15

Когда Келексел вошел в личные апартаменты Режиссера корабля, Фраффин сидел за своим пультом управления. Комнату заливал яркий серебристый свет, горевший с максимальной интенсивностью. Поверхность пульта ярко сверкала. Фраффин был одет, как местный житель: черный костюм и белая рубашка. Золотистые пуговицы на манжетах отражали ослепительные лучи света прямо в глаза Келексела.

Приняв вид задумчивого превосходства Фраффин, внутренне ликуя, подумал: «Этот несчастный болван Следователь! Он в моих руках, словно некая стрела, вставленная в натянутую тетиву, и осталось лишь выбрать мишень, в которую ее выпустить.

И я этот стрелок! – подумал Фраффин. – Он в моих руках, я держу его столь же крепко, как любого туземца, которого помещаю во всякие неприятные ситуации».

– Вы просили о встрече со мной? – спросил Фраффин. Он оставался сидеть, демонстрируя свое нерасположение к посетителю.

Келексел заметил это, но решил не обращать на это внимания. Поведение Фраффина было почти грубым. Наверное это потому, что он чувствует уверенность в своих силах. Но Первородные не посылают идиотов-Следователей, и Режиссер вскоре обнаружит это.

– Мне бы хотелось поговорить с вами о моей любимице, – начал Келексел, присаживаясь напротив Фраффина без какого-либо приглашения. Между ними оставалось огромное пустое пространство пульта управления. На его полированной поверхности можно было увидеть слабое отражение Фраффина.

– Что-то не в порядке с вашей любимицей? – поинтересовался Фраффин. Он улыбнулся про себя, вспомнив о последнем докладе, где описывались развлечения Келексела с его подружкой.

Следователь теперь был охвачен подозрениями – можно не сомневаться. Но уже слишком поздно… слишком поздно.

– Скорее всего, с ней-то все в порядке, – ответил Келексел. – Конечно, она просто восхищает меня. Но тут мне пришло в голову, что я на самом деле знаю слишком мало о туземцах, их корнях, так сказать.

– И вы пришли ко мне за этой информацией?

– Я был уверен, что вы захотите встретиться со мной, – заметил Келексел.

Он ждал, спросив себя: не изменит ли Режиссер свое поведение. Конечно, теперь пришла пора настоящей, открытой схватки.

Фраффин откинулся на спинку кресла, опустив веки, серебристо-голубоватые тени пролегли во впадинах лица. «Да, – кивнул он про себя, – сейчас мне предстоит занимательное состязание с этим идиотом, победа над ним будет некоторым развлечением для меня». В предвкушении этого Фраффин смаковал последние мгновения перед схваткой, мгновения откровения.

Положив руки на подлокотники кресла, Келексел отметил чистоту линий и мягкую теплоту материала. В комнате ощущался слабый мускусный аромат, экзотический, дразнящий, пришедший из другого мира… Наверное какая-то цветочная эссенция.

– Но вы ведь получаете удовольствие от своей любимицы? – спросил Фраффин.

– Она восхитительна, – сказал Келексел. – Интересно, а почему вы не экспортируете этих женщин. Почему?

– Итак, вы контактировали с одной из них, – произнес Фраффин, намеренно не замечая вопроса.

– Мне все же интересно, почему вы не экспортируете этих женщин, – повторил свой вопрос Келексел. – Мне это кажется весьма странным.

«О да, тебе это действительно кажется странным», – мысленно согласился с ним Фраффин. Неожиданно его стало охватывать растущее раздражение на Келексела. Он, очевидно, одурманен аборигенкой – ведь это его первая женщина здесь.

– Найдется много коллекционеров, которые с радостью заполучили бы одну из местных женщин в свою коллекцию, – сказал Келексел. – Из всех тех чудес, что вы собрали здесь…

– И вы думаете, что мне больше нечего делать, кроме как подбирать коллекцию туземок для моих знакомых? – резко бросил Фраффин и сам удивился прозвучавшей в его голосе страстности. «Неужели я завидую Келекселу?» – подумал он.

– Но чем же тогда вы здесь занимаетесь, как не извлечением выгоды? – спросил Келексел. Он чувствовал, как в нем растет гнев на Фраффина. Конечно, Режиссер знал, что перед ним сидит Следователь. Но в действиях Фраффина не было никаких признаков страха.

– Я коллекционирую слухи, – сказал Фраффин. – То, что я сам создаю кое-какие из этих слухов, в данный момент не имеет значения.

«Слухи?» – удивленно повторил про себя Келексел.

А Фраффин подумал: «Коллекционер древних слухов, точно!»

