– Правда ли, что термин «психоз» не имеет точного определения?
– Существуют некоторые расхождения во мнениях.
– Расхождения, подобные тем, которые имеются у нас в свидетельских показаниях?
– Да.
– И любой акт насилия может быть вызван не только психозом?
– Конечно. – Фурлоу покачал головой. – Но при наличии маниакальных…
– Маниакальных? – перебил его Паре. – Мистер Фурлоу, а что такое мания?
– Мания? Это явление внутренней неспособности реагировать на окружающую действительность.
– Действительность, – повторил Паре раз, потом еще раз: – Действительность. Скажите, мистер Фурлоу, вы верите в обвинения подсудимого против его жены?
– Нет!
– Но если обвинения против обвиняемого имеют под собой почву, не изменится ли ваше мнение, сэр, на его маниакальное восприятие?
– Мое мнение основывается на…
– Отвечайте «да» или «нет», мистер Фурлоу! Отвечайте на вопрос!
– Я и отвечаю на него! – Фурлоу откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. – Вы пытаетесь запятнать репутацию беззащитного…
– Мистер Фурлоу! Мои вопросы направлены на выяснение, были ли обвинения против подсудимого с учетом всех имеющихся улик обоснованны. Я согласен, что обвинения нельзя подтвердить или опровергнуть после смерти, но были ли эти обвинения оправданны?
Фурлоу проглотил комок в горле, потом спросил сам:
– Можно ли оправдать убийство, сэр?
Лицо Паре потемнело. Его голос стал низким, угрожающим:
– Настала пора кончать перебрасываться словечками, мистер Фурлоу. Расскажите, пожалуйста, суду, были ли у вас другие отношения с членами семьи подсудимого, кроме… психологического обследования?
Когда Фурлоу вцепился в подлокотники стула, костяшки его пальцев побелели.
– Что вы имеете в виду? – спросил он.
– Не были ли вы одно время помолвлены с дочерью обвиняемого?
Фурлоу молча кивнул.
– Отвечайте вслух, – сказал Паре. – Так были?
– Да.
За столиком защиты поднялся Бондели и пристально посмотрел на Паре, потом на судью.
– Ваша честь, я возражаю. Подобные вопросы я считаю неуместными.
Медленно Паре повернулся. Он тяжело оперся на трость и сказал:
– Ваша честь, присяжные имеют право знать все возможные причины, которые оказывают влияние на этого эксперта, выступающего свидетелем по делу.
– Какие у вас намерения? – спросил судья Гримм. И он посмотрел поверх головы Паре на присяжных.
– Ваша честь, дочь подсудимого не может выступить в качестве свидетеля. Она исчезла при загадочных обстоятельствах, сопутствовавших гибели ее мужа. Этот эксперт находился в непосредственной близости от места событий, когда муж…
– Ваша честь, я возражаю! – Бондели стукнул кулаком по столику.
Судья Гримм прикусил губу. Он бросил взгляд на профиль Фурлоу, потом на Паре.
– То, что я сейчас скажу, не является ни одобрением, ни неодобрением свидетельских показаний доктора Фурлоу. Однако я исхожу из того, что не подвергаю сомнению его квалификацию, поскольку он является судебным психологом. А раз так, его мнение может расходиться с мнением других квалифицированных свидетелей. Это привилегия свидетеля-эксперта. Дело присяжных решать, на мнение какого свидетеля больше полагаться. Присяжные могут принимать какое-либо решение, основываясь на квалификации свидетелей-экспертов. Возражение принято.
Паре пожал плечами. Он сделал шаг в сторону Фурлоу, собрался что-то сказать, но, заколебавшись, промолчал и лишь через несколько секунд произнес:
– Очень хорошо. Больше вопросов нет.
– Свидетель может быть свободен, – сказал судья.
Когда сцена начала исчезать после манипуляций Рут с репродьюсером, Келексел внимательно посмотрел на Джо Мерфи. Под судимый улыбался хитрой, скрытной улыбкой.
