Пролог

Солнце ярко сияло на синем небе. Жрица Устарте, стоя в его лучах, смотрела, как ее помощники заваливают могилу камнями и кладут дерн на взрыхленную землю. Она откинула капюшон алого с золотом платья, открыв безволосую голову и неподвластное возрасту лицо, поражающее своей красотой.

На плечи ей легло бремя великой печали. За долгие века своей жизни она видела много смертей, но немногие из них приносили ей столько горя, как гибель этого героя. Могилу вырыли на бугорке меж двух рукавов сухого русла. Весной талые воды с гор, окружив его, побегут дальше на юг, и бугорок превратится в остров. Сейчас, в разгар лета, это всего лишь неприметный пыльный холмик — неподобающее место для погребения великого человека.

К ней подошел пожилой сгорбленный жрец в желтых одеждах. По его лицу и огромным карим глазам посвященный сразу бы догадался, что перед ним Смешанный — человек, соединенный со зверем. Счастье, что в невежественном мире мечей и копий мало кто способен это распознать. Для большинства он всего лишь уродец с добрыми глазами.

— Он заслуживает лучшего, жрица.

— Да, друг мой Вельди, ты прав.

Устарте отвернулась и, опираясь на посох, стала спускаться по склону в тень. Вельди заковылял за ней.

— Зачем мы тогда это делаем? Люди воздвигли бы ему пышную гробницу, как своему спасителю. А теперь никто не узнает, где он лежит.

— Его найдут, Вельди, — вздохнула она. — Я видела это. Через пятьдесят лет, через сто, но найдут.

— И что будет тогда, Святейшая?

— Если бы знать... Помнишь того Воскресителя, который побывал у нас несколько лет назад?

— Да, высоченный такой. Он приезжал показать тебе некий предмет.

Устарте, кивнув, достала из кармана блестящий металлический обломок с вставленными в него драгоценными камнями.

— Как красиво, — глядя на него, сказал Вельди. — Что это?

— Часть устройства, с помощью которого создавались существа вроде нас, дорогой мой. Такие устройства служили для смешения и изменения живой материи. Проникая в суть жизни, они могли воспроизвести ее или придать ей иную форму. Звери начинали ходить на двух ногах, а люди уподоблялись зверям.

— Так это волшебство?

— Да, своего рода. Мы с тобой находимся в старом мире, который много раз возрождался заново. Некогда здесь стояли города с домами, чьи крыши доставали до облаков. В то время волшебство было обычным делом, хотя и не называлось волшебством. Я видела это в Зеркале. Тогда зло стало настолько всеобъемлющим, что люди перестали его замечать. Они своими руками создали ужасающее оружие, способное разрушать города и обращать континенты в пепел. Они отравили воздух, отравили моря и вырубили деревья, сохранявшие жизнь земли.

— Что же с ними сталось потом? — содрогнулся Вельди.

— К счастью, они уничтожили сами себя прежде, чем успели загубить всю планету.

— Но какое отношение имеет все это к смерти нашего друга?

Устарте взглянула на заканчивающих работу жрецов. Через несколько недель от могилы не останется и следа. Ветер заметет ее пылью, на ней вырастет трава, и он будет терпеливо лежать, дожидаясь своего часа. По телу Устарте прошла дрожь.

— После древних осталось много разных вещей, Вельди. В храме Воскрешения их используют для манипуляций с жизнью, но есть и другие места, посвященные не жизни, а смерти и разрушению. Чем больше тамошние жрецы проникают в тайны этих машин, тем ближе они подходят к ужасу минувших времен.

— Можем ли мы остановить их, Святейшая?

Она покачала головой, и в ее голубых глазах вспыхнул гнев.

— У меня нет такой власти, и время мое на исходе. В Зеркале я видела много мрачных будущих. Сердце разрывается при виде их. Армии Смешанных истребляют народы, служители тайного знания творят зло, с небес падает смертоносный дождь. Страх, отчаяние и зло правят повсюду. Я видела конец света, Вельди. — Устарте снова пробрала дрожь. — Но в одном из будущих наш друг возродится, чтобы исполнить пророчество и положить конец этим ужасам.

