Рассекреченные страницы истории Второй мировой войны

Во время одной из бесед с советским представителем, состоявшейся 14 октября, военный атташе Финляндии в Москве майор Сомерто заявил, что «финны были чрезвычайно обрадованы и удивлены, что СССР предъявил умеренные требования. Они ожидали гораздо худшего»[55].

Наконец, об этом свидетельствовал и В. Таннер. Выступив на заседании социал-демократической фракции сейма 26 октября с докладом о поездке в Москву, он заявил, что в Кремле во время переговоров старались создать дружеское настроение. «Сталин говорил очень сердечно и хотел нас убедить, что СССР желает Финляндии только лучшего»[56]. Таннер подчеркнул, что у финской делегации «возникло впечатление, что Сталин искренне хотел соглашения…»[57].

Но, к сожалению, никакого компромисса достигнуть не удалось. Делегация Финляндии оставалась на прежних позициях, о чем свидетельствовали меморандумы от 14, 23 и 31 октября, направленные советскому руководству[58].

Безрезультатно закончились переговоры и 3 ноября, когда советская делегация сняла свое предложение относительно предоставления СССР военной базы на полуострове Ханко, но предложила взамен обменять или продать острова Хермансэ, Куэ, Хэстэбусэ, Лонгшер, Фурушер, Экен и ряд других близлежащих островов.

В записке Ю. Паасикиви и В. Таннера, адресованной 9 ноября В.М. Молотову, говорилось, что, по мнению правительства Финляндии, «те же причины, по которым является невозможным предоставление военной базы в Ханко, касаются также и островов, о которых идет речь»[59].

В тот же день раздраженный Молотов, указав в письменном ответе на допущенные искажения в записке Паасикиви и Таннера, возвратил ее финской стороне.

9 ноября последовало указание Э. Эркко финляндской делегации прекратить всякие переговоры, поскольку, по его словам, в Финляндии есть «более важные дела». 13 ноября делегация вернулась в Хельсинки. Такая односторонняя «инициатива» военного кабинета Каяндера исключила возможность мирного урегулирования спорных и острых проблем, связанных с обеспечением безопасности Ленинграда и северо-западных районов СССР. Все это дало основание президенту Ю. Паасикиви позднее назвать разразившуюся вскоре Советско-финляндскую войну «войной Эркко». «Ошибочная и неправильная политика, – подчеркнул он, – вовлекла нас в 1939 году в войну, которая закончилась так, как только и могла закончиться». А главнокомандующий финской армией маршал К. Маннергейм заявил в первый день войны, что «если бы Эркко был мужчиной, то он пошел бы в лес и застрелился».

Именно после безрезультатно закончившихся переговоров в середине октября, судя по имеющимся документам, Сталин стал склоняться к решению проблемы силовым путем. Подтверждением такого хода событий может служить разработанный Военным советом Ленинградского военного округа по указанию Москвы план операции по разгрому сухопутных и морских сил финской армии. В предыдущих советских военных документах, относящихся к возможному конфликту с Финляндией, речь шла о «контрударе» или об «оборонительном» характере готовящихся мероприятий. В представленном же 29 октября 1939 г. наркому обороны СССР К.Е. Ворошилову плане задачи войск принципиально меняются[60]. В этом документе, ранее никогда не публиковавшемся в открытой печати, в частности, говорилось, что «…по получении приказа к наступлению наши войска одновременно вторгаются на территорию Финляндии на всех направлениях с целью растащить группировку сил противника и во взаимодействии с авиацией нанести решительное поражение финской армии.

…Указанные мероприятия обеспечивают проведение операции на Виддицком направлении – в течение 15 дней, на Карельском перешейке – 8—10 дней при среднем продвижении войск 10–12 км в сутки»[61].

Нельзя не заметить, что в плане, подписанном командующим ЛВО командармом 2-го ранга Мерецковым, членом Военного совета корпусным комиссаром Мельниковым и начальником штаба ЛВО комбригом Чибисовым, давалась объективная оценка складывавшейся ситуации.