И понял в то же мгновение, что завидует Келекселу, завидует его первому контакту с туземной женщиной. Фраффин вспомнил былые дни, когда Чемы могли более свободно передвигаться по планете внизу, создавая механизмы существования его обитателей (правда, на это потребовалось много времени), подчиняя своей воле их вождей, ослепленных невежеством и высокомерием, взращивая смертоносные желания. Да-а, то были деньки!

Фраффин на несколько секунд оказался в плену собственных воспоминаний о временах, когда он жил среди туземцев, манипулировал ими, управлял, слушал их разговоры, узнавал из болтовни хихикающих римских мальчишек о вещах, о которых их родители не смели упоминать даже шепотом. В его памяти воскресла вилла, сверкающая в лучах солнца. Ведущая к ней каменная дорожка для прогулок, проложенная среди травы, деревьев, грядок с капризной форсифией. Туземцы и назвали это растение «капризная форсифия». Как же отчетливо стоит у него перед глазами картина молодого грушевого дерева рядом с дорожкой!

– Они умирают так скоро, – прошептал он.

Келексел поднес руку к лицу и сказал:

– Я думаю, у вас болезненная склонность ко всяким ужасам – смерти и насилию.

Хотя это не входило в намерения Фраффина, но он не смог удержаться и сказал, глядя на Келексела:

– Ты думаешь, что ненавидишь подобные вещи, а? Нет, это не так! Ты же говорил, что тебя привлекают многие вещи, вроде твоей красотки. Я слышал, тебе нравится одежда туземцев. – Фраффин прикоснулся к рукаву своего пиджака и провел по нему рукой. – Как же мало ты знаешь о себе, Келексел!

Лицо его собеседника потемнело от ярости. «Это уж слишком! Фраффин перешел все границы дозволенного!»

– Мы, Чемы, заперли двери для смерти и насилия, – прошептал Келексел. – Просмотр сцен с ними – всего лишь праздное времяпровождение.

– Болезненная склонность, говоришь? – произнес Фраффин. – Заперли двери для смерти? Ей никогда не подстеречь никого из нас, не так ли? – Он захихикал. – Но оно все еще остается, наше вечное искушение. И то, что я делаю здесь, привлекает ваше внимание… да настолько, что вы пытаетесь любыми путями проникнуть сюда и разузнать о вещах, которые вызывают у вас такое отвращение. Я скажу тебе, чем я здесь занимаюсь: я создаю искушение, которое, возможно, затронет чувства моих приятелей Чемов.

Пока Фраффин говорил, его руки постоянно двигались, он резко размахивал ими, демонстрируя энергию своего вечно молодого энергичного тела… на тыльной стороне пальцев вились маленькие волосинки, тупые, плоские ногти матово блестели.

Келексел посмотрел на Режиссера, очарованный словами Фраффина. «Смерть – искушение? Конечно же, нет!» И все же в этой мысли чувствовалась холодная уверенность.

Глядя на руки Фраффина, Келексел подумал: «Рука не должна главенствовать над рассудком».

– Вы смеетесь, – произнес Келексел. – Я вам кажусь смешным.

– Вовсе не ты лично, – возразил Фраффин. – Меня забавляют все эти бедные существа из моего закрытого мира, делающие счастливыми тех из нас, кто не может слышать предупреждения относительного нашего собственного вечного существования. Ведь во всех этих предупреждениях есть одно исключение, верно? Это вы сами! Вот что я вижу и что забавляет меня. Вы смеетесь над ними в моих произведениях, но вы сами не знаете, почему вы смеетесь. Да-а, Келексел, именно здесь мы и прячем от самих себя понимание собственной бренности.

Ошеломленный Келексел воскликнул в ярости:

– Мы не умираем!

– Келексел, Келексел. Мы смертны. Любой из нас может умереть, если не будет проходить сеансов омоложения, а это и есть смерть. Он будет смертен.

Келексел сидел молча, глядя на Режиссера. «Да он просто сумасшедший!»

Что касается Фраффина, то первые секунды его сознание было потрясено всей огромностью этой мысли, но потом она ушла, уступив место гневу.

«Я разгневан и в то же время полон раскаяния, – подумал он. – Я принял мораль, которую никто из Чемов не способен пока что принять. Я виноват перед Келекселом и всеми остальными существами, которыми манипулировал, о чем они даже не догадывались. Внутри меня на месте отрезанной головы вырастало пятьдесят новых. Слухи? Коллекционер слухов? Просто я человек с чувствительными ушами, который еще способен слышать звук ножа, режущего хлеб на вилле, которой больше не существует».

