1.

Когда незнакомец, обвешанный оружием, въехал в Парадиз, часы на колокольне остановились. Ровно в три часа дня. Кое-кто из местных потом утверждал, будто они сломались по чистой случайности. Может, оно и так, но как объяснить, что городская водокачка дала течь в тот же самый день? А на кухне в закусочной Свенсона «Вкусная жратва и выпивка» загорелось сало? Не говоря уж о том, что Уолтер Райдаут откинул копыта в своем собственном нужнике. И все, заметьте, в один и тот же день. Тоже чистая случайность? Конечно, Уолтеру было уже под девяносто, но все-таки… уж больно много совпадений. Вот и смекайте, что к чему…

Многие жители точно запомнили, где они были и что делали в тот день и час, когда впервые увидели незнакомца. Нестор Эйкс, к примеру, сидел у ворот недавно выстроенной платной конюшни, ел зеленое яблоко и просматривал «Реверберейтор», единственную городскую газету в Парадизе.

— Вижу тень: поднимаю голову, а тут он надо мной. Одет во все черное и увешан амуницией. Два «кольта» за поясом, винчестер в седельной сумке, еще какой-то пистолет за голенищем, а из жилетного кармана — вот с места мне не сойти! — торчит «дерринджер».

Впоследствии выяснилось, что, кроме двух шестизарядных «кольтов» и винтовки, у незнакомца другого оружия при себе не было, но никто не попрекнул Нестора за преувеличение, и никто не стал с ним спорить, когда он сказал: «Как будто целая армия вошла в город!»

— Поставить вашу лошадку в стойло? — спросил Нестор.

Согласно его версии, незнакомец презрительно скривил губы под длинными черными усами.

— А что ж, по-вашему, я за стрижкой сюда прицел? — ответил он таким тихим шепотком, что пришлось вытянуться в струнку и не дышать, чтобы его расслышать.

От этого шепота волосы на голове шевелились, признался Нестор. Говорил незнакомец медленно, врастяжку, словно хотел, чтобы до вас дошло каждое слово. А если вы сразу не додумались, он скорее пристрелил бы вас на месте, но не стал бы повторять.

— Это Пегас, — сказал он Нестору (а Нестор потом пересказал всем, кто готов был слушать), представляя своего громадного вороного жеребца, словно на официальном приеме. — По утрам он ест цельный овес, а на ночь — дробленый. На обед — жмых из хлопкового семени и клевер. Две унции соли. Осота не давать. Только попробуйте дать ему осот, и мне придется вас прикончить.

Нестор несколько раз открыл и закрыл рот, пока не сумел выдавить из себя:

— Осота не давать. Понял, сэр.

— Завтра загляну его проведать. И лучше бы вам постараться, чтобы он хорошо выглядел. Да, лучше бы он выглядел довольным. Лучше бы он напевал.

—Н-напевал?

— Угу. Какой-нибудь веселый мотивчик.

Тут Нестор позволил себе улыбнуться, однако, увидев холодный огонек в сером, словно отлитом из стали, глазу незнакомца (в том глазу, что не был закрыт черной повязкой), так и примерз к месту. «Точно пуля на тебя глядит», — рассказывал он потом.

Флойд Шмидт и его брат Оскар играли в шашки на пороге здания фермерской ассоциации, когда вооруженный незнакомец подошел к ним. Все отлично знали, что Флойд любит приврать, рассказывая очередную байку, чтобы выходило поскладнее, но на этот раз он нисколько не преувеличил.

— На этом парне нитки не было другого цвета — все черное. Штаны, рубашка, жилет, куртка— ну все сплошь. Черные сапоги, черная шляпа. Черная цигарка. Не человек, а ходячий катафалк.

— Приятель, — обратился незнакомец к Оскару таким жутким шепотом, что у бедняги, по его собственному признанию, последние волосенки встали дыбом, — где в этом городе самый лучший салун?

У Оскара язык отнялся от страха, но Флойд был под хмельком и ответил за брата:

— Есть тут у нас салун Уайли на въезде в город, вы его уже проехали. А на другом конце — «Приют бродяги», это вон там, прямо по Главной улице. Ну, по части салунов это, пожалуй, все.

