– Да, думаю, мне понравится эта игра. Так какой она будет? Игра в загадки? Состязание в смекалке? Или в мастерстве?
      – Разведывательная игра, – предложила Коралайн. – Игра в поиск вещей.
      – И что ты собираешься искать в этой игре «спрячь-найди», Коралайн Джонс?
      Коралайн растерялась. Но вдруг выпалила:
      – Моих родителей. И души всех детей за зеркалом.
      В ответ другая мать торжествующе улыбнулась, и Коралайн усомнилась в правильности выбора. Впрочем, теперь поздно было что-то менять.
      – По рукам, – сказала другая мама. – А теперь, дорогая моя, съешь свой завтрак. Не бойся, он не отравлен.
      Коралайн посмотрела на аппетитный завтрак, презирая себя за то, что так легко сдается; но ведь есть так хотелось!
      – Где гарантия, что ты сдержишь слово? – спросила она.
      – Я клянусь, – ответила другая мама. – Клянусь могилой собственной матери.
      – А у нее есть могила? – уточнила Коралайн.
      – О, да! – заверила другая мама. – Я собственноручно ее туда запихнула. А когда обнаружила, что мамаша пытается выбраться, засунула в могилу обратно.
      – Поклянись чем-нибудь другим. Чтобы я знала, что ты не обманешь.
      – Моей правой рукой, – уступила собеседница, поднимая вверх предмет клятвы. Она медленно пошевелила пальцами, демонстрируя ногти, сильно смахивающие на когти. – Клянусь правой рукой.
      Коралайн пожала плечами.
      – Ладно. По рукам.
      Она принялась за завтрак, пытаясь не проглотить всё разом. Оказывается, она проголодалась сильнее, чем думала.
      Пока Коралайн ела, другая мать не сводила с нее глаз. Трудно сказать, что выражали ее угольные глаза-пуговицы, но Коралайн решила, что она тоже выглядит изголодавшейся.
      Коралайн выпила апельсиновый сок, но так и не смогла прикоснуться к чашке с шоколадом, хотя знала, что наверняка он бы ей понравился.
      – И откуда мне начинать искать? – спросила она.
      – Откуда пожелаешь, – ответила другая мама безразличным голосом.
      Коралайн посмотрела на нее и крепко задумалась. И, наконец, решила, что нет смысла обыскивать сад и лужайки: они были ненастоящими, их не существовало. В мире другой мамы не было ни заброшенного теннисного корта, ни бездонного колодца. Все, что было здесь настоящим – лишь сам дом.
      Она оглядела кухню. Открыла духовку, заглянула в морозилку, пошарила в салатном отделении холодильника. Другая мама всюду следовала за ней, поглядывая на Коралайн с угадывающейся в уголках рта самодовольной ухмылочкой.
      – И все-таки, какой величины душа? – спросила ее Коралайн.
      Другая мать села за кухонный стол, прислонясь спиной к стене, и ничего не ответила. Щелкнула только по зубам своим длинным, покрытым бордовым лаком ногтем, а потом тихонько застучала пальцем по глянцевой поверхности пуговичных глаз: «тук-тук-тук».
      – Прекрасно! – заявила Коралайн. – Можешь не говорить. Мне все равно. Не имеет значения, поможешь ты мне или нет. Всем и так известно, что души имеют величину пляжного мяча.
      Она надеялась, что другая мама скажет что-нибудь вроде «Что за чушь, душа величиной со зрелую луковицу», или «размером с чемодан», ну, или «с дедушкины часы»; но другая мать лишь промолчала, не прекращая тукать по глазу ногтем с постоянством и непреклонностью капающей из крана воды. И вдруг Коралайн обнаружила, что это и есть звук падающих капель: она осталась в кухне одна.
      Коралайн пробрала дрожь. Она предпочитала знать местоположение ненастоящей матери, ведь если той нигде нет, значит, она где-то в другом месте. И потом, всегда легче бояться кого-то, кого не видишь. Коралайн сунула руки в карманы, и пальцы сомкнулись вокруг обнадеживающего дырявого камня. Она достала его, вытянула перед собой, словно держала в руке пистолет, – и вышла в прихожую.
