Э г м о н т. Кое-что я пропустил мимо ушей, так как думал о другом. Она женщина, дорогой мой принц, а женщины хотят, чтобы все и вся покорно несли их легкое ярмо, хотят, чтобы Геркулес, сбросив с себя львиную шкуру, сел за прялку{24}, воображают, что если они миролюбивы, то брожение, возникшее в народе, бури, поднятые могущественными соперниками, должны улечься от одного их доброго слова и непримиримые стихии в кротком единодушии склониться к их ногам. То же самое и с правительницей, а так как добиться этого ей невозможно, то она чудит и сердится, сетует на неразумие и неблагодарность и грозит нам страшным будущим - то есть своим отъездом.
      О р а н с к и й. Вы не верите, что она исполнит эту угрозу?
      Э г м о н т. Никогда! Сколько раз я уже видел, как она собиралась в путь! Куда ей ехать? Здесь она правительница, королева, неужто она станет влачить убогую жизнь при дворе своего брата или отправится в Италию{25}, чтобы погрязнуть в старых семейных распрях?
      О р а н с к и й. Вы считаете такое решение невозможным, ибо уже не раз были свидетелем ее колебаний и отступлений. И все же эта мысль стала ей привычной, новый оборот событий может подтолкнуть ее наконец-то осуществить свое давнее намерение. Что, если она уедет и король пришлет нам кого-нибудь другого?
      Э г м о н т. Ну что ж, этот другой приедет и найдет для себя достаточно дела. Приедет с широкими замыслами, проектами, идеями, как навести порядок, все подчинить себе и удержать в подчинении, а столкнется сегодня с одной досадной мелочью, завтра с другой, послезавтра с препятствием уже более серьезным, месяц он потратит на новые проекты, другой - на печальные мысли о неудавшихся затеях, полгода провозится с какой-то одной провинцией. У него тоже время протечет между пальцев, голова закружится, а жизнь, как и раньше, будет идти своим чередом, проплыть по морям курсом, ему указанным, ему, конечно, не удастся, и он возблагодарит господа уже за то, что среди этой бури сумел провести свой корабль в стороне от подводных рифов.
      О р а н с к и й. А что, если мы посоветуем королю произвести опыт?
      Э г м о н т. Какой именно?
      О р а н с к и й. Попробовать, каково будет туловищу без головы.
      Э г м о н т. Что?
      О р а н с к и й. Эгмонт, вот уже долгие годы я денно и нощно думаю о том, что здесь происходит; я словно бы склоняюсь над шахматной доской, и каждый ход противника представляется мне важным. Как досужие люди всеми своими помыслами тщатся проникнуть в тайны природы, так я считаю долгом, призванием властелина, вникнуть в убеждения, в намерения всех партий. У меня есть причина опасаться взрыва. Король долго правил согласно определенным принципам, теперь он видит, что толку от них мало. Что ж удивительного, если он попытается идти другим путем?
      Э г м о н т. Не думаю. Когда ты становишься стар и так много уже испробовано, а в мире порядка все нет, пыл неизбежно остывает.
      О р а н с к и й. Одного он еще не испробовал.
      Э г м о н т. Чего же?
      О р а н с к и й. Сохранить народ, а знать уничтожить.
      Э г м о н т. Многие издавна боятся такого оборота событий. Напрасные страхи!
      О р а н с к и й. Когда-то это были страхи, мало-помалу они переросли в подозрения, а ныне - в уверенность.
      Э г м о н т. Да разве есть у короля слуги преданнее нас?
      О р а н с к и й. По-своему мы служим ему, но друг другу можем признаться, что умеем разделять его права и наши.
      Э г м о н т. Кто ж поступает иначе? Мы его вассалы и покорствуем его воле.
      О р а н с к и й. А если он потребует большего и назовет вероломством то, что мы называем "стоять за свои права"?
      Э г м о н т. Защитить себя мы сумеем. Пусть созовет рыцарей "Золотого руна", они нас рассудят.
      О р а н с к и й. А что, если приговор будет вынесен до следствия и кара опередит приговор?