Незнакомец прищурил здоровый глаз: с порога фермерской ассоциации «Приют бродяги» едва можно было разглядеть.

— Красные балконы на втором этаже? — уточнил он. — Там, где кресла-качалки?

— Во-во! Там и комнату снять можно.

Впоследствии. Флойд так и не смог объяснить, какой бес потянул его за язык, когда он это ляпнул.

Вооруженный незнакомец ткнул большим пальцем в поля своей черной ковбойской шляпы в знак приветствия и вроде как даже ухмыльнулся.

— Что-то мне захотелось посидеть в качалке, задрав ноги, и понаблюдать, как идут дела вокруг.

Обоих братьев Шмидт пробрала дрожь, когда он добавил зловещим шепотом:

— Никогда не знаешь наверняка: мало ли кто мимо пройдет? Разве не так?

Они дружно покивали, соглашаясь, и проводили его взглядом, пока он не спеша шел по улице, позвякивая шпорами и перекинув седельную сумку с винтовкой через плечо.

Леви Вашингтон, чернокожий бармен в «Приюте бродяги», чуть не уронил стакан из-под виски, который протирал в ту минуту, когда вооруженный незнакомец бесшумно, как призрак, прошел сквозь вращающиеся двери.

— Слышно было, как пена лопается в кружке пива, — утверждал потом Леви, — когда он опустил приклад винтовки на пол и заказал двойную порцию лучшего бурбона [1]. В этот час посетителей у нас было немного, да и тех как ветром сдуло. Я даже порадовался, что мисс Кэйди в отъезде: тут ведь и до беды недалеко. Но все-таки жаль, что ее не было. Уж она бы справилась. Мисс Кэйди у нас такая — никому спуску не даст.

Немного помолчав, Леви продолжил свой рассказ:

— Я его спрашиваю: «Домашнего разлива сойдет?», а он голову повернул и шепчет: «Ты мне в это ухо говори, приятель, я тем не слышу». А шепот такой — ну прямо как из могилы. Я сразу начал смекать, что он за птица, а уж когда он потребовал комнату окнами на улицу, да еще уточнил, что хочет угловую, мне все стало ясно. Дал мне четыре серебряных доллара и говорит, что если кто будет его спрашивать, чтоб я всех посылал прямо к нему наверх. Не знаю, откуда только я духу набрался спросить, как его фамилия. Вот с места не сойти — ветер стих и где-то пес перестал лаять, когда он сказал этим своим страшным шепотом: «Голт. Моя фамилия Голт».

— Да, — подвел печальный итог Леви, — тут-то я и понял, что мы влипли. Я такие штуки и раньше видел. Когда в городе появляется наемный убийца, тут уж ничего хорошего не жди.

Кэйди Макгилл всегда устраивала себе выходной по пятницам после полудня. А в последнее время, когда наступили долгие погожие, в ярком золоте света весенние дни, она стала брать напрокат легкую двуколку и совершать одинокие прогулки на старую ферму Расселлов.

Добравшись до места, распрягала лошадь и оставляла ее попастись, а сама отправлялась бродить по заглохшему саду. Она часто останавливалась, проводила рукой по растрескавшейся коре одичалых яблоневых, грушевых деревьев и шла дальше. В диких цветах, выросших по колено высотой, перепархивали бабочки, а сладкий воздух выдувал из ее легких весь тот дым, что ей приходилось вдыхать целую неделю в салуне.

Она подходила к дому и, прижавшись носом к волнистому стеклу входной двери, начинала мечтать о том, что делала бы сейчас, принадлежи это место ей. Может, сидела бы в гостиной (от дверей просторная комната виднелась лишь на четверть) и пила послеполуденную чашку чаю, листала бы каталог семян и подбирала растения для своего сада. А может, читала бы книжку — какой-нибудь роман, ничего серьезного! — потягивая холодный лимонад из запотевшего стакана. М-м-м… нет, только не в такой чудесный день, как сегодня. В такой день она пошла бы сажать цветы или помогать рабочим в фруктовом саду. Да, у нее было бы двое наемных рабочих, может быть, даже трое, если бы финансы позволили. Но Кэйди, даже грезя наяву, оказалась достаточно практичной, чтобы учесть в своих мечтах по крайней мере двух платных садовников.