      Тишину нарушало лишь мерное капанье воды.
      Она посмотрела в зеркало на противоположной стене прихожей. На какое-то мгновение его поверхность затуманилась, и Коралайн показалось, что в нем появились чьи-то лица, неясные и бесформенные; а потом лица исчезли, и в зеркале никого больше не осталось, кроме слишком маленькой для своего возраста девочки, которая держала в руке нечто, напоминающее мягко сияющий зеленый уголек.
      Коралайн в изумлении опустила взгляд на ладонь: там по-прежнему лежал дырявый булыжник, непримечательный коричневый камешек!
      И снова перевела взгляд на зеркало, в котором камешек превратился в мерцающий изумруд. Из отражения камня протянулась зеленая нить, ведущая в комнату Коралайн.
      – Хмм... – сказала Коралайн.
      И отправилась в свою спальню. При ее появлении игрушки возбужденно запорхали, словно были безумно рады ее видеть, а из коробки, приветствуя ее, выкатился маленький танк, проехавшись по другим игрушкам. Из коробки танк выпал, неудачно перевернувшись, и лежал на полу, неистово перебирая гудящими гусеницами, как жук, приземлившийся кверху брюшком, пока Коралайн его не перевернула. Смущенный танк убрался под кровать.
      Коралайн осмотрела комнату.
      Она заглянула в шкафы и комоды. Затем взяла коробку с игрушками за край и высыпала их все на ковер, где они принялись ворчать и расправляться, неуклюже разбредаясь по полу. Через комнату прокатился серый стеклянный шарик и стукнулся о стену. Ни одна игрушка даже отдаленно не напоминала душу. Коралайн подняла и внимательно рассмотрела серебряный браслет, увешанный амулетами в виде зверушек, бегущих друг за другом по периметру браслета – лиса, которой не суждено догнать кролика, медведь, который никогда не настигнет лису.
      Она разжала ладонь и в безрезультатной надежде на подсказку глянула на свой дырявый камень. Большинство игрушек из ящика успели уползти под кровать, осталось лишь несколько безделушек (зеленый пластмассовый солдатик, стеклянный шарик, броский розовый йо-йо и прочие мелочи), которые всегда можно найти на дне ящиков с игрушками в любом из миров: забытые вещи, наскучившие и брошенные.
      Коралайн уже хотела пойти искать где-нибудь в другом месте. Но вдруг вспомнила голос во тьме – тихий и шепчущий – и вспомнила, что он ей велел. Она подняла камень с дыркой, поднесла к правому глазу, закрыла левый и посмотрела в отверстие камня.
      Сквозь камень мир виделся бесцветным и блеклым, как рисунок простым карандашом. Всё в нем было серое; впрочем, нет, не всё! На полу что-то мерцало – какой-то предмет цвета тлеющих углей в камине детской комнаты, цвета красно-апельсиновых тюльпанов, покачивающих венчиками под майским солнцем. Коралайн протянула левую руку, опасаясь, что мерцание исчезнет, если она отведет взгляд, и нащупала пылающий цветами предмет.
      Пальцы ее наткнулись на что-то гладкое и прохладное. Она схватила предмет, убрала дырявый камень и посмотрела на находку. Серый стеклянный шарик со дна ящика для игрушек, тусклый на фоне ее розовой ладошки. Коралайн поднесла камень к глазу и снова взглянула на шарик сквозь дырку. И вновь безделушка вспыхнула и замерцала алым пламенем.
      Голос в ее голове тихо зашептал: «Я начинаю припоминать, леди, что когда-то определенно был мальчиком; я над этим еще размышляю. Но ты должна торопиться! Тебе нужно найти еще двоих из нас, а эта ведьма уже вне себя оттого, что ты меня отыскала».
      «Если я собираюсь продолжать, – подумала Коралайн, – то уж никак не в ее одежках!» Она снова переоделась в свою пижаму, свой халат и свои тапочки, оставив на кровати аккуратно сложенный серый свитер и черные джинсы, а оранжевые ботинки пристроив рядом с ящиком для игрушек.
      Затем опустила стеклянный шарик в карман халата и вышла в прихожую.