— Чье оно, это пророчество?

— Мое.

— Твое? Что же в нем сказано?

— Не знаю пока, Вельди, — улыбнулась она.

— Как ты можешь не знать того, что сама напророчила?

— Так я расплачиваюсь за свою способность видеть отрывочные куски времени. Я знаю только одно: наш друг будет жить снова, и Мечи Дня и Ночи помогут ему. Знаю, что мертвые восстанут и пойдут за ним. Больше я ничего не могу сказать.

— И он спасет мир?

Устарте снова оглянулась на вершину холма.

— Не знаю, Вельди. Но если бы я искала человека, способного совершить невозможное, то выбрала бы Скилганнона Проклятого.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Сначала его окружала полная тьма. Ни один звук, ни одна сознательная мысль не тревожили его. Потом он осознал, что вокруг темно, и все изменилось. Он ощутил, что лежит на спине, ощутил мерный стук в груди, и ему стало страшно.

«Почему так темно?» — подумал он, и в уме у него вспыхнула яркая картина.

Какой-то человек, злобно ощерив зубы, кидается на него с копьем. Клинок разрубает череп копейщику, и оттуда брызжет красная струя. Но враги наседают со всех сторон, и бежать некуда.

Тело лежащего судорожно дернулось, глаза раскрылись. Визжащие раскрашенные воины, жаждущие его смерти, исчезли. Лежа на мягкой постели, он смотрел в купол высокого потолка. Он моргнул и сделал глубокий вдох, наполнив легкие воздухом. Замечательное чувство, но какое-то неестественное.

Человек растерянно сел и потер глаза. В высокую арку справа от него струилось солнце — такое яркое, что ему стало больно, и он прикрыл глаза согнутой рукой. Сделав это, он заметил синюю татуировку пониже локтя. Паук, безобразный и в то же время грозный. Привыкнув к свету, человек встал и нагишом прошелся по комнате. Легкий ветерок холодил кожу, и это тоже смущало. Он забыл, что значит чувствовать холод.

Арка вела на полукруглый балкон, выходящий в огороженный стеной сад. За садом в горной долине виднелся город с белыми домами и красными черепичными крышами. Человек медленно обвел взглядом снежные вершины и ярко-синее небо. Все здесь было новым и не вызывало отклика в памяти.

Поеживаясь, он вернулся в комнату. На полу лежали ковры, затканные цветами или эмблемами, которых он не знал. Сама комната тоже была ему незнакома. На столе он увидел кувшин с водой и хрустальный кубок на длинной ножке. Взяв кувшин, он увидел в зеркале над столом свое отражение. Холодные сапфировые глаза смотрели на него с сурового неприветливого лица. «Не жди от меня пощады», — говорило это лицо, а на груди синела еще одна татуировка — оскаленный леопард.

Человек знал, что на спине у него изображен орел с распростертыми крыльями, но понятия не имел, зачем все эти устрашающие рисунки нанесены на его тело.

В животе возникло сосущее чувство, и какое-то давнее воспоминание подсказало ему, что он голоден. Человек налил в кубок воды, жадно напился и оглядел комнату. На другом столике, у двери, стояла мелкая чаша с засушенными в меду абрикосами и фигами. Он сел с ней на кровать и стал медленно есть, ожидая, что память вот-вот вернется к нему.

Но она не возвращалась.

Человек свирепо подавил нахлынувший страх.

— Ты не из тех, кто поддается панике, — произнес он вслух. Откуда тебе знать? — возразил ехидный внутренний голос.

— Успокойся и подумай, как следует, — сказал человек.

Снова эти ощеренные злобные рожи. Вражеские воины обступают его, колют и рубят. Он отбивается от них двумя острыми как бритва мечами. Враг отступает, но он не обращается в бегство, а сам бросается вдогонку, прорываясь к...