С середины ноября, после разрыва финской делегацией мирных переговоров в Москве, военные приготовления с обеих сторон начали резко возрастать. Мнение Сталина о необходимости в создавшейся обстановке использовать силовой метод становится определяющим. Именно в эти дни на заседании Главного Военного совета он с огорчением заявил, что «нам придется воевать с Финляндией».

В быстром сокрушении дерзкого и строптивого соседа Сталин не сомневался. Такая же уверенность была и в высших советских военных кругах.

Позднее маршал К.Е. Ворошилов сделает такое признание: «…Ни я, нарком обороны, ни Генштаб, ни командование Ленинградского военного округа совершенно не представляли себе всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной». 15 ноября с пометкой «немедленно» он отдает приказ Военному совету Ленинградского военного округа о передислокации и дополнительной переброске войск в районах советско-финляндской границы. На Карельский перешеек перебрасывалось управление 7-й армии.

А 17 ноября Ворошилов подписал оперативную директиву Военному совету того же округа о форсировании подготовки к наступлению против Финляндии. Этот документ, ранее также не публиковавшийся, представляет собой интерес. Процитируем его основные положения:

«Военному совету Ленинградского военного округа. Приказываю:

1. К исходу “х” дня 1939 г. закончить сосредоточение войск округа согласно ранее данным указаниям и быть готовым во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским и Северным флотами к решительному наступлению с целью в кратчайший срок разгромить противостоящие сухопутные войска и военно-морской флот противника.

2. С рассветом “х” дня 1939 г. одновременно войсками сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил перейти в решительное наступление…

…9. Получение настоящей директивы подтвердить и план действий представить нарочным к 20 ноября 1939 г.»[62].

Одновременно началось формирование из лиц карело-финской национальности 106-й стрелковой дивизии со сроком готовности к 24 ноября 1939 г.[63]. Командиром дивизии был назначен комбриг А.М. Антила (финн по национальности), а военным комиссаром – бригадный комиссар Егоров. Эта дивизия, развернутая впоследствии в финский корпус, по мысли ее создателей, должна была вскоре стать ядром так называемой Финляндской Народной армии Финляндской Демократической Республики, а сам А.М. Антила – министром обороны «нового» финского правительства во главе с О.В. Куусиненом.

Таким образом, во второй половине ноября подготовка к военным действиям как с советской, так и с финской стороны развернулась полным ходом и обстановка на советско-финляндской границе накалилась до предела. Достаточно было небольшой искры, чтобы вспыхнула война.

Непосредственным поводом явился известный инцидент в районе советского пограничного селения Майнила. Весьма скупая документация «майнильской истории», сохранившаяся у советской стороны, оставляет много неясностей. Основной документ – донесение в Москву от 26 ноября 1939 г. командующего ЛВО Мерецкова и члена Военного совета округа Мельникова. В нем говорилось:

«Тт. Сталину, Молотову, Ворошилову. Докладываю: 26 ноября в 15 час. 45 мин. наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнела (так в документе. – Г.К.), были неожиданно обстреляны с финской территории артогнем. Всего финнами произведено семь орудийных выстрелов. Убиты три красноармейца и один младший командир, ранено семь красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант. Для расследования на месте выслан начальник первого отделения Штаба округа полковник Тихомиров. Провокация вызвала огромное возмущение в частях, расположенных в районе артналета финнов. К. Мерецков, Мельников»[64].

В этом донесении много странностей. Во-первых, в деле хранится не оригинал, а копия. На ней стоит виза Б.М. Шапошникова, начальника Генерального штаба Красной Армии, с той же датой – 26 ноября. Во-вторых, нет времени поступления донесения в Москву. Наконец, в тексте правка: последняя ранее содержавшаяся в документе фраза «Прошу указаний» – вычеркнута. Но как можно было и с какой целью править копию?

Содержание самого донесения тоже не совсем ясно. О результатах расследования инцидента полковником Тихомировым в делах никаких сведений нет. Не указаны были фамилии погибших и раненых…

В тот же день В.М. Молотов вручил финляндскому послу ноту протеста, составленную в резких выражениях и категорически требовавшую отвода финских войск от границы.

