Глава 3

Они ехали в молчании, холодом не уступавшем погоде.

Девушка сидела в седле позади Река. Несмотря на снедавший его страх, он подавлял желание пришпорить коня. Нельзя сказать, чтобы он сожалел о том, что спас ее, — этот поступок безмерно повысил его самоуважение. Но он боялся встречи с Рейнардом. Девушка не станет молчать, пока он будет улещивать атамана. И даже если она каким-то чудом удержит язык за зубами, то потом непременно донесет, что Рек рассказал Рейнарду о путях следования караванов.

Конь споткнулся об укрытый под снегом корень, и девушка съехала набок. Рек поймал ее за руку и водворил обратно в седло.

— Не лучше ли будет обхватить меня за пояс?

— И во сколько мне это обойдется?

— Давайте держитесь. Слишком холодно, чтобы спорить.

Она обхватила Река руками и прислонилась головой к его спине.

В небе собирались черные тучи, становилось все холоднее.

— Надо будет пораньше остановиться на ночлег, — заметил он. — Погода портится.

— Согласна.

Пошел снег, и ветер усилился. Рек низко наклонял голову, щурясь от летящих навстречу снежных хлопьев. Он направил мерина в сторону от тропы, в гущу леса, и вцепился в луку седла, когда конь стал взбираться на крутой склон.

Рек понимал: ночевать под открытым небом в метель — чистое безумие. Нужна пещера или хотя бы скала, под которой можно укрыться. Они ехали еще час, пока не добрались до поляны, окаймленной дубами и дроком. На поляне стояла бревенчатая крестьянская хижина, крытая дерном.

Дыма над каменной трубой не было.

Рек пришпорил усталого коня. К хижине примыкал огражденный навес с прогнувшейся от снега плетеной кровлей, и Рек завел мерина туда.

— Слезайте, — сказал он девушке, но она все так же держалась за его пояс. Заметив, что руки ее посинели. Рек принялся что есть силы тереть их. — Да очнись же! Очнись, будь ты проклята! — Разомкнув ее руки, он соскочил с седла и подхватил ее, падающую, на руки. Губы у нее посинели тоже, и волосы смерзлись. Взвалив девушку на плечо, он снял с коня поклажу, ослабил удила и внес ее в хижину. Деревянная дверь стояла приотворенной, в стылое жилье набился снег.

Рек увидел лежанку под единственным окном, очаг, нехитро сколоченные полки и поленницу дров у дальней стены — ее могло хватить на две, а то и три ночи. Еще в хижине имелись три корявых стула и стол, грубо вытесанный из вязового пня. Рек опустил бесчувственную девушку на лежанку, нашел под столом связанный из прутьев веник и вымел из дома снег. Он хотел закрыть дверь, но прогнившая кожаная петля лопнула, и дверь перекосилась. Ругаясь, он загородил вход столом.

Поспешно раскрыв котомку, он достал коробку с трутом и огнивом. Неведомый хозяин хижины уже сложил в очаге дрова, как это заведено в лесной глуши. Рек собрал в кучку под хворостом сухие листья, полил их лампадным маслом из кожаной фляжки и стал высекать огонь. Пальцы у него застыли, и искры тут же гасли — он остановился, заставил себя медленно, глубоко подышать и снова ударил огнивом. На этот раз трут затлел. Рек осторожно раздул огонек, а когда занялись прутья, стал подкладывать мелкие ветки. Огонь начал разгораться.

Рек подтащил к очагу два стула, набросил на них одеяла и вернулся к девушке. Она лежала, едва дыша.

— Все эти проклятые доспехи, — проворчал он и стал развязывать на ней полушубок, поворачивая ее с боку на бок.

Вскоре он раздел ее и принялся растирать. Подбросив в огонь еще три полена, он расстелил на полу перед очагом одеяла, положил на них девушку и стал тереть ей спину.

— Не вздумай у меня умереть! — рявкнул Рек, массируя ей ноги. — Посмей только! — Он вытер ей волосы полотенцем и завернул ее в одеяло. На полу было холодно, из-под двери тянуло морозом, и, пододвинув лежанку к очагу, он переложил туда девушку. Пульс девушки бился медленно, но ровно.