«Le Coeur au Coquin». «Сердце бродяги». Тридцать лет назад, когда войны с индейцами, которых именовали племенем бродяг, закончились, семья Расселл именно так назвала свои три сотни акров [2] садов и пастбищ на крутом берегу реки. Теперь для людей это место было просто Речной фермой: мудреное французское название не по зубам простым жителям Орегона. Но Кэйди нравились оба имени: иногда она засыпала, шепча их и воображая себя на берегу Бродяжьей реки: будто стоит и смотрит, как сине-зеленые воды бушуют в крутых склонах каньона. Еечасть реки. Ее сад. Ее темные холмы и зеленые пастбища.

Что ж, может быть. Когда-нибудь. Если все пойдет как надо. Но сейчас пора было возвращаться домой. Похоже, на западе собирался дождь, к тому же ее еще ждали дела.

Она впрягла серую кобылу в двуколку и развернула ее, размышляя о последнем предложении Мерла Уайли выкупить у нее салун. Если добавить эту сумму к тому, что она отложила на черный день, возможно, ей хватит на покупку Речной фермы… Но больше уже ни на что не останется, а ведь поместье еще надо привести в порядок, чтобы оно приносило доход.

И вообще, к чему все эти раздумья? Пусть Уайли треснет, пусть его на части разорвет, пусть поцелует ее в зад прежде, чем она продаст ему хотя бы пивную кружку! Ну почему этот единственный человек, который мог бы помочь ей осуществить заветную мечту, оказался ее заклятым врагом? Бывают же на свете такие забавные совпадения. Только вот над Кэйди жизнь подшучивает что-то уж больно часто. Пора бы уже оставить ее в покое. Давно пора.

Хотя по нынешним временам ей вообще-то грех жаловаться. Не то что раньше. Можно даже сказать, что она добилась успеха (это если взглянуть со стороны). У нее несколько хороших друзей, свой дом, свое дело. Черт возьми, у нее есть даже золотой рудник! Кэйди улыбнулась, проезжая мимо изрытого ухабами и заросшего бурьяном поворота на шахту «Семь долларов» — второй подарок, когда-либо полученный ею от мужчины. Нет, третий, если учесть татуировку.

«Заткнись, Кэйди Макгилл, и перестань себя жалеть. Если бы не мистер Шлегель, у тебя вообще ничего бы не было». Она напоминала себе об этом всякий раз, когда окружающие мужчины начинали действовать ей на нервы. В последнее время такое случалось с ней довольно часто. А поскольку она была хозяйкой салуна, это можно считать профессиональным недугом.

Еще больше она помрачнела, когда проезжала мимо въезда на прииск «Радуга». Дорога к шахте Мерла Уайли не выглядела заброшенной и не заросла бурьяном; его рудник в отличие от ее собственного не истощился. А это само по себе доказывало, что в мире нет справедливости. Всевышний не должен был допустить, чтобы святой человек Густав Шлегель сошел в могилу, а такая никчемная крыса, как Мерл Уайли, продолжала бы тем временем добывать золото. Мистер Шлегель должен был бы жить припеваючи и владеть салуном «Приют бродяги». И таскать золото ведрами из своего рудника. Ну а кем стала бы сама Кэйди в этом случае? Его любовницей? А может, к этому времени уже женой? Ни в той, ни в другой роли Кэйди представить себя не могла, хотя об одной из них часто мечтала, пока мистер Шлегель был жив.

Но что теперь толку пережевывать воспоминания? На них далеко не уедешь. Сколько ни бейся, прошлое уже не изменишь и не вернешь. Правда, будущее тоже не сулило особых радостей, но о нем хоть иногда помечтать можно! Для Кэйди идеальная картина будущего всегда рисовалась в образе заброшенной фермы с фруктовым садом в долине Бродяжьей реки.