Финский ответ был дан 27 ноября. В нем подтверждалось, что и с финской стороны наблюдались между 15 часами 45 минутами и 16 часами 5 минутами семь взрывов на советской территории… Во избежание недоразумений финны предлагали «приступить к переговорам по вопросам об обоюдном отводе войск на известное расстояние от границы» и одновременно поручить пограничным комиссарам обеих сторон на Карельском перешейке «совместно произвести расследование по поводу данного инцидента…»[65].

Эти предложения были отклонены. 28 ноября в ответной ноте Молотов заявил фактически о денонсации пакта о ненападении, заключенного между СССР и Финляндией в 1932 г. А в его речи по радио 29 ноября говорилось уже не об одном инциденте, а об «артиллерийском обстреле наших воинских частей под Ленинградом». Предложение финнов о совместном расследовании того, что случилось у Майнилы, он назвал «нахальным отрицанием фактов, издевательским отношением к понесенным нами жертвам». В этот же день из Хельсинки были отозваны политические и хозяйственные представители СССР, а в 8 часов утра 30 ноября 1939 г. советские войска вторглись на территорию суверенной Финляндии и открыли боевые действия против финской армии.

Разумеется, расследование инцидента в районе Майнилы стало тогда уже ненужным.

Так началась продолжавшаяся 105 дней Советско-финляндская война. Какими бы оговорками и оправданиями ни сопровождалось решение взять курс на силовой метод и начать войну, ясно одно – эти действия советского руководства были грубым нарушением международного права. Но что оставалось делать, когда в обстановке серьезного сближения Финляндии с агрессивным Третьим рейхом и резко возросшей угрозы безопасности Ленинграда финская сторона исключила всякий разумный компромисс, прервав в одностороннем плане переговорный процесс.

Начнись надвигавшаяся большая война с «главным союзником Финляндии», смог ли устоять находившийся всего лишь в 32 км от границы город на Неве? А с его падением, какова оказалась бы судьба советской столицы, ход и исход всей гитлеровской агрессии против СССР? Занимать при этом какую-то выжидательную позицию с радужной надеждой на какое-то позитивное решение проблемы было бы невозможно и недопустимо.

На второй день после начала войны в советской печати и по радио было объявлено, что «путем радиоперехвата стало известно» о сформировании 1 декабря «левыми силами» в только что занятом советскими войсками городе Терийоки (ныне Зеленогорск) Народного правительства Финляндской Демократической Республики во главе с видным деятелем Коминтерна и рабочего движения в Финляндии О. Куусиненом. Вслед за этим, тоже «путем радиоперехвата», советское руководство «узнало» об обращении ЦК Компартии Финляндии к финскому трудовому народу с призывом свергнуть власть «поджигателей войны», не следовать за «предательскими вождями финской социал-демократии».

В первый же день создания терийокского правительства его признал Президиум Верховного Совета СССР. С ним были установлены дипломатические отношения, а 2 декабря в Москве подписан договор о взаимопомощи и дружбе сроком на 25 лет.

Казалось бы, появление такого правительства должно было привести к немедленному прекращению военных действий и готовности сесть за стол мирных переговоров. Однако советское руководство в течение почти двух первых месяцев Зимней войны упорно отклоняло всякие предложения о прекращении огня. Оно утверждало, что «Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает войной финскому народу» и что «Советский Союз находится в дружественных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря с. г. заключили договор о взаимопомощи и дружбе. Этим договором урегулированы все вопросы…».

Что касается каких-то боевых действий на территории Финляндии, то, как заявлялось в официальных документах, подписанных Молотовым, СССР по просьбе Народного правительства Финляндской Демократической Республики оказывает ей «содействие своими военными силами для того, чтобы совместными усилиями ликвидировать опасный очаг войны, созданный в Финляндии ее прежними правителями».

Такая позиция советского руководства послужила для Совета Лиги Наций основанием, чтобы осудить действия СССР, «направленные против Финляндского государства» и 14 декабря исключить Советский Союз как агрессора из этой международной организации.

