Коралайн обнаружила дверь вскоре после переезда в дом. Дом был очень старым – с чердаком под крышей, с подвалом под полом и разросшимся садом с громадными старыми деревьями. Семье Коралайн принадлежал не весь дом – для этого он был слишком велик. Нет, им принадлежала только часть. Старый дом с ними делили и другие люди. Мисс Свинк и мисс Форсибл жили в квартире этажом ниже Коралайн. Обе они были старыми и толстыми и держали в квартире многочисленных шотландских терьеров не первой молодости с именами Хэмиш, Эндрю и Джок. Когда-то мисс Свинк и мисс Форсибл были актрисами, как сообщила Коралайн мисс Свинк в их первую встречу.
      – Видишь ли, Кэролайн, – говорила она, неправильно расслышав ее имя, – мы обе, мисс Форсибл и я, в свое время были знаменитыми актрисами. Очень знаменитыми, милочка. Ах, не давай Хэмишу этих кексов с изюмом, иначе у него до утра будет болеть животик!
      – Я Коралайн. А не Кэролайн. Коралайн! – поправила Коралайн.
      В квартире над Коралайн, под самой крышей, жил полоумный пожилой человек с роскошными усами. Он поведал Коралайн, что дрессирует цирковых мышей. Правда, пока их никто не видел.
      – В один прекрасный день, малышка Кэролайн, они будут полностью готовы – и весь мир увидит чудеса моего мышиного цирка! Ты, конечно, спросишь, почему нельзя взглянуть сейчас: ведь ты именно это собираешься сказать?
      – Нет, – ответила Коралайн. – Я хотела сказать, чтобы вы не называли меня Кэролайн. Я – Коралайн.
      – Мой мышиный цирк нельзя посмотреть потому, – пояснил старик, – что мыши еще не всё отрепетировали. Кроме того, они отказываются играть песни, которые я для них написал. Все песни, которые я пишу для мышей, должны звучать как «тампти-пампти», а белые мыши играют больше похоже на «тудл-дудл». Я уже подумываю перевести их на другие сорта сыра.
      Коралайн сомневалась, что это можно назвать мышиным цирком. Скорее всего, решила она, старик просто выдумывает.
      На следующий день после переезда Коралайн отправилась на разведку.
      Рядом с домом раскинулся большой сад, именно его Коралайн и решила осмотреть в первую очередь. В самом дальнем углу она обнаружила теннисный корт, но вряд ли кто-либо из обитателей дома играл там – изгородь пестрела дырами, а сетка почти истлела. Еще в саду был старый розарий с чахлыми кустиками, усыпанными тлей, полный булыжников сад камней и грибница с коричневыми мясистыми поганками, источавшими жуткий запах, когда на них наступаешь.
      Кроме того, в саду имелся колодец. В первый же день мисс Свинк и мисс Форсибл сочли необходимым предупредить Коралайн, что он очень опасен, и взяли с нее слово держаться от колодца подальше. Поэтому Коралайн немедля отправилась на поиски колодца, чтобы разузнать его местоположение – ну, чтобы потом как следует держаться подальше.
      Колодец нашелся через два дня, на буйно заросшем лугу за кортом – скрытый зарослями деревьев и высокой травой круг из камней. Он был прикрыт деревянными досками, чтобы кто-нибудь случайно не провалился, но в одной из досок осталось отверстие от сучка, и Коралайн потратила полдня, бросая в него мелкую гальку и желуди и считая, как скоро глубоко-глубоко внизу раздастся плеск от их падения в воду.
      Еще Коралайн изучала живность. Она нашла ежа, змеиную кожу (правда, без змеи), камень, страшно напоминающий лягушку, и жабу, страшно напоминающую камень. Также был обнаружен высокомерный черный кот, который мог сколько угодно сидеть на пнях или стенах и глазеть на Коралайн, но всегда ускользал, если она хотела с ним поиграть.
      Так она и провела первые две недели на новом месте – разведывая сад и окрестности. Мама заставляла ее заглядывать домой на обед и ужин; да еще она должна была одеваться потеплее, прежде чем уйти, потому что лето в тот год выдалось очень холодное; но не проходило ни одного дня, чтобы она не отправлялась на разведку, пока однажды не полил дождь, и ей пришлось остаться дома.
      – Ну, и что мне делать? – спросила Коралайн.
      – Почитай книгу, – посоветовала мама. – Посмотри видео. Поиграй с игрушками. Пойди понадоедай мисс Свинк и мисс Форсибл, или тому чокнутому чудаку сверху.
      – Ну нет, – возразила Коралайн, – ничего такого мне не хочется! Хочу пойти поразведывать.
      – Я ничего не имею против этих твоих разведок, – ответила мать, – пока ты не начинаешь перегибать палку.
      Коралайн подошла к окну и принялась смотреть, как идет дождь. Под таким не погуляешь – он специально бросается вниз и с плеском разбивается на месте приземления. Такой дождь подразумевает целеустремленность – на этот раз он целеустремленно превращал сад в мутный жидкий супчик.
      Коралайн уже пересмотрела все видеокассеты. Игрушки наскучили, а все свои книги она перечитала. Она включила телевизор и стала прыгать по каналам, но не нашла ничего, кроме людей в костюмах, рассуждающих о рынке капитала, и спортивных программ. В конце концов, отыскалось кое-что интересное: заключительная часть биологической передачи о какой-то «защитной окраске». Показывали всяких животных – птиц и насекомых – которые, чтобы уцелеть, маскировались под листья, прутики или же других животных. Коралайн очень понравилось, но передача слишком быстро подошла к концу, сменившись репортажем о кондитерской фабрике.
      Настало время поговорить с папой.
      Отец Коралайн был дома. Мама с папой оба делали что-то на компьютерах, а это значило, что они много времени проводили дома. У каждого из них был отдельный кабинет.
      – Привет, Коралайн, – не поворачиваясь сказал он, когда дочь вошла.
      – М-м-ф-ф... – ответила Коралайн. – Дождь идет.
      – Ага, – согласился отец. – Как из ведра.
      – Нет же, – возразила Коралайн. – Просто идет дождь. Мне можно на улицу?
      – А что мама говорит?
      – Она говорит: «Ты не выйдешь за двери в такую погоду, Коралайн Джонс!»
      – Значит, нельзя.
      – Но мне надо продолжать разведывать.
      – Тогда разведай квартиру, – предложил папа. – Вот тебе бумага и ручка. Посчитай двери и окна. Перечисли всё синее. Организуй разведывательную экспедицию и открой на карте местоположение водонагревательного бака. И дай мне спокойно поработать.
      – А можно мне в гостиную? – В гостиной Джонсы хранили дорогую (и страшно неудобную) мебель, доставшуюся от бабушки. Коралайн туда не пускали. Туда вообще никто не ходил. Держали для самых торжественных случаев.
      – Если не напортачишь. И ничего там не трогай.
      Коралайн сосредоточенно выслушала задание, взяла ручку с листиком и отправилась на разведку.
      Она разыскала водонагревательный бак (в чуланчике на кухне).
      Она посчитала все синее (153).
      Она посчитала окна (21).
      Она посчитала двери (14).
      Из всех перечисленных дверей тринадцать открывались и закрывались. Еще одна, массивная резная дверь из дерева в углу гостиной, оказалась запертой.
      Она спросила у мамы:
      – Куда ведет эта дверь?
      – Никуда, дорогая.
      – Но должна же она куда-то вести!
      – Проверь! – покачав головой, предложила мама. Она подтянулась и сняла связку ключей с полки над дверным косяком. Потом тщательно перебрала и отыскала среди них один – самый старый, самый большой самый черный и ржавый ключ. Они пошли в гостиную, и мама отперла дверь.
      Та с готовностью распахнулась.
      Мама оказалась права. Дверь никуда не вела. Она открывалась в кирпичную стену.
      – Когда здесь был один целый дом, – объяснила мама, – дверь куда-то вела. А затем дом разделили на квартиры, и проем просто заложили кирпичом. По ту сторону стены другая квартира, которую еще никто не купил.
      Она закрыла дверь и вернула связку ключей на полку над кухонным косяком.
      – Ты ее не заперла, – напомнила Коралайн.
      – А зачем? – пожала плечами мама. – Дверь все равно никуда не ведет.
      Коралайн промолчала.
      Уже почти совсем стемнело, а дождь по-прежнему барабанил по стеклам и размывал дальние огни проезжавших по дороге машин.
      Отец Коралайн оторвался от работы и приготовил на всех ужин.
      – Пап, ты опять сам накулинарил! – с отвращением сказала Коралайн.
      – Это лук с тушеной картошкой, гарниром из эстрагона и плавленым сыром «Груэр», – разъяснил отец.
      Коралайн вздохнула, отошла к холодильнику и достала мини-пиццу и картошку, намереваясь разогреть их в микроволновке.
      – Ты же знаешь, я не люблю домашнюю еду! – пожаловалась она папе, пока ужин вращался в печке, а крохотные красные циферки вели обратный отсчет до нуля.
      – Ты даже не пробовала, может, понравилось бы, – заметил папа, но Коралайн упрямо затрясла головой.
      В ту ночь Коралайн долго лежала в постели без сна. Она почти уснула, когда дождь прекратился, и тут раздалось: «т-т-т-т-т-т». Коралайн села.
      Вдруг где-то скриииииипнуло.
      Коралайн выбралась из постели и заглянула в прихожую, но не заметила ничего странного. Она повернула назад. Из спальни родителей доносился раскатистый храп – папа, конечно, – и беспорядочное сонное бормотание – мамино.
      Коралайн задумалась, уж не приснилось ли ей всё это – чем бы оно ни было.
      Что-то шевельнулось.
      Едва плотнее тени, оно молниеносно скользнуло вдоль темной стены прихожей, словно оживший клочок ночи. Оставалось надеяться, что это не паук. В обществе пауков Коралайн чувствовала себя крайне неуютно.
      Черный силуэт скрылся в гостиной, и Коралайн, немного нервничая, последовала за ним.
      В гостиной было темно, свет проникал только из прихожей, и стоящая в дверном проеме фигурка Коралайн отбрасывала на ковер огромную тень, похожую на непомерно длинную тощую женщину.
      Коралайн раздумывала, включать ли свет, когда вдруг увидела, как из-под дивана медленно выползает черная тень. Силуэт замер – и вдруг стремительно и бесшумно метнулся по ковру в дальний угол комнаты.
      В том углу не было никакой мебели.
      Коралайн зажгла свет.
      В углу ничего не было. Ничего, кроме старой двери, ведущей в глухую кирпичную стену.
      Коралайн могла поклясться, что мама закрывала дверь, но сейчас дверь оказалась чуть приоткрытой. Самую малость – всего лишь щель. Коралайн подошла и заглянула за дверь. Ничего, кроме стены из красных кирпичей.
      Она плотно закрыла старинную дверь, выключила свет и отправилась спать.
      В ту ночь Коралайн приснились черные тени; они безостановочно скользили с места на место, укрываясь от света, пока не собрались вместе – маленькие черные зверьки с красными глазами и острыми желтыми зубками.
      Существа запели:
 
Мы малы, но нас немало, нас немало – мы малы:
Мы ждали здесь, пока ты придешь,
Мы будем здесь, когда ты падешь.
 
      От их шипящих, тонких и немного жалобных голосов Коралайн чувствовала себя не в своей тарелке.
      Потом ей приснилась парочка реклам, а потом – и вовсе ничего не снилось.
      На следующий день дождь прекратился, оставив над домом плотный белый туман.
      – Я иду на прогулку, – заявила Коралайн.
      – Не заходи далеко! – предупредила мама. – И оденься потеплее.
      Коралайн натянула синюю куртку с капюшоном, красный шарф и желтые «веллингтоновские» ботинки.
      И вышла на улицу.
      Мисс Свинк выгуливала собак.
      – Здравствуй, Кэролайн! – поздоровалась она. – Мерзкая погода!
      – Да, – ответила Коралайн.
      – Я когда-то играла Порцию, – сообщила мисс Свинк. – Мисс Форсибл сколько угодно может рассказывать о своей Офелии, но все приходили любоваться именно моей Порцией. Тогда мы собирали полные залы.
      Мисс Свинк была упакована в столько пуловеров и кофт, что казалась еще ниже и еще круглее обычного, словно большое пушистое яйцо. Она носила очки с толстыми линзами, которые делали глаза просто громадными.
      – Они обычно присылали мне в гримерку цветы. Уж ты мне поверь, – поделилась мисс Свинк.
      – Кто присылал? – спросила Коралайн.
      Мисс Свинк подозрительно огляделась, посмотрев сперва через плечо, а затем по сторонам, вглядываясь в дымку, словно кто-то мог подслушать из тумана.
      – Мужчины, – шепотом сообщила она. Затем подтащила собак к себе и вперевалку отправилась к дому.
      Коралайн продолжила прогулку.
      Она уже на три четверти обошла дом, когда увидела мисс Форсибл; та стояла на пороге квартиры, которую делила с мисс Свинк.
      – Ты не встречала мисс Свинк, Кэролайн?
      Коралайн сказала, что встречала, и что мисс Свинк ушла выгуливать собак.
      – Надеюсь, она не заблудится; иначе не миновать ей обострения лишая, вот увидишь, – посетовала мисс Форсибл. – Надо быть разведчиком, чтоб отыскать дорогу в таком тумане!
      – А я и есть разведчик, – сказала Коралайн.
      – Ну разумеется, дорогая! – согласилась мисс Форсибл. – Смотри, не заплутай.
      Коралайн продолжала бродить по саду, окутанному серой пеленой. Она старалась не упускать из виду дом, а через десять минут обнаружила, что пришла туда, откуда начинала.
      Волосы сырыми безжизненными прядями падали на глаза; лицо покрылось капельками влаги.
      – Эгей! Кэролайн! – окликнул чудаковатый старик с верхнего этажа.
      – О, здравствуйте! – ответила Коралайн.
      Сквозь туман она с трудом могла его рассмотреть.
      Он спускался по лестнице, которая выходила с задней части дома и вела наверх мимо квартиры Коралайн. Старик спускался медленно. Коралайн поджидала его у подножия лестницы.
      – Мыши не любят туман, – сказал он. – От него у них обвисают усики.
      – Мне он тоже не очень нравится, – ответила Коралайн.
      Тут пожилой дрессировщик наклонился так низко, что кончики усов защекотали ей ухо.
      – У мышек есть для тебя послание, – прошептал он.
      У Коралайн не нашлось слов.
      – А послание такое: «Не ходи в ту дверь», – он помедлил. – Это что-то значит для тебя?
      – Нет, – сказала Коралайн.
      Старик пожал плечами.
      – Шутницы они, мои мыши! Всё могут перепутать. Они даже имя твое путают, знаешь ли. Всё время твердили «Коралайн». И никак не Кэролайн! Вовсе не Кэролайн, представляешь?
      Он взял с нижней ступеньки бутылку молока и пошел обратно, в свою квартиру-мансарду.
      Коралайн вернулась домой. Мама работала в своем благоухающем цветами кабинете.
      – Что мне делать? – спросила ее Коралайн.
      – Когда тебе в школу? – откликнулась мама.
      – На следующей неделе.
      – Хм-м... – сказала мама. – Думаю, надо прикупить тебе обновки для школы. Напомни мне, солнышко, иначе вылетит из головы, – и снова принялась что-то усердно печатать на компьютерном дисплее.
      – Что мне делать? – переспросила Коралайн.
      – Порисуй, – мама вручила ей листок бумаги и шариковую ручку.
      Коралайн попыталась изобразить туман. Через десять минут рисования белый лист всё еще оставался белым, а в уголке слегка волнистыми буквами было накарябано: «ТАМУН». Коралайн хмыкнула и передала лист маме.
      – М-м! Очень стильно, дорогая, – оценила та.
      Коралайн прокралась в гостиную и попыталась открыть старую дверь в углу. Та не поддалась. Наверное, подумала Коралайн, это мама опять заперла. Она пожала плечами.
      И отправилась к папе.
      Папа сидел спиной к двери и печатал.
      – Брысь! – сказал он шутливо, когда Коралайн вошла.
      – Мне скучно! – возразила Коралайн.
      – Научись танцевать чечетку, – предложил, не оборачиваясь, папа.
      Коралайн покачала головой.
      – Почему ты со мной не поиграешь? – спросила она.
      – Работаю, – объяснил он и добавил: – Завал. – Он так и не обернулся и не взглянул на дочь. – Почему бы тебе не сходить к мисс Свинк и мисс Форсибл?
      Коралайн надела куртку, накинула капюшон и ушла на улицу. Спустилась по лестнице. Позвонила в дверь мисс Свинк и мисс Форсибл. За дверью послышался бешеный лай шотландских терьеров, которые выбежали в прихожую. Через некоторое время открыла мисс Свинк.
      – Ах, это ты Кэролайн! – воскликнула она. – Ангус, Хэмиш, уймитесь, дорогие! Это всего лишь Кэролайн. Входи, милая. Не хочешь чашечку чаю?
      В квартире пахло собаками и полиролью.
      – Да, спасибо, – ответила Коралайн.
      Мисс Свинк отвела ее в пыльную комнатку, которую называла «салоном». На стенах висели черно-белые фотографии симпатичных женщин и вставленные в рамки театральные программы. Мисс Форсибл сидела в одном из кресел и усердно вязала.
      Мисс Свинк налила Коралайн чаю в маленькую чашку из тонкого фарфора и дала к нему галет.
      Мисс Форсибл подобрала вязание и глубоко вздохнула.
      – Тем не менее, Эйприл, как я уже говорила – ты должна согласиться, что и старые псы служат верно, – сказала она.
      – Мириам, дорогая, мы с тобой уже не так молоды, как прежде.
      – Мадам Аркати, – напомнила мисс Форсибл. – Старая няня в «Ромео». Леди Брэкнелл. Другие роли. Нас не могут просто так уволить со сцены.
      – Тут я с тобой согласна, Мириам, – отвечала мисс Свинк.
      Интересно, помнят ли они о ее присутствии, подумала Коралайн. В их разговоре не было никакого смысла; Коралайн решила, что спор этот так же стар и не менее уютен, чем их старинные кресла – из тех споров, в которых нет победителя или побежденного, но, при желании спорщиков, длятся они до бесконечности.
      Она допила чай.
      – Хочешь, я погадаю по листьям? – предложила ей мисс Свинк.
      – Простите? – не поняла Коралайн.
      – По чайным листьям, дорогая. Я погадаю на твое будущее.
      Коралайн передала чашку мисс Свинк. Та близоруко вгляделась в черные чаинки на дне и поджала губы.
      – Знаешь, Кэролайн, – сказала она немного погодя. – Ты в страшной опасности.
      Мисс Форсибл фыркнула и отложила вязание.
      – Не глупи, Эйприл! Прекрати стращать ребенка. Ты плохо разглядела. Дай-ка чашку мне, дитя!
      Коралайн отдала чашку мисс Форсибл. Мисс Форсибл внимательно вгляделась в чаинки, покачала головой и посмотрела еще раз.
      – Бог мой! – сказала она. – Ты была права, Эйприл. Она в опасности.
      – Вот видишь, Мириам! – торжествуя, воскликнула мисс Свинк. – Мои глаза, как всегда, верны мне.
      – Так в какой я опасности? – поинтересовалась Коралайн.
      Мисс Свинк и мисс Форсибл безучастно уставились на нее.
      – Чего не знаю, того не знаю, – сказала мисс Свинк. – Чайные листья не сообщают детали. То есть не совсем. Они могут рассказать общее, но не жди подробностей.
      – Что же мне тогда делать? – спросила слегка встревоженная Коралайн.
      – Не одевать в гардеробной зеленого, – предложила мисс Свинк.
      – Или болтать о шотландском театре, – добавила мисс Форсибл.
      Коралайн подивилась, почему из знакомых ей взрослых так мало кто рассуждает здраво. Иногда ей приходилось задаваться вопросом, понимают ли они, с кем разговаривают.
      – И будь очень, очень осторожна, – предупредила мисс Свинк. Она поднялась с кресла и подошла к камину. На каминной полке стоял небольшой кувшинчик; мисс Свинк сняла с него крышку и принялась вынимать разнообразные вещи. В кувшинчике отыскалась крошечная фарфоровая утка, наперсток, странного вида медная монета, две скрепки и камешек с дыркой.
      Дама отдала Коралайн дырявый камень.
      – А зачем он? – спросила Коралайн. Дырка зияла как раз посередине. Коралайн подняла камень и посмотрела сквозь отверстие на окно.
      – Он может помочь, – объяснила мисс Свинк. – Иногда они помогают от нехороших вещей.
      Коралайн одела куртку, попрощалась с обеими соседками, с их собаками и вышла на улицу.
      Туман окутал дом непроницаемой пеленой. Коралайн медленно брела к лестнице, ведущей в ее квартиру, и вдруг у подножия остановилась и осмотрелась.
      В дымке мир стал совсем призрачным.
      «В опасности?» – подумала Коралайн. Это звучало захватывающе и не казалось чем-то плохим. Не совсем плохим.
      Коралайн поднялась по ступеням, крепко сжав в кулаке свой новый камешек.
 