Он вспомнил женщину: смуглую экзотическую хозяйку в его римском доме. Она была такого же, как и он, роста, малопривлекательной по местным стандартам, однако красивая на его взгляд – самая красивая из всех. Она родила ему восемь смертных детей, и их смешанная кровь растворилась в других потомках. Она постарела, ее лицо потеряло красоту… он вспомнил и это. Вспомнив ее увядшую наружность, он не мог не подумать обо всех проблемах и несчастиях, которые происходили из-за смешения их генов. Она дала ему то, что не могли дать другие – ощущение смерти, разделить которое он сумел, но вот принять ее – этого ему не было дано.

«Чего только Первородные не отдали бы, чтобы узнать об этом маленьком эпизоде», – подумал он.

– Вы говорите, как сумасшедший, – прошептал Келексел.

«Теперь мы начали открытую борьбу, верно? – подумал Фраффин. – Наверное, я слишком долго вожусь с этим болваном. Возможно, теперь я должен сообщить ему, в какой он ловушке». Однако и сам Фраффин ощущал, что пойман в ловушку собственного гнева. И ничего не мог с собой поделать.

– Сумасшедший? – переспросил он, язвительно усмехнувшись. – Ты говоришь, что мы бессмертны, мы – Чемы. Как достигается это наше бессмертие? Благодаря омоложению и только ему. Мы достигли точки равновесия, заморозили процесс старения нашего организма. На какой стадии своего развития мы застыли? Ответь мне. Чем Келексел?

– Стадии? – Келексел уставился на него. Слова Фраффина обжигали как горящие угли.

– Да, стадии! Достигли ли мы зрелости, прежде чем заморозили себя? Я думаю, что нет. Достижение зрелости означает цветение. Мы же отнюдь не расцвели, Келексел.

– Я не…

– Мы не создаем ничего прекрасного, где была бы доброта, нечто, составлявшее суть нас самих! Мы не цветем.

– У меня есть потомство!

Фраффин не смог сдержать смех. Насмеявшись вволю, он посмотрел в лицо Келексела, теперь уже открыто выражавшего свое раздражение, и сказал:

– Нерасцветший росток, постоянная незрелость, производящая постоянную незрелость – и вы бахвалитесь этим! Сколь же неизменен, пуст и испуган ты, Келексел?

– А чего я должен бояться? – защищался Келексел. – Смерть не может коснуться меня. И вы тоже не можете прикоснуться!

– Но, может быть, изнутри? – заметил Фраффин. – Смерть не может подобраться к Чему, если она не сидит в нем самом. Мы – независимые индивидуалисты, бессмертные цитадели эгоизма. Взять штурмом нас не может ни одна сила – кроме той, что таится внутри нас самих. В каждом из нас таится семя нашего прошлого, семя, которое шепчет: помнишь? Помнишь то время, когда мы могли умереть?

Келексел вскочил и посмотрел на сидевшего Фраффина.

– Да вы действительно сумасшедший!

– Сядьте, посетитель, – сказал Фраффин. И удивился самому себе. «Зачем я вывел его из себя? Чтобы оправдать свои действия? Если так, значит я должен дать ему кое-что другое, что он смог бы использовать против меня, и мы были бы в более равных условиях в этой схватке».

Келексел уселся в кресло. Он напомнил себе, что Чемы, как правило, защищены от самых разнообразных форм безумия, впрочем, никто не знал, какие стрессы могли возникнуть у сотрудников станций на отдаленных планетах при контактах с существами чуждой расы. Психоз в результате скуки угрожал всем Чемам… Возможно, Фраффин поражен каким-нибудь родственным синдромом.

– Давайте поглядим, есть ли у вас совесть, – произнес Фраффин.

Это предложение прозвучало настолько неожиданно, что Келексел в ответ мог только вытаращить на него глаза. Однако внутри возникло неприятное ощущение пустоты, и Келексел почувствовал опасность в словах Фраффина.

– Какое зло может скрываться в этом? – спросил Фраффин.

Он повернулся. Один из членов его экипажа принес вазу с розами и поставил ее на шкафу за пультом управления. Фраффин посмотрел на розы. Они уже полностью распустились, ярко-красные лепестки напоминали гирлянды на алтаре Дианы. «В Шумерии, – подумал он, – никто уже не шутит. Мы больше не шутим, утрачивая мудрость Минервы».

– О чем вы говорите? – спросил Келексел.

Вместо ответа Фраффин надавил контрольную кнопку пульта управления. Загудев, его пространственный репродьюсер медленно направился по комнате к Фраффину, словно гигантский зверь, и остановился справа от него так, чтобы они оба могли видеть сцену, создаваемую им.

