— Не думаю, — заметил Кузман Аримондский. — Так как теперь придется убить их обоих.
      Его улыбка исчезла. Он сделал еще шаг к Блэзу.
      — Пора, — громко, очень четко произнесла Люсианна Делонги.
      Внутренние двери по обеим сторонам от кровати распахнулись. Полдюжины коранов с обнаженными мечами в униформе графини вбежали в комнату, за ними быстро вошел канцлер Арбонны Робан, а потом, медленнее, черноволосый, пышно одетый, смуглый и красивый мужчина. Последним, двигаясь крайне осторожно, прижимая компресс к виску, вошел Рюдель Коррезе.
      Кораны окружили аримондца. Один из них выхватил у него кинжал. Теперь взгляд Кузмана, мрачный и злобный, не отрывался от лица Люсианны. Ответив ему коротким, ледяным взглядом патрицианки, она сказала:
      — Ты сделал ошибку, и ты грубый, неприятный тип. Одно можно было бы простить, но второе простить нельзя. И, могу добавить, то же самое относится к герцогу Миравалю, которому ты служишь.
      Последнее она произнесла очень ясно. Блэз увидел, как красивый мужчина, который был ее отцом, слегка улыбнулся, а канцлер Робан поморщился. До Блэза постепенно доходило, что он не умрет, по крайней мере сейчас. Что Люсианна подстроила все это, устроила ловушку… для кого? Для Кузмана? Для Уртэ? Для обоих? Он бросил взгляд налево и увидел Рюделя, прислонившегося к столбику кровати, чтобы не упасть, который смотрел на него с выражением, которое можно было бы назвать насмешливым, если бы его лицо не было таким зеленым.
      — Если ты не прекратишь стоять тут без всякой пользы и не перережешь эти веревки, — прорычал Блэз сквозь стиснутые зубы, — я не отвечаю за то, что сделаю с тобой потом.
      — Со мной? — с чувством ответил его друг. — Что ты можешь сделать хуже того, что со мной уже сделали? Меня только что чуть не прикончили кораны Мираваля в интересах заговора, организованного моей проклятой кузиной Люсианной, который не имел ко мне абсолютно никакого отношения. — Но он все же принялся, двигаясь очень неуверенно, разрезать путы Блэза.
      — Как ты понимаешь, теперь тебя посадят в тюрьму правительницы Арбонны, — говорил канцлер Кузману. У него был недовольный вид. Блэз, который наконец смог сесть и медленно массировал запястья, имел некоторое представление, почему. — Утром она решит твою судьбу, — холодно закончил Робан.
      Аримондец был храбрым человеком.
      — Только мою судьбу? — спросил он. — Вы видели, как эта женщина связала для меня северянина, словно борова для заклания? Вы знаете, что ее муж пытался убить его на дороге. И вы позволите ей вести эту двойную игру и смеяться над всеми нами? — Блэз бросил взгляд на Люсианну; она отошла к окну и уже успела надеть более плотную одежду. Она не потрудилась оглянуться на Кузмана и ни на кого из них.
      — Я не вижу, чтобы кто-нибудь смеялся, — ответил канцлер. — И если ее игра была двойной, то только против тебя. Она сообщила мне о твоем предложении прошлой ночью, сразу же после того, как ты его сделал.
      Хорошая попытка отвести угрозу и взять положение под контроль, подумал Блэз, но вряд ли она удастся. Не удастся с другим человеком, который вошел в комнату, стоял и внимательно слушал. Он довольно много знал о Массене Делонги. Он жил в его дворцах два лета назад, спал с его дочерью. Они с Рюделем Коррезе убили по его заказу принца.
      Но, как показали события, Люсианна все же не собиралась позволить убить Блэза сегодня ночью, хотя то, что она приказала его связать, и что делала и говорила, требовало объяснения. Или, рассуждал он, возможно, не требовало. «Я не люблю, когда мужчины меня бросают, Блэз. Разве я тебе не говорила об этом?» Возможно, он уже получил ответ. Возможно, она не сказала ничего, кроме правды. Как это на нее не похоже, уныло подумал он.
