— Лжешь. Рыцарей Габалы больше нет. Ты самозванец.

— Я вижу рядом с вами Самильданаха, государь — пусть он поручится за меня.

Красный рыцарь встал и снял шлем, обнажив коротко остриженные белые волосы. Его глаза светились яркой синевой.

— Зачем ты явился сюда, трус? Чтобы воздать почести смелым?

Мананнан ответил не ему, а королю:

— Я приехал, государь, чтобы выступить защитником герцога Мактийского и потребовать испытания поединком.

— Изменник не вправе требовать поединка, — вскинулся Океса, но король жестом заставил его замолчать.

— Ты желаешь сразиться с Карбри, королевским бойцом этой провинции? Разумно ли это, рыцарь?

— Кто знает? Во всяком случае, это придаст перца вашему суду.

— Ну что ж. Мы никому не дадим повода сказать, будто король пренебрегает обычаями, которые сделали наших предков властителями мира. Пусть бой состоится.

— Обычай предусматривает, государь, что обвиняемому должны привести коня. В случае если его невиновность будет доказана, он сможет уехать с места казни верхом, а не уйти в сопровождении стражи, как осужденный.

— Хорошо, — согласился Ахак. — Согласен ли ты выступить в этом бою за меня, Карбри?

Красный рыцарь встал и поклонился.

— Как всегда, государь.

Мананнан спешился, привязал коня к повозке и подождал, пока герцогу не привели второго коня.

— Почему ты заступаешься за меня? — спросил герцог. — Я тебя не знаю.

— Знаете, ваша светлость. Однажды мы с вами сразились на турнире, и вы сшибли меня с лошади. Но это в прошлом. Я заступаюсь за вас потому, что так надо. Когда бой окончится, садитесь на коня и скачите во весь опор к лесу.

— А ты?

— Если посчастливится, мы поскачем вместе.

— Но сможешь ли ты победить Карбри?

— Всех когда-нибудь побеждают. — Мананнан опустил забрало, вышел на середину поля и воткнул свой длинный меч в землю. Карбри медленно сошел со ступеней павильона и занял позицию перед ним. Его забрало оставалось открытым, и Мананнан поразился, увидев, как помолодел его старый друг.

— Ты удивлен, Мананнан? Напрасно. Павлус, которого ты убил столь жестоко, сделал бы для тебя то же самое. Бессмертие — вот чем ты пренебрег.

— Я не убивал его, Патеус — это сделала Морриган. А такого бессмертия мне не надо. Скрестим мечи и покончим с этим.

— Я не хочу твоей смерти, Мананнан, но у меня нет выбора. Могу лишь обещать, что не заставлю тебя долго мучиться.

— Молодость сделала тебя самонадеянным, Патеус. — Рыцари соприкоснулись мечами, глядя на короля.

— Начинайте! — крикнул Ахак. Карбри взмахнул мечом, но Мананнан подставил ему свой эфес и нанес ответный рубящий удар по боку противника. Доспехи Карбри треснули, но кольчуга внизу остановила меч.

Толпа разразилась криками. Рыцари принялись кружить, нестройно звеня мечами. Более стройный Карбри двигался быстрее, более сильный Мананнан хорошо защищался. Мечи то и дело обрушивались на сталь доспехов. Но никто из противников не мог нанести смертельного удара. Мананнан отразил удар, направленный ему в пах, и рубанул Карбри по поясу. Красные доспехи снова раскололись, и на этот раз сквозь вдавившуюся в тело кольчугу просочилась кровь. Карбри отступил влево, пытаясь прикрыть рану, но Мананнан сделал финт, целя в голову, и вновь ударил по раненому боку. Кровь теперь брызнула струей.

Мананнан ринулся вперед, но получил удар, чуть не сбивший шлем у него с головы. Карбри, даже раненый, оставался опасным противником. Пришлось вспомнить об осторожности. Карбри бился отчаянно, и Мананнан понимал, что бой близится к концу. Карбри могло спасти только одно — молниеносная атака и смертельный удар по вороту врага. Мананнан приоткрыл шею, и меч Карбри блеснул на солнце, но Мананнан нырнул под него и вогнал свой меч Карбри в бок, направляя его вверх, в легкие. Красный рыцарь упал на колени, и Мананнан выдернул меч. Карбри застонал и хотел что-то сказать, но изо рта у него хлынула кровь.

В мертвой тишине Мананнан сел верхом. Поклонился королю и развернул коня. Герцог прыгнул с повозки в седло своего скакуна, и оба всадника помчались через поле к высокой изгороди.

