...Пора было ехать. Гарибальди встал, крепко обнял меня, дружески простился со всеми - снова крики, снова ура, снова два толстых полицейских, и мы, улыбаясь и прося, шли на брешу; снова "God bless you, Garibaldi, for ever"371, и карета умчалась.
      Все остались в каком-то поднятом, тихо торжественном настроении. Точно после праздничного богослужения, после крестин или отъезда невесты у всех было полно на душе, все перебирали подробности и примыкали к грозному, безответному - "а что дальше?"
      Князь П. В. Долгорукий первый догадался взять лист бумаги и записать оба тоста. Он записал верно, другие пополнили. Мы показали Маццини и другим и составили тот текст (с легкими и несущественными переменами), который, как электрическая искра, облетел Европу, вызывая крик восторга и рев негодования...
      Потом уехал Маццини, уехали гости. Мы остались одни с двумя-тремя близкими, и тихо настали сумерки.
      Как искренно и глубоко жалел я, дети, что вас не было с нами в этот день, такие дни хорошо помнить долгие годы, от них свежеет душа и примиряется с изнанкой жизни. Их очень мало... (261)
      IV.26, PRINCES GATE
      "Что-то будет?"... Ближайшее будущее не заставило себя ждать.
      Как в старых эпопеях, в то время как герой спокойно отдыхает на лаврах, пирует или спит, - Раздор, Месть, Зависть в своем парадном костюме съезжаются в каких-нибудь тучах, Месть с Завистью варят яд, куют кинжалы, а Раздор раздувает мехи и оттачивает острия, Так случилось и теперь, в приличном переложении на наши мирно-кроткие нравы. В наш век все. это делается просто людьми, а не аллегориями; они собираются в светлых залах, а не во "тьме ночной", без растрепанных фурий, а с пудреными лакеями; декорации и ужасы классических поэм и детских пантомим заменены простой мирной игрой - в крапленые карты, колдовство - обыденными коммерческими проделками, в которых честный лавочник клянется, продавая какую-то смородинную ваксу с водкой, что это "порт" и притом "олдпорт ***"372, зная, что ему никто не верит, но и процесса не сделает, а если сделает, то сам же и будет в дураках.
      В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим "другом и учителем", называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то время как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка изгнанника, повторявшего свое "ныне отпущаеши", и сам чуть не плакал - в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port ***.
      Английское правительство никогда не приглашало и не выписывало Гарибальди, это все вздор, выдуманный глубокомысленными журналистами на континенте. Ан(262)гличане, приглашавшие Гарибальди, не имеют ничего общего с министерством. Предположение правительственного плана так же нелепо, как тонкое замечание наших кретинов о том, что Палмерстон дал Стансфильду место в адмиралтействе именно потому, что он друг Маццини. Заметьте, что в самых яростных нападках на Стансфильда и Палмерстона об этом не было речи ни в парламенте, ни в английских журналах, подобная пошлость возбудила бы такой же смех, как обвинение Уркуарда, что Палмерстон берет деньги с России. Чамберс и другие спрашивали Палмерстона, не будет ли приезд Гарибальди неприятен правительству. Он отвечал то, что ему следовало отвечать: правительству не может быть неприятно, чтоб генерал Гарибальди приехал в Англию, оно с своей стороны не отклоняет его приезда и не приглашает его.
      Гарибальди согласился приехать с целью снова выдвинуть в Англии итальянский вопрос, собрать настолько денег, чтоб начать поход в Адриатике и совершившимся фактом увлечь Виктора-Эммануила.
      Вот и все.
      Что Гарибальди будут овации - знали очень хорошо приглашавшие его и все желавшие его приезда. Но оборота, который приняло дело в народе, они не ждали.
      Английский народ при вести, что человек "красной рубашки", что раненный итальянской пулей едет к нему в гости, встрепенулся и взмахнул своими крыльями, отвыкнувшими от полета и потерявшими гибкость от тяжелой и беспрерывной работы. В этом взмахе была не одна радость и не одна любовь - в нем была жалоба, был ропот, был стон - в апотеозе одного было порицание другим.
