- Она рассказывала, - отвечала Анита с каменным лицом.
      - Да, кстати, - с важным видом добавил Лев Валентинович. - Папе вашему передайте. Тут у меня хороший боец есть, не как эти придурки. Так что при случае можно попробовать их в паре, ну, с тем, вашим, - красивый бой, я думаю, получится.
      Валентиныч сделал знак и откуда-то сзади вышагнул элегантно одетый молодец, черноволосый и с косичкой - прямо вылитый Кристофер Ламберт, только глаза были с разрезом, выдавая восточную кровь.
      - Кто хороший боец? - опять громко спросила Найра, нахально вмешиваясь в разговор. - Вот этот мешок? Против Ингорда?!. Нет, я умру со смеху!
      Она покатилась, не обращая никакого внимания на окружающих.
      - Не могу поверить, - во всеуслышанье заявила Найра, обращаясь неведомо к кому, - чтобы такого клоуна мог кто-то бояться. Да кто такого вообще пустил в бандиты?
      В этот момент Инна пожалела не Валентиныча, его-то было не жаль, и не его спутницу, а Аниту - она замерла на месте, совершенно не представляя, что бы тут сказать и как вообще выйти из положения.
      - Девушка... - начал, багровея, Валентиныч и косясь в сторону высокого начальства. - Вы бы вели себя...
      - Помолчи, ты уже все сказал, - махнула рукой в его сторону Найра, и Валентиныч вдруг замолк с открытым ртом, жуя челюстью и ошеломленно пуча глаза.
      А Найра поднялась с места - и представление началось. Неуловимым движением она вдруг притянула к себе того, с раскосыми глазами, и приблизила губы к его лицу со звуком смачного поцелуя. Тут же она отшатнулась и протянула жеманным голосом:
      - Нет-нет, не так скоро, милый мальчик! Ты ещё должен заслужить мою нежность!
      Вслед за тем, этих движений Инна даже и не заметила, Найра закинула "Горца" на подиум - они с ним уже стояли там друг против друга, не то как танцевальная пара, не то как участники показа. Похоже, только в этот момент "Горец" начал соображать, что с ним что-то делают без его разрешения. Он очумело огляделся и попытался спрыгнуть назад. Не тут-то было. То, что принялась проделывать с ним Найра, со стороны выглядело неким подобием танца, хотя и без явного сходства с каким-либо определенным его видом - а больше всего это походило на танец Зайца и Волка из мультфильма "Ну, погоди". Для неискушенной и ничего не подозревающей публики это выглядело, как если бы молодой мужчина исполнял танец ритуального галантного ухаживания за дамой - красивые наклоны, грациозные повороты, какие-то замысловатые па, но для взгляда сколько-нибудь толкового, даже Инна это замечала, открывалось иное: "Горец" вначале пытался просто покинуть подиум, потом всерьез попробовал сразиться с Найрой, но, быстро ей укрощенный, просто-напросто таскался взад-вперед по помосту поворачиваясь и сгибаясь под её неуследимыми, но точными толчками и тычками. В конце концов, он рухнул у её ног, что выглядело со стороны изящным падением на колени учтивого кавалера. Зал разразился несколько вялыми аплодисментами, а Инна услышала, как женщина в ряду позади нее, поделилась с кем-то:
      - Танец довольно забавный, но я что-то не понимаю насчет покроя костюма... Неужели это модельный пиджак?
      Хулиганка Найра меж тем раскланялась по сторонам, а затем закатила глазки и в несколько движений подняла подол своей юбки - на сей раз она была одета по вполне современным земным понятиям, даже стильно. Покривлявшись так к восторгу зала, она спрыгнула с подиума, сдернула за руку уже ничего не соображающего "Горца" и небрежным движением толкнула его прямо на руки молодцам из свиты Валентиныча.
      - Лев Валентинович, - услышала Инна голос одного из приближенных Валета, - я эту бабу прошлым летом в охране президента видел. Точно, точно!..
