Пролог

Монастырь Лландудно, Уэльс, 517 год

– Он готов принять вас.

Бэйлин ап Роддерх решительно поднялся с каменной скамьи в монастырском дворике и поморщился, ощутив, что нога у него затекла. Монах презрительно взглянул на него, развернулся и зашагал по дорожке между благоухающими цветами и травами. Бэйлин поспешил за ним, чуть прихрамывая.

Они вошли в низкий деревянные сруб, и их окутал душный, горячий воздух, пахнувший немытой плотью. Пот заструился по лбу Бэйлина уже в самом начале узкого темного коридора. А торопливые шаги брата все глубже уводили в духоту и мрак, где дышать становилось еще труднее, и грудь словно сдавило тисками. Это место напоминало могилу – темную, безвоздушную, тесную.

Немного опередив Бэйлина, сопровождающий остановился возле невысокой, грубо прорубленной двери.

– Мэлгон Великий, – объявил он с подчеркнутым сарказмом в голосе и, бросив быстрый взгляд на своего спутника, исчез в соседнем коридоре.

Бэйлин посмотрел ему вслед и подивился тому, как этот человек умудряется находить дорогу в подобном лабиринте. Затем медленно приблизился к дверному проему. Какое-то время разглядывал незатейливую резьбу. Наконец, набрав полную грудь воздуха, поднял увесистый кулак и постучал.

– Входите.

Бэйлин распахнул дверь и нырнул в крохотную келью. Солнечный свет проникал сюда сквозь единственное узенькое окошко и бил в массивное золотое распятие, висевшее на противоположной стене. Крест словно горел под ярким солнечным лучом, и Бэйлин прищурился, чтобы глаза его понемногу привыкли к ослепительному сиянию. Сноп света освещал пляшущие в воздухе пылинки, превращал их в подобие золотого тумана. Сквозь эту завесу гость мало-помалу разглядел узкое аскетичное ложе, покрытое знакомым, но уже изрядно полинявшим пурпурным одеялом. Он снова прищурился и перевел взор на фигуру человека, сидевшего на ложе. Его ниспадавшие на плечи волосы были темны, почти черны. Густая борода покрывала большую часть лица.

– Ну вот, друг мой, мы снова встретились, – радушно проговорил сидящий и улыбнулся. В темном обрамлении усов и бороды сверкнули белые зубы.

– Да, милорд, – отозвался Бэйлин, поклонившись.

Хозяин кельи молчал, вопросительно глядя на посетителя. Наконец, тот произнес:

– Абельгирт умер.

Бородач вздохнул и поднялся на ноги. Под его грубой рясой угадывались очертания фигуры: Мэлгон слегка похудел, но видно было, что он все еще достаточно силен и что его не покинула та хищная кошачья ловкость, которая делала короля опаснейшим противником в сражении. Крошечная комнатушка казалась для него слишком тесной.

– И он, конечно, до самой смерти считал меня трусом, – с горечью в голосе проговорил Мэлгон.

Бэйлин отвел взгляд. В свое время Абельгирт, владыка одного из прибрежных уделов, вместе с другими вождями высмеял Мэлгона за его набожность и преданность покойной жене. Но, в конце концов, почуяв близость смертного часа, он призвал к себе Бэйлина, велел разыскать короля и уговорить его покинуть монастырские стены и вернуться на престол.

– Абельгирт прислал меня к тебе... – Бэйлин замялся, внезапно ощутив необычное стеснение в груди. Столь многое зависело сейчас от того, что и как будет сказано, – и медь он не отличался ораторским искусством, – по крайней мере, когда речь шла о чем-то важном. Другое дело – посквернословить или рассказать какую-нибудь похабную историю, да, уж тут-то ему не было равных. Но сейчас... Как убедить этого человека покинуть добровольное заточение и снова вернуться к жизни?

– Пока был жив Абельгирт, твоему королевству ничто не угрожало, но теперь будущее Гвинедда в опасности, – продолжал Бэйлин. – Ты должен, как прежде, управлять страной. Больше некому.

