Глава 6

– Идите!

Слова Джеймса отражались от старых каменных стен, отскакивали от них и охватывали Верити своей жестокой насмешкой. Верити быстро двинулась к выходу, но споткнулась обо что-то у себя под ногами. Травники. Она подняла их трясущимися руками и ринулась к двери. В тот момент, когда она проходила через холл, позади нее со страшным грохотом захлопнулась дверь. Наверное, весь дом слышал этот грохот. Верити почти бежала в свою спальню, потом кинулась в постель и заплакала. Однако слез было мало, и они скоро кончились. Верити перевернулась на спину и попыталась понять, что же произошло.

Она поднесла пальцы к своим губам. Они были влажными, может быть, слегка припухшими, и она до сих пор чувствовала на них следы поцелуев Джеймса. Верити никогда так не целовали. Боже правый, она даже не знала никого, кого бы так целовали. Она готова была пролежать весь остаток ночи, вспоминая все мельчайшие подробности этого поцелуя, но от таких мыслей глубоко в животе возникало странное, никогда раньше не испытанное ощущение. Легко было бы просто предаться чисто физическим воспоминаниям о руках, пальцах, губах и языке Джеймса, но надо было еще о многом подумать. Кроме того, было бы глупо и бессмысленно задерживаться на желаниях, которым никогда не суждено осуществиться. Не с этим мужчиной. Ни с одним мужчиной.

Верити встала с кровати и сняла халат, потом стащила с постели покрывало и заползла под одеяла. Она повернулась на бок, поджала колени и свернулась, как еж. Дождь продолжат хлестать, а окна дребезжали под бесконечными порывами ветра. Шум, наверное, не дал бы ей уснуть, даже если бы ее сознание и тело не были в таком сумасшедшем смятении.

То, что произошло в библиотеке, было гораздо сложнее, чем просто поцелуй и смущающий, а возможно, греховный ответ ее тела на этот поцелуй. Загадочное поведение Джеймса Харкнесса – спасителя? убийцы? – делало самого его еще более непонятным, чем раньше.

Он сначала обращался с ней грубо, но не стал ее насиловать, как она боялась. Если он хочет, чтобы она думала о нем как можно хуже, почему же он в доказательство своей злобности не действовал как можно хуже? Должны быть другие объяснения тому, почему он не взял ее, – причины, которые крылись не в нем, а в ней, – но у Верити не было желания на них сейчас задерживаться.

Джеймс явно хотел показать степень своей жестокости, но он не сумел быть убедительным. У нее, наверное, все руки в синяках от его грубой хватки, да и за волосы он ее тянул очень больно. Но когда его поцелуй изменился, превратился в нечто настолько чувственное и чудесное, что она сошла бы с ума, если бы не сумела выбросить это из головы, Верити почувствовала изменение и в его желании. Может быть, она это просто выдумала, потому что опыта в таких делах у нее не было. Но когда поцелуй стал нежным, она могла поклясться, что ощутила страстное желание Джеймса, острую тоску, которая не имела никакого отношения к потребности подчинять, подавлять, покорять. Она ответила именно на это желание. Она вдруг почувствовала – возможно ли это? – что нужна ему.

Может быть, она вкладывала слишком много смысла в его действия, стараясь под маской лорда Бессердечного обнаружить порядочного, непонятого человека. Возможно также, что ее неопытность позволяла ему заставить ее видеть нежность там, где были сплошные фальшь и жульничество. Был ли он на самом деле страшный убийца, который считал, что Верити очень легко соблазнить?

По спине ее прошла дрожь. Верити еще сильнее свернулась в клубок и отчаянно вцепилась в подушку.

Она ни на йоту не приблизилась к истине.

«Спроси любого», – сказал он. Именно это она и пыталась сделать. Она заставляла, принуждала и поощряла людей к откровенности, но только Агнес Бодинар хоть что-то ей сообщила. Однако из-за ее родственной связи с покойной леди Харкнесс в истинности слов Агнес приходилось сомневаться. Верити нужно было подтверждение или объяснение. Ей необходимо было знать, в самом ли деле ее целовал человек, убивший свою семью.

«Спроси любого».

