После уроков домой идти не хотелось, и Виктор Бубенцов решил снова, как вчера, просто побродить.
      Вот только странное дело, на этот раз ноги сами несли его не к центру города, не на широкие улицы, а куда-то к старым сараюшкам.
      Витька сначала очень удивился этому обстоятельству, но потом решил: что ж, если ноги так хотят, пусть идут. В конце концов, ноги не его, может быть, они и знают, куда нужно идти.
      Правда, при этом у мальчишки нехороший какой-то холодок пробежал по спине, а затылок странно зачесался, но он не придал этому никакого значения: ну, мало ли что у кого чешется, верно?!
      За сараюшками открылся странный пейзаж, которого, будучи когда-то совсем другим человеком, Виктор Бубенцов, раньше не наблюдал и о существовании подобного местечка вблизи родного дома даже не догадывался.
      На хорошо утоптанной, почти круглой площадке — размером она была с половину школьного футбольного — там и тут без всякого видимого порядка теснились кучи мусора. А посередине торчал забор.
      На заборе, свесив ноги, сидели трое. Это были ребята чуть постарше Витьки Бубенцова, вида независимого и самостоятельного.
      Троица получилась как на подбор: один черненький, другой беленький, третий рыжий. И лицами они были совершенно непохожи друг на друга, ничего общего, если приглядеться. Но — странное дело, в первый момент Витька почему-то решил, что все трое мальчишек на заборе — родные братья.
      — Ы, Комар пришел! — сказал рыжий громко и показал на Витьку пальцем.
      — Ыгы, Комар! — подтвердил черненький.
      — Угы, Комар собственной персоной! — захихикал белобрысый.
      «Вот почему мои ноги сами несли меня сюда, — догадался вдруг Виктор. — Видимо, это друзья Пашки Мошкина!»
      — Ы, давненько не виделись! — рыжий спрыгнул с забора и протянул Павлу руку. — Забывать нас стал, да? Нехорошо!
      Витька с готовностью пожал протянутую руку. Рука у рыжего было теплой, цепкой, надежной.
      Двое других парней, белобрысый и черненький, тоже спрыгнули вниз и подошли ближе.
      — Комарище! — дружелюбно хлопнул Витьку по плечу один из них.
      — Комаридзе! — толкнул в бок другой. — Комарян!
      Витька глупо и счастливо улыбался, глядя в эти открытые, славные лица. Никогда еще, ни разу в его коротенькой прежней жизни никто так не радовался его приходу!
      — Что же ты заставляешь нас волноваться? — продолжал тем временем рыжий, почему-то перемещаясь Витьке за спину. — Твой лучший друг Банан так скучал без тебя!…
      — И Сеня тоже скучал, — печально подтвердил черненький.
      — О бедном Тузике уж и говорить нечего, — как-то нервно хихикнул третий и шумно вытер нос рукавом.
      — Пацаны, да я… — начал было оправдываться Витька.
      Теплые чувства переполняли его. Как здорово, что у Пашки Мошкина как оказалось, были такие надежные, верные друзья! Как это неожиданно и приятно! Пусть они называют его почему-то не своим именем, пусть! Кличка «Комар” кажется глуповатой, ничего страшного! Ведь и они сами — Банан, Сеня и Тузик!
      — Я не мог, был очень занят…
      И вдруг Виктор прикусил язык. Не в переносном смысле, а в буквальном, прямом.
      Потому что кто-то неожиданно ударил Витьку сзади ладонью по затылку. То есть, стукнули Павла, конечно. А досталось Виктору.
      Витька замолчал и в недоумении уставился на своих «приятелей». Их было теперь двое перед ним, и оба улыбались по-прежнему дружелюбно и радостно.
      — Ты чего? — крутнулся Витька к подлому обидчику, который затаился за спиной.
      И тут же получил второй такой же тумак, и снова сзади. А рыжий, который оказался теперь лицом к Витьке, сочувственно моргал глазами и хлопал короткими бесцветными ресницами.
      Витька закрутился волчком, и тумаки посыпались на него с возрастающей скоростью. Со всех сторон мелькали веселые и сочувственные улыбки!
