Было уже довольно поздно, камин почти догорел, и мы сидели и пили прекрасное темное спидиринское в одном из альковов главного зала.
      – Конечно, - рассуждал один из моих новых знакомых, - есть аферы, за которые никогда не возьмется уважающий себя мошенник, поскольку они стары, лишены блеска и безынтересны. Вспомним, например, про то, как одному туристу продали Понтийский мост.
      – Или, в моем родном мире, - отозвался я, - это были бы колонна Нельсона, Эйфелева башня, или Бруклинский мост. Банальное жульничество, в котором шика не больше, чем разводить публику в наперстки на ярмарке. Однако и здесь есть свои плюсы: ни один продавец Понтийского моста, не станет членом этого Клуба.
      – Неужели? - донеслось негромко из дальнего угла. - Как странно. Я считал, что именно продав Понтийский мост, я стал членом этого Клуба.
      Высокий джентльмен, сидевший в кресле в углу, был лыс и одет по самой последней моде. Он поднялся и подошел к нам. Он посасывал ломтик контрабандного фрукта руум и улыбался. Мне показалось, что он доволен тем эффектом, который произвели его слова. Он присел на диванную подушку.
      – Мы, кажется, не знакомы, - сказал он.
      Мои друзья - седовласая искусница Глоатис и скромный низкорослый плут Колпачок - представились. Представился и я.
      Его улыбка стала шире.
      – Я много о вас слышал, и знакомство с вами - большая честь. Можете звать меня Горностай.
      – Горностай? - удивилась Глоатис. - Единственный Горностай, которого я знаю, работал «воздушного змея» в Деране, но это было… наверное, лет сто, назад. Что это я? Наверно, вы выбрали себе имя в его честь.
      – Вы мудрая женщина, - ответил Горностай. - Конечно, вряд ли я могу быть им.
      Он наклонился вперед.
      – Так вы говорили о продаже Понтийского моста?
      – Именно.
      – И придерживаетесь мнения, что продать Понтийский мост - низкая забава, недостойная члена этого клуба? Возможно, вы правы. Давайте обсудим, из каких ингредиентов складывается качественная афера.
      Он начал загибать пальцы на левой руке.
      – Во-первых, афера должна заслуживать доверия. Во-вторых, она должна быть проста - чем она сложнее, тем больше вероятность ошибки. В-третьих, простак, ставший жертвой обмана, должен быть обработан таким образом, чтобы он и подумать не мог о том, чтобы обратиться к представителям закона. В-четвертых, основная движущая сила любой элегантной аферы - это человеческие жадность и тщеславие. Наконец, афера зиждется на доверии - на злоупотреблении им, если хотите.
      – Разумеется, - сказала Глоатис.
      – И при этом вы хотите сказать, что продажа Понтийского моста - или любого другого примечательного строения, которое вам не принадлежит - лишена всех этих характеристик. Господа, сударыня, позвольте мне рассказать вам мою историю.
      – Я прибыл в Понти несколько лет назад почти без гроша. У меня было всего тридцать золотых крон, а мне нужен был миллион. Зачем? Боюсь, это уже другая история. Я критически оценил свои возможности: у меня были деньги, изящная одежда, я бегло говорю на аристократической разновидности понтийского, и с гордостью замечу, что не лишен определенного блеска. И при этом я не мог придумать ровным счетом ничего, что помогло бы мне раздобыть деньги, которые я должен был иметь к тому моменту, когда они мне понадобятся. Мой блестящий, обычно полный самых невероятных идей ум, на этот раз словно бы отказался работать. Тогда, посчитав, что боги ниспошлют мне вдохновение, когда сочтут это нужным, я отправился на экскурсию по городу…
      Понти, свободный портовый город, лежит у подножия Рассветных гор, к югу и западу от них. Он вольно раскинулся по обе стороны Рассветного залива, прекрасной естественной гавани. Через залив перекинут мост из самоцветов и магии, построенный почти две тысячи лет назад. Когда его только собирались строить - да и потом, когда уже начали - над самой идеей посмеивались, поскольку с трудом верилось, что можно построить мост шириной почти в полмили, а если и можно, то вряд ли он долго простоит. Мост, однако, построили, и насмешники мгновенно превратились в восторженных поклонников и преисполнились гражданской гордости. Мост возвышался над Рассветным заливом и был прекрасен - он сиял, блестел и сверкал мириадами радуг под полуденным солнцем.