Хорошо, она так и сделает. Завтра она пойдет в Сент-Перран и расскажет бабушке Пескоу, что ей сказала Агнес, и прямо спросит, правда ли это. Верити придала подушке более удобную форму и закрыла глаза. Она еще раз дотронулась пальцами до своих губ. Завтра она узнает правду о человеке, чье прикосновение до сих пор ощущает.

Джеймс прислонился к подоконнику в своей спальне и смотрел на имение. Из этого удобного места ему были видны правильной формы сады и леса расположенных ниже участков, яблочные посадки и хлебные поля, южные пастбища, на которых паслись овцы, и мельница внизу, около Пендурган-Кей. Сильный порывистый ветер заставлял даже стволы больших каштанов, растущих вдоль подъездной дорожки, раскачиваться, как цветки желтофиоли. Дальше на запад трубы Уил-Деворана выбрасывали белые клубы дыма в утреннее небо, окрашенное в золотистый цвет, как старый шиллинг.

Его отец всегда любил эту комнату, единственную спальню в единственной башне Пендургана. Когда Джеймс был ребенком, еще до того как они с отцом отдалились друг от друга из-за нескончаемых мелких разногласий, они часто сидели вместе на этом самом подоконнике. Отец говорил Джеймсу, что из этой комнаты ему видны почти все его владения и что он испытывает гордость, глядя на наследство, оставленное несколькими поколениями. С раннего детства он привил Джеймсу любовь к своей земле и чувство ответственности за ее процветание.

Но сейчас Джеймса не интересовали ни размеры его владений, ни воспоминания или сожаления, связанные с отцом. В это утро у него были совсем другие горести.

Он смотрел, как Верити идет через сад, наклоняясь вперед навстречу ветру и осторожно ступая по грязной тропинке. Она на мгновение исчезла из виду, проходя под аркой, ведущей к нижним участкам, но снова появилась около голубятни.

Угрызения совести и раскаяние одолевали Джеймса, пока он смотрел, как она идет в Сент-Перран. Этой ночью он вел себя гнусно. Он ужасно злился на себя за то, что сделал, и на нее за то, что она спровоцировала его. Из-за этого он напился до бесчувствия и уснул в библиотеке. Лобб обнаружил его там поздно ночью и отнес в постель. В конце концов кошмары опять одолели его, несмотря на выпивку. Только теперь они немного изменились. На этот раз лицо сержанта превратилось в лицо Верити, а не Ровены. Еще одна вина прибавилась к тем, которые не давали ему уснуть.

Теперь в голове у Джеймса пульсировала боль от выпитого накануне бренди, а в желудке все переворачивалось оттого, как он обошелся с Верити. Он чувствовал себя грешником, терпящим в аду справедливое наказание за свои грехи.

Джеймс мелкими глотками пил приготовленный Лоббом кофе, наблюдая, как Верити скрылась на тропинке, ведущей в деревню.

Ведь он достиг своей цели, не так ли? Он показал себя жестоким до глубины души, доказал, что ни одна женщина не была в безопасности под крышей его дома. Бесполезно прикидываться, что этого столкновения можно было избежать. Оно было неотвратимо с самого начала. Верити Озборн задела его за живое в первое же утро после своего приезда.

Он пытался убедить себя, что его привлекали в ней сила, смелость, чувство собственного достоинства. Полный вздор! Просто она очень хорошенькая, а у Джеймса слишком долго не было женщины. Почти любая подействовала бы на него точно так же.

А так ли это? Когда он ее целовал, кровь его взволновалась не оттого, что Верити была в ночной рубашке и с распущенными волосами. Он разъярился из-за ее вопросов о его жене и сыне, ему захотелось утвердить свою власть над ней, вызвать у нее страх и ненависть.

В какой-то момент все переменилось. Она перестала сопротивляться и, казалось, растаяла под его руками. Господи, да ей это доставляло удовольствие! Она была такая мягкая, теплая и чуткая. С того момента, как он почувствовал, что доставляет ей удовольствие, он пропал. Ему хотелось поглотить ее: медленно, с наслаждением. Он уже чуть было не приник губами к ее длинной белой шее, когда вдруг опомнился.