Память померкла. Человек дал уняться вспыхнувшему гневу и стал вдумываться в то, что ему вспомнилось. Тот бой утомил его, мечи казались невероятно тяжелыми. Нет, это была не просто усталость...

Я был стар!

Потрясенный этим открытием, человек снова встал и подошел к зеркалу. Молодое, без единой морщинки, лицо, коротко подстриженные темные волосы лоснятся здоровьем.

Картина боя вернулась с тошнотворной ясностью. Широкий наконечник копья вонзается ему в бок. Он морщится от боли, от хлынувшей наружу горячей кровавой струи. Копье едва не вспороло ему живот. Смертельная рана. Он убивает копейщика и движется, спотыкаясь, дальше. Згарнский вождь кричит, призывая на помощь свою охрану. Четверо громадных воинов с бронзовыми топорами бросаются защищать вождя и умирают с честью. Последнему удается всадить топор в его правое плечо, едва не отрубив ему руку. Вождь, издав боевой клич, сам выходит на бой. Он, истекающий кровью, уворачивается от копья противника, и меч в его левой руке пронзает бок и позвоночник вождя. С воплем боли и отчаяния згарнский вождь падает.

Человек взглянул на свое плечо. Гладкое, без единой царапины. Бок тоже. На всем теле ни единого шрама. Что же в таком случае открылось ему? Будущее? Видение грядущей смерти?

С балкона опять повеял ветерок. Человек осмотрелся и увидел комод у дальней стены. В верхнем ящике лежала аккуратно сложенная одежда. Человек надел на себя длинную рубашку из тонкой голубой шерсти. В другом ящике нашлись несколько пар штанов, шерстяных и кожаных. Он выбрал темные, из мягкой блестящей кожи, и они подошли ему в самый раз.

За дверью послышались шаги. Он отошел и стал ждать, насторожив ум и расслабив мускулы.

Вошел пожилой человек с подносом, где лежали копченое мясо и сыр. С тревогой взглянув на обитателя комнаты, он молча поставил поднос на большой стол и попятился к двери.

— Постой.

Пожилой остановился, потупив глаза.

— Ты кто?

Тот пробормотал что-то и ринулся прочь из комнаты. Человек не сразу сообразил, что услышанные слова знакомы ему, только произнесены невнятно. «Я всего лишь слуга, господин», — ответил старик, ему же послышалось нечто вроде «Ясголшугагссдин».

Скоро в дверях появилась другая фигура — высокий мужчина с волосами стального цвета, поредевшими на висках. Худощавый, слегка сутулый, с пронзительными зелеными глазами. Одет он был скромно: в серую шелковую рубашку и черные шерстяные штаны.

— Мжжвти? — с нервной улыбкой спросил он.

«Можно войти», догадался человек и жестом пригласил худощавого внутрь.

Вошедший стал быстро говорить что-то, и человек остановил его.

— Я с трудом понимаю ваше наречие. Говори медленнее.

— Да, конечно. Язык ведь тоже меняется. Теперь ты меня понимаешь? — четко и раздельно проговорил пришелец. Человек кивнул. — Я знаю, у тебя много вопросов, — сказал седой, закрыв за собой дверь, — и на все ты со временем получишь ответ. Вон в том шкафу есть несколько пар башмаков и две пары сапог, — добавил он, бросив взгляд на босые ноги своего собеседника. — Ты увидишь, что вся одежда и обувь будет тебе впору.

— Что я здесь делаю?

— Интересный вопрос для начала. Не сочти меня грубым, если я тоже тебя спрошу: ты уже знаешь, кто ты?

— Нет.

— Это в порядке вещей, — кивнул седой. — Все придет само собой, можешь мне верить. Когда же ты вспомнишь свое имя, — снова улыбнулся он, — то лучше поймешь, почему оказался здесь. Позволь начать с моего. Меня зовут Ландис Кан, и это мой дом. Город, который ты видишь за окном, называется Петар. Он, можно сказать, входит в мои владения. Я хочу, чтобы ты думал обо мне как о друге, о том, кто стремится тебе помочь.

— Что приключилось с моей памятью?