      Следующий день выдался солнечным, и мама взяла Коралайн в ближайший крупный город купить школьную одежду. Папу они оставили на станции: он собирался на один день в Лондон повидаться с какими-то людьми.
      Коралайн помахала ему на прощание, и они с мамой отправились в универмаг за обновками.
      Коралайн страшно понравились ярко-зеленые перчатки. Мама отказалась их взять, зато купила белые носки, темно-синие брюки, четыре серые блузки и темно-серую юбку.
      – Но мам, в школе все носят серые блузки и всё такое! А вот зеленых перчаток ни у кого нет, я буду одна такая!
      Мама не слушала – она обсуждала с продавцом, какой пуловер купить Коралайн. Оба сошлись на том, что лучше всего купить жутко просторный и мешковатый, в надежде, что в один прекрасный день она до него дорастет.
      Коралайн оставила их и ушла к витрине с «веллингтоновскими» ботинками в форме лягушек, уток и кроликов.
      Потом она вернулась.
      – Коралайн? Вот ты где! Где тебя носило?
      – Меня похитили инопланетяне, – ответила Коралайн. – Они пришли из открытого космоса с лучевыми пистолетами, но я их обманула, потому что надела парик и смеялась с иностранным акцентом, и поэтому мне удалось сбежать.
      – Конечно, солнышко. А теперь, думаю, пора приступать к заколкам, верно?
      – Нет.
      – Ну, скажем, полдюжины, чтобы закалывать волосы набок, – предложила мама.
      Коралайн промолчала.
      В машине, когда ехали домой, она спросила:
      – А что в той пустой квартире?
      – Не знаю. Думаю, ничего. Наверное, как и в нашей было, пока мы в нее не переехали. Голые комнаты.
      – А как ты думаешь, туда можно попасть из нашей квартиры?
      – Невозможно, если, конечно, ты не умеешь ходить сквозь кирпичные стены.
      – А-а.
      Домой они вернулись к обеду. Несмотря на солнечную погоду, день выдался холодным. Мама заглянула в холодильник и нашла там сиротливый помидор и кусок сыра с зеленой плесенью. В хлебнице осталась одна корочка.
      – Смотаюсь-ка я в магазин – куплю нам рыбных палочек или еще чего-нибудь, – сказала мама. – Идешь со мной?
      – Нет, – отказалась Коралайн.
      – Не скучай, – попрощалась мама и вышла. Затем вернулась, взяла забытые ключи от машины и снова ушла.
      Коралайн изнывала от скуки.
      Она полистала книгу, которую читала мать – о людях какой-то далекой-предалекой страны; каждый день эти люди брали кусочки белого шелка и разрисовывали их воском, а затем опускали в краску. Потом снова разрисовывали воском и красили опять. Затем выплавляли воск в горячей воде, и когда материя становилась великолепной, сжигали в огне дотла.
      Коралайн эта возня показалась совершенно бессмысленной; ей оставалось надеяться, что тем людям нравилось их занятие.
      Веселее не стало, а мама все не появлялась.
      Коралайн взяла стул и подтащила к кухонной двери. Взобралась на стул и встала на цыпочки. Слезла, взяла из чулана веник. Снова вскарабкалась на стул и подняла веник повыше.
      Звяк!
      Коралайн слезла со стула, подняла с торжествующей улыбкой связку ключей, прислонила веник к стене и отправилась в гостиную.
 
      Семья ее не пользовалась гостиной. Вся мебель была унаследована от бабушки Коралайн, включая деревянный кофейный столик, сервировочный столик, массивную стеклянную пепельницу и нарисованную маслом картину, изображающую вазу с фруктами. Коралайн никогда не понимала, кому могло взбрести в голову малевать вазы с фруктами. Больше в комнате ничего не было: ни пустячных безделушек на каминной полке, ни статуй, ни часов; ничего, что могло бы придать ей уют и обжитость.
      Старинный черный ключ казался холоднее остальных. Коралайн вставила его в скважину. Ключ повернулся легко, замок послушно щелкнул.
      Коралайн замерла и прислушалась. Она понимала, что поступает нехорошо, и теперь пыталась выяснить, не вернулась ли мама, но ничего не услышала. Тогда Коралайн положила ладонь на дверную ручку, повернула ее и, наконец, открыла дверь.
      Дверь вела в темный коридор. Кирпичи исчезли, словно стены никогда здесь и не было. Из коридора веяло холодным запахом плесени: так пахнет что-то очень древнее и неторопливое.
      Коралайн вошла в дверной проем.
      Она попыталась представить, как может выглядеть незаселенная квартира: если конечно, коридор вел именно туда.
      Коралайн взволнованно прошла по коридору. Было в нём что-то знакомое.
      Ковер под ногами был точно такой же, как и у нее дома. Обои на стенах – точь-в-точь как и у них. Висящая на стене картина была такой же, какая висела у них в коридоре.
      Коралайн поняла, где находится: она находилась в собственной квартире. Она никуда и не уходила.
      Она в растерянности потрясла головой.
      И уставилась на висящую на стене картину: нет, картина не была той самой. Та, что висела у них дома, изображала мальчика в старомодной одежде, который созерцал мыльные пузыри. Но теперь выражение лица мальчишки изменилось – он разглядывал пузырьки с таким выражением, словно собирался сделать с ними что-то крайне жестокое. Было что-то особенное в его глазах.
      Коралайн смотрела на глаза, пытаясь сообразить, что же в них было не так.
      До нее почти дошло, когда кто-то позвал: «Коралайн?»
      Голос был как у мамы. Коралайн отправилась в кухню, откуда доносился голос. В кухне спиной к ней стояла женщина. Выглядела она очень похоже на настоящую маму Коралайн.
      Только вот...
      Только вот кожа у нее была белой как бумага.
      Только вот была она выше и худее.
      Только вот пальцы у нее были слишком длинными и безостановочно шевелились, а бордовые ногти были изогнутыми и острыми.
      – Коралайн? – обратилась к ней женщина. – Это ты?
      И тут она обернулась. Вместо глаз у нее были большие черные пуговицы.
      – Пора обедать, Коралайн, – сказала женщина.
      – Кто вы? – спросила Коралайн.
      – Я твоя другая мама, – отвечала женщина. – Беги скажи своему другому папе, что обед готов. – Она открыла дверцу духовки. Внезапно Коралайн поняла, насколько успела проголодаться. Из духовки пахло великолепно. – Ну, иди же!
      Коралайн вышла в коридор и отправилась к кабинету папы. Открыла дверь. Спиной к ней у монитора сидел какой-то мужчина.
      – Здрасьте, – сказала ему Коралайн. – Я... я хотела сказать, что она сказала, что обед готов.
      Мужчина обернулся.
      Вместо глаз у него были пуговицы – большие, черные и блестящие.
      – Привет, Коралайн, – поздоровался он. – Умираю с голоду!
      Он поднялся и пошел вместе с ней в кухню. Они уселись за кухонный стол и другая мама подала обед. Огромного коричнево-золотистого цыпленка, жареную картошку и мелкий зеленый горошек. Коралайн жадно набросилась на еду. Все было чрезвычайно вкусным.
      – Мы давно тебя ждем, – сказал другой папа Коралайн.
      – Меня?...
      – Да, – кивнула другая мама. – Без тебя здесь все было не то. Но мы знали, что в один прекрасный день ты придешь, и у нас будет настоящая семья. Хочешь еще цыпленка?
      Коралайн еще никогда не пробовала цыпленка вкуснее. Мама иногда готовила цыплят, но она всегда покупала замороженных или полуфабрикат, и они получались очень сухими и безвкусными. Когда готовил папа, он покупал настоящих цыплят, но всякий раз вытворял с ними странные вещи, например, варил в вине, начинял черносливом или запекал в тесте, и Коралайн всегда принципиально отказывалась прикасаться к его стряпне.
      Она взяла добавки.
      – Я и не знала, что у меня есть другая мама, – сказала она осторожно.
      – Конечно, есть! Они у всех есть, – объяснила ей другая мама, сияя своими глазами-пуговицами. – После обеда тебе, наверное, захочется поиграть с крысами в своей комнате.
      – С крысами?
      – Теми, что с верхнего этажа.
      Коралайн видела живую крысу только по телевизору. Перспектива с ними поиграть и вправду была заманчивой. День, кажется, обещал быть очень интересным!
      После обеда другие родители вымыли посуду, и Коралайн ушла в свою другую спальню.
      Здесь различия оказались заметней. Для начала, она была выкрашена краской аляповато зеленого оттенка вперемежку с кричаще розовым.
      Коралайн решила, что не хотела бы ночевать в такой комнате; с другой стороны, такая гамма была куда интереснее, чем в ее собственной спальне.
      Здесь была куча замечательных вещей, которых она не видела раньше: ангелы над кроватью, порхающие как стайка пугливых воробьев; книжки с картинками, ползающие повсюду, шелестящие и изгибающиеся; уменьшенные черепа динозавров, которые щелкали зубами, когда она проходила мимо. Ящик был доверху наполнен превосходными игрушками.
      Вот это мне по душе, подумала Коралайн и выглянула в окно. Пейзаж из окна открывался такой же, как из окна ее собственной спальни: деревья и поля, а за полями, на самом горизонте – далекие пурпурные холмы.
      Что-то черное стремительно пронеслось через комнату и скрылось под кроватью. Коралайн опустилась на колени и заглянула туда. Не меньше пятидесяти крошечных красных глаз уставились в ответ на нее.
      – Привет, – поздоровалась Коралайн. – Вы и есть крысы?
      Они выбрались из-под кровати, часто мигая от яркого света. У крыс была короткая угольно-черная шерсть, маленькие красные глаза, розовые лапки, похожие на когтистые миниатюрные руки, и такого же цвета безволосые хвосты, напоминающие длинных скользких червей.
      – Вы умеете разговаривать? – спросила у крыс Коралайн.
      Самая большая и самая черная из них кивнула. Коралайн решила, что та как-то неприятно ей улыбается.
      – Ну, – сказала Коралайн, – что вы умеете?
      Крысы собрались в круг.
      Затем принялись осторожно но сноровисто взбираться друг на друга, пока не образовалась пирамида с самой крупной крысой на вершине.
      Крысы принялись выводить тонкими шипящими голосами:
 
Мы хвостаты и зубасты, мы зубасты и глазасты:
Мы ждали здесь, пока ты падешь,
Пока мы придем, ты здесь подождешь.
 
      Нехорошая какая-то была их песня. Коралайн была уверена, что где-то уже слышала если не эту песенку, то что-то очень похожее, но никак не могла вспомнить, где именно.
      Но вот пирамида распалась, и крысы, черные и шустрые, резво помчались к двери.
      Другой сумасшедший старик с верхнего этажа стоял на пороге с высокой черной шляпой в руках. Крысы облепили его, забираясь ему в карманы, в рукава, штанины брюк и за шиворот.
      Самая крупная вскарабкалась старику на плечи, уцепилась на длинные седые усы, и, мелькнув перед его черными глазами-пуговицами, залезла на голову.
      В считанные секунды о том, что здесь вообще были крысы, напоминали лишь непоседливые комочки под его одеждой, без устали переползающие с места на место вдоль и поперек; осталась лишь самая большая крыса, глядящая вниз с макушки хозяина своими сверкающими красными глазами.
      Старик одел шляпу – и эта крыса исчезла тоже.
      – Привет, Коралайн, – сказал другой старик сверху. – Вот, услыхал, что ты здесь. Крысам пора ужинать. Но ты можешь пойти со мной и посмотреть, как они едят.
      Было что-то голодное в его пуговичных глазах, и Коралайн почувствовала себя неуютно.
      – Нет, благодарю, – отказалась она. – Я схожу на улицу, поразведываю.
      Старик очень медленно кивнул. Коралайн слышала, как его крысы о чем-то шепчутся, хотя, никак не могла разобрать, о чем. Она вообще не была уверена, что хочет это знать.
      Ее другие родители стояли на пороге кухни, когда она проходила мимо по коридору, улыбались совершенно одинаковыми улыбками и медленно помахивали ей руками.
      – Удачно развлечься! – пожелала ей другая мама.
      – Будем ждать тебя домой! – добавил другой папа.
      Дойдя до входной двери, Коралайн обернулась. Они так и смотрели на нее, улыбаясь и махая руками.
      Она вышла из квартиры и спустилась по лестнице.
      Снаружи дом совсем не изменился. Или почти совсем: вокруг двери мисс Форсибл и мисс Свинк мигали бегущие синие и голубые огоньки, которые складывались в слова. Они все бегали и бегали, вспыхивали и гасли.
      Сначала шло слово «ИЗУМИТЕЛЬНО!» за которым появлялось «ТЕАТРАЛЬНЫЙ» а затем «ТРИУМФ!!!».
      Погода вокруг не изменилась – стоял по-прежнему холодный и солнечный день.
      За спиной раздался вдруг вежливый шорох.
      Коралайн обернулась. Рядом, на стене примостился огромный черный котяра, точь-в-точь такой же, как кот у нее дома.
      – Добрый день! – поздоровался кот.
      Голос словно раздавался внутри ее головы; он будто бы состоял из одних слов, но был определенно не женским, а мужским.
      – Привет, – ответила Коралайн. – У себя дома в саду я видела точно такого же кота. Ты, должно быть, другой кот?
      Кот покачал головой.
      – Вот и нет, – возразил он. – Никакой я не другой! Я – это я. – И отвернулся, оскорбленно сверкнув зелеными глазами. – Вы, люди, так любите распыляться! Коты же, наоборот, всегда цельные. Если ты понимаешь, что я хочу сказать.
      – Кажется, понимаю. Но если ты тот самый кот, что и у меня дома, то как ты можешь разговаривать?
      У котов, конечно, нет таких плечей, как у людей. Но этот кот по-настоящему пожал плечами, одним плавным движением, начавшимся с подергивания кончика хвоста и закончившимся приподнятыми усами.
      – Я просто разговариваю.
      – У меня дома коты не разговаривают!
      – Правда? – спросил кот.
      – Правда, – подтвердила Коралайн.
      Кот грациозно спрыгнул со стены на траву у ее ног. И внимательно уставился на нее.
      – Что ж, ты знаток в таких делах, как я посмотрю, – сказал он сухо. – Что, в конце концов, могу знать я? Я ведь всего лишь кот!
      И он зашагал прочь с гордо вздернутым хвостом и головой.
      – Вернись! – попросила Коралайн. – Ну, пожалуйста! Я прошу прощения. Честно!
      Кот остановился, сел и принялся задумчиво умываться, очевидно, совсем не интересуясь присутствием Коралайн.
      – Мы... знаешь, мы могли бы быть друзьями! – предложила она.
      – А еще мы могли бы быть каким-то редким видом танцующих африканских слонов. Но мы не слоны. – И злорадно добавил: – По крайней мере, не я.
      Коралайн вздохнула.
      – Пожалуйста! Как твое имя? – спросила она кота. – Послушай, меня зовут Коралайн. А тебя?
      Кот неторопливо и аккуратно зевнул, демонстрируя изумительно розовый рот и язык.
      – У котов нет имен, – ответил он.
      – Правда? – удивилась Коралайн.
      – Правда, – подтвердил кот. – Имена носите вы, люди. Это потому, что вы не знаете, кто вы такие. А мы вот знаем, и нам имена ни к чему.
      Есть в этом коте какой-то раздражающий эгоизм, решила Коралайн. Словно он – единственный в любом мире и месте, кто имеет значение.
      Часть Коралайн требовала нагрубить несносному собеседнику; другая же часть желала быть вежливой и почтительной. Вежливая половина победила.
      – Скажи пожалуйста, где мы?
      Кот быстро огляделся и ответил:
      – Здесь.
      – Я и сама вижу. Ну ладно, а как ты сюда попал?
      – Так же как и ты. Пришел, – пояснил кот. – Вот так!
      Коралайн наблюдала, как он медленно прошествовал по лужайке, затем зашел за дерево, но так и не вышел с другой стороны. Коралайн подошла и заглянула за дерево. Кот исчез.
      Она поплелась назад к дому. За спиной вдруг снова послышался вежливый шорох. Это был кот, конечно.
      – Между прочим, – сказал он, – было разумно с твоей стороны захватить с собой защиту. Я бы на твоем месте не выпускал ее из рук.
      – Защиту?
      – Именно это я и сказал! – кивнул кот. – А впрочем...
      Он умолк, воззрившись на что-то, чего здесь не было.
      Затем подобрался, припав к земле, и сделал пару-тройку очень медленных шажков. Казалось, он подстерегает невидимую мышь. И вдруг кот резко дернул хвостом и метнулся в заросли, затерявшись за деревьями.
      Коралайн задумалась, что этот котище имел в виду.
      Еще ей стало интересно, могут ли коты разговаривать там, откуда она пришла, но просто не хотят, или все же они способны общаться только здесь, где бы это «здесь» ни было.
      Она спустилась по ступенькам к двери квартиры мисс Свинк и мисс Форсибл. Красно-синие огоньки без устали мигали.
      Дверь была слегка приоткрыта. Коралайн постучалась, но ее стук распахнул дверь окончательно, и Коралайн вошла.
      Было темно, пахло пыльным бархатом. Дверь за спиной Коралайн закрылась, и всё погрузилось в непроглядный мрак. Коралайн осторожно пошла вперед по крохотной прихожей. Лицо ткнулось во что-то мягкое. Мягкое оказалось тканью. Она протянула руку вперед, и в ткани появился проход.
      Коралайн оказалась по другую сторону бархатных занавесей, щурясь в слабо освещенном театре. В дальнем конце комнаты располагалась пустая и неприхотливая деревянная сцена, освещенная мутным светом прожекторов.
      Между сценой и Коралайн стояли кресла. Целые ряды кресел. Она вдруг услышала шуршащий звук, и увидела, что к ней направляется, раскачиваясь из стороны в сторону, светлое пятно. Когда светляк приблизился, стало ясно, что это фонарь, который держит в зубах большая шотландская овчарка с седой от старости мордой.
      – Здрасьте, – сказала Коралайн.
      Пес поставил фонарь на пол и посмотрел на гостью.
      – Ясно. Давай-ка посмотрим на твой билетик, – неприветливо сказал он.
      – Билетик?
      – Вот именно. Билетик. Я, знаешь ли, не могу торчать здесь весь день. Зайцы представлений не смотрят.
      Коралайн вздохнула и призналась:
      – Билета у меня нет.
      – Еще одна, – мрачно сказал пес. – Нет, это просто наглость! «А где ваш билетик?» – «А нет у меня билетика!» Даже не знаю, что сказать... – Он потряс головой и пожал плечами. – Давай уж, проходи.
      Пес взял фонарь в зубы и потрусил в темноту. Коралайн последовала за ним. Когда они приблизились к сцене, провожатый остановился и осветил фонарем пустое сиденье; Коралайн уселась, и пес ушел.
      Когда Коралайн свыклась с темнотой, она увидела, что все другие кресла тоже занимают собаки.
      Откуда-то из-за сцены послышался шипящий звук. Коралайн догадалась, что кто-то поставил заезженную старую пластинку. Шипение превратилось в звуки фанфар, и мисс Свинк с мисс Форсибл явились публике.
      Мисс Свинк катила на одноколесном велосипеде и жонглировала мячами. Мисс Форсибл вприпрыжку шла следом, держа в руках корзинку с цветами. По пути она разбрасывала букетики по сцене. Добравшись до середины, мисс Свинк проворно спрыгнула с велосипеда, и обе женщины низко поклонились.
      Собаки застучали по сиденьям хвостами и с одобрением залаяли. Коралайн вежливо похлопала.
      А затем актеры расстегнули свои пушистые громоздкие пальто и распахнули их. Но распахнутыми оказались не только пальто: их лица открылись тоже, подобно пустой скорлупе, и из престарелых пышных тел появились две молодые женщины. Они были худые и бледные, но весьма привлекательные, с черными пуговицами вместо глаз.
      Новая мисс Свинк была одета в зеленое трико и высокие коричневые сапоги, которые закрывали почти всю ногу. Новая же мисс Форсибл была в белом платье и с цветами в длинных светлых волосах.
      Коралайн вжалась в спинку кресла. Мисс Свинк ушла со сцены, и фанфары взвизгнули когда снимаемая игла граммофона чиркнула по пластинке.
      – Сейчас будет мой любимый номер, – прошептал маленький песик из соседнего кресла.
      Другая мисс Форсибл взяла нож из ящика в углу сцены.
      – Кинжал ли это пред собой я вижу? – вопросила она.
      – Да, да! – закричали все маленькие собаки из зала.
      Мисс Форсибл сделала реверанс, и собаки снова застучали хвостами. В этот раз Коралайн похлопать не потрудилась.
      Мисс Свинк отступила назад, хлопнула себя по бедру, и все собаки залаяли.
      – А сейчас, – объявила она. – Мириам и я с гордостью представляем вам новое добавление к нашему театральному выступлению! У нас есть добровольцы?
      Маленькая собачка по соседству подтолкнула Коралайн передней лапой.
      – Доброволец – это ты! – прошептал песик.
      Коралайн встала и поднялась на сцену по деревянным ступеням.
      – Может ли наш юный доброволец рассчитывать на искренние аплодисменты зрителей? – спросила мисс Свинк. Собаки разом завизжали, залаяли и застучали хвостами по бархатным сиденьям.
      – А теперь, Коралайн, – начала мисс Свинк. – Скажи нам, как тебя зовут?
      – Коралайн, – ответила Коралайн.
      – И мы другу друга не знаем, верно?
      Коралайн окинула взглядом эту стройную женщину с черными пуговичными глазами и медленно покачала головой.
      – Отлично! – сказала мисс Свинк. – Тогда стань-ка здесь. – Она отвела Коралайн к доске, висящей на другом конце сцены, и положила ей на макушку надувной шарик.
      Затем отошла к мисс Форсибл, завязала ей глаза-пуговицы черным шарфом и вложила в руки нож. Потом повертела ее несколько раз и, наконец, развернула лицом к добровольцу. Коралайн затаила дыхание и сжала кулаки.
      Мисс Форсибл метнула кинжал в шарик. Тот лопнул с громким хлопком; нож вонзился в доску прямехонько над головой Коралайн и задрожал. Она облегченно выдохнула.
      Собаки просто ошалели.
      Мисс Свинк дала Коралайн крошечную коробку конфет и поблагодарила за хорошую работу. С тем Коралайн и вернулась на свое место.
      – А ты молодец, – заметил маленький песик.
      – Спасибо, – поблагодарила Коралайн.
      Мисс Форсибл и Свинк перешли к жонглированию большими деревянными булавами. Коралайн открыла свою коробку с конфетами. Песик воззрился на них с вожделением.
      – Хочешь одну? – спросила его Коралайн.
      – Да, если можно, – прошептал пес. – Только не ириски. От них я распускаю слюни.
      – Я думала, собакам нельзя много сладкого, – сказала ему Коралайн, вспомнив, как однажды мисс Форсибл и Свинк что-то такое рассказывали.
      – Может, там, откуда ты пришла, так и есть, – шепотом ответил песик. – А здесь мы только сладкое и едим.
      В темноте трудно было разглядеть, какими были конфеты. Она на всякий случай откусила кусочек от одной, и оказалось, что конфета кокосовая. Коралайн не любила кокосов, и отдала конфету собаке.
      – Спасибо, – ответил песик.
      – Всегда пожалуйста.
      Мисс Свинк с мисс Форсибл тем временем разыгрывали какую-то сцену. Мисс Свинк сидела на лестнице, у подножия которой стояла мисс Форсибл.
      Что значит имя? – вопрошала мисс Форсибл. – Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет.
      – У тебя есть еще конфеты? – спросил пес. Коралайн дала ему еще одну.
      – Не смею назвать себя по имени, оно... – обращалась мисс Свинк к мисс Форсибл.
      – Эта часть скоро кончится, – прошептал пес. – И начнутся народные танцы.
      – И сколько это всё длится? – поинтересовалась Коралайн. – Всё это представление?
      – Постоянно, – ответил ей собеседник. – И нет ему конца.
      – Держи. – Коралайн отдала ему конфеты.
      – Спасибо! – поблагодарил песик.
      Коралайн поднялась.
      – Еще увидимся! – попрощался пес.
      – Пока, – ответила ему Коралайн, вышла из театра и отправилась в сад. С непривычки пришлось щуриться на ярком солнце.
      Другие родители бок о бок ждали ее в саду. И по-прежнему улыбались.
      – Хорошо провела время? – спросила другая мама.
      – Было интересно, – ответила Коралайн, и все вместе они отправились в другой дом Коралайн. Другая мама взъерошила ей волосы своими длинными белыми пальцами. Коралайн тряхнула головой.
      – Не делай так.
      Другая мама убрала руку.
      – Ну? – спросил другой папа. – Тебе здесь нравится?
      – Думаю, да, – ответила Коралайн. – Здесь гораздо интереснее, чем дома.
      Они вошли в квартиру.
      – Я очень рада, что тебе нравится, – начала другая мама. – Нам ведь так хотелось думать, что твой настоящий дом здесь! Ты можешь остаться здесь навсегда. Если хочешь.
      – Хмм... – протянула Коралайн. Она сунула руки в карманы и всерьез над этим задумалась. Пальцы коснулись вдруг камня, который вчера дали ей настоящие мисс Свинк и мисс Форсибл, – камня с дыркой.
      – Если хочешь остаться, – сказал другой папа, – надо сделать самую малость, и ты навсегда поселишься здесь.
      Они пришли на кухню. На кухонном столе стояла фарфоровая тарелка с катушкой черных хлопковых ниток и длинной серебряной иглой; а рядышком – две большие черные пуговицы.
      – Вот уж не думаю! – отказалась Коралайн.
      – Ах, но нам так этого хочется! – настаивала другая мама. – Мы очень хотим, чтобы ты осталась! И это ведь такая мелочь!
      – И совсем не больно! – добавил другой отец.
      Коралайн уже знала: если взрослые говорят, что будет не больно, значит, будет очень больно. Она отрицательно потрясла головой.
      Другая мама широко улыбнулась, а волосы у нее на голове покачнулись, как водоросли на морском дне.
      – Мы желаем тебе лучшего, – сказала она.
      Ее ладонь легла на плечо Коралайн. Та попятилась.
      – Ну, мне пора, – сказала Коралайн и снова сунула руки в карманы. Пальцы сомкнулись вокруг дырявого камня.
      Рука другой матери убралась с плеча Коралайн, как напуганный паук.
      – Если ты и вправду этого хочешь, – согласилась другая мама.
      – Хочу, – подтвердила Коралайн.
      – Так или иначе, мы еще увидимся! – попрощался другой папа. – Когда ты вернешься.
      – Эм... – ответила Коралайн.
      – И тогда все мы заживем вместе, как одна большая счастливая семья, – добавила другая мама. – На веки вечные.
      Коралайн начала пятиться. Затем развернулась и, бросившись в гостиную, распахнула дверь в углу. Теперь кирпичная стена исчезла – за дверью стлалась темнота; полночный мрак подземелья, в, котором чудилось чье-то движение.
      Коралайн растерялась. Обернулась назад. Держась за руки, к ней приближались другие родители. Они не сводили с нее свои черные глаза-пуговицы. По крайней мере, Коралайн так казалось. Тут она не была полностью уверена.
      Другая мама простерла руку и поманила ее длинным белым пальцем. Бледные губы произнесли «Возвращайся поскорее», хотя вслух она ничего не сказала.
      Коралайн глубоко вдохнула и шагнула в темноту, в которой перешептывались странные голоса и завывали далекие ветры. В ней росла уверенность, что во мраке за спиной что-то прячется, что-то очень древнее и неторопливое. Сердце стучало так громко и неистово, что Коралайн испугалась, как бы оно не выскочило из груди. Она закрыла во тьме глаза.
      И врезалась во что-то. В ужасе Коралайн распахнула глаза. Оказалось, что она столкнулась с диваном в собственной гостиной.
      Открытый дверной проем позади был заложен грубыми красными кирпичами.
      Она была дома.
      Коралайн заперла дверь в гостиной холодным черным ключом. Затем отправилась назад в кухню и, вскарабкавшись на стул, попыталась вернуть связку ключей на место. После четырех или пяти попыток она вынуждена была признать, что еще недостаточно подросла, и положила ключи на тумбочку рядом с дверью.
      Мама до сих пор не вернулась из своего путешествия по магазинам.
      В самом нижнем ящике холодильника Коралайн отыскала замороженную запасную буханку хлеба и сделала себе тостов с джемом и арахисовым маслом. Выпила в придачу стакан воды.
      Она ждала возвращения родителей.
      Когда стало смеркаться, Коралайн разогрела в микроволновке кусок замороженной пиццы.
      Потом посмотрела телевизор. Удивилась, почему это взрослые оставляют себе на потом самые интересные программы, где все носятся и кричат.
      Через некоторое время Коралайн начала зевать. Тогда она переоделась, почистила зубы и отправилась в постель.
      Утром она первым делом пришла в комнату родителей, но постель была нетронута, а их самих нигде не было.
      Завтракала Коралайн консервированными макаронами.
      На обед была плитка кондитерского шоколада и яблоко. Яблоко выглядело пожелтевшим и слегка сморщенным, но на вкус оказалось сочным и сладким.
      К чаю она спустилась к мисс Свинк и мисс Форсибл. Здесь ей достались три диетических бисквита, стакан лимонада и чашка слабого чая. Особенно интересным оказался лимонад. Ничего общего с лимонами в нем не оказалось. У него был вкус неопределенного ярко-зеленого химиката. Лимонад страшно понравился Коралайн. Ей хотелось, чтобы дома у нее тоже был такой.
      – Как поживают твои милые мама с папой? – спросила мисс Свинк.
      – Их нет, – ответила Коралайн. – Я не видела обоих со вчерашнего дня. Кроме меня никого нет. Думаю, я превратилась в однодетную семью.
      – Передай маме, что мы нашли те вырезки из «Глазго Эмпайр», о которых говорили. Она, кажется, очень заинтересовалась, когда Мириам о них упомянула.
      – Она исчезла при таинственных обстоятельствах, – сообщила Коралайн. – Думаю, как и папа.
      – Кэролайн, милая, нас не будет завтра: останемся в Ройал Тэнбридж Веллс у племянницы Эйприл.
      Они показали ей альбом с фотографиями племянницы мисс Свинк, и Коралайн ушла домой.
      Она откупорила свою копилку и отправилась в супермаркет, купила две большие бутылки лимонада, шоколадный торт и большой кулек яблок, и, вернувшись, съела все это на ужин.
      Потом почистила зубы, отправилась в рабочий кабинет папы, включила его компьютер и написала рассказ.

