Американские теории управления, могущие содержать вполне здравые конкретные рекомендации, в целом имеют целью сохранить капиталистическое общество в работоспособном состоянии. Жестокая, неприкрытая флером менеджмента и так называемых «человеческих отношений» эксплуатация бизнесу в конечном счете невыгодна, поскольку, как предупреждает Питер Дракер, «вызывая классовую ненависть и классовую борьбу, она вообще ставит под вопрос существование предприятия».
      Ради сохранения капиталистической структуры общества сейчас более чем когда-либо раньше бизнесу требуются привлекательные одежды. Соответственно одна из идеологических подпорок общества потребления — тезис о том, будто бизнес приобрел социальную ответственность.
      С точки зрения исторической мало кто станет спорить, что первоначально у бизнеса совести не было
      Жестокость делового мира передана в трилогии Теодора Драйзера «Финансист», «Титан», «Стоик» и во многих других романах, описавших эпоху становления американского капитализма. В социологии звериное лицо капитала вообще показали не только Карл Маркс и марксисты, но и, например, Торстен Веблен в его «Теории праздного класса». Сохранились до наших дней рассказы-легенды о «баронах-разбойниках», магнатах вроде Корнелиуса Вандербильда, сколотившего себе самое большое в мире состояние на железных дорогах и судах, или Джона Рокфеллера, нашедшего богатство в нефти, или Эндрю Карнеги, выбравшего сталелитейную промышленность. Джеймс Бек, юрист того времени и член палаты представителей конгресса в 1905—1917 годах, свидетельствовал: «Диогену пришлось бы трудно, если б он вздумал разыскивать честного человека на Уолл-стрите. Я-то знаю, поскольку был юристом у корпораций» .
      Хотя и сейчас выходит немало книг, хрестоматий и подарочных изданий, рисующих разных вандербильдов прошлого самыми нежными красками, все же американцы склонны согласиться, что если у бизнеса раньше и была совесть, то спала непробудным сном. Ведь даже сам Корнелиус Вандербильд задавал риторический вопрос: «Не думаете ли вы, что железными дорогами можно управлять, соблюдая законы?»
      Но теперь говорят, что все это — история. Вот уже десятка два лет американцев приучают к мысли о социальной ответственности бизнеса. Четверть века назад Генри Люс, редактор и издатель журналов «Тайм», «Форчун», «Лайф», «Спорте иллюстрейтед», автор тезиса о послевоенном «американском веке», уже убеждал соотечественников, что «современная корпорация теперь стала выступать совершенно сознательно как ответственная социальная организация… В то время как прежняя «бездушная корпорация» заявляла о своей честности и законности и этим ограничивалась, сегодня она принимает на себя ответственность за каждую сторону социального окружения, которых она касается» .
      Причина моральной метаморфозы (как дальше увидим — мнимой) — в необходимости обороны от критических суждений, нарастающих по мере роста произвола монополий, усиливающихся вместе со все новыми скандалами в области бизнеса, нарушения интересов потребителя, ущерба, наносимого окружающей среде, наконец, вместе с ухудшением положения в экономике вообще.
 

 
      Типична в этом отношении жалоба Дэвида Рокфеллера: «Некоторые люди во всех бедах в нашем обществе винят бизнес и систему предпринимательства» .
      «Престиж американского бизнеса вряд ли падал так низко, как сейчас, — жаловался еженедельник «Бизнес уик». — Представление о бизнесе как о продажном и бесчеловечном опирается на серию скандалов с корпорациями — от краха «Пени сентрал» через махинации в Чили компании «Интернешнл телефон энд телеграф» к незаконным взяткам, раздававшимся «Галф», «Локхид» и десятками других корпораций» .
