— Но то, что вы задумали, бессмысленно.

— Там Ровена, — переведя дух, сказал Друсс, — и у Шадака есть план.

— Скажите на милость. — Таилия насмешливо скривила пухлые губы. — У двух великих воинов есть план. Полагаю, мне нечего бояться?

— Ты жива и ты свободна. Если хочешь ехать в Падию — езжай.

Смягчившись, она положила ладонь ему на руку.

— Я знаю, Друсс, ты храбрый парень. Я видела, как ты убил тех разбойников, — это было великолепно. А смотреть, как ты погибнешь напрасно, я не хочу — и Ровена бы тоже не хотела. Их много, и все они — законченные убийцы.

— Я сам убийца — а их теперь поубавилось.

— Ну а что будет со мной, когда вас зарубят? — вскричала она.

— Ничего хорошего, — смерив ее взглядом, холодно ответил он.

— Ах так? Ты всегда меня недолюбливал, верно? Как и всех нас.

— Полно вздор молоть. — Друсс послал коня вперед. Он больше не оглядывался на Таилию и не удивился, услышав, что она повернула на север.

Несколько минут спустя к нему подскакал Шадак.

— Где она? — спросил следопыт и пустил двух лошадей, которых вел за собой, пощипать траву.

— Отправилась в Падию, — ответил Друсс. Шадак молча посмотрел вдаль, на крохотную фигурку Таилии. — Ты бы ее все равно не отговорил.

— Это ты ее прогнал?

— Нет. Она думает, что мы оба покойники, и боится попасть в рабство.

— Что ж, с этим спорить трудно. Делать нечего — она сама выбрала свой путь. Будем надеяться, что он окажется верным.

— Что разбойники? — спросил Друсс, забыв и думать о Таилии.

— Они ехали всю ночь, следуя прямо на юг. Лагерь они, думаю, разобьют у Тигрена, милях в тридцати отсюда. Там есть узкая долина, выходящая в чашеобразный каньон. Работорговцы, конокрады, угонщики скота и дезертиры пользуются этим местом годами — его легко оборонять.

— Когда мы туда доберемся?

— Где-то после полуночи. Будем ехать еще два часа — потом сделаем привал, поедим и сменим лошадей.

— Я не нуждаюсь в отдыхе.

— В нем нуждаются лошади — и я тоже. Имей терпение. Ночь будет долгая и опасная — а наши надежды на успех, признаться, не столь уж велики. Таилия не зря боялась: нам понадобится больше удачи, чем человек имеет право ожидать.

— Зачем ты это делаешь? — спросил Друсс. — Эти женщины тебе никто.

Шадак не ответил, и они молча ехали, пока солнце почти не достигло полудня. Тогда следопыт свернул на восток, к маленькой роще, и они спешились под развесистыми вязами у скального озерца.

— Скольких ты убил там, у себя? — спросил Шадак, когда они уселись в тени.

— Шестерых. — Друсс достал из сумки на боку полоску вяленого мяса и оторвал кусок.

— А раньше тебе приходилось убивать?

— Нет.

— Шестеро — внушительное число. Чем ты их? Друсс некоторое время задумчиво жевал.

— Большим топором и маленьким. Еще кинжалом... и просто руками.

— И ты никогда не учился боевому ремеслу?

— Нет.

Шадак потряс головой.

— Расскажи мне, как дрался, — все, что сможешь вспомнить. — Молча выслушав повесть Друсса, Шадак улыбнулся: — Ты редкий юноша. Позицию за поваленным деревом ты выбрал удачно. Это была хорошая мысль — первая из многих, я бы сказал. Но поразительнее всего твой последний ход. Как ты узнал, что твой противник отскочит влево? |

— У меня был топор, и враг видел, что я не левша.

Следовало ожидать, что я вскину топор над левым плечом и опущу вправо. Поэтому он отклонился вправо, то есть влево от меня.

— Трезвое рассуждение для человека в пылу боя. Сдается мне, ты немало унаследовал от деда.

— Не говори так. Он был безумец.

— И блестящий боец при этом. Он был злодей, что и говорить, но мужества и мастерства у него не отнимешь.