Если бы он не прогнал ее, то неминуемо овладел бы ею. Прямо там, положив ее на стол. Мысль о мягком белом теле Верити под ночной рубашкой возбуждала Джеймса даже сейчас. Однако стыд и чувство вины прервали эти мысли. Он не имел права обращаться с ней как с обычной шлюхой, которую он купил на вечер.

И все же она сопротивлялась, только когда он был с ней груб. Как только он стал нежнее, она ему ответила. Позволила бы она заняться с ней любовью?

От мысли о том, чтобы сделать Верити своей любовницей, сердце Джеймса бешено заколотилось. Его порочность была всем известна. Зачем же продолжать отрицать свою заслуженную репутацию? Почему бы не начать соответствовать сплетням? Что ему терять?

Вот уже более шести лет его репутация была настолько дурной, что хуже некуда. Репутация Верити была испорчена не меньше, причем в этом не было ее вины. Ни ему, ни ей нечего было надеяться на оправдание в глазах людей, населяющих эту часть, Корнуолла.

Однако, что бы о нем ни думали люди, он никогда не возьмет Верити силой. Если бы он вел себя как джентльмен, позволила бы она ему это? Позволила бы она ему сделать ее тем, чем ее уже все вокруг считают? Был только один способ узнать это.

Бабушка Пескоу прищурилась, глядя на Верити. Ее узловатые пальцы постукивали по резному подлокотнику стула с высокой спинкой.

– Значит, ты хочешь знать правду?

Верити кивнула. Медленно тлеющий в очаге торф наполнял комнату дымом, от которого слезились глаза. Верити обвела взглядом всех находящихся в комнате: крепкую серьезную Кейт Пескоу, гордую Еву Данстан и добрую Борру Нанпин. Верити рассчитывала поговорить с бабушкой наедине, но старая женщина, похоже, никогда не бывала одна. Женщины собирались вокруг очага, дети резвились на грязном полу, а мужчины ненадолго останавливались поздороваться с ней по дороге с рудника или пастбища.

Ее положение в деревне было вполне объяснимо. Верити чувствовала силу характера старой женщины точно также, как жители деревни, которые знали ее всю жизнь. Бабушке Пескоу можно было доверять. Верити не могла бы объяснить, откуда она это знала. Может быть, потому, что старушка напоминала ей ее любимую Эдит. Так или иначе, Верити она нравилась, Верити ее уважала. Если ей нужна чистая, неприкрашенная правда, то она сможет узнать ее только от бабушки.

Верити сощурилась от торфяного дыма и снова кивнула.

– Да, – сказала она. – Я должна знать, что произошло. Мне надо знать, что за человек лорд Харкнесс, поскольку я живу под его крышей.

Бабушка откинулась назад и изучающе посмотрела на Верити.

– Это темная история, – сказала она.

Остальные пробормотали что-то в знак согласия.

– Если то, что мне сказала миссис Бодинар, правда, то эта история и не может быть иной. – Верити приготовилась выслушать холодную, неприятную правду и глубоко вздохнула.

Торфяной дым обжег горло, и она закашлялась, подумав, что надо спросить миссис Трегелли о том, как дома обеспечиваются дровами.

– Скажите мне, пожалуйста, – заговорила она наконец, – правда ли, что он убил свою семью?

Пальцы бабушки остановились и теперь свободно свисали с подлокотников кресла.

– Вероятнее всего, правда.

Сердце Верити упало, как раненая птица. Никакая подготовка не могла смягчить для нее эту голую правду.

– Вероятнее всего? – переспросила она. – Но точно вы не знаете?

– Точно никто не знает. Ничего нельзя доказать. – Старушка покачала головой и поджала губы. – Хотя все это с самого начала дурно выглядело. Похоже, что он в самом деле это сделал.

– Но почему? – спросила Верити, безуспешно пытаясь сдержать жалобные ноты в голосе. – Миссис Бодинар сказала, что он очень любил леди Харкнесс. Зачем же было ее убивать? И своего ребенка?

– Точно не знаю, – ответила бабушка, – но когда он вернулся из Испании, он был уже другой. С ним что-то случилось.

