 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Толстой Лев Николаевич :: Чехов Антон Павлович :: Нортон Андрэ :: Громов Дмитрий :: Грин Александр :: Раззаков Федор :: Борхес Хорхе Луис :: Азимов Айзек Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Справочник по реестру Windows XP :: Повесть о Воронихине :: Путь на Грумант :: Гусев :: Амнезия творца :: Том 3. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из Мертвого дома. :: Gump & Company :: Приказы не обсуждаются |
ТомасинаModernLib.Net / Сказки / Гэллико Пол / Томасина - Чтение (стр. 7)
Макдьюи кивнул. – А девочка ваша… – Да? Макдьюи сам удивился, как покорно и обреченно прозвучал его голос. – Я буду молиться, чтобы она поправилась. – Спасибо, констебль. Мальчики стояли перед ним и хотели что-то сказать. Ветеринар взглянул в лицо своим судьям. Хыоги Стерлинг спросил: – Можно к ней зайти? – Лучше бы не сейчас… – Она умирает? – спросил Джорди. Хьюги толкнул его и громким шепотом сказал: «Заткнись!» Макдьюи схватил руку Хьюги. – Не трогай его! – сказал он и прибавил: – Да. Наверное, умирает. – Нам очень жалко, – сообщил Джеми. – Я сам буду играть на волынке… Макдьюи думал: неужели такие мальчишки, словно мудрые судьи, разобрали его дело и не осудили его? – Что с медведем? – спросил неумолимый Джорди. Макдьюи понял, что смерть медведя важней для этого мальчика, чем смерть Мэри Руа, но не обиделся и не рассердился, а почувствовал, что правды сказать нельзя. – Он ушел, Джорди, и больше страдать не будет, – ответил он. Наградой ему были облегчение и благодарность, засветившиеся в глазах Хьюги Стирлинга. – Мы знаем, что вы вчера сделали, – сказал Хьюги. – Вы… – Он долго не мог найти слова. – Большой молодец. Спасибо вам, сэр. – Да, да… – рассеянно отвечал Макдьюи, а потом обратился к толпе: – Идите, пожалуйста. Когда это случится, вам скажут. И вошел в дом. Доктор Стрэтси, Энгус Педди, миссис Маккензи и Вилли Бэннок сидели у больной в комнате. – Где вас носило? – резко спросил Стрэтси. – За помощью ездил, – отвечал отец. Энгус Педди понял и спросил: – Нашел ты ее? – Нет, – сказал Макдьюи, подошел к постели, взял дочку на руки и почувствовал, что она почти ничего не весит. Прижимая ее к груди, он взглянул на друзей с прежней воинственностью и крикнул: – Не дам ей умереть! – Эндрью, – почти сердито окликнул доктор Стрэтси, – вы молились? – Да, – отвечал Макдьюи. Педди облегченно вздохнул. Друг поглядел ему в глаза и прибавил: – Я взяток не предлагал. Доктор ушел. Он уже не сердился и сказал на прощанье: – Если вам покажется, что я нужен… зовите меня в любое время. Макдьюи сам удивился, что ему хочется утешить и ободрить старого врача. Он не знал за собой такой сострадательности. Еще он был благодарен, что Стрэтси не говорил ему прямо жестоких, отнимающих надежду слов. Проводив его, Макдьюи вернулся в комнату. – Еще не сейчас, – сказал он миссис Маккензи. – Я вас позову. Они с Вилли ушли. Энгус Педди замешкался, и Эндрью попросил его остаться. – Ты ходил к ней? – спросил священник. – Да, – отвечал ветеринар. – Я звонил, она не вышла. Она не придет. Все кончено. Педди решительно покачал головой. – Нет, – сказал он. – Нет. Еще не все. Ты сказал, что ты молился, Эндрью? – Да. – Помогло тебе? – Не знаю. – Помолимся вместе, а? – Он увидел, как побагровело лицо его друга, и сказал раньше, чем тот возразил ему: – На колени становиться не будем. Тебя услышат и так. Ты