Джесс едва не спалил себе штаны, раскуривая одну из своих проклятых черных самокруток. Он сидел в кресле-качалке на красном балконе своей комнаты, изображая, как и было задумано, отъявленного негодяя, наемного стрелка-убийцу, нарушителя закона, по которому плачет виселица, когда на колени ему вдруг упал столбик докрасна раскаленного пепла в полдюйма высотой. Трудно выглядеть грозой прерий, подскакивая на месте и хлопая себя по причинным местам. Хорошо еще, что никто его не застукал за этим занятием! Это само по себе можно считать чудом, так как с первой минуты его появления в Парадизе добропорядочные граждане только тем и занимались, что глазели на него.

Ему понравился Парадиз. На первый взгляд — ничего особенного, но это еще ни о чем не говорило. Такие городки, выросшие вокруг золотых приисков, внешне, как правило, ничем не примечательны. Однако Джесс не сомневался, что на пыльных, изборожденных глубокими колеями улицах валяются невидимые простому глазу большие деньги. Они лежали в глубоких карманах грубоватых на вид прохожих, топавших по деревянным тротуарам. Горы денег прятались за желтым кирпичным фасадом «Первого торгового банка и Трастовой компании». Такому предприимчивому парню, как он, оставалось лишь терпеливо дожидаться, пока эти капиталы не свалятся прямо ему в руки.

Тук-тук-тук.

Кто-то легок на помине! Джесс разогнулся в два приема и не спеша поднялся с кресла на случай, если бы кому-то вздумалось за ним понаблюдать. В его положении главное — не суетиться.

— Мистер Голт? — промямлил кто-то из-за двери. — Можно с вами поговорить, мистер Голт?

Застегивая на поясе ремень с кобурой, до этого переброшенный через столбик кровати, Джесс ответил своим патентованным леденящим душу шепотом:

— Не заперто.

Стук повторился.

— Мистер Голт?

Да, грозный шепот, конечно, хорошо, но у каждого патентованного средства свои недостатки. Прочистив горло кашлем, Джесс рявкнул:

— Открыто!

Ручка повернулась, и дверь приотворилась на дюйм. На два дюйма, три, четыре. Джессу надоело ждать, он рванул дверь на себя, и в комнату ввалился, едва не рухнув на пороге, кривоногий рыжеволосый субъект, от которого несло, как от околевшего бизона.

— Не стреляйте, я безоружен! — прокричал он, вскинув обе руки.

Телосложением он напоминал местную тягловую лошадку — низкорослый и коренастый, — но костюма не менял, наверное, последние года полтора-два. Не слишком многообещающая наружность, но Джесс давно уже усвоил, что счастливый случай может появиться в самом неожиданном обличье.

— Назовите ваше имя, — зловеще прошипел он, привычным жестом положив пальцы на рукоять одного из «кольтов».

— Мэлоун. Мэлоун по прозвищу Креветка. — Он и вправду походил на креветку — такой маленький, кругленький, с оранжевой головкой. Но еще больше ему бы подошло прозвище Мокрая Курица Мэлоун. Его белесые ресницы беспрерывно моргали, тонкие губы вздрагивали.

— Я вас ждал, мистер Мэлоун, — заявил Джесс. — Закройте дверь.

Багровая физиономия Креветки приобрела оттенок оконной замазки, отчего рыжая щетина и следы грязи проступили на ней еще заметнее.

— Вы же не станете убивать меня прямо здесь?

— Там видно будет. Закройте дверь и сядьте.

Креветка рухнул на тонконогий стул с решетчатой спинкой, стоявший у самой двери. Джесс пришлось отодвинуться от него подальше, но с таким расчетом, чтобы его шепот все-таки был слышен. От посетителя несло сивухой и застарелым потом, но Джесс различил и запах глины, подсказавший ему, что мистер Мэлоун по профессии старатель, а следовательно, желанный гость для мистера Голта.

Человека с нечистой совестью легче всего заставить заговорить, сохраняя молчание. Креветка Мэлоун выдержал секунд двадцать. Потом из него так и полилось:

— Ну, вы ее видели? Разрази меня гром, она же страшна, как смертный грех! Я и полез-то к ней только потому, что был пьян в стельку. И она сама это знала, и вся ее тупоголовая семейка тоже! Просто они хотели меня подловить. Любой на моем месте задал бы деру! И вы тоже, если бы вы ее видели. Боже милостивый, она похожа на опоссума, и пахнет от нее, как из склепа! И два черных клыка торчат, как костяшки домино.