      Как он и ожидал, попытка канцлера отвести угрозу не удалась.
      — В этом деле замешан еще один человек, — сказал Массена Делонги, смуглый, лощеный мужчина, о котором говорили, что он стремится к власти в Портецце и использует свою дочь, упорно стремясь к этой цели. — По моим сведениям, этот аримондец состоит на службе у герцога Миравальского. Как я понял из рассказа моей дорогой дочери, именно кораны герцога Уртэ напали на нашего юного друга, а также на нашего любимого племянника.
      — Благодарю, — весело вставил Рюдель. — Я так рад, что хоть кто-то об этом вспомнил.
      Робан совсем не радовался.
      — Конечно, утром мы постараемся узнать, что может сказать эн Уртэ обо всем этом. А на данный момент, есть только один человек, пойманный благодаря… изобретательности твоей дочери во время попытки совершить убийство.
      — За которую он будет заклеймен и повешен, надеюсь? — Люсианна наконец повернулась к ним, выгнув дугой брови. Ее голос и манеры были отражением, холодным и сверкающим, голоса и манер ее отца. Блэз помнил и эту сторону ее личности. Она взглянула на канцлера. — Точно так же, как бедный родственник моего дорогого мужа был заклеймен и повешен герцогом Талаирским. Точно так же, смею предложить. Или у нас появится, как ни печально, основание усомниться в беспристрастности графини Арбоннской в отправлении правосудия по отношению к чужакам и тем, кто служит ее собственным знатным сеньорам. — Ее знаменитые брови остались высоко поднятыми.
      — И действительно, — прибавил Массена Делонги тоном скорее печальным, чем укоризненным, — утром должна быть установлена ответственность герцога Мираваля за самое возмутительное нарушение перемирия ярмарки. Прискорбная обязанность для графини, я уверен, но если портезийских сеньоров казнят подобно простым ворам, то она, несомненно, не может закрыть глаза на преступления своих собственных людей, как бы высок ни был их ранг.
      Отец Люсианны наслаждается каждым мгновением этой истории, осознал Блэз. Это был именно тот тип многогранной интриги, который больше всего любили Делонги. Массена ничего или почти ничего не выигрывал от падения Уртэ или от неловкого положения графини, но он получит огромное удовольствие и в конце концов — Блэз не сомневался — извлечет какую-нибудь выгоду от своего непосредственного участия и в том, и в другом. Если Арбонна надеялась держать в тайне свои внутренние распри, то с этой надеждой теперь покончено почти наверняка. Блэз цинично подумал, напишет ли вскоре Массена Делонги Гальберту де Гарсенку в Гораут или отправит своего агента в Кортиль с неофициальным визитом к королю Адемару, чтобы предложить тайно перевести Делонги определенную сумму денег в качестве компенсации за неловкое положение Арбонны.
      Рюдель, с опозданием оказавшийся полезным, хотя и не так эффективно, наконец-то закончил возиться с путами на лодыжках Блэза. Он также отыскал сваленные в углу комнаты одежду и сапоги Блэза. С трудом двигаясь, насколько позволяла ему пульсирующая боль в голове, Блэз оделся. Он увидел, что Розала присела на низкую скамейку у двери и сидит одна на некотором расстоянии от остальных. Она следила за каждым его движением, но со странно напряженным выражением. Ему пришла в голову мысль и вызвала некоторый шок, что он тоже был раздет в тот последний раз, когда они виделись. И она, между прочим, тоже.
      Дверь в комнату рядом с ней все еще оставалась открытой. Теперь в нее, прервав его мысли, вошла служанка Люсианны. Блэз хорошо помнил Имеру. Она сопровождала его во время многих ночных прогулок по тому или иному дворцу к комнатам госпожи. Имера остановилась в дверях, окинула взглядом эту сцену и позволила себе самую мимолетную улыбку из всех возможных, когда увидела аримондца в кольце мечей.