Келексел кивнул, улыбнувшись точно так же. Ничего еще не потеряно, если даже жертвы могут получать удовольствие, находясь в самом затруднительном положении.
Рут повернулась, увидела улыбку на лице Келексела. Своим невыразительным контролируемым голосом она произнесла:
– Будь ты проклят за каждую секунду твоей проклятой вечности!
Келексел мигнул.
– Ты такой же сумасшедший, как мой отец, – сказала она. – Энди описывал тебя, когда говорил о моем отце. – Она повернулась к репродьюсеру. – Смотри на себя!
Задрожав, Келексел глубоко вздохнул. Репродьюсер заскрипел, когда Рут принялась поворачивать рычажки и нажимать кнопки. Ему захотелось оттолкнуть ее от машины, его пугало то, что она может показать ему. «Смотри на себя!» Какая ужасная мысль. Чемы никогда не видели себя на сцене репродьюсера.
Куполообразная сцена превратилась в рабочий кабинет Бонделли: огромный стол, застекленные книжные полки и шкафы, уставленные книгами по праву в бордовых переплетах и с золотым тиснением. Бонделли сидел за столом, держа в правой руке карандаш, к концу которого крепился ластик. Он несколько раз провел ластиком по поверхности стола, и на полированной поверхности остались маленькие резиновые крошки.
Фурлоу сидел напротив него, на столе перед ним были разбросаны листки бумаги. Он сжимал в левой руке свои тяжелые очки, словно учительскую указку, и размахивал ими, когда говорил.
– Маниакальное состояние – как маска. Надев эту маску, Мерфи хочет, чтобы его считали нормальным, даже хотя он знает, что это приведет его к смерти.
– Но это противоречит логике, – пробурчал Бонделли.
– То, что противоречит логике, труднее всего доказать, – заметил Фурлоу. – Это трудно облечь в слова и описать понятными словами людям, которые не знакомы с подобного рода вещами. Но можно разрушить иллюзии Мерфи, если мы проникнем в его иллюзорный мир, разобьем их, то это можно будет сравнить с пробуждением обыкновенного человека в чужой комнате, чужой постели, рядом с чужой женщиной, которая говорит ему: «Я твоя жена!», а какие-то дети утверждают, что он их отец. Это окажется для него невероятным потрясением, и все его мировосприятие будет в миг уничтожено.
– Полный разрыв с действительностью, – прошептал Бонделли.
– Действительность с точки зрения объективного наблюдателя в этом случае не самое главное, – заметил Фурлоу. – Пока Мерфи живет в своем иллюзорном мире, он спасает себя от подобного психологического эквивалента уничтожения. И это, несомненно, страх смерти.
– Страх смерти? – повторил озадаченный Бонделли. – Но ведь это ожидает его, если…
– Существуют два вида смерти. Мерфи гораздо меньше боится настоящей смерти в газовой камере, чем смерти, которую придется ему испытать в момент разрушения его иллюзорного мира.
– Но неужели он не в состоянии увидеть разницу?
– Да, не в состоянии.
– Это же сумасшествие!
Фурлоу удивило это замечание:
– А разве не об этом мы толкуем?
Бонделли уронил карандаш на стол.
– И что случится, если его признают нормальным?
– Он получит подтверждение, что под его контролем находится последняя часть его злоключений. Для него сумасшествие означает потерю контроля. То есть что он не такой великий, всемогущий человек, который управляет своей собственной судьбой. Если он контролирует даже свою собственную смерть, то это и есть подлинное величие – мания величия.
– И именно этого вам не удастся доказать в суде, – заметил Бонделли.
– Да, особенно здесь, в этом городе и в данный момент, – согласился Фурлоу. – Именно это я и пытался втолковать вам с самого начала. Вы ведь знакомы с Вонтманом, моим соседом, живущем к югу от меня? Ветка моего орехового дерева свисала к нему во двор. Я всегда позволял ему срывать с нее орехи. Мы еще подшучивали над этим. А прошлой ночью он взял и срезал ее, а потом забросил в мой двор – и все потому, что я свидетельствую в защиту Мерфи.