Джесс сочувственно вздрогнул, вообразив себе женщину, которой Креветка Мэлоун побрезговал по санитарным соображениям.

— Ну а мне-то что за дело? Ваша история гроша ломаного не стоит, — заметил он, решив, что пора затронуть в разговоре денежную тему. Уловка сработала.

— Сколько эти полоумные вам посулили? И чего они от вас хотят? Чтобы вы силком притащили меня под венец или просто продырявили на месте и положили бы конец моим страданиям? По мне, разница невелика: лучше подохнуть, чем связаться на всю жизнь с этой кикиморой.

На секунду Креветка расхрабрился и выпятил грудь, но тут же скис.

— Ну ладно, ладно, вот вам мое предложение. — Он вскочил и вытащил из кармана темных, покрытых коркой грязи саржевых штанов замызганный узелок из мешковины.

— Вот шестьдесят четыре унции [3] золотого песочка — все, что у меня есть на этом свете. Четыре месяца я его искал, собирал, промывал. Заберите и скажите семейству Уивер, что вы меня пристрелили. Возьмите с них обещанную плату, прихватите мое золотишко и поезжайте своей дорогой. Они вовек не дознаются: в округ Коуз я больше носа не суну до конца моих дней, вот вам святая истинная правда.

Джесс подхватил узелок на лету и взвесил в руке, Около четырех фунтов [4]. Золото в эти дни шло по двенадцать долларов за унцию. Шестьдесят четыре на десять — это уже шестьсот сорок, да плюс еще сто двадцать восемь, это будет… верных семь сотен долларов, если не больше! Он не стал проверять, вправду ли там золото, а не песок. За время короткой, но прибыльной карьеры Голта еще никто не пытался его надуть, и Креветка Мэлоун вряд ли первым вступит на этот путь. Однако на всякий случай Джесс пригвоздил его к месту не скрытым под повязкой глазом.

— Уж не хотите ли вы меня подкупить, мистер Мэлоун?

— Что? О, нет, сэр, Боже упаси. Я бы не посмел ни за что на свете!

— Надеюсь, что нет. Учтите, мне надо поддерживать свою репутацию.

— Да, сэр. Считайте, что это… гм… подарок. Что-то вроде обмена. Золото за мою жизнь.

Джесс задумался.

— И как же я им докажу, что вы мертвы?

— Чего?

— Я говорю об Уиверах. Они потребуют доказательств. Как же мне их убедить?

Креветка совсем смещался.

— О, черт, — пробормотал он, вытаскивая из другого кармана нечто серое и мерзкое на вид. — Вот это сгодится. Только оно и больше ничего. Мой амулет. Свиное ушко.

Джесс надеялся, что Креветка достанет часы или что-то в этом роде, но ему пришлось взять двумя пальцами щетинистую окаменелость. Казалось, этой штуке лет сто, значит, исходящая от нее вонь — всего лишь плод его воображения.

— Меня на мякине не проведешь, Мэлоун. Если ты вздумал…

— Богом клянусь, и в мыслях не держал! Любой, кто меня знает, вам подтвердит, что я скорей умру, чем расстанусь со своим свиным ушком.

Джесс вопросительно выгнул бровь.

— Ну… это присказка у меня такая, — пояснил Креветка Мэлоун с нервным смешком. — Спросите кого хотите.

Джесс сделал вид, что обдумывает слова золотоискателя, пока тот беспокойно переминался с ноги на ногу. Выдержав томительную паузу, он прошептал:

— Я сегодня в хорошем настроении. Пожалуй, я приму ваше предложение, мистер Мэлоун.

У Креветки от волнения затряслись коленки.

— Спасибо вам, мистер Голт. Клянусь, вы об этом не пожалеете.

— Да вы уж постарайтесь.

— Не пожалеете.

— Да уж вы постарайтесь, а не то у меня испортится настроение.