— Держи их! — закричал Океса. Толпа бросилась в погоню, но герцог уже перемахнул через их город. Мананнан, с трудом удержавшись в седле, последовал за ним, и оба скрылись из виду.

Мананнан оглянулся. Королевские солдаты садились на коней, готовясь пуститься вслед за беглецами.

Лес успел опостылеть Бавису Лану. Уже шестнадцать дней он и его люди истребляли мятежников, врываясь в деревни и убивая всех без разбору, но ничего похожего на войско так и не встретили. Дан бесился, предвидя, что ему придется возвратиться к королю ни с чем. Два дня назад они схватили старосту одной деревушки и замучили его до смерти, но он, как ни допрашивал его Лан, ничего не мог сказать о Лло Гифсе и его армии.

Лан, сидя в седле, оглянулся. За ним ехали четыреста восемьдесят три кавалериста. За время кампании он потерял всего семнадцать человек, в том числе молодого Люгаса. Его искалеченная рука почернела, и он скончался в страшных мучениях. Столь ничтожные потери помогут королю поверить, что никакого мятежа нет.

Колонна, медленно петляя по лесным тропам, вышла на открытое место у подножия гряды холмов. Бавис распорядился устроить здесь полдневный привал. В это время из леса справа от него появились трое скачущих галопом всадников. Он принял их за своих разведчиков и заслонил глаза от солнца, пытаясь разглядеть их лица. Но вскоре ему стало ясно, что это лесовики, одетые в кожу и замшу, и что у каждого за спиной лук.

Всадники осадили своих лохматых горных лошадок шагах в тридцати от колонны и выстрелили. Лан пригнулся к шее коня, и стрела вонзилась в горло ехавшему позади солдату, а всадники повернули коней и помчались обратно в лес.

— Первая турма, догнать их! — вскричал Бавис, и шестнадцать солдат, отделившись от колонны, устремились в погоню. Их крупные кони были резвее, и Бавис видел, что лучников настигнут еще до опушки леса. В этот миг лесовики развернулись и снова пустили стрелы. Двое солдат свалились с коней, третий лишь пошатнулся — стрела засела у него в плече.

Из леса внезапно выехали шесть рыцарей в блестящих серебряных доспехах. Бавис моргнуть не успел, как они с мечами в руках набросились на его кавалеристов. Кони вставали на дыбы, люди падали. И погоня захлебывалась.

— Вперед! — заревел Лан, и вся колонна двинулась на врага. Шестеро рыцарей, изрубив первую турму начисто, неспешной рысью повернули к лесу, и Бавис взъярился. Выхватив меч, он издал боевой клич и помчался вдогонку. Деревья на краю леса росли редко, и он ясно видел рыцарей впереди себя.

Внезапно справа раздался громкий треск, и прямо за спиной Бависа рухнуло громадное дерево, круша лошадей и всадников. Вслед за ним упало второе и третье. Кавалеристы в панике поворачивали коней, но из кустов в них летели стрелы. Лан растерялся. Грохот падающих деревьев и вопли умирающих мешали ему соображать.

— Назад! — крикнул он. — Отходим! — Но отступать было некуда. Стрела, отскочив от его панциря, застряла в щеке.

Понимая, что надо спасаться, он рванул повод и оказался лицом к лицу с шестью рыцарями. Бавис заставил коня свернуть в сторону и рубанул по голове выросшего перед ним лучника.

Оглянувшись на скаку, он увидел, что один из рыцарей гонится за ним. Конь Бависа, утомленный недавней скачкой в гору, вспотел и покрылся пеной, и рыцарь быстро настигал их.

— Боги, спасите меня! — взмолился Бавис. Конь перескочил через поваленное дерево и вылетел на открытое место. Бавис направил его к ручью, только бы переправиться, а там он оторвется от преследователя в густом подлеске.

Он опять оглянулся. Рыцарь не приближался, но по-прежнему скакал за ним, грозный, как сама смерть.

Конь Бависа, расплескивая воду, выбрался на другой берег. Рыцарь стал немного ближе. Бавис пригнулся под низкими ветками. Узкая тропа петляла. Бавис спрыгнул с коня и хлопнул его по крупу. Тот понесся дальше, а всадник нырнул в кусты. Когда рыцарь проскакал мимо, Бавис встал и двинулся в гущу леса. Он только теперь начинал понимать, какие последствия эта губительная засада будет иметь для его карьеры. Он не сомневался, что все тридцать его турм разбиты наголову. Король будет вне себя, узнав, что взбунтовавшееся мужичье перебило цвет его войска. Бавис сел на камень и задумался. От врага он, положим, ушел, но в Макту ему лучше не возвращаться.