– Но это же безумие!
– Здесь и в данный момент это – норма, – возразил Фурлоу. Он покачал головой. – Вонтман – совершенно нормальный человек при обычных обстоятельствах. Но Мерфи совершил преступление на сексуальной почве, и оно разворошило осиное гнездо их гадких потаенных чувств, скрытых от них самих в их подсознании – вины, страха, стыда – и люди с этим не способны сами справиться. И Вонтман – просто один отдельный симптом. Все население, похоже, охвачено этим своего рода психозом.
Фурлоу нацепил свои темные очки, повернулся и посмотрел прямо в объектив камеры репродьюсера.
– Все население, – прошептал он.
Рут неуверенно, словно ослепнув, протянула вперед руку и выключила репродьюсер. Когда сцена потемнела, Фурлоу все еще смотрел на нее. «Прощай, Энди, – подумала она. – Дорогой Энди. Уничтоженный Энди. Я никогда больше не увижу тебя».
Неожиданно Келексел повернулся и прошел через всю комнату. Потом он снова обернулся и посмотрел вслед Рут, проклиная тот день, когда впервые увидел ее. «Во имя Тишины! – подумал он. – Почему я подчиняюсь ей?»
Слова Фурлоу все еще звенели в его ушах: «…Величие! Иллюзия! Смерть!»
Что они могли означать для этих туземцев, которые заперли входы и выходы в своем сознании для иных мыслей и чувств? И тогда в Келекселе вскипел гнев, столь яростный, какого он никогда раньше не испытывал.
«Как смела она сравнивать меня со своим отцом?
Как смеет она думать о своем хилом туземце-любовнике, когда у нее есть я!»
Странный, режущий ухо звук донесся со стороны Рут. Ее плечи сотрясались. Келексел понял, что она рыдает, несмотря на подавление чувств со стороны Манипулятора. И сознавание этого подпитывало еще больше его гнев.
Женщина медленно повернулась на вращающемся кресле репродьюсера и посмотрела на него. Ее лицо казалось непривычно искаженным от горя.
– Живи вечно! – прошипела она. – И надеюсь, каждый день твоей жизни ты будешь страдать от своего преступления! – Ненависть плясала в ее глазах.
Это выражение отвращения потрясло Келексела. «Как может она знать о моем преступлении?» – подумал он.
Но на помощь пришел гнев.
«Она испорчена этим иммунным! – мелькнула мысль. – Пусть же увидит, что может сделать Чем с ее любовником!»
Быстрым движением Келексел повернул ручку Манипулятора под своей накидкой. Резко усилившееся воздействие отбросило Рут на спинку сидения, ее тело напряглось, а затем бессильно обвисло. Она потеряла сознание.
17
Фраффин в ярости выбежал на посадочную площадку. Мантия развевалась вокруг его кривых ног. За барьером защитного поля светилось море, словно темно-зеленые кристаллы. Десять летательных аппаратов выстроились в ряд у края причала, готовые в любой момент по его приказу взмыть в воздух, чтобы поучаствовать в «восхитительной маленькой войне». Возможно, еще не все потеряно. В воздухе резко пахло озоном, отчего в результате защитной реакции организма кожа на лице Фраффина съежилась.
Он чувствовал, что там, наверху, цветет его планета, с невиданной быстротой рождались новые сюжеты, как никогда раньше. Но если сообщение относительно Келексела верно… Но это не может быть правдой! Логика протестовала против этого.
Приблизившись к контрольному пункту, Фраффин замедлил шаги. Сейчас в этом похожем на огромный желтый глаз куполообразном помещении вахту нес сам начальник службы наблюдения Латт. От вида его крупного приземистого тела Фраффин почувствовал спокойствие. Квадратное лицо Латта склонилось к монитору.