– Но есть еще Элвин... и Мильгрит... и Роддери, наконец.

Посланник покачал головой:

– Все они недостаточно сильны. Вожди не станут объединяться с ними. Если ты не вернешься... с Гвинеддом будет покончено.

Мэлгон вздохнул. Все его тело напряглось, словно он собирался взвалить себе на плечи тяжелую ношу.

– Со мной... уже покончено. Я похоронил свои мечты вместе с Авророй... и Эврауком... и... – молвил он тихо, – ...с моим сыном.

– Но ты нам нужен, – прозвучал резкий ответ. – Нельзя думать только о спасении своей души, Мэлгон. Вспомни о людях, которые от тебя зависят, которые за тебя сражались. Как ты скажешь им, что тебе больше нет до них дела?

Бэйлин испугался собственного тона, но было поздно – он уже не мог остановиться. Чтобы придать своим словам больше убедительности, он решился пристыдить Мэлгона и даже вызвать его гнев. Может быть, хоть это заставит его, в конце концов, выбраться из трясины жалости к самому себе и вернуться на подобающее ему место. У посланника перехватило дыхание при виде того, как сверкнули голубые глаза Мэлгона: ведь от крутого нрава короля пострадало немало его приближенных.

Но вспышка гнева мгновенно угасла, словно пламя это задул какой-то неведомый ветер. Отшельник рассмеялся, и Бэйлин заметил, что зубы у него крепкие и белые, как прежде. Скудная монастырская пища и неподвижная жизнь не подорвали здоровье короля.

– Это я-то думаю только о своем спасении? – усмехнулся Мэлгон. – Кажется, все словно сговорились осыпать меня самыми нелепыми упреками. Братия утверждает, что я грешен и одержим дьяволом, что меня переполняют суетные мысли о мирском богатстве и жажда власти. Увы, пожалуй, они правы: я все-таки грешный, грешный человек. – Лицо его исказилось в презрительной усмешке. – Но как быть? Я не верю в то, что святость доступна простому местному, если только он окончательно не раздавит свою грешную плоть, истязая ее во славу Господа.

– Тогда почему бы не бросить все это? Тебе нечего здесь делать. Ты воин, ты король. Как можешь ты забыть о крови Канедага, что течет в твоих жилах?

– Это проклятая кровь! – Глубокий голос Мэлгона отразился от стен крошечной комнатушки. – Родственники мои погибли, сражаясь друг с другом, одержимые жаждой власти. Я думал, что смогу избежать этого проклятия, по спасения, как видно, нет. Погляди, что стало с моей сестрой Эсилт. Она предала меня, предала свой собственный народ – и все ради смутной цели стать королевой, – голос Мэлгона сорвался, – Когда умер мой сын, я воспринял это как знак того, что моему роду суждено угаснуть.

Бэйлин переступил с ноги на ногу. О Господи, дай ему силы прорвать тьму, которая, кажется, наполняет эту комнату. Вот уже семь лет прошло с тех пор, как королева Аврора умерла в родах вместе со своим первенцем. Неужели никогда не заживет эта рана? А может, король действительно прав, может, его семья проклята?

Ну, уж нет, решил про себя Бэйлин, он не сдастся так просто невидимому противнику, почти победившему Мэлгона. Он все еще в состоянии драться за своего монарха и выиграть эту битву. Вот только бы найти верное оружие, нужные слова...

Он окинул друга взглядом. Перед ним стоял красивый мужчина; в нем все еще оставалось много общего с тем молоденьким наследником гвинеддекого престола, которого Бэйлин знал много лет назад. Всегда быстро впадающий в гнев, Мэлгон, однако, готов был в самой, казалось бы, критической ситуации к неожиданному дружественному жесту. Такой же, как все прочие мальчишки, он превзошел своих сверстников в удальстве и храбрости. Глаза Бэйлина наполнились слезами. Он любил этого человека больше, чем кого-либо из друзей. Он протянул руку, положив ее на плечо Мэлгона.