– Да, правда, – вмешалась Кейт Пескоу. Разговаривая, она подбрасывала на колене розовощекого малыша. – После возвращения он стал так смотреть, как будто готов откусить тебе голову.

– Пришел домой каким-то жестоким, да, – Ева Данстан.

– Как они погибли? – спросила Верити.

– Сгорели, – ответила бабушка. Верити содрогнулась:

– Боже правый! И вы считаете, что это он поджег?

– Возможно, – сказала бабушка. – Похоже, что он это сделал.

– Расскажите мне, как все произошло.

Прежде чем заговорить, бабушка Пескоу некоторое время молча оглядывала комнату.

– Ну, насколько я помню, – начала она, – юный Тристан – это его сын – и мальчик Диггори Клегга Билли играли в одной из старых конюшен недалеко от большого дома. Это был пустой сарай, старый и разваливающийся. Мальчики часто там играли. Не только Билли Клегг, но и другие деревенские ребята тоже. Чарли, сын Кейт. Евин Робби. Лукас Кемпторн. В Пендургане не было детей одного круга с маленьким Тристаном, поэтому ему позволяли играть с мальчиками Сент-Перрана столько, сколько он хотел. В тот день загорелся сарай. Никто не знает как, но там была солома и все такое, и он вспыхнул, как лучина. Ровена, леди Харкнесс, увидела огонь, выбежала и стала звать на помощь. Джеймс стоял и смотрел на огонь не двигаясь. Леди Харкнесс трясла его и кричала, умоляла о помощи, но он не сдвинулся с места. Тогда она побежала в сарай сама и попыталась спасти мальчиков. Но огонь уже был слишком сильный. Крыша обрушилась, и они остались там. Все трое сгорели: юный Тристан, мальчик Клегга и леди Харкнесс.

– А лорд Хартлесс, подлый трус, не сдвинулся ни на дюйм, чтобы помочь, – сказала Ева Данстан. – Он стоял и пальцем не шевельнул, пока его красавица жена и двое мальчиков умирали.

– Боже мой! – воскликнула Верити. – О Боже милостивый!

В доме повисла тишина, нарушаемая только легкими звуками рассыпающегося торфа. Верити физически ощущала, как мука у нее в душе растет наподобие опухоли. Это было совсем не то, чего она ожидала. Это было намного хуже. Хотя он не держал пистолет у их головы, не приставлял к их горлу нож, его бездействие точно так же убило их. Как он мог сделать такое? Это было непонятно.

– Но откуда вы все это знаете? – спросила Верити, хватаясь за каждую ниточку, чтобы как-то связать все воедино. – Если все погибли, откуда вы знаете, что лорд Харкнесс сделал, а чего не сделал?

– Все это видел старый Ник Треско, – ответила Кейт Пескоу, поднимая на плечо свое неугомонное дитя. – Он был управляющим в Пендургане. Работал там все время, сколько я себя помню. Он был в поле, когда увидел огонь, и сразу побежал обратно. Он видел лорда Хартлесса, когда тот стоял как статуя и смотрел на огонь. Ник видел, как ее милость пыталась добиться от него помощи. К тому времени когда старый Ник прибежал на помощь, было уже слишком поздно. Он утверждал, что его проклятая милость не сказал ни слова. Только таращился и таращился на огонь какими-то дикими глазами.

– Старый Ник после этого ушел из Пендургана, – сказала бабушка, неодобрительно глянув на Кейт из-за ее грубых слов. – Он не мог больше на него работать после того, что увидел. Он сказал, что ему от этого стало тошно.

Верити, конечно, все это было понятно: ее самое затошнило.

– А почему он решил, что именно лорд Харкнесс поджег? – спросила она.

Борра Нанпин подняла голову от своего рукоделия и в первый раз заговорила.

– Он один был там поблизости, – произнесла она своим мягким, робким голосом. – Старый Ник сказал, было похоже, что подожгли сразу в нескольких местах. Обычно так не бывает.

– Это он поджег сарай, точно, – добавила Ева Данстан. – Как и другие.

– Какие другие?