      Вспомните мою встречу с корабельщиком из Нью-кестля. Вспомните, что лондонские работники были первые, которые в своем адресе преднамеренно поставили имя Маццини рядом с Гарибальди.
      Английская аристократия на сию минуту от своего могучего и забитого недоросля ничего не боится, сверх того, ее Ахилловы пяты вовсе не со стороны европейской революции. Но все же ей был крайне неприятен характер, который принимало дело. Главное, что коробило Народных пастырей в мирной агитации работников, это То, что она выводила их из достодолжного строя, отвлекала их от доброй, нравственной и притом безвыход(263)ной заботы о хлебе насущном, от пожизненного hard labour, на который не они его приговорили, а наш общий фабрикант, our Makep373, бог Шефсбюри, бог Дерби, бог Сутерландов и Девонширов - в неисповедимой премудрости своей и нескончаемой благости.
      Настоящей английской аристократии, разумеется, и в голову не приходило изгонять Гарибальди; напротив, она хотела утянуть его в себя, закрыть его от народа золотым облаком, как закрывалась волоокая Гера, забавляясь с Зевсом. Она собиралась заласкать его, закормить, запоить его, не дать ему прийти в себя, опомниться, остаться минуту одному. Гарибальди хочет денег, - много ли могут ему собрать осужденные благостью нашего "фабриканта", фабриканта Шефсбюри, Дерби, Девоншира, на тихую и благословенную бедность? Мы ему набросаем полмиллиона, миллион франков, полпари за лошадь на эпсомской скачке, мы ему купим
      Деревню, дачу, дом,
      Сто тысяч чистым серебром.
      Мы ему купим остальную часть Капреры, мы ему купим удивительную яхту - он так любит кататься по морю, - а чтоб он не бросил на вздор деньги (под вздором разумеется освобождение Италии), мы сделаем майорат, мы предоставим ему пользоваться рентой374.
      Все эти планы приводились в исполнение с самой блестящей постановкой на сцену, но удавались мало. Гарибальди, точно месяц в ненастную ночь, как облака ни надвигались, ни торопились, ни чередовались - выходил светлый, ясный и светил к нам вниз.
      Аристократия начала несколько конфузиться. На выручку ей явились дельцы. Их интересы слишком скоротечны, чтоб думать о нравственных последствиях агитации, им надобно владеть минутой, кажется, один Цезарь поморщился, кажется, другой насупился - как бы этим не воспользовались тори... и то Стансфильдова история вот где сидит. (264)
      По счастью, в самое это время Кларендону занадобилось попилигримствовать в Тюльери. Нужда была небольшая, он тотчас возвратился. Наполеон говорил с ним о Гарибальди и изъявил свое удовольствие, что английский народ чтит великих людей, Дрюэн-де-Люис говорил, то есть он ничего не говорил, а если б он заикнулся
      Я близ Кавказа рождена,
      Civis romanus sum!375
      Австрийский посол даже и не радовался приему умвельцунгс-генерала376. Все обстояло благополучно. А на душе-то кошки... кошки.
      Не спится министерству; шепчется "первый" с вторым, "второй" - с другом Гарибальди, друг Гарибальди - с родственником Палмерстона, с лордом Шефсбюри и с еще большим его другом Сили. Сили шепчется с оператором Фергуссоном... Испугался Фергуссон, ничего не боявшийся, за ближнего и пишет письмо за письмом о болезни Гарибальди. Прочитавши их, еще больше хирурга испугался Гладстон. Кто мог думать, какая пропасть любви и сострадания лежит иной раз под портфелем министра финансов?..