– Ну, полно. Попытайся... пожалуйста, попытайся снова стать королем. Ты нужен нам.

В наступившей тишине оба прислушивались к доносившимся снаружи звукам внешнего мира, к воркованию вяхирей, свивших себе гнезда над их головами.

Мэлгон тяжко вздохнул. О да, он был многим обязан Бэйлину. Большую часть своей жизни этот сильный, честный воин оставался его преданным товарищем. Потерян счет битвам, в которых сражались они плечом к плечу. Друзья делились своими тайнами, даже женщинами, когда были помоложе. Но имелись меж ними узы надежнее, чем кровное родство. На руке Бэйлина, чуть ниже локтя, остался знак – напоминание о приходившей за Мэлгоном смерти. Много лет назад он заслонил короля от вражеской стрелы, сам подставившись под ее смертоносное жало. Старые воины верили, что если человек спас тебе жизнь в бою, то он имеет на тебя все права. Чего бы он ни потребовал, ты не можешь ему отказать. Бэйлин за все прошедшие годы еще ни о чем не просил короля.

Он ждал. Его карие глаза блестели от слез, и потому Мэлгон отвернулся.

Возведя очи к распятию, затворник в беззвучной молитве зашевелил губами. Затем обратился к посланнику:

– Пойди скажи настоятелю, что я уезжаю.

– Слава Богу, – шепнул Бэйлин и улыбнулся; лицо его осветилось счастьем, голос радостно зазвенел. – Я скажу им, этим глупым ханжам. И пусть только попробуют обвинить тебя и чем-нибудь, я напомню им, как они были счастливы все эти годы, пока побережье никто не беспокоил. Но однажды ирландские грабители придут вновь, и тогда святая братия порадуется, что король сам защищает их жизни вне стен обители, вместо того чтобы, прячась за этой оградой, молить Бога о спасении грешных душ.

Мэлгон тихонько рассмеялся, и Бэйлин подумал, что он за всю свою жизнь еще не слышал ничего столь же прекрасного, как этот смех.

Глава 1

Нарана нетерпеливо притопнула ногой, стоя на пороге маленькой палатки.

– Идем же, поторапливайся, я не могу ждать тебя тут целый день.

Поспешно отложив работу, Рианнон вышла к мачехе. Обе женщины быстро зашагали между палаток и грубо срубленных хижин летнего лагеря бригантов; шли, обходя собак и играющих среди построек детей. Когда они добрались до жилища ее отца, короля Фердика, Рианнон почувствовала, что совсем запыхалась и вспотела.

Нарана вошла внутрь, чтобы доложить мужу о приходе его дочери, которая тем временем дожидалась возле двери, ощущая, как бешено бьется ее сердце. Отец редко замечал ее присутствие и никогда не призывал к себе. Так что нынешнее приглашение было совершенно неожиданным.

Через минуту мачеха вернулась и кивнула ей, знаком позволяя войти. Рианнон переступила порог и увидела отца, сидящего в дальнем конце комнаты на троне, ножки которого утопали в расстеленной на полу косматой медвежьей шкуре. Фердик внимательно осматривал свой новый лук.

Возле трона лежали колчан со стрелами и доспехи. Под одеждой, богато расшитой нитями глубокого зеленого и кроваво-красного цветов, угадывалось сухопарое, сильное тело короля бригантов. Шею и запястья его отягощали бронзовые, с эмалевой росписью, украшения – знаки отличия настоящего воина. Глядя на этого мужчину в роскошном платье, с копной блестящих рыжих волос и точеными чертами лица, нельзя было усомниться в том, что перед вами истинный король.

Девушка осторожно приблизилась к отцу и, поклонившись, произнесла:

– Милорд...

Фердик выпрямился.

– Подойди поближе, Рианнон.