Женщины опять замолчали. Ева рассматривала свои руки, лежащие у нее на коленях, и не отвечала. Верити посмотрела на бабушку.

– Какие другие? – повторила она.

– После этого у нас было еще два или три пожара, – сказала бабушка. – Больше никто не пострадал. Все они были бессмысленные, но Джеймс Харкнесс был поблизости от каждого из них, когда это случалось.

– Что вы говорите?! – воскликнула Верити, в голосе которой уже зазвучала истерика. – Он что – сумасшедший, которому нравится устраивать пожары?

Бабушка пожала плечами:

– Точно я не знаю. Просто рассказываю тебе все, что произошло, как ты просила. Я же говорила, что история темная.

Да уж, с этим спорить трудно. Неужели она живет в доме поджигателя? О Господи! Ее целовал человек, который с безразличием смотрел, как гибнет его семья, в то время как мог бы спасти их. Или даже человек, который сам устроил этот пожар, преднамеренно убил их. Неужели она теперь обречена всегда вспоминать этот поцелуй и, да простит ее Бог, какое удовольствие он ей доставил? Или она обречена на нечто худшее?

Верити вытерла влажные щеки, щурясь от щиплющего глаза едкого торфяного дыма.

Ветер стих, и тонкий солнечный луч пробился сквозь синие облака на северо-западе. Намечающееся прояснение погоды должно было бы поднять настроение Верити, но она едва заметила перемену. Она устало тащилась по тропинке, ведущей в Пендурган, и чувствовала себя так, как будто тянула за собой тяжеленный воз.

Несмотря на все основания опасаться за собственную безопасность, Верити мучилась не от беспокойства за свою жизнь. Вместо этого она чувствовала себя неожиданно несчастной из-за того, что услышала. Она ожидала, что в какой-то степени слова Агнес Бодинар подтвердятся. Но почему гораздо труднее смириться с опасностью, исходящей от сумасшедшего, чем просто от порочного человека?

Единственным объяснением тому, что рассказали бабушка Пескоу и другие, было сумасшествие. Так что все зло в конечном счете коренилось в сумасшествии.

Она добивалась правды и получила ее. Теперь, зная правду, она была сбита с толку еще больше, чем прежде.

Из меланхолической задумчивости Верити вывело приближающееся цоканье лошадиных копыт, приглушенное размякшей после дождя грязью дорожки. Верити было подумала, что это лорд Харкнесс, но, подняв глаза, с облегчением увидела красивого светловолосого джентльмена, скачущего в ее сторону. Он осадил лошадь и снял шляпу.

– Добрый день, – сказал незнакомец, тепло улыбаясь.

Верити вежливо кивнула, поздоровалась в ответ и двинулась дальше, намереваясь продолжить путь по тропинке. Она не имела понятия, кто этот джентльмен, но, учитывая свое необычное положение и слухи, которые ходили вокруг нее, она остерегалась незнакомцев. Верити пока не забыла грубое поведение мистера Баргваната и не имела ни малейшего желания подвергнуться еще одному оскорблению.

– Простите меня за нахальство, – сказал джентльмен, когда она шагнула, чтобы обойти его красивую гнедую кобылу. В его грамотной речи корнуэльский говор был едва заметен. – Вы, случайно, не миссис Озборн из Пендургана?

– Да, – осторожно ответила Верити, – я миссис Озборн.

Джентльмен заулыбался еще шире. Он спешился и теперь стоял напротив нее.

– Прошу извинить меня, – сказал незнакомец. – Мне следовало дождаться, пока нас официально познакомят, но не было удобного случая. Я так рад, что встретил вас, миссис Озборн. Я капитан Алан Полдреннан, мадам. К вашим услугам. – И он отвесил ей церемонный поклон, который смотрелся довольно неуместно посреди грязной тропинки.

– Очень приятно, капитан. – Верити кивнула ему в ответ, но все еще была настороже.

– Я владелец соседнего имения, Босрита, – сказал он, неопределенно махнув рукой на запад. – Семьи Полдреннанов и Харкнессов много лет были друзьями и соседями.

– О?

– Да, мы с Джеймсом – лордом Харкнессом – дружим с детских лет.