      Найра заняла свое место с невинным видом. Она ничуть не запыхалась. Зато Валентиныч сидел с таким выражением на лице, будто кол проглотил весь багровый и делая глотающие движения ртом, будто ему не хватало воздуху. Неожиданно он поднялся и спешно засеменил куда-то, сопровождаемый недоумевающей свитой.
      - Что это с ним? - задала Найра вопрос из разряда риторических. Сидел, сидел... Вдруг вскочил, побежал... Ни здрасьте, ни до свидания. Какой-то он чумной.
      Инна хихикала, да и Анита улыбалась, хоть и несколько неуверенно опасалась каких-нибудь нежелательных последствий, поняла Инна.
      - Схожу-ка я попудрю свой носик, - поднялась Найра. - Где это тут?
      Они с Анитой остались вдвоем, и Анита негромко сказала:
      - Да, Инка, я теперь понимаю. Она действительно стерва.
      - Вот именно, - согласилась Инна. - Ее даже Антонин опасается. А Бенга как её ненавидит!
      В этот миг в голове у нее, как уже бывало, всплыла картинка искаженная не то от боли, не то от ужаса, а может, от того и другого физиономия Валентиныча. Он сипел и вжимался спиной в стену туалета, а в лицо ему звучал голос Найры:
      - Ты понял меня? Ищи Бога! Всех своих шестерок на уши поставь, пусть все ищут! Ну-ка, что ты должен сделать?
      - Ы-ы...
      - Не слышу!
      - Найти... х-хы... Бога, - отпыхиваясь, прохрипел бедолага-бандит.
      - Правильно! - и вдруг лицо Найры вдвинулось в поле внутреннего зрения Инны, развернулось к ней, и Найра произнесла, глядя ей в глаза: - Инна, не подсматривай! Это тебя не касается. - И всю картинку задернуло пеленой, будто Найра закрыла её некой серой шторой.
      Инна не стала рассказывать Аните, как Найра пудрит носик - и кому пудрит. А Найра, вернувшись к ним, вела себя паинькой, и остаток вечера прошел уже без эксцессов. Найра всего-навсего весело комментировала выход моделей, отпуская замечания насчет интимной жизни каждой, называя имена поклонников, особенности темперамента, обстоятельства первой связи с мужчиной и так далее - можно было подумать, что она зачитывает выдержки из кем-то составленного каталога.
      - Ты не можешь сделать, чтобы она заткнулась? - на ухо спросила Анита Инну. - А то в заднем ряду слушают.
      - Могу, - шепотом отвечала Инна, - но тогда она что-нибудь похуже выкинет. Пусть уж треплет, а то ещё летать начнет!
      В конце концов сзади них прозвучал любопытный женский голос:
      - Девушка, а откуда вы все это знаете?
      - А откуда я знаю, что у вашего мужа любовница позавчера уехала на курорт? - с готовностью откликнулась Найра, обернувшись к вопрошавшей. - Вы думаете, почему он вчера не задержался на своем вечернем _совещании_? Я начальник секретной службы и все знаю! - гордо объявила Найра, а дама сзади обиженно хмыкнула и замолчала.
      Когда они покидали "Сокольник", а Инна с Анитой наконец сообразили, что это лучший выход из положения, Найра выдала:
      - Надо же, а вы меня не обманули! Я ведь решила, что вы пошутили насчет этой вашей демонстрации мод. Оказывается, ваши момми и впрямь не собирают отряды!
      Инна с Анитой обменялись взглядами, не находя слов. А Найра вдруг уставилась куда-то на другую сторону улицы.
      - Вот он!
      - Кто?
      - Бог! - и эксцентричная посланница из таинственной Акамари сорвалась с места и ринулась по ступенькам вниз.
      Очевидно, не только она - его, но и её саму заметили. Найра не одолела и пяти ступенек, как с разбегу налетела на что-то, что отбросило её назад, как резиновая стена. Тотчас вскочив на ноги, Найра снова кинулась вперед и вновь была отброшена невидимой преградой. А Инна, посмотрев через дорогу, увидела ничем не примечательного мужика, что не спеша шлепал по тротуару и уже поворачивал за угол дома. В свете ночных фонарей, тем более, с расстояния, его нельзя было разглядеть как следует. И все же у Инны возникла неколебимая уверенность: этот заурядный прохожий был Бог, и может быть даже - Сам Бог, и теперь она уверилась, что слова Найры об этом не были иносказанием или шуткой. Это было удивительно даже для нее, с её привычкой к чудесному и необъяснимому, и Инна замерла, не обращая внимания на призывы Найры. А та в отчаянии кричала, оборотив лицо к Инне:
      - Инна! Помоги мне!.. скорее!..