Однако на лице Латта было хитрое выражение, и Фраффин вдруг вспомнил поговорку Като: «Бойтесь королей, у которых лукавые подданные». Да, этот туземец Като был достоин восхищения. Фраффин вспомнил врагов Като, двух карфагенских царей, смотрящих со стен крепости Бирсы вниз, на внутреннюю гавань Карфагена. «Достойная жертва, правильные мысли, сильные Боги – все это обеспечит победу». Это тоже слова Като.
Но Като давно мертв, его жизнь была затянута в безумный водоворот времени – в память Чемов. Он мертв, как и оба его врага-царя.
«Конечно, сообщение относительно Келексела ошибочно», – подумал Фраффин.
Один из ожидающих пилотов подал знак Латту. Начальник службы наблюдения выпрямился и повернулся лицом к Фраффину. И встревоженный его вид рассеял последние сомнения в его излишней самоуверенности.
«Он похож на маленького Като, – подумал Фраффин, останавливаясь в трех шагах от Латта. – Та же структура кости. Да, как же много здесь наших потомков».
Фраффин поплотнее завернулся в мантию, внезапно почувствовав холод.
– Достопочтенный Режиссер, – произнес Латт.
«С какой же осторожностью он говорит!»
– Я только что получил тревожное сообщение относительно Следователя, – сказал Фраффин.
– Следователя?
– Келекселе, дурень!
Латт облизнул губы. Потом посмотрел по сторонам и перевел взгляд снова на Фраффина.
– Он… он сказал, что вы дали ему разрешение на… Вместе с ним была туземка… она… что-нибудь не так?
Фраффину потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Он чувствовал легкую барабанную дробь, отстукивающую каждое мельчайшее мгновение его бытия. Ох уж эта планета и ее существа! Каждое из этих мгновений обжигающим пламенем стучало в его сознании. Он чувствовал себя как двустворчатый моллюск, выброшенный приливом на берег. История рушилась вместе с ним, и только он мог вспомнить свои бесчисленные преступления.
– Итак, Следователь улетел? – сказал Фраффин, гордый тем, что в его голосе прозвучало спокойствие.
– Только небольшая прогулка, – прошептал Латт. – Он сказал, что это всего лишь небольшая прогулка. – Латт кивнул, и в этом быстром, резком движении ощущалась нервозность. – Я… ведь все говорили, что Следователь попал в ловушку. И с ним была женщина. Она была без сознания! – Латт ухватился за эту деталь, будто сделал важнейшее открытие. – Туземка упала в обморок из-за своей беременности! – Губы Латта скривились в грубой ухмылке. – Так легче контролировать ее, – сказал он.
Пересохшим ртом Фраффин проговорил:
– Он сказал, куда направляется?
– На поверхность планеты. – Латт показал большим пальцем вверх.
Фраффин проследил взглядом за направлением, куда указывал он, отмечая бородавчатую кожу, и удивился тому, как может такой небрежный жест нести в себе весь груз столь ужасающих последствий.
– В своем катере? – спросил Фраффин.
– Он сказал, что лучше знаком с его управлением, – ответил Латт.
В глазах Латта теперь появился страх. Вкрадчивый голос Режиссера и его спокойный облик не могли скрыть важности этих вопросов – и он уже заметил одну вспышку гнева.
– Он заверил меня, что получил ваше разрешение, – пробормотал Латт. – Он сказал, что это будет хорошей подготовкой перед тем, как он получит собственный…
Взгляд Фраффина остановил его на несколько секунд, но потом он продолжил:
– Он сказал, что самке это понравится.
– Но ведь она была без сознания, – напомнил Фраффин.
Латт кивнул согласно.
«Почему она была без сознания? – подумал Фраффин. В нем снова начала расти надежда. – Что он может сделать? Он же в наших руках! Какой же я идиот, если поддаюсь слепой панике!»
Рядом с Латтом экран контрольного селектора сменил желтый свет на красный, потом дважды мигнул. Прибор издал громкое гудение и создал в воздухе круглое лицо Инвик. Черты лица врача корабля выражали озабоченность. Она пристально посмотрела на Фраффина.