и рук не складывай. Любовь и милость не зависят от жестов и поз. – Мне трудно молиться, Энгус, – сказал Макдьюи. – Я ведь не умею. Что надо говорить? И удивился, как вырос вдруг кругленький, маленький священник, прямо всю комнату заполнил. – Говорить? – переспросил он. – Ты молчи. Просто направь к Богу то, что в твоем сердце. И я так сделаю. Педди отошел к окну и стал глядеть на пустую, темную улицу и на тяжелые тучи, нависшие над западной ее частью. Макдьюи подошел к постели и стал глядеть на прозрачное лицо и поблекшие волосы. «Господи, – думал он, – спаси ее. Накажи меня, а ее спаси». Наконец, друзья обернулись друг к другу. – А если все уже решено? – спросил Макдьюи. – Стрэтси сказал… – Значит, ты примешь и это. Но невозвратимых решений нет, все можно повернуть вспять… – Энгус, ты правда веришь в чудеса? – Да, – отвечал священник. – Буду надеяться, – сказал Макдьюи. – Вот этого Стрэтси и хотел, когда спросил, молился ли ты. Раньше у тебя надежды не было. Священник ушел домой, ветеринар присел к столу у себя в кабинете, откуда было видно через холл, что делается в комнате у Мэри, и стал думать о том, какой разный Бог у констебля, миссис Маккензи, доктора и священника. Тот, Который без предупреждения вошел сейчас в его сердце, был похож чем-то на Лори, чем-то на Энгуса. От мысли о добром, маленьком священнике с приветливым лицом и заботливым взором ему стало легче, но мысль о Лори так больно ударила его, что выдержать он не смог. Собиралась буря, где-то гремел гром. Темнота и тишина становились все тяжелее. Макдьюи пошел к дочери, взял ее за руки и сказал: «Не уходи от меня». Что-то засветилось в ее глазах и сразу угасло. Он долго стоял в тяжкой тишине, держа холодные ручки Мэри. И вдруг зазвонил звонок. Макдьюи вышел в холл и крикнул: «Я сам открою, миссис Маккензи!» Он был уверен, что это Энгус пришел провести с ним ночь. Но это была Лори. Сперва он подумал, что ему мерещится, просто соседка зашла, но в странном свете дальних молний он увидел вчерашний плащ, откинутый капюшон, рыжие волосы, светящийся взор и нежную улыбку. – Лори! – крикнул он. Ее бледное лицо горело – наверное, потому, что она быстро прошла такой долгий путь. – Я очень спешила, – сказала она. – Сперва мне пришлось их покормить и запереть. – Лори! – хрипло повторил он. – Иди сюда. Иди сюда, Лори, иди скорей, только не исчезни!.. Она не удивилась его словам, вошла в дом, и он закрыл за ней дверь. – Эндрью, – спросила она, – что ж ты не сказал, что у тебя больна дочка? Он смотрел на нее и все не верил. – Лори, – выговорил он, – тебя Бог ко мне послал? – Нет, – честно отвечала Лори. – Его слуга, отец Энгус. – Идем, – сказал он и повел ее за руку к больной. Плащ она сбросила. Платье на ней было зеленое, как мох. Она опустилась у кроватки на колени и долго мочала. Девочка глядела на нее. Макдьюи казалось, что уже много часов они что-то говорят друг другу. – Как ее зовут? – спросила, наконец, Лори. – Мэри, Мэри Руа. Лори позвала своим нежным голосом: – Мэри Руа! Бедная рыжая Мэри! Ты меня слышишь? – Она не ответит, – сказал Макдьюи. – У нее голос пропал. Это я виноват. – Ой, Эндрью! – воскликнула Лори и с бесконечной жалостью поглядела на него. – Можно я возьму ее на руки? – Можно, – отвечал он. – Возьми ее на руки, Лори. Держи ее. Не пускай. Лори взяла девочку на руки и села с ней на пол. Голова ее так нежно и печально склонилась к больной, что у Макдьюи чуть не разорвалось сердце. Она припала щекой к потускневшим волосам, что-то приговаривала, шептала, легко прикасаясь губами к голове, и пела так: Хобхан, хобхан, горри ог о, горри ог о, горри ог о. Хобхан, хобхан, горри ог о[17], Моя душенька лежит. Моя душенька больна… Тут голос ее прервался, она прижала Мэри к груди и закричала: – Эндрью! Ее почти нет! Сверкнула молния, страшно загремел гром, взвыл ветер. Тяжелые капли застучали по крыше. Буря пришла с гор сюда, в долину. 