      Экскурсовод остановился у подножия моста.
      – Как вы можете видеть, дамы и господа, если подойдете поближе, мост полностью построен из драгоценных камней: рубинов, бриллиантов, сапфиров, изумрудов, хриолантов, карбункулов, и так далее - связанных прозрачным раствором, созданным магами-близнецами Хрольгаром и Хрильтфгуром на основе первичной магии. Самоцветы настоящие - можете не сомневаться - и были собраны со всех пяти концов света королем Эммидусом, который правил тогда в Понтии.
      Мальчик, стоявший в первых рядах группы, повернулся к матери и громко заявил:
      – Мы его в школе проходили. Его звали Эммидус Последний, потому что после него никого не было. И нам говорили…
      Экскурсовод без труда вклинился в его речь.
      – Молодой человек абсолютно прав. Король Эммидус разорил свой город и государство, скупая драгоценности, вследствие чего его место занял наш правящий и поныне Благодетельный Анклав.
      Мать молча крутила пареньку ухо, что немало веселило экскурсовода.
      – Уверен, вам приходилось слышать, как ловкие мошенники все время пытаются облапошить туристов, рассказывая им, что представляют Благодетельный Анклав и, как владельцы моста, имеют право продать его. Получив солидный задаток, они исчезают без следа. Чтобы внести полную ясность, - добавил он, как обычно пять раз на дню, - мост без всяких сомнений не продается.
      И все усмехнулись - и он, и туристы. Эта хорошо отрепетированная острота всегда вызывала смех.
      Группа двинулась на мост. Только мальчик, потиравший ухо, заметил, что один из туристов - высокий лысый мужчина - отстал. Он стоял перед мостом, погруженный в раздумье. Мальчик хотел было сказать, чтобы его подождали, но у него болело ухо, и он промолчал.
      Человек перед мостом вдруг улыбнулся.
      – Не продается, говорите? - сказал он вслух.
      А потом повернулся и направился обратно в город.
      Картус и Аатия играли в игру, похожую на теннис. В нее полагалось играть большими ракетками с толстыми струнами, которыми, вместо мячиков, били по инкрустированным самоцветами черепам. Гулкие звуки черепов, удачно пойманных на ракетку, их неторопливый полет по крутой дуге через весь мощенный мрамором двор доставлял игрокам немалое удовольствие. Эти черепа никогда не принадлежали людям; их добыли, ценой многих жизней и существенных средств, из тел демонов, обитающих в горах, и впоследствии инкрустировали драгоценностями (изумруды и прекрасные рубины в филигранной серебряной оправе вставили в глазницы и по краю челюсти) в мастерских Картуса.
      Настал черед Картуса подавать.
      Он нагнулся за следующим черепом, взял верхний из горки таких же, поднял его к глазам и с наслаждением оглядел искусную работу, игру света, пронизывавшего самоцветы, если череп повернуть под правильным углом, заставлявшего их сиять изнутри. Он мог точно сказать, сколько стоит каждый камень, и где он был добыт - может быть, даже шахту, в которой его нашли. Сами черепа тоже были прекрасны: кость отливала перламутром и была тонкой и полупрозрачной. Каждый из них обошелся дороже, чем все камни, врезанные в изящный костный лик. Народ демонов был на грани уничтожения, и пополнять запас черепов становилось все труднее.
      Он отправил череп в полет над сеткой. Аатиа умело отбила его, ему пришлось бежать, чтобы парировать ее удар (его шаги эхом разносились над холодным мрамором пола) и - понк! - отправить череп обратно.
      Она почти успела. Почти, но не совсем: череп скользнул мимо ее ракетки, упал, и лишь в дюйме над каменным полом он остановился, чуть покачиваясь, словно на волнах или в магнитном поле.
      Здесь, конечно, сработало волшебство, за которое Картус очень дорого заплатил. Но он мог себе это позволить.
      – Мне очко, сударыня, - сказал он, низко поклонившись.
      Аатия - его спутница во всем, кроме любви - ничего не сказала. Ее глаза сверкнули, как две льдинки, или как драгоценные камни - единственное, что она любила. Картус и Аатия, торговцы самоцветами. Они были странной парой.