      — Гады! — закричал Витька.
      «Друзья” расступились. Лениво встали плечом к, плечу.
      — Ы, свободен, — сказал рыжий.
      — Ыгы, не мало? — вежливо поинтересовался черненький.
      — Приходи еще, не забывай! — помахал ручкой белобрысый. — Угы?

      Они сидели втроем на заборе, пристально вглядываясь вдаль, и их такие разные лица казались похожими, почти одинаковыми, как у братьев-близнецов. Сходство усиливалось выражением полнейшего счастья и безмятежного удовольствия.
      — Ы! — сказан вдруг Банан, пихнув плечом Сеню.
      — Ыгы! — поддержал Сеня Банана. И так же добродушно двинул Тузика.
      — Угу! — довольный происходящим, гоготнул Тузик, едва не свалившись с забора.
      Конечно, хорошо бы и Тузику пихнуть, подцепить или в крайнем случае наподдать кому-нибудь. Но Банан сидел от Тузика через Сеню, а Сени Тузик побаивался. У них вообще были очень сложные взаимоотношения. Банан, например, презирал и Сеню, и Тузика. Но Сене при случае он мог даже лягнуть (не слишком сильно, конечно) под зад, а вот Тузика ни разу в жизни пальцем не тронул!
      Сеня никого не презирал. Он просто считал Банана вместе с Тузиком остолопами, но других друзей у Сени не было.
      Как-то так сложилось, что Тузику крепко доставалось порой от Сени, сам же Сеня, как уже говорилось, трепетал перед остолопом Бананом.
      Тузик, впрочем, тоже был ничем не хуже двух других. Он мог бы, если захотел, ноги вытирать о грозного Банана. Что, кажется, несколько раз уже и проделал.
      И Банан, и Сеня, и Тузик прилежно выполняли свои несложные обязанности.
      — Ы! — задумчиво говорил вдруг Банан, сидя на заборе.
      — Ыгы! — всегда охотно поддерживал Банана Сеня.
      — Угы! — вступал в разговор и Тузик.
      Иногда слова произносились в другом порядке. Если, скажем, Сене или Тузику удавалось раньше Банана занять самое почетное место на заборе, справа с краю…
      Позиция справа была предпочтительной по одной очень простой причине: дотянуться до сидящего здесь, чтобы радостно сунуть кулаком под ребро, можно было только через кого-то.
      Другие люди в возрасте до двенадцати лет хотя и не слишком часто, но тоже появлялись на пустыре вокруг забора. И те, что уже побывали здесь однажды, и новые.
      Ну, с новичками более или менее все понятно. Их приводили на пустырь извечное человеческое любопытство и жажда открытий.
      Что же нужно было здесь тем, кто уже однажды получил свое от Банана, Сени и Тузика?
      Странная, совершенно непонятная штука, но было в заборных балбесах нечто в своем роде… весьма притягательное!
 
      Хотя бы бросающаяся сразу в глаза их ни от кого независимость. Их дружба и сплоченность. Их уверенность в себе. А еще…
      Павел Мошкин, например, раз за разом приходил сюда, чтобы… Да, чтобы отомстить!
      Вот такая неожиданная догадка мелькнула у Витьки Бубенцова.
      Жестоко отомстить за себя, влепить что есть сил по этой гнусную Банановой морде, а там… будь что будет!
      И с каждым разом влекло Пашку на пустырь все сильнее и сильнее, и каждый раз… получал затрещины он.
      Может быть, просто не мог он начать первым? Трудно представить такого благородного хулигана? Или же просто трусил? Тоже может быть. Легко быть храбрым дома, гораздо труднее это лицом к лицу с теми, кто уже не раз бил тебя.
 
      По секрету: Валерий Иванович Кириллов долго присматривался к заборной команде, прикидывая, во что бы их такое интересное превратить. И махнул рукой.
      Во что же еще более тупое, бессмысленное и глупое можно было превратить Банана, Сеню и Тузика?…
 
      — А ему некогда было! Он по Австралиям прохлаждался! — успела вставить Клавдия Леонтьевна.
