Выше мы сказали, что братья Розы и Креста были существами, достигшими реального завершения «малых мистерий», и что розенкрейцерская инициация, вдохновленная ими, была частной формой христианского герметизма; сближая сказанное с тем, что мы объяснили в предшествующей главе, уже можно понять, что герметизм в целом принадлежит к области «царских мистерий». Однако стоило бы еще несколько уточнить этот вопрос; ведь и сюда внесено немало путаницы, и само слово «герметизм» употребляется многими из наших современников весьма смутным и нечетким образом; мы имеем в виду не только оккультистов, в отношении которых все это слишком очевидно; но существуют и другие, кто, изучая вопрос более серьезно, из-за ряда предвзятых идей не вполне четко уясняют себе, о чем в действительности идет речь.
      Прежде всего, следует отметить, что слово «герметизм» указывает на традицию египетского происхождения, облекшуюся впоследствии, вероятно в александрийскую эпоху, в эллинистическую форму и переданную в этой форме в Средние века одновременно исламскому миру и миру христианскому; добавим, второму в значительной мере при посредничестве первого, как это доказывают многочисленные арабские или арабизированные термины, усвоенные европейскими герметистами, и прежде всего само слово «алхимия» (ал-кимия). Было бы неверным распространять название «герметизм» на другие традиционные формы, например, называть «Каббалой» не древнееврейский эзотеризм, а нечто иное; это не значит, разумеется, что его эквивалентов нет в других местах; более того, такая традиционная наука, как алхимия, имеет точное соответствие в доктринах Индии, Тибета и Китая, хотя со способами выражения и методами реализации, естественно, весьма различными; но когда произносят слово «герметизм», тем самым указывают четко определенную форму, происхождение которой может быть только греко-египетским. В самом деле, обозначенная таким образом доктрина возводится, стало быть, к Гермесу, поскольку последний рассматривался греками как идентичный египетскому Тоту; кроме того, эта доктрина выводится прежде всего из священнического учения; ведь Тот в его роли хранителя и передатчика традиции есть не что иное, как само воплощение древнего египетского жречества или, точнее, «сверхчеловеческого» принципа, от которого последнее получало свою власть, формулируя и передавая от его имени инициатическое знание. Не следует видеть в этом ни малейшего противоречия с тем фактом, что данная доктрина принадлежит области царской инициации, ибо нужно уяснить, что в любой регулярной и полной традиции именно священство в силу своей основной функции — обучения — в равной мере дарует, прямо или опосредованно, обе инициации, обеспечивая действительную легитимность самой царской инициации и связывая ее с ее высшим принципом таким образом, что мирская власть может черпать свою легитимность только из освящения, полученного от духовной власти.
      Вследствие сказанного главный вопрос ставится следующим образом: можно ли рассматривать то, что сохранилось под именем «герметизм», как традиционную доктрину саму по себе? Ответ может быть только отрицательным, так как речь здесь идет о знании не метафизического, но только космологического уровня, если понимать это слово в его двояком значении — «микрокосмическом» и «макрокосмическом»; ибо, разумеется, во всякой традиционной концепции всегда имеется четкое соответствие между двумя этими точками зрения. Следовательно, нельзя допустить, что герметизм — в том смысле, который приобрело это слово еще в александрийскую эпоху и постоянно сохраняло с тех пор, — представляет, пусть под видом «реадаптации», целостную египетскую традицию, тем более что это находилось бы в явном противоречии с ведущей ролью, играемой в последней жречеством, о чем мы только что напомнили; хотя космологическая точка зрения, по-видимому, была в нем особо развита — по крайней мере насколько еще возможно в наше время судить о вещах столь неопределенных и, во всяком случае, о наиболее явных следах, дошедших от них, будь то тексты или памятники, — не нужно забывать, что она может быть лишь вторичной и случайной точкой зрения, приложением изначальной доктрины к знанию того, что мы можем назвать «промежуточным миром», т. е. областью тонкого проявления, где находятся внетелесные продолжения человеческой индивидуальности, или сами возможности, развитие которых связано с собственно «малыми мистериями».