— Я сам себе голова. Все, что во мне есть, — мое, не чужое.

— Не сомневаюсь. Но сила у тебя громадная, ты хорошо рассчитываешь время и мыслишь как воин — все эти качества передаются от отца к сыну. Но знай, парень: они влекут за собой немалую ответственность.

— Какую еще ответственность?

— Ту, что отличает героя от злодея.

— Не понимаю, о чем ты.

— Это возвращает нас к вопросу, который ты мне задал. О женщинах. Настоящий воин живет по правилам — так уж устроен свет. Они у каждого свои, но основа одна и та же: «Не обижай женщин и детей. Не лги, не обманывай и не воруй. Будь выше этого. Защищай слабых от зла сильных, не позволяй мыслям о наживе увлечь себя на дурной путь».

— Ты тоже живешь по этим правилам?

— Да. И не только по этим, но остальными я не стану тебе докучать.

— Ты мне ничуть не докучаешь. А зачем эти правила нужны?

— Поймешь с годами, Друсс, — засмеялся Шадак.

— Я хочу понять сейчас.

— Охотно верю. Это проклятие молодых — вынь вам все да положь. Отдохни-ка лучше. Даже твоей немереной силе есть предел. Поспи немного, это тебя освежит. Ночь будет долгой и кровавой.

Луна в первой четверти стояла высоко на безоблачном небе. Серебристый свет заливал горы, и река казалась сделанной из жидкого металла. В лагере горели три костра, рядом с ними Друсс различал только мелькающие тени. Женщин собрали в кучу между двумя повозками, огня там не было, но стояли часовые. Севернее повозок, шагах в тридцати от женщин, виднелся большой шатер. Он сиял золотисто-желтым светом, словно фонарь, и внутри тоже перемещались тени: видимо, там горела жаровня и несколько ламп.

Шадак поманил Друсса за собой, и они отползли со склона назад, на поляну, где привязали лошадей.

— Сколько ты насчитал? — спросил вполголоса Шадак.

— Тридцать четыре, помимо тех, что в шатре.

— В шатре двое — Хариб Ка и Коллан, но я насчитал снаружи тридцать человек. Двое караулят на берегу, чтобы помешать женщинам уплыть.

— Когда начнем?

— Ты рвешься в драку, парень, но тут нужна холодная голова. Не надо впадать в неистовство, как это случается с некоторыми воинами.

— Обо мне не беспокойся, охотник. Я хочу всего лишь вернуть свою жену.

— Я понимаю, но подумай вот о чем: что, если ее изнасиловали?

Друсс, сверкнув глазами, стиснул рукоять топора.

— Зачем ты заговорил об этом?

— Некоторые из женщин наверняка подверглись насилию. Эти молодчики своего удовольствия не упустят. Ну как — спокоен ты теперь?

Друсс проглотил растущий гнев.

— Достаточно спокоен. В бою я головы не теряю, это проверено, и буду делать все в точности так, как ты велел, — а там будь что будет.

— Хорошо. Мы начнем за два часа до рассвета, когда почти все они будут крепко спать. Веришь ли ты в богов?

— Нет, я ведь их ни разу не видел.

— Я тоже, стало быть, нет смысла обращаться к ним за помощью.

Друсс помолчал и спросил:

— Скажи, зачем надо жить по правилам? Лицо Шадака, мертвенно-бледное в лунном свете, внезапно посуровело. Глядя в сторону лагеря, он сказал:

— У них правило одно, и очень простое: «Делай что хочешь — вот и весь закон». Понимаешь меня?

— Нет, — признался Друсс.

