Многие читатели неоднократно просили нас объединить в одной книге статьи по вопросам инициации, публиковавшиеся в журнале «Традиционные исследования»; немедленно выполнить эти просьбы было невозможно, ибо книга — это не просто собрание статей, тем более что в нашем случае эти статьи, написанные сообразно обстоятельствам, зачастую как ответ на поставленные нам вопросы, нельзя было соединить в виде последовательных глав книги; их надлежало пересмотреть, дополнить, иначе расположить, что мы здесь и сделали. При этом в наши намерения не входило создание своего рода трактата, более или менее полного и отчасти «дидактического»; это еще можно было бы понять, если бы речь шла только об изучении какой-либо частной формы инициации; но, коль скоро речь идет об инициации в целом, подобная задача совершенно нереальна; вопросы, возникающие в связи с этим, бесчисленны, да и сам предмет по своей природе не поддается сколько-нибудь строгому ограничению, а потому невозможно претендовать на исчерпывающее исследование. В итоге мы, по возможности, ограничились рассмотрением отдельных аспектов инициации, важность которых наиболее очевидна, оставляя при этом в стороне ряд моментов, пожалуй, не менее важных. Вот почему, на наш взгляд, слово «Заметки» могло бы лучше всего охарактеризовать содержание настоящей работы — тем более, что ни один из исследуемых вопросов невозможно исчерпать полностью. Кроме того, разумеется, не могло быть и речи о повторении здесь того, что мы уже сказали в других книгах по этому предмету; всякий раз, в случае необходимости, мы будем отсылать к ним читателя; впрочем, в той области знания, к которой относятся все наши сочинения, все так взаимосвязано, что невозможно поступить иначе.
      Итак, мы намерены главным образом исследовать вопросы, касающиеся инициации в целом; следовательно, надо уяснить, что всякий раз, указывая на ту или иную форму инициации, мы делаем это исключительно ради наглядности, дабы уточнить и растолковать то, что без ссылки на эти частные случаи могло бы остаться неясным. Важно подчеркнуть это, особенно когда речь идет о западных формах, дабы избежать двусмысленностей и недоразумений; если мы довольно часто о них упоминаем, то потому, что «иллюстрации», заимствуемые отсюда, чаще всего более доступны, нежели другие, большинству читателей, даже в той или иной мере знакомых со многими из них; очевидно, что это совершенно не зависит от отношения читателей к нынешнему состоянию организаций, в которых сохранялись и практиковались эти формы. Когда сознаешь, до какой степени вырождения дошел современный Запад, становится понятным, что многие вещи из области традиции, и тем более из сферы инициации, могли сохраняться в них лишь как пережитки, практически непонятные даже для тех, кто их хранил; именно этим объясняется возникновение рядом с этими подлинными реликтами многочисленных «псевдо», так как именно в подобных условиях они могут преуспеть в создании иллюзий, способствующих тому, что их принимают не за то, чем они являются; но вопреки всему, традиционные формы сами по себе не зависят от подобных случайностей.
      Добавим также, что когда нам, напротив, приходится рассматривать эти случайности, исследуя не столько инициатические формы, сколько состояние инициатических и псевдоинициатических организаций на современном Западе, мы лишь констатируем факты, толкуя их как можно более беспристрастно, как и все остальное, чего придется касаться в ходе нашего исследования. Каждый волен сделать из этого свои собственные выводы; что касается нас, то мы нисколько не стремимся ни отнять членов у какой-либо организации, ни привлечь их туда, как не принуждаем их настаивать на инициации или отвергать ее; подобные вещи совершенно не входят в наши задачи. Кое-кто, возможно, удивится тому, что мы вынуждены так это подчеркивать; пожалуй, это и впрямь было бы излишне, если бы не приходилось считаться с непониманием большинства наших современников и с недоверием многих из них; к сожалению, мы слишком привыкли к тому, что нам самим с разных сторон приписывают намерения, которых у нас никогда не было; приходится принимать в этом отношении все необходимые предосторожности; мы не решаемся добавить «достаточные», ибо разве можно предвидеть все то, что кое-кто способен изобрести?