— Скажем так: ты долго спал. Очень долго. Твое присутствие здесь — настоящее чудо. Будем осваиваться потихоньку. Доверься мне.

— Я что, был ранен?

— Почему ты так думаешь?

— Мне вспоминается какая-то битва. Раскрашенные згарнские воины. Я получил несколько ран, но шрамов на мне почему-то нет.

— Згарны? Отлично. Просто замечательно. — Ландис Кан, казалось, испытал огромное облегчение.

— Что тут замечательного?

— Да то, что ты помнишь згарнов. Теперь я вижу, что мы добились успеха и ты — тот самый человек, которого мы искали.

— Как это так?

— Згарны давным-давно исчезли со страниц истории — от них остались только легенды. Одна из них повествует о великом воине, вышедшем с ними на битву. Он и его люди прорубили себе дорогу в середину огромного згарнского войска. Судя по преданию, это было великолепно. Они пожертвовали собой, чтобы убить вождя згарнов.

— Как же я могу помнить то, что случилось в такие давние годы?

— Обуйся, — сказал Ландис Кан, — и я покажу тебе дворец.

— Мне хотелось бы услышать ответ, — с жесткими нотами в голосе заметил голубоглазый.

— А я бы очень хотел ответить на все твои вопросы, но это было бы неразумно. Ты должен найти ответы сам. И найдешь, поверь мне. Очень важно, чтобы это произошло постепенно. Ты можешь довериться мне?

— Доверчивость не в моем характере. Я спрашиваю, что стряслось с моей памятью, а ты говоришь, что я долго спал, предварив это словами «скажем так». Ответь мне толком, и я подумаю, доверять тебе или нет. Сколько времени я спал?

— Тысячу лет, — сказал Ландис Кан.

Голубоглазый засмеялся, но тут же понял, что Ландис не шутит.

— Память я, может, и потерял, но рассудка пока не лишился.

Проспать тысячу лет невозможно.

— Я употребил слово «спал», потому что оно ближе всего к действительности. Твоя... душа, если угодно, все эти десять веков блуждала в Пустоте, а твое первое тело нашло смерть в той битве со згарнами. Это новое тело взращено из костей, найденных нами в твоей потаенной могиле. — Ландис Кан достал из кошелька у себя на пояса золотой медальон на длинной цепочке. — Это о чем-то тебе говорит?

Голубоглазый бережно зажал медальон в руке.

— Это мое. Не знаю, откуда мне известно об этом, но это так.

— Попробуй назвать имя.

Человек помедлил, закрыл глаза и произнес:

— Дайна.

— Можешь его описать?

— Его?

— Этого человека.

— Это женщина. — Внезапная вспышка памяти заставила его сморщиться, словно от боли. — Дайной звали мою жену. Она умерла.

— И ты носил на шее ее локон?

— Я вижу, тебя это удивляет. — Неизвестный пристально посмотрел на Ландиса Кана. — Что тут особенного?

— Ничего, ничего. Ошибки случаются. Одна из легенд утверждает, что ты был женат на принцессе по имени Дунайя. Демон якобы унес ее в подземный мир, и ты отправился за ней. Долгие годы ты отсутствовал в мире живых и странствовал по недрам земли, чтобы вернуть ее назад. Красивая сказка, — усмехнулся Ландис, — и, возможно, зерно правды в ней есть. А теперь, друг мой, пойдем со мной. Мне нужно многое тебе показать.

Ландис с трудом сдерживал волнение. Вера в то, что его бесплодные усилия когда-нибудь будут вознаграждены, не обманула его. Последние двадцать три года он терпеливо ждал, надеясь вопреки всякой вероятности, что этот последний опыт окажется решающим.

Три первые неудачи разозлили его и поколебали уверенность — но теперь, в один великолепный миг, все восстановилось. Два слова заново разожгли огонь его веры: Дайна и згарны. Глядя на высокого человека с глазами цвета сапфиров, он заставил себя улыбнуться.

— Куда мы идем? — спросил тот.

