Коралайн (пер. Лагиф и Sibilla)

      Она подождала.
      За дверью спальни что-то зашуршало. Коралайн задалась вопросом, уж не крыса ли это. Дверь заскрипела. Коралайн выбралась из кровати.
      – Убирайся! – решительно сказала она. – Уходи, или пожалеешь!
      Повисла тишина, а затем что-то, чем бы оно ни было, удрало по коридору. Было в его шагах что-то странное и неравномерное – если конечно, это были шаги. Коралайн поймала себя на мысли – уж не было ли у этой «крысы» лишней ноги.
      – Значит, это не конец? – сказала она себе.
      И приоткрыла дверь спальни. Серый предутренний свет обрисовал совершенно пустынный коридор.
      Она подошла ко входной двери, косясь на зеркало на дальней стене, в котором отражалось лишь ее собственное, заспанное и насупленное лицо. Из спальни родителей доносилось тихое успокаивающее похрапывание, хотя их дверь была закрыта. Все двери в коридор были закрыты. Кем бы ни оказалась удиравшая штуковина, должна же она где-то прятаться.
      Коралайн открыла входную дверь и посмотрела на сереющее небо, прикидывая, сколько времени осталось до восхода солнца и размышляя, правдивым ли был ее сон, хотя в душе она верила, что так все и было. И тут что-то, что она принимала за тень под диваном в прихожей, выползло из-под дивана и отчаянным рывком, спотыкаясь, шмыгнуло на длинных белых ножках ко входной двери.
      Коралайн в ужасе открыла рот и отступила с дороги; тварь прошуршала мимо нее прочь из дома, по-крабьи переваливаясь на слишком большом для нее количестве стучащих и подергивающихся ножек.
      Коралайн знала, что это было раньше, и чем это стало теперь. В последние несколько дней она слишком часто видела эту штуку – тянущуюся, хватающую, сжимающую, послушно кладущую черных тараканов в рот другой матери. Костяного цвета, пятиногая, с алыми когтями, – правая рука ненастоящей матери.
      И ей был нужен черный ключ.
 
      Казалось, родители Коралайн совершенно не помнили о времени, которое провели в стеклянном шаре. По крайней мере, они никогда об этом не заговаривали, да и Коралайн им не напоминала.
      Иногда она задумывалась, заметили ли они вообще, что где-то потеряли два дня в настоящем мире, и в конце концов, пришла к выводу, что – не заметили. Есть в люди, строго блюдущие каждый день и час, а есть и такие, кому это совершенно безразлично; родители Коралайн относились ко второму лагерю.
 
      В ту первую ночь после возвращения Коралайн положила стеклянные шарики под подушку. После встречи с рукой ненастоящей матери она вернулась в кровать, хотя времени на сон осталось не так уж много, и снова положила голову на подушку.
      И тут что-то тихонько хрустнуло.
      Коралайн села и подняла подушку. Осколки стеклянных шариков напоминали кусочки яичной скорлупы, которую иногда можно найти под деревьями весной: вроде пустых остатков яиц малиновки, или даже тоньше – возможно как скорлупа от яиц крапивницы.
      Что бы ни хранилось в стеклянных сферах, оно бесследно исчезло. Коралайн вспомнила троицу детей, которые махали ей в лунном свете, прощаясь, перед тем как перейти мост.
      Она очень осторожно собрала скорлупу и сложила в маленькую голубую коробочку, в которой хранился браслет, подаренный бабушкой, когда Коралайн была еще очень маленькой. Браслет давно потерялся, а вот коробочка осталась.
 