      Не следует удивляться и тому, что мы подробно останавливаемся на ошибках и недоразумениях, допускаемых в связи с инициацией; ведь помимо очевидной пользы, состоящей в развеивании заблуждений, сама их констатация чаще всего приводила к необходимости более внимательного исследования того или иного момента, который иначе казался бы нам само собой разумеющимся и по меньшей мере не требующим подробных разъяснений. Стоит отметить, что некоторые из этих заблуждений исходят не столько от профанов, или псевдоинициированных (что было бы вполне понятно), но также от членов настоящих инициатических организаций, в том числе и таких, которые считаются «светочами» в своем кругу. Последнее, пожалуй, является одним из самых впечатляющих доказательств нынешнего состояния вырождения, о котором мы только что упомянули. В связи с этим мы хотим выразить пожелание, надеясь, что нас поймут правильно, — чтобы среди представителей этих организаций нашлось по крайней мере несколько лиц, которым излагаемые нами рассуждения помогли бы понять, чем в действительности является инициация; впрочем, мы не питаем чрезмерных надежд как по этому поводу, так и относительно возможностей возрождения Запада. Однако среди этих людей есть и такие, кому больше недостает реальных знаний, чем доброй воли; но одной доброй воли недостаточно, и все дело в том, насколько может расшириться их интеллектуальный горизонт и способны ли они перейти от инициации виртуальной к инициации действительной. Во всяком случае, мы можем лишь предоставить определенные данные, которыми, возможно, воспользуется тот, кто будет способен и расположен извлечь из них все, что позволят обстоятельства. Этих людей, конечно, не будет слишком много; но — как мы уже неоднократно говорили — в вещах такого рода важно не число, лишь бы оно в этом особом случае было достаточным для учреждения инициатической организации; пока же некоторые эксперименты в этом плане, насколько нам известно, по разным причинам не удалось продвинуть достаточно далеко, чтобы можно было судить о результатах, которых можно было бы достичь при более благоприятных обстоятельствах.
      Ясно, впрочем, что современная обстановка по самой своей природе есть и останется одним из главных препятствий на пути всякой попытки восстановления традиции на Западе во всех областях, в том числе в области инициации; правда, последняя в силу своего «закрытого» характера в принципе должна оставаться в стороне от этих враждебных влияний внешнего мира; но на деле существующие ныне организации слишком давно оказались под их воздействием, и некоторые «бреши» чересчур велики, чтобы их можно было быстро заделать. В качестве типичного примера укажем на то, что эти организации, усваивая административные формы по образцу светских учреждений, дали основание для враждебных действий, которые в противном случае никоим образом не были бы предприняты против них и потерпели бы крах; эта имитация светского мира сама по себе представляла к тому же переворачивание нормальных отношений, столь характерное для современного беспорядка во всех областях. Последствия такой «контаминации» сегодня столь очевидны, что надо быть слепым, чтобы не видеть их; однако мы сильно сомневаемся, что многим известна их настоящая причина; страсть к тайным «обществам» так укоренилась среди большинства наших современников, что они даже не задумываются над простой возможностью обойтись без чисто внешних форм; хотя, пожалуй, именно по этой причине против них должен восставать всякий, кто хотел бы восстановить инициацию на действительно серьезной основе. Мы не станем заходить дальше в наших предварительных размышлениях, ибо, повторяем еще раз, активное вмешательство в попытки подобного рода — не наше дело. Указать путь тем, кто сможет и пожелает вступить на него, — вот все, к чему мы стремимся; впрочем, значение того, что мы намерены сказать, вовсе не сводится к применению той или иной отдельно взятой инициатической формы, — напротив, речь идет прежде всего о фундаментальных принципах, общих для любой инициации, будь то на Востоке или на Западе. В самом деле, сущность и цель инициации всегда и повсюду одни и те же, различаются лишь способы адаптации ее к месту и времени; и, во избежание недоразумений, сразу же добавим, что эта адаптация, чтобы быть правомерной, никогда не должна становиться «инновацией», т. е. продуктом чьей-либо фантазии; но, как адаптация традиционных форм в целом, она всегда должна происходить из «не-человеческого» источника; ибо вне его может существовать не традиция, не инициация, но только какая-нибудь из «пародий», столь часто встречаемых в современном мире, которые ни из чего не происходят и ни к чему не ведут; поистине они представляют собой, так сказать, «небытие», если не являются бессознательным орудием чего-то худшего.