      Прямо в лицо полетели невидимые жесткие песчинки, влекомые ураганным ветром. Коралайн прикрыла глаза и двинулась вперед.
      Песок стал жалить сильнее, и каждый шаг давался все трудней, словно она шла навстречу бурану в ветреную погоду. Навстречу бурану, грозному и ледяному.
      Коралайн отступила на шаг назад.
      – О, не останавливайся! – зашептал над ухом призрачный голос. – Ведьма разозлилась!
      Она снова шагнула в прихожую, столкнувшись с новым порывом ветра, жалящего щеки острыми как стекло, невидимыми песчинками.
      – Играй честно! – прокричала Коралайн ветру.
      Ответа не было, но ветрище, недовольно дунув разок, унялся и затих. Проходя мимо кухни, Коралайн услышала в неожиданной тишине капанье воды из протекающего крана: а может, это ее другая мать стучала в нетерпении по столешнице своим длинным ногтем. Коралайн едва сдержалась, чтобы не заглянуть.
      Она в пару шагов оказалась у двери, вышла, спустилась по ступеням и стала обходить дом, пока не оказалась у двери других мисс Свинк и мисс Форсибл. Фонарики на этот раз мигали практически беспорядочно, складываясь в непонятные Коралайн слова. Дверь оказалась закрытой. Коралайн испугалась, что та и вовсе заперта, и навалилась изо всех сил. Дверь словно заклинило, но неожиданно она поддалась, и Коралайн, споткнувшись, ввалилась в темное помещение.
      Она сжала в кулаке свой дырявый камень и шагнула во мрак, полагая, что находится в отделенной занавесом передней, но впереди ничего не оказалось. Повсюду царила темнота. Театр был пуст. Коралайн осторожно двинулась вперед. Наверху вдруг зашелестело, и, вглядываясь в беспросветный мрак над головой, она обо что-то споткнулась. Коралайн нагнулась, нащупала фонарь и включила, обводя лучом все помещение.
      Театр был покинут и заброшен. Сломанные кресла валялись на полу; густая паутина свешивалась со стен, прохудившейся сцены и полуистлевшего бархатного занавеса.
      Что-то снова зашелестело. Коралайн направила луч света на полоток. Там примостились какие-то безволосые студенистые создания. И она поняла, что когда-то, должно быть, у них были лица, и возможно даже, в прошлом эти твари были собаками; но ни один пес не носит крыльев, как летучая мышь, и не может, как паук, свешиваться вниз головой.
      Свет переполошил странных созданий, и одно из них взлетело, тяжело хлопая крыльями в пыльном воздухе. Коралайн отпрянула, когда оно пролетало мимо. Создание, между тем, долетело до противоположной стены и принялось вверх тормашками карабкаться на насест летучих собак под потолком.
      Коралайн поднесла камешек к глазу и осмотрела сквозь него комнату в поисках чего-нибудь светящегося или блестящего – свидетельства того, что здесь спрятана еще одна душа. Луч фонаря, который она водила из стороны в сторону, из-за пыли казался почти непрозрачным.
      На черной стене за покосившейся сценой определенно что-то было. Что-то серовато-белое, размером почти в два раза больше самой Коралайн, прилепившееся к стене как большой слизняк. Она сделала глубокий вдох и сказала себе: «Я не боюсь! Я вовсе не трусиха!» Так и не убедив себя, она, тем не менее, вскарабкалась на старую сцену, кроша пальцами прогнившее дерево.
      Приблизившись к штуковине на стене, Коралайн поняла, что видит нечто похожее на кокон, вроде тех, в которые пауки откладывают яйца. Кокон подергивался в свете фонаря, а внутри обнаружилось существо смахивающее на человека, у которого две головы и вдвое больше рук и ног, чем положено.
      Существо казалось жутко бесформенным и недоделанным, словно кто-то соединил двух пластилиновых человечков, расплющив и смяв их вместе.
      Коралайн медлила. Ей вовсе не хотелось приближаться к этой штуковине. Мыше-псы один за другим слетели из-под потолка и принялись описывать по комнате круги, подлетая все ближе, но не смея прикасаться.