      - Чем? - отозвалась наконец Инна, сердито и растерянно одновременно.
      А Бог меж тем канул в темноте, и Найра, снова ринувшись на невидимую стену, пролетела её насквозь и чуть не покатилась по ступенькам. Она пробежала до самого тротуара и только затем остановилась, каким-то чудом удержав равновесие, и тогда повернулась к Инне и глядя снизу вверх произнесла с нехорошим выражением на лице:
      - Ты не помогла мне.
      - Чем? Чем я могла помочь тебе? - раздраженно отвечала Инна. - Я даже ахнуть не успела.
      - Все равно, - холодно сказала Найра. - Ты не захотела помочь мне.
      Потеряв свой обычный задор, как-то вся насупившись, Найра сухо попрощалась не глядя в глаза Инне и Аните. Инна уже приготовилась к новому сеансу левитации, но нет. Как ни сердита на Инну была Найра, она не стала лишний раз подставлять её - просто отступила на шаг и слилась с тенью.
      А следующим вечером у Инны была новая необычная встреча. Она возвращалась с прогулки по улицам Камска и почувствовала позади себя чьи-то кошачьи шаги. Обернувшись, Инна заметила мерцающие зрачки - они приближались, как-то толчками, как если бы зверь догонял её прыжками. Инна не особенно испугалась - Бенга трусил тут же рядом, и ещё у неё ведь был Ингорд, но все же насторожилась. Зверь поравнялся с ней, и тут Инна увидала, что это была рысь. Как только она её разглядела, тени сдвинулись, и рядом с Инной оказалась обычная девушка, её ровесница или немного старше.
      - Привет! - усмешка незнакомки определенно отдавала каким-то кошачьим оскалом. - Как ты меня узнала?
      - Топаешь как слон, - нарочно отвечала Инна. - За квартал слышно.
      - Ой, ой! - обиделась рысь. - Ты куда?
      - Домой.
      - А со мной не хочешь? Повеселимся!
      - Нет, - отказалась Инна. - Мне и так весело.
      - Ну, до скорого! - и рысь снова перешла на прыжки и убежала куда-то дальше по улице.
      Только тогда Инна вспомнила слова Найры о какой-то рыси, в которую якобы влюбился Бог. Выходит, и это не было шуткой. Но Инна даже не задумалась, рассказать ли Найре об этой встрече. Она действительно не хотела помогать ей. И возможно, как раз в этом Инна была не права. И то сказать, она ведь не представляла, что это такое - жить народу целого мира, зная,
      что его оставил
      Бог.
      Нет,
      не сразу беседа
      с богами - на это Саша Песков и не замахивался, он только выбрался на то свое место на набережной и расположившись там, как в прошлый раз, снова стал ждать знака. Он глядел туда, за леса на другой стороне великой реки, сам не представляя, что именно должно оттуда придти, но с какой-то внутренней уверенностью, что ему откликнутся. Долго ждать не понадобилось через какой-то десяток минут на той стороне в небе появилась темная точка. Она приближалась быстро, и вскоре Саша увидел, что это какая-то большая птица.
      Птица приближалась - и судя по всему, направлялась точно на то место, где он находился. Саша уже мог её разглядеть, и хотя он как горожанин не был знатоком пернатых, но в этой птице безошибочно угадывался посланец из царственного рода - в оперении коричневого, даже бурого цвета и с распушенными на краях крыльями в узнаваемой орлиной распростертости. Птица подлетела и чуть ли не зависла в паре десятков метров у него над головой, а потом описала большой круг, двигаясь против солнца, и что-то крикнула. И тогда Саша Песков загадал, что если она сделает ещё один круг, то... - он даже не знал, какое именно "то" - в общем, как бы знак, что это все для него и взаправду. Орел - или лунь - или канюк, или кем там ещё была эта большая птица - словно услышал его, и повторил этот круг и, будто в этом и была цель его появления, сразу же направился обратно, через реку, на ту сторону.