      Смешение между эзотерической и инициатической областью и областью мистики, или, если угодно, между соответствующими им точками зрения, допускают сегодня особенно часто и, похоже, не всегда бескорыстным образом; в конечном счете, это позиция сравнительно новая или, по крайней мере, сильно распространившаяся в последнее время в некоторых кругах; вот почему мы считаем необходимым начать с четких объяснений по этому вопросу. Нынче модно, если можно так выразиться, называть «мистическими» именно восточные доктрины, даже когда нет ни малейших оснований для подобного определения. Эта ложная интерпретация обязана своим происхождением некоторым ориенталистам, которые, впрочем, пришли к этому без задней мысли, но лишь из-за непонимания и обычной для них более или менее бессознательной склонности все сводить к западной точке зрения. Но затем появились другие: усвоив эту ложную ассимиляцию и поняв, что они могли бы извлечь отсюда для своих собственных целей, они стараются распространить саму идею за пределы узкоспециального и довольно ограниченного круга ориенталистов и их сторонников; и это более серьезно, не только потому, что тем самым подобное смешение распространяется все шире, но также и потому, что здесь нетрудно заметить следы стремления к “аннексионизму”, в отношении которого надо держаться настороже. Мы имеем здесь в виду тех, кого можно считать самыми «серьезными» противниками эзотеризма, — религиозных экзотериков, которые отказываются допустить что бы то ни было за пределами их собственной области, но несомненно считают эту ассимиляцию или «аннексию» более удобной, нежели грубое отрицание. Видя, как иные из них стараются перерядить в «мистицизм» доктрины, безусловно инициатические, мы вполне можем счесть, что эта задача приобретает в их глазах особо настоятельный характер. По правде говоря, в собственно религиозной области имеется помимо мистицизма то, что в определенном плане более поддается сближению или, скорее, видимому сближению с практикой инициации, — это аскетизм; здесь, по крайней мере, мы находим «активный» метод вместо отсутствия метода и «пассивности», характеризующих мистицизм, к чему мы еще вернемся; но, само собой разумеется, все эти черты сходства носят совершенно внешний характер, да и сам «аскетизм» преследует, пожалуй, слишком ограниченные цели, чтобы его можно было успешно использовать таким образом; что касается мистицизма, то здесь никогда не известно, к чему придешь, и сама эта неясность способствует смешению. Но все те, кто сознательно или бессознательно предается этому занятию, должны понимать, что на самом деле в инициации не только напрочь отсутствует смутное и туманное, но, напротив, имеются вещи весьма точные и «позитивные»; действительно, инициация совершенно несовместима с мистицизмом.
      Эта несовместимость, впрочем, — отнюдь не следствие того, что изначально предполагалось смыслом слова «мистицизм», явно родственным древнему обозначению «мистерий», которые, напротив, принадлежат сфере инициации; для понимания этого слова следует учитывать не только этимологию, но и значение, приобретенное им в ходе употребления и единственно приписываемое ему в настоящее время. Ведь каждому известно, что подразумевали под мистицизмом в течение ряда веков, так что уже невозможно употреблять этот термин для обозначения чего-то иного; но приобретенный им смысл не имеет ничего общего с инициацией, прежде всего потому, что мистицизм относится исключительно к религиозной, т. е. к экзотерической области, а также потому, что мистический путь по всем своим основным чертам настолько отличается от инициатического, что между ними возникает полная несовместимость. Уточним, впрочем, что при этом речь идет скорее о фактической, нежели о принципиальной несовместимости, в том смысле, что мы никоим образом не намерены ни отрицать ценность мистицизма, по меньшей мере относительную, ни оспаривать место, которое он может законно занимать в некоторых традиционных формах; инициатический путь и мистический путь прекрасно могут сосуществовать; но мы считаем совершенно невозможным, чтобы кто-либо следовал тем и другим одновременно, даже если оставить при этом в стороне цель, к которой они могут привести, хотя в силу глубокого различия областей, с коими они соотносятся, можно предполагать, что эта цель в действительности не может быть одной и той же.
