К л а р а (прерывистым голосом, с трудом сдерживая слезы). А когда однажды вечером, закутанный в плащ, он нежданно-негаданно зашел к нам на огонек - вы хлопотали, чтобы получше его принять, а я, обомлев от изумления, как прикованная сидела на месте.
М а т ь. Могла ли я подумать, что эта злосчастная любовь так скоро завладеет моей разумницей Клэрхен? А теперь я должна терпеть, что моя дочь...
К л а р а (разражаясь слезами). Матушка! Вы этого хотели. Теперь вам угодно стращать меня.
М а т ь (плача). Ну, плачь, плачь. Пусть твое горе сделает меня еще несчастнее! Мало мне того, что моя дочь - погибшее создание!
К л а р а (встает, холодно). Погибшее создание? Возлюбленная Эгмонта погибшее создание? Любая принцесса позавидует бедной Клэрхен, занявшей место в его сердце! О матушка, раньше вы не так говорили. Милая моя матушка, не все ли равно, что думают люди, о чем шепчутся соседки... Эта комната, этот домик - рай с тех пор, как здесь живет любовь Эгмонта.
М а т ь. Да, Эгмонт редкий человек, радостный, приветливый, открытый.
К л а р а. В нем и капли фальши нет. Подумай, мать, ведь он - великий Эгмонт. А когда приходит ко мне, до чего же он добрый, ласковый! Он не помнит ни о своей доблести, ни о своем сане! А как он обо мне печется! Подле меня он только человек, только возлюбленный и друг.
М а т ь. Ты сегодня ждешь его?
К л а р а. Разве вы не заметили, что я то и дело подбегаю к окну? Не заметили, что прислушиваюсь к любому шороху у двери? Знаю, ведь до вечера он не придет, а все равно жду его каждое мгновение. С самого утра жду. О, будь я мальчиком, я всегда была бы при нем - и ко двору бы его сопровождала, и повсюду! А в битве несла бы за ним знамя.
М а т ь. Ты с малолетства была взбалмошной: то носишься как полоумная, то вдруг задумаешься. Хоть пошла бы приоделась.
К л а р а. Хорошо, матушка. Если скука меня одолеет. А знаешь, вчера кучка его солдат проходила мимо нас, они пели песни про него, хвалу ему пели. Я, правда, только его имя расслышала, не слова. Я думала, сердце у меня сейчас выскочит... Хотела их окликнуть, да постеснялась.
М а т ь. Остереглась бы немножко! Смотри, все напортишь своей горячностью; ты ведь выдаешь себя с головой. Намедни у двоюродного брата увидала гравюру и что на ней написано, да как закричишь: "Граф Эгмонт!" Я со стыда сгорела.
К л а р а. Попробуй тут не вскрикни! Вижу: битва при Гравелингене, а на картине, наверху, буква "А", смотрю, что внизу написано, а там стоит: "Граф Эгмонт в тот миг, когда под ним убило коня". У меня мороз по коже пробежал, а потом стал смех разбирать. Эгмонт-то на картинке ростом с гравелингенскую башню, что за ним высится, и с английские корабли, они сбоку. Вспомнила я, как девочкой представляла себе битву и графа Эгмонта, когда вы мне рассказывали о нем и еще об разных графах и принцах, - а нынче...
Входит Бракенбург.
Ну, что там такое?
Б р а к е н б у р г. Толком никто ничего не знает. Говорят, во Фландрии беспорядки. Правительница делает все возможное, чтобы они не перекинулись сюда. В замок стянуты войска, горожане охраняют ворота, народ на улицах так и гудит. Мне надобно скорее идти к старику отцу. (Делает шаг к двери.)
К л а р а. Надеюсь, завтра мы вас увидим. Сейчас я должна немножко приодеться. Придет двоюродный брат, а я уж совсем по-домашнему. Помогите мне, пожалуйста, матушка. А вы, Бракенбург, возьмите книгу и завтра принесите такую же интересную.
М а т ь. Всего вам хорошего.
Б р а к е н б у р г (протягивая руку). Дайте мне руку на прощанье.
К л а р а (не давая руки). Мы же завтра увидимся. (Уходит вместе с матерью.)