      «Возможно, там и нет никаких душ, – подумала Коралайн. – Может, мне просто уйти и поискать в других местах?» Напоследок она заглянула в отверстие камня: заброшенный театр оставался уныло-серым, но теперь она увидела внутри кокона коричневый свет, насыщенный и яркий, как полированное вишневое дерево. Что бы это ни было, светящийся предмет был зажат в одной из рук создания на стене.
      Коралайн медленно пошла вперед по сырой деревянной сцене, стараясь издавать как можно меньше звуков, в страхе, что если вдруг потревожит это существо в коконе, оно откроет глаза и посмотрит на нее, и тогда...
      Но фантазии не хватило, чтобы вообразить достаточно страшные последствия его взгляда. Коралайн сделала еще один шаг. Ей еще никогда не было так страшно, но она не останавливалась, пока не приблизилась к кокону. А потом нажала ладонью на белую липкую массу. Кокон потрескивал, как маленький костер, и липнул к коже и одежде, как цепкая паутина или белая сахарная вата. Коралайн погружала в него руку, пока не нащупала холодный кулак, сжимающий, насколько она разобрала, еще один стеклянный шарик. Рука создания оказалась скользкой, словно покрытая слизью. Коралайн потянула шарик к себе.
      Сначала ничего не произошло; стеклянный шарик был зажат слишком крепко. Но потом, пальцы существа один за другим ослабли, и шарик скользнул в ладонь Коралайн. Она вытянула руку из клейкой паутины, чувствуя невероятное облегчение от того, что существо так и не открыло глаза. Она посветила на оба его лица и решила, что они схожи с лицами других, помолодевших мисс Свинк и мисс Форсибл, теперь сплющенных и слепленных воедино, как два куска воска, который растапливали, пока не слили в одну страхолюдину.
      Одна из рук существа без предупреждения схватила Коралайн за руку. Ногти слегка оцарапали ее, но ладонь чудовища оказалась слишком скользкой, и Коралайн без труда вырвалась. И тут оно открыло глаза – на нее уставились две пары сверкающих черных пуговиц – и завопило в два голоса, каких Коралайн еще не доводилось слышать в своей жизни. Один походил на шипящий визг, другой же, напротив, дребезжал, как навозная муха у окна, но оба голоса на разные лады кричали одно: «Воровка! Верни! Остановись! Воровка!»
      Пространство вокруг наполнилось летающими мыше-псами. Коралайн начала пятиться назад, сообразив вдруг, что каким бы ужасным ни казалось это существо, которое было когда-то другими мисс Свинк и мисс Форсибл, оно все равно прилеплено к стене своей паутиной, спеленуто в коконе, – а значит, не может за ней погнаться.
      Летучие собаки порхали и хлопали крыльями вокруг Коралайн, но не причиняли никакого вреда. Она слезла со сцены и посветила себе фонарем, ища в темноте театра путь назад.
      – Бегите, мисс! – взывал в голове принадлежащий девочке голос. – Бегите немедленно! Теперь у вас уже двое. Бегите, пока кровь еще течет по вашим венам!
      Коралайн опустила шарик в карман, рядом с первым, разглядела выход, подбежала к нему и тянула за ручку, пока дверь не распахнулась.
      Мир снаружи превратился в бесформенно клубящийся туман, в котором не угадывалось ни теней, ни силуэтов, да и сам дом теперь постоянно сминался и растягивался. Коралайн показалось, что дом подстерегает ее, глядя вниз на жертву, будто это и не дом вовсе, а так – одна идея дома, и человек, которому в голову эта идея пришла, – очень нехороший человек. К руке прилип кусок паутины, и Коралайн тщательно вытерла ее. Серые окна дома покосились под странными углами.
      Другая мать, сложив руки на груди, ждала ее на лужайке. В черных глазах-пуговицах не было никакого выражения, но губы – плотно сжаты в холодной ярости.
      Завидев Коралайн, она вытянула свою длинную белую руку и согнула палец. Коралайн послушно подошла. Другая мама молчала.
      – Я отыскала двоих, – сообщила Коралайн. – Осталась еще одна душа.