      Путаница, из-за которой иные усматривают мистицизм там, где его нет и в помине, коренится в стремлении все сводить к западной точке зрения; и впрямь, мистицизм, в собственном смысле слова, — по сути исключительно западное и специфически христианское явление. По этому поводу мы как-то сделали замечание, которое находим достаточно интересным, чтобы привести его здесь: в книге, о которой мы уже говорили в другом месте, философ Бергсон, противопоставляя то, что он называет «статической религией», «религии динамической», видит высшее выражение последней в мистицизме; мистицизма он, впрочем, совершенно не понимает и восхищается им особенно за то, что мы, напротив, сочли бы смутным и ошибочным в определенных отношениях; но что действительно может показаться странным со стороны «нехристианина», так это то, что для него «полный мистицизм» — сколь бы неудовлетворительным ни было его представление об этом — тем не менее свойствен именно христианским мистикам. Правда, из-за недостатка уважения к «статической религии» он слишком часто забывает, что они христиане, а уж потом мистики; или, по меньшей мере оправдывая их как христиан, он помещает мистицизм в истоках самого христианства и устанавливает в этом плане своего рода преемственность между последним и иудаизмом, превращая в «мистиков» еврейских пророков; очевидно, он не имеет ни малейшего представления о характере миссии пророков и о природе их инспирации. Как бы то ни было, если христианский мистицизм — сколь бы искаженной и куцей ни была его концепция — представляет в его глазах сам образец мистицизма, то причину этого нетрудно понять: в строгом смысле слова, как и на деле, не существует иного мистицизма, кроме этого; и даже мистики, которых называют «независимыми», а мы охотнее назвали бы «отклоняющимися», в действительности вдохновляются, пусть и безотчетно, христианскими идеями, искаженными и в той или иной степени лишенными их первоначального содержания. Но это, как и многое другое, ускользает от внимания нашего философа, который силится обнаружить «наброски будущего мистицизма», предшествовавшие христианству, тогда как речь идет совсем о другом; в частности, несколько страниц, посвященных Индии, свидетельствуют о вопиющем непонимании. Что касается греческих мистерий, то здесь сближение, которое основано на отмеченном выше этимологическом родстве, в целом сводится к простой игре слов; в конечном счете, Бергсон сам вынужден признать, что «большинство мистерий не содержат ничего мистического»; но почему же тогда он использует это слово? Его представление о мистериях — самое «профанное» из возможных; ничего не зная об инициациях, как можно было бы понять, что в них, как и в Индии, имелось нечто отнюдь не относящееся к религиозной сфере, идущее несравненно дальше, чем его «мистицизм», и уж подавно — подлинный мистицизм, хотя и он, принадлежа области чисто экзотерической, неизбежно имеет свои ограничения?