— Они считают своим по праву все, что можно добыть силой. Если то, чего они желают, принадлежит другому, они убивают его. Они не видят в этом зла: таков их закон, волчий закон. И мы с тобой, Друсс, ничем от них не отличаемся. У нас те же желания, те же нужды. Если нас влечет к женщине, почему бы не взять ее вопреки ее воле? Если кто-то другой богаче нас, почему бы не взять его богатство себе, раз мы сильнее? В эту ловушку очень легко попасть. Коллан был когда-то офицером дренайских улан. Он из хорошей семьи, он давал присягу, как и все мы, — и, наверное, верил в то, что говорил. Но в Дренане он страстно пожелал одну женщину, а она желала его Она была замужем, и Коллан убил ее мужа. Так он сделал первый шаг на пути к погибели — остальные давались ему легко. У него вышли деньги, и он сделался наемником — стал драться за всякое дело, правое или неправое, доброе или злое. Добром для него стало то что хорошо для Коллана. Он думает, что деревни существуют только для того, чтобы их грабить. Хариб Ка — вентрийский дворянин, родственник королей, и его история похожа на историю Коллана. Им обоим недоставало свода железных правил. Я не могу назвать себя хорошим человеком, Друсс, но мои правила удерживают меня на пути воина.

— Я понимаю, когда человек защищает свое добро и не покушается на воровство и убийство ради чужого. Но как объяснить, что ты рискуешь жизнью ради женщин, которых не знаешь?

— Никогда не уклоняйся от боя, Друсс. Либо дерись, либо сдавайся. Недостаточно сказать, что зло тебе претит, — ты должен сражаться с ним всюду, где видишь его. Я преследую Коллана не только за то, что он убил моего сына, но и за то, что он такой, какой есть. И если бы спасение женщин зависело от сохранения его жизни, я бы не тронул его: они важнее.

— Может, ты и прав, — нехотя согласился Друсс. — Но все, что нужно мне, — это Ровена и домик в горах. Я не намерен сражаться со злом.

— Надеюсь, что твои взгляды еще переменятся.

Харибу Ка не спалось. Земля под полом шатра была твердой, и холод, несмотря на тепло от жаровни, пробирал до костей. Лицо той девушки преследовало его. Он сел и потянулся к кувшину с вином, сказав себе: «Слишком много ты пьешь». Налив полный кубок красного вина, он осушил его двумя глотками, откинул одеяла и встал. Голова болела. Он сел на складной табурет и снова налил себе вина.

Во что ты превратился? — шепнул ему внутренний голос. Память вернула его в те времена, когда он учился в академии с Бодасеном и молодым принцем.

«Мы изменим мир, — говорил принц. — Мы накормим голодных и всем дадим работу. Прогоним из Вентрии разбойничьи шайки, и в государстве настанут мир и благоденствие».

Хариб Ка с сухим смешком пригубил вино. Как кружили голову эти юные бредни, эти разговоры о рыцарях и славных подвигах, о великих победах, о торжестве Света над Тьмой.

— Нет ни Света, ни Тьмы, — сказал он вслух. — Есть только Власть.

Как звали ту первую девушку? Мари? Да. Послушная, покорная его желаниям, теплая, мягкая. Она вскрикивала от удовольствия под его грубыми ласками — притворно, конечно. Делай, мол, что хочешь, только не причиняй мне боли.

Не причиняй боли...

Холодный осенний ветер всколыхнул стены шатра. После двухчасовых забав с Мари он захотел новую женщину и выбрал ведьму с ореховыми глазами. Это была ошибка. Она вошла в шатер, потирая обожженные веревкой запястья и глядя на него печальным взором.

— Ты хочешь взять меня силой? — спокойно спросила она.

— Отчего же, — улыбнулся Хариб Ка. — Выбор за тобой. Как тебя зовут?

— Ровена. Ты говоришь, я могу выбирать?

— Ну да — или отдаться мне, или сопротивляться. Исход в любом случае один — так почему бы не насладиться любовью?

— Ты называешь это любовью?

— А что?

— Это не любовь. Тех, кого я любила, ты убил — а теперь хочешь получить удовольствие, растоптав остатки моего достоинства.

Он стиснул ее плечи.

— Ты не спорить сюда пришла, шлюха! Ты будешь делать то, что тебе говорят.

— Почему ты зовешь меня шлюхой? Так тебе проще, да? О, Хариб Ка, что бы сказала на это Райка? Он отшатнулся, как от удара.

— Что ты знаешь о Райке?

— Только то, что она любила тебя — и умерла у тебя на руках.

— Ты ведьма!

— А ты погибший человек, Хариб Ка. Ты продал все, чем дорожил, — и гордость, и честь, и любовь к жизни.