Б р а к е н б у р г (один). Я уж совсем было решился уйти навсегда, но она, глазом не моргнув, меня отпустила, и я схожу с ума. Несчастный! Или тебя не трогают судьбы отечества, не трогает возрастающая смута? Испанец или соотечественник - тебе все равно, кто властвует над твоим народом, кто прав и кто виноват! Не таков я был школьником! Задали нам как-то раз сочинение: "Речь Брута о свободе, как образец ораторского искусства"{15} - ты и тогда оказался первым, Фриц, а учитель заметил: "Если бы ты еще излагал упорядоченно, а не рубил сплеча..." В то время все во мне кипело, все гнало меня вперед!.. Теперь я готов ползать в ногах у этой девушки! Нет, не могу я ее оставить! А она не может меня полюбить!.. Ах... нет... она... но и бросить... совсем бросить не может... Так и получается - середка наполовинку! Больше я не выдержу! Ужели правда то, что мне намедни шепнул один мой друг? Будто по ночам она украдкой впускает мужчину в свой дом. Меня-то она, чуть стемнеет, стыдливо выставляет за дверь. Нет, неправда, это ложь, клевета, позорные наветы! Клэрхен так же невинна и чиста, как я несчастен. Она отвергла меня, изгнала из своего сердца! И мне - жить дальше? Нет, у меня недостанет сил... Мое отечество истерзано распрей, а я угасаю среди всей этой сумятицы! Нет больше сил. Звук трубы, гром выстрела пронзают меня до мозга костей. Но не зовет схватиться с врагом, рискнуть жизнью за спасение родины! Ужасное, постыдное состояние! Лучше мне разом покончить с собой. Вчера я бросился в воду, пошел ко дну, но страх, заложенный в человеке природой, возобладал надо мной; я вдруг почувствовал, что плыву, и остался жить - против воли... Если бы я мог забыть пору, когда она любила меня или когда мне казалось, что любит! Зачем счастье насквозь пронзало меня? Как случилось, что надежда, посулив мне рай, отняла у меня всякую радость жизни? А тот первый поцелуй! Единственный! Вот здесь (кладет руку на стол) мы сидели вдвоем - она всегда обходилась со мной дружелюбно, по-доброму, а тут словно растаяла - взглянула на меня... все мысли мои спутались... и я ощутил прикосновенье ее губ на своих губах... И... и... что же нынче? Умри, злосчастный! Чего ты медлишь? (Вынимает флакончик из кармана.) Недаром же я выкрал тебя из аптечки моего брата, целебный яд! Ты мгновенно избавишь меня от пустых мечтаний, от смертной тоски, от холодного пота.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ПЛОЩАДЬ В БРЮССЕЛЕ.
Иеттер и плотник встречаются.
П л о т н и к. Разве я все не сказал наперед? Еще на прошлой неделе, когда цех собрался, я говорил: смута теперь начнется несусветная.
И е т т е р. А правда, что во Фландрии они все церкви разграбили?
П л о т н и к. Дочиста. И церкви и часовни. Одни голые стены оставили. Босячня проклятая! Нашему правому делу как напортили! Надо было нам раньше, честь честью, настаивать перед правительницей на своих правах, и точка. Ежели мы сейчас об них заговорим, ежели сейчас соберемся, сразу пойдут разговоры, что мы-де к бунтовщикам примкнули.
И е т т е р. Да, теперь каждый думает: чего тебе первому нос совать? От носа и до шеи недалеко.
П л о т н и к. Страх берет, когда сброд бушевать начинает, им ведь терять нечего. Мы за свои права стоим, а для них наши права - пустая отговорка; они всю страну загубят.
Подходит Зоост.
З о о с т. Добрый день, судари мои. Что новенького? Правду ли говорят, будто иконоборцы на нашу столицу пошли?
П л о т н и к. Тут им поживиться не дадут.
З о о с т. Ко мне солдат зашел, табаку купить{16}, я его и повыспросил. Правительница уж какая бравая, умная женщина, а и та растерялась. Плохо, видно, дело, если она за своих стражников прячется. Замок ими битком набит. Поговаривают, будто она собралась бежать из города.