29 Ну как? Хороша моя буря? Нравится она вам? А мне не нравится. Я боюсь ее до смерти. Не люблю бурь. Весь мой мех, от носа до кончика хвоста, встает дыбом и потрескивает. Конечно, я – богиня и могу вызывать дожди и грозы. Но это уж слишком! Вам странно, что боги тоже боятся? Ничего странного тут нет. Вы создали нас по своему образу и подобию и по образу и подобию зверей и птиц. Чего же вы от нас ждали? Богиня я богиня, но ведь я и кошка, совсем небольшая. Тогда, в прекрасном Бубасте, меня до болезни доводили все эти крики, пляски, подношения, вообще людская глупость. Бывало, они поют, играют, шумят, а я сижу в святилище на золотом, усыпанном изумрудами троне и моюсь, чтобы о них забыть. Хотела бы я сейчас забыть об этой буре. Лори ушла. Покормила нас, заперла – меня в доме, их в амбаре – и ушла куда-то. Не будь я богиней, я бы поднялась наверх и залезла к Лори под кровать. Ой, какая молния! Гром какой! Пойду посижу хоть в спальне… Знаете, что я там нашла? Я узнала, откуда идет этот дивный запах, навевающий на меня печальные и сладостные сны. Одновременно я нашла и прекрасное место, где не так гремит и сверкает и прятаться не стыдно. Это – шкаф. Наверное, Лори спешила, одеваясь, и не заперла его. В Египте такого запаха не было. Пахнет мешочек; по-видимому, – в нем какая-то трава. Я нюхаю и нанюхаться не могу. Посплю-ка я в шкафу. Тут хорошо, тепло. Носом я уткнулась как раз в мешочек и мурлыкаю так, что все трясется. 30 Сверкнула молния, и гром загрохотал такой, словно в небе ударили молотком в медный кимвал. Эхо прокатилось по холмам; и самые низкие, глухие ноты замерли у дверей и окон. Таких гроз не помнили и старожилы. Миссис Маккензи, Вилли Бэннок, Лори и Эндрью сидели у кроватки. От страшного грома больная проснулась, и ужас засветился в ее глазах. Она приоткрыла рот, но ничего не сказала, и Макдьюи подумал, что ребенок, который не может плакать, просто душу разрывает. – Не бойся, Мэри Руа, – прошептала Лори. – Утром будет тихо, светло… Макдьюи взглянул на часы. Было без малого четыре – то самое время, когда всего легче разлучиться телу и душе. Когда станет светло и тихо, подумал он, смерть уже уйдет отсюда и унесет с собой мою дочь. – Может, послать Вилли за доктором? – спросила миссис Маккензи. – Нет, – ответил Макдьюи. – Он больше ничего не может сделать. Последний его рецепт – «молитесь». Он увидел, как зашевелились ее губы и склонилась голова Бэннока, но сам молиться не стал. Сердце его исходило нежностью к Лори – она, слышавшая ангелов, стирала платком пот со лба Мэри, гладила ее по щеке и по волосам, брала прозрачную руку в синих венах и тщилась перелить в больную свою силу и любовь. Макдьюи не молился из смирения, а не от гордыни. Ему казалось, что нельзя больше занимать Бога собой и своей бедой, когда мир полон горя и бед. Но молитвы миссис Маккензи и старого Бэннока поддерживали его. Они – простые души, невинные, не то, что