      Мисс Свинк и мисс Форсибл вернулись от племянницы мисс Свинк, и Коралайн снова пришла к ним в гости на чай. Был понедельник. В среду Коралайн предстояло отправиться в школу: начинался новый учебный год.
      Мисс Форсибл настояла, чтобы снова погадать ей на чайных листьях.
      – Ну, кажется все у тебя путем и, преимущественно, просто в ажуре, – заявила мисс Форсибл.
      – Простите? – не поняла Коралайн.
      – Жизнь налаживается, – пояснила мисс Форсибл. – Ну, почти налаживается. Я не совсем уверена, что это тут такое. – И она указала на пучок чаинок с краю.
      Мисс Свинк нетерпеливо охнула и потянулась за чашкой.
      – Ну же, Мириам! Дай ее сюда. Я должна взглянуть.
      Она пригляделась к чаинкам сквозь толстые линзы.
      – О, Боже! Нет, я не имею ни малейшего представления, что это может означать. Выглядит почти как рука.
      Коралайн тоже взглянула. Комок чаинок действительно напоминала протянутую за чем-то руку.
      Шотландский терьер Хэмиш все прятался под креслом мисс Форсибл, не желая выходить.
      – Мне кажется, он с кем-то дрался, – поделилась мисс Свинк. – У него, бедняжки, глубокий порез на боку. Сегодня же к вечеру отнесем его к ветеринару. Хотелось бы мне знать, что за тварь его покалечила.
      Это и правда сделала кое-какая тварь, подумалось Коралайн.
      В последнюю неделю каникул погода стояла превосходная, словно лето пыталось возместить скверную погоду предыдущих месяцев, одаривая всех напоследок яркими солнечными деньками.
      Сумасбродный старик с мансарды, завидев Коралайн, идущую от мисс Свинк и мисс Форсибл, позвал сверху, перегнувшись через перила:
      – Эй! Эге-гей! Кэролайн!
      – Я Коралайн! – поправила она. – Как поживают ваши мыши?
      – Их что-то напугало, – поведал старик, почесывая усы. – Думаю, в доме завелась ласка. Или что-то вроде нее. Я слышал ее ночью. В стране, откуда я родом, на нее бы давно поставили ловушку; положить в нее, быть может, кусочек мяса из гамбургера, а когда зверь заявится полакомиться – бац! – и он больше никого не побеспокоит. Мои мышки так напуганы, что отказываются брать в лапы свои маленькие музыкальные инструменты.
      – Не думаю, что ей нужно мясо, – сказала ему Коралайн. Коснулась висящего на шее черного ключа и вошла в свою квартиру.
      Она даже в ванной мылась с ключом, никогда с ним не расставаясь.
      Она лежала в кровати и почти уснула, когда что-то поскреблось в окно. Коралайн выскользнула из постели и открыла занавески. Белая рука с темно-красными ногтями спрыгнула с подоконника на водосточную трубу и торопливо скрылась из виду. С внешней стороны на стекле остались глубокие выбоины.
      В ту ночь Коралайн спала беспокойно, навострив уши, чтобы не пропустить царапанья в дверь или в окно; время от времени она просыпалась и начинала все обдумывать и строить планы, а затем засыпала вновь, не уверенная до конца, где кончаются раздумья и начинается сон.
      Утром она объявила маме:
      – Я собираюсь устроить своим куклам пикник. Можно взять у тебя кусок ткани – старый, совсем ненужный – вместо скатерти?
      – Не думаю, что у нас такой есть, – усомнилась мама и стала копаться в кухонном ящике, где хранились салфетки и скатерти. – Постой-ка. А эта подойдет?
      Это была сложенная одноразовая бумажная скатерть в красных цветочках, оставшаяся от какого-то пикника несколько лет назад.
      – Отлично! – заверила Коралайн.
      – Вот уж не думала, что ты еще когда-нибудь вернешься к куклам, – сказала миссис Джонс.
      – А я и не вернулась, – ответила Коралайн. – Это всего лишь защитная окраска.
      – Что ж, к обеду возвращайся, – напомнила мама. – Удачного пикника!
 