      При виде нее Блэзу показалось, словно его в эту ночь действительно вынудили совершить путешествие сначала в ту гостиницу за стенами с Рюделем и королем Дауфриди, теперь сюда, в комнату Люсианны, сквозь слои собственного прошлого. Все, что теперь нужно…
      — Пришла графиня Арбоннская, — объявила Имера.
      «Конечно», — подумал Блэз, осторожно ощупывая покрытую засохшей кровью шишку на затылке и готовясь преклонить колено. Он не особенно удивился; он даже начал находить во всем этом какой-то странный юмор. Маленькая, элегантная Синь де Барбентайн быстро вошла в комнату. Она была одета в светло-голубое платье, вышитое жемчугом. За ней следовал — и это вызвало шок — могучий, мрачный герцог Уртэ де Мираваль.
      — Моя госпожа! — воскликнул Робан, после того как они все опустились на колени, а потом встали. — Я думал, что вы спите. Я не хотел…
      — Сплю? — переспросила графиня Арбоннская. — Когда внизу такая прекрасная музыка, а на верхних этажах моего дворца творится предательство? Мне остается лишь благодарить герцога де Мираваля за то, что он привел меня сюда вовремя, чтобы с этим разобраться. Нам придется побеседовать с тобой, Робан, утром.
      — Но, графиня, — начал канцлер чересчур серьезно, — ведь сам герцог де Мираваль…
      — Был информирован неким аримондцем, состоящим у него на службе, о заговоре супруги изгнанного Борсиарда д'Андория и о второй попытке покушения на жизнь нашего дорогого друга из Гораута. — Голос и манеры Синь были холодными и суровыми.
      — Кузман, к моему сожалению, питает личную вражду к северянину, — непринужденно прибавил Уртэ. — Его ненависть настолько глубока, что он готов был нарушить ярмарочное перемирие, чтобы помочь даме из Андории в ее порочных планах. Я предпочел позволить событиям идти своим чередом, я верил, что их можно остановить и тем самым разоблачить портезийский источник зла. Рад видеть, что именно так и произошло. — Он холодно посмотрел на Люсианну.
      Блэз взглянул на Рюделя и увидел, как его друг криво усмехнулся ему в ответ, все еще прижимая ткань к виску. Они одновременно повернулись к канцлеру Арбонны. Удивление Робана снова выглядело несколько преувеличенным. «Вот умный человек, — подумал Блэз. — Он все-таки может еще вывернуться». Он отметил, что Массена Делонги слегка побледнел под темным загаром, но тоже улыбался, словно мастер, по достоинству оценивший искусство участников событий.
      Словно услышав мысли Блэза, Робан сказал:
      — Но, графиня, не было никакого портезийского заговора. Милостивая госпожа Люсианна Делонги д'Андория хотела лишь разоблачить вот этого аримондца. Она лично сообщила мне о его планах вчера ночью. Она лишь сделала вид, будто соглашается с его планом, чтобы не допустить быстрого убийства гораутского корана. Кажется, она поняла, что… э… герцог Миравальский активно участвует в заговоре своего подчиненного.
      — Очевидно, это было ложное предположение, — в наступившей после этих слов тишине смиренно призналась Люсианна. — И я, разумеется, должна искупить свою вину перед герцогом, когда мы с ним окажемся в менее официальной обстановке. — И она улыбнулась Уртэ своей самой ослепительной улыбкой.
      — У моей дорогой дочери такой импульсивный характер, — прибавил Массена Делонги, подыгрывая ей, — и она, естественно, стремилась загладить… недавний проступок своего не менее импульсивного супруга. — Он пожал плечами и развел руками. — Кажется, мы все действовали из лучших побуждений.
      — Кроме одного человека, — ледяным голосом возразила Синь де Барбентайн. Она смотрела на аримондца.
      Блэз уже понял это раньше и теперь снова отметил: Кузман Аримонский не был ни трусом, ни глупцом. Этот человек улыбался в кольце клинков и враждебных взглядов.