      Э г м о н т. Филипп не захочет взвалить на себя обвинение в такой несправедливости и совершить поступок, столь опрометчивый даже в глазах его советников.
      О р а н с к и й. Не исключено, что и они несправедливы и опрометчивы.
      Э г м о н т. Нет, принц, этого быть не может. Кто осмелится поднять руку на нас? Бросить нас в темницу - попытка безнадежная и бесплодная. Никогда они не отважатся так высоко взметнуть знамя тирании. Даже легчайший ветерок разнесет подобную весть по всей нашей стране и раздует неслыханный пожар. Да и к чему это приведет? В одиночестве король не может ни судить, ни выносить приговоры; на убийство из-за угла они не решатся. Не посмеют решиться. Грозное единение вмиг сплотило бы народ. Ненависть к самому слову "Испания" вылилась бы в навечное отпадение от нее.
      О р а н с к и й. Да, но пламя будет бушевать уже над нашими могилами, а кровь врагов станет лишь никому не нужной искупительной жертвой. Все это нам надо обдумать, Эгмонт.
      Э г м о н т. Что же они предпримут?
      О р а н с к и й. Альба уже на пути{26} в Нидерланды.
      Э г м о н т. Не думаю.
      О р а н с к и й. Я это знаю.
      Э г м о н т. Правительница ни о чем слушать не хотела.
      О р а н с к и й. Тем более я убеждаюсь в своей правоте. Она уступит ему место. Его кровожадность мне известна, и войско следует за ним.
      Э г м о н т. Новые тяготы для провинций, народу круто придется.
      О р а н с к и й. Сначала они обезвредят главарей.
      Э г м о н т. Нет, нет!
      О р а н с к и й. Нам надо уехать каждому в свою провинцию. И там укрепиться. К откровенному насилью он сразу не прибегнет.
      Э г м о н т. Но ведь нам, вероятно, надлежит приветствовать его, когда он прибудет?
      О р а н с к и й. Не будем спешить.
      Э г м о н т. А если он именем короля потребует нашего присутствия?
      О р а н с к и й. Найдем отговорку.
      Э г м о н т. Но если он будет настаивать?
      О р а н с к и й. Принесем свои извинения.
      Э г м о н т. А если заупрямится?
      О р а н с к и й. Тем паче - не явимся.
      Э г м о н т. Это будет значить: война объявлена и мы бунтовщики. Принц, не поддавайся соблазнам своего ума; я знаю, страха ты не ведаешь. Но обдумай этот шаг.
      О р а н с к и й. Я его обдумал.
      Э г м о н т. Пойми, если ты ошибешься, ты станешь виновником самой кровопролитной войны, бушевавшей в какой-либо стране. Твой отказ - это сигнал для всех провинций разом взяться за оружие; он станет оправданием любой жестокости - станет вожделенным и долгожданным предлогом для Испании. Каких больших, каких долгих усилий стоило нам умиротворить народ, а теперь ты одним мановением руки хочешь ввергнуть его в небывалую смуту. Подумай о городах, о дворянстве, о народе, о торговле и земледелии, о ремеслах! Подумай об опустошении страны, о кровопролитии! Солдат остается спокойным, когда на поле боя падает тот, кто был с ним рядом. Но когда река понесет вниз по течению тела горожан, детей, девушек, а ты, объятый ужасом, будешь стоять на берегу, уже не понимая, за чье дело ты вступился, ибо гибнут те, кого ты хотел защитить, достанет ли у тебя сил тихо промолвить: "Я защищал себя"?
      О р а н с к и й. Мы не простые люди, Эгмонт. И если нам подобает жертвовать собой ради тысяч, то, значит, подобает и щадить себя ради них.
      Э г м о н т. Тот, кто себя щадит, сам себе подозрителен.
      О р а н с к и й. Но тот, кто знает себя, маневрирует увереннее.
      Э г м о н т. Твои поступки делают неизбежным зло, которого ты страшишься.
      О р а н с к и й. Идти навстречу неотвратимому злу разумнее и смелее.
      Э г м о н т. Когда опасность так велика, надо принимать в расчет даже самую малую надежду.
      О р а н с к и й. Нам уже и ступить некуда, пред нами - бездна.