Она шагнула вперед, так что унизанные перстнями пальцы отца смогли ее коснуться, и застенчиво склонила, голову, уставившись на его пыльные кожаные сапоги. Фердик взялся за толстую рыжую косу дочери и провел по ней пальцами, будто ощупывая славно отточенный клинок.

– Я и не заметил, как ты превратилась в настоящую красавицу. – Глаза изучали очертания хрупкой, почти детской фигурки. – Должно быть, ты недурно сложена, хотя об этом трудно судить из-за твоего убогого наряда. – Он, нахмурившись, указал на блеклую, не по размеру широкую блузу. – Но у тебя, конечно, имеется что-нибудь более подобающее принцессе. Вот и изволь одеваться как следует.

Рианнон все еще не поднимала головы в надежде, что так отец не заметит румянца, воспламенившего ее щеки. Неужто он и впрямь не знает, что мачеха жалела для падчерицы новых платьев? Как же мало внимания уделяет он своим домашним, если не знает, что Нарана ненавидит ее.

Они немного помолчали. Фердик взял дочь двумя пальцами за подбородок. На краткий миг их взгляды встретились. Сине-зеленые прекрасные очи короля сверкнули холодно, испытующе.

Рианнон отвела глаза, чтобы не выдать своих печальных дум. Как бы ни ждала она прежде отцовского внимания, этот внезапный интерес к ее персоне не только не обрадовал, но даже огорчил ее.

Фердик отстранился от дочери.

– Ты все еще боишься мужчин, Рианнон?

Голос его звучал мягко, даже ласково. Девушка облизала сухие губы и с трудом выдавила:

– Нет, милорд.

Отец кивнул:

– Молодец Эсилт: уладила все, как и обещала.

При упоминании этого имени на принцессу сразу же нахлынули воспоминания. Высокая темноволосая женщина стала для нее настоящей матерью, не то, что злобная и безразличная Нарана. И хотя она никогда не жила вместе с бригантами, но частенько приходила навестить Рианнон или же приглашала ее к себе. Эсилт любила девочку и заботилась о ней. Более того, лишь одна она помогла ей залечить физические и душевные раны после той ужасной ночи два года назад, когда Алевенон изнасиловал ее.

– Это славно, что ты преодолела свои страхи, Рианнон. Ты теперь взрослая. Пришло время выходить замуж.

Мысли ее тотчас же перенеслись в настоящее, и Рианнон, наконец, с ужасом осознала, для чего ее вызвал к себе отец. Эсилт всегда предупреждала: как только Фердик найдет достаточно богатого и могущественного жениха, он выдаст свою дочь замуж. По-видимому, сегодня этот момент настал.

– Я долго думал о твоем будущем супруге, – промолвил он. – И решил, что тебе не пристало выходить за принца из нашего клана. Ты моя единственная дочь, и в наших обычаях наследовать по женской линии. Очень может статься, что один из твоих сыновей сам будет когда-нибудь правителем.

Рианнон озадаченно посмотрела на Фердика. Интересно, кому именно пришла в голову мысль использовать свадьбу дочери короля бригантов, чтобы не просто увеличить казну, но, возможно, сделать будущего внука Фердика владыкой над новыми территориями? Вряд ли такой план мог зародиться еще в чьей-либо голове, кроме его собственной.

Король поднялся с трона и принялся энергично расхаживать по комнате.

– Я нашел для тебя подходящую пару, – сказал он. – Правда, враги считают его слабым. Говорят даже, что время его прошло. Но я знаю лучше. Он великий полководец и мудрый правитель. Если кому и суждено объединить кимрские племена, так только этому человеку, которого прозвали Драконом Острова. Я направил в его новый замок посольство с предложением объединить наши народы. Через несколько дней рассчитываю получить ответ. – Фердик остановился и пристально посмотрел на дочь; его проницательные глаза безжалостно сверлили ее. – Я полагал, ты знаешь, что тебя ожидает в будущем, Рианнон. Тебе, наверное, интересно будет узнать, что Мэлгон Великий по праву считается красивым мужчиной, к тому же он неравнодушен к женскому полу. Его преданность первой жене была безгранична. После ее смерти он так переживал, что даже на несколько лет покинул свою державу.