Вопрос о том, кому в действительности принадлежит идея создания этого правительства, и сегодня интересует многих как в России, так и в Финляндии. Вплоть до конца 1980-х годов ответственность за появление на политической арене правительства Куусинена брал на себя ЦК Компартии Финляндии. Об этом, например, написал 9 марта 1989 г. в газете «Каснан Уутисет» председатель ЦК КПФ Я. Вальстром, хотя давно было ясно, что инициатива финских коммунистов была невозможна без согласия Сталина.

Но, может быть, все-таки Сталин принимал самое прямое участие в столь быстром появлении терийокского правительства?

Непосредственные архивные материалы по этому вопросу пока не обнаружены, но косвенные все же имеются. Перед нами два документа, которые довольно убедительно свидетельствуют, откуда последовало указание о создании Народного правительства Финляндской Демократической Республики.

Первый из них – это специальная директива начальника Политуправления Ленинградского военного округа дивизионного комиссара Горохова от 23 ноября (т. е. за три дня до событий у Майнилы), которая под грифом «Совершенно секретно» была направлена начальникам политуправлений армий, военкомам и начальникам политотделов соединений.

Наряду с оценкой общей обстановки на северо-западных рубежах СССР в ней содержатся и такие слова: «Мы идем не как завоеватели, а как друзья финского народа. Красная Армия поддержит финский народ, который стоит за дружбу с Советским Союзом и хочет иметь свое, финляндское, подлинно народное правительство»[66].

Вполне очевидно, решиться на включение подобной фразы без прямого указания из Кремля комиссар Горохов, конечно, не мог.

Второй документ – запись беседы Молотова с германским послом в Москве фон Шуленбургом, которая состоялась в первый день войны (30 ноября) и за день до того, как был сделан «удачный» «радиоперехват», поведавший о появлении нового правительства в г. Терийоки.

Во время этой беседы Молотов «удивительно точно» предсказал рождение правительства Куусинена и конкретно изложил все важнейшие пункты его внешней и внутренней программы.

«Это правительство, – говорил Молотов, – будет не советским, а типа демократической республики. Советы там никто не будет создавать, но мы надеемся, что это будет правительство, с которым мы сможем договориться и обеспечить безопасность Ленинграда»[67].

Что касается причастности ЦК КПФ к созданию правительства Куусинена, то необходимо иметь в виду, что в Москве или Петрозаводске в указанное время находилось лишь несколько остававшихся на свободе членов ЦК КПФ, почти все остальные подверглись репрессиям. Они никак не могли составлять какое-то «большинство» и действовать от имени Центрального Комитета.

Терийокское правительство было грубой ошибкой, явным просчетом сталинской дипломатии. Оно не получило какой-либо поддержки среди народа Финляндии, находилось в тени и вскоре после подписания Московского мирного договора 12 марта 1940 года объявило о своем самороспуске.

Война с Финляндией планировалась советским военным руководством в качестве одной наступательной операции, которая должна была победоносно завершиться в течение не более двух недель. Ведь превосходство в силах было целиком на советской стороне. Части Красной Армии, сосредоточенные для участия в боевых действиях, превосходили группировку финских войск: по живой силе – в 2 раза, по артиллерии – в 5 раз, танкам – в 7,5 раза, боевым самолетам – в 10 раз. Однако действительность опрокинула все эти расчеты.

И хотя 1 декабря Л.П. Берия сообщал К.Е. Ворошилову, что «задачи, поставленные перед частями пограничных войск на 30 ноября, – выполнены»[68], общее наступление Красной Армии уже в первый день боевых действий стало неожиданно давать первые сбои.