      Э г м о н т. Разве милость короля - такая малая полоска земли?
      О р а н с к и й. Не такая уж малая, но скользкая.
      Э г м о н т. Клянусь богом, это несправедливо. Я не терплю, когда о нем думают неподобающим образом! Он сын императора Карла и не способен на низкий поступок.
      О р а н с к и й. Короли низких поступков не совершают.
      Э г м о н т. Его надо узнать получше.
      О р а н с к и й. Наше знание и говорит нам - не дожидайтесь опасной пробы.
      Э г м о н т. Никакая проба не опасна, если ты ее не страшишься.
      О р а н с к и й. Ты рассержен, Эгмонт.
      Э г м о н т. Я все должен видеть собственными глазами.
      О р а н с к и й. О, если бы на сей раз ты захотел посмотреть моими. Друг мой, твои глаза открыты, и ты уверен, что видишь все. Я ухожу! Жди прибытия Альбы, и господь да хранит тебя! Может быть, мой отказ послужит тебе во спасенье. Может быть, дракон и отвернется от добычи, если ему не удастся сразу проглотить нас обоих. Может быть, он помедлит, чтобы вернее ударить, а ты, прозрев, увидишь все в правильном свете. Но скорее, скорее! Спасайся, Эгмонт! Спасайся! Прощай! Будь зорок, Эгмонт, пусть ничего не ускользнет от твоего вниманья: сколько войска он приведет с собой? Как разместит его в городе, какая власть еще останется правительнице? Будут ли начеку твои друзья? Подай мне весть о себе... Эгмонт!..
      Э г м о н т. Чего ты хочешь от меня?
      О р а н с к и й (дотрагивается до его руки). Подумай еще раз! Уйдем вместе!
      Э г м о н т. Как? Ты плачешь, принц Оранский?
      О р а н с к и й. И мужчине подобает плакать о погибшем.
      Э г м о н т. Ты считаешь меня погибшим?
      О р а н с к и й. Да. Пойми, тебе остался недолгий срок. Прощай. (Уходит.)
      Э г м о н т (один). Как странно, что мысли другого человека так воздействуют на нас! Мне бы все это и в голову не пришло, а он заразил меня своими опасениями. Прочь! В моей крови это чужеродная капля. Приди мне на помощь, природа, извергни ее! А на то, чтобы разгладить морщины раздумья, у меня есть прекрасное средство!
      ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
      ДВОРЕЦ ПРАВИТЕЛЬНИЦЫ.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Этого надо было ждать. Когда денно и нощно живешь в трудах и заботах, кажется, что делаешь невозможное, а тот, кто издали смотрит на тебя и повелевает, уверен, что требует лишь возможного. О, эти самодержцы! Никогда я не думала, что столь великое волнение охватит меня. Власть прекрасна! И вдруг отречься от нее. Не знаю, как решился на это мой отец{27}, но я последую его примеру.
      В глубине сцены появляется Макиавелли.
      Подойдите ближе, Макиавелли. Письмо брата повергло меня в раздумье.
      М а к и а в е л л и. Смею ли я спросить, о чем он пишет?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Король высказывает столько же братского внимания ко мне, сколько и заботливости о своем государстве. Он превозносит стойкость, усердие и преданность, проявленные мною в попечении о правах его величества в этих землях. Сожалеет, что буйный нрав здешнего народа причиняет мне столько хлопот и огорчений. До глубины души убежденный в моей проницательности, равно как и в разумной последовательности моего поведения, он так мною доволен, что я могла бы сказать: для короля это письмо слишком учтиво, для брата - тем более.
      М а к и а в е л л и. Его величество не впервые выражает вам свое справедливое удовлетворение.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Но впервые так риторично.
      М а к и а в е л л и. Я не понимаю.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Сейчас поймете. Вслед за этим вступлением он говорит, что совсем без войска, без хотя бы небольшой армии, я всегда буду пребывать здесь в жалком положении. Мы поступили неосмотрительно, продолжает он, когда, вняв жалобам населения, отозвали свои войска из провинций, ибо армия, тяжелым бременем ложась на плечи бюргеров, не позволяет им слишком расходиться.