      ...На другой день после нашего праздника поехал я в Лондон. Беру на железной дороге вечернюю газету и читаю большими буквами: "Болезнь генерала Гарибальди", потом весть, что он на днях едет в Капреру, не заезжая ни. в один город. Не будучи ни так нервно чувствителен, как Шефсбюри, ни так тревожлив за здоровье друзей, как Гладстон, я нисколько не обеспокоился газетной вестью о болезни человека, которого вчера видел совершенно здоровым, - конечно, бывают болезни очень быстрые; император Павел, например, хирел не долго, но от апоплексического удара Гарибальди был далек, а если б с ним что и случилось, кто-нибудь из общих друзей дал. бы знать. А потому не трудно было догадаться, что это выкинута какая-то штука, un coup monte377.
      Ехать к Гарибальди было поздно. Я отправился к Маццини и не застал его, потом - к одной даме, от (265) которой узнал главные черты министерского сострадания к болезни великого человека. Туда пришел и Маццини, таким я его еще не видал: в его чертах, в его голосе были слезы.
      Из речи, сказанной на втором митинге на Примроз-Гиле Шеном, можно знать en gros378, как было дело., "Заговорщики" были им названы, и обстоятельства описаны довольно верно. Шефсбюри приезжал советоваться с Сили; Сили, как деловой человек, тотчас сказал, что необходимо письмо Фергуссона; Фергуссон слишком учтивый человек, чтоб отказать в письме., С ним-то в воскресенье вечером, 17 апреля, явились заговорщики в Стаффорд Гауз и возле комнаты, где Гарибальди спокойно сидел, не зная ни того, что он так болен, ни того, что он едет, ел виноград, - сговаривались, что делать. Наконец храбрый Гладстон взял на себя трудную роль и пошел в сопровождении Шефсбюри и Сили в комнату Гарибальди. Гладстон заговаривал целые парламенты, университеты, корпорации, депутации, мудрено ли было заговорить Гарибальди, к тому же он речь вел на итальянском языке, и хорошо сделал, потому что вчетвером говорил без свидетелей. Гарибальди ему отвечал сначала, что он здоров, но министр финансов не мог принять случайный факт его здоровья за оправдание и доказывал по Фергуссону, что он болен, и это с документом в руке. Наконец, Гарибальди, догадавшись, что нежное участие прикрывает что-то другое, спросил Гладстона, "значит ли все это, что они желают, чтоб он ехал?" Гладстон не скрыл от него, что присутствие Гарибальди во многом усложняет трудное без того положение.
      - В таком случае я еду.
      Смягченный Гладстон испугался слишком заметного успеха и предложил ему ехать в два-три города и потом отправиться в Капреру.
      - . Выбирать между городами я не умею, - отвечал оскорбленный Гарибальди, - и даю слово, что -через два дня уеду.
      ...В понедельник была интерпелляция в парламенте., Ветреный старичок Палмерстон в одной и быстрый пилигрим Кларендон в другой палате все объясняли по (266) чистой совести, Кларендон удостоверил пэров, что Наполеон вовсе не требовал высылки Гарибальди. Палмерстон, с своей стороны, вовсе не желал его удаления, он только беспокоился о его здоровье... и тут он вступил во все подробности, в которые вступает любящая жена или врач, присланный от страхового общества, - о часах сна и обеда, о последствиях раны, о диете, о волнении, о летах. Заседание парламента сделалось консультацией лекарей. Министр ссылался не на Чатама и Кем-беля, а на лечебники и Фергуссона, помогавшего ему в этой трудной операции.
      Законодательное собрание решило, что Гарибальди болен. Города и села, графства и банки управляются в Англии по собственному крайнему разумению. Правительство, ревниво отталкивающее от себя всякое подозрение в вмешательстве, дозволяющее ежедневно умирать, людям с голоду - боясь ограничить самоуправление рабочих домов, позволяющее морить на работе и кретинизировать целые населения, - вдруг делается больничной сиделкой, дядькой. Государственные люди бросают кормило великого корабля и шушукаются о здоровье человека, не просящего их о том, прописывают ему без его спроса Атлантический океан и сутерландскую "Ундину", министр финансов забывает баланс, income-tax, debet и credit и едет на консилиум. Министр министров докладывает этот патологический казус парламенту. Да неужели самоуправление желудком и ногами меньше свято, чем произвол богоугодных заведений, служащих введением в кладбище?