В последующие дни декабря, несмотря на высокую степень моторизации частей Красной Армии, мужество и героизм ее бойцов и командиров, какого-либо кардинального улучшения с продвижением советских войск на территории Финляндии не произошло. В условиях необычайно суровой зимы они оказались слабо подготовленными к боевым действиям в лесистой местности. Танки и тяжелая техника увязали в глубоком снегу. Плохо работала связь, не было четкого взаимодействия танков и артиллерии с пехотой, недостаточно эффективно действовала авиация. Участились перебои с доставкой вооружения, боеприпасов, продовольствия, горючего и фуража. Сравнительно легко экипированные части Красной Армии, натолкнувшись на отчаянное сопротивление финских войск, действовавших зачастую небольшими мобильными отрядами, стали попадать в окружение и нести все более чувствительные потери убитыми, ранеными, больными и обмороженными.

Как вспоминал тогдашний командующий войсками ЛВО, а затем 7-й армией командарм 2-го ранга К.А. Мерецков: «Сталин сердился: почему не продвигаемся? Неэффективные военные действия, подчеркивал он, могут сказаться на нашей политике. На нас смотрит весь мир. Авторитет Красной Армии – это гарантия безопасности СССР. Если застрянем надолго перед таким слабым противником, то тем самым стимулируем антисоветские усилия империалистических кругов».

Одна из наиболее серьезных причин всех этих неудач Красной Армии была связана с нечетким управлением войсками командным составом, не отличавшимся богатым боевым опытом. И в этом нет ничего удивительного. Ведь, по существу, почти весь цвет Вооруженных сил СССР пострадал в ходе чистки в 1937–1938 гг.

И в этой войне Сталин использовал уже испытанный им метод – обвинив многих командиров в трусости и измене.

Такая позиция Сталина вполне устраивала наркома обороны и главкома Ворошилова, готового снять с себя большую долю вины за военные неудачи и общее состояние боеготовности войск. «Считаю необходимым, – писал он в конце декабря 1939 г. Сталину и Молотову, – провести радикальную чистку корпусов, дивизий и полков. Выдвинуть вместо трусов и бездельников (сволочи тоже есть), честных и расторопных людей. Для проведения этой работы нужно послать Кулика или Щаденко»[69]. Однако Сталин посчитал, что с таким его поручением лучше всех справится начальник Политуправления РККА Л.З. Мехлис вместе с группой высоких чинов НКВД и военных юристов.

Вскоре в боевых частях и соединениях Красной Армии прокатилась волна репрессий. При этом Мехлис и подручные Берия практиковали проведение ускоренных судов, а затем расстрелов осужденных перед личным составом войск.

«Совершенно секретно Начальнику Генерального штаба Красной Армии т. Шапошникову (для Ставки) Докладываем: Суд над бывшим командиром 44 с/д Виноградовым, начальником штаба Волковым и начполитотдела Пахоменко состоялся 11 января в Важенвара под открытым небом в присутствии личного состава дивизии. Обвиняемые признали себя виновными в совершенных преступлениях. Речи прокурора и общественного обвинителя были одобрены всеми присутствующими. Суд тянулся пятьдесят минут. Приговор к расстрелу был приведен в исполнение немедленно публично взводом красноармейцев.

После приведения приговора в исполнение состоялось совещание начсостава, на котором намечена дальнейшая разъяснительная работа. Выявление всех предателей и трусов продолжается… Чуйков, Мехлис 11 января 1940 г. Принято в 21.41. 11.1.40»[70].

Быстро разраставшиеся размеры репрессий, особенно в составах 7-й – 9-й армий, встревожили и озадачили Военного прокурора НКО СССР Гаврилова, который наложил запрет на привлечение к суду некоторых командиров.

Однако это не соответствовало «высоким установкам», полученным Мехлисом. Поэтому начальник Политуправления РККА, который уже вошел во вкус инквизитора и жаждал новых жертв, разразился в адрес Военного прокурора недовольной телеграммой.

«Телеграмма

Москва, НКО, для прокурора Гаврилова,

копия: тов. Щаденко, Кузнецову.