      М а к и а в е л л и. Эта мера вызвала бы опасное брожение в умах.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Но король полагает - ты слушаешь меня? - что бравый генерал, который знать не знает никаких резонов, живо справится с народом и дворянством, с бюргерами и крестьянами, посему он и шлет сюда во главе немалого войска герцога Альбу.
      М а к и а в е л л и. Альбу?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Ты удивлен?
      М а к и а в е л л и. Вы сказали: шлет. Он, верно, спрашивает, не послать ли?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Король не спрашивает. Он посылает.
      М а к и а в е л л и. Ну что ж, вам будет служить опытнейший полководец.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Служить мне? Говори прямее, Макиавелли.
      М а к и а в е л л и. Я не хочу высказываться прежде вас.
      П р а в и т е л ь н и ц а. А я, ты думаешь, хочу притворяться? Мне больно, очень больно. Лучше бы уж мой брат высказал все, что у него на уме, а не подписал бы казенное послание, состряпанное его статс-секретарем.
      М а к и а в е л л и. Может быть, следовало бы вникнуть...
      П р а в и т е л ь н и ц а. Я их всех знаю вдоль и поперек. Они любят, чтобы все было вычищено и выметено, а так как сами к этому рук приложить не хотят, то радуются каждому, у кого метла в руке. О, мне чудится, что я вижу короля и его совет вытканными вот на этих шпалерах.
      М а к и а в е л л и. Так живо вам все представляется?
      П р а в и т е л ь н и ц а. До мельчайшей черточки. Среди них есть и хорошие люди. Честный Родригес{28}, многоопытный и разумный, он не рвется к почестям, но и ничем не поступается, прямодушный Алонсо{28}, усердный Френеда{28}, неколебимый Лас Варгас{28} и еще несколько, которые примыкают к разумной партии, когда она входит в силу. Но в совете есть еще и меднолобый толедец{29}, у него впалые глаза и пронзительный, огненный взгляд, сквозь зубы он бормочет что-то о доброте женщин, об их торопливой податливости, о том, что женщины, мол, могут усидеть на хорошо объезженном коне, но сами его объездить не умеют, и отпускает прочие шуточки, которые мне в свое время не раз приходилось слышать от господ политиков.
      М а к и а в е л л и. Неплохую вы выбрали палитру для своей картины.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Признайтесь, Макиавелли, среди всех оттенков, которые я для нее подбирала, мне так и не удалось подобрать изжелта-бурого и желчно-черного для цвета лица Альбы, цвета, которым он малюет все вокруг себя. Любого он готов обвинить в богохульстве, в оскорблении величества, ибо тут, на основании закона, можно колесовать, сажать на кол, четвертовать и предавать сожжению. Того доброго, что я здесь сделала, издали не видно, именно потому, что оно доброе. Альба готов придраться к любой озорной выходке, давно всеми забытой, вспомнить о любой вспышке, давно усмиренной, оттого-то у короля перед глазами одни мятежи, восстания, безрассудства. По его мнению, здешние люди только и знают, что пожирать друг друга, тогда как краткие вспышки бесчинств простого народа давно уже позабыты нами. Вот король и проникся жгучей ненавистью к этим несчастным, они внушают ему отвращение, словно звери, чудовища, он думает лишь об огне и мече, вообразив, что только так укрощают людей.
      М а к и а в е л л и. Вы слишком горячо все это принимаете к сердцу. Как-никак вы - правительница.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Да. Альба привезет предписание короля. Я состарилась на государственных делах, а потому знаю, что человека можно оттеснить, словно бы и не отнимая у него власти. Он привезет предписание, неопределенное и каверзное, во все начнет соваться, ибо сила в его руках, если же я стану выказывать недовольство - сошлется на секретное предписание, пожелаю я с ним ознакомиться - начнет вилять, буде я на этом настою покажет мне бумагу совсем иного содержания, не успокоюсь - сделает вид, что такого разговора между нами и не было. А тем временем совершит то, чего я так боюсь, а о том, чего я желаю, постарается забыть.