      — Всегда так получается, — спокойно заметил он, глядя прямо на своего нанимателя. Герцог Уртэ с каменным лицом ничего не ответил. — В конце концов это я стал жертвой, а не человек, убивший моего брата. Но мне все же любопытно, — продолжал он, обращая смелый, лишенный какой-либо почтительности взор на правительницу Арбонны, — как это мне сегодня ночью удалось использовать десять коранов моего господина герцога Миравальского без его ведома.
      «Слабое звено, — подумал Блэз, лихорадочно перебирая в уме варианты. — Он утянет Уртэ за собой». Но он снова недооценил арбоннцев.
      — Для меня это очень печальное обстоятельство, — сказал эн Уртэ де Мираваль, и его низкий голос выражал глубокое сожаление. — Я захотел испытать верность и осторожность моих коранов и предпочел не предупреждать их о планах Кузмана и не разрушать его заговора. Должен с сожалением сказать, что десять из них действительно поддались на его неоспоримо убедительные уговоры. Они и сами ненавидели этого гораутского корана, который убил пятерых их товарищей год назад во время одного прискорбного инцидента. Они согласились помочь в этом ужасном деянии.
      — Тогда эти люди тоже должны быть наказаны, — обратился Массена Делонги к графине, качая головой, словно сожалея об этих последних разоблачениях пороков мира, этого зла, которое так нагло процветает среди добрых и честных людей.
      Кузман Аримондский продолжал улыбаться, как видел Блэз, ужасной улыбкой полного понимания.
      — Они уже наказаны, — коротко ответил Уртэ. — Они мертвы.
      И Блэз понял, что канцлер действительно победил в конце концов. Учитывая то, что его единственной целью было взять под контроль последствия, спасти графиню от необходимости бороться со смертельной враждой между Миравалем и Талаиром в самый рискованный для Арбонны период, ему это почти наверняка удалось. Он снова повернулся к Рюделю и увидел, что его друг с невольным восхищением смотрит на скромного канцлера Арбонны.
      Блэз импульсивно повернулся снова к двери, к скамье, где сидела Розала, и прочел, почти не удивившись, то же самое циничное понимание на ее лице. Она всегда все схватывала на лету. Слишком просто было сначала рассматривать ее только как женщину, выбранную в жены его старшему брату, и не понять, как она умна. Но бывали моменты, даже в те редкие, короткие промежутки времени, когда он жил дома, когда Блэз вынужден был напоминать себе, чья Розала дочь и что любой ребенок Кадара де Саварика должен знать кое-что о положении в мире. Думая об этом, он сделал к ней несколько шагов. Розала была последней и по-настоящему самой большой загадкой этой ночи.
      С новым удивлением он увидел, что Синь де Барбентайн тоже повернулась, улыбнулась Розале, а потом села рядом с ней на скамью. Графиня Арбоннская взяла руки его невестки в свои.
      — Ты думала, что спасаешь человеку жизнь, не так ли? — спросила она. Голос ее звучал тихо, но Блэз, подходя ближе, сосредоточил внимание на этих двоих и поэтому услышал. За его спиной канцлер отдавал приказ связать аримондца.
      — Я так не думала, — услышал он ответ Розалы. — Я не знала, кто это.
      — Что делает твой поступок еще более отважным, дорогая. Как Кадар?
      Блэз заморгал и внезапно застыл на месте. Розала ответила:
      — Спит у себя вместе с кормилицей. — Она подняла глаза на Блэза, произнося эти слова, и посмотрела через комнату своими ясными голубыми глазами прямо ему в глаза.
      — Так почему бы нам не бросить эти грязные дела и не пойти взглянуть на твоего младенца? — услышал Блэз слова графини.
      — Я буду рада, — прошептала жена его брата, поднимаясь. Блэз почувствовал, как сильно бьется его сердце. — Ты не видела его с утра, да?
      Синь тоже встала, улыбаясь.
      — Но я думала о нем весь день. Пойдем?
      Блэз не понял, каким образом, но он пересек комнату и подошел к этим двоим. Графиня посмотрела на него, черты ее лица были невозмутимыми. Но он смотрел на Розалу. Осторожно наклонился и поцеловал ее в обе щеки.