П л о т н и к. Ну уж это напрасно! Ее присутствие - наша защита, да и мы ее сумеем защитить получше, чем эти усачи. А коли она сохранит нам наши права и вольности, так мы ее на руках носить будем.
К ним подходит мыловар.
М ы л о в а р. Худо дело! Хуже не бывает! Все летит вверх тормашками! Да, теперь надо тихо сидеть, а то, глядишь, бунтовщиками объявят.
З о о с т. Скажите на милость, еще предсказатель сыскался.
М ы л о в а р. Я знаю, тут многие сторону кальвинистов держат, епископов честят и королю спуска не дают. Но верноподданный, настоящий католик, тот...
Мало-помалу вокруг них собирается разношерстная
публика и прислушивается.
Подходит Фансен.
Ф а н с е н. Доброго здоровья, господа! Что нового?
П л о т н и к. Не связывайтесь с ним, дрянь он, а не человек.
И е т т е р. Он, кажется, писец у доктора Витца?
П л о т н и к. Этот уж много господ переменил. Сначала был писцом, а как хозяева, один за другим, его повыгоняли за мошеннические проделки, стал то ли подпольным адвокатом, то ли нотариусом. Ко всему он еще и пьяница.
Подходит еще народ. Стоят, разбившись на кучки.
Ф а н с е н. Вот и вы сюда пришли, видать, пошушукаться. Да, разговор-то интересный.
З о о с т. И я так полагаю.
Ф а н с е н. Будь у кого-нибудь из вас сердце, а у другого еще и голова в придачу, мы бы вмиг разорвали испанские цепи.
З о о с т. Хозяин, так говорить не положено. Мы королю присягали.
Ф а н с е н. А король нам. Не забудьте.
И е т т е р. Его правда. Вы как думаете?
Г о л о с а и з т о л п ы. Давайте-ка еще послушаем. Этот человек понимающий! У него котелок здорово варит.
Ф а н с е н. Был у меня когда-то старик хозяин. Каких только он не имел пергаментов, грамот прадедовских времен, контрактов и судебных документов, я уж не говорю о самых редкостных книгах. В одной все наше государственное устройство было изложено: как сначала нами, нидерландцами, правили разные князьки и все-то по стародавним обычаям, как наши предки чтили своего князя, если он ими правил по-хорошему, и умели его окоротить, когда он лишнее себе позволит. Тут и сословное собрание сразу же за них вступалось, потому что в каждой провинции, самой мелкой, было свое сословное и земское собрание.
П л о т н и к. Придержи язык! Всем это давно известно. Любой добропорядочный бюргер знает про свое государство, что ему знать положено.
И е т т е р. Не мешайте ему говорить, всё что-нибудь да узнаем.
З о о с т. Правильно.
М н о г и е. Говорите, говорите, не каждый день это услышишь.
Ф а н с е н. Вот ведь вы, бюргеры, каковы! Живете - только небо коптите; ремесло к вам перешло от родителей, а значит, и власть пусть вами вертит, как хочет и как умеет. Ни традиция, ни история, ни права власть имущих - все это вас не касается; потому-то испанцы и поймали вас в сети.
З о о с т. Такие мысли и на ум не идут, если у тебя, кроме хлеба насущного, ничего нету.
И е т т е р. Проклятье! Почему же нам вовремя никто ничего такого не сказал?
Ф а н с е н. Я вам сейчас говорю. Испанскому королю счастье привалило, завладел он всеми нашими провинциями, да только нечего ему в них на свой лад хозяйничать, пусть правит, как прежде мелкие князья правили, каждый своей провинцией. Понятно вам?
И е т т е р. Объясни получше!
Ф а н с е н. И без того ясно как день. Разве не должны нас судить по законам нашей провинции? А нынче что получается?
О д и н и з б ю р г е р о в. Твоя правда!
Ф а н с е н. У брюссельца один закон, у жителя Антверпена или Гента другой. А нынче-то что? Откуда же это, спрашивается, пошло?
Д р у г о й б ю р г е р. Ей-богу, так.
Ф а н с е н. Если сейчас не спохватитесь, покажут вам, где раки зимуют. Тьфу! Что не сумел ни Карл Смелый{17}, ни Фридрих Воитель{18}, ни Карл Пятый, с тем Филипп управился, да еще бабьими руками.
