1.

Когда незнакомец, обвешанный оружием, въехал в Парадиз, часы на колокольне остановились. Ровно в три часа дня. Кое-кто из местных потом утверждал, будто они сломались по чистой случайности. Может, оно и так, но как объяснить, что городская водокачка дала течь в тот же самый день? А на кухне в закусочной Свенсона «Вкусная жратва и выпивка» загорелось сало? Не говоря уж о том, что Уолтер Райдаут откинул копыта в своем собственном нужнике. И все, заметьте, в один и тот же день. Тоже чистая случайность? Конечно, Уолтеру было уже под девяносто, но все-таки… уж больно много совпадений. Вот и смекайте, что к чему…

Многие жители точно запомнили, где они были и что делали в тот день и час, когда впервые увидели незнакомца. Нестор Эйкс, к примеру, сидел у ворот недавно выстроенной платной конюшни, ел зеленое яблоко и просматривал «Реверберейтор», единственную городскую газету в Парадизе.

— Вижу тень: поднимаю голову, а тут он надо мной. Одет во все черное и увешан амуницией. Два «кольта» за поясом, винчестер в седельной сумке, еще какой-то пистолет за голенищем, а из жилетного кармана — вот с места мне не сойти! — торчит «дерринджер».

Впоследствии выяснилось, что, кроме двух шестизарядных «кольтов» и винтовки, у незнакомца другого оружия при себе не было, но никто не попрекнул Нестора за преувеличение, и никто не стал с ним спорить, когда он сказал: «Как будто целая армия вошла в город!»

— Поставить вашу лошадку в стойло? — спросил Нестор.

Согласно его версии, незнакомец презрительно скривил губы под длинными черными усами.

— А что ж, по-вашему, я за стрижкой сюда прицел? — ответил он таким тихим шепотком, что пришлось вытянуться в струнку и не дышать, чтобы его расслышать.

От этого шепота волосы на голове шевелились, признался Нестор. Говорил незнакомец медленно, врастяжку, словно хотел, чтобы до вас дошло каждое слово. А если вы сразу не додумались, он скорее пристрелил бы вас на месте, но не стал бы повторять.

— Это Пегас, — сказал он Нестору (а Нестор потом пересказал всем, кто готов был слушать), представляя своего громадного вороного жеребца, словно на официальном приеме. — По утрам он ест цельный овес, а на ночь — дробленый. На обед — жмых из хлопкового семени и клевер. Две унции соли. Осота не давать. Только попробуйте дать ему осот, и мне придется вас прикончить.

Нестор несколько раз открыл и закрыл рот, пока не сумел выдавить из себя:

— Осота не давать. Понял, сэр.

— Завтра загляну его проведать. И лучше бы вам постараться, чтобы он хорошо выглядел. Да, лучше бы он выглядел довольным. Лучше бы он напевал.

—Н-напевал?

— Угу. Какой-нибудь веселый мотивчик.

Тут Нестор позволил себе улыбнуться, однако, увидев холодный огонек в сером, словно отлитом из стали, глазу незнакомца (в том глазу, что не был закрыт черной повязкой), так и примерз к месту. «Точно пуля на тебя глядит», — рассказывал он потом.

Флойд Шмидт и его брат Оскар играли в шашки на пороге здания фермерской ассоциации, когда вооруженный незнакомец подошел к ним. Все отлично знали, что Флойд любит приврать, рассказывая очередную байку, чтобы выходило поскладнее, но на этот раз он нисколько не преувеличил.

— На этом парне нитки не было другого цвета — все черное. Штаны, рубашка, жилет, куртка— ну все сплошь. Черные сапоги, черная шляпа. Черная цигарка. Не человек, а ходячий катафалк.

— Приятель, — обратился незнакомец к Оскару таким жутким шепотом, что у бедняги, по его собственному признанию, последние волосенки встали дыбом, — где в этом городе самый лучший салун?

У Оскара язык отнялся от страха, но Флойд был под хмельком и ответил за брата:

— Есть тут у нас салун Уайли на въезде в город, вы его уже проехали. А на другом конце — «Приют бродяги», это вон там, прямо по Главной улице. Ну, по части салунов это, пожалуй, все.

Незнакомец прищурил здоровый глаз: с порога фермерской ассоциации «Приют бродяги» едва можно было разглядеть.