Но Рианнон почти не слышала последние слова Фердика; ее поразило имя жениха.

– Мэлгон Великий? – выдохнула она. – Брат Эсилт?

– Ну, да. Они были очень похожи как внешне, так и характерами.

Голова у Рианнон пошла кругом. Эсилт часто рассказывала ей о своем родственнике, о том, как он красив, высок и величествен, о том, какой он храбрый и замечательный воин.

– О нет, я не могу, – вырвалось у нее. – Я не смогла бы выйти замуж за такого человека.

– Так ты что же, ослушаешься меня?

Фердик говорил спокойно, но в голосе его звучала угроза, Рианнон отступила на шаг и в испуге покачала головой:

– Нет, я хотела сказать... Я... просто не понимаю, почему он пожелал жениться на мне.

Выражение на лице ее отца изменилось: очевидно, он испытал облегчение.

– Я предложу ему такое приданое, против которого он не устоит. Мэлгон восстанавливает прежние границы своих владений. Ему нужны воины. Он не откажется от отряда бригантов.

Рианнон в ужасе уставилась на Фердика. О боги, помогите ей! Отец собирается подкупить этого человека, чтобы выдать ее замуж. Скорее всего Мэлгон не хочет жениться, но вынужден будет взять невесту как часть будущей сделки.

– Рианнон. – Фердик повысил голос. – Я думал, ты обрадуешься. Ведь я помню, как тебе нравилась Эсилт... Твое горе после ее смерти было чрезмерно. Я и не предполагал, что кто-нибудь может так полюбить эту старую сучку. Мэлгон – ближайший ее родственник. Так что тебе не трудно будет связать свою жизнь с таким человеком.

Жестокая, острая боль пронзила сердце Рианнон. Смерть Эсилт оставила в ее душе незаживающую рану, а бессердечные речи отца – они были как едкая соль. Прошлой весной он сообщил ей трагическую весть... как сообщают о неком казусе, словно кончина ее подруги была не более чем забавной сплетней. И когда принцесса рухнула на пол и разрыдалась у ног отца, Фердик лишь пожал плечами, заметив, что не видит причин так убиваться. Эсилт была уже немолода, сказал он, и начала терять женскую привлекательность. Он добавил также, что хотел бы и сам умереть, не дожив до старости и не утратив уважения своих подданных.

Рианнон подняла глаза. Отец смотрел на нее, ожидая ответа. Но что она могла сказать? Муж ей вовсе не был нужен, и особенности такой, которого принуждают на ней жениться. Но отцу бесполезно объяснять все это. Тем более что Фердик уже послал свои предложения Мэлгону, совершенно не побеспокоившись о согласии невесты. И вот он ждет от нее благодарности.

Принцесса растянула губы в принужденной улыбке:

– Для меня большая честь выйти замуж за Мэлгона Великого.

Фердик улыбнулся в ответ столь ослепительно, что Рианнон даже мысленно похвалила себя за ложь: ведь прежде ей ни разу не удавалось так угодить собственному отцу.

Но улыбка быстро исчезла с его лица, а вместе с нею и благорасположение. Он поднял руку, жестом давая понять, что отпускает дочь.

– Передай Наране, пусть велит сшить тебе новое платье, – крикнул он ей вдогонку. – Что-нибудь такое... чтобы получше были видны твои прелести.

Ни одна живая душа не остановила принцессу, стремительно бежавшую по занятому обычными заботами лагерю. Она заскочила в дом мачехи, прихватила там свой плащ и помчалась в прохладное зеленое убежище леса. Сейчас ей никого не хотелось встречать – не только постоянно насмехавшуюся над нею Нарану, но даже Буду, которая, правда, дружила с Рианнон, но теперь целиком увлеклась молоденькими солдатами и не находила времени для общения с подругой.