З о о с т. Верно, верно! Прежние князья ведь тоже пытались...
Ф а н с е н. А как же! Да только отцы наши не зевали: досадит им князь, они уведут его сына и наследника и спрячут куда-нибудь{19}, а уж если отдадут, то с превеликой для себя выгодой. Вот это люди были! Знали, чего им надо. И знали, как дело делается! Настоящие люди! Потому-то наши права так отчетливо изложены, наши вольности так надежны.
М ы л о в а р. Что вы там толкуете про вольности?
Н а р о д. Про наши вольности, про наши права! Еще об них расскажите.
Ф а н с е н. Нам, брабантцам{20}, дано всего больше преимущественных прав, хотя у других провинций они тоже имеются. Я про это в книге читал...
З о о с т. Ну валяйте, рассказывайте!
И е т т е р. А мы послушаем.
О д и н и з б ю р г е р о в. Очень вас прошу!
Ф а н с е н. Во-первых, там сказано, что герцог Брабантский должен быть нам добрым и верным государем.
З о о с т. Добрым? Так и сказано?
И е т т е р. Верным? Ужели правда?
Ф а н с е н. Слушайте, что я говорю. Он нам присягал, как и мы ему. Во-вторых, ему не дозволено над нами самодержавствовать ни делом, ни помыслом, ни случаем - никогда.
И е т т е р. Здорово! Здорово! Ни делом, ни помыслом.
З о о с т. И ни случаем.
Д р у г о й. Никогда! Вот самое главное. Не дозволено никому и никогда.
Ф а н с е н. Так черным по белому стоит.
И е т т е р. Принесите нам эту книгу!
О д и н и з б ю р г е р о в. Она нам позарез нужна.
Д р у г и е. Книгу! Книгу!
О д и н и з б ю р г е р о в. Мы с ней к правительнице пойдем.
Е щ е о д и н. А вы, господин доктор, станете там речь держать!
М ы л о в а р. Ну и дурачье!
Н е с к о л ь к о г о л о с о в и з т о л п ы. Еще что-нибудь из книги!
М ы л о в а р. Да я ему башку сворочу, если он еще хоть слово вымолвит!
Н а р о д. Только попробуй! Расскажите подробнее о наших правах! Какие у нас еще права имеются?
Ф а н с е н. Разные, среди них самые дельные и полезные. А еще в книге стоит: правитель не должен ни улучшать положение духовенства, ни увеличивать его численность без согласия дворянства и сословий. Зарубите это себе на носу! И государственный строй изменять ему тоже не дозволено.
З о о с т. Это верно?
Ф а н с е н. Я вам указ покажу, он уже лет двести, а то и триста как вышел.
Б ю р г е р. А мы терпим новых епископов? Дворянство обязано за нас вступиться, не то мы им покажем!
Д р у г и е б ю р г е р ы. И не позволим инквизиции гнуть нас в бараний рог!
Ф а н с е н. Сами виноваты!
Н а р о д. У нас есть еще Эгмонт! Есть Оранский! Они нас в обиду не дадут.
Ф а н с е н. Ваши братья во Фландрии встали за доброе дело.
М ы л о в а р. Ах ты, собака! (Бьет его.)
Д р у г и е б ю р г е р ы (возмущенно кричат). Ты, верно, испанец?
О д и н и з б ю р г е р о в. Как ты смеешь, честного человека...
Д р у г о й. Ученого мужа...
Набрасываются на мыловара.
П л о т н и к. Да опомнитесь вы, ради бога!
В драку вмешиваются люди из толпы.
Что ж это такое, друзья!
Мальчишки свистят, бросаются камнями, науськивают
собак, зеваки стоят не двигаясь, народ стремительно
прибывает, одни спокойно прохаживаются взад и вперед,
другие озоруют, орут, кричат "Свобода и наши права!
Права и свобода!"
Появляется Эгмонт со свитой.
Э г м о н т. Спокойней! Спокойней! Что здесь происходит? Да угомонитесь же наконец! Разнять их!