      Давно ли Стансфильд пострадал за то, что, служа королеве, не счел обязанностью поссориться с Маццини. А теперь самые местные министры пишут не адресы, а рецепты и хлопочут из всех сил о сохранении дней такого же революционера, как Маццини?
      Гарибальди должен был усомниться в желании правительства, изъявленном ему слишком горячими друзьями его, - и остаться. Разве кто-нибудь мог сомневаться в истине слов первого министра, сказанных представителям Англии, - ему это советовали все друзья.
      - Слова Палмерстона не могут развязать моего честного слова, - отвечал Гарибальди и велел укладываться.
      Это Сольферино! (267)
      Белинский давно заметил, что секрет успеха дипломатов состоит в том, что они с нами поступают, как с дипломатами, а мы - с дипломатами, как с людьми.
      Теперь вы понимаете, что одним днем позже - и наш праздник и речь Гарибальди, его слова о Маццини не имели бы того значения.
      ...На другой день я поехал в Стаффорд Гауз и узнал, что Гарибальди переехал к Сили, 26 Princes gate, возле Кензинтонского сада. Я отправился в Princes gate;
      говорить с Гарибальди не было никакой возможности, его не спускали с глаз; человек двадцать гостей ходило, сидело, молчало, говорило в зале, в кабинете.
      - Вы едете? - сказал я и взял его за руку. Гарибальди пожал мою руку и отвечал печальным голосом:
      - Я покоряюсь необходимостям (je me plie aux necessites).
      Он куда-то ехал; я оставил его и пошел вниз, там застал я Саффи, Гверцони, Мордини, Ричардсона, все были вне себя от отъезда Гарибальди. Взошла m-me Сили и за ней пожилая, худенькая, подвижная француженка, которая адресовалась с чрезвычайным красноречием к хозяйке дома, говоря о счастье познакомиться с такой personne distinguee379. M-me Сили обратилась к Стансфильду, прося его перевести, в чем дело. Француженка продолжала:
      - Ах, боже мой, как я рада! Это, верно, ваш сын? позвольте мне ему представиться.
      Стансфильд разуверил француженку, не заметившую, что m-me Сили одних с ним лет, и просил ее сказать, что ей угодно. Она бросила взгляд на меня (Саффи и другие ушли) и сказала:
      - Мы не одни.
      Стансфильд назвал меня. Она тотчас обратилась с речью ко мне и просила остаться, но я предпочел ее оставить в fete a tete со Стансфильдом и опять ушел наверх. Через минуту пришел Стансфильд с каким-то крюком или рванью. Муж француженки изобрел его, и она хотела одобрения Гарибальди. (268)
      Последние два дня были смутны и печальны. Гарибальди избегал говорить о своем отъезде и ничего не говорил о своем здоровье... во всех близких он встречал печальный упрек. Дурно было у него на душе, но он молчал.
      Накануне отъезда, часа в два, я сидел у него, когда пришли сказать, что в приемной уже тесно. В этот день представлялись ему члены парламента с семействами и разная nobility и gentry380, всего, по "Теймсу", до двух тысяч человек, - это было grande levee381, царский выход, да еще такой, что не только король виртембергский, но и прусский вряд натянет ли без профессоров и унтер-офицеров.
      Гарибальди встал и спросил:
      - Неужели пора?
      Стансфильд, который случился тут, посмотрел на часы и сказал:
      - Еще минут пять есть до назначенного времени. Гарибальди вздохнул и весело сел на свое место. Но тут прибежал фактотум и стал распоряжаться, где поставить диван, в какую дверь входить, в какую выходить.
      - Я уйду, - сказал я Гарибальди.