      Позади Картуса кто-то вежливо кашлянул. Он обернулся, и посмотрел на раба в белой тунике, протягивавшего ему свиток пергамента.
      – Что это? - спросил Картус. Он вытер пот с лица тыльной стороной руки.
      – Послание, господин. Человек, оставивший его, сказал, что это срочно.
      Картус издал звук, похожий на хрюканье.
      – От кого?
      – Я не вскрывал его. Мне было сказано, что оно предназначено только для вас и леди Аатии, больше ни для кого.
      Картус глядел на свиток, но, похоже, брать его не собирался. Он был крупным мужчиной с мясистым, неизменно озабоченным лицом, увенчанным редеющей рыжеватой шевелюрой. Его конкуренты - а их было немало, поскольку Понти с течением лет стал центром оптовой торговли драгоценностями - успели понять, что выражение его лица не имело отношения к тому, что творится у него в голове. Понять это им удалось по большей части из собственного, весьма разорительного, опыта.
      – Возьми письмо, Картус, - сказала Аатия, но, увидев, что он стоит неподвижно, она обошла сетку и выдернула свиток из пальцев раба.
      – Уйди.
      Босые ноги раба беззвучно ступали по холодному мрамору.
      Аатия вскрыла печать, достав стилет из рукава, и развернула свиток. Она пробежала текст глазами раз, другой, и принялась читать медленно. Она присвистнула.
      – Смотри-ка…
      Картус взял свиток и прочел письмо.
      – Я… я даже не знаю, - сказал он высоким, обиженным голосом. Он рассеянно потер ракеткой маленький крестообразный шрам на правой щеке. Медальон на его шее, подтверждающий, что он - член Высокого Совета Понтийской гильдии ювелиров, на секунду прилип к потной груди, потом вновь качнулся.
      – Что скажешь, цветочек мой?
      – Я тебе не цветочек.
      – Конечно, нет, сударыня.
      – Уже лучше, Картус. Из тебя еще может получиться настоящий гражданин. Во-первых: имя, конечно, ненастоящее. «Глю Кролл», тоже мне! В Понти больше мужчин по имени Глю Кролл, чем алмазов у тебя на складе. Адрес - по всей видимости, контора, арендованная в Подгорье. На печати не было отпечатка кольца. Похоже, он из кожи вон лез, чтобы его нельзя было найти.
      – Это понятно. Но что это за «коммерческое предложение», о котором он пишет? И если в этом, по его словам, заинтересован Благодетельный Анклав, почему он требует соблюдения тайны?
      Она пожала плечами.
      – Когда это Благодетельный Анклав чурался секретов? Кроме того, если читать между строк, понятно, что речь идет о больших деньгах.
      Картус молчал. Он нагнулся к горке черепов, прислонил к ней ракетку и положил свиток рядом. Он выбрал череп побольше и нежно провел по его гладкой поверхности короткими толстыми пальцами.
      – Знаешь, - сказал он, словно обращаясь к черепу, - для меня это шанс потеснить этих кровососов из Высокого Совета Гильдии. Этих гнилокровых высокородных недоумков.
      – В тебе говорит сын раба, - отозвалась Аатия. - Если бы я за тебя не поручилась, ты никогда не стал бы членом Совета.
      – Да иди ты.
      На его лице застыло выражение озабоченности, что не означало ровным счетом ничего.
      – Я им всем покажу. Я им еще покажу! Вот увидишь…
      Он взвесил череп на ладони, словно оценивая его, подсчитывая цену кости, самоцветов, филигранного серебра, упиваясь его дороговизной. Потом он повернулся, удивительно быстро для столь крупного мужчины, и швырнул череп со всей силы, целясь в колонну далеко за границей поля. Череп, казалось, висел в воздухе вечно, а затем, болезненно медленно, ударился о столб и разбился на тысячи кусочков. Мелодичный, почти музыкальный звук, разнесшийся по залу, был болезненно прекрасен.
      – Пойду переоденусь, и повидаюсь с этим Глю Кроллом, - пробормотал Картус.
      Он вышел из зала, захватив свиток с собой. Аатиа смотрела ему вслед, а потом хлопнула в ладоши, подзывая раба, чтобы тот прибрался.