Будь оно все проклято! Легкий успех внушил ему чувство ложной безопасности. Он был убежден, что никакого мятежного войска не существует. Кой черт понес его в эту атаку?

Его мысли прервала вышедшая из-за деревьев молодая женщина. Необычайно красивая. Серебряные нити казались странными в ее золотых волосах.

— Что, заблудился? — спросила она, подходя. Его поразила чувственная грация ее движений.

— Да. Откуда ты тут взялась?

Она дотронулась до его голой руки, и он ощутил трепет наслаждения. Во рту у него пересохло, о рыцаре он и думать забыл.

Он стал развязывать тесемки ее камзола. Странное дело, но даже в такую минуту мужчина способен испытать желание.

Морриган обняла его за шею и притянула к себе.

Элодан отвернулся, когда Решето перерезал горло раненому солдату.

— Что, магистр, брезгуешь? — спросил разбойник.

— Да. Резать людей, как скотину, я не обучен.

— А здорово ты придумал! — засмеялся Решето. — Только один ушел живым.

Мятежники снимали с убитых латы и оружие. Лошадей, уцелевших после резни — их было около тридцати — навьючивали и уводили в горный лагерь. Элодан ушел с побоища к Лло, Эррину и Убадаю, сидевшим у маленького ручья.

— Просто не верится, — сказал Эррин. — Твой расчет оказался верным, Элодан.

— Гордиться тут нечем. Слишком много народу убито.

— Это враги, — заметил Убадай. — Я по ним плакать не стану.

— Решето вот тоже не плачет. Того и гляди начнет дергать у мертвых золотые зубы.

— Нашего Решета не так-то просто полюбить, — усмехнулся Эррин, — но дерется он будь здоров.

— Чтобы считаться рыцарем, требуется нечто большее! — отрезал Элодан. — Уж вы-то, барон, должны это знать. Мне стыдно, что я ношу эти доспехи.

— Не говори так! — возмутился Лло Гифс. — Никогда не говори! Я понимаю, что ты чувствуешь, но поставь себя на мое место. Я кузнец, беглый висельник, и все вокруг думают, будто я убил свою жену. Мне невдомек, что значит быть рыцарем. Но я сделаю все, чтобы не посрамить свои доспехи. Большего ни один человек обещать не может. Будь доволен тем, что мы победили, — это придаст бодрости нашим людям.

— Надеюсь, с Морриган ничего не случилось, — прервал наступившее молчание Эррин. — Надо было кому-то из нас поехать с ней.

— Ты скоро убедишься, что за нее можно не бояться, — сказал Элодан. — Я наблюдал за ней в бою. Она орудует мечом, как ветеран, несмотря на свою хрупкость.

— Однако она все-таки женщина.

— Не надо равнять женщин вроде Морриган с изнеженными придворными дамами, Эррин, — усмехнулся Лло. — Она, Ариана и Шира — это женщины, с которыми можно ходить в горы.

— Я плохо разбираюсь в горянках, Лло, но полагаюсь на твой опыт.

Решето, присоединившись к ним, снял шлем и почесал потную голову.

— Теперь бы пожрать в самый раз.

— Как ты можешь думать о еде, когда вокруг пахнет смертью? — поморщился Эррин.

— Я жрать хочу, потому и думаю о еде. При чем тут запах?

— Вон она, женщина, — показал Убадай. Морриган спешилась, и Элодан пошел ей навстречу, она опустила забрало шлема, спрятав лицо.

— Ты догнала его? — спросил Элодан.

— Да, он мертв.

— А ты? С тобой ничего не случилось?

— Все хорошо. Солнце светит в глаза, только и всего. Не пора ли возвращаться в лагерь?

— Да, но я хотел бы, чтобы вы с Решетом отправились на запад. Мне сказали, что там, в горах, есть большое селение. Туда можно попасть только через подвесной мост. Те, кто там бывал, говорят, что у тамошнего старосты Буклара больше двухсот воинов. Было бы хорошо, если бы он отправил сотню к нам.

— На запад? — нахмурилась Морриган. — Это близко к Пертии — там должно быть много вражеских войск.

— Я тоже так думаю. Возьмите с собой припасов, сколько потребуется.