Он взглянул ей в лицо — оно было прекрасно. Не в общепринятом смысле — этому мешали слишком густые, сумрачные брови, квадратный подбородок и слишком полные губы. Но в лице ее были сила, мужество и решимость.

И не только — во сне черты ее лица стали нежными, совсем детскими.

Рек тихонько поцеловал ее.

Потом застегнул свой полушубок, отодвинул стол и вышел в бурю. Гнедой фыркнул, заслышав его шаги. Под навесом лежала солома, и Рек, взяв пучок, вытер коню спину.

— Ночь будет холодная, парень, но тут ты не пропадешь. — Рек покрыл попоной широкую спину мерина, покормил его овсом и вернулся в хижину.

К девушке вернулись живые краски, теперь она мирно спала.

Пошарив по полкам, Рек отыскал старый чугунок. Достал из котомки полотняный, со стальной защелкой мешок со съестным, извлек оттуда вяленое мясо и стал варить похлебку. Согревшись, он скинул плащ и полушубок. Ветер снаружи бросался на стены, но внутри жарко пылал огонь, наполняя хижину мягким красноватым светом. Рек стянул сапоги и растер себе ноги. Хорошо, однако, быть живым.

А есть-то как хочется!

Он взял глиняную, обшитую кожей манерку и попробовал суп. Девушка пошевелилась, и он подумал, не разбудить ли ее, но решил, что не надо. Она так хороша, когда спит, — и сущая ведьма, когда бодрствует. Она повернулась на бок и застонала, высунув из-под одеяла длинную ногу. Рек вспомнил ее тело и усмехнулся. Ничего мужского в нем нет! Она просто крупная — но сложена превосходно. Он смотрел на ее ногу, и улыбка исчезала с его лица. Он представил, как лежит нагой рядом с ней...

— Ну нет. Рек, — сказал он вслух. — Ты это брось.

Он укрыл ее и вернулся к похлебке. «Готовься к худшему, — сказал он себе. — Проснувшись, она обвинит тебя в том, что ты воспользовался ее слабостью, и выцарапает тебе глаза».

Он завернулся в плащ и улегся перед огнем. На полу теперь стало теплее. Он подбросил дров в огонь, положил голову на руку и стал смотреть, как кружат, скачут и изгибаются огненные танцовщицы.

Скоро он уснул.

Разбудил его запах поджаренной ветчины. В хижине было тепло, а его левая рука опухла и затекла. Рек потянулся, застонал и сел. Девушки нигде не было. Потом открылась дверь, и она вошла, стряхивая снег с полушубка.

— Ходила посмотреть на лошадь. Есть будешь?

— Да. Который час?

— Солнце часа три как взошло. Снег почти перестал.

Он распрямил свое ноющее тело. Спина совсем онемела.

— Слишком долго я спал на мягких постелях в Дренане.

— И брюшко у тебя оттого же.

— Брюшко? У меня просто позвоночник так выгнут. И мышцы расслаблены. Ну ладно, пускай брюшко. Еще пару дней такой жизни — и оно сойдет.

— Не сомневаюсь. Однако нам повезло, что мы нашли это место.

— Да.

Она перевернула ветчину, и разговор умолк. Рек почувствовал неловкость и заговорил — одновременно с ней.

— Смешно, — сказала она.

— Вкусно пахнет, — сказал он.

— Вот что.., я хотела сказать тебе спасибо. Ну, вот и сказала.

— Не за что. Почему бы нам не начать сызнова, как будто мы только что встретились? Меня зовут Рек. — Он протянул ей руку.

— Вирэ, — сказала она, сжав ему запястье на воинский манер.

— Очень приятно. И что же привело тебя в Гравенский лес, Вирэ?

— Не твое дело, — отрезала она.

— Я думал, мы начали сызнова.

— Ну, извини. Мне не так-то просто болтать с тобой по-приятельски — ты мне не слишком нравишься.

— Как можно так говорить? Мы и десяти слов друг с другом не сказали. Слишком рано судить, нравится тебе человек или нет.

— Я таких, как ты, знаю. — Она ловко разложила ветчину по двум тарелкам и подала одну Реку. — Заносчивые. Думаете, что боги, сотворив вас, сделали миру подарок. Порхаете себе, как вольные пташки.

— Ну и что в этом плохого? Совершенных людей не бывает. Да, я стараюсь получить от жизни радость — она ведь у меня одна.