      - Зачем, оставайтесь.
      - Что же я буду делать?
      - Могу же я, - сказал он, улыбаясь, - оставить одного знакомого, когда принимаю столько незнакомых.
      Отворились двери; в дверях стал импровизированный церемониймейстер с листом бумаги и начал громко читать какой-то адрес-календарь: The girht honourable so and so - honourable - esquire - lady - esquire - lordship - miss - esquire - m. p. - m. p. - m. p.382 без конца. При каждом имени врывались в дверь и потом покойно плыли старые и молодые кринолины, аэростаты, седые головы и головы без волос, крошечные и толстенькие старички-крепыши и какие-то худые жи(269)рафы без задних ног, которые до того вытянулись и постарались вытянуться еще, что как-то подпирали верхнюю часть головы, на огромные желтые зубы... Каждый имел три, четыре, пять дам, и это было очень хорошо, потому что они занимали место пятидесяти человек и таким образом спасали от давки. Все подходили по очереди к Гарибальди, мужчины трясли ему руку с той силой, с которой это делает человек, попавши пальцем в кипяток, иные при этом что-то говорили, большая часть мычала, молчала и откланивалась. Дамы тоже молчали, но смотрели так страстно и долго на Гарибальди, что в нынешнем году, наверное, в Лондоне будет урожай детей с его чертами, а так как детей и теперь уж водят в таких же красных-рубашках, как у него, то дело станет только за плащом.
      Откланявшиеся плыли в противуположную дверь, открывавшуюся в залу, и спускались по лестнице; более смелые не торопились, а старались побыть в комнате.
      Гарибальди сначала стоял, потом садился и вставал, наконец просто сел. Нога не позволяла ему долго стоять, конца приему нельзя было и ожидать... кареты все подъезжали... церемониймейстер все читал памятны.
      Грянула музыка horse-guardsoв383, я постоял, постоял и вышел сначала в залу, а потом вместе с потоком кринолинных волн достиг до каскады и с нею очутился у дверей комнаты, где обыкновенно сидели Саффи и Мордини. В ней никого не было; на душе было смутно и гадко; что все это за фарса, эта высылка с позолотой и рядом эта комедия царского приема? Усталый, бросился я на диван; музыка играла из "Лукреции", и очень хорошо; я стал слушать. - Да, да, "Non curiamo lincerto dpmani"384.
      В окно был виден ряд карет; эти еще не подъехали, вот двинулась одна и за ней вторая, третья, опять остановка, и мне представилось, как Гарибальди, с раненой рукой, усталый, печальный, сидит, у него по лицу идет туча, этого никто не замечает, и все плывут кринолины, и все идут right honourableи седые, плешивые, скулы, жирафы... (270)
      ...Музыка гремит, кареты подъезжают... Не знаю, как это случилось, но я заснул; кто-то отворил дверь и разбудил меня... Музыка гремит, кареты подъезжают, конца не видать... Они в самом деле его убьют!
      Я пошел домой.
      На другой день, то есть в день отъезда, я отправился к Гарибальди в семь часов утра и нарочно для этого ночевал в Лондоне. Он был мрачен, отрывист, тут только можно было догадаться, что он привык к начальству, что он был железным вождем на поле битвы и на море.
      Его поймал какой-то господин, который привел сапожника-изобретателя обуви с железным снарядом для Гарибальди. Гарибальди сел самоотверженно на кресло сапожник в поте лица надел на него свою колодку, потом заставил его потопать и походить; все оказалось хорошо.
      - Что ему надобно заплатить? - спросил Гарибальди.
      - Помилуйте-с, - отвечал господин, - вы его осчастливите, принявши.
      Они отретировались.
      - На днях это будет на вывеске, - заметил кто-то, а Гарибальди с умоляющим видом сказал молодому человеку, который ходил за ним:
      - Бога ради, избавьте меня от этого снаряда, мочи нет, больно.
      - Это было ужасно смешно.