      М а к и а в е л л и. Я рад был бы поспорить с вами.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Все, что я с несказанным терпеньем успокоила, он вновь взбудоражит своей твердокаменностью и жестокостью. Дело, которому я служила, развалится у меня на глазах, и я же еще буду отвечать за его вину.
      М а к и а в е л л и. Надо выждать, ваше высочество.
      П р а в и т е л ь н и ц а. Я достаточно владею собой, чтобы молчать. Пусть приезжает. Я любезно уступлю ему свое место, прежде чем он сгонит меня с него.
      М а к и а в е л л и. Вы так торопитесь с этим важнейшим шагом?
      П р а в и т е л ь н и ц а. Он мне труднее, чем ты предполагаешь. Для того, кто привык повелевать, кто добился власти и каждый день держит в своих руках тысячи людских судеб, - сойти с престола все равно что сойти в могилу. Но лучше так, чем уподобиться призраку среди живущих и лишь видом своим отстаивать место, которое уже алчно захвачено другим.
      Домик Клэрхен.
      Клэрхен, мать.
      М а т ь. Отродясь я не видала, чтобы человек любил так, как Бракенбург; думала, о такой любви только в рыцарских романах пишут.
      К л э р х е н (ходит из угла в угол по комнате и едва слышно напевает).
      Счастлив лишь тот.
      Кем владеет любовь
      М а т ь. Он догадывается о твоих отношениях с Эгмонтом, но если ты захочешь быть с ним хоть чуть-чуть поласковее, он на тебе женится, вот посмотришь.
      К л э р х е н (поет).
      Плача,
      Ликуя,
      Мечтательной быть.
      Чашу
      Печали
      Блаженной испить,
      К небу лететь
      И низвергнуться вновь...
      Счастлив лишь тот,
      Кем владеет любовь!
      М а т ь. Брось ты свое баюшки-баю.
      К л э р х е н. Не браните меня, матушка, это лучшая из песен. Не раз я убаюкивала ею одно взрослое дитя.
      М а т ь. Только любовь на уме. Да можно ли все позабывать из-за одного. Ты Бракенбурга не отталкивай, запомни мои слова: он еще сделает тебя счастливой.
      К л э р х е н. Он?
      М а т ь. Да, он! Погоди, настанет время! Вы, дети, вперед смотреть не умеете, а нас, опытных людей, слушать не хотите. Помни, что молодости и самой распрекрасной любви приходит конец. Будет время, когда ты станешь бога благодарить, что хоть кров есть над головой.
      К л э р х е н (вздрагивает, молчит, потом, словно проснувшись). Матушка, пусть время придет, как приходит смерть. Но думать об этом страшно! Ежели надо - что ж, будем вести себя как сумеем! Эгмонт - тебя потерять? (Плачет.) Нет, это невозможно, нет, нет!
      Входит Эгмонт. На нем плащ рейтара и низко надвинутая
      шляпа.
      Э г м о н т. Клэрхен!
      К л э р х е н (вскрикнув, отшатывается от него). Эгмонт! (Обнимает его.) О, мой дорогой, ненаглядный, любимый! Ты пришел. Ты здесь!
      Э г м о н т. Добрый вечер, матушка.
      М а т ь. Благослови вас бог, благородный господин! Моя девочка уж тоской изошла, больно долго вас не было, с утра до вечера все только об вас толковала да пела.
      Э г м о н т. Ужином меня попотчуете?
      М а т ь. Благодарствуйте за честь. Не знаю только, найдется ли что у нас.
      К л э р х е н. Ну конечно, найдется! Не тревожьтесь, матушка, я кое-что припасла и приготовила. Только вы меня не выдавайте.
      М а т ь. Не очень-то богато.
      К л э р х е н. Не спешите! К тому же я думаю: когда он со мной, я и голода не чувствую, наверно, и у него аппетит пропадает, когда я рядом.
      Э г м о н т. Ну, это как сказать.
      Клэрхен топает ножкой и сердито от него отворачивается.
      Что это ты?
      К л э р х е н. Вы так холодны сегодня! Ни разу меня не поцеловали. И руки у вас спеленаты плащом, как у младенца. Не подобает воину и возлюбленному ходить со спеленатыми руками.