Виза К.Е. Ворошилова

“KB”

Вы запрещаете прокурору 9-й армии судить ряд лиц в порядке, примененном в отношении Виноградова и его банды. Мы провели здесь суд над Чайковским И. И., комиссаром погранполка Черевко в том же порядке, который дал замечательный эффект. Сейчас проводим несколько процессов над рядовыми и притом все публично. Ваше запрещение будет серьезным тормозом в ликвидации дезертирства. Не знаю, кто дал Вам основание толковать, что только виноградовское дело надо было рассматривать специальным порядком, а на другие дела этот порядок не распространяется. О своих действиях докладываем Ставке, и они не противоречат полученным нами указаниям. Отмените вашу директиву, которая ничего, кроме вреда, не принесет. Мы не допускаем массовых репрессий, но добьемся проведения эффективных процессов.

Мехлис

16 января»[71].

Расправы над командирами и бойцами не только не прекратились, но получили даже новое развитие. Вспомнили о «положительном» опыте времен Гражданской войны: с 24 января 1940 г. совместным приказом НКО и НКВД на боевых участках пяти действовавших там армий было создано 27 контрольно-заградительных отрядов НКВД по 100 человек в каждом, подчиненных особым отделам и наделенных широкими правами. Этот приказ был отменен лишь 4 мая 1940 г.[72]

Положение на фронте стало меняться в лучшую сторону только после дополнительной концентрации войск для созданного 7 января 1940 г. Северо-Западного фронта. Его командующим был назначен командарм 1-го ранга С.К. Тимошенко.

Командование Северо-Западного фронта активно приступило к разработке плана наступательной операции. Как вспоминал Маршал Советского Союза М.В. Захаров, «наставления по прорыву укрепленных районов в штабе фронта не оказалось, так как в свое время оно было отнесено к вредительским документам и сожжено. Пришлось доставать его в библиотеке им. В.И. Ленина. На основе этого наставления и с учетом конкретных данных по финским долговременным укреплениям штабом Северо-Западного фронта были изданы инструкции по прорыву укрепленного района, оказавшие войскам большую помощь».

11 февраля, после месячной подготовки, войска фронта перешли в наступление и спустя семь дней главная полоса финской обороны – так называемая «линия Маннергейма» – была прорвана.

Теперь действия Красной Армии оценивались уже иначе. «Русские на этот раз научились организовывать взаимодействие войск, – писал главнокомандующий финскими войсками маршал К. Маннергейм. – Артиллерийский огонь прокладывал путь пехоте. С большой точностью им управляли с аэростатов и боевых машин».

Падение «линии Маннергейма» поставило Финляндию перед угрозой быстрого и полного поражения. Со всей очевидностью встал вопрос о заключении мира.

Еще в январе 1940 г. с советской стороны поступила информация о том, что СССР оставляет двери открытыми для мирных переговоров с Финляндией. Большую активность в этом деле проявила известная финская писательница X. Вуолийоки, которая с согласия правительства Р. Рюти 10 января выехала в Стокгольм, где имела встречу с советским послом А.М. Коллонтай. В состоявшейся беседе выяснилось, что советская сторона стремится к миру.

Но теперь финская сторона не спешила сесть за стол переговоров, надеясь на получение эффективной помощи со стороны западных держав, что позволило бы в корне изменить военно-политическую ситуацию. Правящие крути Финляндии, по оценке германского посольства в Хельсинки, полагали «продержаться, по крайней мере, до весны в надежде, что за это время в мире произойдут решающие события».

Но в конце концов более трезвый анализ сложившейся обстановки заставил финляндское правительство согласиться на обсуждение советских предложений о прекращении войны. 29 февраля оно сообщило, что готово принять за основу для начала переговоров о мире полученные от советского правительства условия. С этой целью 7 марта в Москву прибыла финская правительственная делегация во главе с премьер-министром Р. Рюти. Переговоры, которые проходили с 8 по 12 марта, завершились подписанием мирного договора.

Многие, очевидно, полагают, что в период переговоров напряжение в боевых действиях резко спало, а 12 марта наконец смолкли и последние залпы этой «незнаменитой войны».

На самом деле было далеко не так. И вообще финал Зимней войны оказался очень кровавым.