Принцесса, не останавливаясь, шла между деревьями и не обращала внимания ни на цеплявшиеся за одежду кусты ежевики, ни на грязь под ногами, в которой то и дело тонули ее туфли. Когда листва стала гуще, Рианнон подобрала подол и выбралась на поросшую мхом тропинку. Она миновала густые заросли, вышла к огромному дереву с полым стволом, нагнулась и юркнула в тесное пространство дупла. Очутившись в укрытии, она расслабилась. Здесь ей было уютно, словно белочке в родном гнезде. Она прислонилась спиной к стволу. Капля пота, стекая по лбу, щекотала кожу, прядь волос пала на щеку. Рианнон убрала ее и только теперь почувствовала, как унимается бешеное сердцебиение. Она закрыла глаза и задумалась. Ей хотелось стать частью этого дерева, навсегда раствориться в этом лесу. Дожди будут струиться по ее лицу, снег ляжет на веки, а она будет стоять неподвижно, беззвучно, умиротворенно.

Девушка снова открыла глаза и вздохнула. Всякая живая тварь, каждое растение питаются одной и той же жизненной силой – значит, должен быть способ превращения одного существа в другое. Ах, если бы только она владела искусством магии. Алевенон обещал научить ее колдовству, но, конечно, это был обман. Она не верила в то, что он действительно знает, как превратиться в дерево, или и нечто иное, или же побывать в стране духов. Все его чародейство было ложью, он просто хотел заставить других людей верить в свое могущество. А может быть, и нет никакого волшебства, с грустью подумала Рианнон. Может, нет вообще ничего, кроме этой сердечной боли, которую называют жизнью.

Как часто хотелось ей родиться каким-нибудь животным, а не человеком: лисицей или оленем, а может быть, даже белкой или мышью. У них все просто. Рождаются, взрослеют, приносят потомство и умирают, прожив всего несколько лет. И хотя смерть в лесу зачастую жестока, она не мучительна. По крайней мере, животные не терзаются душевной болью так, как люди.

И звери не заставляют друг друга страдать нарочно, как заставил страдать ее Алевенон. Ему нравилось причинять ей боль, и это было самое ужасное. Если бы он просто захотел разделить с ней ложе, она бы, возможно, согласилась по доброй воле. Ей рассказывали, сколь всемогуща магия физической любви, и к тому же она всегда была не прочь испытать новые ощущения. Но Алевенон нарочно обманул ее. Он выманил ученицу в лесную глушь и овладел ею, когда она была не готова и не желала этого. Страх и боль ее были неописуемы, а он наслаждался ее страхом и болью. Он утолял свою похоть страданиями жертвы, и чем громче она кричала, тем неистовее терзал он ее лоно.

Девушка стиснула зубы. То, что сделал с нею Алевенон, – несправедливо и жестоко, что бы там ни говорили. Нарана, например, заявила, что, будь Рианнон послушной дочерью, Алевенон просто не имел бы случая ее изнасиловать и что к этой беде привели только упрямое отшельничество падчерицы и ее непомерное любопытство к магии. Это тоже было несправедливо. Перед лицом отцовского безразличия и враждебности со стороны мачехи какой оставался выбор у бедняжки, если не удалиться под сень лесов и в собственные мечтания?

Много лет ей казалось, что она живет сразу в двух мирах: в холодном, исполненном одиночества доме Нараны и в живительном мире собственных грез. Изредка эти два мира соприкасались. Подчас, когда она старательно вышивала драконов, змей и волков на церемониальных одеждах своего отца, ей чудилось, что она просто изображает тот волшебный мир, который существовал в ее сознании. Еще будучи совсем маленькой девочкой, она почувствовала склонность к искусству вышивки и продолжала совершенствовать ловкость и умение своих пальцев до тех пор, покуда даже Нарана, хотя и с неохотой, но все же не признала ее талант. Глядя на свои швейные, а также ткацкие работы, мастерица испытывала чувство удовлетворения, которого лишена была во всем остальном.