      — Если бы по Австралиям… — грустно вздохнул Валерий Иванович Кириллов. — Вы слушайте, слушайте дальше внимательно, сами же этого хотели… Как раз кое-что интересное узнаете!
      — Давайте вернемся немного назад, — поддержал расстроенного волшебника автор. — Снова утро второго дня…

      Проснулась пенсионерка Клавдия Леонтьевна в преотличнейшем настроении.
      — Доброе утро, Мусёнок, — приветствовала она свою подружку, болонку Мусю. — Все-таки приятно жить на этом свете, а именно в нашем замечательном городе Шутихинске, не находишь?
      Муська в ответ согласно зевнула и повиляла хвостом. Клавдия Леонтьевна, обрадованная собачьей поддержкой, продолжала:
      — Обидно вот только, ты у меня кофе не любишь… Может быть, все же выпьем по чашечке, а? Муся, с пирожным! А вчерашние крошки отдадим воробышкам!…
      Клавдия Леонтьевна разработала очень простую и надежную систему кормления птиц: после еды она сметала со стола в картонную коробку из-под обуви все крошки, и ставила на ночь коробку на кухонный шкаф, чтобы крошки подсохли.
      — Ведь свежие крошки давать воробьям никак нельзя! — много раз объясняла Клавдия Леонтьевна собаке. — Потому что они содержат влагу, эта влага превратится на морозе в лед, и бедные птицы могут ни за что ни про что, проглотив такую крошку, заработать воспаление легких или даже ангину!
      Привстав на цыпочки, Клавдия Леонтьевна достала запас корма со шкафа и, мурлыча под нос вновь вошедшую в моду песенку своей юности «Ландыши, ландыши…», подошла к окну и…
      И так и застыла с полуоткрытым ртом, вцепившись для равновесия в коробку из-под обуви. Замечательная песенка оборвалась на ноте «ля» первой октавы.
      За окном, в тесной кормушке, толкалось с десяток воробьев. Острыми клювами они торопливо долбили твердые засохшие хлебные крошки. Но не на воробьях же остановился помутившийся взгляд Клавдии Леонтьевны!
      Чуть выше воробьиной кормушки, на крепкой суровой нитке вниз головой болтался крошечный, с безымянный палец ростом, старичок в синем спортивном костюме знаменитой фирмы «Адидас»!
      Острыми зубками старичок жадно вгрызался в кусок сала, закрепленный на нитке, придерживая сало руками.
      «Это же сало для синичек!» — ахнула про себя Клавдия Леонтьевна.
      Зрелище за окном было несколько жутковатым, совершенно нелепым и немного смешным одновременно. На ногах у старичка были обуты баскетбольные кеды. Суровую нить, на которой висел, он несколько раз предусмотрительно обмотал вокруг правой лодыжки, так делают корейские акробаты в цирке.
      Старичок уже заметно объел сало с одной стороны и, осторожно стравливая нитку между ног, начал перебираться в более удобное положение.
      — Так, — негромко вслух сказала Клавдия Леонтьевна. — Это ничего, это бывает, прилетают старики вместо синичек… Просто я немного схожу с ума…
      — То есть как это — схожу?! — неожиданно резко пенсионерка перебила сама себя. — Я уже!… сошла!! с ума!!!…
      Автоматически, не отрывая взгляда от происходящего за окном, Клавдия Леонтьевна подвинула под себя табуретку, коробку с кормом осторожно пристроила на кухонный стол и удобно села.
      Ни воробьи, ни странный старик на нитке не обратили пока на Клавдию Леонтьевну никакого внимания.
      — И правильно, — увидела в этом подтверждение собственной логике мудрая старушка. — Почему мои нездоровые видения обязаны на меня же обращать внимание? Это ведь я сошла с ума, а не они!
      Голодная болонка Муся подошла к хозяйке и стала тереться о ножку табуретки, чтобы привлечь к себе внимание.