Келексел не сводил глаз с устройства, во рту у него все пересохло. Внезапно из фривольного средства для развлечения машина превратилась в чудовище, готовое, как ему казалось, в любой момент схватить его.

– Да уж, это ты неплохо придумал, когда дал своей любимице одну из этих машин, – заметил Фраффин. – Может, полюбопытствуем, что она сейчас смотрит?

– Какое это должно иметь к нам отношение? – спросил Келексел. Раздражение и неуверенность слышались в его голосе Он знал, что Фраффин тоже заметил это.

– Ну что, поглядим? – сказал Фраффин и медленно, почти с любовью сдвинул рычажки на пульте управления. На сцене возникла какая-то комната – длинная, узкая, с бежевыми оштукатуренными стенами, с размытым коричневым потолком. К дощатому столу, покрытому следами от потушенных сигарет, примыкал радиатор парового отопления, шипевший под красно-белыми занавесками.

За столом друг напротив друга сидели двое.

– Ага, – заметил Фраффин. – Слева от нас отец вашей любимицы, а справа – человек, за которого она вышла бы замуж, если бы мы не вмешались и не переправили ее вам.

– Глупые, никуда не годные туземцы, – фыркнул Келексел.

– Но она наблюдает за ними как раз в данный момент, – произнес Фраффин.

– Именно это и показывает сейчас ее репродьюсер… которым ты так предусмотрительно ее снабдил.

– Она вполне счастлива здесь. Я нисколько в этом не сомневаюсь, – заметил Келексел.

– Почему бы тогда тебе не отказаться от применения манипулятора? – задал коварный вопрос Фраффин.

– Я так и сделаю, когда она будет полностью под контролем, – ответил Келексел. – Когда самка окончательно поймет, что мы способны дать ей, она будет служить Чему, испытывая не только удовлетворение, но и глубокую благодарность.

– Конечно, – согласился Фраффин. Он внимательно смотрел на профиль Энди Фурлоу. Тот что-то говорил, но Фраффин не включил звук. – Вот почему она и смотрит эту сцену из моего текущего произведения.

– А что такого интересного в этой сцене? – спросил Келексел. – Верно, ее потрясает ваше мастерство режиссера.

– Разумеется, – согласился Фраффин.

Келексел всмотрелся в туземца слева. Отец ее любимицы? Он отметил, что веки туземца опущены. Это существо с суровыми чертами напустило на себя таинственный вид. Абориген походил своими небольшими размерами на крупного Чема. Как может такое существо быть отцом изящной и грациозной его любимицы?

– Тот, за которого она хотела выйти замуж, – местный знахарь, – произнес Фраффин.

– Знахарь?

– Они предпочитают называть их психологами. Может, – подслушаем их разговор?

– Как вы сами сказали: «Разве от этого может быть какой-нибудь вред?»

Фраффин переместил рычаг включения звука.

– Да, конечно.

– Наверное, это будет занимательно, – заметил Келексел, но в его голосе не было веселья. Почему ее любимица наблюдает за этими существами из своего прошлого? Ведь это может принести ей лишь одни страдания.

– Тс-с! – прошипел Фраффин.

– Что?

– Слушайте!

Фурлоу наклонился к столу, заваленному грудой бумаг. Звук едва можно было разобрать. В застоявшемся воздухе пахло пылью и еще какими-то незнакомыми ароматами, которые доносила до них чувствительная силовая паутина.

Гортанный голос Джо Мерфи громыхал со сцены:

– Удивлен, что вижу вас, Энди. Слышал, что у вас был приступ.

– Я провалялся всего один день, – ответил Фурлоу. – С каждым подобное может случиться.

Фраффин захихикал.

– Что-нибудь слышно о Рути? – спросил Мерфи.

– Нет.

– Ты потерял ее снова, вот и все. Хотя ведь я предупреждал тебя, чтобы ты позаботился о ней. Но, наверное, все женщины такие.

Фурлоу принялся регулировать свои очки, потом посмотрел прямо в глаза следивших за ним Чемов.

Келексел открыл от удивления рот.

– Ну, как тебе это нравится? – прошептал Фраффин.

– Иммунный! – прохрипел Келексел. И подумал: «Теперь Фраффин у меня на крючке! Позволить иммунному наблюдать за действиями съемочной группы!» Вслух же он задал вопрос:

– Это существо до сих пор живо?

– Мы недавно устроили ему небольшую демонстрацию нашего могущества, – сообщил Фраффин, – но я нахожу его слишком забавным, чтобы просто уничтожить его.