 
      Пещеры, которые, словно соты, пронизывают горную толщу к северу от Рассветного залива, уходят в сам залив, в море, под мост, и зовутся Подгорьем. Картус оставил одежду у дверей, отдав ее рабу, и спустился по узкой, вырубленной в камне, лестнице. По коже пробежала непроизвольная дрожь, когда он вошел в воду (ее, чтобы удовлетворить вкусы благородных посетителей, подогревали почти до температуры тела, но после полуденной жары она казалась холодной) и поплыл по коридору в общий зал. Свет ламп отражался от воды и плясал на стенах. Посреди зала, на больших плавучих помостах, изукрашенных искусной резьбой и изображавших птиц и рыб, возлежали четверо мужчин и две женщины.
      Картус подплыл к пустому плоту - дельфину - и вскарабкался на него. Как и остальные, он был обнажен, если не считать медальона Высокого Совета Гильдии ювелиров. И все члены Совета, кроме одного, были здесь.
      – Где президент? - спросил он остальных.
      Худая, как скелет, обтянутый безупречно белой кожей, женщина указала на дверь одного из кабинетов. Потом она зевнула и потянулась, легко повернувшись всем телом и затем беззвучно соскользнув со своего плота - сделанного в форме лебедя - в темную воду. Картус завидовал ей и ненавидел ее: она была обучена нырять двенадцатью так называемыми «благородными способами». И он знал, что сколько был лет он ни тренировался, он никогда не сможет повторить это движение.
      – Изнеженная шлюха, - пробормотал он себе под нос.
      Все равно он был доволен, что все остальные члены Совета здесь, и пытался догадаться, знает ли кто-нибудь из них больше него самого.
      Сзади послышался всплеск, и он обернулся. Уоммет, президент Совета, держался за плот Картуса. Они поклонились друг другу, затем Уоммет (горбатый карлик, чей несчетное число раз «пра»-прадед некогда сделал себе состояние, подыскивая для короля Эммидуса камни, разорившие Понтию, и заложив тем самым основание для двухтысячелетного правления Благодетельного Анклава) сказал:
      – Вы следующий, мессир Картус. По коридору, и налево. Первая дверь.
      Остальные члены совета уставились на Картуса со своих плотов без всякого выражения. Они были высокородными понтийцами, и умело скрывали зависть и раздражение по поводу того, что Картуса пригласили раньше их, но им не удалось скрыть свои чувства настолько хорошо, как им казалось; и в глубине души Картус усмехнулся.
      Он подавил желание спросить карлика, зачем их пригласили сюда, и соскользнул с плота. От подогретой морской воды начало саднить глаза.
      В комнату, в которой ждал Грю Кролл, вели несколько каменных ступеней. Там было сухо и темно. На столе в середине комнаты неровно, дымя, горела лампа. На стуле висел халат, и Картус набросил его. Не входя в круг света от лампы, поодаль от стола стоял мужчина, но даже в полутьме Картус смог разглядеть, что он высок и абсолютно лыс.
      – Доброго вам дня, - в голосе мужчины слышалось хорошее образование.
      – И вашему дому и роду, - ответил Картус.
      – Присаживайтесь, прошу вас. Как вы, несомненно, поняли из того письма, которое я вам послал, я представляю Благодетельный Анклав. Прежде, чем мы продолжим, я должен попросить вас прочесть и подписать вот это обязательство хранить молчание о нашей беседе. Не торопитесь.
      Он подвинул к Картусу лист бумаги, лежавший на столе. Это был всеобъемлющий документ, обязывающий Картуса молчать обо всем, что будет обсуждаться, под страхом «крайнего неудовольствия» Благодетельного Анклава - что было вежливым эвфемизмом смертной казни. Картус прочел документ дважды.
      – Здесь… нет ничего противозаконного?
      – Сударь! - в голосе прозвучали нотки возмущения.
      Картус пожал плечами и расписался. Бумага исчезла из его пальцев и скрылась в ларце на дальнем конце стола.
      – Отлично. Перейдем к делу. Хотите чего-нибудь выпить? Закурить? Вдохнуть? Нет? Очень хорошо.
      Молчание.
      – Как вы, наверно, уже догадались, меня зовут не Глю Кролл. Я младший администратор Благодетельного Анклава.