      — А ты, душенька, все сидишь и сидишь дома, куксишься, — осуждающе покивала головой собаке Клавдия Леонтьевна. — Посмотри, как на улице хорошо! Открыла бы форточку да полетала немного! Вот как воробушки летают!… Или вместе с этим приятным пожилым господином, который на ниточке болтается! Ведь тошнехонько, Муся, целыми днями торчать в комнате!
      Кудрявая болонка обиженно фыркнула и ушла в коридор.
      Клавдия Леонтьевна не бросилась немедленно догонять Муську и не стала извиняться. Она вдруг постучала пальцем по стеклу.
      Воробьев из кормушки в мгновение ока словно ветром сдуло.
      Старичок же, дернувшись от неожиданности, выпустил из рук сало, запутался в нитке и повис, бестолково дрыгая левой ногой.
      — Извините, пожалуйста, — вежливо обратилась к старичку Клавдия Леонтьевна, чуть приоткрыв форточку. — Вообще-то сало для синичек… Но я не в претензии, у нас еще есть. Кушайте, кушайте на здоровье!
      Старичок дернулся в последний раз, бессильно дрыгнул ногой и затем повис на нитке, словно пустая перчатка.
      Клавдия Леонтьевна высунула в форточку руку, потянула за нитку, и через мгновение старичок уже расположился ладони бесстрашной женщины.
      Пенсионерка весело подмигнула странному человеку в синем спортивном костюме и предложила:
      — Не заглянете ли ко мне на чашечку кофе? Собака моя кофе, видите ли, не пьет! Я совсем недавно сошла с ума, но пусть вас это не беспокоит. И попросите, пожалуйста, ваших приятелей воробьев, чтобы они вернулись и доели завтрак! Иначе хозяйка может обидеться! Ничего, если мы с вами позавтракаем за столом, а они там, в кормушке?
      Крошечный старичок поднял голову, обреченно огляделся по сторонам, а затем что-то негромко чирикнул в открытую форточку.
      В кормушку сразу со всех сторон шумно начали слетаться птицы.
 
      В хозяйстве Клавдии Леонтьевны и Муськи быстро отыскалась старая игрушечная мебель и замечательный кукольный чайный сервиз. Когда-то очень давно Клавдия Леонтьевна получила этот сервиз в подарок, она сама была в то время маленькой девочкой-первоклассницей.
      Конечно, кофе лучше пить из фирменных чашек, но… Не каждой женщине удается всю жизнь сохранять старый кукольный кофейный сервиз!
      — Так вы, значит, так прямо из Австралии и прилетели… — продолжала расспрашивать гостя Клавдия Леонтьевна, красиво накрыв на стол.
      — Ну да, — немного смущенно кивком подтвердил старичок.
      Он еще не вполне освоился в незнакомой квартире и чувствовал себя неловко.
      — Над экватором, понимаете ли, уважаемая Клавдия Леонтьевна, облачность оказалась несколько более плотной, нежели я предполагал… Судя по всему, мы сбились с курса… Воробьи, они ведь летели за мной следом…
      — Ах, Валерий Иванович, Валерий Иванович! — вплеснула руками пенсионерка. — Ну, какой же вы непрактичный человек! В наш век реактивных самолетов и космических кораблей, вы придумали лететь из Австралии просто так, нелепо размахивая своими руками! Ну, хотя бы дельтапланом воспользовались, это бы я еще поняла!…
      Эти два немолодых человека быстро нашли общий язык и даже подружились. Некоторое продолжительное смущение волшебника, я думаю, следует объяснить только тем, что находился он в гостях у дамы. Это всегда непросто и ответственно, даже для волшебников. А тут еще без приглашения!
      — Видите ли, я с детства так привык… Летаю себе и летаю, — виновато развел руками Валерий Иванович. — И до сих пор ничего такого особенного не случалось!…
      — Дорогой гость, я совсем забыла вас спросить, — уже совсем добрым голосом поинтересовалась Клавдия Леонтьевна. — Вы сбились с пути, заблудились, это понятно. Куда же вы направлялись?
      — В Шутихинск, — вздохнул Валерий Иванович. — Боюсь, что этот город еще не успели нанести на глобус… Вот раздобыть бы пачку «Беломора» с картой… Лучшие географические карты на папиросных пачках!