      РАССКАЗ КОРАЛАЙН
      ЖИЛА-БЫЛА ДЕВОЧКА ПО ИМЕНИ ЭППЛ.
      ОНА ОЧЕНЬ ЛЮБИЛА ТАНЦЕВАТЬ.
      ЭППЛ ВСЕ ТАНЦЕВАЛА И ТАНЦЕВАЛА ПОКА
      ЕЕ НОГИ НЕ ПРИВРАТИЛИСЬ В САССИСКИ.
      КОНЕЦ.

      Коралайн распечатала рассказ и выключила компьютер.
      Затем дорисовала под рассказом танцующую девочку.
      А после приготовила ванну, в которой оказалось слишком много пены, убежавшей через край на пол. Коралайн как сумела вытерла себя и пол и ушла спать.
      Ночью она проснулась. Пошла в спальню родителей, но их кровать по-прежнему была застелена и пуста. Светящиеся зеленые числа на цифровых часах показывали 3:12 ночи.
      Одна-одинешенька, среди ночи, Коралайн заплакала. Кроме плача, в пустой квартире не было никаких звуков.
      Она забралась на кровать мамы и папы и через некоторое время, успокоившись, задремала.
      Ее разбудили чьи-то тыкающиеся в лицо холодные лапки. Коралайн открыла глаза. В ответ на нее уставились огромные зеленые глазищи. Это был кот.
      – Привет! – сказала Коралайн. – Как ты сюда попал?
      Кот ничего не ответил. Коралайн выбралась из постели. На ней была длинная футболка и пижамные штанишки.
      – Ты пришел мне о чем-то рассказать?
      Кот зевнул, отчего глаза у него сверкнули яркой зеленью.
      – Ты знаешь, где мои папа с мамой?
      В ответ кот медленно ей подмигнул.
      – Это означает «да»?
      Кот подмигнул снова. Коралайн решила, что это и в самом деле «да».
      – Отведешь меня к ним?
      Кот посмотрел на нее. Затем вышел в прихожую. Она пошла следом. Проводник пересек прихожую и остановился в самом дальнем углу, где висело зеркало высотой в человеческий рост. Давным-давно это зеркало находилось внутри платяного шкафа. Оно так и осталось на стене, когда семья Коралайн въехала в квартиру, и, хотя мама время от времени поговаривала, что его нужно заменить чем-то более новым, руки у нее до этого так и не дошли.
      Коралайн включила свет.
      Зеркало отразило комнату за ее спиной; чего и следовало ожидать. Но еще в нем отражались папа с мамой, неловко стоящие посреди коридора. Они казались такими грустными и одинокими! Когда Коралайн увидела их, они безвольно помахали ей. Одной рукой папа обнимал маму.
      Родители смотрели прямо на нее. Отец открыл рот и что-то сказал, но Коралайн не услышала ни единого слова. Мама подышала на зеркальную поверхность с другой стороны и торопливо, пока запотевшее стекло не высохло, написала кончиком пальца:
      Но вот дымка исчезла со стекла; исчезли и родители, и теперь зеркало отражало лишь коридор, да Коралайн с котом.
      – Где они? – спросила Коралайн у спутника. Кот не ответил, но она живо представила себе его сухой, как мертвый мотылек на зимнем подоконнике, голос, который произносит: «А ты как думаешь, где они?»
      – Они ведь не собираются возвращаться, да? – рассуждала Коралайн. – Только не по собственному желанию.
      Кот мигнул глазами. Коралайн истолковала это как «да».
      – Ага, – сказала Коралайн. – Тогда, думаю, у нас есть лишь один выход.
      Она отправилась в кабинет отца. Села за стол. Взяла телефон, полистала справочник и позвонила в местный полицейский участок.
      – Полиция, – произнес хриплый мужской голос.
      – Здравствуйте, – сказала Коралайн. – Меня зовут Коралайн Джонс.
      – А вы поздновато ложитесь спать, не так ли, юная леди? – сказал полицейский.
      – Может и так, – согласилась Коралайн, не собираясь отвлекаться, – но я звоню, чтобы сообщить о преступлении.
      – И какого рода это преступление?
      – Похищение. На самом деле, похищение взрослых. Моих родителей утащили в мир, который находится с другой стороны зеркала в нашей прихожей.
      – И кто, по-вашему, их туда утащил? – спросил офицер полиции. Коралайн слышала улыбку в его голосе и изо всех сил пыталась говорить как взрослая, чтобы заставить его воспринять сказанное всерьез.
      – Думаю, это моя другая мама сцапала их своими когтями. Наверное, она собирается силой вшить им в глаза черные пуговицы, или просто хочет заманить меня обратно в свои лапы. Тут я не уверена.
      – Ясно. Заманить в нечестивые когти своих злодейских лап, верно? – уточнил полицейский. – М-м... знаете, что я вам посоветую, мисс Джонс?
      – Не знаю, – сказала Коралайн. – Что?
      – Попросить маму сделать вам большую добрую чашку крепкого шоколада плюс крепкие добрые объятия. Ничто так не отпугивает ночные кошмары, как горячий шоколад и крепкие объятия. И когда она станет отнекиваться и просить не будить ее в такой поздний час, скажите ей, что это приказ полиции. – У полицейского был глубокий убедительный голос. Но Коралайн он не убедил.
      – Когда я ее увижу, – пообещала Коралайн, – именно это ей и скажу! – И положила трубку.
      Черный кот, который в течение всего разговора прихорашивал свою шерстку, тут же встал и направился в прихожую.
      Коралайн сходила в спальню – накинуть синий халат и обуть тапочки. Потом заглянула под ванную в поисках какого-нибудь фонарика и таки нашла один, но батарейки в нем давно уже разрядились, и фонарик сумел выжать лишь слабенький соломенно-желтый лучик. Она вернула его на место, отыскала коробку с припасенными на аварийные случаи свечами, и вставила одну в подсвечник. Потом положила в карманы по яблоку. Взяла связку ключей и сняла с кольца старинный черный ключ.
      Потом Коралайн отправилась в гостиную и уставилась на дверь. У нее появилось ощущение, что дверь тоже отвечает ей взглядом; она знала, что это глупо, но где-то в глубине души верила, что так и есть.
      Коралайн сходила в спальню и покопалась в карманах джинсов. Нашла камень с дыркой и тоже положила его в карман платья.
      Она подожгла зажигалкой фитиль свечи, понаблюдала, как он трещит и разгорается, затем взяла черный ключ. Тот оказался холодным. Коралайн вставила ключ в дверную скважину, но не спешила его поворачивать.
      – Когда я была маленькой девочкой, – поделилась она с котом, – давным-давно, когда мы жили еще в нашем старом доме, папа взял меня прогуляться на пустырь между домом и магазинами. На самом деле, это было не лучшее место для прогулок. Туда, на пустырь, люди выбрасывали самые разные вещи – старые кастрюли, разбитые блюдца, безногих и безруких кукол, консервные банки и разбитые бутылки. Ма и Па заставили меня пообещать не ходить туда на разведки, потому что там было много острых вещей, а еще столбняк и всякая зараза.
      Но я продолжала твердить, что очень хочу там поразведывать. И тогда в один прекрасный день папа одел свои большие коричневые ботинки и перчатки, натянул на меня свитер, джинсы и такие же ботинки – и мы отравились на прогулку.
      Дорога туда занимала почти двадцать минут. Мы спустились с холма на самое дно оврага, где тек ручей, и тут папа вдруг сказал: «Коралайн, беги! Вверх, на холм. Немедленно!» Он сказал это таким напряженным и настойчивым голосом, что я послушалась. Я убежала вверх по холму. Пока я бежала, что-то укололо меня сзади за руку, но я не останавливалась.
      Когда я уже добралась до вершины холма, услышала, как кто-то топает у меня за спиной. Это был папа; он мчался как носорог. Когда он меня догнал, то схватил на руки, и мы убрались на другую сторону холма.
      И тогда мы остановились, пыхтя и отдуваясь, и посмотрели вниз, в овраг.
      Все там кишело желтыми осами. Наверное, по пути мы наступили на осиное гнездо в прогнившей коряге. И пока я бежала на холм, папа остался там, осам на растерзание, чтобы дать мне время отбежать подальше. Пока он мчался, у него слетели очки.
      У меня был только один укус – сзади на руке. А у папы – тридцать девять, по всему телу. Мы позже, в ванной посчитали.
      Черный кот принялся умывать лицо и усы с видом возрастающего нетерпения. Коралайн опустилась на корточки и почесала ему шею и затылок. Кот поднялся и отошел на несколько шагов, где она не могла до него дотянуться; потом снова уселся и посмотрел на ее снизу вверх.
      – Ну, – продолжила Коралайн, – позже, в тот же день папа отправился назад на пустырь, чтобы отыскать свои очки. Он сказал, что если бы отложил это на другой день, то уже не смог бы вспомнить, где он их потерял. Домой он вернулся уже в очках. И сказал, что ни капли не боялся, когда стоял там, и его жалили осы, а он смотрел, как я убегаю. Потому как знал, что должен выиграть время, чтобы я успела убежать, – иначе осы могли бы погнаться за нами обоими.
      Коралайн повернула ключ в двери. Замок громко щелкнул.
      И дверь распахнулась.
      За ней не было кирпичной стены – одна лишь тьма. Из дверного проема подул холодный ветер. Коралайн не сделала и шага вперед.
      – И он сказал, что с его стороны это вовсе не было храбро, когда он стоял и позволял себя жалить, – сказала Коралайн коту. – Это не было храбро, потому что он и не боялся: это был единственный выход. Но когда он возвращался за очками, зная, что там остались осы, – вот тогда он по-настоящему боялся. Вот тогда он проявил храбрость.
      И она шагнула в темный коридор. В лицо ударил запах пыли, сырости и плесени. Кот шел рядом.
      – Почему храбрость? – равнодушно спросил он.
      – Да потому, – ответила Коралайн, – что когда боишься, но все равно делаешь – это храбрость.
      Свеча отбрасывала на стену огромные дрожащие тени. Коралайн слышала, как что-то двигалось в темноте – то ли позади, то ли рядом с ней. Чем бы оно ни было, оно не отставало.
      – И поэтому ты возвращаешься в ее мир? – уточнил кот. – Потому что отец когда-то спас тебя от ос?
      – Не мели чепухи, – сказала Коралайн. – Я иду за ними, потому что они – мои родители! И если бы мама с папой обнаружили, что я пропала, уверена, они поступили бы также. Кстати, ты снова можешь говорить.
      – Как же мне повезло, – откликнулся кот, – что моя спутница такая мудрая и наблюдательная! – в его словах прозвучал сарказм, хотя шерсть стояла дыбом, а пушистый хвост торчал трубой.
      Коралайн собралась было извиниться, ну или поинтересоваться, не короче ли была дорога в прошлый раз, как вдруг свеча погасла, словно фитилек накрыла чья-то рука.
      Послышался скрежет и топот маленьких лапок; сердце Коралайн готово было выпрыгнуть из груди. Она вытянула руку: и что-то тонкое, как паутина, коснулось ее рук и лица.
      В конце коридора, прорезая темноту, зажегся ослепительный электрический свет. Коралайн увидела впереди женский силуэт.
      – Коралайн? Это ты? – спросила женщина.
      – Мама! – радостно вскрикнула Коралайн и бросилась к ней.
      – Малышка! – обрадовалась женщина, – почему ты убежала от меня в тот раз?
      Коралайн слишком разогналась, чтобы остановиться, и холодные руки другой мамы сжали ее в объятиях. Она замерла, тело била дрожь, но другая мама обняла Коралайн еще крепче.
      – Где мои родители? – спросила Коралайн.
      – Мы здесь, – ответила другая мама голосом, так похожим на мамин, что Коралайн едва могла отличить их. – Мы здесь, и готовы любить, кормить, развлекать тебя.
      Коралайн отшатнулась, и другая мама неохотно выпустила ее.
      Другой папа, поджидающий их в коридоре, вскочил со стула и улыбнулся:
      – Пойдем на кухню, я приготовлю что-нибудь перекусить. Чего бы ты хотела выпить? Может, горячего шоколаду?
      Коралайн прошла по коридору и оказалась перед зеркалом. В нем не отразилось ничего, кроме девочки с заплаканными, зато настоящими глазами; она стояла в домашнем халате и тапочках, крепко сжимая в руках подсвечник с потухшей свечкой. Коралайн смотрела на девочку в зеркале – девочка в зеркале смотрела на Коралайн.
      «Я буду храброй, – подумала Коралайн, – нет, я уже храбрая!» Она поставила подсвечник на пол и повернулась к другим папе и маме, те следили за ней голодными взглядами.
      – Не надо ничего готовить, – сказала Коралайн. – У меня есть яблоко, видите?
      Она достала из кармана яблоко и с преувеличенным энтузиазмом и удовольствием впилась в него зубами.
      Другой папа выглядел расстроенным, а другая мама улыбнулась в тридцать два зуба, каждый из которых оказался чуточку длиннее, чем следовало. В свете прихожей ее черные пуговичные глаза неприятно блестели.
      – Я тебя не боюсь, – заявила Коралайн, хотя душа у нее ушла в пятки. – Верни моих родителей!
      Казалось, мир слегка дрогнул по краям.
      – Зачем мне твои прежние родители? Должно быть ты наскучила им, Коралайн, вот они тебя и бросили, а может, просто устали. Теперь все станет по-другому: мне ты не надоешь, я никогда не покину тебя. Мы будем вместе, навсегда, – волосы другой мамы зашевелились словно мокрые щупальца чудовищ из океанских глубин.
      – Неправда! – воскликнула Коралайн. – Ты врешь! Ты похитила их!
      – Глупышка Коралайн. Им хорошо без тебя.
      Коралайн не сводила глаз с другой мамы.
      – Я докажу, – сказала та и дотронулась длинными белыми пальцами до поверхности зеркала. Оно затуманилось, словно на него дыхнул дракон, а через мгновение прояснилось.
      В зеркале уже наступил день. Коралайн увидела коридор. Входная дверь открылась, и ее родители вошли в дом. В руках они держали портфели.
      – Мы чудесно провели время! – сказал папа.
      – Как хорошо, что Коралайн больше нет! – улыбнулась мама. – Теперь, без маленькой дочки, мы можем осуществить все, чего так хотели, съездим за границу...
      – Точно! – добавил папа. – Я так рад, ведь другая мама позаботится о Коралайн лучше, чем мы.
      Зеркало снова затуманилось, и отражение стало прежним.
      – Вот видишь? – произнесла другая мама.
      – Нет, не вижу, – сказала Коралайн. – И не верю.
      Коралайн надеялась, что увиденное – неправда, однако она была не так уверена, как заявляла. В душу ей закрался червячок сомнения. Однако взглянув в лицо другой мамы, она заметила перекосившую его вспышку ярости, мгновенную как летняя молния, и убедилась, что картина в зеркале – не более, чем иллюзия.
      Она уселась на диван и принялась за яблоко.
      – Пожалуйста, – попросила другая мама, – будь послушной! – Она прошла в гостиную и дважды хлопнула в ладоши. Послышалось шебуршание, и появилась черная крыса. Крыса поняла голову и посмотрела на другую маму.
      – Принеси ключ, – велела та.
      Крыса кивнула, выскочила в открытую дверь, ведущую в квартиру Коралайн и вскоре вернулась, волоча за собой ключ.
      – А почему у тебя нет своего ключа? – спросила Коралайн.
      – Он только один. Как и дверь, – пояснил Другой Папа.
      – Шшш! – оборвала его Другая Мама. – Не перегружай головку нашей девочки такими мелочами.
      Она повернула ключ, замок неподатливо щелкнул и закрылся. Другая Мама опустила ключ в карман фартука.
      За окном стало светать.
      – Если еда никому не требуется, – сказала Другая Мама, – то уж сон нам явно необходим. Я иду спать, Коралайн. И настоятельно рекомендую тебе сделать тоже самое.
      Она положила белые руки на плечи Другому Папе и вывела его из комнаты.
      Коралайн подбежала к двери в углу гостиной и подергала за ручку, но та не поддалась. Дверь в спальню других родителей тоже была заперта.
      Коралайн и правда устала, но ей не хотелось спать под одной крышей с другой мамой.
      Входная дверь оказалась незапертой, и, спустившись по лестнице навстречу рассвету, Коралайн села на нижнюю ступеньку. Было прохладно.
      Вдруг что-то пушистое коснулось ее руки. Коралайн подпрыгнула от неожиданности, но уже через секунду вздохнула с облегчением – она рассмотрела пришельца.
      – А, это ты, – обратилась она к черному коту.
      – Ну, что я говорил? – фыркнул кот. – Не так уж и трудно меня узнать, правда? И без всяких имен.
      – А если бы я захотела позвать тебя?
      Кот презрительно сморщил нос и, ухитрившись придать морде кислое выражение, сообщил:
      – Звать котов – занятие безнадежное. Все равно, что искать ветра в поле.
      – А если пора обедать? – не сдавалась Коралайн. – Вряд ли ты захотел бы пропустить трапезу.
      – Разумеется, – согласился кот, – но тогда достаточно просто крикнуть «Обед!». Ясно? Имена не нужны.
      – Зачем я ей понадобилась? – задумчиво протянула Коралайн. – Почему она хочет, чтобы я осталась с ней?
      – Может, хочет о ком-нибудь заботиться, – предположил кот. – О ком-нибудь, кто не является ее частью. Или просто проголодалась. С такими существами никогда точно не поймешь.
      – И как мне быть? – спросила Коралайн.
      Кот, судя по всему, собирался выдать очередную насмешку, однако он лишь передернул усами и сказал:
      – Брось ей вызов. Вряд ли она станет играть честно, но существа вроде нее любят игры и развлечения.
      – Существа вроде нее – это кто? – заинтересовалась Коралайн.
      Но кот лишь молча потянулся и пошел прочь. Потом вдруг обернулся и заметил:
      – На твоем месте я бы отправился в дом. Надо выспаться. Тебя ждет долгий день.
      И пропал. А Коралайн поняла, что его слова были не лишены смысла. Она прокралась в сонный дом, миновала закрытые двери спальни, где другие родители: что? – задумалась она. – Спали? Ждали? И Коралайн показалось, что открой она дверь спальни, та оказалась бы пустой, или – что вероятнее – комната оставалась бы пустой до того момента, как Коралайн откроет дверь.
      Почему-то эта мысль придала ей уверенности. Коралайн вошла в зелено-розовое подобие своей собственной комнаты. Закрыла дверь, придвинув к ней ящик с игрушками – конечно, такая преграда никого не удержит, но если к ней попытаются войти, шум разбудит Коралайн, по крайней мере, она на это надеялась.
      Почти все игрушки спали; пока она двигала их коробку, некоторые ворочались и бормотали, но тут же засыпали снова. Коралайн заглянула под кровать, ожидая увидеть крыс, но там никого не было. Она сняла халат, скинула тапочки, забралась в постель и уснула, так и не успев поразмыслить над тем, что же кот имел ввиду под «вызовом».
      Следующее утро разбудило ее ярким солнечным зайчиком, прыгающим по лицу.
      Какое-то время Коралайн не могла сообразить, где находится, и не совсем понимала, кто она. Поразительно, насколько наша сущность привязана к кроватям, в которых мы просыпаемся, и просто поразительно, насколько она хрупка.
      Порой Коралайн и в дневных грезах забывала, кто она такая, воображая себя исследователем Арктики, лесов Амазонки или далекой Африки – так продолжалось до тех пор, пока кто-нибудь не хлопал ее по плечу или окликал по имени; и тогда Коралайн возвращалась с расстояний в миллионы миль и за долю секунды вспоминала, кто она, как ее зовут, и где она находится.
      Сейчас солнце светило прямо в лицо, и звали ее Коралайн Джонс. Точно. А зелено-розовые тона комнаты вместе с большими бумажными бабочками, порхающими под потолком, недвусмысленно сообщали, где именно ей довелось проснуться.