— В библиотеку и мой кабинет. Там есть вещи, которые тебе необходимо увидеть.

Они прошли по узкому коридору и спустились по лестнице. Внизу было холодно, хотя на стенах в железных кольцах горели лампы. Ландис поежился, но его спутник как будто не замечал холода.

Отворив двустворчатую дверь, они оказались в длинной комнате с пятью мягкими креслами и тремя диванами, где лежали вышитые подушки. В высоком закругленном окне виднелись далекие горы. Полуденный бриз шевелил занавески. Арка слева вела в библиотеку, полки прогибались под тяжестью книг. Ландис прошел через библиотеку к другой двери и открыл ее снятым с пояса ключом.

Внутри не было окон и стоял мрак. Ландис зажег лампу, вставил в кольцо, и золотой свет упал на голые стены.

— Раньше здесь что-то висело? — спросил неизвестный. Ландис улыбнулся, взглянув вслед за ним на темные прямоугольники, оставшиеся на более светлой стене.

—Да, пара картин, — ответил он быстро. — Ты очень наблюдателен. — Подойдя к письменному столу, он взял в руки то, что на первый взгляд могло показаться коротким изогнутым посохом. С двух сторон — покрытая искусной резьбой слоновая кость, посередине — полированное черное дерево. Ландис протянул этот предмет гостю.

Тот потемнел и отшатнулся.

— Я не хочу прикасаться к ним.

— К ним?

— В них заключено зло.

— Но ведь они твои. Их похоронили вместе с тобой. Они лежали у тебя на груди, и ты сжимал их руками.

— Так или нет, я не возьму их. Ландис шумно перевел дыхание.

— Но ты знаешь, что это такое, не так ли?

— Знаю, — ответил человек с заметной печалью. — Это Мечи Дня и Ночи. А я — Скилганнон Проклятый.

Ландис взялся за рукоять одного из мечей.

— Не вынимай, — проговорил Скилганнон. — Я не хочу его видеть. — С этими словами он повернулся на каблуках и пошел назад через библиотеку.

Ландис положил ножны с мечами на стол и бегом устремился за ним.

— Постой! Прошу тебя!

Скилганнон со вздохом остановился и повернулся к нему.

— Зачем ты вернул меня назад, Ландис?

— Ты поймешь это, когда увидишь мир за пределами моих владений. Там творится великое зло, Скилганнон. Ты нам нужен.

Скилганнон покачал головой.

— Я пока мало что помню, Ландис, но знаю, что богом никогда не был. В каждом поколении бывают свои вожди, герои, достойные люди. Быть может, и я — повторяю, быть может — был в свое время известен. Но и в ваше время можно найти таких же, как я.

— Если бы так, — с чувством возразил Ландис. — В нашем мире идет война, но ведут ее в основном не люди. Да, у нас есть несколько хороших бойцов, но своему выживанию здесь мы обязаны двум причинам. Во-первых, мои земли труднодоступны и не содержат ценных минералов. Во-вторых, перевалы охраняются нашими собственными джиамадами. Однако я забегаю вперед, — добавил он, видя недоумение на лице гостя. — Ты не можешь знать, кто такие джиамады. В древности их называли полулюдами или зверолюдами, а в твое время, кажется, Смешанными. Слияние человека со зверем.

Лицо Скилганнона застыло, глаза сверкнули при свете лампы.

— Ты помнишь их?

— Неясно. Впрочем, да, я сражался с ними.

— И побеждал?

— Нет такого существа с кровью в жилах, которого я не мог бы убить, Ландис.

— Вот видишь! Во всем краю не наберется и горстки мужчин, которые осмелились бы сказать то же самое о себе. Роду человеческому грозит погибель, Скилганнон.

— По-твоему, я могу изменить это злосчастное положение вещей? И где же моя армия?

— Армии нет, но я все-таки верю, что ты — тот единственный, кто способен спасти нас.

— Это еще почему? Ландис развел руками.