      Было бы интересно, но, вероятно, весьма трудно исследовать, как эта часть египетской традиции оказалась в известном смысле изолированной и сохранялась внешне независимым образом, а затем встроилась в исламский и христианский эзотеризм Средневековья (что, впрочем, не составило целостной доктрины) настолько, что стала по-настоящему неотъемлемой частью того и другого и обеспечила их всей символикой, которая, при соответствующей транспозиции, даже служила порой носителем истин более высокого уровня. Мы не хотим вдаваться здесь в эти весьма сложные исторические рассуждения; как бы ни обстояло дело с этим частным вопросом, напомним, что науки космологического порядка в действительности в традиционных цивилизациях были прежде всего достоянием кшатриев или тех, кто им соответствовал, тогда как чистая метафизика была, как мы уже сказали, достоянием брахманов. Вот почему мятеж кшатриев против духовной власти брахманов наглядно показал, как подчас возникали неполные традиционные течения, сведенные к одним этим наукам, отделенным от их трансцендентного принципа и даже, как мы указали выше, подвергшимся «натуралистскому» искажению из-за отрицания метафизики и непонимания подчиненного характера «физической» науки, так же как (обе эти вещи тесно связаны, о чем свидетельствуют уже данные нами объяснения) и преимущественно священнического происхождения всякого инициатического учения, даже специально предназначенного для использования кшатриями. Это не означает, конечно, что герметизм сам по себе представляет такое искажение или в чем-то неправомерен; очевидно, тогда было бы невозможно инкорпорировать его в традиционные ортодоксальные формы; но надо признать, что он весьма предрасположен к этому по самой своей природе, коль скоро представляются благоприятствующие такому искажению обстоятельства: именно эта опасность, впрочем, грозит в целом всем традиционным наукам, когда они развиваются в известном смысле сами по себе и теряется из виду их связь с изначальным уровнем. Алхимия, которую можно было бы определить как «технику» герметизма, в действительности есть «царское искусство», если понимать под этим способ инициации, соответствующий именно природе кшатриев; но это как раз и указывает ее точное место в совокупности правильно устроенной традиции; и кроме того, не следует смешивать способы инициатической реализации, каковы бы они ни были, и ее цель, каковой, в конечном счете, всегда является чистое знание.
      С другой стороны, следует всячески остерегаться проводимого порой уподобления герметизма «магии»; даже если при этом последнюю берут в значении, достаточно отличном от обычного слова, приходится сильно опасаться, что это неправильное словоупотребление может привести только к досадной путанице. Магия, в ее собственном смысле, в действительности является — как мы подробно объясняли — только одной из низших среди всех форм приложения традиционного знания, и мы не видим ни малейшей пользы в том, чтобы воскрешать эту идею, когда речь в действительности идет о вещах, которые, даже будучи второстепенными, все равно относятся к гораздо более высокому уровню. Впрочем, возможно, что здесь таится нечто иное, нежели просто вопрос неудачной терминологии; слово «магия» в нашу эпоху некоторых странным образом зачаровывает; и, как мы уже отметили, предпочтение, оказываемое подобной точке зрения, бывает, пусть даже лишь в интенции, опять же связано с искажением традиционных наук, отделенных от их метафизического принципа; это, несомненно, — основная преграда, с которой рискует столкнуться всякая попытка восстановления или возрождения этих наук, если не начать с того, что поистине является началом во всех отношениях, — т. е. с самого принципа, который в то же время есть также и цель, в виду которой все остальное должно быть правильно упорядочено.
      Другая точка зрения, на которой следует остановиться, — это сама чисто «внутренняя» природа истинной алхимии — собственно психическая, если брать ее в самом непосредственном приложении, и духовная, если рассматривать ее в высшем смысле; именно в этом и состоит все ее значение с точки зрения инициатической. Итак, эта алхимия не имеет абсолютно ничего общего с материальными операциями какой-либо «химии», в нынешнем смысле этого слова; как ни странно, почти все современные люди не понимают этого — как те, кто желал встать в позу защитников алхимии, так и те, кто, напротив, выступал с ее разоблачением; и подобное непонимание еще менее извинительно у первых, нежели у вторых: ведь последние, по крайней мере, никогда не претендовали на овладение каким-либо традиционным знанием. Однако нетрудно заметить, в каких выражениях прежние герметисты говорят об «угольщиках» и «пускателях дыма», в которых надо признать настоящих предшественников нынешних химиков, сколь ни мало лестно это для последних; и даже еще в XVIII веке такой алхимик, как Пернети, не упускал случая подчеркнуть отличие «герметической философии» от «вульгарной химии». Таким образом, как мы уже неоднократно говорили, показывая, что светские науки выступают по отношению к традиционным как «осадок» (residu) (но это вещи, настолько чуждые нынешней ментальности, что напоминать об этом нужно неустанно), начало современной химии положила отнюдь не алхимия, к которой она не имеет никакого реального отношения (впрочем, как и «гиперхимия», плод воображения некоторых современных оккультистов); она является только ее деформацией и искажением, следствием непонимания тех, кто, будучи лишенным каких-либо инициатических качеств и неспособным проникнуть хоть сколько-нибудь в истинный смысл символов, восприняли все буквально; следуя самому внешнему и самому обыденному значению употребляемых терминов и полагая, что во всем этом речь шла только о материальных операциях, они предались более или менее беспорядочному экспериментаторству, в любом случае, впрочем, по причинам, вряд ли достойным интереса. В арабском мире материальная алхимия также весьма мало почиталась, а порой даже отождествлялась с разновидностью колдовства, тогда как, напротив, в большой чести была алхимия «внутренняя» и духовная, зачастую обозначаемая именем кимья эс-саадах, или «алхимия блаженства».