— Да, сэр. Нет, сэр, можете не сомневаться. — С робкой улыбкой надежды на губах Креветка попятился к дверям, на ходу приподнимая свою жеваную шляпу.

— Ну, я скажу adios [5], мистер Голт…

— Я собираюсь на некоторое, время задержаться в Парадизе, и мне бы не хотелось, чтобы до меня дошли слухи о нашей маленькой сделке.

Почерневшим большим пальцем Креветка изобразил на сердце нечто вроде буквы «икс».

— Вот вам святой истинный крест: от меня никто ни полсловечка не услышит.

— Хорошо, если так. Потому что, если пойдут слухи, знаете, что тогда будет?

Рыжий старатель оказался сообразительнее, чем представлялось, судя по виду.

— У вас испортится настроение, — догадался он.

— Точно. Про меня говорят, что в плохом настроении я за себя не отвечаю.

— Да, сэр.

На сей раз он приложил два пальца к губам и торжественно заявил:

— Я нем, как могила.

Джесс хотел сказать, что именно там мистер Мэлоун и окажется, если нарушит слово, но решил, что с Мэлоуна хватит. К тому же вонь становилась нестерпимой, хоть топор вешай. Когда Креветка нащупал наконец ручку у себя за спиной и открыл дверь, Джесс бросил на него последний стальной взгляд и дал ему уйти.

Ему хотелось испустить победный клич или швырнуть шляпу в воздух, но стены были слишком тонкими, а потолок — слишком низким. Он удовлетворился тем, что бросился на кровать и торжествующе пропел: «Есть!»

«ПАРАДИЗ. ВАМ ЗДЕСЬ ПОНРАВИТСЯ», — гласил щит при въезде на Главную улицу. Да, Парадиз оказался очень даже недурным городишкой. Голту здесь понравилось. Джессу — тоже.

Кэйди проезжала мимо этого щита столько раз, что перестала его замечать. В этот день ее внимание привлекло нечто иное: Хэм Вашингтон, семилетний сынишка ее бармена Леви, летел ей навстречу по самой середине улицы. Можно было подумать, что за ним гонится стая бешеных собак. У нее даже мелькнула мысль, что в салуне начался пожар.

— Мисс Кэйди, мисс Кэйди! Смирная кобылка шарахнулась от испуга и встала, едва не столкнувшись с Хэмом.

— Абрахам! Сколько раз я тебе говорила: не смей вот так мчаться перед носом у лошади!

Мальчик был так возбужден, что даже не извинился.

— Мисс Кэйди, — задыхаясь, проговорил он, — там… у нас в салуне… бандит приехал… с «кольтами»! На черном коне… у нас остановился…

Хэм схватил протянутую руку Кэйди, и она подсадила его в двуколку рядом с собой. Он был довольно высок для своих семи лет, но худ, как веточка, и, казалось, весь состоял из одних локтей, коленей и острых, торчащих лопаток.

— Отдышись и давай по порядку, — посоветовала она, по привычке передавая ему вожжи.

Хэм обожал лошадей: управление двуколкой помогло ему немного успокоиться.

— Приехал человек, мисс Кэйди, — выдохнул он наконец. — Папа сказал — плохой человек. Он снял комнату над салуном. Весь обвешан оружием, и папочка говорит, что он прямо ходячая смерть. Прямо ходячая смерть, — с упоением повторил мальчик.

— О чем ты говоришь? С чего ты взял, что он плохой человек?

— Он вооруженный бандит, — мисс Кэйди. Наемный стрелок. Мистер Эйкс сказал: посмотри на него косо, и он тебя пристрелит на месте. Я его еще не видел, он наверху у себя в комнате, и дверь закрыта. Его зовут Голт.

Они уже почти поравнялись с «Приютом бродяги».

— Останови прямо здесь, — скомандовала Кэйди. Хэм послушно натянул вожжи.

— Будь так добр, доставь повозку в конюшню, — продолжала она, спрыгивая на землю, — и передай мистеру Эйксу, что я расплачусь с ним позже, а сам возвращайся прямо домой и держись поближе к отцу, ты понял?