      — Шутихинск! Знаю! — полное добродушное лицо Клавдии Леонтьевны буквально расцвело. — Как я понимаю вас! Это замечательный город, это самый лучший из городов на свете! Вы не поверите, я ведь жила когда-то именно в Шутихинске…
      — Что?! — подскочил с игрушечного стульчика друг перелетных воробьев.
      — То есть мы жили там вместе с Мусенькой, — поправилась Клавдия Леонтьевна. — Как раз до того момента, пока я не сошла с ума…
      Крошечный старичок резко отодвинул от себя задребезжавшую кукольную чашку, вскочил на ноги и забегал по столу, где его устроила, соорудив из нескольких тонких книжек что-то вроде столика и скамейки, Клавдия Леонтьевна.
      — То есть… То есть вы хотите сказать! Простите меня, простите меня, любезнейшая Клавдия Леонтьевна, простите за сало! Я был голоден, я так замерз! Эти мокрые облака, знаете ли! Так вы уверены, что сошли с ума именно в Шутихинске?!
      — Да будет, далось вам это сало, — беспечно махнула рукой Клавдия Леонтьевна. — Еще чашечку кофе?
      — Нет, спасибо сердечное, я побегу! То есть, нет, я полечу! Я помчусь! И немедленно! Вот что сделаю я!
      — А я… А вот я вас никуда не пущу! — твердым голосом заявила вдруг Клавдия Леонтьевна и с силой захлопнула форточку. — С вашей-то непрактичностью и незнанием жизни вы ведь немедленно вновь попадете в какую-нибудь нелепую историю!
      — Вы собираетесь учить меня?! — волшебник едва не запнулся на ровном месте.
      Он поднял на Клавдию Леонтьевну крошечное сморщенное личико и рассмеялся.
      — Да знаете ли вы, кто я?! Я…
      Валерий Иванович собирался с гордостью объявить, что он — могущественнейший из волшебников, и еще что он…
      — Знаю, — спокойно закончила за него Клавдия Леонтьевна. — Вы человек, который только и умеет руками размахивать! Даже если при этом вам каким-то образом удалось перелететь сюда из Австралии, это еще вовсе ничего не значит! А вот сможете ли вы починить водопроводный кран? Приколотить ножку к сломанной табуретке?
      — Да при чем здесь кран?! При чем здесь табуретка! — заволновался Валерий Иванович. — У вас что, кран не в порядке? Так это ремонтируется в одно простенькое заклинание!
      — Вот! Вот оно! — Клавдия Леонтьевна подняла вверх тонкий указательный палец. — Вот оно! Руками размахивать да разговоры говорить все мы горазды! Для табуреток же больше подходит молоток, а не заклинания!
      — Я повинуюсь! Я повинуюсь вам! — неожиданно в неописуемом ужасе закричал Валерий Иванович. — Повинуюсь!!! Что угодно, только не это!
      — Что — не это? — перепугалась до смерти и Клавдия Леонтьевна, но указательного пальца не опустила.
      — Только не это! — жалобно стонал волшебник, жалобно отводя глаза. Казалось, с каждым новым мгновением он становится еще меньше и меньше размером. — Откуда, от кого вам стал известен самый сильный из волшебных знаков?!
      — Волшебный знак? — проследив за взглядом Валерия Ивановича, пенсионерка со всех сторон оглядела свой ничем не примечательный, со следами бисквитного крема палец.
      — Вот этот! — одними губами прошептал Валерий Иванович. — Да опустите вы палец, наконец! Сказал ведь, отныне повинуюсь вам во всем! Это самый страшный волшебный знак, ему обязаны подчиняться все волшебники!
      — Так вы, Валерий Иванович, получается, обыкновенный чародей, — догадалась наконец Клавдия Леонтьевна.
      И опустила палец вниз. Валерий Иванович с облегчением вздохнул и в полном изнеможении опустился на скатерть.
      — Так, может быть, в таком случае, я и не совсем уж сошла с ума? — подумав, спросила Клавдия Леонтьевна.