      Коралайн выбралась из кровати. Поскольку, ходить весь день в пижаме, халате и тапочках она не могла, пришлось позаимствовать одежду другой Коралайн. (Да и была ли вообще Другая Коралайн? Нет, подумала Коралайн, не было. Только она). Подходящей одежды в шкафу не нашлось. Костюмы на вешалках больше напоминали маскарадные, хотя Коралайн и не отказалась бы повесить такие в свой шкаф: потертый наряд ведьмы; костюм чучела, весь в заплатках; облачение воина будущего, усыпанное переливающимися блестками; облегающее вечернее платье, сплошь покрытое бисером и перьями. Наконец, Коралайн откопала в ящике черные джинсы, будто сшитые из бархата ночи, и свитер цвета густого дыма, в маленьких мерцающих звездочках.
      Она оделась, затем натянула ярко оранжевые ботинки, которые нашла в глубине шкафа.
      Достав из кармана халата последнее яблоко, Коралайн вытащила оттуда и камушек с дыркой. Она переложила подарок соседок в карман джинсов и сразу ощутила, как в голове у нее прояснилось. Словно она вышла из какого-то тумана.
      Коралайн заглянула на кухню – никого. Тем не менее она была уверена, что в квартире кто-то есть, и проходя мимо кабинета отца, заметила, что комната занята.
      – Где другая мама? – спросила она у другого папы. Тот сидел за столом – точь-в-точь как у ее папы – и совсем ничего не делал, даже каталог по озеленению не просматривал, как ее папа, когда притворялся, что работает.
      – На улице, – пояснил он. – Чинит двери. Паразиты достали, – казалось, другой папа рад, что нашлось с кем поговорить.
      – Крысы?
      – Нет, крысы – наши друзья. Я имел в виду того большого черного приятеля с пушистым хвостом.
      – Кота, что ли?
      – Точно, – подтвердил другой папа.
      Сегодня он меньше походил на ее настоящего отца. С лицом творилось что-то непонятное: оно напоминало поднимающееся тесто, на котором постепенно выравниваются выпуклости, трещинки и впадины.
      – Вообще-то я не должен с тобой говорить без нее, – добавил Другой Папа. – Но не волнуйся, она не будет уходить часто. Мне же надо продемонстрировать тебе нашу заботу и гостеприимство, чтобы ты и не думала о возвращении домой. – Он замолчал и сложил руки на коленях.
      – И чем мне заняться? – поинтересовалась Коралайн. Другой папа указал на сомкнутые губы. Тишина.
      – Раз ты со мной не разговариваешь, – заявила она, – пойду на разведку.
      – Напрасно, – заметил другой папа. – Там ничего нет. Все, что здесь есть – сделала она: дом, сад, людей в доме. Сделала и начала ждать. – Он вдруг покраснел и снова приложил палец к губам, будто сболтнул лишнее.
      Коралайн вышла из кабинета и направилась в гостиную, где принялась колотить, толкать и трясти старую дверь. Увы, та была накрепко заперта, а ключ хранился у другой мамы.
      Она огляделась. Комната казалась такой знакомой, что выглядела по-настоящему странной. Все было в точности, как помнила Коралайн: источающая непонятный запах бабушкина мебель, натюрморт на стене (ваза с фруктами – гроздью винограда, парой слив, персиком и яблоком), низкий деревянный столик на львиных ножках и пустой камин, который будто высасывал тепло из гостиной.
      Однако нашлось и то, чего Коралайн раньше не видела – стеклянный шар на каминной полке.
      Она подошла поближе, приподнялась на цыпочки и достала его. Шарик оказался новогодним сувениром; внутри него стояли два человечка. Коралайн потрясла игрушку, и в шарике закружились белые сверкающие снежинки. Она поставила находку обратно и ушла на улицу – искать своих настоящих родителей.
      Коралайн покинула квартиру, миновала дверь с мигающими лампочками, за которой мисс Свинк и мисс Форсибл разыгрывали свой бесконечный спектакль, и направилась в сад.
      В настоящем саду, за деревьями виднелся лишь заброшенный теннисный корт на лугу. Теперь же деревья не кончались, и чем дальше от дома, тем они становились грубее, все меньше напоминая деревья.
      Вскоре они вообще стали казаться лишь подобием деревьев: внизу серо-коричневые стволы, наверху – грязно-зеленые пятна того, что по идее должно быть листьями.
      Интересно, подумала Коралайн, другой маме не нравятся деревья, или она просто не стала их доделывать, решив, что так далеко никто не забредет?
      Коралайн пошла дальше. И оказалась в тумане. Правда она не почувствовала ни тепла, ни холода. Сырости, как в настоящем тумане или дымке, тоже не было. Коралайн словно шагала в пустоте.
      «Я – разведчик, – сказала она себе. – И должна отыскать все возможные выходы отсюда. Надо идти дальше».
      Мир, в котором она пребывала, являл собой бесцветную пустоту, словно чистый лист бумаги или нереально пустая белая комната. Здесь не было температуры, запахов, ощущений, вкуса.
      – Это, определенно, не туман, – решила Коралайн, хотя и не знала, что же это. На миг она даже подумала, что ослепла. Но нет – себя Коралайн видела ясно как днем. Земли под ногами не было – только туманная молочная белизна.
      – Сама-то понимаешь, чем сейчас занимаешься? – спросили рядом.
      Коралайн потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть его. Издалека он показался ей львом, вблизи – мышью, наконец, она его узнала.
      – Я разведываю, – пояснила коту Коралайн.
      Кот вовсе не выглядел счастливым: шерсть дыбом, глаза как плошки, а хвост прижат к задним лапам.
      – Плохое место! – фыркнул он. – Если его вообще можно назвать местом, в чем я сомневаюсь. Что ты здесь делаешь?
      – Разведываю.
      – Тут нечего искать, – буркнул кот. – Всего лишь окраина, которую она поленилась доделать.
      – Она?
      – Ты называешь ее другой мамой, – пояснил кот.
      – А что она такое?
      Кот не ответил, вышагивая рядом с Коралайн в белесом тумане.
      Впереди появились очертания чего-то большого и темного.
      – Ты ошибся! – воскликнула Коралайн. – Там что-то есть!
      Туманные очертания обрели форму, в размытой белизне показался темный дом.
      – Но это же... – изумленно пробормотала Коралайн.
      – Дом, из которого ты вышла, – подхватил кот. – Именно.
      – Может, я случайно развернулась в тумане, – предположила она.
      Кот свернул хвост в форме вопросительного знака и склонил голову на бок.
      – Ты могла. Я – нет. Чертовщина, не иначе.
      – Разве можно прийти к тому, от чего уходил?
      – Запросто, – хмыкнул кот. – Вспомни о кругосветных путешествиях. Уходишь откуда-нибудь, а возвращаешься туда, откуда начал.
      – Какой маленький мир...
      – Ей хватает, – сказал кот. – Паутине не нужно быть большой, чтобы поймать муху.
      Коралайн вздрогнула.
      – Он сказал, что другая мама заколотила все лазейки и двери, – предупредила она, – из-за тебя.
      – На здоровье, – кота новость явно не тревожила. – Да уж, пускай старается.
      Они стояли за домом, под кронами деревьев, которые здесь выглядели более убедительно.
      – В таких местах столько входов и выходов, что даже она всех не знает.
      – Разве не она создала это место? – удивилась Коралайн.
      – Создала, нашла – какая, в сущности, разница? – сказал кот. – Так или иначе, она здесь уже очень давно. Ну, держись...
      Он прыгнул и, не успела Коралайн моргнуть, кот уже прижимал лапой огромную черную крысу.
      – Не то, чтобы я очень любил крыс, – как ни в чем не бывало сообщил кот, – просто здесь все крысы шпионят на нее, – и он отпустил добычу.
      Но крыса не пробежала и метра, как он большим прыжком снова настиг ее. И принялся шлепать когтистой лапой.
      – Как же мне это нравится, – радостно признался кот. – Хочешь повторю?
      – Нет, – отказалась Коралайн. – Зачем ты так поступаешь? Ей же больно!
      – Мм... – промурчал кот. И отпустил крысу.
      Та, спотыкаясь, сделала несколько шагов и пустилась бегом. Ударом лапы кот подкинул крысу в воздух и поймал пастью.
      – Прекрати! – закричала Коралайн.
      Кот бросил крысу перед собой и, вздохнув, елейным голоском произнес:
      – Некоторые находят кошачью привычку играть с добычей милосердной, ведь именно благодаря ей маленькая быстроногая закуска может сбежать – иногда. Как часто твой обед убегал?
      Кот взял крысу в зубы и отправился за дерево.
      Коралайн пошла в дом.
      Повсюду царила тишина, никого не было. Даже ее шаги по ковру казались топотом. В солнечном свете кружились пылинки.
      В конце коридора висело зеркало. Коралайн шла вперед, глядя на свое отражение – она чувствовала себя не такой храброй, как девочка в зеркале, идущая по пустому коридору.
      Вдруг Коралайн ощутила, как на плечо легла чья-то рука, и обернулась. Другая мама смотрела на нее черными пуговицами глаз.
      – Коралайн, дорогая, – сказала она, – давай поиграем во что-нибудь, раз ты вернулась с прогулки. «Классы», «Монополия», «Дочки-матери»?
      – Тебя нет в зеркале, – заметила Коралайн.
      Другая Мама улыбнулась:
      – Зеркалам никогда нельзя доверять. Так во что будем играть?
      – Не хочу я с тобой играть! – заявила Коралайн. – Я хочу забрать моих настоящих родителей и пойти домой. Отпусти их! Дай нам всем уйти.
      Другая Мама медленно покачала головой:
      – Неблагодарность дочери хуже змеиного яда. Но любовь сломает и не такой гордый нрав.
      – Я не собираюсь любить тебя, – возразила Коралайн. – Нисколечко. А заставить меня ты не можешь.
      – Давай поговорим, – предложила другая мама, она развернулась и пошла в гостиную. Коралайн последовала за ней.
      Другая мама села на большой диван, взяла лежавшую рядом коричневую сумочку и вытащила оттуда белый пакет из хрустящей бумаги.
      – Будешь? – мягко спросила она, протянув пакет Коралайн. Ожидая увидеть леденцы или ириски, Коралайн заглянула внутрь. Там оказались большие блестящие черные жуки, карабкающиеся друг на друга в попытке выбраться наружу.
      – Нет, – выдохнула Коралайн.
      – Ну, как хочешь, – пожала плечами другая мама. Она осторожно выбрала самого большого и черного жука, оторвала ему лапки (которые аккуратно высыпала в стеклянную пепельницу на журнальном столике) и запихнула в рот.
      – Ам, – довольно хрустя жуком, пробормотала другая мама и достала следующего.
      – Ты помешанная! – выпалила Коралайн. – Помешанная, злая и странная.
      – Разве можно так разговаривать со своей мамой? – с полным ртом жуков спросила та.
      – Ты не моя мама, – твердо сказала Коралайн.
      Другая мать проигнорировала ее слова.
      – Пожалуй, ты немного перевозбудилась, Коралайн. В полдень мы с тобой можем немного повышивать или заняться рисованием. Потом обед, а затем, если будешь хорошо себя вести, разрешу поиграть с крысами у кровати. Вечером я прочту тебе сказку, подоткну одеяло и поцелую на ночь, – она плавно перебирала пальцами, и ее руки стали похожи на уставших бабочек. Коралайн вздрогнула.
      – Нет, – сказала она.
      Другая мама выпрямилась. Рот вытянулся в тонкую линию. Она съела еще одного жука, потом еще одного – так дети уплетают изюм в шоколаде. Взгляд ее черных пуговиц уперся в карие глаза Коралайн. Блестящие черные волосы скользили по шее и плечам, словно на них дул ветер, ощутить который Коралайн не могла.
      Больше минуты они смотрели друг на друга. Другая Мама воскликнула:
      – Ну и манеры!
      Затем осторожно – чтобы жуки не выбрались – свернула пакет и убрала в сумку. А потом начала вставать – все выше, выше и выше – ранее она не казалась Коралайн такой высокой. Другая мама опустила руку в карман фартука и вытащила черный ключ. Нахмурившись, она бросила его в сумочку, и снова порылась в кармане: теперь она достала нужный – тонкий серебряный ключик.
      – А вот и мы! – пропела она, с видом триумфатора продемонстрировав ключик. – Это для тебя, Коралайн. Для твоей же пользы. Потому что я люблю тебя. Будешь учиться манерам. В конце концов именно они делают человека человеком.
      Она вытащила Коралайн в коридор и подвела к зеркалу. Затем погрузила ключик в зеркальную поверхность и повернула его.
      Зеркало открылось словно дверь, за ним находилась темная каморка.
      – Выйдешь, когда научишься себя вести и станешь любящей дочерью, – объявила другая мама. Она толкнула Коралайн в мрачную черноту – глаза-пуговицы ничего не выражали, а к нижней губе прилип кусочек жука – и захлопнула зеркальную дверь, оставив Коралайн в полной темноте.
      Из глаз едва не покатили слезы, но Коралайн остановила рыдания, не дав им прорваться наружу. Она глубоко вздохнула и вытянула руки, чтобы исследовать свою тюрьму. Та оказалась размером с чулан: места, чтобы сидеть или стоять достаточно, а вот лечь уже нельзя. Одна стена была стеклянная, холодная на ощупь.
      Коралайн еще раз обшарила чулан руками в надежде найти дверную ручку, кнопку или секретную панель – хоть что-нибудь, указывающее на выход. Поиск ничего не дал. На руку свалился паук, Коралайн вскрикнула и всплеснула руками. Но кроме паука в темноте никого не было, лишь Коралайн.
      Внезапно ее ладонь коснулась чего-то, больше всего похожего на чье-то щеки и губы, маленькие и холодные. Кто-то прошептал в самое ухо:
      – Шшш! Тихо! Молчи – вдруг ведьма подслушивает.
      Коралайн промолчала. По лицу, нежно, как крылышко мотылька, провела холодная рука.
      Другой голос, дрожащий и настолько тихий, что Коралайн подумала, уж не послышалось ли ей, спросил:
      – Ты... ты живая?
      – Да, – прошептала Коралайн.
      – Бедняжка, – вздохнул первый голос.
      – Кто ты? – тихо спросила Коралайн.
      – Имена, имена, имена, – пробормотал другой голос. – Имя – первое, что теряешь, когда перестаешь дышать, и останавливается сердце. Воспоминания сохраняются дольше имен. Я до сих пор берегу образ моей няни в лучах майского утра: она несет мой хулахуп и лопатку, а вокруг на ветру покачиваются тюльпаны. Но я не помню ее имени, да и тюльпанов тоже.
      – Вряд ли у тюльпанов бывают имена, – заметила Коралайн. – Они просто тюльпаны.
      – Возможно, – печально прошелестел голос. – Но мне всегда казалось, что у этих тюльпанов имена есть. Красные, красно-апельсиновые и красно-апельсиново-желтые: они как тлеющие угольки в камине детской зимними вечерами. Я помню их.
      Голос звучал так грустно, что Коралайн протянула руку туда, откуда он исходил, и, встретив холодную ладошку, от души пожала ее.
      Глаза начали привыкать к темноте, и Коралайн увидела – или вообразила, что видит, – три фигуры, призрачные и бледные, как луна на дневном небосклоне. Фигуры детей примерно ее роста. И холодная рука в ответ пожала ей ладонь.
      – Спасибо тебе, – произнес чей-то голос.
      – Ты девочка или мальчик? – спросила Коралайн.
      Повисло молчание.
      – У меня были в детстве юбки и длинные вьющиеся волосы, – наконец ответило с сомнением существо. – Но теперь, когда ты спрашиваешь, мне кажется, что в один прекрасный день у меня забрали юбки, отрезали волосы и одели в бриджи.
      – Мы больше не придаем этому значения, – ответил первый голос.
      – Скорее, мальчик, – продолжал голос держащего ее за руку. – Думаю, когда-то я был мальчиком.
      И существо мигнуло чуть ярче в темноте зазеркальной каморки.
      – Что с вами всеми случилось? – спросила Коралайн. – Как вы попали сюда?
      – Она заперла нас, – заговорили голоса. – Украла наши сердца, наши души, отобрала жизни; она оставила нас в темноте и забыла о нас.
      – Бедняги! – ужаснулась Коралайн. – И давно вы здесь?
      – Очень, очень долго, – ответил ей голос.
      – Да. Неизмеримо долго, – добавил другой голос.
      – Я ушел через дверь буфетной, – произнес тот, кто считал себя мальчиком. – И обнаружил, что снова оказался в гостиной. Но она меня ждала. Сказала, что она моя другая мама, с тех пор своей настоящей мамы я уже не видел.
      – Беги! – зашептал самый первый голос, принадлежащий девочке, как вообразила себе Коралайн. – Беги пока в твоих легких еще есть воздух, пока кровь бежит по твоим венам, пока сердце не потеряло тепло! Беги, пока у тебя еще есть разум и душа.
      – Не собираюсь я убегать! – сказала Коралайн. – У нее мои родители. И я пришла их вернуть.
      – Ах, но она будет держать тебя здесь, пока дни не обратятся в прах, листья опадут, а годы пролетят с быстротой тиканья часов!
      – Нет, не будет! – возразила Коралайн.
      В зазеркальной комнате наступила тишина.
      – Может статься, – сказал наконец голос в темноте, – если ты в силах отвоевать у карги своих папу и маму, то сумела бы вернуть и наши души.
      – Она отняла их у вас?! – спросила шокированная Коралайн.
      – Да. И спрятала.
      – Вот почему мы не смогли уйти отсюда, когда умерли. Она держала нас и высасывала, пока от нас ничего не осталось, кроме пустых как змеиная кожа оболочек. Найди, где спрятаны наши сердца, юная леди.
      – А что с вами будет, когда я их отыщу? – спросила Коралайн.
      Голоса не ответили.
      – И что она собирается сделать со мной? – добавила она.
      Бледные фигуры слабо мерцали; можно было подумать, что они всего лишь остаточные образы, как сияние, которое остается в глазах от яркого света, когда его выключить.
      – Она не сделает больно, – прошептал один из призрачных голосов.
      – Она заберет у тебя жизнь и всё, что тебе дороже всего, и оставит от тебя лишь дымку, туман. Она заберет твою радость. И однажды ты проснешься, и поймешь, что твои душа и сердце исчезли. И ты станешь пустой шелухой, тихим шепотом, не сильней отснившегося сна или воспоминания о чем-то забытом.
      – Пустотой, – зашептал третий голос. – Пустотой, пустотой, пустотой...
      – Ты должна бежать, – едва слышно вздохнул призрак.
      – Вот уж не думаю! – возразила Коралайн. – Я уже пыталась – не сработало. Она только забрала моих родителей. Вы можете рассказать, как отсюда выбраться?
      – Если бы мы знали, мы бы уже рассказали тебе.
      «Несчастные!» – подумала Коралайн. Она села, сняла свитер, и, свернув, положила вместо подушки. Потом сказала:
      – Она не станет держать меня здесь вечно. Я ведь нужна ей, чтобы играть в игры. «Игры и развлечения», как сказал кот. Она всего лишь испытывает меня этой темнотой. – И Коралайн попыталась устроиться поудобнее, ворочаясь и сгибаясь в теснотище каморки за зеркалом. В желудке заурчало. Коралайн маленькими кусочками, растягивая как можно дольше, съела последнее яблоко. Голод не утих. И тут в голову ей пришла идея, и Коралайн зашептала:
      – Почему бы вам троим не уйти отсюда вместе со мной, когда она придет выпускать меня?
      – Если бы мы могли! – вздохнули призрачные голоса. – Но наши сердца в ее руках. И мы теперь обитатели тьмы и пустоты. Свет иссушит и сожжет нас.
      – О! – только и сказала Коралайн. Она закрыла глаза, отчего темнота стала еще темней, положила голову на свернутый свитер и задремала. Ей показалось, что засыпая, она почувствовала поцелуй привидения на щеке и услышала призрачный детский голос, настолько слабый, что, может, его и не было вовсе, – мягкий бесплотный отголосок настоящего голоса, такой тихий, что, Коралайн почти решила, что просто придумала его себе.
      – Смотри сквозь камень, – прошелестел призрак.
 