— Не тебе меня судить, — сказал он, но не сделал ничего, чтобы заставить ее замолчать.

— Я не сужу тебя. Я тебя жалею. И знай: ты умрешь, если не освободишь меня и других женщин.

— Так ты еще и пророчица? — с вымученной насмешкой спросил он. — Может, дренайская кавалерия близко? Или целая армия готовится напасть на нас? Не надо угроз, девушка. Чего бы я ни лишился, я все еще воин и лучший рубака из всех, кого я знаю, за вычетом разве что Коллана. Смерти я не боюсь — порой я даже жажду ее. — Желание, снедавшее его, угасло, и он спросил: — Так скажи же, колдунья, что станет причиной моей гибели?

— Человек по имени Друсс. Мой муж.

— Мы перебили всех мужчин в твоей деревне.

— Нет. Он был в лесу, рубил деревья для частокола.

— Я послал туда шестерых.

— Но они не вернулись, ведь так?

— Хочешь сказать, он убил их всех?

— Да — и скоро он придет за тобой.

— Послушать тебя, так он просто сказочный герой, — чувствуя себя не совсем уверенно, сказал Хариб. — Я пошлю людей ему навстречу, и они убьют его.

— Не делай этого.

— Ты боишься за него?

— Нет, мне жаль твоих людей.

— Расскажи мне о нем. Он что, воин? Солдат?

— Нет, он сын плотника. Но во сне он предстал мне на вершине горы, с черной бородой и топором, обагренным кровью. Вокруг него вились мириады душ, оплакивавших свою земную жизнь. А от топора со скорбным воем отлетали новые души. Жители разных стран и земель клубились, словно дым, уносимый ветром. Их всех убил Друсс. Могучий Друсс, Мастер Топора, Побратим Смерти.

— И этот человек — твой муж?

— Нет, мой муж пока не стал им — но станет, если ты не отпустишь меня. Ты сам создал Побратима Смерти, убив его отца и взяв меня в плен, и теперь, Хариб Ка, ты его не остановишь.

Тогда он отослал ее прочь и велел часовым не трогать ее. Пришел Коллан и высмеял его.

— Клянусь Миссаэлем, Хариб, она всего лишь деревенская девка, а теперь и вовсе рабыня. Она наша собственность, и ее дар делает ее в десять раз ценнее всех прочих. Притом она молода и хороша собой — мы выручим за нее не меньше тысячи золотых. Тот вентрийский купец, Кабучек, всегда охотно приобретает пророчиц и гадалок. Он запросто выложит тысячу.

— Ты прав, мой друг, — вздохнул Хариб. — Забирай ее. Нам понадобятся деньги, когда мы приедем в город. Да смотри не трогай ее. У нее в самом деле есть Дар, и она смотрит тебе прямо в душу.

— В моей она не увидит ничего, — с жесткой, натянутой усмешкой сказал Коллан.

Друсс крался вдоль реки, держась поближе к кустам, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Было тихо — лишь осенняя листва шелестела вверху, да порой рассекала воздух сова или летучая мышь. Во рту у него пересохло, но страха не было.

По ту сторону узкой речки показался большой белый камень, расколотый посередине. Как сказал Шадак, где-то напротив него должен стоять первый часовой. Друсс тихо углубился обратно в лес и вновь свернул к реке, когда налетевший ветер зашелестел опавшей листвой.

Часовой сидел на камне в каких-то десяти футах правее Друсса, вытянув правую ногу. Переложив Снагу в левую руку, Друсс вытер потную ладонь о штаны. Он всматривался в подлесок, ища второго часового, но не видел его.

Он подождал еще, прислонившись спиной к толстому стволу, — и вскоре слева донесся резкий булькающий звук. Часовой тоже услышал его и встал.

— Бушин! Что ты там делаешь, дуралей?

— Умирает, — сказал Друсс, подойдя к нему сзади. Часовой крутнулся на месте, нашаривая меч, и Снага, сверкнув серебром, перерубил ему шею чуть пониже уха. Голова упала направо, тело — налево. Из кустов вышел Шадак.