— Красные балконы на втором этаже? — уточнил он. — Там, где кресла-качалки?

— Во-во! Там и комнату снять можно.

Впоследствии. Флойд так и не смог объяснить, какой бес потянул его за язык, когда он это ляпнул.

Вооруженный незнакомец ткнул большим пальцем в поля своей черной ковбойской шляпы в знак приветствия и вроде как даже ухмыльнулся.

— Что-то мне захотелось посидеть в качалке, задрав ноги, и понаблюдать, как идут дела вокруг.

Обоих братьев Шмидт пробрала дрожь, когда он добавил зловещим шепотом:

— Никогда не знаешь наверняка: мало ли кто мимо пройдет? Разве не так?

Они дружно покивали, соглашаясь, и проводили его взглядом, пока он не спеша шел по улице, позвякивая шпорами и перекинув седельную сумку с винтовкой через плечо.

Леви Вашингтон, чернокожий бармен в «Приюте бродяги», чуть не уронил стакан из-под виски, который протирал в ту минуту, когда вооруженный незнакомец бесшумно, как призрак, прошел сквозь вращающиеся двери.

— Слышно было, как пена лопается в кружке пива, — утверждал потом Леви, — когда он опустил приклад винтовки на пол и заказал двойную порцию лучшего бурбона [1]. В этот час посетителей у нас было немного, да и тех как ветром сдуло. Я даже порадовался, что мисс Кэйди в отъезде: тут ведь и до беды недалеко. Но все-таки жаль, что ее не было. Уж она бы справилась. Мисс Кэйди у нас такая — никому спуску не даст.

Немного помолчав, Леви продолжил свой рассказ:

— Я его спрашиваю: «Домашнего разлива сойдет?», а он голову повернул и шепчет: «Ты мне в это ухо говори, приятель, я тем не слышу». А шепот такой — ну прямо как из могилы. Я сразу начал смекать, что он за птица, а уж когда он потребовал комнату окнами на улицу, да еще уточнил, что хочет угловую, мне все стало ясно. Дал мне четыре серебряных доллара и говорит, что если кто будет его спрашивать, чтоб я всех посылал прямо к нему наверх. Не знаю, откуда только я духу набрался спросить, как его фамилия. Вот с места не сойти — ветер стих и где-то пес перестал лаять, когда он сказал этим своим страшным шепотом: «Голт. Моя фамилия Голт».

— Да, — подвел печальный итог Леви, — тут-то я и понял, что мы влипли. Я такие штуки и раньше видел. Когда в городе появляется наемный убийца, тут уж ничего хорошего не жди.

Кэйди Макгилл всегда устраивала себе выходной по пятницам после полудня. А в последнее время, когда наступили долгие погожие, в ярком золоте света весенние дни, она стала брать напрокат легкую двуколку и совершать одинокие прогулки на старую ферму Расселлов.

Добравшись до места, распрягала лошадь и оставляла ее попастись, а сама отправлялась бродить по заглохшему саду. Она часто останавливалась, проводила рукой по растрескавшейся коре одичалых яблоневых, грушевых деревьев и шла дальше. В диких цветах, выросших по колено высотой, перепархивали бабочки, а сладкий воздух выдувал из ее легких весь тот дым, что ей приходилось вдыхать целую неделю в салуне.

Она подходила к дому и, прижавшись носом к волнистому стеклу входной двери, начинала мечтать о том, что делала бы сейчас, принадлежи это место ей. Может, сидела бы в гостиной (от дверей просторная комната виднелась лишь на четверть) и пила послеполуденную чашку чаю, листала бы каталог семян и подбирала растения для своего сада. А может, читала бы книжку — какой-нибудь роман, ничего серьезного! — потягивая холодный лимонад из запотевшего стакана. М-м-м… нет, только не в такой чудесный день, как сегодня. В такой день она пошла бы сажать цветы или помогать рабочим в фруктовом саду. Да, у нее было бы двое наемных рабочих, может быть, даже трое, если бы финансы позволили. Но Кэйди, даже грезя наяву, оказалась достаточно практичной, чтобы учесть в своих мечтах по крайней мере двух платных садовников.