      Выражение на лице другой мамы не изменилось. Возможно, она и не услышала обращенный к ней слов.
      – Что ж, я просто подумала, тебе будет интересно знать, – сказала ей Коралайн.
      – Спасибо, Коралайн, – холодно сказала другая мама, и голос ее раздавался не только изо рта – он доносился из тумана, и из дома, и с неба. Она добавила:
      – Ты же знаешь, я тебя люблю.
      И Коралайн, неожиданно для себя, кивнула. Это было правдой: другая мама на самом деле ее любила. Она любила Коралайн той любовью, которой скупердяй любит свои деньги, или дракон – свое золото. Коралайн знала, что пуговичные глаза матери смотрят на нее, как на собственность, не больше. Как на докучающее домашнее животное, чье поведение больше не забавляет хозяина.
      – Мне не нужна твоя любовь, – ответила Коралайн. – Мне ничего от тебя не нужно.
      – Даже рука помощи? – спросила другая мама. – В конце концов, у тебя очень неплохо получается. Я решила, что в дальнейшей погоне за сокровищами тебе не помешает небольшая подсказка.
      – Я и сама прекрасно справляюсь, – возразила Коралайн.
      – Верно, – согласилась собеседница, – но если ты вдруг решишь поискать в передней квартире – той, что пустует, – то обнаружишь, что дверь заперта, и что тогда ты будешь делать?
      – Ага. – Коралайн на секунду задумалась и спросила: – У тебя есть ключ?
      Другая мать стояла перед ней в бумажно-сером тумане блекнущего мира. Черные волосы шевелились вокруг ее головы, словно имели свои собственные мысли и намерения. Вдруг она рыгнула и открыла рот. Затем подняла руку и взяла с языка маленький медный ключ от входной двери.
      – Держи, – сказала она. – Если захочешь войти, он тебе понадобится.
      Она небрежно бросила ключ Коралайн, которая поймала его одной рукой, не успев решить, нужен он ей или нет. Ключ все еще был влажноват.
      Порыв ледяного ветра заставил Коралайн отвернуться. А вновь повернув голову, она поняла, что осталась одна.
      Коралайн неуверенно обошла дом и остановилась перед дверью, ведущей в пустую квартиру. Как и все остальные, эта дверь была ярко-зеленой.
      – Она задумывает что-то нехорошее, – прошептал призрачный голос в ушах. – Не верим мы, что она хочет помочь! Это какая-то ловушка!
      – Да, думаю, вы правы, – ответила Коралайн, вставила ключ в замок и повернула.
      Бесшумно распахнулась дверь; бесшумно вошла в нее Коралайн.
      Квартира была цвета застоявшегося молока. На дощатом деревянном полу вместо ковров лежал слой пыли со следами и останками давнишних покрытий и ковриков.
      Здесь не было мебели, лишь угадывались места, где она когда-то стояла. На голых стенах остались только некрашенные квадраты в местах, где висели раньше картины или фотографии. И было так тихо, что Коралайн показалось, будто она может расслышать звуки движения пылинок в воздухе.
      Она поймала себя на беспокойной мысли, что вот сейчас что-нибудь может выпрыгнуть из-за угла, и начала насвистывать. Почему-то ей казалось, что гораздо труднее неожиданно выпрыгнуть из-за угла на свистящего человека.
      Сначала она обследовала пустую кухню. Потом зашла в покинутую ванную, в которой всего-то и было, что чугунная ванна, да валяющийся в ней дохлый паук величиной с небольшую кошку. Последняя комната, в которой она побывала, была когда-то, по мнению Коралайн, чьей-то спальней, а незапыленный четырехугольник на полу, как ей представлялось, указывал место, где раньше стояла кровать. И тут Коралайн заметила кое-что еще и мрачно ухмыльнулась. В доски было вставлено массивное железное кольцо. Коралайн опустилась на колени, взялась за холодный металл и изо всех сил потянула.