– О! – Для Верити было неожиданностью узнать, что у человека, которого называют Бессердечным, вообще есть друзья. – Полагаю, именно от него вы узнали обо мне, – сказала она. – Значит, вы знаете...

– Да, я знаю об аукционе, – он ободряюще посмотрел на нее, – но не будем говоритьоб этом. Давайте придерживаться того объяснения, которое для вас нашел Джеймс, и считать, что вы его дальняя родственница.

– Спасибо, – улыбнулась Верити. Искренняя благожелательность отражалась в приветливых серых глазах, а слова капитана сразу придали ей уверенности. – Это очень любезно с вашей стороны.

– Разрешите проводить вас до Пендургана?

– Была бы вам очень благодарна. Спасибо, капитан.

Алан Полдреннан повернул свою лошадь в противоположном направлении и пошел рядом с Верити. Он был первым человеком ее положения, не считая лорда Харкнесса и Агнес Бодинар, которого она встретила с тех пор, как приехала в Корнуолл. Ее приободрило сознание, что капитан не думает о ней плохо только из-за того, как она сюда попала. И может быть, он сумеет рассеять ее недоумение по поводу всех этих смертей и пожаров, если она придумает подходящий предлог, чтобы заговорить об этом.

– Вы идете из Сент-Перрана? – спросил Полдреннан.

– Да, я часто хожу в деревню.

– Я слышал о вашем знании трав и познаниях в медицине, – сказал он. – Кажется, вы спасли жизнь ребенку кого-то из прислуги в Пендургане?

Верити улыбнулась:

– Сказка разрастается с каждым пересказом. Я просто приготовила несколько домашних средств для облегчения дыхания и снижения жара. Я не умею творить чудеса, капитан, уверяю вас. Это просто самые обычные знания, которые мне передали много лет назад.

– Хорошо, что вы делитесь своими знаниями с деревенскими женщинами, – сказал капитан. – Им повезло, что вы оказались здесь именно сейчас, когда доктор Трефузис уехал. Вы сегодня тоже кого-то из них лечили?

Это была удобная возможность, на которую Верити надеялась.

– Нет, – сказала она. – Сегодня не я им помогала. Они помогали мне.

– Помогали вам?

– Да. Видите ли, я ходила туда, чтобы кое-что узнать.

Капитан лукаво посмотрел на Верити:

– Ну и как, узнали то, что хотели?

– К сожалению, да.

На лице его отразилось недоумение.

– Извините, капитан, – сказала Верити. – Я совсем не хочу напускать тумана. Дело в том... я чувствую себя неловко, потому что чужая здесь и оказалась в этом месте при... необычных обстоятельствах. Я слышала, что лорд Харкнесс убил свою семью. Естественно, я почувствовала себя неуютно и захотела узнать правду.

– Ага! И теперь вы знаете?

– Мне рассказали, что произошло, но я до сих пор почти ничего не понимаю. – Верити взглянула на Полдреннана, чтобы определить, можно ли продолжать. Хотя его губы были сжаты, Верити не показалось, что он отгородился от нее, как это было с лордом Харкнессом, когда они с ним вместе возвращались по той же самой дорожке.

– Скажите мне, капитан... Вы его друг... Почему он это сделал? В самом ли деле он сумасшедший, как все вокруг предполагают?

Капитан Полдреннан несколько минут шел молча, и Верити подумала, что допустила ошибку, задав ему такой наглый вопрос при первом знакомстве. Пока капитан обдумывал, что ответить, лицо его было хмурым. После долгого неловкого молчания он наконец заговорил.

– Все это очень непросто, – пробормотал он. – Я не уверен, что тот, кто не был на войне, может это правильно понять.

– Значит, в Испании что-то произошло? Мне сказали, что лорд Харкнесс очень изменился, когда вернулся.

– Мы все изменились из-за того, что видели и что делали, – ответил капитан.

Лицо его все еще хмурилось.

– Вы тоже там были?

– Да. Мы с Джеймсом были в разных полках, но участвовали в одних и тех же боях.

– И все же вы кажетесь... Я не хочу сказать, что вас не затронуло. Конечно, затронуло. Но вы, может быть, не были ранены?