      — Госпожа, вот так сюрприз, — неловко произнес он и почувствовал, что покраснел. С ней он всегда чувствовал себя неловко. — Я правильно понял? У тебя родился ребенок? Ты родила ребенка здесь?
      Она держала голову высоко поднятой, ее красивое, умное лицо не выдавало никакого огорчения, но вблизи он видел следы усталости и напряжения. Она ворвалась в эту комнату вот так, рискуя собственной жизнью, вслед за человеком с кинжалом, чтобы спасти незнакомца, которому грозила опасность, кем бы он ни был. Она серьезно ответила:
      — Мне очень жаль, что ты узнаешь об этом таким образом. Мне сказали, что ты здесь, но мне не представилось легкого способа сообщить тебе, учитывая то, что я покинула Гарсенк без ведома Ранальда и не собираюсь возвращаться. — Она на мгновение замолчала, чтобы он мог это осознать. — Действительно, я родила два дня назад милостью Коранноса и Риан. Мой сын спит в комнате дальше по коридору. Его зовут Кадар. Кадар де Саварик. — Она во второй раз замолчала. Блэз чувствовал себя так, словно его еще раз стукнули по голове, по тому же самому месту, куда раньше попал посох. — Ты можешь увидеть его, если хочешь, — закончила его невестка.
      — Как это мило, как трогательно, — раздался насмешливый голос у него за спиной. — Заблудившиеся дети Гораута. Несомненно, я была права, об этом непременно нужно сложить балладу. Почему бы нам всем не пойти полюбоваться на ребенка? — Он не слышал, как подошла Люсианна; когда-то все его существо было сосредоточено на том, чтобы точно знать, в каком именно месте комнаты она находится. Блэз, как ни странно, почувствовал смутную печаль по поводу этой перемены.
      — Не помню, чтобы приглашала тебя, — хладнокровно заметила Розала. — Возможно, тебе все еще хочется воспользоваться тем кинжалом, который я у тебя видела.
      Значит, она действительно видела тот кинжал и, вероятно, кровь на нем. Интересно, что она подумала, спросил себя Блэз. Что тут можно подумать? Однако Люсианна Делонги не привыкла получать отпор от других женщин.
      — Я убиваю младенцев, только если они будят меня ночью, — ответила она ленивым, протяжным голосом. — Взрослые мужчины обычно дают более веские основания и другие удовольствия. Так как я не сплю, твоему ребенку пока не грозит опасность. По крайней мере с моей стороны. Но ты не боишься, что этот милый, импульсивный Блэз, схватит его и отвезет домой, к брату и отцу?
      — Не очень, — ответила Розала. Она смотрела на Блэза. — А следует бояться?
      Люсианна рассмеялась. Графиня Арбоннская стояла молча, лицо ее стало задумчивым, и под этим упорным, оценивающим взглядом Люсианна замолчала. Мысли Блэза стремительно мчались, несмотря на приступы боли. Было и еще кое-что, скрытое в основании сегодняшних событий: ночь во время снежной бури в замке Гарсенк восемь месяцев назад, когда он в последний раз уехал оттуда.
      Он быстро отбросил эту мысль прочь. Розала задала ему вопрос и ждала ответа. Он сказал:
      — Поскольку я сам от них уехал, то вряд ли я буду тем, кто отвезет твоего сына назад в замок. По крайней мере об этом тебе нечего беспокоиться. Но ты понимаешь, что они с этим не смирятся.
      — Мы все это знаем, — сказала Синь де Барбентайн. — Раньше мы надеялись, что ты нам сможешь что-нибудь предложить.
      — Что предложить? — спросил Рюдель, подходя к ним. — Средство от проломленного черепа?
      — Семейные дела, — коротко ответил Блэз, хотя речь шла о гораздо большем, учитывая, кем и чем была его семья.
      И именно в этот момент ему в голову пришла новая мысль и сразу же с опасной быстротой обрела форму. Он представил их как положено, затем оглянулся и посмотрел на людей в дальнем конце комнаты. Он усиленно думал, его мысли вели его с холодной логикой к неизбежному выводу. И они его не радовали, совсем не радовали.