      В полу медленно поднялся ужасно тяжелый и неподатливый люк – дверь в темницу. Он открылся, и за ним Коралайн увидела лишь мрак. Она пошарила в темноте рукой и нащупала холодный выключатель. Без особой надежды, что он сработает, Коралайн щелкнула выключателем, но, вопреки ожиданиям, где-то внизу зажглась лампочка, и дыра в полу осветилась жиденьким желтым светом. Стали видны ведущие вниз ступени, но больше ничего.
      Коралайн вынула из кармана камень с дыркой и посмотрела сквозь него в подвал, но, ничего не увидев, положила камень назад.
      Из погреба донесся запах сырой глины и чего-то еще, острого и едкого, как кислый виноград.
      Она заглянула вниз, нервно поглядывая на люк. Коралайн была уверена – упади эта тяжеленная дверь, и ей никогда уже не выбраться из вечного подвального мрака. Она коснулась дверцы вытянутой рукой, но та не шелохнулась. Коралайн повернулась лицом в темноту и спустилась по ступеням. На стене у подножия лестницы отыскался еще один ржавый железный выключатель. Коралайн нажала на него, и включилась висящая на проводе голая лампочка. Света от нее было недостаточно, чтобы хотя бы рассмотреть, что нарисовано на облупленных стенах. Рисунки казались незаконченными. Коралайн разглядела, кажется, глаза, и еще что-то наподобие гроздей винограда. А под ними – каких-то тварей. Коралайн усомнилась, что на стенах изображены именно люди.
      В углу подвала была навалена куча хлама: картонные коробки, заполненные заплесневелыми бумагами, и гора истлевших занавесок.
      Тапочки Коралайн шаркали по цементному полу. Скверный запах усилился. Она уже собралась развернуться и уйти, как вдруг заметила чью-то ногу, торчащую из-под груды занавесок.
      Коралайн сделала глубокий вдох (вонь прокисшего вина и заплесневелого хлеба, казалось, заполнила всю голову) и, отвернув сырую ткань, увидела нечто, размерами и формой более или менее напоминающее человека.
      Прошло несколько секунд, прежде чем она разглядела, что это за существо: оно было бледным и вздувшимся, как личинка, с тонкими прутиками рук и ног. Черт лица почти не было – они разбухли и сгладились, как поднявшееся дрожжевое тесто.
      На месте глаз у существа были две большие черные пуговицы.
      Коралайн издала восклицание ужаса и отвращения, и, словно проснувшись от этого звука, создание начало подниматься. Коралайн застыла, как вкопанная. Существо поворачивало голову, пока не вперило черные пуговичные глаза прямо в нее. На гладком лице прорезался рот – между губ тянулись вязкие нити чего-то белесого – и голос, даже отдаленно не напоминающий голос отца, прошептал:
      – Коралайн.
      – Что ж, – казала Коралайн созданию, которое раньше называлось ее другим папой. – По крайней мере, ты не бросаешься на меня из-за угла.
      Ничего не ответив, оно подняло руки-хворостинки к лицу и смяло белую глину, вылепив нечто вроде носа.
      – Я ищу своих родителей, – объяснила Коралайн. – Или одну из украденных душ других детей. Они здесь есть?
      – Здесь нет ничего, – ответило невнятно бледное существо. – Ничего, кроме пыли, сырости и забвения. – Оно было белым, громоздким и раздутым. Чудовищным, подумалось Коралайн, но вместе с тем и жалким. Она поднесла к глазу камень с дыркой и посмотрела в отверстие. Ничего. Безликое существо говорило правду.
      – Несчастное создание! – вырвалось у нее. – Готова поспорить, она бросила тебя сюда в наказание за то, что ты выболтал мне лишнее.
      Существо растерялось, но потом кивнуло. Коралайн удивилась, как эта червеобразная страхолюдина когда-то могла напоминать ей папу.
      – Мне так жаль... – произнесла Коралайн.
      – Она не в настроении, – сообщило существо, которое было когда-то ее другим отцом. – Совсем, скажу тебе, не в настроении. Ты основательно вывела ее из равновесия. А когда ее вывести, она начинает вымещать злобу на других. Это в ее духе.
      Коралайн потрепала его безволосую голову. Кожа у него была липкая и напоминала нагретое тесто.
      – Несчастное создание! – повторила она. – Ты всего лишь вещь, которую она создала, а потом выбросила.