П л о т н и к. Ваша светлость, вы сюда явились, словно ангел небесный! Тише! Вы что, ослепли? Сам граф Эгмонт! Хвала графу Эгмонту!
Э г м о н т. И здесь распря! Что вы затеяли? Брат на брата! Рядом августейшая наша правительница, а на вас удержу нету! Разойдитесь! Возвращайтесь к своим делам! Безделье в будни до добра не доведет! Что здесь случилось?
Волнение мало-помалу стихает, все уже толпятся вокруг
Эгмонта.
П л о т н и к. Они из-за своих прав передрались.
Э г м о н т. Которые сами же и порушат своим озорством. А кто вы есть? Как будто все люди честные.
П л о т н и к. Стараемся по мере сил.
Э г м о н т. К какому цеху вы принадлежите?
П л о т н и к. Плотник и цеховой старшина.
Э г м о н т. А вы?
З о о с т. Мелочный торговец.
Э г м о н т. Вы?
И е т т е р. Портной.
Э г м о н т. Припоминаю, вы шили ливреи для моих слуг. Вас звать Иеттер.
И е т т е р. Благодарствуйте, что запомнили мое имя.
Э г м о н т. Я не скоро забываю тех, кого видел и с кем говорил хоть однажды. Вам же всем мой совет - старайтесь сохранять спокойствие, вы и так на плохом счету. Не гневите больше короля, власть как-никак в его руках. Любой добропорядочный бюргер, который честно и усердно зарабатывает свой хлеб, повсюду имеет столько свободы, сколько ему надобно.
П л о т н и к. Так-то оно так, беда только, что, с позволения сказать, разные там лодыри, пьянчуги и лентяи от нечего делать склоки затевают, с голодухи насчет своих прав шуруют, врут с три короба доверчивым и любопытным дурачкам да за кружку пива мутят народ, на его же беду. Это их сердцам всего любезнее. Да и то сказать, мы так бережем наши дома да сундуки, что им, конечно, охота подпустить нам красного петуха.
Э г м о н т. Вы вправе рассчитывать на поддержку, меры уже приняты, с этим злом надо покончить раз и навсегда. Твердо стойте против иноземной веры и не думайте, будто мятежом можно укрепить свои права. Не выходите из домов и не позволяйте этим горлопанам толпиться на улицах. Разумному человеку многое под силу.
Толпа между тем редеет.
П л о т н и к. Благодарствую, ваша милость, благодарствую на добром слове! Все сделаем, что сумеем.
Эгмонт уходит.
Благородный господин! Истинный нидерландец! Ничуточки нет в нем испанского.
И е т т е р. Был бы он у нас правителем, все бы за ним пошли.
З о о с т. Как бы не так! На это место король только своих сажает.
И е т т е р. Заметил ты его наряд? По последней моде - испанский покрой.
П л о т н и к. Он и собой красавец!
И е т т е р. А шея-то лакомый кусочек для палача.
З о о с т. Да ты рехнулся! Надо же эдакую чушь пороть!
И е т т е р. Глупо, конечно, что такие мысли в голову лезут. У меня всегда так. Увижу красивую, стройную шею и невольно думаю: с такой хорошо голову рубить. Все эти казни треклятые! День и ночь стоят перед глазами. Плавают, к примеру, парни в реке, смотрю я на их голые спины, и тут же мне вспоминаются десятки таких спин, при мне в клочья изодранных розгами. А встречу какого-нибудь пузана, и мне уж мерещится, как его на кол сажают. Во сне я весь дергаюсь; ни часу покоя не знаешь. Веселье да шутки уж и на ум не идут; одни страшные картины перед глазами.
ДВОРЕЦ ЭГМОНТА
Секретарь за столом, заваленным бумагами. Встает в
тревоге.
С е к р е т а р ь. Его все нет и нет, я уже битых два часа дожидаюсь с пером в руке и бумагами наготове. А я-то надеялся хоть сегодня уйти не замешкавшись. Очень уж мне сейчас время дорого! Такое нетерпенье разбирает, что не дай бог! "Приходи точно в назначенный час!" - крикнул он, уходя, а сам куда-то запропастился. Дел-то у меня столько, что я и до полуночи не управлюсь. Он, конечно, на многое смотрит сквозь пальцы. Ей-богу, лучше бы был построже, да отпускал в положенное время. Тогда бы уж я как-нибудь приспособился. Два часа, как он ушел от правительницы, но поди знай, кто ему на пути повстречался.