      Э г м о н т. Всему свое время, голубка, всему свое время. Когда солдат стоит в засаде, подстерегая врага, он старается не дышать и крепко держит себя в руках, покуда не придет пора взвести курок. А любящий...
      М а т ь. Что ж это вы не садитесь? Прошу вас, устраивайтесь поудобнее. Я побегу на кухню. Клэрхен, как вас увидит, ни о чем уже не думает. И еще прошу, не взыщите за скромный ужин.
      Э г м о н т. Ваше радушие - лучшее угощенье.
      Мать уходит.
      К л э р х е н. А что же тогда моя любовь?
      Э г м о н т. Все, что хочешь.
      К л э р х е н. Сами подыщите для нее сравнение.
      Э г м о н т. Итак, прежде всего... (Сбрасывает плащ, становится виден его ослепительный наряд.)
      К л э р х е н. О боже!
      Э г м о н т. Теперь у меня руки свободны. (Ласкает ее.)
      К л э р х е н. Не надо! Вы сомнете свой наряд! (Отстраняется от него.) Какая роскошь! Я и дотронуться-то до вас боюсь.
      Э г м о н т. Ты довольна? Я ведь обещал когда-нибудь прийти к тебе в испанском обличье.
      К л э р х е н. Я уже давно вас об этом не прошу, думала, вы не хотите. Ах, и "Золотое руно"!
      Э г м о н т. Вот ты его и увидела.
      К л э р х е н. Тебе его сам император надел на шею?
      Э г м о н т. Да, дитя мое! Эта цепь и этот орден дают тому, кто их носит, наивысшие права. Нет на земле судьи надо мной, кроме гроссмейстера ордена вместе со всем капитулом рыцарей.
      К л э р х е н. Да, если бы даже весь мир судил тебя... Какой бархат загляденье, а позументы! А шитье! Глаза разбегаются.
      Э г м о н т. Гляди, пока не наглядишься.
      К л э р х е н. И "Золотое руно"! Вы столько мне про него рассказывали, оно ведь дается в знак великих трудов и подвигов, усердия и отваги. Ему цены нет - как твоей любви, которую я ношу в своем сердце, хотя...
      Э г м о н т. Что ты хочешь сказать?
      К л э р х е н. Хотя сравнения тут быть не может.
      Э г м о н т. Почему же?
      К л э р х е н. Мне она досталась не за усердие и отвагу. Я ничем ее не заслужила.
      Э г м о н т. В любви все по-другому. Ты заслужила ее тем, что ее не домогалась, - любят обычно тех, кто не гонится за любовью.
      К л э р х е н. Ты по себе судишь? И про себя такие гордые речи ведешь, - тебя ведь весь народ любит.
      Э г м о н т. Если бы я хоть что-то сделал для него, сумел бы хоть что-то сделать! А так - это их добрая воля меня любить!
      К л э р х е н. Ты, наверно, был сегодня у правительницы?
      Э г м о н т. Был.
      К л э р х е н. Вы с нею добрые друзья?
      Э г м о н т. Похоже на то. Мы друг с другом любезны и предупредительны.
      К л э р х е н. А в душе?
      Э г м о н т. Дурного я ей не желаю. У каждого свои воззрения. Но не в этом дело. Она достойнейшая женщина, знает своих приближенных и могла бы вникнуть в самую суть вещей, если бы не ее подозрительность. Я доставляю ей много забот, в моих поступках она усматривает какие-то тайны, которых и в помине нет.
      К л э р х е н. Так уж и нет?
      Э г м о н т. Ну, что тебе сказать? Иной раз задние мысли бывают и у меня. Любое вино со временем оставляет осадок в бочках. С принцем Оранским у нее хлопот еще больше, он, что ни день, задает ей новые загадки. О нем идет молва, будто он вечно что-то замышляет, вот она и смотрит на его лоб - о чем, мол, он думает, на его шаги - куда он собирается их направить.
      К л э р х е н. Скажи, она притворщица?
      Э г м о н т. Она правительница, что ж тут спрашивать!
      К л э р х е н. Простите, я хотела спросить: искренна ли она.
      Э г м о н т. Точь-в-точь как всякий, кто преследует свои цели.