– Вот ты где! – воскликнула она. Ее взгляд метнулся к Латту, потом осмотрел платформу и вернулся к Фраффину. – Он уже улетел?
– Забрав с собой женщину, – ответил Фраффин.
– Но он так и не прошел омоложение! – удивилась Инвик.
Лишь через минуту Фраффин смог обрести голос:
– Но все остальные… он… ты… – И снова он почувствовал слабую дробь барабанов внутри себя.
– Да, все остальные немедленно отправлялись к Омолаживателям, – согласилась Инвик. – Поэтому я и считала, что он сам позаботится о себе. Ведь ты же заботишься! – В ее голосе слышался гнев. – Разве можно было предположить другое?! И в архивах нет никаких записей о нем. Он не прошел сеанса омоложения!
Фраффин судорожно сглотнул в пересохшем горле. Просто немыслимо! Он почувствовал необычайное спокойствие, словно прислушивался к движению солнц, лун, планет, существовавших в его жизни, но уже забытых. Не прошел сеанса омоложения! Время… время…
– Оно наконец пришло… – начал, запинаясь, говорить он хриплым шепотом, однако Инвик перебила его:
– Один из моих помощников видел его с женщиной совсем недавно и предупредил меня. Физическое состояние Келексела заметно ухудшилось.
Фраффин почувствовал, что ему стало трудно дышать. В груди ныло от боли. Не прошел сеанса омоложения! Если Келексел уничтожит все следы женщины… Но он не сможет! На корабле историй сохранились все записи его связи с этой туземкой. Но если Келексел уничтожит ее…
Латт потянул Фраффина за мантию.
В ярости Фраффин повернулся:
– Что тебе нужно?
Латт, наклонившись, отступил на шаг и посмотрел на Фраффина.
– Достопочтенный Режиссер, сообщение… – Латт дотронулся до прибора связи, прикрепленного сбоку на его шее. – Катер Келексела замечен на поверхности планеты.
– Где?
– В районе проживания женщины.
– Они еще видят его?
Фраффин затаил дыхание.
Латт несколько секунд слушал, а затем покачал головой.
– Корабль был замечен перемещавшимся без защитных экранов. Обнаруживший его наблюдатель запрашивает, чем было вызвано такое нарушение правил безопасности. Но сейчас он уже потерял корабль из виду.
«На поверхности планеты!» – подумал Фраффин.
– Задействуйте все другие средства! – резко приказал он. – Отдай лично приказ каждому пилоту. Этот катер должен быть найден! Должен быть найден!
– Но… что нам делать, когда мы найдем его?
– Женщина, – напомнила Инвик.
Фраффин бросил взгляд на лишенную тела голову, транслируемую контрольным селектором, потом перевел взгляд на Латта.
– Да, женщина. Вы возьмете ее и доставите ее сюда. Она – наша собственность. А уж затем мы договоримся с этим Келекселом. Никакой самодеятельности, понятно? Доставь ее мне!
– Если смогу, достопочтенный Режиссер.
– Очень советую тебе постараться как следует, – произнес Фраффин.
18
Фурлоу проснулся после первого же щелчка будильника и сразу же отключил его до того, как он начал звенеть. Он приподнялся на постели, борясь с сильным нежеланием окунаться в проблемы, которые несет с собой новый день, обещавший ему очередную адскую пытку в госпитале. Уили будет пытаться раздавить его и не успокоится до тех пор, пока… Фурлоу глубоко вздохнул. Когда держаться больше будет невмоготу, ему придется уйти с работы.
Общество помогало ему принять это решение – анонимные письма от сумасшедших с угрозами, телефонные звонки. Он стал изгоем.
Специалисты-профессионалы вели себя совсем по-другому. Среди них – Паре и старый судья Виктор Веннинг Гримм. Их поступки в суде и за его пределами, казалось, следовало помещать в разные отделения, тщательно изолированные друг от друга.