      Существо закивало так энергично, что пуговица, заменяющая левый глаз, отпала и со стуком покатилась по бетонному полу; оно растерянно завертело головой, словно потеряло собеседницу из поля зрения. Наконец, увидев ее, создание снова открыло рот, и, как будто прилагая неимоверные усилия, вымолвило хлюпающим торопливым голосом:
      – Беги, дитя. Уходи из этого места. Она хочет, чтобы я причинил тебе вред, чтобы навсегда запер тебя здесь; тогда ты не сможешь закончить игру, и она выиграет. Она приказывает – я не могу сопротивляться...
      – Нет, можешь! – возразила Коралайн. – Просто будь храбрым!
      Она резко развернулась: чудище, которое когда-то выдавало себя за ее папу, оказалось теперь между нею и лестницей из подвала наверх. В попытке добраться до ступеней, Коралайн начала обходить его у стеночки, но бесхребетное создание начало скручиваться, пока снова не уставилось на нее оставшимся глазом. Казалось, оно выросло и окончательно проснулось.
      – Увы, – произнесло оно. – Не могу...
      И рванулось к ней через всю темницу, распахнув беззубую пасть.
      Чтобы предпринять что-то, у Коралайн остался какой-то миг. В голову пришли только два выхода. Во-первых, она может закричать и попробовать убежать, а эта червеобразная громадина будет все гоняться и гоняться за ней по слабо освещенному подземелью – пока не догонит. Во-вторых, она может сделать что-нибудь другое.
      И Коралайн сделала что-нибудь другое.
      Как только чудовище приблизилось, она резко вытянула руку, сомкнула пальцы на его оставшемся пуговичном глазе и изо всех сил дернула.
      Целую секунду ничего не происходило. Но потом пуговица все-таки оторвалась, выскочила из ладони Коралайн и, звякнув о кирпичную стену, покатилась по полу.
      Существо замерло на месте. Затем, слепо задрав голову и до ужаса широко раскрыв рот, оно яростно и отчаянно заревело и бросилось рывком туда, где стояла Коралайн.
      Но Коралайн там больше не стояла; стараясь топать как можно тише, она уже поднималась на цыпочках по ступеням, прочь из полутемного погреба с безобразными картинками на стенах. Она не в силах была отвести взгляд от оставленного внизу существа, которое скручивалось и сталкивалось со стенами в попытке ее поймать. И тут, будто ему подсказали, что делать, чудище остановилось и склонило набок слепую голову.
      «Оно прислушивается, – сообразила Коралайн. – Нужно быть тише воды!»
      Она сделала еще один шаг, и существо ее услышало. Голова его дернулась в ее сторону. Какой-то момент оно колебалось, словно собираясь с силами, а потом, молниеносно как змея, бросилось вверх по лестнице, настигая беглянку. Коралайн развернулась, с маху преодолела последние полдюжины ступеней, вывалилась на пол в пыльной спальне, не останавливаясь, рванула на себя тяжелую дверцу люка и отпустила. Дверца обрушилась на место, и что-то глухо стукнуло, тяжело врезавшись в нее снизу. Люк дрожал и грохотал, но не поддавался.
      Коралайн глубоко вздохнула. Если б в этой квартире была хоть какая-нибудь завалящая мебель, – кресло, к примеру, – она обязательно задвинула бы люк; но никакой мебели не было.
      Она как можно скорей, едва ли не вприпрыжку, выскочила из квартиры и заперла за собой дверь. А ключ оставила под ковриком. И уж затем спустилась на дорожку.
      Коралайн была почти уверена, что другая мать встретит ее на улице, но мир вокруг стоял пустой и притихший. Коралайн вдруг захотелось отправиться домой.
      Она обхватила себя руками, напомнила себе, что совсем не трусиха, и, почти поверив в это, обошла дом, сквозь туман, который не был туманом, и кое-как дошла до ступеней.