      Уртэ де Мираваль тихо беседовал с Массеной Делонги у камина. Кузмана Аримондского связывали кораны Бербентайна и делали это не слишком нежно. Голова его была высоко поднята, и он не снизошел до сопротивления. Рядом с Блэзом Рюдель Коррезе поклонился графине, потом низко нагнулся и поцеловал руку Розалы. Люсианна что-то тихо сказала своему кузену; Блэз не расслышал, что именно.
      Он набрал в грудь воздуху. Жизнь была бы легче, подумал он перед тем, как заговорить, если бы он сам не делал ее такой трудной для себя.
      — Один момент, если позволите, — тихо произнес он, обращаясь к канцлеру Арбонны. Это было даже интересно: остальные разговоры в комнате прекратились, как только он заговорил, словно они этого ждали. Он не привык быть центром такого внимания. Интересно, как это случилось. Люсианна стояла слишком близко от него, в этом не было никакой необходимости. Он постарался не обращать на это внимания.
      Канцлер Робан, который его недолюбливал, поднял одну бровь. Блэз сказал:
      — У меня действительно есть одно предложение. Это дело в конце концов касается только этого человека и меня. — Он кивнул в сторону аримондца. — Нет необходимости впутывать сюда графиню или… усугублять уже возникшие проблемы. Я убил его брата некоторое время назад, когда на меня напали. Он видит в этом повод для мести. Могу сказать, что чувствовал бы себя так же, если бы убили моего брата. — Он услышал сдавленный звук, вырвавшийся у Розалы, словно она втянула воздух. Это тоже интересно: из них всех она, казалось, первой поняла, к чему он клонит. Или по крайней мере частично поняла. Все она понять не могла.
      — То, что ты говоришь, не совсем правильно, — мрачно вмешался Массена Делонги. — Остается вопрос о нарушении перемирия. Что бы ни встало между вами двумя, и это действительно ваше личное дело, он обязан был сдерживаться до тех пор, пока не закончится ярмарка.
      — И в любом случае это не их личное дело, — с раздражением, в свою очередь, вмешался Рюдель. — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но я припоминаю, что прошлым летом говорили об указе правительницы Арбонны, касающемся стычек со смертельным исходом между Миравалем и Талаиром.
      Тут Блэз понял намерения своего друга и упрекнул себя. Ему следовало лучше знать его. Рюдель не вмешивался: он давал Блэзу возможность произнести следующие слова, если тот этого захочет. И кажется, он хотел их произнести, иначе не стоило и начинать.
      — Что касается этого вопроса, то я фактически уже не коран Талаира. С тех пор как была совершена попытка убить меня на дороге. Так как тогда моя личность перестала быть тайной, нам показалось, что герцогу Бертрану не годится отдавать приказы сыну Гальберта де Гарсенка, как любому другому наемнику. Теперь я нахожусь рядом с ним в качестве всего лишь его друга. Поэтому происходящее между мною и Кузманом Аримондским не нарушает указа правительницы.
      Аримондец снова начал улыбаться, его белые зубы сверкали на фоне смуглой кожи. Его великолепное тело состояло из напряженных, выпуклых мышц. Он умен и очень опасен.
      — Я предлагаю, — хладнокровно произнес Блэз, — чтобы мы с этим человеком сразились друг с другом на турнире и чтобы все события этой ночи считались после этого забытыми, чем бы ни закончилась схватка.
      Кузман смотрел на него.
      — Возможно, я все же вынужден буду считать тебя мужчиной, — сказал он. — До смерти?
      Блэз пожал плечами. Вот оно.
      — Иначе зачем затевать все это?
      За его спиной Рюдель Коррезе тихо и свирепо выругался. Это означало, что он все-таки не понимал, к чему все идет. Это доставило некоторое удовольствие, он редко так далеко обгонял Рюделя. Розала теперь молчала. Заговорила графиня, очень тихо:
      — Мне не следует этого разрешать. У тебя есть причина, смею надеяться?