– Все уляжется, – говорил ему Гримм. – Пусть только пройдет некоторое время…
– Ничего, Энди, – успокаивал его Паре, – в чем-то выигрываешь, в чем-то проигрываешь.
Фурлоу тщетно пытался разгадать, испытывают ли они хоть какие-нибудь эмоции в связи со смертью Мерфи. Паре был приглашен на казнь, и в суде говорили, что он советовался с друзьями, идти ему или нет. Впрочем, добрые чувства победили. Ему советовали не проявлять себя слишком безжалостным.
«Зачем я пошел? – задал себе вопрос Фурлоу. – Неужели хочу посыпать соль на раны?»
Но он знал, почему пошел, смиренно приняв приглашение осужденного посмотреть, как тот умрет. И также он тешил себя надеждой, что, возможно, сможет увидеть там наблюдателей, их висящий в воздухе летательный аппарат.
И они… или это была иллюзия… находились там.
«Есть ли они в действительности? Существуют ли они там на самом деле?»
– стучала одна мысль у него в голове. А потом возникла другая: «Рут, где ты?» Он чувствовал, что если ей удастся вернуться и все объяснить, галлюцинации прекратятся.
Его мысли вновь вернулись к казни. Потребуется не одна неделя, чтобы стереть из памяти это воспоминание. Он помнил беспокоящие его звуки: лязг металла о металл, шарканье подошв, когда охрана прибыла вместе с Мерфи на место казни.
Фурлоу ярко представил у себя в уме остекленевшие глаза осужденного. Перед смертью Мерфи уже не выглядел таким коренастым. Тюремная роба свободно болталась на нем. Он шел волоча ноги. А перед ним шествовал священник в черной сутане, монотонно напевая звучным голосом, в котором все же можно было разобрать заунывные нотки.
Он припомнил, как они прошли мимо, и все собравшиеся вдруг замолчали, обратив свой взор к палачу. Он выглядел, как служащий мануфактуры – высокий, с предупредительным лицом, уверенный в себе, стоя перед обитой резиной дверью в зеленую комнату.
Палач взял Мерфи под руку, помог ему перебраться через высокий порог. Один из охранников и священник последовали за ними. Фурлоу стоял в первом ряду и мог хорошо видеть сквозь проем двери всех троих и слышать, о чем они говорили.
Охранник затянул ремешок на левой руке Мерфи, попросил его сесть поглубже на стуле.
– Положи руку сюда, Джо. Чуть дальше, вот сюда. – Охранник затянул ремешок. – Не больно?
Мерфи покачал головой. Его глаза по-прежнему были остекленевшими, напоминавшими глаза загнанного зверька.
Глядя на охранника, палач пошутил:
– Ал, почему бы тебе не остаться здесь и не подержать его за руку?
В этот момент Мерфи очнулся. Сказанное им поразило Фурлоу и заставило его отвернуться:
– Тебе лучике остаться с мулами и повозкой.
Именно эту фразу неоднократно использовала Рут – одна из странных семейных поговорок, истинный смысл которых известен лишь узкому кругу посвященных. Когда Мерфи произнес ее, Фурлоу понял, что нет силы, которая способна разорвать связь между отцом и дочерью.
Все остальное было уже не так страшно».
Вспоминая ту минуту, Фурлоу вздохнул, опустил ноги на холодный пол. Потом надел комнатные тапочки, накинул на себя халат и прошел к окну. Там он стал рассматривать открывающийся вид, ради которого его отец и купил этот дом двадцать пять лет назад.
Утренний свет больно бил по глазам, и они заслезились. Фурлоу взял темные очки, которые лежали на столике возле кровати, надел их и подрегулировал фокус линз.
Обычная утренняя картина: долина, поросшая секвойями, меж стволов поднимается туман, который развеется к одиннадцати часам. Внизу на ветке дуба сидели, нахохлившись, два ворона, созывая своих невидимых товарищей. Капельки росы стекали с листочка акации прямо под окном.