— Вот из-за таких, как ты, страна и гибнет. Из-за таких вот беззаботных, живущих только нынешним днем. Из-за жадных и себялюбивых. А ведь когда-то мы были великим народом.

— Чушь. Мы были завоевателями и всем навязывали дренайские законы. Чума бы взяла такое величие!

— Ничего плохого в этом не было! Народы, завоеванные нами, процветали — так или нет? Мы строили школы, больницы, дороги. Мы поощряли торговлю и несли миру правосудие.

— Тогда тебе незачем так расстраиваться. Теперь правосудие миру будут нести надиры. Единственная причина дренайских побед — это то, что народы, которые мы завоевали, уже пережили свой расцвет. Они разжирели и обленились, сделались себялюбивыми, жадными и беззаботными. Все народы следуют этим путем.

— Так ты еще и философ? Твои взгляды мне кажутся такими же никчемными, как ты сам.

— По-твоему, я никчемный? Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку. Ты, подделка под воина! Если ты так жаждешь защитить дренайские ценности, почему бы тебе не отправиться в Дрос-Дельнох с другими дураками и не выйти со своей шпажонкой против надиров?

— Я только что оттуда — и вернусь туда, как только выполню то, что мне поручено.

— Ну и дура, — буркнул он.

— А ты ведь был солдатом, верно?

— Тебе-то что?

— Зачем ты ушел из армии?

— Не твое дело. — Настало неловкое молчание, и Рек, чтобы сломать его, добавил:

— После полудня мы должны добраться до Глен Френэ. Это маленькая деревушка, но лошадь там купить можно.

За едой они больше не разговаривали. Рек злился и чувствовал себя неуютно, ему не хватало умения преодолеть разделявшую их пропасть. Вирэ протерла тарелки и вычистила чугунок, неуклюжая в своей кольчуге.

Она тоже злилась — на себя. Она не хотела ссориться с Реком. Пока он спал, она двигалась по хижине тихонько, чтобы его не потревожить. Проснувшись, она сначала смутилась и впала в гнев, увидев себя раздетой. Но она достаточно знала о том, как люди замерзают, чтобы понять: Рек спас ей жизнь. И он не воспользовался ее наготой. Сделай он это, она убила бы его без сожалений и колебаний. Она долго смотрела на него, спящего, и решила, что он по-своему красив и что в нем есть еще нечто, делающее его привлекательным, Мягкость, быть может? Чувствительность? Она никак не могла понять что.

Ну, почему он так мил? Ее это сердило. Нет у нее времени на нежные чувства. И Вирэ с болью осознала, что у нее никогда не было времени на нежные чувства. А может быть, это у чувств нет времени на нее? Она неловкая, неуверенно чувствует себя с мужчинами — если они ей не противники или не соратники. Ей вспомнились слова Река: «Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку».

Он дважды спас ей жизнь. Зачем она сказала, что он ей не нравится? Может, из-за того, что она испугалась?

Рек вышел из хижины, и она услышала чей-то чужой голос:

— Регнак, дорогой! Это правда, что у тебя там женщина?

Вирэ схватилась за шпагу.

Глава 4

Настоятель возложил руки на голову молодого альбиноса, стоящего перед ним на коленях, и закрыл глаза.

— Готов ли ты? — мысленно, как заведено в Ордене, спросил он.

— Откуда мне знать? — ответил альбинос.

— Открой мне свой разум. — Юноша открылся, и настоятель увидел в его сознании отражение своего собственного доброго лица. Мысли юноши текли легко и свободно, переплетаясь с воспоминаниями старшего. Могучая натура настоятеля накрыла сознание молодого словно теплым одеялом, и тот погрузился в сон.

Пробуждение было горьким, и на глаза юноши навернулись слезы. Он снова — Сербитар, снова — один, снова — наедине со своими мыслями.

— Готов ли я? — спросил он.

— Будешь готов. Вестник близок.

— Это достойный человек?

— Суди сам. Следуй за мною в Гравен.

Их души соединились и воспарили высоко над монастырем, вольные, как зимний ветер. Внизу лежали заснеженные поля, за полями чернел лес. Настоятель летел впереди над вершинами деревьев. На поляне у бедной хижины собралось несколько человек — они смотрели на дверь, в которой стоял высокий молодой воин. За ним виднелась женщина с мечом В руке.