Входит Эгмонт.
Э г м о н т. Ну, что там у тебя?
С е к р е т а р ь. Все готово, и три гонца дожидаются вас.
Э г м о н т. Ты, видно, считаешь, что я слишком долго отсутствовал: физиономия у тебя недовольная.
С е к р е т а р ь. Я давно жду ваших приказов. Вот бумаги!
Э г м о н т. Донна Эльвира рассердится на меня, узнав, что это я тебя задержал.
С е к р е т а р ь. Шутить изволите.
Э г м о н т. И не думал! Не конфузься. У тебя хороший вкус, к тому же я доволен, что ты обзавелся подругой в замке. Что там в письмах?
С е к р е т а р ь. Всякое, но радостных вестей маловато.
Э г м о н т. Хорошо уж и то, что радость мы находим дома и нет у нас надобности дожидаться ее со стороны. Много пришло писем?
С е к р е т а р ь. Предостаточно. И три гонца ждут вас.
Э г м о н т. Начни с самого важного.
С е к р е т а р ь. Все важное.
Э г м о н т. Тогда по порядку, но живо!
С е к р е т а р ь. Капитан Бреда прислал реляцию о дальнейших событиях в Генте и его окрестностях. Мятеж, в общем-то, утих.
Э г м о н т. Он, надо думать, пишет об отдельных бесчинствах и вспышках ярости?
С е к р е т а р ь. Да, они еще имеют место.
Э г м о н т. Избавь меня от подробностей.
С е к р е т а р ь. Взяты под стражу еще шестеро - в Фервите они повалили статую Пресвятой девы. Капитан запрашивает, должен ли он их повесить, как вешал других богохульников?
Э г м о н т. Устал я от этих казней. Высечь и отпустить восвояси.
С е к р е т а р ь. Среди них две женщины; их тоже прикажете высечь?
Э г м о н т. Пусть сделает им внушение и скажет, чтобы убирались поскорей.
С е к р е т а р ь. Бринк из роты Бреды собрался жениться. Капитан надеется, что вы ему запретите. Он пишет, у них-де и без того столько женщин{21}, что в случае приказа о выступлении его отряд будет больше смахивать на цыганский табор.
Э г м о н т. Ну, Бринк еще куда ни шло! Он парень молодой, ладный и так уж меня просил перед моим отъездом. Но больше я никому разрешения не дам, хоть мне и жаль лишать этих бедолаг главной радости - им немало терпеть приходится.
С е к р е т а р ь. Двое из ваших людей, Зетер и Харт, дурно обошлись с девушкой, дочерью трактирщика. Они подстерегли ее, когда она была одна, и конечно, не могла с ними справиться.
Э г м о н т. Если она честная девушка, а они совершили насилие, их надо сечь три дня кряду, а если есть у них какое-то имущество, следует часть его отдать девушке на приданое.
С е к р е т а р ь. Один из чужеземных проповедников тайком пробирался через Комин и был задержан. Он клянется, что шел во Францию. Согласно приказу его следует обезглавить.
Э г м о н т. Пусть они, не поднимая шума, доведут его до границы и заверят, что в следующий раз ему это уже с рук не сойдет.
С е к р е т а р ь. Вот письмо от вашего мытаря. Он пишет, что подати поступают неисправно, на этой неделе он вряд ли сумеет выслать затребованные деньги, мятеж внес путаницу во все дела.
Э г м о н т. Деньги должны быть здесь! Как он их добудет - его забота.
С е к р е т а р ь. Он обещает сделать все возможное и хочет добиться, чтобы Раймонда, который так давно вам должен, взяли под стражу и судом взыскали с него долг.
Э г м о н т. Но он ведь обещал расплатиться.
С е к р е т а р ь. В последний раз он ходатайствовал об отсрочке на две недели.
Э г м о н т. Надо дать ему еще две недели, а тогда уж обратиться в суд.