      Картус крякнул себе под нос, убедившись, что его подозрения подтвердились, и почесал ухо.
      – Мессир Картус, что вам известно о Понтийском мосте?
      – То же, что и всем. Национальное достояние. Городская достопримечательность. Производит большое впечатление, если вам, конечно, нравятся такие вещи. Построен из самоцветов и магии. Не все камни высшего качества, хотя опора моста венчается розовым алмазом величиной с детский кулак, по слухам, безупречным…
      – Замечательно. Вам приходилось слышать термин «период полураспада магии»?
      Такого термина Картус не знал. Во всяком случае, не помнил.
      – Слышать, конечно, приходилось, - сказал он, - но сам я не волшебник, так что…
      – Период полураспада магии, мессир, это нигромантический термин, означающий срок, в течение которого существует магия, сотворенная магом, колдуном, ведьмой, или иным волшебником, после его или ее смерти. Заклинания и тому подобные фокусы простой деревенской ведьмы нередко исчезают бесследно в момент ее смерти. На другом конце шкалы мы наблюдаем такие феномены, как Змееморье, в водах которого до сих пор резвятся и наслаждаются жизнью чисто магические морские змии, хотя прошло уже девять тысяч лет с момента казни Килимвай Ла, создавшего их.
      – А, ну да. Да, конечно, это я знаю.
      – Отлично. Тогда вы поймете, насколько важно то, что я собираюсь вам сообщить. Дело в том, что по мнению мудрейших из наших естествоиспытателей, период полураспада Понтийского моста составляет немногим более двух тысяч лет. Скоро, мессир, возможно, очень скоро он начнет осыпаться и рухнет.
      Толстяк-ювелир ахнул.
      – Ужасно! Если это станет известно…
      Он замолчал, прикидывая возможные последствия.
      – Именно. Начнется паника. Волнения. Беспорядки. Нельзя допускать, чтобы об этом кто-нибудь узнал до того, как мы подготовимся, именно поэтому мы встречаемся тайно.
      – Пожалуй, я все же чего-нибудь выпью, - сказал Картус.
      – Разумно.
      Его благородный лысый собеседник открыл хрустальный графин и налил в кубок прозрачногоголубого вина. Он подвинул его Картусу через стол и продолжал:
      – Любой ювелир - а тех, кто способен справиться с такими поставками, в Понти только семеро, и еще, возможно, двое за его пределами - которому будет выдана лицензия на снос моста и использование материалов, из которых он построен, возместит расходы на оплату лицензии только за счет рекламы, даже не учитывая стоимости самих камней. Мне поручено обсудить эту сделку с наиболее авторитетными ювелирами, которые занимаются оптовой торговлей драгоценностями. Благодетельный Анклав имеет ряд соображений на этот счет. Как нетрудно представить, если все камни появятся на рынках Понти сразу, они вскоре потеряют какую-либо ценность. В обмен на передачу моста в полную собственность, он должен будет построить под ним подпорки и, по мере его разрушения, он - или она - получат камни, обязуясь не продавать более полпроцента их в стенах города. Вы, как старший партнер в компании «Картус и Аатия», включены в список людей, с которыми мне поручено обсудить этот вопрос.
      Ювелир покачал головой. В столь выгодное предложение - если, конечно, удастся заключить сделку - верилось с трудом.
      – Это все? - спросил он. Голос его был ровен, и ничем не выдавал интереса.
      – Я всего лишь смиренный служитель Анклава, - сказал лысый господин. - Его члены, со своей стороны, тоже намерены получить прибыль от этой сделки. Участники тендера, то есть каждый, подаст заявку Благодетельному Анклаву. Заявки буду собирать я. Ювелирами запрещено обсуждать что-либо между собой. Благодетельный Анклав выберет из всех предложений лучшее. Затем, на официальном открытом заседании будет объявлен победитель и тогда - и только тогда - он должен будет внести соответствующую сумму в городскую казну. Насколько я понимаю, просители могут рассчитывать на успех, если в заявке будет предлагаться построить новый мост (по-видимому, из значительно менее экзотического материала) и оплатить паромную переправу для горожан на время строительства.
      – Понятно.