      Впрочем, это не значит, что надо поэтому отрицать возможность трансмутации металлов, являющей собой в глазах черни отличительную черту алхимии; но следует оценивать ее по ее реальному значению, которое в целом не более велико, чем роль каких-либо «научных» экспериментов, и не смешивать вещи совершенно различного порядка; даже априорно неясно, почему подобные трансмутации не могли бы произойти в ходе процессов, относящихся просто-напросто к «обычной химии» (а по сути, «гиперхимия», которую мы только что упомянули, есть не что иное, как попытка этого рода). Имеется и другой аспект этого вопроса: существо, которое достигло реализации некоторых внутренних состояний, может, в силу аналогического отношения «микрокосма» и «макрокосма», вызывать вовне соответствующие эффекты; следовательно, вполне допустимо, что тот, кто достиг определенной ступени в практике «внутренней» алхимии, уже тем самым будет способен осуществлять трансмутации металлов или другие вещи того же рода, но совершенно случайным образом и не прибегая к какому-либо процессу материальной псевдоалхимии, а единственно в результате проецирования вовне энергий, которые он носит в себе. Впрочем, и здесь необходимо проводить существенное различие: речь при этом может идти только о действии психического порядка, т. е. об активизации тонких влияний, относящихся к области человеческой индивидуальности, и тогда это будет, если угодно, еще материальная алхимия, но оперирующая способом, совершенно отличным от средств псевдоалхимии, которые относятся исключительно к телесной области; или же — для существа, достигшего более высокой степени реализации, — речь может идти о внешнем воздействии истинных духовных влияний, подобном тому, что происходит в «чудесах» религий, о чем мы уже кратко упоминали ранее. Между этими двумя случаями существует различие, сопоставимое с тем, что отделяет «теургию» от магии (хотя, повторяем еще раз, здесь, собственно, речь идет не о магии, так что мы указываем на это лишь в плане сходства), поскольку в целом здесь имеется в виду различие между духовным уровнем и уровнем психическим; хотя внешние следствия с обеих сторон аналогичны, причины, вызывающие их, полностью и глубоко различны. Впрочем, те, кто реально обладает такими способностями, не считают нужным демонстрировать их на потребу толпе и даже никак их не используют — разве что в особых обстоятельствах, где их применение оправдывается другими соображениями.
      Как бы то ни было, никогда не следует терять из виду саму основу истинно инициатического учения: всякая реализация, достойная этого имени, носит по сути внутренний характер, даже если она способна вызвать вовне разного рода следствия. Человек может обрести его принципы только в себе самом и лишь потому, что содержит в себе соответствие всему, что существует; не следует забывать, что, согласно формуле исламского эзотеризма, «человек есть символ универсальной Экзистенции»; и если он сумеет проникнуть в центр своего существа, то достигнет тем самым тотального знания, со всем, что оно включает сверх того: «Тот, кто знает свою Самость, знает своего Господина», — и тогда он познает все вещи в высшем единстве самого Первоначала, в котором содержится вся реальность.