С е к р е т а р ь. Вы ему мирволите: дело здесь не в отсутствии денег, а в отсутствии охоты. Он образумится, только когда увидит, что с вами шутки плохи. Далее, сборщик податей предлагает не выплатить за полмесяца пособия, милостиво назначенного вами старым солдатам и вдовам; за это время мы что-нибудь сообразим, а они перебьются.
Э г м о н т. Что значит "перебьются"? Им деньги нужнее, чем мне. Пиши, чтобы он об этом и думать забыл.
С е к р е т а р ь. А откуда прикажете ему взять деньги?
Э г м о н т. Пусть поломает голову. Я уже в прошлом письме предупреждал его.
С е к р е т а р ь. Вот он и вносит свои предложения.
Э г м о н т. Этим предложениям - грош цена. Надо ему еще подумать и предложить мне что-нибудь более приемлемое. А главное - раздобыть деньги.
С е к р е т а р ь. Письмо графа Оливы я опять положил на виду. Простите, что напоминаю вам о нем. Но достойный старец прежде других заслуживает подробного ответа. Вы хотели собственноручно написать ему. Он ведь и вправду любит вас как отец.
Э г м о н т. Все времени не выберу. Многое есть, что я ненавижу, но всего ненавистнее мне - писать письма. Ты ведь отлично подделываешь мой почерк, напиши ему вместо меня. Я жду Оранского. И уж конечно, писать не соберусь, а мне хотелось бы его успокоить касательно всех его сомнений.
С е к р е т а р ь. Скажите мне в общих чертах, что вы хотели бы ему написать, я сочиню ответ и принесу его вам на подпись. И напишу так, что даже суд удостоверит - это ваша рука.
Э г м о н т. Дай мне письмо! (Пробежав его глазами.) Добрый, славный старик! Но разве ты и в юности отличался такой осмотрительностью? Разве ты никогда не брал штурмом стены? А в битве держался позади, потому что тебе это подсказывало благоразумие? Преданный, заботливый друг! Он желает мне долгой жизни и счастья и не понимает, что тот уже мертв, кто живет лишь затем, чтобы оберегать себя. Напиши ему: пусть не тревожится, я поступаю как должно, но буду начеку. Пусть он употребит мне на пользу уважение, которое снискал себе при дворе, и примет мои заверения в величайшей благодарности.
С е к р е т а р ь. И это все? Он ждет большего.
Э г м о н т. Что еще мне сказать? Хочешь, чтобы было побольше слов позаботься об этом сам. Все ведь вращается вокруг одной оси: я должен жить не так, как только и могу жить. Я жизнерадостен, ко всему отношусь легко, живу, что называется, во весь опор - это мое счастье, и я не променяю его на безопасность склепа. Вся кровь во мне восстает против испанского образа жизни, не могу я и не хочу равнять свой шаг по новой торжественной мерке испанского двора. Разве я живу затем, чтобы опасливо думать о своей жизни? Неужели мне сегодня отказываться от наслаждения минутой из желания быть уверенным, что наступит завтра, омраченное той же тревогой, теми же страшными мыслями?
С е к р е т а р ь. Прошу вас, господин мой, не будьте так резки, так суровы с этим прекрасным человеком. Вы же всегда привечаете людей. Скажите мне доброе слово для успокоения вашего благородного друга. Подумайте, как деликатно он печется о вас, как старается ничем вас не задеть.
Э г м о н т. И все же он вечно касается одной только струны. Ему с давних пор ведомо, как ненавистны мне эти увещания, они смущают мою душу, а толку от них чуть. Скажи, если бы я был лунатик и разгуливал по верхушке отвесной крыши, возможно ли, чтобы друг, желая меня предостеречь, окликнул меня и тем самым убил? Пусть лучше каждый идет своим путем и остерегается как умеет.
С е к р е т а р ь. Конечно, страшиться вам не пристало, но тот, кто вас знает и любит.