      — Я тоже на это надеюсь, — ответил Блэз, не оборачиваясь, глядя прямо в глаза аримондцу. Первые секунды после вызова, как его учили давным-давно, часто предопределяют все последующие события. Важно было не отводить глаз.
      Уртэ де Мираваль широко улыбнулся.
      — Ставлю тысячу золотом на аримондца, — сказал он. — Если кто-нибудь согласится держать пари.
      — Я согласен, — отозвался Массена Делонги. — Это придаст остроту зрелищу.
      Его дочь рассмеялась.
      — По-видимому, от меня ждут согласия, — сказала Синь де Барбентайн. — Не представляю себе, откуда такое ожидание. Почему аримондцу надо предоставить шанс сохранить жизнь?
      Блэз повернулся к мужественной, утонченно красивой женщине, которая правила этой страной.
      — Нет другой причины, кроме моей просьбы, — серьезно произнес он. — Арбонна всегда славилась величием ее правителей и их великодушием. В Горауте некоторые предпочитают это отрицать. — Он сделал паузу; ее голубые глаза пристально вглядывались в него. — Я не из их числа, ваша милость. Уже нет.
      Ему показалось, что он увидел промелькнувшее в ее взгляде понимание, а потом его сменила печаль, но не был уверен ни в том, ни в другом. Под влиянием порыва Блэз опустился перед Синь де Барбентайн на колени. Почувствовал ее ладонь у себя на голове. Тонкие пальцы скользнули по волосам, потом по щеке и по бороде. Она подняла его голову за подбородок и посмотрела на него.
      — Ты нам нравишься, Блэз Гораутский, — официально произнесла она. — Мы можем лишь надеяться, что этот вызов не станет для нас новым источником горя. Мы даем согласие, потому что ты просишь об этом. — Она посмотрела поверх головы Блэза. — Аримондец останется под стражей до начала поединка, но его не должны ни в чем ущемлять. Эти двое будут сражаться в нашем присутствии, пока один из них не умрет, и это сражение произойдет в первое утро турнира, о чем будет издан указ. Нам неприятны эти дела, и есть еще младенец, которого мы не видели целый день.
 
      В конце концов Блэз прошел к ребенку вместе с графиней и Розалой. Когда они вошли, новорожденный не спал и сосал грудь кормилицы. Блэз долго смотрел на него, потом повернулся к Розале. Он ничего не сказал и не нашел ответов на невысказанные вопросы на ее лице. Собственно говоря, он их и не ожидал найти.
      Возвращаясь обратно по коридору в одиночестве некоторое время спустя, Блэз увидел Имеру, поджидающую его в темном месте у лестницы. Он этого почти ждал. Она махнула рукой. Посмотрев за ее спину, он увидел, что дверь покоев Люсианны приоткрыта. Огонь факелов в коридоре мерцал и колебался.
      Еще раз Блэза окатила волна желания обладать Люсианной, подобно жестокой волне черного, залитого звездным светом моря, набегающей на каменистый берег. И он понял, стоя там, в темноте, что он вряд ли когда-нибудь полностью освободится от этого. Но со следующим ударом сердца он осознал с чувством, родственным тому, которое иногда появлялось, когда белая луна вырывалась из-за облаков и заливала безмятежным светом землю, на которой жили и умирали мужчины и женщины, что он способен справиться с этим желанием. Он не был его рабом. Он мог плыть на гребне этой волны. Блэз медленно вздохнул, мягко покачал головой и пошел мимо Имеры вниз по темной винтовой лестнице.
      В большом зале Барбентайна еще горели огни и находились люди. Худой черноволосый мужчина пел. Блэз минуту постоял в дверях и послушал. Голос звучал мощно и грустно, довольно красиво. Ему показалось, что он узнал этого мужчину и одного-двух других музыкантов. Затем увидел женщину, которую точно знал: жонглерку, встреченную в день летнего солнцестояния, Лиссет. Сегодня ночью ее каштановые волосы выглядели иначе. Он понял, почему, через секунду: они были чистыми и блестящими, а не мокрыми и спутанными, падающими на плечи. Его позабавило это неожиданно яркое воспоминание, и он ждал, когда ее взгляд оторвется от певца и обратится к залу. Увидев его в дверях, она быстро улыбнулась и подняла руку. Блэз, через секунду, улыбнулся в ответ.