      Поразмыслив, бизнесмены, как сообщал журнал «Ньюсуик», «в примечательном большинстве решили, что самым убедительным ответом будет громогласное утверждение, что они не просто делают прибыли, а уже занялись бизнесом по улучшению мира… Национальная ассоциация промышленников, все еще пытающаяся переубедить других, что она — не динозавр, признала, что у бизнеса существует обязанность «участвовать в решении» стоящих перед обществом проблем. «Да, — писал Поль Самуэльсон, лауреат Нобелевской премии по экономике, — хотите верьте, хотите нет, но большая корпорация в наши дни не просто может осуществлять социальную ответственность, — в ее же интересах попытаться этим заняться» .
 

 
      Нашлись идеологи, поспешившие оформить желаемое в псевдотеоретические одежды. Так, Адольф Берли-младший выступил с теорией «трансцендентального дополнения». Согласно этой «теории» с переходом от отцов к детям произошел сдвиг в мировоззрении. Отцы любили наживу, дети любят ближнего сильнее дивидендов. Этот сдвиг в сознании и есть «трансцендентальное дополнение», или, если заменить псевдофилософию псевдоматематикой, «коэффициент, стоящий над стремлением к прибыли».
      По Адольфу Берли-младшему, тут мы имеем дело чуть ли не с «капиталистической революцией XX века».
      Новоявленные «капиталистические революционеры» идут в атаку на святая святых — на саму движущую силу капиталистического общества, на прибыль. Конечно, идут в атаку только на словах, но достаточно громких. Вот, например, рассуждения Джона Адамса-младшего, бывшего президентом группы страховых компаний «Гановер иншуренс»:
      «Идея о том, что прибыли per se, сами по себе, хороши, уже не выдерживает критического анализа. Является ли прибыль возвышающей, стимулирующей, придающей энергию целью? Лично я не смог бы придумать много вещей, которые бы были более обесчеловечивающими, унизительными и подавляющими, чем требование к сотрудникам и служащим тратить свою жизнь на то, чтобы обеспечивать прибыль какой-нибудь доброй, старой «Никудыш-инкорпорейтед». Если мы посвятим свои жизни прибыли, мы разрушим систему свободного предпринимательства».
      Адамс видит причину преклонения перед прибылью в буквальном толковании Адама Смита, которого Адамс считает устаревшим. Смит утверждал, что общественное благо возникает как сумма индивидуальных усилий, где каждый преследует лишь свой собственный интерес. Адамс комментирует: «Попытка перенести эту теорию в нашу сложную экономическую систему нереальна и бессмысленна» .
      «Радикальный» путь решения этого вопроса нашел Герман Вейсс, вице-президент корпорации «Дженерал электрик». Пожаловавшись на повсеместно распространившуюся тенденцию видеть корень зла в прибыли, Вейсс предложил:
      «Неплохо было бы изъять слово «прибыли» из нашего делового словаря. Чистые прибыли после выплаты налогов состоят из двух частей: дивидендов, которые я назову справедливым вознаграждением, и доходов, которые реинвестируются в дело». Идею уничтожения неудачного слова поддержал сам Питер Дракер, к которому в американском деловом мире внимательно прислушиваются. Он объявил: «Суть в том, что прибыли не существует. Существуют стоимости. То, что называют «прибылями», состоит из трех стоимостей: стоимости капитала, стоимости страхования от риска, неизбежно связанного с экономической деятельностью, и стоимости рабочей силы» .
      Здесь нет резона разбирать по существу рассуждения Адамса или Дракера, тем более что слово «прибыль» продолжает процветать, а выраженная им идея продолжает оставаться путеводной звездой в деловом мире. «Что значит имя? — спрашивала шекспировская Джульетта. — Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Отмена самого слова не отменит существования механизма капиталистической эксплуатации с его количественным показателем, прибылью. Аналогичным образом на Западе периодически отменяют слово «капитализм» и в любом случае стараются им не пользоваться — оно редко встречается в общественно-политической литературе. Из этого вовсе не вытекает, что капитализм прекратил свое существование.