— Существует одно пророчество относительно тебя. Когда-то оно было написано на золотых табличках, и под ним стояла подпись самой Благословенной. Затем таблицы были утрачены и восстановлены по памяти, с множеством противоречий. Там, однако, имелась карта того места, где Благословенная погребла твое тело. Хитрая карта, обманная. Все, кто ей следовал, находили только пустой саркофаг в пещере. Рядом валялась разбитая крышка. Искатели удалялись несолоно хлебавши.

— Но с тобой вышло иначе.

— Выходило точно так же — притом раз за разом. Хотелось бы сказать, что я раскрыл загадку карты лишь с помощью своего блестящего ума, но это не так. Мне было видение — или сон. Обыскивая эту пещеру раз, помнится, в пятнадцатый, я утомился и уснул. Мне приснилась Благословенная. Она взяла меня за руку и свела из пещеры вниз, к пересохшему руслу. «Ответ здесь, — сказала она. — Имеющий очи да увидит». Такие же слова были написаны под картой. «Тело героя покоится здесь. Имеющий очи да увидит».

Проснувшись на рассвете, я вышел из пещеры и посмотрел вниз. Когда-то там бежала река, а посреди нее лежал остров. Теперь от речки остались два сухих рукава, обегавшие круглый каменистый курган. С высоты пещеры казалось, будто кто-то вырезал в земле огромный выпуклый глаз. Не могу передать тебе, с каким волнением я привел туда землекопов. Мы начали копать сверху и футов через семь наткнулись на каменную крышку твоего гроба.

— Я понимаю твои чувства, — сказал Скилганнон, — но разговоры о собственном гробе слушать не очень приятно. Перейдем лучше к пророчеству.

— Да-да, конечно. Извини меня. В пророчестве говорится, что ты... вернешь нам свободу.

— Отчего ты замялся?

— Тебя не проведешь, друг мой, — с нервной улыбкой заметил Ландис. — Я просто хотел избежать ненужных объяснений. Буквально там сказано, что ты отнимешь власть у Серебряного Орла и вернешь людям мир и гармонию.

— Кто была эта Благословенная? — помолчав, спросил Скилганнон.

— Одни верят, что это была богиня, отказавшаяся от бессмертия из любви к человечеству. Другие говорят, что она была человеком, рожденным от Волчьего Бога Фаарля. Сам я считаю ее блестящим адептом тайных наук, философом и пророчицей. Святой, которой было дано видеть будущее и внести свою долю в спасение человека от Грядущего Зверя.

— А имя у этого совершенства было?

— Разумеется. Ее звали Устарте. Говорят, что ты ее знал. Вся кровь отхлынула от лица Скилганнона.

— Да. Я ее знал. Она приходила ко мне в мои последние дни.

Он стоял на горном склоне рядом со своим домом и смотрел, как гонец галопом скачет обратно в город. На сердце лежала тяжесть. Он медленно поднялся в гору и вышел на скалистую тропу над заливом. За последние восемь лет Скилганнон полюбил это место. На выступе скалы кто-то вытесал каменное сиденье. Скилганнон не знал кто, но испытывал теплое чувство к этому человеку. Выступ грозил вот-вот обвалиться и упасть на камни далеко внизу, но неизвестный храбрец все же устроил на нем сиденье, точно бросая вызов богам. «Убейте меня, если будет на то ваша воля, но до тех пор я буду сидеть на этом самом месте, и ваша власть мне не указ».

Скилганнон взошел на выступ и улегся в каменной выемке. Солнце пригревало. Далеко на Шианском море виднелись рыбачьи лодки, над ними кружили чайки. Боль в шее заставила Скилганнона поморщиться. Он покрутил шеей и посмотрел на онемевшие пальцы правой руки. Они дрожали. Сжав их в кулак, он попытался унять дрожь. Прострел понемногу затихал, сливаясь с другими привычными болями его усталого тела. По ночам его беспокоила поясница, и старый шрам на бедре давал о себе знать, если он проводил в седле больше часа. Левое колено так и не поправилось после попавшей в него стрелы. Скилганнон, разозлившись, достал из-за пояса пергамент, развернул его и прочел еще раз: «Бакила отклонил наше предложение, хотя дары и дань принял».