он. Сейчас няня говорила вслух, и Макдьюи прислушивался к ее спору с Богом. «Господи, – говорила она, – у Тебя столько деток, оставь нашу девочку нам! Господи, послушай меня, старую, одинокую!» Вдруг он заметил, что кивает в такт ее словам. Молния снова озарила комнату. Из-за грозы вышли из строя и свет, и телефон. В доме было темно и тихо, на столике стояли две керосиновые лампы и несколько свечей. Макдьюи опустился на колени и стоял, касаясь Лори плечом. Он даже и не обнял ее, он просто ее касался и знал, что они едины. Мэри Руа зашевелилась в постели. Лори и Эндрью переглянулись. Нежность и жалость еще освещали ее лицо, но он увидел и с ужасом узнал отсвет того, что видел вчера, когда шотландская женщина сражалась за его жизнь огненным мечом. Она снова прижала больную к груди, защищая от ангела смерти. Макдьюи закричал: – Господи Боже мой! Не надо! Началась последняя битва. 31 «Томасина, – подумала я, проснувшись, – вылезай скорее, миссис Маккензи раскричится» Она не любит, чтобы я лежала на белье Мэри Руа. А я лежу – и ей назло, и ради запаха лаванды. Всем запахам запах… Вот и теперь я заснула, уткнувшись носом в мешочек. Что-то сверкнуло, загремело. Значит, гроза… Пойду-ка, решила я, к Мэри в постель. И ей лучше, и мне. Я выпрыгнула на пол. Сверкнула молния. Что такое? Постель пуста. И это не та постель! Не та комната! Я-в чужом доме! Я, Томасина-аристократка, испугалась впервые в жизни. Я бегала по комнате как одержимая, прыгала с постели на пол, с полу – на стул и на шкаф, пока снова не сверкнула молния и я не увидела лестницы. Тогда я кинулась вниз и увидела еще одну комнату, где перед очагом стояла корзина для какой-то кошки. Нашла я и кухню – чужую, не то что у нас, где все вверх дном и столько дивных запахов, и еще одну комнату, в которой стояла страшная и непонятная машина. Мне становилось все страшнее, и я села посидеть посредине комнаты, чтобы сердце не так билось. «Спокойно! – внушала я себе. – Это, конечно, сон!» Чтобы убедиться, я лизнула лапки и поняла, что ошиблась. Во сне мы, кошки, не моемся. Тут молния сверкнула такая, что не описать, и все загрохотало, затряслось, затрещало, чуть дом не обвалился. Я кинулась в трубу. Там было мокро, грязно, душно – нет, приличной кошке такая смерть не подходит! Я вообще не хотела умирать; я хотела домой! Домой, домой, домой! Я висела в темной трубе и просто жить не могла без Мэри Руа. Я видела каждый уголок нашего дома, и кухню, и мое кресло, и белую скатерть, и плед на нашей кровати, а главное – круглое, курносое личико, рыжие волосы и чистый фартук. Верьте или не верьте, я так ясно почувствовала запах Мэри Руа, словно сидела у нее на руках – запах глаженого белья, теплой фланели, шелковых лент, мыла, варенья, зубной пасты, мягких волос. И такая любовь переполнила меня, что я рванулась вверх по трубе, под самые молнии. Кто как, а я дождя не терплю. Я спрыгнула и села под густым деревом. Мне захотелось умыться-я кошка чистоплотная; и я начала с лапок. Сперва моем лапку спереди, потом сзади, потом – щеки, голову, за ушами… «Томасина, иди домой!» Кто это сказал? Я сама? Теперь – бока, потом… «Иди домой, Томасина!» «Как это? В такую грозу? Да я и дороги не знаю!» «Что тебе гроза? Ты и так вся мокрая. Неужели ты снова забыла запах Мэри Руа? Иди, глупая ты кошка!» «Я не забыла! И молоко помню, и овсянку, и соленые слезы на розовых щеках. Я где-то пропадала очень