      С герметизмом связан еще один вопрос — о «долгожительстве», считающемся одной из характерных черт истинных братьев Розы и Креста. Впрочем, о нем в той или иной форме шла речь во всех традициях; это «долгожительство», достижение которого рассматривалось как одна из целей алхимии и составная часть самого завершения «Великого Делания», имеет много значений, которые следует тщательно отличать друг от друга, так как они в действительности соответствуют различным уровням возможностей существа. Самый непосредственный смысл, но отнюдь не самый важный, — это, разумеется, продолжение телесной жизни; чтобы понять его возможность, стоит обратиться к учению, согласно которому длительность человеческой жизни постепенно уменьшалась в процессе прохождения разных фаз цикла, проживаемого нынешним земным человечеством, от его истоков до нынешней эпохи. Если рассматривать инициатический процесс в той его части, которая связана с «малыми мистериями», в известном смысле направляющими человека вспять по ходу цикла, с тем чтобы повести его шаг за шагом от состояния нынешнего к «изначальному состоянию», то он должен тем самым предоставить человеку на каждом этапе все возможности, характерные для соответствующего состояния, в том числе возможность жизни более долгой, нежели у обычного современного человека. Будет ли такая возможность реализована или нет — это другой вопрос; в самом деле, известно, что тот, кто поистине обрел способность продлить таким образом свою жизнь, обычно ничего не делает для этого, если не имеет на то особых причин; ведь жизнь реально уже не представляет для него никакого интереса (как трансмутации металлов и другие эффекты подобного рода неинтересны тому, кто способен их осуществить, что в целом относится к тому же уровню возможностей); напротив, он даже может находить пользу в том, чтобы не задерживаться на этих предварительных этапах, весьма далеких от истинной цели; ведь использование подобных второстепенных и случайных результатов на всех ступенях может лишь отвлечь от самого существенного.
      С другой стороны — и это может еще более способствовать верной оценке возможности, о которой идет речь, — в различных традициях сказано также, что длительность телесной жизни никоим образом не может превосходить максимум, т. е. тысячу лет; неважно, впрочем, следует ли понимать это число буквально, или же оно имеет скорее символическое значение; усвоить надо лишь то, что эта длительность в любом случае ограничена и, следовательно, поиск мнимого «телесного бессмертия» совершенно иллюзорен. Причину такого ограничения по сути довольно легко понять; поскольку всякая человеческая жизнь сама по себе составляет цикл, аналогичный циклу человечества, взятого в совокупности, время в известном смысле «сжимается» для всякого существа, по мере того как оно исчерпывает возможности телесного состояния; следовательно, неизбежно должен наступить момент, когда оно будет, скажем так, сведено к точке, и тогда существо в прямом смысле слова не найдет больше в этом мире какой-либо длительности, в которой оно могло бы пребывать; поэтому у него уже не будет иного выхода, как перейти в другое состояние, подчиненное условиям, отличным от условий телесного существования, даже если это состояние в действительности представляет собой лишь одну из внетелесных модальностей индивидуальной человеческой области.
      Это приводит нас к рассмотрению других значений «долгожительства», которые действительно соотносятся с иными возможностями, нежели те, что связаны с телесным состоянием; но чтобы хорошенько понять, что же это значит, следует прежде всего уточнить различие между «трансмутацией» и «трансформацией». Мы по-прежнему берем слово «трансформация» в его строго этимологическом смысле, т. е. как «выход за пределы формы»; следовательно, существо можно назвать «трансформированным», только если оно действительно перешло в сверхиндивидуальное состояние (поскольку индивидуальное состояние, каким бы оно ни было, есть тем самым состояние, связанное с формой); значит, речь здесь идет о чем-то таком, чья реализация относится преимущественно к области «великих мистерий». Что касается самого тела, то его «трансформация» есть не что иное, как переход в изначальную форму существования; другими словами, то, что можно назвать «трансформированным» телом, — это телесная возможность, освобожденная от ограничительных условий, которым она подчинена в ее индивидуальном способе существования (они, впрочем, как и всякое ограничение, носят сугубо отрицательный характер), и неизбежно попадающая, на своем уровне и по тем же основаниям, что и все остальные возможности, в сферу целокупной реализации существа. Все это, разумеется, выходит за рамки всевозможных концепций «долгожительства»; ведь последнее, по самому определению, обязательно включает длительность и, следовательно, не может — даже при самом большом расширении, на которое оно способно, — выходить за пределы «постоянства» или циклической неограниченности; тогда как, напротив, то, о чем здесь идет речь, в силу своей принадлежности к изначальному уровню относится к вечности — одному из самых существенных атрибутов этого уровня; «трансформация» выводит за пределы всякой длительности, а не в какую-либо из них, сколь бы продолжительной она ни была.