— Который из них вестник? — спросил альбинос.

— Смотри — и увидишь.

Дела Рейнарда последнее время шли неладно. Атака на караван была отбита с тяжелыми потерями, а в сумерки нашли мертвыми еще троих — и среди них его брата Эрлика. Пленник, взятый третьего дня, умер со страху, не дождавшись настоящей забавы, да еще погода испортилась. Неудача преследовала Рейнарда — и он не мог взять в толк почему.

«Будь проклят вещун!» — с горечью думал он, когда вел своих людей к хижине. Если бы старик не погрузился в свой трехдневный сон, они, может, и не стали бы нападать на караван.

Рейнарду очень хотелось отрубить вещуну ноги, пока тот спит, но здравый смысл и жадность возобладали. Вещун — человек бесценный. Он очнулся как раз когда в лагерь доставили тело Эрлика.

— Видишь, что стряслось, покуда ты спал? — обрушился на него Рейнард.

— Ты потерял восемь человек в набеге, а женщина убила Эрлика и еще одного, когда они убили ее лошадь.

Рейнард вперил тяжелый взгляд в пустые глазницы старца.

— Женщина, говоришь?

— Да.

— Там убит еще и третий. Что скажешь о нем?

— Ему попала в лоб стрела.

— Кто пустил ее?

— Человек по имени Регнак. Скиталец, который бывает здесь временами.

Рейнард потряс головой. Женщина поднесла ему кубок подогретого вина, и он присел на камень у жаркого огня.

— Быть не может, он бы не осмелился! Уверен ты, что это он?

— Это он. А теперь мне надо отдохнуть.

— Погоди! Где они теперь?

— Сейчас погляжу, — сказал старик, направляясь в свою хижину. Рейнард велел подать еды и кликнул Груссина. Тот пришел и присел на корточки рядом с ним.

— Ты слышал? — спросил Рейнард.

— Да. Ты ему веришь?

— Смех и грех. Но старик еще ни разу не ошибался. Старею я, что ли? Раз уж такой трус, как Рек, нападает на моих людей, значит, я что-то делаю не так. Я его за это на медленном огне поджарю.

— У нас съестное на исходе, — сказал Груссин.

— Что?

— Съестное на исходе. Зима была долгая, и этот проклятый караван нам бы очень пригодился.

— Ничего, будут и другие. Первым делом надо найти Река.

— Да стоит ли он того?

— Стоит ли? Он помог какой-то бабе убить моего брата. Я хочу отдать эту бабу на потеху всей шайке. Хочу резать с нее мясо тонкими полосками, а потом скормить ее собакам.

— Как скажешь.

— Что-то в тебе не видно особого рвения. — Рейнард перекинул опустевшую миску через костер.

— Что ж, верно, и я старею. Когда мы пришли сюда, я видел в этом какой-то смысл, а нынче забыл, в чем он состоял;

— Мы пришли сюда потому, что прихвостни Абалаина разорили мою усадьбу и перебили мою семью. Я не забыл ничего. Ты не размяк ли часом?

Груссин подметил в глазах Рейнарда опасный огонь.

— Нет, конечно, нет. Ты атаман — как скажешь, так и будет. Мы найдем Река и ту женщину. Может, отдохнешь пока?

— К дьяволу отдых! Но ты спи, если хочешь. Мы отправимся сразу, как только старик даст нам указания Груссин пошел в свою хижину и лег на постель из папоротника.

— Что с тобой? — спросила его женщина, Мелла, став рядом с ним на колени и предложив ему вина — Ты не хотела бы уйти отсюда? — Он положил огромную ручищу ей на плечо. Мелла склонилась и поцеловала его.

— Я пойду с тобой, куда бы ты ни отправился.

— Устал я. Устал убивать. С каждым днем это становится все более бессмысленным. Он, должно быть, не в своем уме.

— Ш-ш! — опасливо шепнула она и сказала ему в самое ухо:

— Не высказывай своих страхов вслух. Настанет весна, и мы уйдем потихоньку. А до тех пор сохраняй спокойствие и выполняй все его приказания.

Он улыбнулся и поцеловал ее волосы.