— Молодец, — прошептал он. — Когда я пришлю к тебе женщин, пусть переходят вброд у этого камня, а потом идут по каньону на север, к пещере.

— Ты уже в сотый раз повторяешь.

Шадак, не отвечая на это, положил руку ему на плечо.

— Помни же: что бы ни случилось, не возвращайся в лагерь. Оставайся с женщинами. К пещере ведет только одна тропа, но на север от нее расходятся несколько. Пусть идут на северо-запад, а ты их прикроешь.

Шадак снова скрылся в лесу, и Друсс приготовился ждать.

Шадак пробирался по краю лагеря. Почти все женщины спали, и часовой, стороживший их, сидел, прислонившись головой к колесу фургона, — тоже дремал, наверное. Отстегнув пояс с мечом, Шадак на животе пополз к повозке. Вынув из ножен на бедре охотничий нож, он подкрался к часовому сзади, просунув левую руку сквозь колесо и схватив его за горло. Нож вошел разбойнику в спину — он дернул ногой и затих.

Шадак прополз под повозкой и подобрался к первой с краю женщине. Она и несколько других спали, сбившись в кучку для тепла. Он зажал ей рот и встряхнул ее. Она в ужасе забилась, пытаясь вырваться.

— Я пришел спасти вас! — прошипел Шадак. — У реки ждет ваш односельчанин — он проводит вас в безопасное место. Поняла? Когда я отпущу тебя, разбуди потихоньку остальных. Идите на юг, к реке. Там вас встретит Друсс, сын Бресса. Кивни, если поняла меня. — Она шевельнула головой. — Хорошо. Смотрите же, не поднимайте шума. Уходите медленно. Которая тут Ровена?

— Ее нет с нами. Они забрали ее.

— Куда?

— Один из вожаков, у которого шрам на щеке, уехал с ней, как только стемнело.

Шадак тихо выругался. Менять план было поздно.

— Как тебя звать?

— Мари.

— Ладно, Мари, буди остальных и скажи Друссу: пусть действует как условились.

Шадак отполз прочь, нашел свои мечи и опоясался ими. Потом вышел на открытое место и как ни в чем не бывало зашагал к шатру. В лагере бодрствовали всего несколько человек, да и те не обратили внимания на уверенно идущего Шадака.

Он приподнял полотнище и вошел внутрь, обнажив правый меч. Хариб Ка сидел на полотняном стуле с кубком вина в левой руке и саблей в правой.

— Добро пожаловать к моему очагу, Человек-Волк, — с улыбкой сказал он, осушил свой кубок и встал. Вино текло по темной раздвоенной бороде, и при свете лампы она блестела, как намасленная. — Хочешь выпить?

— Почему бы и нет? — Если бой начнется тотчас же, лязг стали разбудит спящих разбойников, и женщинам не дадут убежать.

— Далеко же ты заехал от дома, — сказал Хариб Ка.

— У меня больше нет дома.

Хариб Ка наполнил второй кубок и подал Шадаку.

— Ты пришел убить меня?

— Я пришел к Коллану. Говорят, он уехал?

— Почему к Коллану? — Темные глаза Хариба Ка поблескивали в золотистом свете.

— Он убил моего сына в Кориалисе. — А, белокурый такой парнишка. Хороший боец, но чересчур бесшабашный.

— Это свойственно молодости. — Шадак пригубил вино, Его гнев, словно огонь в кузнице, был горяч, но не выходил за пределы горна.

— Это свойство его погубило. Коллан — мастер своего дела. Где ты оставил своего приятеля с топором?

— Ты хорошо осведомлен.

— Всего несколько часов назад его жена стояла там же, где сейчас ты. Это она сказала мне, что он придет. Она ведьма — ты знал об этом?

— Нет. Где она теперь?

— Едет с Колланом в Машрапур. Так что же — начнем?

— Начнем, как только... — заговорил Шадак, но сабля Хариба уже устремилась к его горлу. Охотник пригнулся, ушел влево и пнул Хариба в колено. Вентриец упал, и Шадак приставил меч к его горлу, сказав тихо: — Никогда не дерись, если пьян.