      А дальше... Дальше произошло нечто немыслимое. Саша Песков вдруг обнаружил, что он тоже летит в этом белом небе - река и берег, откуда он только что смотрел на орла, внезапно оказались внизу, под ним, и все это произошло буквально во мгновение ока, не было никакого рывка или сотрясения, никакого перехода вообще, просто вдруг Саша Песков оказался там, где его глаза миг назад видели птицу - и вот как раз птицу-то он видеть перестал, исчез орел, а зато появилась какая-то ослепительно яркая звездочка - она летела справа и чуть выше его, а может, не летела, просто находилась там, и Саша Песков устремился к ней, даже не задумываясь зачем просто ему туда было н_а_д_о.
      А давайте-ка последуем за этим путаником Сашей Песковым, - сказали четыре любопытные вороны, - чего эта птица забралась в наше небо? И ведь нет, чтобы податься в крыло ворона - куда! Записал себя, вишь ты, в орлы, такого он, видишь ли, полета! Высоко собрался, стало быть - а ну-ка, ну-ка, куда? Ах ну да, нацелился, конечно же, пробить хрустальную крышу - и пробивает ведь, гляди-ко, проходит как игла сквозь парниковую пленку, а что теперь - а теперь Земля уже не поймешь где, ни внизу и ни вверху, где-то в стороне, стало быть, эти небеса тот самый космос, да только он почему-то вовсе и не черный, какие-то фиолетовые с голубым переливы, наверное, это такое здесь полярное сияние, если это вообще цвета, а то больше похоже, что такой радугой во весь мир тут цветут чувства, перетекают одно в другое, но нет, не задерживайся, Саша Песков, красиво, конечно, но ещё насмотришься, накупаешься вдоволь, вон уже звездочка - снова там, впереди, зовет, а теперь куда? Ага, все ясно, конечно же - в туннель - ясно, тот самый, я умер, наверное, гадает про себя Саша Песков, но ему не страшно, молодец, чего бояться, лети, лети, звездочка-то все впереди!
      И летит Саша Песков, и уже он у реки, а может, это озеро такое, вода тихая-тихая, чистая-чистая, и солнце откуда-то снова взялось, яркущее, а небо с ума сойти синь какая, но нет, все-таки река, за тишайшей из вод другой берег есть - туда или пока здесь пройтись? Пройтись-то пройтись, да ведь долго будет, лучше поплыть, где ещё так поплаваешь, вот так век бы руки раскинуть и плыть, а река сама все знает, принесет, но некогда, нельзя, долго, лучше опять на крыло, осмотреть все с высоты, и вот странно, нашелся край у реки и устье нашлось, а казалось, что нет их, а ещё чуть в стороне зверушек пропасть, смотри, запоминай, поэт Саша, может, когда потом встретишь, может, и тебя тоже узнают, и поговорить бы тебе, но нет, вот торопыга, уже снялся с места, уже дальше несет его - а теперь-то куда?