— Да, мэм.

Увидев, что она заспешила, Хэм еще больше разволновался: его худшие опасения подтвердились.

Кэйди заметила на другой стороне улицы компанию мужчин. Она узнала Стоуни Дерна и Сэма Блэкеншипа; Гюнтер Дьюхарт коснулся полей шляпы, завидев ее, но не подошел. У французского ресторана на противоположном углу Ливви Данн и Адель Шитс разговаривали с какой-то третьей дамой; Кэйди могла судить о ней лишь по шляпке да по обтянутой серым платьем спине. Взоры всех трех дам, как, впрочем, и мужчин, были устремлены на выкрашенную в красный цвет, разделенную на балконы галерею, обрамлявшую с двух сторон второй этаж ее салуна. На галерее только ветер раскачивал пустые качалки, да черный дрозд хлопал крыльями на перилах.

Кэйди оглянулась на Ливви и Адель: они, приметив ее, живо повернулись к ней спиной. Как всегда. Будь с ними дети, они похватали бы их и поскорее отправили домой, словно Кэйди — страшный серый волк, разевающий пасть на Красную Шапочку. Она вздернула подбородок, показывая всем своим видом, насколько ей на них наплевать. Как раз в эту минуту Леви высунул голову поверх низких вращающихся дверей салуна. Кэйди подхватила юбки и поспешила к нему.

— Мисс Кэйди, — приветствовал ее Леви, придерживая дверь.

Салун оказался почти пуст: только Стэн Моррис играл в покер сам с собой, а у стойки, как обычно, перебранивались уже успевшие набраться Леонард Берг и Джим Танненбаум. Обычно в это время дня по пятницам пивной зал бывал уже наполовину полон, и с каждой минутой дела шли все веселее.

— Я только что видела Хэма, — сказала Кэйди.

— Угу. Я заметил, как он проехал в двуколке.

— Что это, Леви, он болтает о каком-то бандите с «кольтами»?

Бармен погладил себя по затылку, проверяя, не отросла ли щетина. Каждое утро Леви брил голову, и она сияла, как бильярдный шар.

— Сдается мне, что так оно и есть, мисс Кэйди. Говорит, его зовут Голт. Я о нем слыхал, он из плохих парней. На вид страшен. Всех распугал, кроме вот этих, — добавил Леви, кивнув на тройку забулдыг у стойки.

— И ты сдал ему комнату?

Бармен уныло повесил голову.

— А что мне оставалось делать? Как ему откажешь? По приметам все сходится: крив на один глаз и глух на одно ухо. Ему человека убить — все равно что муху прихлопнуть. Но он пока еще ничего плохого не сделал, и потом… сказать вам по правде, мисс Кэйди, страх меня взял. Деваться было некуда.

— Ладно, все в порядке, — торопливо заверила его Кэйди. — Я, наверное, поступила бы так же.

Проследив за его испуганным взглядом, метнувшимся к лестнице в глубине зала, она уже решила, что там стоит Голт с обнаженной «пушкой» в каждой руке, но на ступенях никого не было. — Думаешь, Уайли его нанял?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

Кэйди тоже на это рассчитывала, но… откуда еще в Парадизе мог взяться наемный стрелок?

— А где Томми?

Леви пожал плечами и закатил глаза, что означало: «Какая разница?» В душе Кэйди не могла с ним не согласиться. Шериф Том Ливер (многие в шутку называли его Желтый [6] Ливер) имел два основных занятия: либо перебирал бумажки у себя в конторе, либо с собачьей преданностью глазел на Глендолин Шейверс, самую красивую подавальщицу в салуне Кэйди. Как бы то ни было, если человек наверху действительно наемный убийца, вряд ли шериф Ливер заставит его в скором времени убраться из города. На это можно не рассчитывать.

Кэйди еще раз посмотрела на лестницу, потом обвела взглядом свой пустой салун.

— Так дело не пойдет. Леви.

— Нет, мэм.

Она, нахмурившись, закусила губу.

— Ну что ж, пожалуй, придется мне туда подняться.

Леви тяжело вздохнул: ничего другого он и не ожидал.