— Я запомню. И что же дальше?

— Скажи, где остановится Коллан в Машрапуре.

— Гостиница «Белый медведь». Это в западном квартале.

— Знаю. Итак, Хариб Ка, сколько стоит твоя жизнь?

— По мнению дренайских властей — около тысячи золотых. Для меня самого? Я ничего не могу предложить, пока не продам рабынь.

— У тебя их больше нет.

— Я верну их. Тридцать пеших женщин в горах далеко не уйдут.

— Трудненько будет разыскивать их с перерезанным горлом. — Шадак слегка нажал на меч.

— Это верно. Так что же ты предлагаешь? — Шадак, уловив торжествующий огонек в глазах Хариба, обернулся — но поздно.

Тяжелый холодный металл обрушился ему на череп, и мир погрузился во мрак.

Увесистые удары по лицу, от которых шатались зубы, привели его в чувство. Шадак открыл глаза. Он стоял на коленях, и двое мужчин держали его за руки, а Хариб Ка присел на корточки перед ним.

— По-твоему, я так глуп, что позволю убийце войти в мой шатер вот так вот запросто. Я знал, что за нами кто-то гонится, а когда четверо, которых я оставил на перевале, не вернулись, понял, что это ты. А теперь, Шадак, скажи мне вот что: во-первых, где молодой крестьянин с топором, а во-вторых, где мои женщины?

Шадак молчал. Один из разбойников ударил его кулаком в ухо. Перед глазами у Шадака вспыхнули искры, и он склонился вправо. Хариб Ка встал и подошел к жаровне с горящими углями.

— Тащите его к костру, — приказал вожак.

Шадака подняли и выволокли наружу. Почти все в лагере еще спали. Охотника поставили на колени перед костром, и Хариб Ка, вынув кинжал, сунул лезвие в огонь. — Ты скажешь мне все, что я хочу знать, — не то я выжгу тебе глаза и слепым пущу в горы.

Шадак чувствовал кровь на языке, и живот свело от страха — но он молчал.

Внезапно нечеловеческий вопль разодрал тишину ночи, а следом послышался грохот копыт. Хариб Ка обернулся: сорок напуганных лошадей неслись прямо на лагерь. Один из людей, державших Шадака, ослабил хватку, и охотник прянул вверх, ударив его головой. Второй, видя приближение обезумевших лошадей, отпустил Шадака и бросился под прикрытие повозок. Хариб Ка, выхватив саблю, кинулся на охотника, но передовые кони налетели на него и сбили с ног. Шадак метнулся наперерез лошадям, размахивая руками. Лошади свернули и пронеслись мимо, топча закутанных в одеяла бандитов. Проснувшиеся пытались перехватить коней. Шадак метнулся в шатер Хариба за своими мечами — и выскочил вновь в царящий вокруг хаос.

Кони разбросали костры, на земле остались лежать мертвецы. Около двадцати лошадей удалось перехватить, остальные убежали в лес, и разбойники погнались за ними.

Раздался новый вопль, и Шадак, несмотря на весь свой боевой опыт, был ошеломлен тем, что за этим последовало.

Молодой лесоруб напал на лагерь в одиночку. Его устрашающий топор сверкал серебром при луне, рубя пораженных разбойников. Несколько человек, наскочивших на Друсса с мечами, тут же расстались с жизнью.

Однако он был обречен. Дюжина воинов окружила его полукольцом, Хариб Ка — среди них. Шадак, обнажив оба своих меча, бросился на выручку с уланским боевым кличем: «Айя! Айя!» И тут из леса полетели стрелы. Одна поразила кого-то в горло, другая, отскочив от шлема, вонзилась в незащищенное плечо. Многие бандиты, встревоженные криком и стрельбой, попятились, вглядываясь в лес, и Друсс врезался в их середину. Они отступали перед ним, падая, задевая своих товарищей. Окровавленный топор мерно поднимался и опускался и не знал пощады.

Когда Шадак подоспел к месту схватки, разбойники дрогнули и обратились в бегство. Вслед им полетели новые стрелы.