      Ого, как махнул! В экую бездну - ни зги ведь ни видать, но уж лети, звездочка-то все зовет, авось, прояснеет, - и правда, правда, вот и звезд (если это звезды) в небе (если это небо) целая прорва, - сверкают, глазастые, видят Сашу, приветствуют, а вот и край неба, вот и море, другое, совсем другое, не тихой воды море, а то самое, п_о_с_л_е_д_н_е_е, у которого боги, - лети мимо, Саша Песков, узнавай, удивляйся, здоровайся, ты хоть и воробушком тут промелькнешь, а они, небось, все равно увидят, может, подарят что ни то, может, научат чему, может, дружить станут, да что там живой будешь - и то неплохо. Карр!.. ну, его-то Саша Песков должен знать, видал уже: стоит себе с удивлением в глазах, Сторож верхнего неба: все знает - _или не знает_, ему бы ещё тулуп на плечи да берданку в руки - ты бы и подарил, а, Саша? А вон подальше старая чертовка, запалила костер, бормочет, помешивает в котле, ах, варева-то будет, все зверушки придут, и мурашки, и былинки-травинки, и людская детка, и всякая иная - всем хватит, все изопьют досыта, вовек не расхлебать, - а старая, знай, бормочет - и только головой поодаль качает на сумасшедшую хозяйку сумасшедшей судьбы кудесник с бородой, подглядывает, что там в котле, знает, умник, много знает, а вот так сварить все же не сможет, а и может, да не захочет, а вон дальше и Сама Великая Мать, поклонись, Саша Песков, благоговей, любуйся на красивущую, - что грудки, что бедра, что... - все красивое, все великое, сплошная мечта поэта, хоть каждый день гляди не наглядишься, да куда там каждый день, зрелище богов, а он здесь гость, прохожий, его звездочка уже дальше, дальше ведет! Ага, ну вот - ясно к кому, а то показалось, что к этому, сердитому с копьем, он-то Саше зачем? ну его - fuck, not kill дальше, к своему, - вон он с венком на голове, Поэт, тоже что-то бормочет, вдохновенный весь, но не как хозяйка, иначе, и не в котел глядит - на море, на д_а_л_ь_н_е_е, и мечта, мечта в глазах, и все ж таки похож, похож по-своему он на ту старуху - глаза-то с сумасшедшинкой! А из-за спины у него кто выглядывает? смешливый и язык кажет, и рожи строит, и колпак с бубенчиками на голове, надо всеми смеется, а над братом своим, с венком-то лавровым, пуще всех, да и не брат-близнец это, а он же сам - когда Шут, а когда и Поэт, вот он какой двуликий, да уж, не прост парень! К нему, к нему правь Саша Песков, чай, своя братия, хотя куда тебе до него, таких стихов ты ни сном, ни духом не писал и не читывал, ещё и буквам-то поди научись, но ничего, ничего, может, столкуетесь, вот он заметил гостя, глядит на Сашу задумчиво, вот пальцем кажет на море, а там что? - а там не рыбка ли золотым хвостом бьет? блеску-то, карр!.. а коли не рыбка, так, значит, сама звездочка Сашина нырнула!
      А уж Саша за ней, в воду - и странно Саше - вот он нырнул в это море, а оно и не море, оно воздух, парит он там невесомо, и ветер его держит, и звезд-то, звезд разноцветных сколько! уж и сверкучие, уж и блескучие, только кар-р-р! - и вновь это море, и живность в нем хоть и в золотом пере ходит, да не птичьем, а рыбьем, чешуя это ихняя, плавники, а звезды и вовсе не вверху, а внизу - на дне горят, видать, камешков там стеклянных набросано - к ним иди, глубже, а то что-то звездочки не стало, затерялась среди стекляшек, что ли, - гляди-ко, не она ли там? - карр-р! - не она, да и дна нет, да и моря нет, одно пламя сплошной свет вокруг, ну и пламя воды текучей, облаков летучей, струится, сверкает, карр! и никакой не огонь, земля это, самая глубь, только почему-то сквозь неё ходить получается и летать получается, а камешки алмазные вновь сверкают, сколько их, смотри, смотри, поэт Саша, поройся глазенками в россыпях, ага, увидел! - вон твоя звездочка - сияет, не убегает, хватай, пока в руки дается, твой приз, вот и умница, с полем, удачная была охота, хорошая была битва, нам понравилось, зови если что, карр-р!