долго… Я хочу домой… я…» Смотрите, да это я сама с собой говорю! Кому ж еще? Я перестала мыться. Гром гремел немного подальше. «Иди домой! Иди домой, Томасина!» «Боюсь…» «Иди». Я вылезла из-под веток, и дождь брызнул мне в лицо. «Что ж, – рассудила я. – Он меня и вымоет». Мы вообще склонны к философии. Я наставила усики, проверяя, могу ли определить дорогу. Оказалось, могу. Если бы я знала, как тяжел путь, как мокра земля, как холоден дождь, как буен ветер, я бы, наверное, не пошла. Или пошла бы все равно? Я то бежала, то почти ползла – и лесом, и мостом, и улицами. Где-то я лежала под забором, снова не зная, сон это или явь, потом шла дальше. од забором я, наверное, и впрямь уснула ненадолго, потому что мне почудилось, будто я – не я, и сижу почему-то на золотом троне, на пуховых пурпурных подушках, а на шее у меня золотое ожерелье или, если хотите, ошейник. Справа и слева от трона какие-то жаровни, от них идет довольно приятный дым. Что-то зазвенело, вбежали красивые девушки в белых платьях. Они пели и размахивали пальмовыми ветками. У моего трона они упали ничком. В дверях показался мужчина в темной одежде. Волосы его и борода были рыжие, как пламя, глаза – холодные как лед. Но, подойдя ко мне, он опустился на колени и стал другим, добрым. Он положил предо мной золотую мышку с рубиновыми глазами. «Помоги мне! – сказал он. – Пожалуйста, помоги!..» Зазвенели кимвалы, загремел гром. Я лежала, дрожа, под забором. Небо стало багровым, дождь ревел, голос внутри меня самой повторял: «Иди домой, Томасина. Иди к Мэри Руа… иди… иди!..» ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 32 Лори прошептала: – Ты возьмешь ее на руки? Женские слезы смешались с каплями пота на детском лице. Макдьюи склонился над дочерью и вытер ей насухо щеки и лоб. – Нет, – ответил он. – У тебя ей лучше. Я бы хотел так умереть. Миссис Маккензи закрыла лицо руками, спина ее тряслась. Вилли отвернулся к стене. Гроза гремела и сверкала. Грохот сменялся страшной тишиной, когда один лишь дождь стучался в окна. В одну из таких минут четыре раза пробили башенные часы. Лори и Эндрью в отчаянии посмотрели друг на друга поверх рыжей головы. Мэри открыла глаза и долго глядела в глаза Лори. Потом она взглянула на отца, и лицо ее, маленькое, словно у куклы, вспыхнуло румянцем. Она стала на секунду такой же хорошенькой, как была. Тогда они и услышали кошачий крик за окном, перекрывающий и свист ветра, и грохот ливня, и раскаты дальнего грома. Все вскинули голову – и Лори, и Эндрью, и заплаканная миссис Маккензи, и распухший от слез Вилли с обвисшими усами. Снова раздался крик – долгое, жалобное, пронзительное «мяу!». И кто-то в комнате сказал: «Томасина». – Кто сейчас говорил? – крикнул Эндрью. Усы у Вилли Бэннока взметнулись кверху, глаза сверкнули. – Она! – закричал он. – Она сама! Молния сверкнула так, что лампы и свечи обратились в незаметные огоньки. Все увидели в окне мокрую рыжую кошку. – Томасина! Томасина! – вскричали разом Мэри Руа и миссис Маккензи. Девочка указывала пальцем на снова потемневшее окно. – Господи помилуй! – сказала миссис Маккензи. – Кошка пришла с того света за нашей девочкой… Первым разобрался, в чем дело, здравомыслящий Вилли Бэннок. – Она живая! – крикнул он. – Да пустите вы ее сюда! – Миссис Маккензи, – хрипло и тихо сказал Эндрью, чтобы не спугнуть Томасину, – она вас любит. Откройте окно… только поосторожней. Богом прошу! Старая