Хариб Ка бросился к первой попавшейся лошади, ухватился за ее гриву и вскочил на неоседланную спину. Лошадь взвилась на дыбы, но он удержался. Шадак метнул свой правый меч и попал ему в плечо. Хариб Ка мешком повалился наземь, а лошадь ускакала прочь.

— Друсс! — крикнул Шадак. — Друсс!

Юноша, преследовавший бегущих, остановился на краю леса и оглянулся. Хариб Ка стоял на коленях, пытаясь извлечь из плеча меч с медной рукоятью.

Друсс вернулся к Шадаку — весь в крови, с горящими глазами.

— Где она? — спросил он.

— Коллан в начале ночи увез ее в Машрапур.

Из леса вышли две женщины с луками и колчанами стрел.

— Кто это? — удивился Шадак.

— Дочери Таннера — дома они ходили на охоту. Я дал им луки часовых.

Одна из девушек повернулась к Друссу:

— Они бегут во всю прыть и вряд ли вернутся. Хочешь, чтобы мы пошли за ними следом?

— Нет. Ведите сюда всех остальных и соберите лошадей. Кто это? — Друсс кивнул на коленопреклоненного Хариба Ка.

— Один из вожаков.

Друсс, не говоря ни слова, рубанул Хариба по шее.

— Вот и конец вожаку.

Шадак выдернул свой меч из еще трепещущего тела и сосчитал тела на поляне.

— Девятнадцать. Боги, Друсс, я глазам своим не верю.

— Некоторых растоптали лошади, которых я спугнул, других подстрелили девушки. — Слева кто-то застонал — одна из охотниц подбежала к нему и вонзила кинжал ему в горло. — Ты проводишь женщин в Падию? — спросил Друсс Шадака.

— А ты куда? В Машрапур?

— Я должен найти ее.

Шадак положил руку ему на плечо.

— Желаю успеха, Друсс. Ступай в гостиницу «Белый медведь» — Коллан остановится там. Но будь осторожен, дружище. В Машрапуре Ровена принадлежит ему по закону — Вот он, мой закон! — Друсс вскинул топор.

Шадак увел его в шатер Хариба, налил себе кубок вина и выпил залпом. Потом достал из сундука полотняную рубашку хозяина, бросил ее Друссу.

— Оботри с себя кровь — ты похож на демона. Друсс с угрюмой улыбкой вытер лицо и руки, потом протер лезвие топора.

— Что тебе известно о Машрапуре? — спросил Шадак.

— Это вольный город, и правит им изгнанный вентрийский принц — больше ничего.

— Это прибежище воров и работорговцев. Законы там просты. те, у кого есть золото давать взятки, сходят за уважаемых граждан. Никому нет дела, откуда они это золото берут. Коллан там пользуется почетом: он человек состоятельный и обедает у эмира.

— Ну и что же?

— Да то, что, если ты убьешь его, тебя схватят и казнят — только и всего.

— Что же ты предлагаешь?

— Милях в двадцати к югу отсюда есть городок. Там живет один мой приятель. Навести его и скажи, что послал тебя я. Он молод и талантлив, но тебе, Друсс, он не понравится: у этого гуляки на уме одни удовольствия. Именно поэтому в Машрапуре ему цены не будет.

— Кто он такой?

— Зовут его Зибен. Он поэт, сказитель и часто выступает во дворцах, будучи большим искусником своего дела. Он мог бы разбогатеть, но все свое время тратит на то, чтобы затащить в постель каждую красотку, которая попадается ему на глаза. Замужняя она, нет ли, ему все одно — потому и врагов он нажил довольно.

— Он мне уже не нравится.

— В нем есть и хорошие качества, — хмыкнул Шадак. — Он верный друг и бесстрашен до глупости. Хорошо владеет ножом и знает Машрапур. Доверься ему.

— С какой стати он будет помогать мне?

— Он передо мной в долгу. — Шадак снова наполнил кубок и подал его Друссу.

Юноша попробовал и выпил все до дна.

— Хорошая штука. Что это?

— Лентрийское красное — пятилетней выдержки, я бы сказал. Не самое лучшее, но вполне годится для такой ночи, как эта.

— Да, к такому можно пристраститься, — согласился Друсс.