      С высоты своего роста чиновник молча смотрел на Картуса. Ювелиру показалось, что жесткий взгляд проникает ему прямо в душу.
      – У вас ровно пять дней на то, чтобы подать заявку, Картус. Позвольте мне предупредить вас кое о чем. Во-первых, если обнаружатся признаки сговора между кем угодно из вас, ювелиров, Анклав будет крайне недоволен. Во-вторых, если кто-нибудь узнает об усталости заклинания, мы не будем тратить время на то, чтобы выяснить, у кого из ювелиров слишком длинный язык. Состав Высокого Совета Гильдии ювелиров Понти будет обновлен, а ваши предприятия будут конфискованы в пользу города. Возможно, они составят призовой фонд следующих Осенних игр. Понятно ли я выражаюсь?
      Голос Картуса с трудом вырвался из пересохшей гортани.
      – Да.
      – Тогда вы свободны. Помните, заявки будут обсуждаться через пять дней. Попросите следующего.
      Картус, словно во сне, вышел из комнаты, прохрипел «Теперь вы» следующему члену Совету, чей плот был ближе, и, выйдя на улицу, облегченно вдохнул пронизанный солнцем чистый воздух. Высоко над ним сияли, сверкали и переливались арки драгоценного моста, ничуть не потускневшие за две тысячи лет с момента его создания.
      Он прищурился: ему показалось, или камни действительно были уже не такие яркие? Опоры не такие прочные, и весь великолепный мост - уже не такой изумительный? Неужели ощущение вечности, которое всегда обволакивало мост, начало блекнуть?
      Картус попытался подсчитать стоимость моста, сначала по весу составляющих его каменй, потом по объему. Он представил себе, как будет относиться к нему Аатия, когда он подарит ей розовый алмаз с вершины моста, и как Высокому Совету придется перестать считать его внезапно разбогатевшим выскочкой, вот уж нет, только не его - человека, купившего Понтийский мост.
      Им всем придется относиться к нему с большим уважением. Значительно большим.
 
      Человек, назвавшийся Глю Кроллом, принял всех торговцев самоцветами. Все они приняли известие об усталости заклинания, связывающего Понтийский мост, по-разному: кто-то пришел в ужас, кто-то расхохотался, кто-то опечалился. Однако каждый из них, скрывшись за завесой насмешки или отчаяния, принялся подсчитывать доходы, составлять сметы, взвешивать шансы участников, вызывать шпионов, засланных к конкурентам.
      Картус ничего никому не сказал, даже своей возлюбленной, недоступной Аатии. Он заперся в кабинете и принялся составлять заявку. Он рвал свои записи и писал их снова. Остальные ювелиры занимались тем же.
 
      Огонь в камине догорел, и только редкие угли под крошевом седого пепла светились в полумгле зала в Клубе мошенников, и восход уже тронул ночное небо серебром. Глоатис, Колпачок и я всю ночь слушали человека, назвавшегося Горностаем. Закончив свой рассказ, он откинулся на подушки и усмехнулся.
      – Вот и все, друзья мои, - сказал он. - Идеальная афера, а?
      Я посмотрел на Глоатис и Колпачка, и с облегчением увидел, что поняли они, похоже, не больше моего.
      – Прошу прощения, - начал Колпачок, - но я не вижу…
      – Ах, вы не видите? А вы, Глоатис? Вы видите? Или у вас что-то со зрением?
      Глоатис была серьезна. Она сказала:
      – Что ж, по всей видимости, вы убедили их, что вы - представитель Анклава. И это неплохая идея - дать им увидеть друг друга перед тем, как принять их. Но я не вижу, в чем здесь ваша выгода. Вы сказали, вам нужен был миллион. Никто из них не собирается ничего вам платить. Они ждут объявления о конкурсе, которого никогда ни будет, и только потом собираются внести деньги в казну.
      – Вы рассуждаете так, как рассуждал бы типичный простофиля, - заявил Горностай. Он посмотрел на меня и поднял бровь. Я покачал головой.
      – И вы называете себя мошенниками?
      Колпачок в отчаянии всплеснул руками.
      – Я просто не вижу, где деньги! Вы потратили тридцать монет на то, чтобы снять контору и разослать письма. Вы сказали им, что работаете по поручению Анклава, и платить они будут Анклаву…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.