      Мы отнюдь не предполагаем в настоящий момент освещать подробно и в полном виде все различия, действительно разделяющие обе точки зрения — инициатическую и мистическую, ибо одно это потребовало бы целого тома; мы намерены только подчеркнуть здесь различие, в силу которого инициацию в самом ее протекании отличают черты совершенно иные, даже противоположные мистицизму. Этим достаточно ясно подтверждается существование двух «путей», не только различных, но несовместимых — в смысле, который мы только что уточнили. В связи с этим чаще всего говорят, что мистицизм «пассивен», тогда как инициация «активна»: такое утверждение вполне верно, при условии должного определения того, как его следует понимать. Оно означает, прежде всего, что в мистическом опыте роль индивида ограничивается простым восприятием того, что предстает перед ним, но сам он при этом в счет не идет; сразу же скажем, что именно в этом таится для него главная опасность, — ведь он открыт, таким образом, всем влияниям, хотя, за редкими исключениями, не имеет необходимой доктринальной подготовки, которая позволила бы ему провести между ними хотя бы мало-мальское различие. Напротив, в случае инициации индивидууму принадлежит инициатива «реализации», которая происходит методично, под строгим и непрерывным контролем, с тем чтобы естественно завершиться выходом за пределы возможностей самого индивида как такового; необходимо добавить, что одной инициативы недостаточно, так как вполне очевидно, что индивид не мог бы превзойти себя самого своими собственными средствами; но нам важно сейчас отметить, что именно она составляет обязательную исходную точку всякой «реализации» для инициируемого, тогда как у мистика нет ничего подобного даже для того, что отнюдь не выходит за пределы индивидуальных возможностей. Уже это различение довольно ясно показывает, что невозможно следовать одновременно обоими путями — инициатическим и мистическим; но и его еще недостаточно: ведь оно, пожалуй, отвечает лишь наиболее «экзотерическому» аспекту вопроса и во всяком случае слишком неполно по отношению к инициации и всем необходимым для нее условиям. Но прежде чем заняться изучением этих условий, мы еще должны рассеять некоторые заблуждения.

      Смешение инициации с мистицизмом особенно свойственно тем, кто желал бы, по тем или иным причинам, отрицать более или менее явно реальность самой инициации, сводя ее к чему-то иному; с другой стороны, в кругах, имеющих, напротив, необоснованные инициатические претензии — к примеру, среди оккультистов, — наблюдается склонность рассматривать в качестве составной части инициации (пусть даже не самой главной) массу вещей, совершенно ей чуждых, среди которых первое место принадлежит магии. Причины этого неверного подхода — того же рода, что и те, по которым магия представляет серьезную опасность для людей современного Запада; первой из них является тенденция приписывать чрезмерное значение всему, что носит характер «феноменов», — о чем, кстати, свидетельствует и импульс, данный ими развитию экспериментальных наук; если люди Запада так легко дали соблазнить себя магией и в такой мере заблуждаются относительно ее реального значения, то это потому, что она также является экспериментальной наукой, хотя и отличной, разумеется, от тех, что известны под этим названием университетской науке. Итак, не стоит обманываться; речь в данном случае идет о порядке вещей, в котором нет абсолютно ничего трансцендентного; и хотя, подобно остальным традиционным наукам, магия может ссылаться на свою зависимость от высших принципов, место ее, однако, окажется наиболее удаленным от них, среди вторичных и случайных их приложений, и, стало быть, в последних или низших рядах в сравнении с остальными. Именно так рассматривается магия во всех восточных цивилизациях; факт ее существования не приходится оспаривать, но она там далеко не в чести, как нередко воображают люди Запада, которые столь охотно приписывают другим свои собственные склонности и концепции. В самом Тибете, как и в Индии или Китае, практика магии как «специальности», если можно так выразиться, предоставлена тем, кто не способен подняться на более высокий уровень; это, разумеется, не означает, что другие также не могут создавать порой — в порядке исключения и по особым причинам — феномены, внешне похожие на магические; но цель и даже используемые средства при этом в действительности совсем другие. Впрочем, если придерживаться того, что известно в самом западном мире, достаточно взять истории святых и колдунов и посмотреть, сколько подобных фактов можно в них обнаружить; и это свидетельствует, что, в противовес верованиям современных «ученых», феномены, каковы бы они ни были, сами по себе абсолютно ничего не доказывают.
      Таким образом, сами иллюзии относительно значения подобных вещей существенно усиливают их опасность; при нынешнем положении дел и отсутствии всякого традиционного учения для людей Запада, желающих заниматься магией, особенно пагубно полное неведение их относительно того, с чем они имеют дело в подобном случае. Оставим в стороне фокусников и шарлатанов, столь многочисленных в нашу эпоху и в конечном счете лишь использующих доверчивость наивных людей, а также просто фантазеров, полагающих, что они сумеют сымпровизировать «науку» на свой лад, — но и те, кто хотел бы серьезно изучить эти феномены, не имея ни достаточных данных для руководства, ни организации, учрежденной для их опоры и покровительства, обречены на довольно примитивный эмпиризм; они поступают, как дети, предоставленные самим себе и играющие неведомыми им опасными силами; и если подобная неосторожность нередко влечет за собой несчастные случаи, то не стоит слишком этому удивляться.