      Адамсу, Дракеру и другим, если так можно выразиться, «совестливым» бизнесменам и теоретикам противостоят откровенно однозначные защитники прибыли ради прибыли, которым на общество наплевать. Познакомимся с рассуждениями представителя этого консервативного крыла американского делового мира президента компании «Ингерсолл-Рэнд» У. Уирли:
      «Думаю, что нас, бизнесменов, есть в чем упрекнуть. Мы не говорим того, что есть. Мы беремся участвовать в дебатах по моральной проблеме с материалистическими аргументами. Марксистскому наступлению на прибыль мы противопоставили нытье о том, насколько малы наши прибыли. Пускаясь в рассуждения, как они малы, бизнесмены соглашаются с моральным осуждением прибыли марксистами. Бизнесмены соглашаются, что существует такое понятие, как «слишком большая прибыль». Они должны были бы говорить правду, а именно: что прибыли нет границ и пределов, если она получена без использования силы и без обмана. Бизнесмену нечего стыдиться принципа прибыли» .
      На защиту «священной коровы» капитализма встает крайне правый сенатор Барри Голдуотер:
      «Прибыль — это живая кровь нашей системы конкурентного предпринимательства, а это слово стало чуть ли не бранным в нашем лексиконе… Прибыль — корень всего добра. Вот в чем мы должны убеждать людей» .
 

 
      С этой точки зрения все разговоры о какой-то там «социальной ответственности» бизнеса — от лукавого, проявление «ползучего социализма». Ведь любые отвлекающие занятия филантропией снижают показатель прибыли. И вот как откликнулся консервативный еженедельник «Хьюмен ивентс» на предложение разработать в министерстве торговли «индекс социального поведения» для оценки с этой точки зрения деятельности корпораций:
      «Американскому бизнесу грозит опасность заразиться новомодной «социальной» болезнью, против которой пенициллин уже не поможет. Называется болезнь «социальной ответственностью» — самое затасканное и заезженное слово в Вашингтоне» .
      Много лет изучал этот вопрос профессор Рочестерского университета Генри Манн. Он отмечает, что у большинства крупных корпораций всегда имеются финансовые резервы на случай возникновения непредвиденных обстоятельств или для компенсации допущенных ошибок. Из этих резервов можно время от времени черпать средства на что-либо общественно полезное. Однако, с точки зрения бухгалтерии и акционеров, такие расходы будут выглядеть как блажь и разбазаривание средств в ущерб доходам. Своя рубаха ближе к телу — тут не до филантропии!
 

 
      Если у руководства корпорации есть склонность пофилософствовать, то можно такие расходы списать как «долговременную политику максимизации прибыли». Например, экономист Нейл Джэкоби в книге «Власть корпораций и социальная ответственность: проект на будущее» настаивает, что «современной корпорации надлежит принимать участие в решении социальных проблем именно с целью максимизации прибылей» . В перспективе такой показной альтруизм — проявление дальновидного эгоизма, стремления к самосохранению, а в идеологически благоприятной среде шансы уцелеть повышаются. В то же время на добровольных началах тут далеко не уедешь, поскольку корпорация, тратящаяся на общественные цели, в финансовом отношении попадает в невыгодное положение по сравнению с конкурентом, который узколобо думает только о сегодняшних прибылях. В конце концов игра «Монополия» исключает всякую филантропию.
      Генри Манн приходит к такому заключению:
      «Социальная ответственность корпораций, доктрина, которую многие предлагают как схему для популяризации и защиты свободного предпринимательства, может оказаться успешной только в том случае, если отказаться от свободного рынка и перейти к системе правительственного контроля. Игра не стоит свеч» .
      Аналогичную позицию отрицания за бизнесом социальной ответственности занял ведущий американский консервативный экономист Милтон Фридман.
      Зато упоминавшийся Джэкоби, приходя в своей книге к выводу о необходимости расширять практику государственного регулирования для «стимулирования социальной активности корпораций», считает, в отличие от Манна, что игра стоит свеч.