Э г м о н т (берет письмо). Опять он припоминает старые сказки, как однажды в веселой компании и под хмельком мы немало накуролесили и наговорили, а потом слухи о нашем поведении и его последствиях распространились по всему королевству. А всего-то и было, что мы велели вышить шутовские колпаки и погремушки на ливреях наших слуг, но вскоре заменили эти дурацкие украшения колчанами со стрелами{22}, что показалось еще более опасным символом тем, кому угодно толковать обо всем, что не поддается истолкованию. То или иное дурачество приходило нам на ум в веселую минуту, и мы тотчас же его осуществляли; наша вина, что целая компания дворян, каждый с нищенской сумой и с придуманным для себя прозванием{23}, насмешливо и смиренно напоминали королю о его долге, - да, это наша вина, но что с того? Разве карнавальная потеха равнозначна государственной измене? Можно ли обессудить нас за пестрое тряпье, в которое юношеский задор и хмельная фантазия обрядили постылую наготу нашей жизни? Мне думается, не стоит жизнь принимать так уж всерьез. Если утро не будит нас для новых радостей, а вечер не сулит нам новых наслаждений, стоит ли труда одеваться и раздеваться? Разве солнце сегодня светит нам для того, чтобы мы размышляли о вчерашнем дне или угадывали и связывали воедино то, что нельзя ни связать, ни угадать, - судьбы грядущего дня? Нет, не будем предаваться подобным размышлениям, оставим их школярам и царедворцам: им подобает думать и додумываться, притворяться и ползать на брюхе, сколько хватит сил, извлекая из своего притворства хоть малую выгоду. Если что-нибудь из этого сгодится для твоего письма, но так, чтобы оно не разрослось в целую книгу, я буду рад. Славный старец всему придает слишком большое значение. Так друг, долго державший нашу руку, сильнее сжимает ее, прежде чем выпустить из своей.
С е к р е т а р ь. Простите меня, но у пешехода кружится голова, когда мимо, громыхая по мостовой, стремительно проносится экипаж.
Э г м о н т. Дитя, дитя! Довольно! Словно бичуемые незримыми духами времени, мчат солнечные кони легкую колесницу судьбы, и нам остается лишь твердо и мужественно управлять ими, сворачивая то вправо, то влево, чтобы не дать колесам там натолкнуться на камень, здесь сорваться в пропасть. Куда мы несемся, кто знает? Ведь даже мало кто помнит, откуда он пришел.
С е к р е т а р ь. О господин граф! Господин граф!
Э г м о н т. Я вознесен высоко, но могу и должен вознестись еще выше, я преисполнен надежды, отваги, силы. Вершины своего пути я пока не достиг, а достигнув, буду стоять на ней твердо и без боязни. Но коли суждено мне пасть, то разве что удар грома, буря или собственный неосторожный шаг низринут меня в бездну - и там я буду лежать среди тысяч других. Я всегда был готов пролить свою кровь вместе со славными моими соратниками и ради малого военного успеха. Так неужели мне скупиться, когда речь идет о бесценнейшем достоянии всей жизни - о свободе?
С е к р е т а р ь. Господин граф! Вы не отдаете себе отчета, какие слова вы произносите! Да хранит вас бог!
Э г м о н т. Собери свои бумаги. Принц Оранский уже здесь. Приготовь самые важные письма, чтобы гонцы успели выехать до того, как закроют ворота. С остальным - время терпит. Письмо графу отложи до завтра. Поспеши к Эльвире и передай ей мой поклон. Постарайся разузнать, как чувствует себя правительница; говорят, ей нездоровится, но она это скрывает.
Секретарь уходит.
Входит принц Оранский.
Добро пожаловать, принц. Вы чем-то встревожены?
О р а н с к и й. Что вы скажете по поводу нашей беседы с правительницей?
Э г м о н т. В том, как она приняла нас, я ничего странного не усмотрел. Мне уже не раз доводилось видеть ее такой. По-моему, она не совсем здорова.
О р а н с к и й. Разве вы не обратили внимания, что она была более замкнута, чем обычно? Поначалу она, видно, хотела сдержанно одобрить наше поведенье во время последнего буйства черни, но затем спохватилась, что ее слова могут быть превратно истолкованы, и перевела разговор на привычную ей тему мы, нидерландцы, никогда-де не понимали ее мягкости и дружелюбия, не умели ценить ее, отчего все ее старанья ни к чему не приводили; в конце концов она устанет, и король должен будет решиться на другие меры. Разве вы этого не слышали?