      Говоря здесь о досадных последствиях, мы особо хотели бы упомянуть о риске нарушения равновесия, которому подвергаются те, кто поступает подобным образом; в самом деле, к этому довольно часто приводит коммуникация с тем, что называют «витальным планом», т. е. областью тонкого проявления, взятого в своих преломлениях, наиболее близких к телесной сфере, а потому легко доступных обычному человеку. Это несложно: речь идет исключительно о развитии некоторых индивидуальных возможностей, притом скорее низшего порядка; если это развитие происходит анормальным образом, беспорядочно и негармонично, в ущерб высшим способностям, то оно естественно и даже неизбежно должно привести к такому результату: не следует пренебрегать и реакциями, порой ужасными, сил разного рода, с которыми индивид вступает в контакт. Мы говорим «силы», не внося дополнительные уточнения, так как это не столь важно для нас; мы предпочитаем это слово, при всей его неопределенности, слову «сущности», которое, по крайней мере для тех, кто недостаточно привык к символическим способам выражения, может дать повод к более или менее фантастическим «персонификациям». Этот «промежуточный» мир, как мы часто объясняли, является к тому же гораздо более сложным и обширным, нежели мир телесный; но изучение того и другого на равном основании относится к тому, что можно назвать «естественными науками» в самом истинном значении этого выражения; видеть в нем нечто большее, повторяем, означало бы питать иллюзии самого странного свойства. В этих занятиях магией нет абсолютно ничего «инициатического», как, впрочем, и «религиозного»; в целом они больше препятствуют, нежели благоприятствуют продвижению к подлинно трансцендентному знанию; последнее, в отличие от этих вторичных наук, не несет ни малейшего следа какого-либо «феноменализма» и связано лишь с интеллектуальной интуицией, которая только и представляет собой чистую духовность. Кое-кто из тех, кто более или менее долго предавался исследованиям феноменов необычайных или полагаемых таковыми, в конце концов пресыщаются ими либо бывают разочарованы незначительностью результатов, не отвечающих ожиданиям; тогда-то, отметим, они нередко и обращаются к мистицизму; так происходит потому, что — сколь ни удивительным это может показаться на первый взгляд — он отвечает, хотя и в другой форме, подобным же потребностям и устремлениям. Разумеется, мы не оспариваем того, что мистицизм носит характер значительно более возвышенный, нежели магия; но при углублении в суть вещей различие оказывается менее существенным, чем можно было бы полагать; в самом деле, и здесь речь идет в целом лишь о «феноменах» — видениях и прочем, чувственных манифестациях всякого рода, которые не выводят из области индивидуальных возможностей. Это значит, что опасности иллюзий и нарушения равновесия отнюдь не преодолены и, приобретая здесь разнообразные формы, вовсе не становятся слабее; в известном смысле они еще углубляются из-за пассивности мистика, который, как мы говорили выше, оставляет дверь открытой для любых влияний, тогда как маг по крайней мере отчасти защищен от упомянутых влияний своей активной позицией; последнее, впрочем, не означает, что ему всегда это удается: слишком часто они в конце концов его поглощают. Отсюда вытекает также, с другой стороны, что мистика почти всегда слишком легко вводит в заблуждение его воображение, порождения которого нередко нельзя отличить от реальных результатов мистического опыта. Поэтому не стоит преувеличивать значение «откровений» мистиков, или, по крайней мере, не следует принимать их бесконтрольно; некоторые видения интересны именно тем, что по многим моментам согласуются с традиционными данными, явно неизвестными мистику, созерцавшему эти видения; но было бы ошибкой и даже переворачиванием нормальных отношений стремление найти здесь «подтверждение» этих данных, которые в этом нисколько не нуждаются, а, напротив, являются единственной гарантией того, что такие видения — нечто иное, нежели просто плод воображения или индивидуальной фантазии.

