правду, Гвеназет. Мой муж приходится мне дядей. Разве не грех нам спать вместе?

– Может, я и сумасшедшая старуха, – отозвалась Гвеназет, – только теперь я думаю: уж не родство ли вашей крови сделало тебя такой подходящей женой для Мэлгона? Ты явилась и принесла королю мир и счастье. Как такое может быть греховным?

Рианнон удивленно поглядела вслед уходившей Гвеназет. Осмелится ли она поверить словам своей наставницы? Победит ли ее любовь к Мэлгону проклятое предательство и ненависть короля к Эсилт? Хотелось бы верить. Ведь в этом было единственное спасение от отчаяния. Однако... Она вздрогнула при этой мысли. Если муж когда-нибудь откроет правду, он наверняка убьет ее. И как она сможет лежать под ним и принимать его в себя, зная, что он презирает самую кровь, текущую в ее жилах? Ну а ребенок... Нет, Гвеназет была не права. Она ни за что не рискнет родить Мэлгону ребенка; она не может обречь еще одно живое существо на боль и страдания, которые познала сама.

Гвеназет вошла к себе в комнату и едва не рухнула на постель от телесной и душевной усталости. Она вдруг усомнилась, что поступила правильно. Первым порывом ее было защитить Мэлгона. Ведь Гвинедду требовался рассудительный правитель, не обеспокоенный своим будущим, так что следовало подчинить этой цели все. Необходимо было оберегать его семейную жизнь, и потому любой обман извинителен во имя этой великой цели.

«Но как же быть с Рианнон?» – шептал назойливый голос. – Ведь ты вмешиваешься в ее жизнь». Гвеназет вздохнула. Она тревожилась за эту женщину, видит Бог, это действительно так. Рианнон покорила сердце домоправительницы своей добротой и мягкостью. Насколько могла судить Гвеназет, в дочери Эсилт не осталось и следа от злобы ее матери. Новая королева стала прекрасной женой для Мэлгона, и в конце концов только это имело значение. И кроме того, что хорошо для короля, то хорошо и для его королевы. Если бы Мэлгон узнал правду, он убил бы Рианнон, Гвеназет в том не сомневалась. Так что, скрывая истину, легче всего уберечь всех втянутых в эту историю от неприятностей.

«Но выдержит ли она сама?» – вздрогнув, подумала Гвеназет. Может ли вообще человек хранить такую страшную тайну? Что, если королева попросту проболтается, или же заговорит во сне, или, просто не подумав, произнесет ненавистное имя? Нет, не стоит и думать об этом. Как она сама сказала Рианнон, надо выбросить все из головы. Нельзя говорить об этом ни единой живой душе, даже Элвину. Как бы ни доверяла Гвеназет своему мужу, он все-таки был слишком открыт и честен, чтобы обременять его душу столь опасными тайнами.

Глубоко вздохнув, домоправительница улеглась спать. Она повела усталыми плечами, ощущая, как давит на них тяжкий вес забот и дневных трудов. Губы ее скривились от тупой боли в натруженных мышцах. Все же ее не подвела интуиция. Наконец она точно знает секрет страхов Рианнон, оказывается, она верно обо всем догадывалась, хотя, по правде говоря, вовсе не желала бы ничего знать.