А дальше, за деревом, что-то двигалось. Фурлоу повернулся и увидел сигарообразный предмет длиной примерно в тридцать футов. Аппарат проплыл над верхушкой дуба, вспугнув воронов. С пронзительным карканьем они улетели.
«Они видят эту штуковину! – сказал себе Фурлоу. – Значит, она существует на самом деле!»
Летательный аппарат вдруг резко повернул влево и унесся вверх, пронзив облака. После него в воздухе остались странные сферы и диски. Но вскоре их поглотили облака.
Резкий дребезжащий голос вывел Фурлоу из оцепенения.
– Это ты – туземец Фурлоу?
Он обернулся и увидел в дверях спальни призрак: приземистую кривоногую фигуру в зеленой накидке и трико. У призрака были квадратное лицо, темные волосы, серебристая кожа, рот до ушей. Глаза этого существа ярко горели под дугой бровей.
Губы задвигались, и снова он услышал резкий резонирующий голос:
– Меня зовут Келексел. – Его английский был правильный, без акцента.
Фурлоу уставился на пришельца. «Гном? – подумалось ему. – Лунатик?» В его голове возникло множество вопросов.
Келексел посмотрел в окно. Было несколько забавно наблюдать, как свора Фраффина кинулась преследовать пустой катер. Запрограммированный курс не позволял кораблю уйти от преследователей, но, когда они его настигнут и обнаружат обман, здесь все уже будет кончено. Мертвых не вернуть к жизни.
Фраффину придется смириться с этим фактом… и своим преступлением.
Воскресшая гордость укрепила волю Келексела. Он хмуро посмотрел на Фурлоу, подумав: «Я знаю, что должен делать». Скоро проснется Рут, придет на их голоса, и тогда она сможет увидеть его полный триумф. «Она будет гордиться, что Чем обратил на нее свой взор», – подумал он.
– Я наблюдал за тобой, знахарь, – сказал Келексел.
В голове Фурлоу мелькнула мысль: «Может, этот ненормальный урод пришел убить меня из-за моих свидетельских показаний?»
– Как ты проник в мой дом? – спросил Фурлоу.
– Для Чема это не представляет никаких проблем, – ответил Келексел.
У Фурлоу вдруг возникло кошмарное чувство, что это существо, вероятнее всего, связано с той штуковиной, которая только что унеслась в облака, с наблюдателями, которые… «Кто такой Чем?» – подумал он.
– Как ты наблюдал за мной? – спросил Фурлоу.
– Твои проделки фиксировались… – Келексел возбужденно замахал в воздухе рукой, не способный подобрать нужное слово… – Одной штукой, вроде вашего кино, – сказал он наконец. – Конечно, гораздо более сложной. Ваши ощущения после расшифровки при помощи эмоциональной стимуляции воздействуют непосредственно на зрительскую аудиторию.
Фурлоу прокашлялся. Услышанное им имело мало смысла для него, но ощущение тревоги усилилось. Он хрипло произнес:
– Что-то новое, вне всякого сомнения.
– Новое? – Келексел захихикал. – Это древнее, чем ваша Галактика.
«Да, он точно придурок, – попытался успокоить себя Фурлоу. – И почему они всегда выбирают психологов?»
Но он не забывал воронов. Никакая логика не могла отрицать тот факт, что вороны видели эти… штуковины. И снова он спросил себя: «Кто такой Чем?»
– Ты не веришь мне, – сказал Келексел. – Ты не хочешь поверить мне. – Он почувствовал, как его тело начало расслабляться, словно после бокала хорошего вина. Да, это было забавно. Он понял, какое удовольствие получили когда-то люди Фраффина, познакомившись с этими существами. Гнев и ревность, которые он испытывал к Фурлоу, начали исчезать.
Фурлоу сглотнул. Рассудок увлекал его в опасные дебри размышлений.
– Если я поверю тебе, то мне придется признать и то, что ты… ну, некто вроде…
– Некто с другой планеты?