      Мы полагаем нелишним — с целью своего рода расчистки территории — отметить сразу же другие заблуждения относительно природы и цели инициации; ведь все то, что нам довелось за многие годы прочесть по этому предмету, практически ежедневно приносило нам доказательства почти полного непонимания. Естественно, мы не собираемся делать здесь детальное «обозрение» всех заблуждений, как слишком утомительное и лишенное интереса; ограничимся лучше рассмотрением отдельных, по-своему типичных случаев. Это позволит нам избежать слишком прямых намеков на ту или иную школу или автора; ведь смысл всех этих замечаний совершенно не зависит для нас от вопроса о «личностях», или, выражаясь точнее, об «индивидуальностях». Напомним вначале вкратце о довольно распространенных концепциях, согласно которым инициация относится к вещам чисто «морального» и «социального» порядка; эти концепции являются слишком ограниченными и «земными», если можно так выразиться, а самая грубая ошибка, как мы уже говорили, — далеко не всегда самая опасная. Во избежание недоразумений отметим, что подобные концепции неприложимы даже к первой части инициации, известной в античности под названием «малых мистерий»; последние, как мы объясним далее, касаются еще человеческой индивидуальности, но в полном развитии ее возможностей — следовательно, за пределами телесной модальности, действующей в сфере, общей для всех людей. Мы и впрямь не видим, какую ценность или какой смысл могла бы иметь так называемая инициация, которая ограничилась бы повторением в более или менее загадочной форме того самого банального и обывательски «общедоступного», что есть в светском образовании. Впрочем, мы нисколько не отрицаем этим, что инициатическое знание может иметь применения в социальной сфере, как и в любой другой: но, во-первых, они случайны, второстепенны и не являются целью инициации, подобно тому как вторичные традиционные науки не составляют сути традиции; далее, их характер совершенно отличен от того, о котором мы только что говорили, так как они исходят из принципов, не имеющих ничего общего с предписаниями ходячей «морали», в особенности слишком известной «светской морали», столь близкой сердцу наших соотечественников; наконец, они следуют путями, по самой природе вещей непостижимыми для профанов; стало быть, все это весьма далеко от того, что было однажды определено как «стремление жить подобающим образом». Покуда будут ограничиваться «морализированием» относительно символов, пусть и с самыми похвальными намерениями, никакой инициации не будет; но мы вернемся к этому далее, когда обратимся непосредственно к инициатическому учению.
      Более тонкие, а потому и более опасные заблуждения люди демонстрируют порой, когда в связи с инициацией говорят о «коммуникации» с высшими состояниями или с «духовными мирами»; и здесь, прежде всего, слишком часто возникает иллюзия, состоящая в том, чтобы принимать за «высшее» то, что таковым на самом деле не является, — просто потому, что оно показалось более или менее экстраординарным или «анормальным». В целом нам следовало бы повторить здесь все то, что мы уже говорили в других местах о смешении психического и духовного, ибо именно оно чаще всего и происходит; психические состояния по сути не содержат в себе ничего «высшего» или «трансцендентного», поскольку они являются только частью индивидуального человеческого состояния; и когда мы говорим о высших состояниях существа, то, ничуть не нарушая принятого словоупотребления, подразумеваем под этим исключительно сверхиндивидуальные состояния. Кое-кто заходит в своих заблуждениях еще дальше, делая «духовное» едва ли не синонимом «невидимого», т. е. принимая за таковое без разбору все, что не воспринимается обычными «нормальными» органами чувств, вплоть до «эфирного» мира, — т. е. попросту наименее плотной части мира телесного! В этих условиях приходится опасаться, что упомянутая «коммуникация» сведется в конечном счете к «ясновидению», «яснослышанию» или какой-либо другой психической способности того же рода, столь же малозначащей, даже если она и реальна. Именно так чаще всего и происходит; по сути дела все псевдоинициатические школы современного Запада стоят на том в большей или меньшей степени; иные из них даже в открытую ставят своей целью «развитие психических способностей, таящихся в человеке»; впоследствии мы еще вернемся к вопросу о так называемых «психических способностях» и порождаемых ими иллюзиях.