      Затем явились аристократические дамы - менее важные толпой ожидали в зале.
      Я и Огарев, мы подошли к нему,
      - Прощайте, - сказал я. - Прощайте и до свиданья в Капрере.
      Он обнял меня, сел, протянул нам обе руки и голосом, который так и резнул по сердцу, сказал:
      - Простите меня, простите меня; у меня голова кругом идет, приезжайте в Капреру,
      И он еще раз обнял нас.
      Гарибальди после приема собирался ехать на свидание с дюком Вольским в Стаффорд Гауз. . Мы вышли из ворот и разошлись. Огарев пошел к Маццини, я - к Ротшильду. У Ротшильда в конторе еще не было никого. Я взошел в таверну св. Павла, (271) и там не было никого... Я спросил себе ромстек и, сидя совершенно один, перебирал подробности этого "сновидения в весеннюю ночь"...
      - Ступай, великое дитя, великая сила, великий юродивый и великая простота. Ступай на свою скалу, плебей в красной рубашке и король Лир! Гонерилья тебя гонит, оставь ее, у тебя есть бедная Корделия, она не разлюбит тебя и не умрет!
      Четвертое действие кончилось...
      Что-то будет в пятом?
      15 мая 1864.
      1 гостиной (англ.).
      2 прихода и расхода (лат.).
      3 V "Поляр. звезда" (Прим. А. И. Герцена)
      4 Всегда твой друг Виктор (итал.).
      5 настороже (франц.).
      6 до кончика ногтей (франц.).
      7 народ-инициатор (франц.).
      8 Этот разговор был осенью 1852. (Прим. А. И. Герцена.)
      9 Уменьшительное от Джузеппе. (Прим. А. И. Герцена.)
      10 радикалами (исп.).
      11 единственным истолкователем божественного закона (итал.).
      12 "Пол. звезда" V. (Прим. А. И. Герцена.)
      13 по мелочам (франц.).
      14 добрым малым... любителем хорошо пожить (франц.).
      15 Мужички дальних краев любили Le Due Rollina и жалели только, что им руководствует женщина, с которой он связался - La Martine. Что она-то дюка и сбивает, а что он сам pour le populaire <за народ (франц.)>. (Прим. А. И. Герцена.)
      16 приветствовать торжественной речью (от франц. haranguer).
      17 революция сделана, это ясно, как день (франц.).
      18 несчастных (от франц. miserable).
      19 до свидания (франц.).
      20 гостиной (от англ. parlour).
      21 К старику, к старику (южно-нем.).
      22 теперь и всегда (итал.).
      23 изгнанники (от франц. refugie).
      24 почва (франц.).
      25 офранцужены (исп.).
      26 теперь или никогда (итал.).
      27 острове Уайт (англ.).
      28 О свободе (англ.).
      29 общественное положение (франц.).
      30 да (англ.).
      31 да (нем.).
      32 хорошо (англ.).
      33 облик (лат.).
      34 в области теории (нем.).
      35 в кутузку (франц.).
      36 в полном сборе (франц.).
      37 Ну вот, а вы еще говорите об этой отвратительной стране с ее проклятою свободой! (франц.).
      38 грубая сила на службе у черного фанатизма? (франц.).
      39 и предводитель шайки (франц.).