      Он уже собирался пересечь зал и поговорить с ней, но в этот момент кто-то возник рядом с ним.
      — Я решил немного подождать, — сказал Рюдель. — Не был вполне уверен, что ты спустишься вниз до утра.
      Блэз оглянулся на друга.
      — Я тоже, — тихо ответил он, — до последнего момента. Сейчас я почувствовал себя свободным.
      — Свободным умереть? — мрачно спросил Рюдель.
      — В этом мы всегда свободны. Это дар бога и его бремя.
      — Не будь таким благочестивым. Не все из нас настолько глупы, чтобы накликать на себя смерть, Блэз.
      Блэз улыбнулся.
      — И это говорит Рюдель Коррезе? Самый отчаянный наемник из всех нас? Если это сделает тебя счастливым, я позволю тебе по дороге домой изложить все доводы в пользу того, что я глупец.
      — Это сделает меня гораздо счастливее, — ответил Рюдель. И следуя приглашению, очень подробно и ясно излагал свои доводы по дороге до дворца Бертрана де Талаира в Люссане.
      Блэз слушал почти все время, но, когда они приближались к дому Бертрана, снова отвлекся. Мысленно снова и снова он возвращался, колеблясь, отталкивая от себя и снова прикасаясь к самым трудным событиям одной тяжелой ночи.
      Он никогда раньше не видел новорожденных. У этого ребенка голова поросла густыми рыжеватыми волосами, и у него точно был нос Гарсенков. Он был похож на Ранальда. Но и на Блэза тоже. Розала, которая держала его на руках, когда он закончил есть, перед тем, как снова запеленать его, ничего не выдала ни на словах, ни взглядом. То есть ничего, кроме любви, которую увидел Блэз, когда она смотрела на сына, спящего у нее на руках.
      Конечно, они придут за ним.
      Никакого сомнения в том, что его дед и король Гораута придут за этим ребенком. Розала коротко рассказала Блэзу о своей последней встрече с Гальбертом. Он гадал, намеренно ли его отец спровоцировал это столкновение. Но этой мыслью он не мог с ней поделиться.
      — Ты даже не сказал ни слова в свою защиту, — громко пожаловался Рюдель, когда они во второй раз за эту долгую ночь подошли и остановились под факелами, горящими на стенах дворца Бертрана.
      — Мне нечего было сказать. Каждое твое слово — правда.
      — Ну, и?
      Блэз несколько секунд молчал.
      — Скажи мне, почему ты потратил так много денег, полученных за убийство, на этот драгоценный камень для Люсианны?
      Рюдель замер. На мощенной булыжником улице было тихо, звезды сияли высоко в небе.
      — Откуда ты знаешь? Она тебе сказала, что я…
      — Нет. Она бы никогда этого не сказала. Рюдель, я узнал его. Ты однажды показал мне этот камень у ювелира в Ауленсбурге. Нетрудно было уловить связь. Но пойми меня, Рюдель: мы все глупы по-своему. — Там, где они стояли, было довольно темно даже при свете двух факелов у них за спиной. Небо прояснилось, дул ветер. Обе луны закатились.
      — Я люблю ее, — сказал наконец его друг. — Не мне называть любого другого глупцом, живого или мертвого.
      Блэз и правда не знал, пока сегодня ночью не увидел этот приметный алый камень, сверкающий на груди Люсианны. Ему было грустно, и грусть эта имела много составляющих.
      Однако он улыбнулся и прикоснулся к руке друга.
      — Ты недавно говорил о какой-то веселой таверне. Кажется, нас прервали. Если ты готов, я не прочь попытаться еще раз.
      Он подождал и увидел, как Рюдель медленно улыбнулся в ответ.