служанка встала, вся трясясь, и осторожно пошла к темному пустому окну. Все затихло, только Лори слышала, как сухо и тяжко били крылья улетающего ангела смерти. Медленно и осторожно миссис Маккензи открыла окно. В комнату влетели брызги дождя. Кошки не было. – Кис-кис-кис, – позвала миссис Маккензи. – Томасина, иди ко мне, молочка дам!.. – Талифа, – заглушил шум ливня нежный голос Лори, – иди сюда! Иди ко мне! Кто-то мягко шлепнулся на пол. Мокрая кошка подошла ближе, открыла рот, молча здороваясь с людьми, отряхнулась как следует, подняла одну лапу, другую, третью, четвертую и отряхнула каждую. Практичный Вилли ловко обошел ее и закрыл окно. Эндрью Макдьюи казалось, что если он тронет Томасину, она исчезнет как дым, или рука его просто коснется пустоты. Но все же он поднял ее, и она на него фыркнула. Она была настоящая, мокрая и злая. – Господи! – сказал он. – Спасибо. – И положил кошку на руки к Мэри Руа. Томасина мурлыкала, Мэри обнимала ее, целовала и не думала умирать. Слабым, вновь обретенным голосом она выговорила: – Папа, папа! Ты принес мне Томасину! Томасину принес, она жива! Как бы долго ни пришлось ей выздоравливать, все стало на свои места. Отец ее снова был всемогущим и всеблагим. – Ты что-нибудь понимаешь, Лори? – спросил Эндрью. – Да, – просто отвечала она, нежно улыбнулась и глаза ее засветились мудростью. Она встала и положила в постель девочку с кошкой. Томасина принялась мыться. Ей много предстояло сделать – из лапы шла кровь, два когтя болтались, но она сперва вылизала шею и щеки своей хозяйки, а потом без прежней ненависти посмотрела на рыжеволосого и рыжебородого человека с мокрым лицом. Гроза утихала вдали. Мэри Руа обняла Томасину, и та отложила свои дела. Через несколько секунд обе они крепко спали. Миссис Маккензи и Вилли тоже пошли спать. Дождя уже не было. Кто-то постучался у входных дверей. Эндрью пошел открывать и увидел отца Энгуса, осунувшегося после бессонной ночи и одетого в старую сутану. Ветеринар долго глядел на него. Лицо священника было мирное, и глаза за стеклами очков смотрели спокойно. – Ты уже знаешь, – сказал Эндрью. Энгус знал, и не знал. Просто сейчас, ночью, он вдруг ясно понял, что молитва их услышана. – Да, – отвечал он. – Она жива и здорова. – Она и говорить может. Энгус кивнул. – Томасина к ней вернулась, – медленно продолжал Эндрью; но Энгус снова кивнул и сказал: – Очень хорошо. Они вошли на цыпочках в комнату. Лори сидела над спящей девочкой и спящей кошкой. Улыбка осветила круглое лицо священника. – Как у них красиво… – сказал он. Тогда Эндрью вспомнил то, что хотел сказать: – Лори… – позвал он. – Да, Эндрью? – Когда миссис Маккензи открыла окно и позвала Томасину, ты ее тоже позвала, но как-то иначе. Как ты ее назвала? – Талифа. – Марк, – сказал отец Энгус, – глава 5, стих 35, и далее. Лори улыбнулась. Эндрью удивленно глядел на них. – Скажу по памяти, – продолжал священник: – «Приходят от начальника синагоги и говорят: дочь твоя умерла, что еще утруждаешь Учителя? Но Иисус, услышав сии слова, тотчас говорит начальнику синагоги: не бойся, только веруй… Приходит в дом и видит смятение, и плачущих и вопиющих громко. И, вошед, говорит им: что смущаетесь и плачете? Девица не умерла, но спит…» Лори все так же улыбалась нежной, загадочной улыбкой; Эндрью пристально глядел на священника и на нее. – «И взяв девицу за руку, – продолжал Энгус Педди, – говорит ей: „талифа