      40 В пояснение того, что мой красный приятель употреблял в разговоре с полисменом, слово "monsieur", чтобы не употреблять во зло слово "citoyen", надо вот что рассказать. В одной из темных, бедных и нечистых улиц, лежащих между Сого и Лестер-сквером, где обыкновенно кочует недостаточная часть эмиграции, завел какой-то красный ликворист небольшую аптеку. Идучи мимо, я зашел к нему, взять седативной воды. За прилавком сидел он сам, высокий, с грубыми чертами, густыми, насупленными бровями, большим носом и ртом несколько на сторону. Настоящий уездный террорист 94 года, к тому же и бритый. "Распалевой воды на шесть пенсов, monsieur", - сказал я. Он отвешивал какую-то траву, за которой пришла девочка, не обращая никакого внимания на мой вопрос, я мог досыта налюбоваться этим Collot dHerbois, пока он, наконец, припечатал сургучом уголки бумажного пакета, надписал и потом довольно строго обратился ко мне с "platt-il?" (что прикажете? (франц.)) - "Распалевой воды на шесть пенсов, - повторил я, - monsieur". Он посмотрел на меня с каким-то свирепым выражением и, оглядев с головы до ног, важным и густым голесом сказал мне: "Citoyen, sll vous platt!" (Гражданин, пожалуйста! (франц.)) (Прим. А. И. Герцена.)
      41 это я, "сударь", ибо я, конечно, воздерживаюсь от того, чтобы называть такую сволочь "гражданином" (франц).
      42 начальник полицейских (франц.).
      43 Да здравствует демократическая и социальная республика! (франц.)
      44 Ну! Это остановка в грязи... это ненормально! (франц.)
      45 уравнительных (от франц. egalitaire.).
      46 скромный (франц.).
      47 Здесь: людей свободных профессий (франц.).
      48 Не играйте с огнем. (Буквально; не будите спящей кошки) (франц.).
      49 столичной полиции (англ.).
      50 - Зачем вы испортили вашего "Chiffonnier", навязав ему в . конце счастливую развязку - портящую и нравственность пьесы и ее артистическое единство? - спросил я раз Пиа. - Затем, - отвечал он, - что если б я огорчил парижан мрачной судьбой старика и девушки, на другое представление никто бы не пошел. (Прим. А. И. Герцена.)
      51 Революционная коммуна (франц.).
      52 в стране неверных (лат.).
      53 бывшим изгнанником и бывшим поляком (франц.).
      54 юрист (англ.).
      55 королеве (от англ. queen).
      56 домашнего обыска (франц.).
      57 чрезвычайно живой (франц.).
      58 он все уяснил для себя (нем.).
      59 Все это, за исключением некоторых добавок и поправок, писано лет десять тому назад. Я должен признаться, что последние события заставили меня отчасти изменить мое мнение о Луи Блане. Он действительно сделал шаг вперед - и, как следовало ожидать от якобинских старообрядцев, - он ему не прошел даром.
      - Что делать, - говорил еще мне в разгар Мехиканской войны Луи Блан, честь нашего знамени компрометирована.
      Мнение чисто французское и совершенно противучеловеческое. Видно, оно сильно мучило Луи Блана. Через год, за обедом, который давал в Брюсселе В. Гюго после издания "Les Miserables", Луи Блан в своей речи сказал: "Горе народу, когда его понятие о чести вообще - не совпадает с понятием военной чести". Тут был целый переворот. Он-то и обличился при начале последней войны. Энергические, полные меткости и истины статьи Луи Блана, помещаемые в "Le Temps" возбудили грозу "Sieclen" и "Opinion National" - они чуть не выдали Луи Блана за австрийского агента - и выдали бы совсем, если б он не пользовался действительно заслуженной репутацией - чистоты.
      Не даром достается французам прогресс. (Прим. А. И. Герцена.)
      60 До чего доходило остервенение хранителей порядка в этот день, можно измерить тем, что Национальная гвардия схватила на бульваре Луи Блана, которого вовсе не следовало арестовать и которого полиция тотчас велела освободить. Видя это, национальный гвардеец, державший его, схватил его за палец, врезал в него свои ногти и повернул последний сустав. (Прим. А. И. Герцена.)
      61 "История десяти лет" (франц.).
      62 закон Линча (англ.).
      63 "Всемирное братство, как основа всемирной республики. - Долой наемный труд и да здравствует солидарность народов!" (франц.)
      64 "Для меня, видите ли, республика не форма правления, это - религия, и она тогда только будет истинной республикой, когда будет религией." - "И когда религия станет республикой." - "Непременно!" (франц.)