«Le Coeur au Coquin». «Сердце бродяги». Тридцать лет назад, когда войны с индейцами, которых именовали племенем бродяг, закончились, семья Расселл именно так назвала свои три сотни акров [2] садов и пастбищ на крутом берегу реки. Теперь для людей это место было просто Речной фермой: мудреное французское название не по зубам простым жителям Орегона. Но Кэйди нравились оба имени: иногда она засыпала, шепча их и воображая себя на берегу Бродяжьей реки: будто стоит и смотрит, как сине-зеленые воды бушуют в крутых склонах каньона. Еечасть реки. Ее сад. Ее темные холмы и зеленые пастбища.

Что ж, может быть. Когда-нибудь. Если все пойдет как надо. Но сейчас пора было возвращаться домой. Похоже, на западе собирался дождь, к тому же ее еще ждали дела.

Она впрягла серую кобылу в двуколку и развернула ее, размышляя о последнем предложении Мерла Уайли выкупить у нее салун. Если добавить эту сумму к тому, что она отложила на черный день, возможно, ей хватит на покупку Речной фермы… Но больше уже ни на что не останется, а ведь поместье еще надо привести в порядок, чтобы оно приносило доход.

И вообще, к чему все эти раздумья? Пусть Уайли треснет, пусть его на части разорвет, пусть поцелует ее в зад прежде, чем она продаст ему хотя бы пивную кружку! Ну почему этот единственный человек, который мог бы помочь ей осуществить заветную мечту, оказался ее заклятым врагом? Бывают же на свете такие забавные совпадения. Только вот над Кэйди жизнь подшучивает что-то уж больно часто. Пора бы уже оставить ее в покое. Давно пора.

Хотя по нынешним временам ей вообще-то грех жаловаться. Не то что раньше. Можно даже сказать, что она добилась успеха (это если взглянуть со стороны). У нее несколько хороших друзей, свой дом, свое дело. Черт возьми, у нее есть даже золотой рудник! Кэйди улыбнулась, проезжая мимо изрытого ухабами и заросшего бурьяном поворота на шахту «Семь долларов» — второй подарок, когда-либо полученный ею от мужчины. Нет, третий, если учесть татуировку.

«Заткнись, Кэйди Макгилл, и перестань себя жалеть. Если бы не мистер Шлегель, у тебя вообще ничего бы не было». Она напоминала себе об этом всякий раз, когда окружающие мужчины начинали действовать ей на нервы. В последнее время такое случалось с ней довольно часто. А поскольку она была хозяйкой салуна, это можно считать профессиональным недугом.

Еще больше она помрачнела, когда проезжала мимо въезда на прииск «Радуга». Дорога к шахте Мерла Уайли не выглядела заброшенной и не заросла бурьяном; его рудник в отличие от ее собственного не истощился. А это само по себе доказывало, что в мире нет справедливости. Всевышний не должен был допустить, чтобы святой человек Густав Шлегель сошел в могилу, а такая никчемная крыса, как Мерл Уайли, продолжала бы тем временем добывать золото. Мистер Шлегель должен был бы жить припеваючи и владеть салуном «Приют бродяги». И таскать золото ведрами из своего рудника. Ну а кем стала бы сама Кэйди в этом случае? Его любовницей? А может, к этому времени уже женой? Ни в той, ни в другой роли Кэйди представить себя не могла, хотя об одной из них часто мечтала, пока мистер Шлегель был жив.

Но что теперь толку пережевывать воспоминания? На них далеко не уедешь. Сколько ни бейся, прошлое уже не изменишь и не вернешь. Правда, будущее тоже не сулило особых радостей, но о нем хоть иногда помечтать можно! Для Кэйди идеальная картина будущего всегда рисовалась в образе заброшенной фермы с фруктовым садом в долине Бродяжьей реки.

Джесс едва не спалил себе штаны, раскуривая одну из своих проклятых черных самокруток. Он сидел в кресле-качалке на красном балконе своей комнаты, изображая, как и было задумано, отъявленного негодяя, наемного стрелка-убийцу, нарушителя закона, по которому плачет виселица, когда на колени ему вдруг упал столбик докрасна раскаленного пепла в полдюйма высотой. Трудно выглядеть грозой прерий, подскакивая на месте и хлопая себя по причинным местам. Хорошо еще, что никто его не застукал за этим занятием! Это само по себе можно считать чудом, так как с первой минуты его появления в Парадизе добропорядочные граждане только тем и занимались, что глазели на него.