      Другая мама выглядела здоровее, чем раньше: бледные щеки ее слегка зарумянились, а волосы извивались теперь, как ленивые змеи в жаркий день. Черные пуговицы-глаза казались заново отполированными.
      Она шагнула сквозь зеркало с такой легкостью, словно оно было не тверже воды и посмотрела вниз, на Коралайн. Потом открыла дверь маленьким серебряным ключом и взяла Коралайн на руки, – совсем как брала настоящая мама, когда дочь была гораздо младше, – качая полусонного ребенка, словно младенца.
      Другая мать отнесла Коралайн на кухню и очень нежно опустила на тумбочку.
      Коралайн все никак не хотела просыпаться, продлевая момент теплых объятий любящих рук и желая, чтобы он длился как можно дольше; но пришлось вспомнить, где она и – с кем.
      – Вот видишь, дорогая моя Коралайн, – сказала другая мама, – я пришла и забрала тебя из этого чулана. Тебе нужно было преподать урок, но у нас справедливость уравновешивается милосердием: грешника мы любим, а грех – ненавидим. А теперь, если ты будешь хорошей девочкой, которая любит свою маму, если будешь вежливой и уступчивой, – мы прекрасно поладим и не менее прекрасно будем друг друга любить.
      Коралайн протерла заспанные глаза.
      – Там были и другие дети, – сказала она. – Старые, еще с давних времен.
      – Неужели? – спросила другая мама, суетясь между сковородками и холодильником, доставая яйца, сыр, масло, нарезая тонкими ломтиками розовый бекон.
      – Да, – подтвердила Коралайн. – Они там были. Думаю, ты собираешься и меня превратить в одного из них. В безжизненную оболочку.
      Другая мама ласково ей улыбнулась. Одной рукой она разбивала в тарелку яйца, другой – взбивала и перемешивала их. Затем положила на сковородку ломтик масла; оно растаяло и зашипело когда к нему был добавлен нарезанный тонкими ломтиками сыр. Другая мама вылила расплавленное масло с сыром в яйца и снова перемешала.
      – Знаешь, дорогая, я думаю, все это глупо, – высказалась она. – Я люблю тебя. И всегда буду любить. Тем более, никто в здравом уме не верит в привидения. И всё потому, что они ужасные обманщики. Ты только вдохни запах завтрака, который я тебе готовлю! – и другая мама вылила желтую смесь на сковородку. – Сырный омлет. Твой любимый!
      У Коралайн потекли слюнки. Но она не сдавалась:
      – Мне сказали, ты любишь игры.
      Черные глаза другой матери блеснули, и она ответила:
      – Все любят игры.
      – Да, – согласилась Коралайн, слезла с тумбочки и уселась за кухонный стол.
      Бекон в гриле шипел и потрескивал. Аромат от него шел восхитительный.
      – Ты бы обрадовалась, если бы ты заполучила меня в честной игре? – спросила Коралайн.
      – Возможно, – уклончиво заметила другая мама. Она казалась невозмутимой, но пальцы ее начали дергаться и что-то выстукивать, а красный язычок быстро облизнул губы. – Что именно ты предлагаешь?
      – Себя, – сказала Коралайн, сжав под столом коленки, чтоб унять дрожь. – Если проиграю, я навсегда останусь здесь, с тобой, и позволю тебе себя любить. Я буду самой покорной дочерью. Буду есть твою еду и играть в «дочки-матери». И дам тебе вшить мне пуговицы вместо глаз.
      Другая мать немигающе уставилась на нее своими черными пуговицами.
      – Звучит заманчиво, – признала она. – А что будет, если ты не проиграешь?
      – Тогда ты меня отпустишь. Вообще всех отпустишь – моих настоящих маму с папой, умерших детей – всех, кого ты сюда заманила.
      Другая мама достала бекон из гриля и положила на тарелку, на которую вывернула еще сырный омлет, переворачивая сковородку так, чтобы омлет сложился в идеальную омлетную форму.
      Она поставила завтрак перед Коралайн, добавив стакан свежевыжатого апельсинового сока и чашку горячего шоколада с пенкой, а потом сказала:
      – Да, думаю, мне понравится эта игра. Так какой она будет? Игра в загадки? Состязание в смекалке? Или в мастерстве?
      – Разведывательная игра, – предложила Коралайн. – Игра в поиск вещей.
      – И что ты собираешься искать в этой игре «спрячь-найди», Коралайн Джонс?
      Коралайн растерялась. Но вдруг выпалила:
      – Моих родителей. И души всех детей за зеркалом.
      В ответ другая мать торжествующе улыбнулась, и Коралайн усомнилась в правильности выбора. Впрочем, теперь поздно было что-то менять.
      – По рукам, – сказала другая мама. – А теперь, дорогая моя, съешь свой завтрак. Не бойся, он не отравлен.
      Коралайн посмотрела на аппетитный завтрак, презирая себя за то, что так легко сдается; но ведь есть так хотелось!
      – Где гарантия, что ты сдержишь слово? – спросила она.
      – Я клянусь, – ответила другая мама. – Клянусь могилой собственной матери.
      – А у нее есть могила? – уточнила Коралайн.
      – О, да! – заверила другая мама. – Я собственноручно ее туда запихнула. А когда обнаружила, что мамаша пытается выбраться, засунула в могилу обратно.
      – Поклянись чем-нибудь другим. Чтобы я знала, что ты не обманешь.
      – Моей правой рукой, – уступила собеседница, поднимая вверх предмет клятвы. Она медленно пошевелила пальцами, демонстрируя ногти, сильно смахивающие на когти. – Клянусь правой рукой.
      Коралайн пожала плечами.
      – Ладно. По рукам.
      Она принялась за завтрак, пытаясь не проглотить всё разом. Оказывается, она проголодалась сильнее, чем думала.
      Пока Коралайн ела, другая мать не сводила с нее глаз. Трудно сказать, что выражали ее угольные глаза-пуговицы, но Коралайн решила, что она тоже выглядит изголодавшейся.
      Коралайн выпила апельсиновый сок, но так и не смогла прикоснуться к чашке с шоколадом, хотя знала, что наверняка он бы ей понравился.
      – И откуда мне начинать искать? – спросила она.
      – Откуда пожелаешь, – ответила другая мама безразличным голосом.
      Коралайн посмотрела на нее и крепко задумалась. И, наконец, решила, что нет смысла обыскивать сад и лужайки: они были ненастоящими, их не существовало. В мире другой мамы не было ни заброшенного теннисного корта, ни бездонного колодца. Все, что было здесь настоящим – лишь сам дом.
      Она оглядела кухню. Открыла духовку, заглянула в морозилку, пошарила в салатном отделении холодильника. Другая мама всюду следовала за ней, поглядывая на Коралайн с угадывающейся в уголках рта самодовольной ухмылочкой.
      – И все-таки, какой величины душа? – спросила ее Коралайн.
      Другая мать села за кухонный стол, прислонясь спиной к стене, и ничего не ответила. Щелкнула только по зубам своим длинным, покрытым бордовым лаком ногтем, а потом тихонько застучала пальцем по глянцевой поверхности пуговичных глаз: «тук-тук-тук».
      – Прекрасно! – заявила Коралайн. – Можешь не говорить. Мне все равно. Не имеет значения, поможешь ты мне или нет. Всем и так известно, что души имеют величину пляжного мяча.
      Она надеялась, что другая мама скажет что-нибудь вроде «Что за чушь, душа величиной со зрелую луковицу», или «размером с чемодан», ну, или «с дедушкины часы»; но другая мать лишь промолчала, не прекращая тукать по глазу ногтем с постоянством и непреклонностью капающей из крана воды. И вдруг Коралайн обнаружила, что это и есть звук падающих капель: она осталась в кухне одна.
      Коралайн пробрала дрожь. Она предпочитала знать местоположение ненастоящей матери, ведь если той нигде нет, значит, она где-то в другом месте. И потом, всегда легче бояться кого-то, кого не видишь. Коралайн сунула руки в карманы, и пальцы сомкнулись вокруг обнадеживающего дырявого камня. Она достала его, вытянула перед собой, словно держала в руке пистолет, – и вышла в прихожую.
      Тишину нарушало лишь мерное капанье воды.
      Она посмотрела в зеркало на противоположной стене прихожей. На какое-то мгновение его поверхность затуманилась, и Коралайн показалось, что в нем появились чьи-то лица, неясные и бесформенные; а потом лица исчезли, и в зеркале никого больше не осталось, кроме слишком маленькой для своего возраста девочки, которая держала в руке нечто, напоминающее мягко сияющий зеленый уголек.
      Коралайн в изумлении опустила взгляд на ладонь: там по-прежнему лежал дырявый булыжник, непримечательный коричневый камешек!
      И снова перевела взгляд на зеркало, в котором камешек превратился в мерцающий изумруд. Из отражения камня протянулась зеленая нить, ведущая в комнату Коралайн.
      – Хмм... – сказала Коралайн.
      И отправилась в свою спальню. При ее появлении игрушки возбужденно запорхали, словно были безумно рады ее видеть, а из коробки, приветствуя ее, выкатился маленький танк, проехавшись по другим игрушкам. Из коробки танк выпал, неудачно перевернувшись, и лежал на полу, неистово перебирая гудящими гусеницами, как жук, приземлившийся кверху брюшком, пока Коралайн его не перевернула. Смущенный танк убрался под кровать.
      Коралайн осмотрела комнату.
      Она заглянула в шкафы и комоды. Затем взяла коробку с игрушками за край и высыпала их все на ковер, где они принялись ворчать и расправляться, неуклюже разбредаясь по полу. Через комнату прокатился серый стеклянный шарик и стукнулся о стену. Ни одна игрушка даже отдаленно не напоминала душу. Коралайн подняла и внимательно рассмотрела серебряный браслет, увешанный амулетами в виде зверушек, бегущих друг за другом по периметру браслета – лиса, которой не суждено догнать кролика, медведь, который никогда не настигнет лису.
      Она разжала ладонь и в безрезультатной надежде на подсказку глянула на свой дырявый камень. Большинство игрушек из ящика успели уползти под кровать, осталось лишь несколько безделушек (зеленый пластмассовый солдатик, стеклянный шарик, броский розовый йо-йо и прочие мелочи), которые всегда можно найти на дне ящиков с игрушками в любом из миров: забытые вещи, наскучившие и брошенные.
      Коралайн уже хотела пойти искать где-нибудь в другом месте. Но вдруг вспомнила голос во тьме – тихий и шепчущий – и вспомнила, что он ей велел. Она подняла камень с дыркой, поднесла к правому глазу, закрыла левый и посмотрела в отверстие камня.
      Сквозь камень мир виделся бесцветным и блеклым, как рисунок простым карандашом. Всё в нем было серое; впрочем, нет, не всё! На полу что-то мерцало – какой-то предмет цвета тлеющих углей в камине детской комнаты, цвета красно-апельсиновых тюльпанов, покачивающих венчиками под майским солнцем. Коралайн протянула левую руку, опасаясь, что мерцание исчезнет, если она отведет взгляд, и нащупала пылающий цветами предмет.
      Пальцы ее наткнулись на что-то гладкое и прохладное. Она схватила предмет, убрала дырявый камень и посмотрела на находку. Серый стеклянный шарик со дна ящика для игрушек, тусклый на фоне ее розовой ладошки. Коралайн поднесла камень к глазу и снова взглянула на шарик сквозь дырку. И вновь безделушка вспыхнула и замерцала алым пламенем.
      Голос в ее голове тихо зашептал: «Я начинаю припоминать, леди, что когда-то определенно был мальчиком; я над этим еще размышляю. Но ты должна торопиться! Тебе нужно найти еще двоих из нас, а эта ведьма уже вне себя оттого, что ты меня отыскала».
      «Если я собираюсь продолжать, – подумала Коралайн, – то уж никак не в ее одежках!» Она снова переоделась в свою пижаму, свой халат и свои тапочки, оставив на кровати аккуратно сложенный серый свитер и черные джинсы, а оранжевые ботинки пристроив рядом с ящиком для игрушек.
      Затем опустила стеклянный шарик в карман халата и вышла в прихожую.
      Прямо в лицо полетели невидимые жесткие песчинки, влекомые ураганным ветром. Коралайн прикрыла глаза и двинулась вперед.
      Песок стал жалить сильнее, и каждый шаг давался все трудней, словно она шла навстречу бурану в ветреную погоду. Навстречу бурану, грозному и ледяному.
      Коралайн отступила на шаг назад.
      – О, не останавливайся! – зашептал над ухом призрачный голос. – Ведьма разозлилась!
      Она снова шагнула в прихожую, столкнувшись с новым порывом ветра, жалящего щеки острыми как стекло, невидимыми песчинками.
      – Играй честно! – прокричала Коралайн ветру.
      Ответа не было, но ветрище, недовольно дунув разок, унялся и затих. Проходя мимо кухни, Коралайн услышала в неожиданной тишине капанье воды из протекающего крана: а может, это ее другая мать стучала в нетерпении по столешнице своим длинным ногтем. Коралайн едва сдержалась, чтобы не заглянуть.
      Она в пару шагов оказалась у двери, вышла, спустилась по ступеням и стала обходить дом, пока не оказалась у двери других мисс Свинк и мисс Форсибл. Фонарики на этот раз мигали практически беспорядочно, складываясь в непонятные Коралайн слова. Дверь оказалась закрытой. Коралайн испугалась, что та и вовсе заперта, и навалилась изо всех сил. Дверь словно заклинило, но неожиданно она поддалась, и Коралайн, споткнувшись, ввалилась в темное помещение.
      Она сжала в кулаке свой дырявый камень и шагнула во мрак, полагая, что находится в отделенной занавесом передней, но впереди ничего не оказалось. Повсюду царила темнота. Театр был пуст. Коралайн осторожно двинулась вперед. Наверху вдруг зашелестело, и, вглядываясь в беспросветный мрак над головой, она обо что-то споткнулась. Коралайн нагнулась, нащупала фонарь и включила, обводя лучом все помещение.
      Театр был покинут и заброшен. Сломанные кресла валялись на полу; густая паутина свешивалась со стен, прохудившейся сцены и полуистлевшего бархатного занавеса.
      Что-то снова зашелестело. Коралайн направила луч света на полоток. Там примостились какие-то безволосые студенистые создания. И она поняла, что когда-то, должно быть, у них были лица, и возможно даже, в прошлом эти твари были собаками; но ни один пес не носит крыльев, как летучая мышь, и не может, как паук, свешиваться вниз головой.
      Свет переполошил странных созданий, и одно из них взлетело, тяжело хлопая крыльями в пыльном воздухе. Коралайн отпрянула, когда оно пролетало мимо. Создание, между тем, долетело до противоположной стены и принялось вверх тормашками карабкаться на насест летучих собак под потолком.
      Коралайн поднесла камешек к глазу и осмотрела сквозь него комнату в поисках чего-нибудь светящегося или блестящего – свидетельства того, что здесь спрятана еще одна душа. Луч фонаря, который она водила из стороны в сторону, из-за пыли казался почти непрозрачным.
      На черной стене за покосившейся сценой определенно что-то было. Что-то серовато-белое, размером почти в два раза больше самой Коралайн, прилепившееся к стене как большой слизняк. Она сделала глубокий вдох и сказала себе: «Я не боюсь! Я вовсе не трусиха!» Так и не убедив себя, она, тем не менее, вскарабкалась на старую сцену, кроша пальцами прогнившее дерево.
      Приблизившись к штуковине на стене, Коралайн поняла, что видит нечто похожее на кокон, вроде тех, в которые пауки откладывают яйца. Кокон подергивался в свете фонаря, а внутри обнаружилось существо смахивающее на человека, у которого две головы и вдвое больше рук и ног, чем положено.
      Существо казалось жутко бесформенным и недоделанным, словно кто-то соединил двух пластилиновых человечков, расплющив и смяв их вместе.
      Коралайн медлила. Ей вовсе не хотелось приближаться к этой штуковине. Мыше-псы один за другим слетели из-под потолка и принялись описывать по комнате круги, подлетая все ближе, но не смея прикасаться.
      «Возможно, там и нет никаких душ, – подумала Коралайн. – Может, мне просто уйти и поискать в других местах?» Напоследок она заглянула в отверстие камня: заброшенный театр оставался уныло-серым, но теперь она увидела внутри кокона коричневый свет, насыщенный и яркий, как полированное вишневое дерево. Что бы это ни было, светящийся предмет был зажат в одной из рук создания на стене.
      Коралайн медленно пошла вперед по сырой деревянной сцене, стараясь издавать как можно меньше звуков, в страхе, что если вдруг потревожит это существо в коконе, оно откроет глаза и посмотрит на нее, и тогда...
      Но фантазии не хватило, чтобы вообразить достаточно страшные последствия его взгляда. Коралайн сделала еще один шаг. Ей еще никогда не было так страшно, но она не останавливалась, пока не приблизилась к кокону. А потом нажала ладонью на белую липкую массу. Кокон потрескивал, как маленький костер, и липнул к коже и одежде, как цепкая паутина или белая сахарная вата. Коралайн погружала в него руку, пока не нащупала холодный кулак, сжимающий, насколько она разобрала, еще один стеклянный шарик. Рука создания оказалась скользкой, словно покрытая слизью. Коралайн потянула шарик к себе.
      Сначала ничего не произошло; стеклянный шарик был зажат слишком крепко. Но потом, пальцы существа один за другим ослабли, и шарик скользнул в ладонь Коралайн. Она вытянула руку из клейкой паутины, чувствуя невероятное облегчение от того, что существо так и не открыло глаза. Она посветила на оба его лица и решила, что они схожи с лицами других, помолодевших мисс Свинк и мисс Форсибл, теперь сплющенных и слепленных воедино, как два куска воска, который растапливали, пока не слили в одну страхолюдину.
      Одна из рук существа без предупреждения схватила Коралайн за руку. Ногти слегка оцарапали ее, но ладонь чудовища оказалась слишком скользкой, и Коралайн без труда вырвалась. И тут оно открыло глаза – на нее уставились две пары сверкающих черных пуговиц – и завопило в два голоса, каких Коралайн еще не доводилось слышать в своей жизни. Один походил на шипящий визг, другой же, напротив, дребезжал, как навозная муха у окна, но оба голоса на разные лады кричали одно: «Воровка! Верни! Остановись! Воровка!»
      Пространство вокруг наполнилось летающими мыше-псами. Коралайн начала пятиться назад, сообразив вдруг, что каким бы ужасным ни казалось это существо, которое было когда-то другими мисс Свинк и мисс Форсибл, оно все равно прилеплено к стене своей паутиной, спеленуто в коконе, – а значит, не может за ней погнаться.
      Летучие собаки порхали и хлопали крыльями вокруг Коралайн, но не причиняли никакого вреда. Она слезла со сцены и посветила себе фонарем, ища в темноте театра путь назад.
      – Бегите, мисс! – взывал в голове принадлежащий девочке голос. – Бегите немедленно! Теперь у вас уже двое. Бегите, пока кровь еще течет по вашим венам!
      Коралайн опустила шарик в карман, рядом с первым, разглядела выход, подбежала к нему и тянула за ручку, пока дверь не распахнулась.
      Мир снаружи превратился в бесформенно клубящийся туман, в котором не угадывалось ни теней, ни силуэтов, да и сам дом теперь постоянно сминался и растягивался. Коралайн показалось, что дом подстерегает ее, глядя вниз на жертву, будто это и не дом вовсе, а так – одна идея дома, и человек, которому в голову эта идея пришла, – очень нехороший человек. К руке прилип кусок паутины, и Коралайн тщательно вытерла ее. Серые окна дома покосились под странными углами.
      Другая мать, сложив руки на груди, ждала ее на лужайке. В черных глазах-пуговицах не было никакого выражения, но губы – плотно сжаты в холодной ярости.
      Завидев Коралайн, она вытянула свою длинную белую руку и согнула палец. Коралайн послушно подошла. Другая мама молчала.
      – Я отыскала двоих, – сообщила Коралайн. – Осталась еще одна душа.
      Выражение на лице другой мамы не изменилось. Возможно, она и не услышала обращенный к ней слов.
      – Что ж, я просто подумала, тебе будет интересно знать, – сказала ей Коралайн.
      – Спасибо, Коралайн, – холодно сказала другая мама, и голос ее раздавался не только изо рта – он доносился из тумана, и из дома, и с неба. Она добавила:
      – Ты же знаешь, я тебя люблю.
      И Коралайн, неожиданно для себя, кивнула. Это было правдой: другая мама на самом деле ее любила. Она любила Коралайн той любовью, которой скупердяй любит свои деньги, или дракон – свое золото. Коралайн знала, что пуговичные глаза матери смотрят на нее, как на собственность, не больше. Как на докучающее домашнее животное, чье поведение больше не забавляет хозяина.
      – Мне не нужна твоя любовь, – ответила Коралайн. – Мне ничего от тебя не нужно.
      – Даже рука помощи? – спросила другая мама. – В конце концов, у тебя очень неплохо получается. Я решила, что в дальнейшей погоне за сокровищами тебе не помешает небольшая подсказка.
      – Я и сама прекрасно справляюсь, – возразила Коралайн.
      – Верно, – согласилась собеседница, – но если ты вдруг решишь поискать в передней квартире – той, что пустует, – то обнаружишь, что дверь заперта, и что тогда ты будешь делать?
      – Ага. – Коралайн на секунду задумалась и спросила: – У тебя есть ключ?
      Другая мать стояла перед ней в бумажно-сером тумане блекнущего мира. Черные волосы шевелились вокруг ее головы, словно имели свои собственные мысли и намерения. Вдруг она рыгнула и открыла рот. Затем подняла руку и взяла с языка маленький медный ключ от входной двери.
      – Держи, – сказала она. – Если захочешь войти, он тебе понадобится.
      Она небрежно бросила ключ Коралайн, которая поймала его одной рукой, не успев решить, нужен он ей или нет. Ключ все еще был влажноват.
      Порыв ледяного ветра заставил Коралайн отвернуться. А вновь повернув голову, она поняла, что осталась одна.
      Коралайн неуверенно обошла дом и остановилась перед дверью, ведущей в пустую квартиру. Как и все остальные, эта дверь была ярко-зеленой.
      – Она задумывает что-то нехорошее, – прошептал призрачный голос в ушах. – Не верим мы, что она хочет помочь! Это какая-то ловушка!
      – Да, думаю, вы правы, – ответила Коралайн, вставила ключ в замок и повернула.
      Бесшумно распахнулась дверь; бесшумно вошла в нее Коралайн.
      Квартира была цвета застоявшегося молока. На дощатом деревянном полу вместо ковров лежал слой пыли со следами и останками давнишних покрытий и ковриков.
      Здесь не было мебели, лишь угадывались места, где она когда-то стояла. На голых стенах остались только некрашенные квадраты в местах, где висели раньше картины или фотографии. И было так тихо, что Коралайн показалось, будто она может расслышать звуки движения пылинок в воздухе.
      Она поймала себя на беспокойной мысли, что вот сейчас что-нибудь может выпрыгнуть из-за угла, и начала насвистывать. Почему-то ей казалось, что гораздо труднее неожиданно выпрыгнуть из-за угла на свистящего человека.
      Сначала она обследовала пустую кухню. Потом зашла в покинутую ванную, в которой всего-то и было, что чугунная ванна, да валяющийся в ней дохлый паук величиной с небольшую кошку. Последняя комната, в которой она побывала, была когда-то, по мнению Коралайн, чьей-то спальней, а незапыленный четырехугольник на полу, как ей представлялось, указывал место, где раньше стояла кровать. И тут Коралайн заметила кое-что еще и мрачно ухмыльнулась. В доски было вставлено массивное железное кольцо. Коралайн опустилась на колени, взялась за холодный металл и изо всех сил потянула.
      В полу медленно поднялся ужасно тяжелый и неподатливый люк – дверь в темницу. Он открылся, и за ним Коралайн увидела лишь мрак. Она пошарила в темноте рукой и нащупала холодный выключатель. Без особой надежды, что он сработает, Коралайн щелкнула выключателем, но, вопреки ожиданиям, где-то внизу зажглась лампочка, и дыра в полу осветилась жиденьким желтым светом. Стали видны ведущие вниз ступени, но больше ничего.
      Коралайн вынула из кармана камень с дыркой и посмотрела сквозь него в подвал, но, ничего не увидев, положила камень назад.
      Из погреба донесся запах сырой глины и чего-то еще, острого и едкого, как кислый виноград.
      Она заглянула вниз, нервно поглядывая на люк. Коралайн была уверена – упади эта тяжеленная дверь, и ей никогда уже не выбраться из вечного подвального мрака. Она коснулась дверцы вытянутой рукой, но та не шелохнулась. Коралайн повернулась лицом в темноту и спустилась по ступеням. На стене у подножия лестницы отыскался еще один ржавый железный выключатель. Коралайн нажала на него, и включилась висящая на проводе голая лампочка. Света от нее было недостаточно, чтобы хотя бы рассмотреть, что нарисовано на облупленных стенах. Рисунки казались незаконченными. Коралайн разглядела, кажется, глаза, и еще что-то наподобие гроздей винограда. А под ними – каких-то тварей. Коралайн усомнилась, что на стенах изображены именно люди.
      В углу подвала была навалена куча хлама: картонные коробки, заполненные заплесневелыми бумагами, и гора истлевших занавесок.
      Тапочки Коралайн шаркали по цементному полу. Скверный запах усилился. Она уже собралась развернуться и уйти, как вдруг заметила чью-то ногу, торчащую из-под груды занавесок.
      Коралайн сделала глубокий вдох (вонь прокисшего вина и заплесневелого хлеба, казалось, заполнила всю голову) и, отвернув сырую ткань, увидела нечто, размерами и формой более или менее напоминающее человека.
      Прошло несколько секунд, прежде чем она разглядела, что это за существо: оно было бледным и вздувшимся, как личинка, с тонкими прутиками рук и ног. Черт лица почти не было – они разбухли и сгладились, как поднявшееся дрожжевое тесто.
      На месте глаз у существа были две большие черные пуговицы.
      Коралайн издала восклицание ужаса и отвращения, и, словно проснувшись от этого звука, создание начало подниматься. Коралайн застыла, как вкопанная. Существо поворачивало голову, пока не вперило черные пуговичные глаза прямо в нее. На гладком лице прорезался рот – между губ тянулись вязкие нити чего-то белесого – и голос, даже отдаленно не напоминающий голос отца, прошептал:
      – Коралайн.
      – Что ж, – казала Коралайн созданию, которое раньше называлось ее другим папой. – По крайней мере, ты не бросаешься на меня из-за угла.
      Ничего не ответив, оно подняло руки-хворостинки к лицу и смяло белую глину, вылепив нечто вроде носа.
      – Я ищу своих родителей, – объяснила Коралайн. – Или одну из украденных душ других детей. Они здесь есть?
      – Здесь нет ничего, – ответило невнятно бледное существо. – Ничего, кроме пыли, сырости и забвения. – Оно было белым, громоздким и раздутым. Чудовищным, подумалось Коралайн, но вместе с тем и жалким. Она поднесла к глазу камень с дыркой и посмотрела в отверстие. Ничего. Безликое существо говорило правду.
      – Несчастное создание! – вырвалось у нее. – Готова поспорить, она бросила тебя сюда в наказание за то, что ты выболтал мне лишнее.
      Существо растерялось, но потом кивнуло. Коралайн удивилась, как эта червеобразная страхолюдина когда-то могла напоминать ей папу.
      – Мне так жаль... – произнесла Коралайн.
      – Она не в настроении, – сообщило существо, которое было когда-то ее другим отцом. – Совсем, скажу тебе, не в настроении. Ты основательно вывела ее из равновесия. А когда ее вывести, она начинает вымещать злобу на других. Это в ее духе.
      Коралайн потрепала его безволосую голову. Кожа у него была липкая и напоминала нагретое тесто.
      – Несчастное создание! – повторила она. – Ты всего лишь вещь, которую она создала, а потом выбросила.
      Существо закивало так энергично, что пуговица, заменяющая левый глаз, отпала и со стуком покатилась по бетонному полу; оно растерянно завертело головой, словно потеряло собеседницу из поля зрения. Наконец, увидев ее, создание снова открыло рот, и, как будто прилагая неимоверные усилия, вымолвило хлюпающим торопливым голосом:
      – Беги, дитя. Уходи из этого места. Она хочет, чтобы я причинил тебе вред, чтобы навсегда запер тебя здесь; тогда ты не сможешь закончить игру, и она выиграет. Она приказывает – я не могу сопротивляться...
      – Нет, можешь! – возразила Коралайн. – Просто будь храбрым!
      Она резко развернулась: чудище, которое когда-то выдавало себя за ее папу, оказалось теперь между нею и лестницей из подвала наверх. В попытке добраться до ступеней, Коралайн начала обходить его у стеночки, но бесхребетное создание начало скручиваться, пока снова не уставилось на нее оставшимся глазом. Казалось, оно выросло и окончательно проснулось.
      – Увы, – произнесло оно. – Не могу...
      И рванулось к ней через всю темницу, распахнув беззубую пасть.
      Чтобы предпринять что-то, у Коралайн остался какой-то миг. В голову пришли только два выхода. Во-первых, она может закричать и попробовать убежать, а эта червеобразная громадина будет все гоняться и гоняться за ней по слабо освещенному подземелью – пока не догонит. Во-вторых, она может сделать что-нибудь другое.
      И Коралайн сделала что-нибудь другое.
      Как только чудовище приблизилось, она резко вытянула руку, сомкнула пальцы на его оставшемся пуговичном глазе и изо всех сил дернула.
      Целую секунду ничего не происходило. Но потом пуговица все-таки оторвалась, выскочила из ладони Коралайн и, звякнув о кирпичную стену, покатилась по полу.
      Существо замерло на месте. Затем, слепо задрав голову и до ужаса широко раскрыв рот, оно яростно и отчаянно заревело и бросилось рывком туда, где стояла Коралайн.
      Но Коралайн там больше не стояла; стараясь топать как можно тише, она уже поднималась на цыпочках по ступеням, прочь из полутемного погреба с безобразными картинками на стенах. Она не в силах была отвести взгляд от оставленного внизу существа, которое скручивалось и сталкивалось со стенами в попытке ее поймать. И тут, будто ему подсказали, что делать, чудище остановилось и склонило набок слепую голову.
      «Оно прислушивается, – сообразила Коралайн. – Нужно быть тише воды!»
      Она сделала еще один шаг, и существо ее услышало. Голова его дернулась в ее сторону. Какой-то момент оно колебалось, словно собираясь с силами, а потом, молниеносно как змея, бросилось вверх по лестнице, настигая беглянку. Коралайн развернулась, с маху преодолела последние полдюжины ступеней, вывалилась на пол в пыльной спальне, не останавливаясь, рванула на себя тяжелую дверцу люка и отпустила. Дверца обрушилась на место, и что-то глухо стукнуло, тяжело врезавшись в нее снизу. Люк дрожал и грохотал, но не поддавался.
      Коралайн глубоко вздохнула. Если б в этой квартире была хоть какая-нибудь завалящая мебель, – кресло, к примеру, – она обязательно задвинула бы люк; но никакой мебели не было.
      Она как можно скорей, едва ли не вприпрыжку, выскочила из квартиры и заперла за собой дверь. А ключ оставила под ковриком. И уж затем спустилась на дорожку.
      Коралайн была почти уверена, что другая мать встретит ее на улице, но мир вокруг стоял пустой и притихший. Коралайн вдруг захотелось отправиться домой.
      Она обхватила себя руками, напомнила себе, что совсем не трусиха, и, почти поверив в это, обошла дом, сквозь туман, который не был туманом, и кое-как дошла до ступеней.
      По лестнице она поднялась на самый верхний этаж, где – в ее мире – проживал сумасшедший старик. Один раз она уже поднималась наверх со своей настоящей мамой, когда та собирала пожертвования. И они вместе стояли на пороге, ожидая, пока этот пожилой чудак с пышными усищами отыщет оставленный мамой Коралайн конверт. Из его квартиры доносились ароматы неизвестных блюд, трубочного табака и еще какие-то странные, резкие, сырные запахи, которым Коралайн не могла подобрать названия. В тот раз желания войти у нее не возникло.
      – Я – разведчик! – громко провозгласила Коралайн, но слова ее прозвучали в сыром воздухе мертво и глухо. Ведь выбралась же она из подвала, не так ли?
      Верно, выбралась. Но если Коралайн и была в чем-то уверена, так это в том, что там, куда она идет, будет еще страшнее.
      Она добралась до конца лестницы. Верхняя квартира когда-то была чердаком, но с тех пор прошло много времени.
      Коралайн постучалась в зеленую дверь. Та открылась, и Коралайн вошла.
 