куми“, что значит „девица, тебе говорю, встань“. И девица тотчас встала и начала ходить». – Не понимаю, – хрипло сказал Эндрью. – Она не умерла, она заснула, – сказала Лори. – Я видела, как дети ее хоронят. Когда они ушли, я раскопала могилу. Я боялась, не натворили ли они чего-нибудь. – А-а-х… – выдохнул Эндрью. – Я заплакала, – говорила Лори, вспоминая тот день. – Она была такая несчастная, на шелку, в коробке, совсем как живая. Мои слезы упали на нее, и она чихнула. Священник и врач молча слушали ее. В мозгу ветеринара Макдьюи проносились события того дня: как он приказал Вилли усыпить кошку, как оба они спешили, собаку надо было оперировать. По-видимому, загадочный паралич прошел под наркозом, так бывает. – Спасибо, Лори, – серьезно сказал он. – Вы оба, наверное, есть хотите, – сказала Лори. – Пойду кашу погрею и поставлю чай. Эндрью раскурил трубку. Энгус долго ждал, пока он заговорит, не дождался и начал первым: – Что ж тебя теперь печалит? – Да так… – сказал ветеринар, помолчал и объяснил: – Значит, это не чудо… – А тебе и жалко! – заулыбался священник. – Очень мило с твоей стороны, меня пожалел. Нет, Эндрью, не чудо. Но ты оглянись, вспомни, как все хорошо задумано, а? Эндрью долго курил, потом сказал негромко: – Да, Энгус. Ты прав. На кухне Лори гремела кастрюлями, чайником и сковородкой. Так распоряжаются в доме, где остаются навсегда. Примечания 1 Сецессия – стиль одежды и мебели конца XIX, самого начала XX века. 2 Тварный мир – мир твари – тварь – творенье. Божеское созданье, живое существ?, от червячка до человека. (В.И. Даль). Таково значение этих слов в Библии. 3 Повесть «Дженни» П.Гэллико. 4 Лерд – шотландский лорд. 5 Роб Рой– шотландский Робин Гуд. О нем написано в романе В.Скотта «Роб Рой». 6 «…сидит одесную Отца» – цитата из христианского «Символа веры». Слова эти относятся к Иисусу Христу. Одесную – по правую руку. 7 Баст– в египетской мифологии – богиня радости и веселья. Священное животное богини Баст – кошка. В честь Баст каждый год бывали торжества с пением и плясками; ее отождествляли с оком Ра. 8 Змей Апоп – глава всех врагов Ра – бога Солнца, олицетворяющий мрак и зло, владыка подземного мира. По одному из египетских мифов, Ра – солнце в образе рыжего кота под священной сикоморой города Гелиополя победил огромного змея Апопа и отрезал ему голову. 9 Cвященная сикомора (библейская смоковница) – дерево из рода фикус. 10 Ка – сознание. 11 Стиркофобия – слово, выдуманное автором, – фобия -острая неприязнь к кому-то или к чему-то. 12 «Ее зовут Лори Макгрегор» – интересно, что клан Макгрегоров (к которому принадлежал и Роб Рой) был как бы запрещен, и члены его назывались иначе. Нарочно ли Гэллико дал своей героине такую фамилию? 13 Парки – в римской мифологии богини судьбы. 14 Молох– в библейской мифологии божество, которому приносились человеческие жертвы (особенно дети). 15 Франииск Ассизский (1182 – 1225) – великий святой Католической Церкви, покровитель животных и растений. 16 «.вы послали туда полицию» – в Англии с давних пор существует закон об ответственности за жестокое обращение с животными, и к этому закону относятся очень серьезно. 17 Лори поет по-гэльски на древнем шотландском языке, похожем на ирландский. Теперь шотландским языком чаще называют диалект английского (в книге на нем говорят Вилли Бэннок и миссис Маккензи). 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |
|||||||