Еще одним храмом ее души был лес. Сколько помнила себя Рианнон, всегда ее наполняло ощущение родственной связи с миром, раскинувшимся под кронами деревьев. Другие дети опасались лесных чудовищ и злых духов, а она чувствовала себя здесь в безопасности и проводила долгие часы среди зелени, слушая птичье пение и свивая призрачные нити своих грез. Любимыми ее фантазиями были мечты о превращении в птицу или зверя. Ей казалось, что, сделавшись диким животным, она избавится от тоски и разочарования, владевших ее духом.

Обнаружив интерес девушки к колдовству и превращениям, Алевенон с легкостью упросил ее пойти к нему в ученицы. Он действительно научил ее кое-чему: теперь она знала, какие травы помогают от лихорадки, а какие – от рези в животе, как пользовать людей с больными суставами; ей стали известны и многие другие знахарские премудрости. Однако колдун так и не посвятил Рианнон в святая святых своего искусства, сказал, что она еще не готова. Зато однажды он явился к ней ночью и пообещал показать настоящее чародейство, если она прямо сейчас последует за ним в лес.

Рианнон вздрогнула при этом воспоминании и крепко обхватила колени руками, будто укачивая самое себя в маленькой колыбели. Она должна забыть об этом. Все уже в прошлом. Алевенон изгнан навеки. Правда, Эсилт назвала Фердика трусом, потому что он не решился казнить колдуна и лишь прогнал его. Но тот человек был бардом, шаманом и целителем. А многие бриганты свято верили в то, что посвященные могут наслать такое проклятие, от которого все мужское население вымрет в страшных мучениях или же полностью утратит свою мужскую силу. И Рианнон не могла осуждать отца за излишнюю предосторожность.

Она вздохнула. Алевенон, конечно, ушел, но злой дух его никуда не делся. Случалось, что даже в самые яркие солнечные дни темная тень ложилась поперек ее дороги, и от этого перехватывало дыхание. Не важно, что она при этом делала или сколько народу было вокруг, – ее мгновенно бросало в жар, и сердце начинало бешено колотиться в груди. Чтобы унять эти странные ощущения, требовались иногда часы, однако и после того ужас не покидал ее еще несколько дней.

Но не один только страх преследовал Рианнон. Иногда ее переполнял гнев. В такие мгновения ей хотелось, чтобы Алевенон вернулся и снова попытался овладеть ее телом. Но только на этот раз у нее был бы нож, и тогда уже бывшая жертва заставила бы мучиться своего обидчика. Она почти физически ощущала, как острое лезвие одним махом отсекает его мерзкие мужские органы, как окровавленной рукой она забрасывает эту плоть подальше в лес.

Рианнон, конечно, понимала, насколько глупы ее мстительные фантазии. Алевенон ушел, он больше не сможет причинить ей боль, и для нее будет лучше преодолеть свое отвращение к мужчинам. Скоро ей предстоит выйти замуж, она станет женой короля, которого зовут Мэлгон Великий.

Это имя приводило ее в благоговейный трепет. Сколько она себя помнила, Эсилт не упускала случая поведать очередную историю о несчастном владыке южных земель, которого называли Драконом Острова. Эти рассказы всегда начинались так же, как и песни бардов, отчего казалось, будто слушаешь легенды о давно минувших временах, когда геройство и волшебство встречались на каждом шагу.

«Жил на свете великий король, – так начинала рассказчица. – Долгие годы он мудро и справедливо правил своей страной, пока не женился на злой женщине. Она была красавицей, но до предела самолюбивой и эгоистичной и восстановила короля против всех, кто раньше помогал ему. Она хотела его падения. Наконец злая королева умерла, но даже умирая, не рассталась со своими злодейскими замыслами. Она похитила волю короля, и он стал слишком слабым, чтобы править страной и заботиться о своем народе. Держава распалась, голод и страх воцарились на земле».