Дары и дань.

Несколько лет Скилганнон пытался внушить им, что навсегда от Бакилы откупиться нельзя. Одной данью згарнский вождь не насытится, и у него есть войско, которое можно прокормить только военной добычей. Но молодой ангостинский король не понимал этого.

Теперь, когда стало поздно, он понял.

— Хей, генерал! — Скилганнон повернул голову, и шею опять прострелило. По горной тропе поднимался молодой капитан Вакасель. Перед выступом он остановился и с усмешкой покачал головой. — Знаете, когда-нибудь этот насест непременно рухнет.

Скилганнон дружески улыбнулся темноглазому юноше.

— Полезай ко мне — может, он рухнет еще не сейчас.

— Нет уж, спасибо.

— Ты знаешь, что эгарны идут на нас?

— А то как же.

— И пойдешь со мной на войну?

— Еще бы. Мы расколотим их, генерал.

Скилганнон спустился туда, где стоял офицер. Вакасель был одет по-военному: черный панцирь, шлем из закаленной кожи, высокие сапоги с бронзовыми накладками на коленях, длинные темные волосы заплетены, как принято у ангостинцев. Вплетенные в косу серебряные слитки обеспечивали голове дополнительную защиту.

— Ты собираешься драться с несметным войском, — сказал Скилганнон, — а на скальный карниз сесть боишься.

— Камень мне неподвластен, а на поле боя меня защищают мой меч и мой лук.

Скилганнон посмотрел ему в глаза. Оба знали, что в грядущей битве их ничто защитить не сможет. У Бакилы двадцать тысяч пехотинцев и восемь тысяч конников. В Ангостине наберется тысячи четыре обученной пехоты и две — кавалерии. Восемь лет назад Скилганнон собрал против згарнов союзную армию и отогнал их орды от южных границ Ангостина. Силы Кайдора, Чиадзе и варнийских кочевников дали згарнам большое сражение. Згарны потеряли в нем около тридцати тысяч, союзники — около двенадцати. Ночью Бакила сумел уйти с остатками своего войска. Скилганнон просил ангостинского короля пуститься за ним в погоню, но тот отказал, устрашившись огромных потерь и полагая, что Бакила получил урок раз и навсегда.

Урок и в самом деле не прошел даром. В следующем году Бакила двинулся на юго-запад и разбил варнийцев. Еще через год ударил на Кайдор и разграбил его города, включая столицу. Через два года, вступив в союз с сегуинами на восточном побережье, пошел на Чиадзе и разгромил их армию в двух кровопролитных сражениях. Чиадзе сдались и предложили ему огромную ежегодную дань. Король Ангостина, чтобы уберечься от нового вторжения, заключил с ним мир и тоже стал платить дань. На первый год договорились о семистах фунтах золота, на второй эта сумма возросла до тысячи, затем до двух. Теперь ангостинская казна истощилась окончательно.

И згарны выступили в поход.

— Сколько у нас времени, генерал? — спросил Вакасель.

— Дней десять.

— За это время вы составите блестящий план сражения, которое принесет нам победу. Мне не терпится услышать его.

— У нас есть только одна надежда на победу, Вакасель. Ты знаешь это не хуже меня.

— Чудом будет, если нам удастся подойти к нему хотя бы на двести футов.

— Значит, нам придется сотворить чудо.

Вакасель выругался сквозь зубы и взобрался на выступ, где прежде сидел Скилганнон.

— Кстати, генерал, там у дома вас ждут какие-то странные люди.

— Что значит «странные»?

— К примеру, лысая женщина, вся в шелках, — ухмыльнулся молодой офицер. — Очень даже недурна, если кому нравятся лысые. С ней двое настоящих уродов. Упали с дерева мордой вперед, как говаривал мой отец.