      Коралайн сложила в картонный ящик кукол и несколько пластмассовых чашечек. Затем налила в кувшин воды и отправилась в путь.
      Дорога вела к магазинам, однако, не доходя до супермаркета, Коралайн протиснулась сквозь дыру в заборе и очутилась на каком-то пустыре. Там проходила старая дорога, и Коралайн шла по ней, пока не уткнулась в изгородь. Пролезать под изгородью пришлось дважды – чтобы не расплескать воду из кувшина.
      Прогулка получилась на редкость долгая, маршрут – на редкость петляющий, зато Коралайн убедилась, что за ней нет слежки.
      Добравшись до заброшенного теннисного корта, она пересекла его и вышла на луг с высокой, покачивающейся на ветру травой. Колодец по-прежнему укрывали доски – такие тяжелые, что не каждой девочке под силу их поднять, но Коралайн справилась. У нее не было выбора. Кряхтя и обливаясь потом, она стащила их все, одну за другой. И вот, открылся путь в бездну – круглая дыра в земле, обложенная позеленевшим скользким кирпичом. Пахнуло сыростью и темнотой.
      Коралайн встряхнула скатерть и осторожно накрыла ею колодец. По краям, на расстоянии примерно двадцати сантиметров друг от друга, она поставила кукольные чашечки и, дабы утяжелить, налила в них воды из кувшина.
      На траве перед каждой чашечкой Коралайн рассадила кукол, стараясь, чтобы все выглядело как кукольное чаепитие.
      Когда все было готово, Коралайн понеслась к дому – снова пролезла под изгородью, пробежала по песчаной дороге, обогнула магазины и направилась прямиком к мисс Свинк и мисс Форсибл.
      У двери она сняла с шеи ключ, привязала к веревочке, словно тот – обыкновенная игрушка, и постучала.
      Дверь открыла мисс Свинк.
      – Здравствуй, дорогая! – сказала она.
      – Я не буду заходить, – затараторила Коралайн. – Скажите только, как там Хэмиш.
      – Ветеринар считает Хэмиша стойким солдатиком, – со вздохом сообщила мисс Свинк. – К счастью, порез не воспалился. Мы даже представить не можем, кто напал на бедняжку. Доктор подозревает, что животное, вот только не знает какое. А мистер Бобо во всем винит ласку.
      – Мистер Бобо?
      – Мужчина с верхнего этажа. Мистер Бобо. Полагаю, он из старой цирковой династии. Ливонской, румынской или словенской – в общем, из тех краев. Никак не могу запомнить.
      Коралайн вдруг поняла, что никогда даже не задумывалась, есть ли вообще у сумасшедшего старика имя. Знай она, что его зовут мистер Бобо, обращалась бы к нему исключительно по имени. Не так уж часто выдается возможность безнаказанно называть человека «мистер Бобо».
      – А-а-а, – протянула Коралайн. – Мистер Бобо. Конечно. Ну... – она повысила голос, – пойду к теннисному корту – поиграю с куклами.
      – Вот и хорошо, дорогая, – прокудахтала мисс Свинк, а затем страшным шепотом добавила: – И держись подальше от старого колодца. Мистер Ловэт, прежний хозяин вашей квартиры, считал, что глубины в нем – не меньше мили, а то и больше, а может, и того больше.
      Коралайн понадеялась, что рука не слышала последней фразы, и поспешила переменить тему:
      – Ключ, говорите? – громко сказала она. – Так это всего лишь старый ключ из дома. Он мне для игры нужен, потому я и захватила его с собой на шнурке. Ну, мне пора. До свиданья!
      – Что за чудной ребенок! – пробормотала мисс Свинк, закрывая дверь.
 
      Коралайн побрела через луг прямиком к теннисному корту, изо всех сил размахивая ключом на шнурке. Несколько раз ей даже показалось, что в траве мелькнуло что-то цвета кости. Оно не отставало и держалось примерно в десяти метрах позади.
      Насвистывать не получалось, и Коралайн во все горло затянула песню, которую папа написал специально для дочки, когда Коралайн была еще совсем маленькой – папина песенка всегда смешила ее:
 
Озорная моя непоседа,
Отчего ж ты так хороша?
Я кормлю тебя кашкой к обеду,
И мороженым – сколько хочет душа!
Я дарю тебе сто поцелуев,
Обнимаю сто раз руками,
Но вот чем тебя не кормлю я -
Так это булочками с жуками!
 
      Коралайн шла лесом и пела, правда голос все-таки дрожал.
      Куклы по-прежнему сидели у колодца. День стоял безветренный, и Коралайн с радостью заметила, что все осталось на своих местах – даже чашечки с водой, придерживающие скатерть. Она с облегчением вздохнула.
      Настало время самой трудной части плана.
      – Привет, куклы! – воскликнула Коралайн, подходя к бумажной скатерти. – Не пора ли выпить чаю?! Я принесла счастливый ключик – теперь пикник получится просто замечательный!
      Сообщив куклам эту радостную новость, Коралайн осторожно наклонилась и как можно аккуратнее положила ключ в центр скатерти. Правда шнурок отпускать не стала. Она замерла, надеясь, что чашки с водой, расставленные по краям колодца, позволят скатерти выдержать ключ и не провалиться вниз.
      Ключ лежал точно посерединке. Наконец, Коралайн отпустила шнурок и отошла. Теперь к убийству руки все было готово.
      Коралайн повернулась к куклам.
      – Кому вишневого пирога? Джемайма? Пинки? Розалия? – спросила она и, весело болтая, поставила перед каждой куклой по невидимому блюдцу с невидимым кусочком пирога.
      Краем глаза она заметила, как что-то белое, прячась за пнями, приближалось к скатерти. Коралайн изо всех сил старалась не смотреть в ту сторону.
      – Джемайма! Какая плохая девочка! Опрокинула тарелку, и мне придется дать тебе еще целый кусок! – упрекнула она и обошла скатерть, освободив руке дорогу. Коралайн сделала вид, будто убирает испорченный пирог и дает Джемайме новый кусочек.
 