«Но у этой истории будет счастливый конец, – обещала Эсилт. – Однажды король снова женится. Его новая супруга будет доброй и хорошей, она заслужит его любовь и уважение и вернет ему былое могущество. Чувствуя ее поддержку, король обретет все, что некогда потерял, и станет миг сильнее, чем прежде. Когда-нибудь он будет править всей Британией, и для целого Острова настанет пора процветания».

Это была чудесная сказка, и маленькой девочке очень хотелось верить в ее счастливый конец. Лишь много времени спустя Эсилт дала королю имя, и еще позднее она призналась, что этот несчастный владыка – ее собственный повелитель, ее младший брат.

Рианнон встряхнула головой. Она и не думала, что может стать невестой такого могущественного человека. Сама она была маленькой, застенчивой и, как часто напоминала ей Нарана, слишком бледной. Действительно, большинство бригантских женщин были на целую голову выше Рианнон, а их пышные бюсты и бедра куда сильнее соблазняли мужчин, чем худенькое тело принцессы. Скорее всего, Мэлгон Великий будет разочарован. Он даже может потребовать дополнительных войск в качестве приданого за такую худосочную невесту. И тогда отец рассердится и станет обвинять во всем ее.

Эта мысль огорчила бедняжку. Она выросла здесь, в этих северных лесах, у нее есть определенное положение в отцовском племени. Как единственной дочери Фердика, принцессе, ей оказывались известные почести. По крайней мере, она обладала свободой. Покуда она не делала ничего, что вызвало бы гнев мачехи или неодобрение отца, она могла жить, как ей заблагорассудится.

А теперь придется покинуть родину и выйти замуж за чужестранца. Она расстанется со знакомыми ей густыми лесами и каменистыми пастбищами. Жизнь ее бесповоротно изменится. Рианнон знала, что жена имеет меньше прав, чем незамужняя женщина. Жена принадлежит своему мужу и считается его собственностью, почти как вещь. Позволит ли ей будущий супруг бродить по лесу и врачевать душу, уединяясь среди густой листвы?

Дурное предчувствие охватило Рианнон. Она поежилась. Неподалеку чирикнул зяблик, и девушка выглянула из своего укрытия. Невысоко над головой, на ветке, она увидела маленькую пичужку, которая самозабвенно и весело заливалась песней о прелестном и теплом весеннем деньке.

– Почему? – спросила птичку Рианнон, – почему жизнь так несправедлива? Почему я не могу быть так же свободна, как ты?

А птица продолжала петь. Принцесса снова прислонилась к мягкой, трухлявой древесине. «Насколько лучше быть лесной пичугой, чем женщиной, – подумала она, – женщиной, пойманной в силки честолюбивых замыслов собственного отца».

Глава 2

– Неприятель! – кричал на бегу худенький юноша, быстро приближаясь к упражнявшимся на тренировочной площадке воинам. Наконец он остановился перед темноволосым мужчиной, который возвышался над остальными почти на целую голову, быстро поклонился ему и судорожно сглотнул, прежде чем заговорить, – Их там трое, милорд. Элери говорит, они похожи на иностранцев.

Высокий человек удивленно приподнял брови:

– Иностранцы? И это все, что сказал Элери?

Мальчик смахнул струйку пота со своей грязной щеки.

– Я сам их видел. Они приближались по прибрежной дороге. Трое рыжих мужчин в ярких одеждах. Может быть, ирландцы?

Мэлгон Великий посмотрел сверху вниз на нетерпеливого гонца и покачал головой:

– Эти появляются с моря, а не верхом на лошадях по северной дороге. – Он перевел взгляд с мальчика на здоровенного широкоплечего воина, стоявшего рядом, – Что ты об этом думаешь, Бэйлин?

– По описанию похожи на бригантов, – отозвался богатырь и нахмурился. Его карие глаза выражали озабоченность, – Но что им могло здесь понадобиться? Уже много лет у нас с ними нет никаких отношений.