      65 театральный эффект (франц.).
      66 набата (франц.)
      67 вопрос чести (франц.).
      68 самодовольства (франц.).
      69 отмены (от франц. revoquer).
      70 сельского стражника (франц.).
      71 Я был в Ницце во время варского и драгиньянского восстания. Двое крестьян, замешанных в дело, пробрались до реки Вара, составляющей границу. Тут они были настигнуты жандармом. Жандарм .выстрелил в одного из них и ранил в ногу - тот свалился, в это время другой пустился бежать. Жандарм хотел раненого привязать к лошади, но, боясь упустить того, он выстрелил в голову a bout jportant (в упор (франц.)) раненому; уверенный, что убил его, он поскакал за другим. Изуродованный крестьянин остался жив. (Прим. А. И. Герцена.)
      72 помятыми (от франц. chif fanner).
      73 В следующей главе два процесса работника Бартелеми. (Прим. А. И. Герцена.)
      74 "Гренадеры, вперед, к оружию! Шагом мэрш... в штыки!" (франц.)
      75 Шаррьер, на улице Медицинской школы (франц.).
      76 "Благо народа" (лат.).
      77 "Храни императора" (лат.).
      78 полном облачении (от лат. ornafum).
      79 переливания (от франц. transfusion).
      80 "выйдет на свет божий" (нем.).
      81 Да погибнут те, кто раньше нас высказал сказанное нами (лат.).
      82 управления (от англ. board).
      83 лавочниками (франц.).
      84 Смотрите сюда, на этот портрет и на тот... Кудри Гипериона, чело самого Юпитера, взгляд, как у Марса... Посмотрите теперь на другой, вот ваш супруг (англ.).
      85 великое неизвестное (лат.).
      86 "Христианская нравственность имеет весь характер реакции, это большею частию один протест против язычества. Ее идеал скорее отрицательный, чем положительный, страдательный - чем деятельный. Она больше проповедует воздержание от зла, чем делание добра. Ужас от чувственности доведен до аскетизма. Награды на небе и наказания в аду придают самым лучшим поступкам чисто эгоистический характер, и в этом отношении христианское воззрение гораздо ниже античного. Лучшая часть в наших смутных понятиях об общественных обязанностях взята из греческих и римских источников. Все доблестное, благородное, самое понятие чести передано нам светским воспитанием нашим - а не духовным, проповедующим слепое повиновение как высшую добродетель". J.-S. Mill. (Прим. А. И. Герцена.)
      87 коллективная посредственность (англ.).
      88 филантропическая забава (англ.).
      89 Пусть читатели вспомнят, что было сказано об этом в "Западных арабесках", "Полярная звезда" на 1856 год. (Прим, А. И. Герцена.)
      90 Всегда то же самое (лат.).
      91 респектабельность (англ.).
      92 Этот разбор книги Д. С. Милля мы берем из V книжки "Полярной звезды", которая выйдет к 1 маю. (Прим. А. И. Герцена)
      93 Правь, Британия! (англ.)
      94 Рассказ этот относится к отрывку, помещенному в VI кн. "Полярной звезды", (Прим. А. И. Герцена.)
      95 мятеж (от франц. Emeute).
      96 братством (от нем. Bruder).
      97 партий, кружков (от франц. coterie).
      98 "Черт возьми!" (англ.)
      99 пивных (англ.).
      100 лорд верховный судья (англ.).
      101 стряпчих, поверенных (от англ. attorney, solicitor).
      102 верховного судьи (от англ. chief-justice).
      103 стоять в очереди (от франц. fwre la queue).
      104 человекоубийстве (англ.).
      105 Пардигон, схваченный в Июньские дни, был брошен в тюльерийский подвал; там находилось тысяч до пяти человек. Тут были холерные, раненые, умиравшие. Когда правительство прислало Корменена освидетельствовать положение их, то, отворивши двери, он и доктора отпрянули от удушающей заразительной вони.