      Хорошо воде, - завидует, наверно, земля, - её дело текучее, её тело прозрачное, проворное, гибкое, куда надо, туда и подвинется, как надо, так и потянется. Время воды река, капель, туман, пар, иногда снег, и не так-то долго она бывает твердый лед, подобно земле, а чаще она поток или морская волна или гроза, когда нерестятся её тучи, строя и вмиг руша ребра кристаллов воздушного электричества. А земле уж ворочать гранитными плитами да базальтами да песчаными толщами, и пока ещё она разместит всё от полюса к полюсу, пока разгородит сушу с сушею, пока прогнется под океанами, расправит хребты, напихает в недра искрящих камней и руд - а ещё ведь надо и самой развернуться в красивый и точный кристалл, чей контур очерчен для небесного глаза ажурнейшей силовой паутиной. Но зато и время земли алмаз, кремень, несчетный песок истертых гор, зато и память её распростерлась на миллиарды лет и решения её навсегда, и Гольфстримы земли стремятся сквозь сто эпох, и вот почему не воде, а земле поручает Сеятель разнести и хранить семена городов.
      Он бросает их в лоно ещё тогда, давно, в незапамятном начале времен, о которых некому рассказать. Но память земли крепка - и столь же тверда вера семян, и безоглядно они отдаются на волю подземных течений, дрейфуя с ними, пока не приткнутся каждое в свою ямку и затем ждут, когда настанет их срок. И тогда пушинка, вот та, что легла некогда на стыке граней планеты, там, где сходятся две изобильных реки, прорастает как сердце великого царства, с именем для самых древних легенд и изначальных священных книг, а другое семя, что по вере его зацепилось в берег морского залива, становится для целого мира гаванью, где во всякий день реют флаги всех торговых флотов, и так по бухтам всех побережий и в устьях чуть не всех рек или просто по серединам и окраинам стран мало-помалу прорастают все прочие города.
      Но Город у древнего, как Земля, хребта все ещё ждет, дремлет, приткнувшись к медной жиле близ великой реки, сновидя сыпучим разумом лежащих вокруг ископаемых ветров - и ещё придет ему срок вспомнить эти исполинские сны. Уже прогоняет африканские пальмы от Города неимоверный ледник, топает, как мамонт, над ним - и сам пятится в Арктику, уже великая река, сто раз поменяв русло, проточив и засыпав десятки Больших каньонов, прилегает, наконец, вплотную к Городу, уже расселяются вдоль неё разные языки и плывут по ней струги и лодьи, уже появляются с севера и идут за Каменный Пояс первопроходцы великого народа, а семечко Города ждет. И наконец, в положенном месте находят медь, а там уж ставят дома, строят запруды на притоке Реки, роют ходы в земле и тащат наверх руду, словно подушку из-под головы спящего Города, и время его пошло. Заводик Города во мгновения ока истощает весь рудный пласт, словно съедобный запас внутри семечка, сделанный, чтобы Город мог пустить первый росток и раскрыть первый лист. А теперь уж что медь, не в ней сила, время Города ветвится и крепнет с ним вместе, дома собираются в улицы, улицы в поселки, поселки - в Город, на мостовые приходит первый камень, и церквей каменных уже не одна и не две, и домов, а Город толпится вдоль Реки, топчется, топчется - и наконец прыгает через Реку, уже он по обеим её берегам, нога здесь, нога там, и пора строить мосты, сначала железный для паровозов, его взрывают в одну из людских смут, но отстраивают, а ещё есть зимние тропы по льду и летом переправы, но их не хватает, и позже строят каменный мост, а ещё повыше для автомашин есть плотина поперек Реки - ГЭС, кормить заводы электричеством, их уже полно, ведь Город мастеровит, мозговит, талантлив, уже он, спасибо купечеству, отгрохал оперно-балетный театр, а то ведь скучно и перед соседями по Реке есть чем хвалиться, а ещё он заводит кинематограф, университет, цирк, памятники - всё, что полагается, пускает трамвай, автобус и подумывает о метро, чтобы быстрей ездить за Реку, и на месте срубленных лесов Город уже разбивает сосновые парки, нужна зелень, ведь камень Города и так теснит дерево, стены его домов - кирпич или бетон, в их печках не дрова, а газ, взять хоть центр, Кампрос, штукатуренные пятиэтажки с их крохотными балкончиками, стиль пятидесятых - ну конечно, там мило, вот и Инне нравится, но это уже кажется стариной, против высотников-то, к примеру, где живет Люда Китова, или особнячков вроде тех, что строит себе семья Аниты - а впрочем, что Анита и Люда, это не первые и не последние красавицы Камска, уж чем-чем, а красивыми женщинами Город богат, баснословно, это его особенность, его загадка - может быть, так это было записано ещё в семечке Города, а может, так загадал безымянный великий Поэт: "Хочу город с красивыми женщинами" - а вот Саша Песков не ценит, поэт называется, для него это повседневность, он больше глядит на крыши и ветки, дурак, не понимает своего счастья, разуй глаза, сколько девок красивых, хватай любую, сколько можно ходить холостым, Саша! - ну вот, наконец, к Саше Пескову все и вернулось.