      И некоторая игра ведется, причем старым, проверенным, привычным для бизнеса методом — рекламой. Можно рекламировать товар, но не обязательно рекламировать только товар. Можно рекламировать доброту данной корпорации или всего общественного строя…
      Соответственно журнал «Эсквайр» совместно с факультетом журналистики Мичиганского университета установил с 1973 года ежегодную «премию социальной ответственности корпораций». Премия присуждается лучшей рекламе в печати или по телевидению, в которой показывались бы те блага, которые приносят обществу в целом особенно совестливые корпорации.
      И вот уже нефтяная монополия «Мобил ойл» покупает место в газетах и журналах и заполняет его текстом вроде такого:
      «Хотя бизнесмены и не похожи на социальных реформаторов, они реагируют на критику и на длительное давление со стороны общественности. Дальновидный бизнесмен рассматривает такое давление как систему раннего предупреждения… Корпорации такие цепкие, что даже готовы творить добро, чтобы выжить. Эта цепкость идет дальше старого утверждения о том, что человек в своей жажде прибыли часто неизбежно способствует и общественной пользе. В момент кризиса бизнес творит добро сознательно и с умыслом». Таков, добавляет «Мобил ойл», наш ответ на «марксистскую диалектику», согласно которой капитализм погибает под тяжестью собственных противоречий.
      Перед нами старая попытка предотвратить коренные преобразования с помощью частичных реформ или даже видимости таких реформ.
      В числе первых призеров «премии социальной ответственности» оказалась компания «Сиграм дистиллерс», выпускающая виски, водку и другие алкогольные напитки. Премию она получила за рекламу в журнале, демонстрирующую влияние роста концентрации алкоголя в организме на потерю координации движений. В рекламе показано, как меняется почерк у человека по мере того, как он пропускает рюмку за рюмкой. Фраза, которую он повторно и все менее четко и ровно пишет, гласит: «Я могу пить и управлять автомобилем». Получается, что «Сиграм» выступает чуть ли не против своей собственной продукции. Впрочем, рядом или в другом журнале можно увидеть привлекательную рекламу виски «Канадиен клаб» фирмы «Сиграм». Руководители компании трезво рассудили, что для престижа их бизнеса совсем не плохо выглядеть почти трезвенником, показать, что пить надо уметь. Кстати, многие пьяницы утверждают, что пить они умеют…
      Помимо такой показушной «социальной ответственности» рекламы, фирмы оплачивают показываемые по так называемому общественному телевидению пьесы, концерты классической музыки, диспуты по острым проблемам дня, демонстрация которых коммерческим телевидением была бы невыгодна.
      Издаются брошюры вроде выпущенной компанией «Контрол дейта» и названной «Вклад нашей корпорации в решение социальных нужд». В ряде учебных заведений созданы кафедры социальной ответственности бизнеса.
      Что касается саморекламы, то, изучив этот сравнительно новый феномен, профессор международного бизнеса Техасского университета Пракаш Сети пришел к выводу о его неудовлетворительности:
      «За некоторыми исключениями, проблемы подаются в форме броских заголовков и в упрощенном изложении. Главный упор делается на укрепление позиций рекламодателя и на поиск поддержки интересов бизнеса, что вовсе не обязательно хорошо для экономики или для общества… Мой анализ этой оправдательной рекламы заставляет меня сделать вывод, что в той форме, в какой ее ведут корпорации и индустриальные группы, за рядом исключений, эта реклама имеет сомнительную ценность и сомнительную эффективность. Причины тут экономические, социально-политические и идеологические» .
      В самом деле, бизнес есть бизнес, и, как кратко, но ясно выразился Генри Форд-второй, «большой бизнес слишком велик, чтобы быть человечным» . Монополистический капитал грабит общество, обогащается за его счет и скуп на подачки обществу, даже когда понимает, что их следует рассматривать как выплаты по страховому полису от революции. И дальше подачек дело не идет. Профессор Нейл Чемберлен открывает свою книгу «Пределы ответственности корпораций» следующим предваряющим выводом: «Что могут сделать крупные корпорации в отношении социальных проблем нашей эпохи? Тезис моей книги — они могут сделать до удивительного мало» .