      К л э р х е н. Я бы в таком мире пропала. А у нее мужской ум, она совсем другая, чем мы, швейки да стряпухи. Она всех выше - смелая, решительная.
      Э г м о н т. Когда в стране порядок, а не кутерьма. Сейчас и она малость не в себе.
      К л э р х е н. Как это?
      Э г м о н т. У нее усики над губой, и приступы подагры случаются. Словом - амазонка!
      К л э р х е н. Величественная дама! Я бы побоялась явиться ей на глаза.
      Э г м о н т. А ты ведь не робкого десятка. И не страх бы удержал тебя, а разве что девичий стыд.
      Клэрхен, потупив взор, берет его руку и приникает к нему.
      Я понимаю тебя, милая моя девочка! Ты вправе смотреть людям в глаза! (Целует ее веки.)
      К л э р х е н. Позволь мне помолчать! Позволь обнять тебя! Позволь посмотреть тебе прямо в глаза! В них я все прочту - надежду и утешение, радость и горе. (Вперив в него взор, обнимает его.) Скажи мне! Скажи! Я никак в толк не возьму! Правда, что ты Эгмонт? Граф Эгмонт? Великий Эгмонт! Это о тебе шумит молва? О тебе пишут газеты?{30} Тебе так преданы наши провинции?
      Э г м о н т. Нет, Клэрхен, это не я.
      К л э р х е н. Что ты хочешь сказать?
      Э г м о н т. Видишь ли, Клэрхен! Погоди, я сяду. (Садится, она устраивается у его ног на скамеечке, кладет руки ему на колени, не сводя с него глаз.) Тот Эгмонт угрюмый, чопорный, холодный. Он обязан всегда держать себя в руках, надевать то одну, то другую личину; он запутался в тенетах, измученный, непонятый, хотя люди считают его веселым и жизнерадостным. Эгмонт любим народом, который сам не знает, чего хочет; его чтит и превозносит толпа, которую нельзя обуздать, он окружен друзьями, советам которых не вправе следовать. За ним неотступно наблюдают многие; они стремятся во всем подражать ему, иной раз бесцельно, чаще безуспешно, - о, я не хочу говорить, как тяжко ему приходится и что у него на сердце. Но есть и другой Эгмонт, Клэрхен, спокойный, прямодушный, счастливый, его любит и знает самое доброе в мире сердце; оно ему открыто, и он с великой любовью и доверием прижимает его к своему. (Обнимает ее.) Это твой Эгмонт!
      К л э р х е н. О, я хочу умереть в этот миг! Большего счастья мне уже не знать на земле.
      ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
      УЛИЦА.
      Иеттер. Плотник.
      И е т т е р. Эй! Постой! На одно слово, сосед!
      П л о т н и к. Иди своей дорогой и не ори.
      И е т т е р. Одно словечко! Что нового?
      П л о т н и к. Ничего, разве только, что нам запрещено говорить о новом.
      И е т т е р. Как?
      П л о т н и к. Подойдите поближе к дому и будьте осторожны. Герцог Альба не успел приехать{31}, как уже издал приказ: если двое или трое встретились на улице и затеяли разговор, объявлять их, без суда и следствия, государственными преступниками.
      И е т т е р. Беда! Беда!
      П л о т н и к. Под страхом пожизненной каторги запрещается обсуждать государственные дела.
      И е т т е р. А куда подевалась наша свобода?
      П л о т н и к. За поношение правительства - смертная казнь.
      И е т т е р. Злосчастные наши головы!
      П л о т н и к. Отцы, матери, дети, родня, друзья и слуги, все без исключения, обязаны доносить, за донос положена награда, - ныне учрежденному чрезвычайному суду о том, что творится в доме.
      И е т т е р. Пойдем-ка отсюда.
      П л о т н и к. Послушные-де не потерпят урона ни в чести своей, ни в животе, ни в имуществе.
      И е т т е р. Вот милостивцы нашлись! Недаром у меня сердце ныло, когда герцог держал свой въезд в город. И с той минуты все небо для меня словно траурным флером затянуто и нависло так низко, что я хожу согнувшись, боюсь башку расшибить.