      А поэт Саша Песков стоял возле письменного стола не только без мыслей, но даже и без каких-либо чувств, кроме разве что легкого обалдения - он только что осознал себя - что это он, Саша, что он находится в своей, то есть, в своей - в квартире, что снимает у Векслера, что он миг? час? век? тому назад находился на берегу реки, и как и когда он очутился дома, этого Саша Песков не помнил совершенно. Перенесся, что ли? Полный провал, так и с водки не бывало. Но теряться в бесполезных догадках и изводить себя сомнениями Саше Пескову не хотелось, чувствовал он себя великолепно, легко, а ещё не очень, не отчетливо, но все же помнилось позади что-то могучее и важное - и вот оно-то и имело значение, а не пустые попытки думать. А ещё его интересовало какое-то посверкивание, что пробивалось из щели чуть приоткрытого ящика в письменном столе, и побуждение узнать о его причинах и было первой мыслью Саши Пескова, невольной, что он осознал в себе, вернувшись к обычной своей разумности.
      Открыв ящик, Саша увидел довольно крупный, почти со спичечный коробок, огонек, а приглядевшись лучше, понял, что это не пламя, а свечение - так, изнутри, сиял некий камень. Он осторожно взял его - сияние было слегка теплым, не обжигающим, но каким-то очень плотным, густым - настолько плотным, что Саша Песков так и не смог коснуться самой поверхности этого таинственного бриллианта - его не пускало сопротивление этого исходящего изнутри свечения, как это бывает, когда пробуешь свести вместе одинаковые полюса двух сильных магнитов. Из-за этого сияющий камень ощущался не только тепловатым, но и чуть-чуть шершавым на ощупь - казалось, пальцы осязали какого-то крохотного ежонка, топорщащего свои лучики-иголки - впрочем, ничего колющего и отстраняющего в них не было. В голове Саши Пескова вдруг колыхнулось некое видение - кажется, оно было последним в его недавнем дальнем походе невесть куда: звездочка среди россыпи лучистых камней, он её подобрал - выходит, это она и есть? А как он принес её сюда?
      Очарованный, Саша Песков разглядывал камень, все более проникаясь чувством тайны и чуда. Кто и зачем привел его к камню, этого Саша Песков не знал. Он даже не был уверен, что камень дали е_м_у, его запертая память знала что-то свое на сей счет, и это до него смутно доносилось. Но в чудесности и тайне Саша Песков не сомневался. Немного поколебавшись, он все же решил его кое-кому показать - Векслеру и Алику, никому больше. Алик был не просто ученый, он начинал университет на геологическим и уж с третьего курса подался в гуманитарии, так что в камнях он, наверное, что-то смыслил. А Векслер - ну, раз такая мистика, ему и карты в руки. "Но я его все равно не отдам, никакой вашей науке", - решил про себя Саша, и, успокоившись на том, принялся собираться из дому. Прежде всего, ему надлежало побриться. В настроении самом чудесном он водил бритвой по щекам, и как-то сами собой у него начали проговариваться строки стихотворения, пара двустиший уже неделю как мелькала у Саши Пескова в голове, но он ещё не брался их записать - и вот, они теперь выходили на свет сами:
      Не царь, не маг, ни даже шут царей,
      Я - господин безвестности своей
      И столь согласен с ней, что даже я польщен,
      Какое войско из каких сторон,
      Каких престолов в множестве каком
      Охотится за мной, учеником,
      Зудят, несносные, докучней комаров
      На зуб попробовать, узнать, на вкус каков!