      Да и не хотят делать много.
      История американского бизнеса заполнена примерами обмана потребителя или прямо-таки преступного к нему отношения. Я уже рассказал ранее про опасный бензобак автомашины «Пинто». Можно было бы зачислить во врагов потребителя всю военную индустрию. Все эти ракеты и авианосцы, приносящие «законную» прибыль поставщикам Пентагона, являются фактически прямыми вычетами из доходов налогоплательщиков.
      Но остановимся в качестве примера на самой крупной отрасли американского хозяйства. Она крупнее автомобильной промышленности, и она крупнее военной промышленности. Без нее буквально не прожить. Как говорят в Америке, если вы едите, значит, вы имеете отношение к сельскому хозяйству. Речь пойдет о пищевой промышленности и вообще о так называемом агробизнесе».
      Потребитель знакомится с конечным продуктом «агробизнеса» в продовольственном супермагазине.
      Внешне он — сплошное изобилие и загляденье. Играет так называемая «консервированная» музыка. Манят яркие этикетки на банках, коробках, картонках, бутылках. Приглашают полки с собачьими и кошачьими консервами…

 
      А теперь слово корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс» Уильяму Роббинсу, написавшему книгу «Американский пищевой скандал: почему на ваш заработок вы не можете хорошо питаться» :
      «Нам говорят, что американцы — счастливые люди, поскольку они покупают лучшие продовольственные товары по ценам ниже, чем в любой другой стране. Так нас уверяет пищевая индустрия, являющаяся самой большой концентрацией финансовой мощи в мире. Нам так часто повторяли эту Большую Ложь, что среди нас мало осталось скептиков. Еще меньше осталось лиц, задающих вопросы по сути дела».
      Далее Роббинс рассказывает о том, как монополии подминают под себя фермеров, как они в погоне за прибылью поступаются качеством, например, подкачивают воду в ветчину или в птичье мясо, что не возбраняется законом, как пытаются завлечь покупателя яркой упаковкой, которая порой стоит дороже содержимого, например, в случае с кукурузными и иными хлопьями, употребляемыми каждой семьей за завтраком: ну как устоять перед «Завтраком для чемпионов»?
      Грабеж продолжается в самом магазине:
      «Защита потребителя не входит в задачи супермаркета. Фактически, чем меньше он его защищает, тем выгоднее. Ведь тот, кто выпустил конкретный продовольственный товар, накинул к его стоимости расходы на рекламу, и теперь черед розничного торговца делать свою наценку. И она тем выше, чем выше предыдущие наценки. Размер наценки для супермаркета вырос с годами с 12,5 процента до 20 процентов и более… Супермаркеты не только не высказывают ни малейшей склонности встать на защиту потребителя, но, наоборот, уже многие годы отличаются тем, что обирают покупателей, каждый день придумывая для этого все новые и новые хитроумные способы…»
      И наконец, остановимся немного подробнее на судьбе одного из символов американского образа жизни — сосисках.
      «У сосиски долгая история, и чем дольше она с нами живет, тем меньше она на себя похожа. Впервые она появилась в Соединенных Штатах на Всемирной выставке в Чикаго в 1893 году. Она быстро стала популярной. Хотя нет анализа ее содержания в то время, очевидно, что по содержанию и вкусу она соответствовала тем нескольким центам, которые она тогда стоила…
      К началу второй мировой войны сосиска стала одним из символов Америки. Американские солдаты за рубежом видели ее в своих сновидениях вместе с яблочным пирогом и с мамой. В 1945 году сосиска содержала 14 процентов жира и 15 процентов белков.
      И тут она покатилась вниз. Доля белков уменьшалась, зато цена и доля жиров росли. Промышленности помог технический «прогресс», новый способ позволял придавать сосисочному фаршу единую консистенцию даже при наличии излишков жира и воды. К 1969 году белков осталось 11 процентов, жиров стало 33 процента… Перечень ингредиентов зазвучал как рецептура варева ведьм из «Макбета».