– Мы глазастые хитрюги,
Мы хвостаты и зубасты:
Все получат по заслугам,
Когда мы воспрянем к власти
 
      – пропели тоненькие голоски в полумраке мансарды, стены которой были такими низкими, что Коралайн могла бы, подтянувшись, коснуться крыши.
      На нее уставились красные глазки. Крохотные розовые лапки удрали в углы, когда она подошла ближе; в затененной комнате мелькнули тени потемнее.
      Пахло тут гораздо хуже, чем в квартире настоящего полоумного старика. Это был запах пищи (причем, противной, с точки зрения Коралайн, хотя она понимала, что это дело вкуса: она терпеть не могла различные травки, специи и экзотические блюда). Казалось, здесь оставили тухнуть все экзотические блюда мира.
      – Маленькая девочка, – раздался в комнате шелестящий голос.
      – Да, – ответила Коралайн. «Я не боюсь!» – сказала она себе, и как только эта мысль пришла ей в голову, она поняла, что так и есть.
      Ничто здесь больше ее не пугало. Все эти существа – даже то, что подстерегало в подвале – были иллюзиями, созданиями ее ненастоящей мамы, жутким подражанием настоящим людям и вещам из-за двери в конце коридора. Да она не может создать ничего всамделишного! – осенило Коралайн. Она может лишь искажать, копировать и извращать уже существующие вещи.
      И тут Коралайн впервые задумалась, почему это ее другой маме взбрело в голову поставить на каминную полку в гостиной стеклянный шарик со снегом внутри; ведь в ее настоящем мире каминная полка пустовала.
      Задав себе этот вопрос, она вдруг начала понимать ответ.
      Голос раздался снова, нарушив ход ее мыслей.
      – Подойди сюда, маленькая девочка. Я знаю, что тебе нужно, малышка, – шелестел голос, царапающий и сухой. Голос этот вызывал у Коралайн мысли о громадном дохлом насекомом. Глупо, конечно: ну разве дохлые штуки могут разговаривать, а тем более – дохлые насекомые!
      Она миновала несколько комнат с низким покатым потолком и, наконец, оказалась в самой дальней. Это была спальня, и у противоположной стены, в полумраке, сидел другой сумасшедший старик сверху, одетый в пальто и шляпу. Он снова заговорил, едва Коралайн вошла.
      – Ничего не изменилось, маленькая девочка, – сказал старик, и говор его напоминал шуршание осенних листьев по асфальту. – Что будет, если ты выполнишь всё, что поклялась сделать? Что потом? Ничто ведь не поменялось. Ты отправишься домой. И снова будешь скучать. На тебя не будут обращать внимания. Никто не станет прислушиваться к тебе по-настоящему. Ты слишком умная и слишком тихая, чтобы тебя кто-то понимал. Да там и имени твоего по-настоящему не выговаривают!
      – Останься с нами! – продолжал голос, исходящий от фигуры в конце комнаты. – Мы будем прислушиваться к тебе, будем играть с тобой и смеяться с тобой. Твоя другая мама будет строить для тебя целые миры, которые ты будешь разведывать, и каждый вечер уничтожать их, как только они тебе наскучат. И каждый день будет лучше и ярче предыдущего. Помнишь ящик с игрушками? Этот мир может стать гораздо лучше, и все – для тебя!
      – А будут в этом мире хмурые дни, в которые нечего будет делать, и нечего прочесть, нечего посмотреть и некуда идти; когда кажется, что день тянется целую вечность? – спросила Коралайн.
      И старик ответил из тени:
      – Никогда.
      – И не будет даже этих ужасных приготовленных вручную обедов с чесноком, эстрагоном и кормовыми бобами? – уточнила Коралайн.
      – Любая пища будет наслаждением, – прошептал голос из-под шляпы старика. – В твой рот не попадет ничего, что не принесет истинного удовольствия.
      – И у меня будут яркие перчатки, и желтые «веллингтоновские» ботинки в форме лягушек? – спросила его Коралайн.
      – Лягушки, утки, носороги, осьминоги – чего только пожелаешь. Каждый день в твоем распоряжении будет заново выстроенный мир. Если останешься здесь, у тебя будет всё, что захочешь.
      Коралайн вздохнула.
      – Ты что, и в самом деле ничего не понимаешь, да? – спросила она. – Я не хочу «все, что хочу». Никто так не хочет... Не совсем хочет. Что это будет за радость, если я просто получу, все, что пожелаю? Вот так запросто, без труда. Что с того?
      – Не понимаю, – сказал шепчущий голос.
      – Конечно, не понимаешь! – согласилась Коралайн, поднося к глазу камень с дыркой. – Ты всего лишь испорченное подражание, которое она скопировала с полоумного старика сверху.
      Под плащом человека, где-то на уровне груди, что-то сияло. Сквозь дырку в камне сияние мигало и переливалось бело-голубым, подобно звезде. Коралайн пожалела, что у нее нет палки или чего-то еще, чтобы потыкать в этого человека; не хотелось ей приближаться к мрачному существу в дальнем конце комнаты.
      – Теперь не просто подражание, – возразил мертвый шепот.
      Коралайн шагнула к старику, а тот вдруг распался. Из рукавов, из-под плаща и шляпы, выпрыгнуло не меньше двух десятков черных крыс, сверкающих в полумраке красными глазами. Крысы бойко разбежались. Пальто сморщилось и тяжело осело на пол; шляпа укатилась в угол. Коралайн протянула руку и развернула его. На ощупь оно оказалось засаленным, а внутри было пусто. Стеклянного шарика и след простыл. Она окинула комнату взглядом из отверстия в камне и успела заметить на полу у самой двери отблеск мигающей горящей звезды. Ее несла в передних лапах самая большая из черных крыс. Не успела Коралайн на нее взглянуть, как крыса улизнула из комнаты.
      Коралайн помчалась следом, сопровождаемая взглядами остальных крыс, прячущихся по углам.
      Надо сказать, что крысы бегают быстрее людей, особенно на короткие дистанции. Но упитанная черная крыса, тем более, если она несет в передних лапах стеклянный шарик, не может сравниться в беге с решительной девочкой (даже если эта девочка маловата для своего возраста). Крысы поменьше путались у Коралайн под ногами, шныряя туда-сюда и пытаясь отвлечь, но она не обращала на них внимания, устремившись за крысой с шариком, которая явно направлялась к выходу из квартиры.
      Они вместе добежали до ступеней наружу.
      Даже теперь, несясь по лестнице, Коралайн успела заметить, что сам дом продолжает изменяться, становясь все менее четким и все более плоским. Теперь он напоминал вовсе не дом, а лишь фотографию настоящего дома. Но в пылу лихорадочной погони в голове Коралайн не осталось места другим мыслям, кроме уверенности, что вот сейчас она эту крысу настигнет. Бежала она быстро – как выяснилось, даже слишком быстро: в конце пролета она поскользнулась, неудачно подвернула ногу, и с размаху шлепнулась на цементную лестничную площадку.
      Кожа на левой коленке была содрана, а левая ладонь, которую она выбросила вперед, пытаясь остановить падение, превратилась в сплошную ссадину вперемежку с песком. Боль была слабой, хотя Коралайн знала, что очень скоро станет куда больнее. Она стерла с ладони песок, встала, быстро огляделась, уже понимая, что время безнадежно упущено, и спустилась по последнему лестничному пролету на первый этаж.
      Как ни смотри, а крыса исчезла, а вместе с ней – и стеклянный шарик.
      Ободранная ладонь начала саднить, а по разорванной штанине пижамных штанов стекала кровь. Все было так же скверно, как в то лето, когда мама сняла с ее велосипеда тренировочную пару колесиков; но тогда, уже позже, вся покрытая ссадинами и царапинами (коленки превратились в сплошные струпья), Коралайн почувствовала, что чего-то достигла. Она училась чему-то, делала нечто, чего не умела делать раньше. Теперь же она не чувствовала ничего кроме холода потери. Дети-призраки теперь потеряны. Потеряны родители. Потеряна она сама. Все потеряно.
      Коралайн закрыла глаза и страстно пожелала провалиться сквозь землю.
      Раздалось вежливое покашливание.
      Она открыла глаза и увидела крысу. Крыса лежала на мощеной кирпичами дорожке у подножья крыльца; на морде – которая была на несколько сантиметров дальше от тела, чем положено – застыло изумленное выражение. Усы крысы больше не двигались, глаза были широко распахнуты, пасть скалилась желтыми острыми зубами, а на шее влажно блестела кровь.
      Рядом с обезглавленной крысой с самодовольным выражением лица сидел кот, придерживая одной лапой серый стеклянный шарик.
      – Кажется, я уже упоминал, что в лучшие времена крысы меня не прельщают, – сказал кот. – Однако, мне показалось, что эта крыса зачем-то понадобилась тебе. Надеюсь, ты не против моего вмешательства?
      – Кажется... – выдавила Коралайн, пытаясь отдышаться. – Кажется ты и впрямь что-то такое говорил.
      Кот поднял лапу, и шарик покатился к Коралайн. Она подняла его, и в голове прозвучал последний настойчивый голос:
      «Она обманула тебя! Она никогда не сдастся, уже заполучив тебя. Она скорее отрежет себе руку, чем отдаст кого-нибудь из нас!»
      Волосы на затылке Коралайн встали дыбом: она поняла, что голос девочки сказал правду.
      Она положила шарик в карман халата, к остальным. Теперь у нее все три шарика.
      Все, что оставалось Коралайн – найти своих родителей.
      А это, если она не ошиблась, было проще простого. Коралайн точно знала, где ее родители. Если бы она потрудилась задуматься, она бы поняла, что знала это все время. Ненастоящая мама не могла ничего создавать. Она лишь преобразовывала, искажала, изменяла вещи.
      А каминная полка в гостиной ее настоящего дома была пуста. Но кроме этой догадки в голове Коралайн была и другая.
      – Моя ненастоящая мама! Она собирается нарушить свое обещание. Она не отпустит нас, – воскликнула Коралайн.
      – Меня бы это не удивило, – ответил кот. – Как я уже говорил, нет никакой гарантии, что она будет играть по правилам. – И тут он поднял голову. – Ничего себе, ты это видала?
      – Что? – не поняла Коралайн.
      – Оглянись назад, – сказал ей кот.
      Дом, казалось, сделался совсем плоским. Он напоминал уже даже не фотографию, а скорее чей-то незаконченный рисунок, лишь угольный набросок дома на мглистой бумаге.
      – Что бы ни случилось, – сказала Коралайн коту. – Спасибо тебе за крысу. Кажется, я уже почти выиграла, правда ведь? Так что можешь отправляться себе в туман – или куда ты там уходишь – и, ну... надеюсь, встретимся дома. Если она отпустит меня домой.
      Но шерсть у кота встала дыбом, а хвост распушился, как ершик трубочиста.
      – В чем дело? – спросила его Коралайн.
      – Они исчезли! – ужаснулся кот. – Их больше нет – дорог, ведущих сюда и отсюда! Они просто-напросто стали плоскими.
      – А это плохо?
      Кот опустил хвост, в ярости дергая им из стороны в сторону, и издал низкий ворчащий горловой звук. Затем пошел по кругу, пока совсем не отвернулся от Коралайн, и начал шаг за шагом осторожно пятиться, пока не уткнулся ей в ногу. Коралайн нагнулась и погладила его, почувствовав, как сильно бьется кошачье сердце. Кот дрожал, как сухой лист на ветру.
      – Все с тобой будет в порядке, – попыталась утешить Коралайн. – Все будет хорошо! Я отнесу тебя домой.
      Кот не ответил.
      – Ну же, кот! – позвала она, шагнув к ступеням. Но кот остался где стоял; он казался очень несчастным и – странная вещь – как будто даже уменьшился.
      – Если она одна может выпустить нас отсюда, – сказала Коралайн, – значит, именно к ней мы и пойдем. – Она вернулась к коту, подняла его одной рукой, устроив его передние лапы у себя на плече. Кот был тяжел, но вовсе не настолько, чтоб его нельзя было носить. Он лизнул ей ладошку, откуда сочилась кровь.
      Коралайн медленно, не пропуская ступенек, поднялась по лестнице, направляясь уже в свою квартиру. Она думала о стеклянных шариках, постукивающих в кармане, о своем камне с дыркой, о жмущемся к ней коте.
      И вот, дойдя до двери, словно нацарапанной неумелым малышом, Коралайн толкнула ее, почти уверенная, что сейчас ее рука разорвет бумагу рисунка, а за ним окажется необозримая темная пустота, усеянная звездами. Но дверь открылась, и Коралайн вошла.
      Оказавшись внутри своей квартиры, или скорее, чужой ей квартиры, Коралайн с облегчением обнаружила, что все здесь осталось прежним, в отличие от остальной части дома, который, похоже, полностью превратился в плоский рисунок. У вещей здесь была глубина и тени; и в тенях Коралайн кое-кто поджидал.
      – Значит, вернулась, – произнесла ненастоящая мама голосом далеким от радостного. – И принесла с собой домашнего вредителя.
      – Нет, – возразила Коралайн. – Я принесла друга. – И почувствовала, как кот напрягся в ее руках, словно собираясь убежать. Коралайн захотелось утешительно стиснуть его, как любимого плюшевого мишку, но она знала, что коты ненавидят, когда их тискают, и подозревала, что напуганному коту ничего не стоит начать кусаться и царапаться по малейшему поводу – даже если этот кот на вашей стороне.
      – Ты же знаешь, что я тебя люблю, – сказала бесцветным голосом другая мать.
      – Очень уж странно ты свою любовь проявляешь, – ответила Коралайн, пересекла прихожую и твердыми шагами направилась в гостиную, делая вид, что ее совершенно не волнует буравящий спину взгляд пустых черных глаз другой матери.
      Строгая бабушкина мебель осталась на месте, как и натюрморт со странными фруктами (хотя, теперь фрукты на картине были съедены, и в вазе остался лишь темнеющий яблочный огрызок, несколько сливовых и персиковых косточек, да голая ветка, которая была когда-то виноградной гроздью). Столик с ножками в виде львиных лап, словно чем-то разозленный, смял когтями ковер. В дальнем углу была деревянная дверь, которая в другом месте и в другое время открывалась в сплошную кирпичную стену. Коралайн попыталась не пялиться на дверь слишком откровенно. А за окном не было ничего, кроме тумана.
      Вот оно, поняла Коралайн. Время раскрыть карты. Момент истины.
      Ненастоящая мама вошла следом, остановилась посреди комнаты, между ней и каминной полкой, и сверху вниз посмотрела на Коралайн своими пуговичными глазами. Странно, подумалось Коралайн. Ведь ее настоящая мама ничуть не была похожа на эту. Она поразилась, почему же раньше ничего не заметила. Другая мать была огромной – едва не задевала головой потолок – и бледной-бледной, словно брюшко паука. Волосы у нее свивались и оборачивались вокруг головы, а зубы были острые, как ножи.
      – Ну? – резко сказала другая мать. – Так где же они?
      Коралайн оперлась о кресло, пристраивая поудобнее кота левой рукой, а правой – достала из кармана три матово-серых стеклянных шарика, слегка позвякивающих в ладони. Другая мама протянула руку, чтобы их забрать, но Коралайн вернула шарики в карман. Она понимала, что оказалась права: ненастоящая мама не собиралась ни сдержать свою клятву, ни отпустить ее домой. Для нее это было не более, чем развлечение.
      – Постой! – сказала Коралайн. – Это ведь еще не конец игры, верно?
      Меча глазами молнии, другая мама, тем не менее, мило улыбнулась и согласилась:
      – Да, полагаю, не конец. Ты ведь еще не нашла своих родителей, а?
      – Не нашла, – ответила Коралайн, приговаривая про себя: «Только не смотреть на каминную полку! Даже не думать об этом!»
      – Ну? – спросила другая мать. – Так принеси их мне. Может, хочешь еще раз заглянуть в подвал? У меня там припрятаны для тебя еще кое-какие сюрпризы.
      – Нет, – отрезала Коралайн. – Я знаю, где мои родители. – Кот своей тяжестью оттягивал ей руки. Она отцепила его когти от одежды на плече и переместила кота вперед.
      – И где же?
      – Это зависит от обстоятельств, – ответила Коралайн. – Я искала всюду, где ты могла бы их спрятать. В доме их нет.
      Ненастоящая мама даже не шевельнулась, плотно сжимая губы и ничем не выдавая своих чувств. Она успешно могла бы изображать восковую статую. Даже волосы у нее прекратили ерзать.
      – И тогда, – закончила Коралайн, крепко обхватывая черного кота обеими ладонями, – я поняла, где они находятся. Ты спрятала их в проходе между двумя домами, разве нет? Они за этой дверью. – Она кивком указала в угол.
      Другая мама осталась неподвижной, как статуя, но на губах у нее снова появился намек на улыбку.
      – О, так ты думаешь, что они там?
      – Почему бы тебе просто не открыть дверь? – спросила Коралайн. – Они точно окажутся там.
      Она понимала, что это ее единственный шанс попасть домой. Но все зависело от желания ненастоящей матери одержать верх, ее потребности не просто выиграть, но еще и позлорадствовать над побежденным.
      Очень медленно другая мама сунула руку в карман фартука и достала черный железный ключ. Кот неловко пошевелился в руках Коралайн, словно собирался вырваться. «Подожди всего несколько секунд! – мысленно попросила его Коралайн, задавшись вопросом, может ли он ее услышать. – И мы оба попадем домой, как я и говорила! Обещаю!» – И почувствовала, как кот немного расслабился.
      Другая мама подошла к двери и вставила ключ в скважину.
      Ключ повернулся.
      Коралайн услышала, как щелкнул неподатливый замок. Шаг за шагом, как можно тише, она начала пятиться к камину.
      Другая мать повернула дверную ручку и распахнула дверь, за которой был темный пустой коридор.
      – Видишь? – она указала на коридор обеими руками. Выражение триумфа на ее лице было не самым привлекательным зрелищем. – Ты ошиблась! Выходит, ты не знаешь, где твои родители? Здесь их нет! – Она обернулась, вперила в Коралайн взгляд и сказала: – И теперь ты навеки останешься здесь.
      – Ну нет! – сказала Коралайн. – И не собираюсь! – И изо всех сил швырнула в ненастоящую мать черного кота. Тот взвыл и приземлился прямиком на голову мегеры, выпустив когти и свирепо оскалив зубы. Со вздыбившейся шерстью, он казался в полтора раза больше своих настоящих размеров.