      — Ну, уж это вам лучше знать… — не очень вежливо, хотя и не грубо ответил волшебник.
      — Вот именно, — согласилась с ним пенсионерка. — Мне это знать лучше! В любом случае я сделаю из вас настоящего мужчину!
      Волшебник покорно слушал, не перебивая.
      — Научитесь держать в руках и отвертку, и «шведский» ключ, и молоток!…
      — Да меня же дела ждут! Волшебные! — наконец не выдержал и взмолился Валерий Иванович. — Эх, успели же вы пальцем своим… в небо!… А не то я бы!…
      — А не то бы я! — миролюбиво поправила говоруна Клавдия Леонтьевна с ударением на местоимении. — Учебник столярного дела, надеюсь, дорогой Валерий Иванович, вам будет не трудно наколдовать?
      Волшебник неопределенно хмыкнул… и столкнул верхнюю из книг, на которых недавно сидел.
      Книга раскрылась. Естественно, она оказалась как раз пособием для начинающих столяров.
      — Вот теперь убедилась, что волшебник, — похвалила Клавдия Леонтьевна своего гостя.
      — «Рубанок», «Фуганок», «Коловорот», — не заглядывая на на страницу, прочитал некоторые заглавия Валерий Иванович. — Кошмар какой-то, мне до конца моей жизни не разобраться!
      — Разберетесь и научитесь, — успокоила его Клавдия Леонтьевна. — А теперь снова прошу угощаться! — пенсионерка покачала в воздухе тонким пальцем. — Кушайте, кушайте на здоровье!
 
      Добрые близорукие глаза пожилой женщины быстро наполнились влагой. Крупная слеза сорвалась и покатилась по румяной щеке.
      — Но я же не знала!… И ни о чем таком не догадывалась! — трясущейся рукой Клавдия Леонтьевна вытащила надушенный носовой платочек. — Я ведь думала, просто старичок ко мне ненароком залетел… Недотепа такой! Летал по своим личным делам куда-то… Не по общественным делам, по личным!… В свободное от работы время… Я ведь из самых хороших побуждений!
      — Да будет вам, будет! — тоже дрогнувшим голосом начал успокаивать пенсионерку волшебник. — Предупреждал же вас, предупреждал, надо было вовремя на шпионов перекинуться!…
      — Мы рискуем потерять мальчика! — слезы мигом просохли на горячей пенсионерской щеке, в голосе Клавдии Леонтьевны вновь проявилась решительность.
      — Клавдия Леонтьевна, вот же он, я! — ткнул себя в грудь Витька Бубенцов.
      — А вот — я! — повторил Витькин жест Павел.
      — Это не имеет никакого значения! — пожала плечами пенсионерка. — Валерий Иванович, за дело! Поворачивайте повесть назад! Засылайте в Шутихинск шпионов! Да не одного!
      И Клавдия Леонтьевна высоко подняла вверх тонкий и прямой указательный палец.
      — Нет уж, хватит, достаточно нами покомандовали! — неожиданно для себя услышал автор повести собственный заикающийся голос. — Кто здесь вообще писатель?!
      — Правильно, продолжайте! — поддержал меня моряк Бубенцов.
      И оба мальчишки дружно закивали головами.

      Синдром — это такое ученое слово из языка, на котором разговаривали раньше многие, а теперь не говорит никто… Разве что иногда врачи. Древний язык называется латынью, значение слова я объясню после. А пока…
      «Я вернусь! Я обязательно вернусь туда, к забору!» — упрямо думал Витька Бубенцов.
      Набычившись и глядя себе под ноги, он брел в неизвестном направлении. Руки в карманах сами собой сжались в кулаки:
      — Вот тебе, получай! А это тебе, гад! Ага, не нравится?! Ничего, ничего, это тебе полезно! И тебе тоже!
      «Все, вот дохожу до того угла и поворачиваю назад! — наконец решил Виктор. — Они меня еще узнают! Подумаешь, Комара нашли!»