      Сегодня американская сосиска, яма спасения для отходов мясной промышленности, может законно содержать в себе говядину, баранину, свинину, козлятину, включая такие органы животных, как пищевод, диафрагма, сердце с соответствующими соседними жиром, костями, кожей, жилами, нервами и кровеносными сосудами. Она может также содержать до 15 процентов куриного мяса. Обычно используется мясо списываемых кур-несушек, которое невысоко ценится. Она может также содержать до 2 процентов кукурузного сиропа, до 3,5 процента соли и специй и 3,5 процента «добавок», включая соевые бобы, молочные продукты и злаки.
      В эту смесь можно добавить до 10 процентов воды, с тем, чтобы общий объем воды составлял не более 50 процентов от веса всей продукции».
      Далее Роббинс весьма неаппетитно пишет о добавляемых ради «косметики» химикалиях, которые специалисты считают потенциально опасными, об обнаруживаемых в сосисках остатках насекомых, «что само по себе не страшно», и грызунов, что уже похуже.
      «По сравнению со всем этим, — пишет автор в заключение, — американцы вряд ли отшатнутся от варева, готовившегося ведьмами в «Макбете» .
      Сосиски — символ американского общества потребления, столь же ненастоящего, с таким же несоответствием привлекательного внешнего вида и внутреннего содержания. И ведь сосиску любят. Ее обожают. Только чудаки едут в Нью-Йорк в магазины немецких деликатесов на 86-й улице, чтобы, заплатив гораздо дороже, полакомиться импортными, но по старинке добротными сосисками. Американцу, выросшему на своих «горячих собаках», как здесь называют сосиски, эти другие обычно даже и не нравятся.
      Когда снижение качества выгодно и потребителя можно к нему приучить, тогда монополии не раздумывая идут на снижение качества, поскольку при сохраняющейся цене этот шаг увеличивает прибыль. Как отмечал еще покойный американский социолог Райт Миллс, «люди, сформировавшиеся и выросшие в мире корпораций, не выработали в себе действенных моральных преград, которые ограничивали бы их корыстные устремления» .
      У бизнеса могут быть хватка, расчет, даже смелость, но ему противопоказаны жалость, совесть, абстрактная забота о ближнем.
      В заключение — о военном бизнесе, олицетворении своекорыстия. Вот уж где ради прибыли бизнесмены готовы земной шар спалить. Слово писателю Гору Видалу:
      «В течение жизни более чем одного поколения более трети национального федерального дохода расходовалось на то, чтобы конгрессмены, дающие генералам требуемые ими деньги, были затем переизбраны с помощью денег, которые им дадут корпорации, получившие в свою очередь федеральные деньги от генералов, которые по выходе в отставку пойдут работать на те же самые корпорации» .
      Или вот рассуждения на эту тему бывшего дипломата, профессора Принстонского университета Джорджа Кеннана:
      «Наша практика, ставшая привычкой, разрешать Пентагону ежегодно тратить более сотни миллиардов долларов на мнимые потребности национальной обороны, превратилась в нечто большее, чем отличительная черта оборонной политики, а именно в национально-экономическую наркоманию, от которой нам уже не избавиться легко и быстро. Потребуется по меньшей мере несколько лет, даже если вдруг исчезнет ссылка на внешнюю причину, даже если Советский Союз завтра исчезнет и окажется, со всеми своими армиями и ракетами, на дне океана» .
      Влияние военщины на внешнюю политику — тема, выходящая за рамки книги. Но следует все же отметить взгляд на войну, насаждаемый в обществе потребления. Фактически это пропаганда войны. Людям навязывают рекламой, политической шумихой и легковесной макулатурой мысль о приемлемости ядерной войны, о том, что это будет еще одна, следующая, третья по счету мировая война, в которой погибнет «всего» десять процентов — или около того — человечества. К мысли о войне людей приучают вариациями на тему «Русские идут». Американцы же, несмотря на горечь поражения агрессии во Вьетнаме и несмотря на воспоминания о второй мировой войне, не представляют себе подлинного лица войны. Их уберегли два океана. Об этой особенности национальной психологии предупреждал достаточно давно в своей автобиографии Норберт Винер, «отец кибернетики». Он писал о «тенденции (процветающей отнюдь не только в Америке, но проявляющейся у нас особенно сильно) относиться к войне, как к захватывающему футбольному матчу, в котором в определенный момент выясняется окончательный счет, показывающий, кончилась ли игра победой или поражением» .