      Тут все и произошло – в стремительном броске выскочила рука, на кончиках пальцев продралась через высокую траву, вспрыгнула на пень, где на секунду замерла в позе краба, нюхающего воздух, а затем оттолкнулась когтями и с победоносным прыжком приземлилась в самом центре скатерти.
      Время для Коралайн будто остановилось. Белые пальцы сомкнулись на черном ключе.
      И в ту же секунду чашки, опрокинутые прыгнувшей рукой, разлетелись в стороны, а скатерть вместе с ключом и пятерней другой мамы ухнула в черный колодец.
      Коралайн, затаив дыхание, начала считать. На «сорок» она услышала далекий приглушенный всплеск.
      Когда-то ей сказали, что если посмотреть на небо из шахты, даже в самый ясный день можно увидеть лишь ночное небо и звезды. Интересно, задумалась Коралайн, видны ли руке звезды.
      Коралайн водрузила тяжелые доски на колодец, стараясь, чтобы не осталось ни щелки – вдруг что-нибудь упадет... или выберется. Затем она собрала кукол с чашками и начала укладывать их коробку. Случайно обернувшись, Коралайн заметила черного кота, изогнувшего хвост в вопросительный знак. Кот шел к ней. Коралайн не видела его с самого возвращения из мира другой мамы.
      Котяра вспрыгнул на доски, прикрывающие колодец, и сонно подмигнул ей.
      Спустившись на травку, он перевернулся на спину и радостно замурлыкал. Коралайн чесала ему животик, а кот довольно урчал. Вдосталь намурлыкавшись, он перевернулся на лапы и направился к теннисному корту, напоминая крошечный кусочек ночи посреди солнечного дня.
      А Коралайн пошла домой.
      У дороги ее ждал Мистер Бобо.
      – Мыши сказали, что теперь все хорошо, – сообщил он, похлопав Коралайн по плечу. – Они говорят, ты – наша спасительница, Кэролайн.
      – Коралайн, мистер Бобо, – поправила она. – А не Кэролайн.
      – Коралайн, – повторил мистер Бобо с удивлением и уважением. – Молодец, Коралайн! Мышки просили передать, что как только они будут готовы, ты первая увидишь представление. Они сыграют тампти-пампти и тудл-дудл, спляшут и покажут еще уйму трюков. Так они говорят.
      – С удовольствием приду, – заверила Коралайн, – когда они будут готовы.
 
      Коралайн постучалась к мисс Свинк и мисс Форсибл. Ее пригласили в «салон». Поставив коробку с куклами на пол, она вытащила из кармана дырявый камень.
      – Вот. Мне он больше не нужен. Спасибо! Он спас мою жизнь, и кое-чьи смерти.
      Коралайн обняла обеих соседок, хотя ее руки едва могли охватить мисс Свинк, а от мисс Форсибл несло чесноком, который та резала. Затем Коралайн подняла коробку и вышла на улицу.
      – Что за чудной ребенок, – пробормотала мисс Свинк, которую никто так не обнимал с тех пор, как она перестала играть в театре.
 
      Ночью Коралайн лежала в кровати – вымытая, с почищенными зубами и открытыми глазами – и глядела в потолок.
      Было душно, однако теперь, когда рука пропала, Коралайн широко распахнула окно. К тому же ей разрешили оставлять занавески незадернутыми.
      Новую школьную форму аккуратно сложили на стуле, чтобы Коралайн надела ее, когда проснется.
      Вообще-то, в ночь перед началом учебы, Коралайн переживала и нервничала. Однако теперь она поняла, что больше ее ничто не испугает, даже школа. Ей почудилось, что где-то заиграла прекрасная музыка, какую могут издавать только крошечные серебряные инструменты – тромбоны, флейты, трубы – такие изящные и маленькие, что играть на них можно лишь крошечными пальчиками мышиных лапок. Коралайн мысленно вернулась в тот сон, где она с двумя девочками и мальчиком сидела на лугу под дубом, – и улыбнулась. На небе появились первые звезды, и Коралайн, наконец, уснула, а из окон третьего этажа лилась нежная музыка, оповещая мир, что лето подошло к концу.