      Но он миновал заветный угол и так и не сбавил шагу. Только мысли стали еще решительнее:
      «Трое на одного — да?! А я их — приемчиками, р-раз, раз! Самбо, каратэ и джиу-джитсу! Чего мне их бояться?! И чего я вообще в них нашел, чего я туда поперся?! А они ведь ждали меня, ждали! Значит, это я им нужен, а не они мне!»
      Под ноги Виктору попала пустая обувная коробка, и он изо всех сил поддал коробку ногой. Коробка прошуршала и улетела за сугроб.
      — Вот тебе, зараза! — вслух грубо выругался Витька. — Втроем-то храбрая, а теперь получила?!
      Смятая ударом коробка трусливо не отвечала и больше вообще не показалась из-за сугроба.
      Витька презрительно сплюнул и подумал уже более спокойно:
      «Ну и что, один против троих?! Если с первого удара уложить Банана, остальные двое — хлипаки!…»
      Вдалеке, в проеме между домами, мелькнула знакомая невысокая рыхловатая фигура.
      «Ага! — все мышцы разом затрепетали в сильном Пашкином теле, которое стало теперь Витькиным. — Вот ты-то мне и нужен, приятель!»
      Виктор бросился напрямик, легко перемахнул невысокую оградку детского сада, втоптал в снег ветки чахлых кустов, едва не клюнул носом в снег, зацепившись за угол песочницы, но даже не сбавил скорости при этом. Он выскочил из садика на улицу через калитку уже с другой стороны.
      И еще через несколько мгновений очутился в переулке. «Не уйдешь, ведь никуда ты от меня не уйдешь теперь! Тебе кажется, ты один такой хитрый, да? И кроме тебя, никто не знает эти тайные ходы?!»
      Он поспел как раз вовремя. Пухлая фигурка мелькнула еще раз, теперь в начале переулка.
      Виктор шагнул за угол, перевел дух… И тут же услышал неторопливые, немного шаркающие, беспечные шажки.
      — Ну, здорово… Витя Бубенцов, — произнес он как можно более приветливо, но с большим трудом. Потому что… ведь это было, как ни крути, его собственное имя.
      Хулиган медленно вышел на середину переулка, отрезав тем самым однокласснику все пути к бегству. Он смотрел на этого жалкого, ничтожного человека, и странное чувство, непонятное и необъяснимое, медленно и болезненно заполняло его всего.
      Перед ним стоял Витька Бубенцов. Толстяк Бубенцов покорно, с гаденьким, услужливым страхом дожидался, когда же хулиган Мошкин начнет его бить! Или просто издеваться, это уж как тому будет угодно!
      Эта покорность так легко прочитывалась на круглой Витькиной физиономии, что у классного задиры и хулигана в самом деле начали чесаться кулаки.
      — Ну, как жизнь? — наконец хрипло выдавил он.
      Настоящий Витька испуганно дернулся, облизал сухие губы и хотел, кажется, что-то ответить, но только шмыгнул носом.
      — Как жизнь, спрашиваю! — повысил голос Павел Мошкин.
      Внутри у него медленно закипала какая-то тяжелая, вязкая, похожая на асфальт жидкость. Наверное, если бы можно было ее увидеть, это бы точно оказался расплавленный асфальт.
      — Хо-хорошо, — заикаясь, ответил Витька.
      Он даже не попытался убежать, хотя если бы рванулся назад…
      Нет, Павел все равно догнал бы этого рохлю и толстяка! И тогда бы тот получил уже не только за то, что он такой, но и за бега свои получил бы вдобавок!
      — Слушай, а ведь ты врезать мне хочешь как следует? — презрительным тоном предположил Павел. — Я вот так думаю. Чего ж не врежешь?
      — Ну, чего, чего я тебе сделал?… — захныкал Витька. Совсем как девчонка захныкал. — Я ж тебе ничего не сделал…
      — Маме скажешь? — любезно поинтересовался мучитель.
      И тут у него перехватило горло.
      Маме! Маме!!