 
      В американских журналах регулярно появляются залихватские «сценарии» третьей мировой войны, украшенные схемами со стрелками, поражающими противника. Идет процесс банализации войны, превращения ее в нечто обиходное.
      Крайним примером такой банализации было утверждение представителя Пентагона высокого ранга Т.К. Джонса о том, будто, «если будет достаточно лопат, каждый сумеет уцелеть» — достаточно вырыть себе яму и прикрыть ее сверху небольшим слоем земли,— и можно будет пережить ядерный удар.
      Бравада Джонса вызвала бурю протеста со стороны общественности и молчаливое одобрение администрации Рейгана, занятой обширной программой «перевооружения Америки», отвечающей интересам военно-промышленного комплекса и прежде всего его калифорнийской части. Бывший губернатор Калифорнии и нынешний президент не забыл тех, кто помог ему прийти к власти.
      Как-то в Пасадене, пригороде Лос-Анджелеса, я беседовал с бухгалтером, работавшим в корпорации «Рокуэлл интернэйшнл». Бухгалер рассказывал, как ненавидели рабочие президента Картера, приостановившего производство нового бомбардировщика Б-1, и как им нравится президент Рейган, возобновивший производство бомбардировщика. Ведь это дополнительные рабочие места, пояснил бухгалтер.
      Все же большинство американцев не столь близоруко. Антивоенное движение охватило широкие слои населения. Но пропаганда войны продолжается, подтверждая вывод этой главы об отсутствии у бизнеса совести.

 
       Американский
       телециклоп
 
      Соединенные Штаты — крупнейшая теледержава. Телевизоры встретишь повсюду. На аэровокзалах в залах ожидания расставлены кресла, у которых на левом подлокотнике укреплен небольшой телевизор. Бросил монетку в прорезь модифицированного включателя — и смотри не на жизнь вокруг, а очередную передачу. Телевизор начинает входить в обязательный инвентарь тюремной камеры.
      Этот волшебный ящик имеется теперь практически в каждой семье. Когда я, живя в Нью-Йорке, попросил мастера сократить недельный срок ремонта своего неудачного «Форда-Филиппса», он удивленно поднял брови: разве вы не можете пока обойтись вторым телевизором? Во многих семьях их и впрямь по одному на поколение, если не по одному на комнату, включая кухню. В стране больше телевизоров, чем телефонов, а телефонов в Америке больше, чем где бы то ни было.
      Скромнее выглядит санитарная статистика по части водопровода и канализации. В самом деле, по просвещенному мнению Майкла Данна, телевизионного консультанта, «если б пришлось выбирать между телевизором и канализацией, средний американец выбрал бы телевизор» .
      По данным компании «Нильсен», обслуживающей телевизионные корпорации и обеспечивающей им «обратную связь», информацию о поведении телезрителей, средний «рабочий день» каждого американского телевизора возрос с внушительной цифры в 4 часа 35 минут в 1950 году до поражающей цифры в 6 часов 17 минут в 1978 году. Телесмотрение стало основным занятием, оттеснив на второе место 40-часовую рабочую неделю. По прикидке Николаса Джонсона, председателя Федеральной комиссии связи, в чьем ведении находится и американское телевидение, средний американец, достигший возраста 65 лет, провел у телевизора 9 полных лет.
      Американцы подгоняют расписание своей жизни под расписание телевизионных передач. Примером того, как жизнь подражает искусству, можно назвать сдвиг во времени в жизни штатов Среднего Запада.