      А я, дозор оставив двойнику,
      Иду меж тем на странную реку,
      В неописуемой плыву её воде
      В небывшем времени, в отечестве нигде!
      С чем мне сравнить ее? Пожалуй, с темнотой,
      Покрытою текучей глубиной.
      И там, в прозрачности, - но как назвать, что в ней?
      Вот разве - нерестилище теней,
      А я, к примеру, буду рыболов
      Разведчик жемчуга, ныряльщик дальних снов.
      Острогу бросивши и наугад попав,
      Я предаюсь бесцельной из забав:
      Безвидным теням, спугнутым со дна,
      Я облики дарю и имена
      И, как кольцо приладив к плавнику,
      Их отпускаю населять реку.
      Сколь живности там плещется? - не счесть:
      И рыба-кит, и рыба-рыба есть,
      И к рыбе-солнце в рыбе-небосвод
      Акулы белой облако плывет.
      А я, беспечный собственник имен,
      Я, школьник времени - из никаких времен,
      Добытчик сторожащихся теней,
      Я - собственное имя, я - ничей.
      Я мальчик на забытом берегу
      Играю в камешки и весел, как могу,
      Немножко бог, немного - шут и царь,
      Я - ученик, листающий букварь,
      То кит, то тень его, а то - китовый ус...
      Тут Саша Песков на миг задумался - как закончить, глянул в стекло на себя самого, добривающего подбородок, и ухмыльнулся.
      Я - тот, кто бреется, я в зеркало гляжусь.
      - вслух произнес он, этой
      шуткой и завершив
      стихотворение.
      - "Замок
      зеркал и стихов",
      произнес Антонин. - Алан Блейк. Ты как филолог-англист должна знать этого модного современного автора.
      - М-м-м... - протянула Инна. Про Алана Блейка она даже не слыхала. Поскольку скрыть это от Антонина было невозможно, Инна предпочла повернуть на другое: - По-моему, так нельзя говорить - англист. Говорят "специалист по английской литературе". Или языку.
      - Ну уж, из тебя специалист, - поддел Антонин. - В общем, Блейка ты не читала.
      - Ну и что?
      - Настоятельно рекомендую.
      - А зачем?
      - Советую взять этот роман как тему твоей курсовой работы.
      Разговор происходил не в Тапатаке, дома, и Инна не могла видеть лица Антонина, что заставляло её подозревать очередной розыгрыш. Но на сей раз Антонин не шутил.
      - Очень может быть, что тебе предстоит путешествие, - объяснил он наконец. - А начнется оно с этого романа. Ты ведь не откажешься оказать Тапатаке маленькую услугу?
      - Какую?
      - Съездить на стажировку в Кэмфорд, - отвечал Тошка тоном, в котором так и сквозила его мальчишеская улыбка.
      Нечего и говорить, что Инна в этот же вечер побежала в библиотеку - и не в ту "свою" волшебную, а в университетскую. К счастью, Блейк там был, правда, только на русском. Из предисловия переводчика Инна узнала, что автор этот действительно модный и на Западе популярный, к тому же, совсем недавно умерший, что, как водится, послужило толчком для написания подобающих литературоведческих изысканий и прочих ученых трудов. А "Замок зеркал и стихов" был признан его наиболее интересной книгой и к тому же самым выдающимся современным готическим романом. Кстати, название книги в оригинале звучало несколько иначе - скорее, как "Замок рифмующих (или даже стихотворящих) зеркал", но, очевидно, переводчик решил избежать излишней оригинальности заголовка. Ломать голову, какое отношение Алан Блейк имеет к предстоящему путешествию, Инне долго не пришлось. На позаследующий день весь факультет гудел от великой новости: в Камск прибыла с программой так называемого образовательного обмена делегация из Кэмфорда - того самого, знаменитого и английского. Интересовали их, понятно, больше студенты естественных наук, но и для гуманитариев - возможно, из приличия предусматривались поощрения. Так, с Инниного курса двое счастливчиков посылались на пару недель в Кэмфорд и ещё четверо со старших курсов.