      П л о т н и к. А каковы тебе его солдаты показались? Я таких вояк отродясь не видывал!
      И е т т е р. Тьфу! Сердце замирает, когда они маршируют по нашим улицам. Прямые, точно свечи, взгляд неподвижный, шагают как на шарнирах. Ежели один такой на часах стоит, а ты мимо идешь, он на тебя уставится, словно глазами просверлить хочет, а вид у этого малого до того мрачный и суровый, что тебе волей-неволей на каждом углу палач мерещится. Не по душе они мне. Вот наша милиция - веселые были ребята, что им заблагорассудится, то и делают, на посту стоят - шляпа набекрень, ноги растопырены, сами жили и другим жить давали, а эти - машины, в которых черта засадили.
      П л о т н и к. Когда такой крикнет "стой!" и прицелится, пожалуй, на ногах не устоишь.
      И е т т е р. Я бы на месте умер.
      П л о т н и к. Пойдем-ка домой.
      И е т т е р. Плохо наше дело. Прощай!
      Подходит Зоост.
      З о о с т. Друзья! Товарищи!
      П л о т н и к. Тихо! Нам пора по домам!
      З о о с т. Слыхали?
      И е т т е р. Много чего слыхали.
      З о о с т. Правительница уехала{32}.
      И е т т е р. Господи, смилуйся над нами!
      П л о т н и к. Она-то еще за нас стояла.
      З о о с т. Взяла да вдруг и уехала втихомолку. Не сумела с герцогом поладить. Дворянству, правда, велела передать, что воротится. Да никто не верит.
      П л о т н и к. Господи, прости дворянам, что они и от этого кнута нас не избавили. А могли бы. Пропали теперь наши вольности.
      И е т т е р. Ради бога, молчи ты о вольностях. Я носом чую, что наутро будут казни: солнце не выходит из-за туч, туман смердит.
      З о о с т. Оранского тоже как ветром сдуло!{33}
      П л о т н и к. Все, значит, нас оставили!
      З о о с т. Граф Эгмонт еще здесь.
      И е т т е р. Слава богу! Святители да сподобят его постоять за нас. Он один еще может что-то сделать.
      Появляется Фансен.
      Ф а н с е н. Наконец-то хоть двоих нашел, которые еще не забились в свои норы.
      И е т т е р. Сделай одолжение, проваливай!
      Ф а н с е н. Ты не больно-то вежлив.
      П л о т н и к. Нынче об вежливости думать некогда. Опять, что ли, спина зачесалась? Наверно, зажить успела?
      Ф а н с е н. Солдата об ранах не спрашивают. Коли бы я побоев боялся, из меня бы толку не вышло.
      И е т т е р. Смотри, как бы хуже не было.
      Ф а н с е н. Сдается мне, что у вас от надвигающейся грозы руки и ноги ослабли.
      П л о т н и к. А твои руки и ноги еще наболтаются в воздухе, если ты не угомонишься.
      Ф а н с е н. Бедные мышки, они мечутся в отчаянии, стоит только хозяину завести нового кота! Ну, кое-что переменится, а мы-то все равно будем жить, как жили, это уж будьте спокойны.
      П л о т н и к. Ну и наглый ты пустобрех!
      Ф а н с е н. Эх ты, заячья душа! Дай уж герцогу порезвиться. У старого кота вид такой, словно он вместо мышек чертей нажрался и никак их не переварит. Оставьте его в покое, пусть ест, пьет и спит, как все люди. Ничего нам не страшно, если правильно смотреть на нынешнее время. Сначала он спешит, туда-сюда бросается, а потом сообразит, что в кладовке, где сало висит, жить-то получше и ночью спать куда приятнее, чем в амбаре мышей подкарауливать. Бросьте вы, я этих наместников знаю!
      П л о т н и к. Везет же человеку! Случись мне хоть раз столько всего наболтать, я бы каждую минуту за свою жизнь трясся.
      Ф а н с е н. Успокойтесь, пожалуйста. О вас, ничтожных червях, сам господь на небе слыхом не слыхал, а уж правитель и подавно.
      И е т т е р. Вот греховодник!