      По лестнице она поднялась на самый верхний этаж, где – в ее мире – проживал сумасшедший старик. Один раз она уже поднималась наверх со своей настоящей мамой, когда та собирала пожертвования. И они вместе стояли на пороге, ожидая, пока этот пожилой чудак с пышными усищами отыщет оставленный мамой Коралайн конверт. Из его квартиры доносились ароматы неизвестных блюд, трубочного табака и еще какие-то странные, резкие, сырные запахи, которым Коралайн не могла подобрать названия. В тот раз желания войти у нее не возникло.
      – Я – разведчик! – громко провозгласила Коралайн, но слова ее прозвучали в сыром воздухе мертво и глухо. Ведь выбралась же она из подвала, не так ли?
      Верно, выбралась. Но если Коралайн и была в чем-то уверена, так это в том, что там, куда она идет, будет еще страшнее.
      Она добралась до конца лестницы. Верхняя квартира когда-то была чердаком, но с тех пор прошло много времени.
      Коралайн постучалась в зеленую дверь. Та открылась, и Коралайн вошла.
 
– Мы глазастые хитрюги,
Мы хвостаты и зубасты:
Все получат по заслугам,
Когда мы воспрянем к власти
 
      – пропели тоненькие голоски в полумраке мансарды, стены которой были такими низкими, что Коралайн могла бы, подтянувшись, коснуться крыши.
      На нее уставились красные глазки. Крохотные розовые лапки удрали в углы, когда она подошла ближе; в затененной комнате мелькнули тени потемнее.
      Пахло тут гораздо хуже, чем в квартире настоящего полоумного старика. Это был запах пищи (причем, противной, с точки зрения Коралайн, хотя она понимала, что это дело вкуса: она терпеть не могла различные травки, специи и экзотические блюда). Казалось, здесь оставили тухнуть все экзотические блюда мира.
      – Маленькая девочка, – раздался в комнате шелестящий голос.
      – Да, – ответила Коралайн. «Я не боюсь!» – сказала она себе, и как только эта мысль пришла ей в голову, она поняла, что так и есть.
      Ничто здесь больше ее не пугало. Все эти существа – даже то, что подстерегало в подвале – были иллюзиями, созданиями ее ненастоящей мамы, жутким подражанием настоящим людям и вещам из-за двери в конце коридора. Да она не может создать ничего всамделишного! – осенило Коралайн. Она может лишь искажать, копировать и извращать уже существующие вещи.
      И тут Коралайн впервые задумалась, почему это ее другой маме взбрело в голову поставить на каминную полку в гостиной стеклянный шарик со снегом внутри; ведь в ее настоящем мире каминная полка пустовала.
      Задав себе этот вопрос, она вдруг начала понимать ответ.
      Голос раздался снова, нарушив ход ее мыслей.
      – Подойди сюда, маленькая девочка. Я знаю, что тебе нужно, малышка, – шелестел голос, царапающий и сухой. Голос этот вызывал у Коралайн мысли о громадном дохлом насекомом. Глупо, конечно: ну разве дохлые штуки могут разговаривать, а тем более – дохлые насекомые!
      Она миновала несколько комнат с низким покатым потолком и, наконец, оказалась в самой дальней. Это была спальня, и у противоположной стены, в полумраке, сидел другой сумасшедший старик сверху, одетый в пальто и шляпу. Он снова заговорил, едва Коралайн вошла.
      – Ничего не изменилось, маленькая девочка, – сказал старик, и говор его напоминал шуршание осенних листьев по асфальту. – Что будет, если ты выполнишь всё, что поклялась сделать? Что потом? Ничто ведь не поменялось. Ты отправишься домой. И снова будешь скучать. На тебя не будут обращать внимания. Никто не станет прислушиваться к тебе по-настоящему. Ты слишком умная и слишком тихая, чтобы тебя кто-то понимал. Да там и имени твоего по-настоящему не выговаривают!
      – Останься с нами! – продолжал голос, исходящий от фигуры в конце комнаты. – Мы будем прислушиваться к тебе, будем играть с тобой и смеяться с тобой. Твоя другая мама будет строить для тебя целые миры, которые ты будешь разведывать, и каждый вечер уничтожать их, как только они тебе наскучат. И каждый день будет лучше и ярче предыдущего. Помнишь ящик с игрушками? Этот мир может стать гораздо лучше, и все – для тебя!