      Не глядя, что из этого всего получится, Коралайн подтянулась к каминной полке, стиснула в руке шар со снегом внутри и упрятала его глубоко в карман халата.
      Котяра издал вдохновенный улюлюкающий визг и вонзил зубы в щеку отбивающейся ненастоящей матери. Из царапин на ее лице текла кровь, но не обычная алая кровь, а какая-то черная густая дрянь.
      Коралайн помчалась к двери и вытащила из скважины ключ.
      – Оставь ее! Ну же! – крикнула она коту. Тот зашипел и с силой ударил ненастоящую мать по лицу острыми как скальпель когтями, украсив ей нос еще несколькими глубокими бороздами, сочащимися черной слизью. И тогда кот метнулся к Коралайн.
      – Быстрее! – поторопила она. Кот подбежал к ней, и вместе они вошли во мрак коридора.
      Здесь было холодно, словно в погребе после жаркого дня. Черный кот секунду помедлил, но увидев направляющуюся к ним другую мать, подошел и прижался к ногам спутницы.
      Коралайн начала закрывать дверь.
      Та оказалась гораздо тяжелее, чем полагается быть обычной двери, и закрывалась так тяжело, будто навстречу дул ураганный ветер. И тут она почувствовала, что с другой стороны кто-то начинает тянуть дверь на себя.
      «Закрывайся же!» – взмолилась про себя Коралайн, а вслух воскликнула:
      – Ну давай, пожалуйста!
      И почувствовала, что дверь начинает поддаваться, потихоньку закрываясь наперекор призрачному ветру.
      Вдруг Коралайн поняла, что во тьме коридора рядом с ней есть и другие люди. Она не могла повернуть голову, чтобы их разглядеть, но и так знала, кто они.
      – Пожалуйста, помогите мне! – попросила она. – Все вместе!
      Другие люди – трое детей и двое взрослых – почему-то были слишком бесплотны, чтобы коснуться двери. Но их руки сомкнулись вокруг ладоней Коралайн, держащихся за массивную железную ручку, – и внезапно она почувствовала себя сильной.
      – Никогда не сдавайся, мисс! Будь сильной! Держись! – прошептал голос в ее голове.
      – Тяни, девочка, тяни! – добавил еще один шепот.
      А затем голос, в точности как мамин, – настоящий, великолепнейший, яростный, неистовый и блистательный мамин голос – сказал только: «Отличная работа, Коралайн!» И этого было достаточно.
      Дверь почти закрылась, как обычно плавно и легко.
      – Нет! – завопил из-за двери голос, больше ничем даже отдаленно не напоминающий человеческий.
      И что-то попыталось схватить Коралайн, просунувшись в закрывающуюся щель между дверью и косяком. Коралайн поспешно отдернула голову, но дверь снова начала открываться.
      – Мы отправляемся домой, – упрямо повторила Коралайн. – Все мы. Помогите мне! – она уклонилась от нащупывающих ее пальцев.
      И тогда они прошли сквозь нее: руки призраков, наделившие Коралайн такой силой, какой у нее никогда не было и больше не будет.
      В последний момент дверь заклинило, как будто она что-то защемила, а потом с внезапным грохотом, деревянная дверь хлопнула и закрылась окончательно.
      Что-то упало примерно с высоты головы Коралайн и стукнулось на пол с царапающим стуком.
      – Пошли! – сказал кот. – Не стоит здесь задерживаться. Скорей!
      Коралайн развернулась спиной к двери и побежала со всей возможной в темном коридоре скоростью, ведя по стене рукой, чтобы убедиться, что на бегу ни во что не врежется или случайно не повернет во мраке назад.
      Это была тяжелая пробежка, и Коралайн казалось, что она преодолела до невозможного длинную дистанцию. Стена, к которой она прикасалась, сделалась теплой и мягкой, и, сообразила Коралайн, на ощупь казалась покрытой мягким пушком. А еще, стена шевелилась, как будто дышала. Коралайн убрала руку подальше.
      Во тьме завывали ветры.
      Она испугалась, что обязательно с чем-нибудь столкнется, и снова тронула стену. В этот раз пальцы коснулись чего-то горячего и мокрого, – словно она сунула руку в чью-то пасть, – и Коралайн со сдавленным воплем поспешно отдернула ладонь.
      Постепенно глаза привыкли к темноте. Она почти могла разобрать впереди слабо мерцающие фигуры – двое взрослых, трое детей. Она слышала перед собой топанье лап бегущего во мраке кота.
      Но что-то еще шустро промчалось под ногами, едва не заставив Коралайн растянуться во весь рост. Она чудом удержалась на ногах, по инерции продолжая бежать вперед. Почему-то Коралайн знала, что стоит упасть в этом коридоре – и, возможно, снова ей не подняться. Чем бы ни был этот мрачный ход на самом деле, другая мать появилась гораздо, гораздо позже него. Коридор был глубоким и медлительным, и он точно знал о присутствии Коралайн.
      А потом появился дневной свет, и она, пыхтя и отдуваясь, изо всех сил бросилась к нему.
      – Еще чуть-чуть! – воскликнула она ободряюще, но оказалось, что бестелесные духи растворились в этом свете, и она обращается к себе одной.
      Времени размышлять, что с ними сталось, у нее не было. Задыхаясь, Коралайн перевалилась через порог и захлопнула дверь с самым громким и радостным грохотом, какой только можно представить.
      Потом заперла дверь и спрятала ключ в карман.
      Черный кот забился в самый дальний угол, выпучив глаза и прикусив кончик розового языка. Коралайн подошла и присела на корточки рядом с ним.
      – Я очень сожалею, – сказала она. – Извини, что бросила тебя на нее. Но это был единственный способ отвлечь ее настолько, чтобы улизнуть. Она ведь все равно не сдержала бы свою клятву, правда?
      Кот поднял на нее взгляд и, положив голову ей на руку, принялся лизать пальцы Коралайн шершавым языком. А затем замурчал.
      – Значит, будем дружить? – спросила Коралайн, усевшись в одно из неудобных бабушкиных кресел. Кот запрыгнул ей на колени и начал устраиваться поудобней. Из венецианского окна лился дневной свет – настоящий золотистый предзакатный свет, а не белое туманное марево. Небо сияло лазурной голубизной, и еще, Коралайн видела за окном деревья, а за деревьями – зеленые холмы, расцвеченные на горизонте серыми и багровыми тонами. Никогда еще небо не казалось таким небесным, и мир никогда еще не был таким мирным!
      Коралайн полюбовалась листьями на деревьях, понаблюдала игру света и тени на растресканной коре бука перед окном, а потом перевела взгляд на колени: щедрые солнечные лучи выкрасили каждую шерстинку на голове кота и вызолотили каждый белый волосок котячьих усов.
      И она подумала: ничто не может быть интереснее этого!
      И, поглощенная интересностью мира, Коралайн едва ли заметила, как сама по-кошачьи свернулась в неудобном кресле и постепенно уснула глубоким сном без сновидений.
      Мама, ласково потормошила ее и позвала:
      – Коралайн? Солнышко, что за странное место ты выбрала для сна! К тому же, мы всегда держим гостиную для особых случаев. По всему дому тебя искали!
      Коралайн выпрямилась и заморгала.
      – Прости, я, кажется, и правда заснула.
      – Да уж вижу, – ответила мама. – И откуда еще кот взялся? Поджидал у входной двери, пока я приду, и как только я открыла дверь – пулей вылетел на улицу.
      – Может, он по делам приходил? – предположила Коралайн. И обняла маму так крепко, что заболели руки. А мама обняла ее в ответ.
      – Ужин через пятнадцать минут, – сообщила она. – Не забудь вымыть руки. И взгляни только на свои пижамные штаны! Что стряслось с твоей бедненькой коленкой?
      – Я споткнулась, – объяснила Коралайн. А затем отправилась в ванну, где вымыла руки кровоточащую коленку и смазала порезы и царапины.
      Потом пошла в спальню – свою настоящую, истинную спальню. Там она сунула руки в карманы халата и достала три стеклянных шарика, камень с дыркой посередине, черный ключ и уже пустой шар со снегом.
      Она потрясла шар и посмотрела сквозь прозрачную воду, как медленно кружится в опустевшем мирке маленький ураган сверкающих снежинок, укрывая место, где стояла когда-то пара крохотных человечков.
      Коралайн отыскала в коробке с игрушками обрывок шнурка, надела на него черный ключ и повесила на шею.
      – Вот так, – сказала она.
      Потом переоделась и спрятала ключ под футболку. Ключ холодом обжег кожу. Камень же отправился в карман.
      Через прихожую она пошла в папин кабинет. Папа сидел к ней спиной, но лишь взглянув на него, Коралайн поняла, что когда он обернется, глаза у него окажутся добрыми серыми папиными глазами; и, подкравшись сзади, она поцеловала его в лысеющую макушку.
      – Привет, Коралайн, – отозвался папа. Тут он обернулся и улыбнулся ей. – И что это было?
      – Ничего, – ответила Коралайн. – Просто иногда я по тебе скучаю, вот и все.
      – Отлично! – сказал папа, выключил компьютер, встал и без всякой на то причины подхватил Коралайн на руки, чего уже очень давно не делал – с тех самых пор, как начал внушать дочери, что она слишком взрослая для таскания на руках, – и отнес на кухню.
      В тот вечер на ужин была пицца, и, несмотря на то, что пицца была папиного приготовления (обычно корочка у него выходила либо слишком толстой и сырой, либо чересчур тонкой и подгоревшей), и даже невзирая на то, что папа положил в пиццу зеленый перец, фрикадельки и, кроме всего прочего, – даже ломтики ананаса, Коралайн до последней крошки съела причитающийся ей кусок.
      Ну, правда, ананас не осилила.
      А потом настало время ложиться спать.
      Коралайн, оставила ключ болтаться на шее, а стеклянные шарики положила под подушку; и в ту ночь ей приснился сон.
      Она была на пикнике, накрытом под раскидистым старым дубом на зеленом лугу. Солнце поднялось высоко, и, если не считать белых пушистых облачков на горизонте, небо над головой было бездонным и безупречно-синим.
      На траве – белая льняная скатерть, уставленная горами лакомств; чего тут только не было: салаты, сэндвичи, орехи, фрукты, кувшины с лимонадами, водой и густым шоколадным коктейлем. Коралайн уселась рядом со скатертью, с каждой стороны которой расположились трое детей в невиданных костюмах.
      Самый маленький из них, сидящий слева от Коралайн, был мальчиком в красных бархатных бриджах и белой сорочке с оборками. Лицо мальчишки было испачкано, а тарелка перед ним – доверху наполнена вареной молодой картошкой, к которой он добавил, кажется, целиком приготовленную неразделанную форель.
      – Самый замечательный в мире пикник, леди, – признался ей мальчик.
      – Да, – согласилась Коралайн. – Думаю, так и есть. Интересно, кто его устроил?
      – Ну, я думаю, вы и устроили, мисс, – ответила высокая девочка напротив. На ней было коричневое бесформенное платьице и того же цвета чепец, завязанный под подбородком. – И нашу благодарность за все, что вы для нас сделали, нельзя выразить никакими словами! – Она лакомилась хлебом с джемом, огромным ножом отрезая ломтики хлеба от золотисто-коричневой буханки и черпая ярко-красный джем деревянной ложкой. Джем перепачкал ей лицо вокруг рта.
      – Точно. Я сто лет не пробовала еды вкусней! – добавила девочка, сидящая по правую руку от Коралайн. Это был очень бледный ребенок, одетый, казалось, в легкую паутинку; на ее белокурой головке блестел серебряный обруч. Коралайн могла бы поспорить, что за спиной у девочки росли два крыла – не птичьи крылья, а покрытые серебряной пыльцой крылья бабочки. Тарелка девочки была полна прекрасных цветов. Малышка улыбнулась Коралайн такой улыбкой, словно в последний раз улыбалась очень-очень давно, и почти позабыла как это делается. И Коралайн поняла, что ей безмерно нравится этот ребенок.
      А потом, как это часто случается во сне, пикник неожиданно закончился и сменился игрой на лугу, где все бегали, кричали и перебрасывались блестящим мячиком. И тогда Коралайн сообразила, что это сон, потому что никто из них не уставал от беготни и не задыхался. Она даже ничуть не вспотела. Все беззаботно смеялись, бегали и играли в игру, где смешались и чехарда, и салочки, и простая восторженная возня.
      Трое из них бегали по траве, а бледная девочка порхала над самыми головами, опускаясь на своих крылышках, чтобы поймать мяч и устремляясь в небо, чтобы перебросить кому-нибудь другому.
      И тут, не сговариваясь, все четверо прекратили игру и вернулись к накрытой к пикнику скатерти, откуда исчезли обеденные блюда; остались лишь поджидающие их четыре вазочки, в трех из которых было мороженое, а в четвертой – цветы жимолости.
      Дети с удовольствием принялись за еду.
      – Спасибо, что пришли на мой праздник, – сказала им Коралайн. – Если, конечно, это мой праздник.
      – Это радость для нас всех, Коралайн Джонс, – ответила крылатая девочка, лакомясь цветком жимолости. – Если бы мы только могли как-нибудь отблагодарить и вознаградить тебя!
      – Это верно, – сказал мальчик с перепачканным лицом, одетый в красные бархатные штанишки. Он накрыл ладонью руку Коралайн. Теперь его рука была теплой.
      – Вы оказали нам неоценимую услугу, мисс, – добавила высокая девочка. Теперь вокруг губ у нее было шоколадное мороженое.
      – Я просто рада, что все, наконец, закончилось, – сказала им Коралайн.
      То ли ей показалось, то ли детские лица на миг омрачила какая-то тень.
      Крылатая девочка с мерцающим как звезда, серебряным обручем в волосах, мимолетно коснулась пальцами ладони Коралайн.
      – Да, для нас все уже и правда кончено, – сказала она. – И это место – лишь остановка на нашем пути. Отсюда мы двинемся в неразведанные края, и что будет потом, неведомо никому из живых... – Она умолкла.
      – Но есть одно «но»? – догадалась Коралайн. – Я ведь чувствую. Словно нависшая грозовая туча.
      Мальчишка слева попытался отважно улыбнуться, но его нижняя губа задрожала, и он промолчал, прикусив ее. Девочка в коричневом чепчике смущенно поерзала и сказала:
      – Вы правы, мисс.
      – Но я же вернула вас троих! – недоумевала Коралайн. – Вернула папу с мамой! Я закрыла дверь! Заперла навсегда! Что же еще я должна сделать?
      Мальчик ободряюще сжал ее руку. И Коралайн припомнила, как она сама, утешая его, точно так же пожимала его ладонь, когда он был лишь стылым воспоминанием во мраке.
      – Ну, не могли бы вы хотя бы намекнуть? – спросила у них Коралайн. – Неужели вам нечего мне рассказать?
      – Ведьма поклялась собственной правой рукой, – напомнила высокая девочка. – Но она не сдержала клятву.
      – М-моя гувернантка, – вставил мальчик, – всегда говорила, что никто не получает ноши большей, чем может выдержать. – Он пожал плечами, словно пока не решил, считать ли это правдой.
      – Мы желаем тебе удачи, – сказала крылатая девочка. – Успеха, мудрости и отваги – хотя ты уже доказала, что обладаешь всеми этими благами в избытке.
      – Она ненавидит тебя! – выпалил мальчик. – Она уже очень давно ничего не проигрывала. Будь рассудительной! Будь храброй! И – будь коварной!
      – Но это нечестно! – сердито воскликнула Коралайн во сне. – Это просто нечестно! Все должно было кончиться!
      Мальчик с чумазым лицом встал и крепко ее обнял.
      – Не унывай! – прошептал он. – Ты ведь живая! Самая живая из всех живущих!
      И Коралайн приснилось, как село солнце, и в темнеющем небе замерцали звезды.
      Она стояла на лугу, глядя вслед троим детям (двое шли пешком, а третья – летела), уходящим от нее по серебристой в свете огромной луны траве.
      Все трое остановились на маленьком мостике через ручей, обернулись и помахали на прощание руками; Коралайн помахала в ответ.
      А затем настала непроглядная темнота.
      Коралайн проснулась в ранние рассветные часы, уверенная, что слышала странное шебуршание.
      Она подождала.
      За дверью спальни что-то зашуршало. Коралайн задалась вопросом, уж не крыса ли это. Дверь заскрипела. Коралайн выбралась из кровати.
      – Убирайся! – решительно сказала она. – Уходи, или пожалеешь!
      Повисла тишина, а затем что-то, чем бы оно ни было, удрало по коридору. Было в его шагах что-то странное и неравномерное – если конечно, это были шаги. Коралайн поймала себя на мысли – уж не было ли у этой «крысы» лишней ноги.
      – Значит, это не конец? – сказала она себе.
      И приоткрыла дверь спальни. Серый предутренний свет обрисовал совершенно пустынный коридор.
      Она подошла ко входной двери, косясь на зеркало на дальней стене, в котором отражалось лишь ее собственное, заспанное и насупленное лицо. Из спальни родителей доносилось тихое успокаивающее похрапывание, хотя их дверь была закрыта. Все двери в коридор были закрыты. Кем бы ни оказалась удиравшая штуковина, должна же она где-то прятаться.
      Коралайн открыла входную дверь и посмотрела на сереющее небо, прикидывая, сколько времени осталось до восхода солнца и размышляя, правдивым ли был ее сон, хотя в душе она верила, что так все и было. И тут что-то, что она принимала за тень под диваном в прихожей, выползло из-под дивана и отчаянным рывком, спотыкаясь, шмыгнуло на длинных белых ножках ко входной двери.
      Коралайн в ужасе открыла рот и отступила с дороги; тварь прошуршала мимо нее прочь из дома, по-крабьи переваливаясь на слишком большом для нее количестве стучащих и подергивающихся ножек.
      Коралайн знала, что это было раньше, и чем это стало теперь. В последние несколько дней она слишком часто видела эту штуку – тянущуюся, хватающую, сжимающую, послушно кладущую черных тараканов в рот другой матери. Костяного цвета, пятиногая, с алыми когтями, – правая рука ненастоящей матери.
      И ей был нужен черный ключ.
 