Вернувшись к себе, Скилганнон стал изучать свое тело. Он проделал ряд танцевальных движений, прыжков и переворотов. При этом он то и дело спотыкался, а потом и упал. Умом он помнил, что надо делать, но тело не поспевало за головой. Он упростил упражнения, стараясь думать о чем-то другом. В уме мелькали яркие, но отрывочные образы. Память все еще не желала вернуться во всей полноте. На одну сцену накладывалась другая, и все обрывалось опять. Ему вспоминались имена — Дайна, Джиана, Друсс, Вакасель, Гревис. Порой чье-то лицо совмещалось с именем и в тот же миг исчезало.

Поупражнявшись около часа, он сел на ковер, набросив на плечи одеяло. Склонил голову, чтобы обрести внутренний покой, и сосредоточился на одном имени: Устарте.

Звезды светили ярко, дождевые тучи ушли на запад. Это хорошо. Завтра земля будет твердой, и это ускорит атаку. Быть может, им удастся прорваться глубоко в ряды згарнов. Насколько глубоко? И пойдет ли Бакила снова на левом крыле, как тогда, восемь лет назад? Скилганнон взошел на пригорок и окинул взглядом поле будущего сражения. Широкое, ровное. Лесистые холмы на западе, на востоке река. Какое построение для боя выберут згарны? У ангостинской пехоты выбора нет — она займет высоту на северном конце долины. Крутые склоны замедлят натиск врага. Ангостинцы в более тяжелых, чем згарны, доспехах, вооруженные короткими колющими мечами, какое-то время продержатся там. Восемь тысяч згарнских всадников придут с востока и запада, чтобы зажать противника в клещи. Две тысячи ангостинской кавалерии разобьются надвое и будут сдерживать врага с обеих сторон. Дело это заранее обречено на провал. Кавалерию сомнут либо прижмут к флангам своей же пехоты.

При мысли об этом Скилганнона переполняло бешенство. Згарны, при всей своей дикости, дисциплинированные бойцы, и смерти они не боятся. Никакая внезапная атака не способна сломить их дух, и самая хитроумная стратегия их не остановит. У ангостинцев только одна надежда. Бакила — голова и сердце своего войска. Если он будет убит, враг дрогнет.

Скилганнон вернулся к своему коню, сел в седло и поехал по освещенной луной долине, направляясь к лесу на западе. Оттуда, с высоты, он увидел костры згарнов, ставших лагерем милях в пяти к юго-западу. Спешившись и ведя под уздцы коня, он стал подниматься в гору. Воздух был прохладен и чист. Завтра он укроет здесь три сотни своих отборных кавалеристов. Серебряных Ястребов — и когда войска сойдутся в битве, поведет их в самоубийственную атаку вниз по склону.

Шея болела, плечо тоже. Пятьдесят четыре прожитых года давили на него всей своей тяжестью. Он сел и прислонился спиной к дереву, вспоминая дни своей юности. Тогда его посещали мечты, честолюбивые и тщеславные. Он хотел стать таким же героем, как его отец, хотел завоевать любовь женщин и восхищение мужчин. Все юнцы мечтают об этом, с улыбкой подумал он. В памяти всплыло лицо Джианы — не наашанской королевы-колдуньи, прекрасной и грозной, а юной принцессы, с которой он встретился когда-то. С чем сравнить то время, время его первой любви? Он тогда верил, что его будущее связано с Джианой навеки. Ничто на земле и на небе не могло этому помешать... Тихий шорох прервал его думы. Он рывком поднялся на ноги и увидел идущую к нему Устарте. Ее длинные шелковые одежды мерцали при луне.

— Я чувствую твое горе, и это печалит меня, — сказала она.

— Торе — неотлучный спутник старости. — Он заставил себя улыбнуться. — Приехав ко мне домой, ты сказала, что хочешь просить меня об услуге. Проси — и я сделаю для тебя все, что в моих силах.

Устарте, вздохнув, отвела взор.

— Моя просьба может дорого тебе стоить.

Скилганнон засмеялся.

— Не ты ли сказала мне, что я завтра умру? Куда уж дороже?

— Скажи ангостинскому королю, чтобы в случае твоей гибели твое тело и твое оружие отдали для погребения мне.