      Ну, уж нет, вот что нет — так нет! Этот парень, он знал совершенно точно, не станет жаловаться маме, что бы с ним не произошло! Витька вообще ничего не скажет маме… его маме… своей маме…
      Сердце «хулигана» защемило! Этот жалкий человечишка ничего не скажет его родной маме Вере Алексеевне Бубенцовой! Жаловаться и ябедничать он точно не станет!
      — Ладно, проваливай! — очень грубо посоветовал он Витьке. — И чтоб больше я тебя никогда не видел!
      Настоящий Виктор Бубенцов испуганно скользнул мимо, не заставил себя долго упрашивать.
      Павел проводил Витьку глазами.
      Он долго молча стоял и пытался понять, а что же вообще вот только что произошло в этом древнем переулке.
      Он попытался все вспомнить с самого начала, но в мозгу многократно повторялся только треск пустой картонной коробки, которую он ударил носком ботинка…
      «Ведь это же я сам… — тупо думал он. — Вот иду я сам, вот тот человек — это я… Тот, вдалеке… Сейчас он перебежит дорогу — и я буду дома… Нет, не я! Это он будет у меня дома!…»
      Все вдруг разом стало на свои места! Да, вот тот презренный трус — это он сам и есть, Виктор Бубенцов! А здесь, в переулке, не кто иной, как настоящий Павел Мошкин. Да, да, он, Виктор, смотрел сейчас на мир глазами Пашки Мошкина, он думал как Пашка, он и действовал… почти как Пашка Мошкин! Началось же это…
      Все началось с подзатыльника Банана! С нестерпимого чувства унижения и бессилия, когда он дурацки подхихикнул, а ведь надо было обязательно влепить кулаком по этой гадской морде…
      А дальше… Дальше… что случилось бы, то пусть и случилось.
      Но он не ударил тогда. Он с позором ушел, мечтая от угла вернуться и… и вступить в бой, отомстить за себя! И не только, наверное, за себя!… В отместку же поддал ногой… картонную коробку…
      Похоже, раньше Витька Бубенцов всегда попадался Мошкину на глаза после Пашкиных встреч с Бананом, Сеней и Т'узиком?!
      Но ведь он же не коробка из-под обуви, каким трусливым и жалким ни казался с виду!
      С виду… Мальчишка тяжело вздохнул. И вдруг подумал, что стоило, эх стоило хотя бы для того забраться в чужую «шкуру», чтобы разочек вот так вот взглянуть на себя со стороны… Виктор испуганно прогнал прочь странную мысль!
      Но еще он понял… Да нет, скорее только почувствовал. Это ненормальное, тяжелое и болезненное состояние, когда хочется ударить человека, который не сможет ответить тебе тем же, не сможет защититься, это — … это как болезнь!
      Подзатыльник Банана — вот микроб этой болезни! Злобный, коварный микробишко.
      «Пашка Мошкин был болен. Он долго болел, — подумал мальчишка. — А на больных не обижаются…»
      И тут же поправил себя:
      «Еще как обижаются, если такая болезнь… И еще… Больных этих лечить надо!»
 
      Да, автор обещал рассказать, что же такое синдром. Это признаки, определяющие какое-то болезненное состояние организма. Болезнь Пашки Мошкина вполне можно было бы определить как «синдром Мошкина». Только в этом мало приятного, когда твоим именем называют синдромы.
 
      — Я все-таки не понимаю, здесь все идет как надо или не так, как надо? — в голосе Клавдии Леонтьевны возникли непривычные нотки сомнения.
      — И как надо? — иронично заметил волшебник Валерий Иванович Кириллов.
      — Вы бы вообще помолчали! — вежливо оборвала волшебника пенсионерка. — Но, с другой стороны, этих мальчиков я вижу перед собой… За них я почти не беспокоюсь! А вот тот, третий… С собачкой?

      До родного подъезда Вадику Градобоеву оставалось метров пятьдесят.
      — Проскочил, уф-ф! — сказал себе отважный контрразведчик.
      И внезапно понял, что попался, влип! Ах, какая нелепая, непростительная ошибка!… Точно, они! Это была группа захвата одной из иностранных разведок! Группа захвата, да еще с собакой!