      Напротив, «трансмутация» есть, собственно, только изменение состояния внутри формальной области, включающей всю совокупность индивидуальных состояний, или даже, проще говоря, изменение модальности внутри индивидуальной человеческой области; впрочем, это единственный случай, который фактически и надлежит рассматривать; такая «трансмутация» возвращает нас, следовательно, к «малым мистериям», с которыми в действительности и связаны возможности внетелесного порядка, чья реализация может быть понята в терминах «долгожительства», хотя и в смысле, отличном от того, который мы рассматривали в первую очередь и который не выводит за пределы самого телесного уровня. Здесь можно провести еще и другие различия, в соответствии с тем, идет ли речь о каких-либо расширениях человеческой индивидуальности или о ее совершенстве в «изначальном состоянии». Начнем с возможностей наименее высокого уровня; можно предположить, что в определенных случаях и с помощью особых способов, находящихся в ведении герметизма или того, что ему соответствует в других традициях (ибо то, о чем идет речь, известно, в частности, в индийской и дальневосточной традициях), сами элементы, составляющие тело, могут быть «трансмутированы» и «субтилизированы» с целью перенесения их во внетелесную модальность, где существо могло бы пребывать в условиях, менее ограниченных, нежели условия телесной области, — в частности, в плане длительности. В подобном случае существо в определенный момент исчезнет и его тело не оставит ни малейшего следа; оно сможет, впрочем, в особых обстоятельствах временно вновь появиться в телесном мире, в силу «интерференции», существующих между последним и другими модальностями человеческого состояния; этим могут объясняться многие факты, которые нынче, естественно, торопятся объявить «легендами»; но в них, однако, присутствует некая реальность. Не следует, впрочем, усматривать здесь что-либо «трансцендентное» в истинном смысле этого слова, поскольку речь идет только о человеческих возможностях, чья реализация, правда, может представлять интерес только для существа, которого она делает способным выполнить какую-либо особую «миссию»; в других случаях это представляло бы собой лишь простое «отклонение» в ходе инициатического процесса и более или менее продолжительную остановку на пути, который в нормальных условиях должен вести к восстановлению «изначального состояния».
      О возможностях этого «изначального состояния» нам и надлежит поговорить сейчас; поскольку существо, его достигшее, уже виртуально «освободилось», как мы сказали выше, то можно утверждать, что оно тем самым также виртуально «трансформировалось»; разумеется, его трансформация не может быть действительной, поскольку оно еще не вышло из человеческого состояния, а только сполна реализовало его совершенство; но возможности, приобретенные им с тех пор, отражают и в известном смысле «предвосхищают» возможности существа, по-настоящему «трансформированного», поскольку в центре человеческого состояния непосредственно отражаются высшие состояния. Существо, утвердившееся в этом центре, занимает действительно «центральную» позицию по отношению ко всем условиям человеческого состояния; так что, не выходя за их пределы, оно, однако, определенным образом господствует над ними, а не подвластно им, как обычный человек; и это справедливо, в частности, по отношению к условиям и времени, и пространства. Отсюда оно сможет, если захочет (несомненно, впрочем, что на той духовной ступени, которой оно достигло, оно никогда не пожелает этого без какого-либо существенного основания), перенестись в любой момент времени, как и в любое место пространства. Сколь бы необычной ни казалась такая возможность, она, однако, является лишь непосредственным следствием реинтеграции в центр человеческого состояния; и если такое состояние человеческого совершенства достигнуто истинными братьями Розы и Креста, то отсюда можно понять, что в действительности представляет собой «долгожительство», приписываемое последним; оно означает даже нечто большее, нежели то, что подразумевается под этим словом на первый взгляд, ибо является, собственно, отражением в сфере человеческого существования самой изначальной вечности. Эта возможность, впрочем, при обычном ходе вещей никоим образом не проявляется вовне; но существо, ее достигшее, отныне постоянно и неизменно обладает ею и не утратит ее ни при каких обстоятельствах; ему достаточно удалиться из внешнего мира и вернуться к самому себе, как только оно пожелает это сделать, чтобы вновь обрести в центре своего собственного существа истинный «источник бессмертия».

      Есть слово, употреблявшееся нами в других случаях довольно часто, смысл которого нам надлежит здесь уточнить с точки зрения инициатической, что до сих пор не было сделано в явной форме: это слово «элита», служившее нам для обозначения чего-то такого, что не существует более в нынешнем состоянии западного общества; ее создание или, скорее, воссоздание представляется нам первым и основным условием восстановления интеллекта и реставрации традиции.