— Ты права. Поспи немного. — Она прикорнула около него, и он укрыл ее одеялом.

— Я тебя не стою, — сказал он, когда она закрыла глаза.

Когда же он совершил ошибку? Во дни их огненной молодости жестокость Рейнарда казалась чем-то в порядке вещей — чем-то способным сотворить легенду. Так по крайней мере говорил Рейнард. Он говорил, что они будут шипом в боку Абалаина, пока не добьются справедливости. Так прошло десять лет. Десять проклятых кровавых лет.

Да было ли их дело правым хоть когда-то?

Груссин надеялся, что да.

— Ну, идешь ты? — спросил Рейнард с порога. — Они в старой хижине.

Переход был долгим, и холод стоял жестокий, но Рейнард почти не чувствовал этого. Гнев согревал его, а близость мщения придавала мускулам упругость.

Перед глазами у него стояли сладостные картины истязаний, и вопли музыкой звучали в ушах. Он возьмет женщину первым и будет резать ее раскаленным ножом. Чресла его возбужденно напряглись.

А Рек... Ну и рожу он скорчит, увидев, что они пришли!

Ужас застынет у него в глазах! Ужас, от которого цепенеет разум и кишки опорожняются сами собой!

Однако Рейнард ошибся.

Рек вышел из хижины, взбешенный и дрожащий. Он не мог вынести презрения на лице Вирэ. Только гнев помог бы ему позабыть об этом, да и то вряд ли. Но не может же он перемениться, верно? Одни рождаются героями, другие трусами. Какое право она имеет судить его?

— Регнак, дорогой! Правда это, что у тебя там женщина?

Рек оглядел собравшихся разбойников. Больше двадцати человек выстроилось полукругом позади высокого плечистого атамана. Рядом с Рейнардом стоял могучий Груссин, сжимая в руках обоюдоострый топор.

— Доброе утро, Рейн, — сказал Рек. — Что привело тебя сюда?

— Да вот прослышал, что у тебя завелась подружка, и подумал, что старина Рек не откажется поделиться с нами. Я приглашаю вас ко мне в лагерь. Где она?

— Рейн, она не про тебя. Хочешь выкуп? Караван идет...

— Провались он, твой караван! Тащи сюда бабу.

— Специи, драгоценные камни, меха. Большой караван.

— Расскажешь по дороге. Мое терпение на исходе. Тащи ее сюда!

Рек, вспыхнув от гнева, выхватил из ножен меч.

— Идите и возьмите ее сами, подонки!

Вирэ встала рядом с ним со шпагой в руке, разбойники тоже обнажили оружие и приблизились.

— Стойте! — вскинул руку Рейнард и вышел вперед, растянув губы в улыбке. — Послушай меня, Рек. Это бессмысленно. Против тебя мы ничего не имеем. Ты был нам другом.

Ну что тебе в этой женщине? Она убила моего брата — для меня это дело чести, сам понимаешь. Положи свой меч — и можешь ехать. Но она нужна мне живой. — «И ты тоже», — подумал Рейнард.

— Если она тебе нужна — бери ее. И меня заодно. Смелее, Рейн. Не забыл еще, для чего служит меч? Или ты, по своему обычаю, отойдешь за деревья и предоставишь другим умирать за тебя? Ну так уползай, гад! — Рек ринулся вперед, и Рейнард поспешно отступил, наткнувшись на Груссина.

— Убейте его — но не женщину! — приказал атаман. — Женщину взять живой.

Груссин выступил вперед, взмахнул топором. Вирэ снова подошла к Реку и встала рядом. Груссин остановился в десяти шагах от них и встретился с бесстрашным взглядом Река. И женщина... Молодая, храбрая — не красотка, но славная девочка.

— Ну, чего ждешь, остолоп! — взревел Рейнард. — Бери ее!

Груссин повернулся и зашагал обратно. Все вокруг стало каким-то странным и зыбким. Он вспомнил себя молодым, откладывающим деньги на собственный клочок земли; плуг у него был еще отцовский, и соседи охотно помогли бы ему выстроить домик близ вязовой рощи. Что сделал он со своей жизнью?

— Предатель! — вскричал Рейнард, выхватывая меч.

Груссин с легкостью отразил его удар.

— Брось это, Рейн. Пошли домой.