— Мне непременно надо ехать с Решетом? Почему не Эррин, не Лло или не номад, на худой конец?

— У магистра свои привилегии, Морриган, — усмехнулся Элодан. — Я навязываю его тебе, чтобы сплавить подальше от себя.

— Учти, что он может не вернуться живым из этого путешествия.

Герцог спешился у пещеры и долгим, тяжелым взглядом посмотрел на стоящего у входа белокурого юношу.

— Чего тебе от меня надо? — спросил он.

— Ничего, ваша светлость, — улыбнулся юноша. — Я прошу вас только войти в пещеру и сделать свой выбор.

— Что там, в пещере? — спросил герцог, повернувшись к Мананнану.

— Рыцарские доспехи, — ответил тот.

— Я должен надеть их и сражаться на стороне бунтовщиков?

— Более того, — сказал Лемфада. — вам придется умереть за них, если понадобится.

— Что за вздор! Я благодарен тебе за спасение своей жизни, но я не просил тебя о помощи и потому не считаю, что чем-то тебе обязан. С какой стати мне воевать за ваше дело?

— Причин для этого не существует, — вставил Лемфада. — Если вы захотите уехать, никто вам не воспрепятствует. Мы даже дадим вам провизии на дорогу.

— А что вы предложите мне, если я останусь и буду драться?

— Ровным счетом ничего.

— Ты удивительный мальчик. Скажи Мананнан: эти доспехи серебристые, как у тебя?

— Да.

— Вы просите меня стать рыцарем Габалы? Ушам не верю. Спросите любого, кто мне служил, и он вам скажет, что я человек суровый, порой даже жестокий. Я лгал, обманывал и убивал ради того, чтобы сохранить свою власть, и если бы Океса не обернулся против меня, я бы по-прежнему служил королю. Не думаю, чтобы такой человек был нужен вам под серебряным шлемом.

— Все это было вчера. Предоставьте выбор доспехам.

— Что скажешь, Мананнан? Входить мне туда или нет?

— Почему мое мнение так важно для вас?

— Потому что ты рыцарь Габалы. Хочешь, чтобы я стал твоим собратом по оружию?

— Нет, не хочу. Но я человек простой, а доспехи волшебные. Пусть выбирают они. Войдите в пещеру.

Герцог взъерошил бородку и пожал плечами.

— Хорошо, я посмотрю. Но не питайте напрасных надежд, друзья мои.

Он быстро приблизился к единственным оставшимся доспехам. В пещере было холодно, и его пробрала дрожь. Огни двух факелов плясали, отражаясь в панцире. В детстве герцога зачаровывали рассказы о рыцарях Габалы. Но отец относился к ним пренебрежительно. — «Глупцы, — говорил он, — жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на разбор чужих дел. Отнимут у мужика его клочок земли или нет — кто об этом вспомнит лет через сто?»

Герцог ясно вспомнил и эти отцовские слова. И его похороны, где не было пролито ни единой слезы.

— А кто заплачет по тебе, Роэм? — сказал он себе и тряхнул головой. Не все ли равно? Оплакивать мертвых — пустая трата времени. Сейчас ему нужно решить простой вопрос: оставаться с мятежниками или ехать в Цитаэрон. За морем, не имея средств, он себе друзей не найдет. Ему придется искать себе место капитана гвардии или телохранителя при каком-нибудь князьке. А здесь? Здесь ему придется сражаться бок о бок с крестьянами и разбойниками, смердами, недостойными поцеловать его руку.

Но у него, по крайней мере, будет возможность восстановить свое положение и вернуть земли, которыми издавна владел его род.

Сев на холодный каменный пол, он смотрел на доспехи. Возможно ли, чтобы мятежники одержали победу даже с возрожденными рыцарями во главе? Выстоят ли они против кавалерии и пехоты Ахака? Весьма сомнительно. На деле его выбор выглядит так: жить в Цитаэроне или умереть в Габале.

Но стоит ли жить без денег и без чести?

Итак, Роэм, ты можешь сделать одно из двух: прожить, сколько тебе отпущено, презираемым всеми, или воевать на стороне тех, кого презираешь ты сам.

Он встал, и в панцире отразилось его худое, угловатое лицо.

— Спрячь свое презрение подальше, Роэм, и отвоюй наследие своих предков, — прошептал он. — А когда война будет выиграна, мужиков загонят обратно в хлев.

Он протянул руку и коснулся доспехов.