      Казалось, родители Коралайн совершенно не помнили о времени, которое провели в стеклянном шаре. По крайней мере, они никогда об этом не заговаривали, да и Коралайн им не напоминала.
      Иногда она задумывалась, заметили ли они вообще, что где-то потеряли два дня в настоящем мире, и в конце концов, пришла к выводу, что – не заметили. Есть в люди, строго блюдущие каждый день и час, а есть и такие, кому это совершенно безразлично; родители Коралайн относились ко второму лагерю.
 
      В ту первую ночь после возвращения Коралайн положила стеклянные шарики под подушку. После встречи с рукой ненастоящей матери она вернулась в кровать, хотя времени на сон осталось не так уж много, и снова положила голову на подушку.
      И тут что-то тихонько хрустнуло.
      Коралайн села и подняла подушку. Осколки стеклянных шариков напоминали кусочки яичной скорлупы, которую иногда можно найти под деревьями весной: вроде пустых остатков яиц малиновки, или даже тоньше – возможно как скорлупа от яиц крапивницы.
      Что бы ни хранилось в стеклянных сферах, оно бесследно исчезло. Коралайн вспомнила троицу детей, которые махали ей в лунном свете, прощаясь, перед тем как перейти мост.
      Она очень осторожно собрала скорлупу и сложила в маленькую голубую коробочку, в которой хранился браслет, подаренный бабушкой, когда Коралайн была еще очень маленькой. Браслет давно потерялся, а вот коробочка осталась.
 
      Мисс Свинк и мисс Форсибл вернулись от племянницы мисс Свинк, и Коралайн снова пришла к ним в гости на чай. Был понедельник. В среду Коралайн предстояло отправиться в школу: начинался новый учебный год.
      Мисс Форсибл настояла, чтобы снова погадать ей на чайных листьях.
      – Ну, кажется все у тебя путем и, преимущественно, просто в ажуре, – заявила мисс Форсибл.
      – Простите? – не поняла Коралайн.
      – Жизнь налаживается, – пояснила мисс Форсибл. – Ну, почти налаживается. Я не совсем уверена, что это тут такое. – И она указала на пучок чаинок с краю.
      Мисс Свинк нетерпеливо охнула и потянулась за чашкой.
      – Ну же, Мириам! Дай ее сюда. Я должна взглянуть.
      Она пригляделась к чаинкам сквозь толстые линзы.
      – О, Боже! Нет, я не имею ни малейшего представления, что это может означать. Выглядит почти как рука.
      Коралайн тоже взглянула. Комок чаинок действительно напоминала протянутую за чем-то руку.
      Шотландский терьер Хэмиш все прятался под креслом мисс Форсибл, не желая выходить.
      – Мне кажется, он с кем-то дрался, – поделилась мисс Свинк. – У него, бедняжки, глубокий порез на боку. Сегодня же к вечеру отнесем его к ветеринару. Хотелось бы мне знать, что за тварь его покалечила.
      Это и правда сделала кое-какая тварь, подумалось Коралайн.
      В последнюю неделю каникул погода стояла превосходная, словно лето пыталось возместить скверную погоду предыдущих месяцев, одаривая всех напоследок яркими солнечными деньками.
      Сумасбродный старик с мансарды, завидев Коралайн, идущую от мисс Свинк и мисс Форсибл, позвал сверху, перегнувшись через перила:
      – Эй! Эге-гей! Кэролайн!
      – Я Коралайн! – поправила она. – Как поживают ваши мыши?
      – Их что-то напугало, – поведал старик, почесывая усы. – Думаю, в доме завелась ласка. Или что-то вроде нее. Я слышал ее ночью. В стране, откуда я родом, на нее бы давно поставили ловушку; положить в нее, быть может, кусочек мяса из гамбургера, а когда зверь заявится полакомиться – бац! – и он больше никого не побеспокоит. Мои мышки так напуганы, что отказываются брать в лапы свои маленькие музыкальные инструменты.
      – Не думаю, что ей нужно мясо, – сказала ему Коралайн. Коснулась висящего на шее черного ключа и вошла в свою квартиру.
      Она даже в ванной мылась с ключом, никогда с ним не расставаясь.
      Она лежала в кровати и почти уснула, когда что-то поскреблось в окно. Коралайн выскользнула из постели и открыла занавески. Белая рука с темно-красными ногтями спрыгнула с подоконника на водосточную трубу и торопливо скрылась из виду. С внешней стороны на стекле остались глубокие выбоины.
      В ту ночь Коралайн спала беспокойно, навострив уши, чтобы не пропустить царапанья в дверь или в окно; время от времени она просыпалась и начинала все обдумывать и строить планы, а затем засыпала вновь, не уверенная до конца, где кончаются раздумья и начинается сон.
      Утром она объявила маме:
      – Я собираюсь устроить своим куклам пикник. Можно взять у тебя кусок ткани – старый, совсем ненужный – вместо скатерти?
      – Не думаю, что у нас такой есть, – усомнилась мама и стала копаться в кухонном ящике, где хранились салфетки и скатерти. – Постой-ка. А эта подойдет?
      Это была сложенная одноразовая бумажная скатерть в красных цветочках, оставшаяся от какого-то пикника несколько лет назад.
      – Отлично! – заверила Коралайн.
      – Вот уж не думала, что ты еще когда-нибудь вернешься к куклам, – сказала миссис Джонс.
      – А я и не вернулась, – ответила Коралайн. – Это всего лишь защитная окраска.
      – Что ж, к обеду возвращайся, – напомнила мама. – Удачного пикника!
 
      Коралайн сложила в картонный ящик кукол и несколько пластмассовых чашечек. Затем налила в кувшин воды и отправилась в путь.
      Дорога вела к магазинам, однако, не доходя до супермаркета, Коралайн протиснулась сквозь дыру в заборе и очутилась на каком-то пустыре. Там проходила старая дорога, и Коралайн шла по ней, пока не уткнулась в изгородь. Пролезать под изгородью пришлось дважды – чтобы не расплескать воду из кувшина.
      Прогулка получилась на редкость долгая, маршрут – на редкость петляющий, зато Коралайн убедилась, что за ней нет слежки.
      Добравшись до заброшенного теннисного корта, она пересекла его и вышла на луг с высокой, покачивающейся на ветру травой. Колодец по-прежнему укрывали доски – такие тяжелые, что не каждой девочке под силу их поднять, но Коралайн справилась. У нее не было выбора. Кряхтя и обливаясь потом, она стащила их все, одну за другой. И вот, открылся путь в бездну – круглая дыра в земле, обложенная позеленевшим скользким кирпичом. Пахнуло сыростью и темнотой.
      Коралайн встряхнула скатерть и осторожно накрыла ею колодец. По краям, на расстоянии примерно двадцати сантиметров друг от друга, она поставила кукольные чашечки и, дабы утяжелить, налила в них воды из кувшина.
      На траве перед каждой чашечкой Коралайн рассадила кукол, стараясь, чтобы все выглядело как кукольное чаепитие.
      Когда все было готово, Коралайн понеслась к дому – снова пролезла под изгородью, пробежала по песчаной дороге, обогнула магазины и направилась прямиком к мисс Свинк и мисс Форсибл.
      У двери она сняла с шеи ключ, привязала к веревочке, словно тот – обыкновенная игрушка, и постучала.
      Дверь открыла мисс Свинк.
      – Здравствуй, дорогая! – сказала она.
      – Я не буду заходить, – затараторила Коралайн. – Скажите только, как там Хэмиш.
      – Ветеринар считает Хэмиша стойким солдатиком, – со вздохом сообщила мисс Свинк. – К счастью, порез не воспалился. Мы даже представить не можем, кто напал на бедняжку. Доктор подозревает, что животное, вот только не знает какое. А мистер Бобо во всем винит ласку.
      – Мистер Бобо?
      – Мужчина с верхнего этажа. Мистер Бобо. Полагаю, он из старой цирковой династии. Ливонской, румынской или словенской – в общем, из тех краев. Никак не могу запомнить.
      Коралайн вдруг поняла, что никогда даже не задумывалась, есть ли вообще у сумасшедшего старика имя. Знай она, что его зовут мистер Бобо, обращалась бы к нему исключительно по имени. Не так уж часто выдается возможность безнаказанно называть человека «мистер Бобо».
      – А-а-а, – протянула Коралайн. – Мистер Бобо. Конечно. Ну... – она повысила голос, – пойду к теннисному корту – поиграю с куклами.
      – Вот и хорошо, дорогая, – прокудахтала мисс Свинк, а затем страшным шепотом добавила: – И держись подальше от старого колодца. Мистер Ловэт, прежний хозяин вашей квартиры, считал, что глубины в нем – не меньше мили, а то и больше, а может, и того больше.
      Коралайн понадеялась, что рука не слышала последней фразы, и поспешила переменить тему:
      – Ключ, говорите? – громко сказала она. – Так это всего лишь старый ключ из дома. Он мне для игры нужен, потому я и захватила его с собой на шнурке. Ну, мне пора. До свиданья!
      – Что за чудной ребенок! – пробормотала мисс Свинк, закрывая дверь.
 
      Коралайн побрела через луг прямиком к теннисному корту, изо всех сил размахивая ключом на шнурке. Несколько раз ей даже показалось, что в траве мелькнуло что-то цвета кости. Оно не отставало и держалось примерно в десяти метрах позади.
      Насвистывать не получалось, и Коралайн во все горло затянула песню, которую папа написал специально для дочки, когда Коралайн была еще совсем маленькой – папина песенка всегда смешила ее:
 
Озорная моя непоседа,
Отчего ж ты так хороша?
Я кормлю тебя кашкой к обеду,
И мороженым – сколько хочет душа!
Я дарю тебе сто поцелуев,
Обнимаю сто раз руками,
Но вот чем тебя не кормлю я -
Так это булочками с жуками!
 
      Коралайн шла лесом и пела, правда голос все-таки дрожал.
      Куклы по-прежнему сидели у колодца. День стоял безветренный, и Коралайн с радостью заметила, что все осталось на своих местах – даже чашечки с водой, придерживающие скатерть. Она с облегчением вздохнула.
      Настало время самой трудной части плана.
      – Привет, куклы! – воскликнула Коралайн, подходя к бумажной скатерти. – Не пора ли выпить чаю?! Я принесла счастливый ключик – теперь пикник получится просто замечательный!
      Сообщив куклам эту радостную новость, Коралайн осторожно наклонилась и как можно аккуратнее положила ключ в центр скатерти. Правда шнурок отпускать не стала. Она замерла, надеясь, что чашки с водой, расставленные по краям колодца, позволят скатерти выдержать ключ и не провалиться вниз.
      Ключ лежал точно посерединке. Наконец, Коралайн отпустила шнурок и отошла. Теперь к убийству руки все было готово.
      Коралайн повернулась к куклам.
      – Кому вишневого пирога? Джемайма? Пинки? Розалия? – спросила она и, весело болтая, поставила перед каждой куклой по невидимому блюдцу с невидимым кусочком пирога.
      Краем глаза она заметила, как что-то белое, прячась за пнями, приближалось к скатерти. Коралайн изо всех сил старалась не смотреть в ту сторону.
      – Джемайма! Какая плохая девочка! Опрокинула тарелку, и мне придется дать тебе еще целый кусок! – упрекнула она и обошла скатерть, освободив руке дорогу. Коралайн сделала вид, будто убирает испорченный пирог и дает Джемайме новый кусочек.
 
      Тут все и произошло – в стремительном броске выскочила рука, на кончиках пальцев продралась через высокую траву, вспрыгнула на пень, где на секунду замерла в позе краба, нюхающего воздух, а затем оттолкнулась когтями и с победоносным прыжком приземлилась в самом центре скатерти.
      Время для Коралайн будто остановилось. Белые пальцы сомкнулись на черном ключе.
      И в ту же секунду чашки, опрокинутые прыгнувшей рукой, разлетелись в стороны, а скатерть вместе с ключом и пятерней другой мамы ухнула в черный колодец.
      Коралайн, затаив дыхание, начала считать. На «сорок» она услышала далекий приглушенный всплеск.
      Когда-то ей сказали, что если посмотреть на небо из шахты, даже в самый ясный день можно увидеть лишь ночное небо и звезды. Интересно, задумалась Коралайн, видны ли руке звезды.
      Коралайн водрузила тяжелые доски на колодец, стараясь, чтобы не осталось ни щелки – вдруг что-нибудь упадет... или выберется. Затем она собрала кукол с чашками и начала укладывать их коробку. Случайно обернувшись, Коралайн заметила черного кота, изогнувшего хвост в вопросительный знак. Кот шел к ней. Коралайн не видела его с самого возвращения из мира другой мамы.
      Котяра вспрыгнул на доски, прикрывающие колодец, и сонно подмигнул ей.
      Спустившись на травку, он перевернулся на спину и радостно замурлыкал. Коралайн чесала ему животик, а кот довольно урчал. Вдосталь намурлыкавшись, он перевернулся на лапы и направился к теннисному корту, напоминая крошечный кусочек ночи посреди солнечного дня.
      А Коралайн пошла домой.
      У дороги ее ждал Мистер Бобо.
      – Мыши сказали, что теперь все хорошо, – сообщил он, похлопав Коралайн по плечу. – Они говорят, ты – наша спасительница, Кэролайн.
      – Коралайн, мистер Бобо, – поправила она. – А не Кэролайн.
      – Коралайн, – повторил мистер Бобо с удивлением и уважением. – Молодец, Коралайн! Мышки просили передать, что как только они будут готовы, ты первая увидишь представление. Они сыграют тампти-пампти и тудл-дудл, спляшут и покажут еще уйму трюков. Так они говорят.
      – С удовольствием приду, – заверила Коралайн, – когда они будут готовы.
 
      Коралайн постучалась к мисс Свинк и мисс Форсибл. Ее пригласили в «салон». Поставив коробку с куклами на пол, она вытащила из кармана дырявый камень.
      – Вот. Мне он больше не нужен. Спасибо! Он спас мою жизнь, и кое-чьи смерти.
      Коралайн обняла обеих соседок, хотя ее руки едва могли охватить мисс Свинк, а от мисс Форсибл несло чесноком, который та резала. Затем Коралайн подняла коробку и вышла на улицу.
      – Что за чудной ребенок, – пробормотала мисс Свинк, которую никто так не обнимал с тех пор, как она перестала играть в театре.
 
      Ночью Коралайн лежала в кровати – вымытая, с почищенными зубами и открытыми глазами – и глядела в потолок.
      Было душно, однако теперь, когда рука пропала, Коралайн широко распахнула окно. К тому же ей разрешили оставлять занавески незадернутыми.
      Новую школьную форму аккуратно сложили на стуле, чтобы Коралайн надела ее, когда проснется.
      Вообще-то, в ночь перед началом учебы, Коралайн переживала и нервничала. Однако теперь она поняла, что больше ее ничто не испугает, даже школа. Ей почудилось, что где-то заиграла прекрасная музыка, какую могут издавать только крошечные серебряные инструменты – тромбоны, флейты, трубы – такие изящные и маленькие, что играть на них можно лишь крошечными пальчиками мышиных лапок. Коралайн мысленно вернулась в тот сон, где она с двумя девочками и мальчиком сидела на лугу под дубом, – и улыбнулась. На небе появились первые звезды, и Коралайн, наконец, уснула, а из окон третьего этажа лилась нежная музыка, оповещая мир, что лето подошло к концу.