С одной стороны, финские войска, которые обороняли позиции на Карельском перешейке, помнили об обещании Маннергейма, что новая граница будет установлена по линии боев на день наступления мира. Поэтому они не только упорно защищались, но на отдельных участках фронта переходили в контрнаступление. Так, с утра 13 марта финские войска оказали сильное давление на попавшие в окружение части так называемой нашей Ребольской группы 9-й армии, пытаясь прорваться на командный пункт. Обе стороны понесли большие потери. Общие потери финских войск только за тринадцать дней марта составили 28925 человек, что превысило ее потери в январе и феврале вместе взятые[73].

С другой стороны, в последние дни сражения Сталин дал указание руководству Северо-Западного фронта и командующим армиями значительно усилить наступательный натиск, считая, что это в итоге принесет большие выгоды. При этом не случайно бойцы и командиры действующей армии не были проинформированы о том, что в Москве уже идут мирные переговоры. О цели распоряжения Сталина красноречиво говорит следующий архивный документ:

«Немедленно.

Шифром.

Через Начштаба.

Командующему 8 армией.

В результате нашего большого успешного наступления на Карельском перешейке финны, понесшие большие потери, запросили мира. Мы стоим всегда за мирную политику и, возможно, согласимся на ведение мирных переговоров, при этом понятно, что чем больше захватим в ближайшие дни территории противника, тем больше требований можем предъявить противнику, ввиду чего необходимо как можно больше захватить территории противника в самые ближайшие дни.

Армия достаточно сильна, чтобы отхватить у противника побольше территорий. Либо армия теперь же в ближайшие четыре-пять дней добьется успеха, либо, если она опоздает, как до сих пор опаздывала, то Ваши операции могут оказаться излишними и никому не нужными…

Ставка Главвоенсовета

11 марта 1940 г. 1 ч. 40 м.»[74].

Во время одного из заседаний 11 марта финская делегация предложила прекратить военные действия. В ответ она получила разъяснение, что огонь будет прекращен «только одновременно с подписанием мирного договора»[75]. Однако этого не произошло. Даже утром 13 марта продолжалась наступательная операция на Питкяранском направлении по захвату островов[76].

Более того, именно после заключения договора о мире, пользуясь тем, что он вступал в силу в 12 часов (по ленинградскому времени) 13 марта Ставка Главвоенсовета отдала приказ о штурме Выборга, который начался в 8 часов утра. Эта последняя крупная военная акция в рамках Зимней войны сегодня выглядит совершенно бессмысленной, нелепой и жестокой. Ведь, согласно Московскому договору, Выборг вместе с прилегающим к нему районам отходил к СССР и мог быть передан без единого выстрела. Но, видимо, мало стоила тогда жизнь советских и финских солдат во имя каких-то амбиций и очевидной жажды мщения за недавние провалы и неудачи на земле Суоми!

Сражение было ожесточенным и кровопролитным. Это была подлинная трагедия и города, и людей, убивавших друг друга, когда мир уже вступал в свои права.

В «Зимней войне» обе стороны понесли большие потери. Но официальная советская пропаганда тех лет стремилась всячески преуменьшить наши потери и преувеличить финские. Даже в очерке «Советско-финляндская война 1939–1940 гг.», изданном для закрытого пользования, утверждалось, что «потери финнов больше, чем в 1,5 раза превышают потери Красной Армии».

И сейчас существуют расхождения между исследователями, российскими и финскими источниками при оценке цифровых итогов вооруженного противоборства.

Однако факт остается фактом, наших потерь было гораздо больше.

В материалах Административно-мобилизационного управления Генерального штаба РККА, хранящихся в Российском государственном военном архиве (РГВА) и выявленных его сотрудником П.А. Аптекарем, имеются такие сведения о потерях Красной Армии: 72408 убитых, 17520 пропавших без вести, 186129 раненых, 13213 обмороженных, 4240 контуженных. Подготовленные в мае 1940 г., эти цифровые итоги являются также неполными и не совсем точными. Обращение к первичным отчетным документам показывает, что в них, например, существенно (до 30 %) занижены сведения о потерях 15-й и 9-й армий, ничего не говорится о потерях Военно-морского флота и войск НКВД, о попавших в плен.