— Пожалуй, я пойду вместе с вами.

Кэйди взглянула на него с сомнением. Леви чуть-чуть не дотягивал ростом до телеграфного столба, да и в обхвате от него не отличался. Он в жизни своей не прикасался к оружию, и не было в его длинном тощем теле ни единой жилочки, склонной к насилию. Порядок в баре он поддерживал только убеждением, взывая к разуму посетителей тихим, кротким, рассудительным голосом. Обычно ему удавалось утихомиривать самых упрямых и задиристых пьянчуг. А если нет, Кэйди лично выставляла их за дверь с помощью маленького пятизарядного «ремингтона», который носила за подвязкой.

— В этом нет нужды, Леви. Я сама справлюсь. — Может, и так, но я все-таки пойду.

Продолжая настаивать на своем, она только поставила бы его в неловкое положение, поэтому Кэйди решила пойти на компромисс:

— Ладно, но только до дверей. Проводи меня до его комнаты и постой в коридоре. Услышишь пальбу — беги за шерифом, — проговорила она с улыбкой, сама, впрочем, не зная, шутка это или нет.

Джессу снились женщины. Две женщины: блондинка и брюнетка. Брюнетка стягивала с него сапоги, блондинка сидела у него на коленях и скручивала для него папироску. Она раз за разом проводила языком по краю бумажной полоски, тихонько напевая себе под нос. Кто-то сказал: «Делайте ваши ставки», и вдруг у него в руке (в той руке, что не обнимала пышные бедра блондинки) оказались три короля и пара тузов. «Принимаю и ставлю еще сотню», — сказал Джесс, после чего все бросили карты. Он выиграл. Блондинка чмокнула его в ухо. Он начал сгребать деньги со стола…

Тук-тук-тук.

Джесс открыл глаза, улыбаясь со сна и не совсем понимая, где находится. Просторная комната, мягкая постель, желтые обои… Хватаясь за «кольты», он рывком сел в кровати и осипшим со сна голосом крикнул:

— Кто там?

— Кэйди Макгилл.

Женщина. В таком случае оружие ему не понадобится, В висевшем над комодом зеркале Джесс заметил, что повязка сбилась ему на висок. Он поправил ее, провел пятерней по волосам, бесшумно подошел к двери и рванул ее на себя.

И тотчас же расплылся в широкой довольной улыбке. Конечно, это неправильно, совсем не в духе Голта, но уж больно она ему понравилась. Малютка — она едва доставала ему до подбородка, — но, как говорится, все при ней. Ничем не обделена. Блестящие темно-каштановые волосы, перевязанные сзади ленточкой, блестящие карие глаза. Простая коричневая юбка без турнюра и выцветшая голубая блузка, украшенная на груди белым кружевом. Очевидно, чтобы привлечь внимание, хотя, по мнению Джесса, в этом не было необходимости. За спиной у нее болталась мужская фетровая шляпа; темный кожаный ремешок оттенял нежную белизну шеи. Тонкая россыпь веснушек на переносье придавала ей дружелюбный и свойский вид, но больше всего ему понравился рот — широкий, щедрый, чувственный. Правда, сейчас губы были строго сжаты в прямую линию.

— Мистер Голт?

Ах да, Голт… Он чуть было не забыл, что он Голт! Джесс превратил улыбку в наглую ухмылку. У хорошеньких девушек тоже бывают нехорошие секреты и нечистая совесть, это ему было доподлинно известно, поэтому он молча распахнул дверь пошире и отступил на шаг. Тут главное — не переусердствовать. Он ведь хочет, чтобы она вошла? Значит, нельзя запугивать ее до смерти на самом пороге.

Она немного помедлила, но, оглянувшись через плечо, вздернула подбородок, как игрок, делающий вид, что держит «королевский флеш» [7], хотя у него на руках пара двоек, и отважно шагнула через порог.

Перед тем как закрыть дверь, Джесс проверил, кто остался в коридоре. Ага, высокий негр-бармен несет караул на лестничной площадке. Казалось, он оцепенел от страха, но свой пост не бросил, как настоящий часовой. Джессу нравилась такая черта в людях.