– Да.
Келексел рассмеялся.
– Только и всего! Да я могу так напугать тебя, что ты остолбенеешь! – Он щелкнул пальцами.
Это был чисто человеческий жест существа, мало похожего на человека. Фурлоу заметил его и глубоко вздохнул. Он более внимательно изучил одежду пришельца: накидка, трико. Потом взглянул на странные остроконечные уши. «Ну, накидку можно взять из театральной костюмерной, – подумал он. – Он похож на карликового Белу Люгоси. Не больше четырех футов ростом».
И тогда Фурлоу охватил почти панический страх.
– Зачем ты здесь? – требовательно спросил он.
«Зачем я здесь?» Несколько секунд в голову Келексела не могло прийти ни одного логического объяснения. Он вспомнил о Рут, лежавшей без сознания на кушетке в соседней комнате. Этот Фурлоу мог стать ее мужем. Келексел ощутил укол жгучей ревности.
– Возможно, я пришел, чтобы указать тебе твое место, – сказал он. – Возможно, я возьму тебя на свой корабль и покажу сверху твою планету. Ты увидишь, насколько ничтожной крупинкой она кажется оттуда.
«Я, наверное, кажусь ему смешным», – подумал Фурлоу и сказал вслух:
– Будем считать, что это все же не глупая шутка, и ты…
– Не говори Чему, что он глупо шутит, – перебил его Келексел.
Фурлоу по голосу собеседника понял, что тот способен на насилие. С трудом ему удалось заставить себя ровно дышать, потом он посмотрел на незваного гостя. «Может, он и был причиной исчезновения Рут? – подумал он.
– Может, он – одно из тех существ, которые похитили ее, которые следили за мной, наблюдали за смертью бедного Джо Мерфи, которые…»
– Чтобы попасть сюда, я нарушил все самые важные законы своего общества, – произнес Келексел. – Я удивляюсь тому, что сделал.
Фурлоу снял очки, нашел на туалетном столике носовой платок, протер им очки, потом снова надел их. «Я должен заставить его продолжать говорить, – подумал он. – Пока он говорит, он дает выход своим чувствам».
– Кто такие Чемы? – спросил Фурлоу.
– Хорошо, – сказал Келексел. – У тебя нормальное любопытство. – Он начал рассказывать о Чемах, их могуществе, бессмертии, корабле историй.
Но по-прежнему ничего не говорил о Рут. Фурлоу подумал, осмелится ли он задать вопрос о ней.
– Почему ты пришел ко мне? – спросил он. – Что, если я расскажу о вас?
– Вряд ли ты сможешь рассказать о нас, – заметил Келексел. – Да и кто поверит тебе, даже если ты и решишься на это?
Фурлоу обратил внимание на эту угрозу. Если допустить, что этот Келексел тот, за кого он себя выдает, тогда он, Фурлоу, в серьезной опасности. Кто может противостоять таким существам? Фурлоу вдруг почувствовал себя, как житель Сандвических островов перед железной пушкой.
– Зачем ты здесь? – повторил он свой вопрос.
«Как он надоел мне с этим вопросом!» – подумал Келексел. Он почувствовал смущение. Почему этот знахарь столь настойчив? Но ведь он и есть знахарь, первобытный колдун, возможно, обладающий таинственными знаниями.
– Возможно, ты знаешь нечто, что поможет мне, – сказал он.
– Поможет? Если ты прибыл из такой высокоразвитой цивилизации, то как ты…
– Я буду задавать тебе вопросы и спорить с тобой, – перебил его Келексел. – Возможно, мы кое-что выясним из нашего спора.
«Зачем он здесь? – спросил себя Фурлоу. – Если он тот, за кого себя выдает… зачем? – Но в своем сознании Фурлоу сортировал то, что говорил Келексел. – Бессмертие. Корабли историй. Поиски развлечений. Скука богов. Бессмертие. Бессмертие. Бессмертие…»