Ему понравился Парадиз. На первый взгляд — ничего особенного, но это еще ни о чем не говорило. Такие городки, выросшие вокруг золотых приисков, внешне, как правило, ничем не примечательны. Однако Джесс не сомневался, что на пыльных, изборожденных глубокими колеями улицах валяются невидимые простому глазу большие деньги. Они лежали в глубоких карманах грубоватых на вид прохожих, топавших по деревянным тротуарам. Горы денег прятались за желтым кирпичным фасадом «Первого торгового банка и Трастовой компании». Такому предприимчивому парню, как он, оставалось лишь терпеливо дожидаться, пока эти капиталы не свалятся прямо ему в руки.

Тук-тук-тук.

Кто-то легок на помине! Джесс разогнулся в два приема и не спеша поднялся с кресла на случай, если бы кому-то вздумалось за ним понаблюдать. В его положении главное — не суетиться.

— Мистер Голт? — промямлил кто-то из-за двери. — Можно с вами поговорить, мистер Голт?

Застегивая на поясе ремень с кобурой, до этого переброшенный через столбик кровати, Джесс ответил своим патентованным леденящим душу шепотом:

— Не заперто.

Стук повторился.

— Мистер Голт?

Да, грозный шепот, конечно, хорошо, но у каждого патентованного средства свои недостатки. Прочистив горло кашлем, Джесс рявкнул:

— Открыто!

Ручка повернулась, и дверь приотворилась на дюйм. На два дюйма, три, четыре. Джессу надоело ждать, он рванул дверь на себя, и в комнату ввалился, едва не рухнув на пороге, кривоногий рыжеволосый субъект, от которого несло, как от околевшего бизона.

— Не стреляйте, я безоружен! — прокричал он, вскинув обе руки.

Телосложением он напоминал местную тягловую лошадку — низкорослый и коренастый, — но костюма не менял, наверное, последние года полтора-два. Не слишком многообещающая наружность, но Джесс давно уже усвоил, что счастливый случай может появиться в самом неожиданном обличье.

— Назовите ваше имя, — зловеще прошипел он, привычным жестом положив пальцы на рукоять одного из «кольтов».

— Мэлоун. Мэлоун по прозвищу Креветка. — Он и вправду походил на креветку — такой маленький, кругленький, с оранжевой головкой. Но еще больше ему бы подошло прозвище Мокрая Курица Мэлоун. Его белесые ресницы беспрерывно моргали, тонкие губы вздрагивали.

— Я вас ждал, мистер Мэлоун, — заявил Джесс. — Закройте дверь.

Багровая физиономия Креветки приобрела оттенок оконной замазки, отчего рыжая щетина и следы грязи проступили на ней еще заметнее.

— Вы же не станете убивать меня прямо здесь?

— Там видно будет. Закройте дверь и сядьте.

Креветка рухнул на тонконогий стул с решетчатой спинкой, стоявший у самой двери. Джесс пришлось отодвинуться от него подальше, но с таким расчетом, чтобы его шепот все-таки был слышен. От посетителя несло сивухой и застарелым потом, но Джесс различил и запах глины, подсказавший ему, что мистер Мэлоун по профессии старатель, а следовательно, желанный гость для мистера Голта.

Человека с нечистой совестью легче всего заставить заговорить, сохраняя молчание. Креветка Мэлоун выдержал секунд двадцать. Потом из него так и полилось:

— Ну, вы ее видели? Разрази меня гром, она же страшна, как смертный грех! Я и полез-то к ней только потому, что был пьян в стельку. И она сама это знала, и вся ее тупоголовая семейка тоже! Просто они хотели меня подловить. Любой на моем месте задал бы деру! И вы тоже, если бы вы ее видели. Боже милостивый, она похожа на опоссума, и пахнет от нее, как из склепа! И два черных клыка торчат, как костяшки домино.

Джесс сочувственно вздрогнул, вообразив себе женщину, которой Креветка Мэлоун побрезговал по санитарным соображениям.

— Ну а мне-то что за дело? Ваша история гроша ломаного не стоит, — заметил он, решив, что пора затронуть в разговоре денежную тему. Уловка сработала.

— Сколько эти полоумные вам посулили? И чего они от вас хотят? Чтобы вы силком притащили меня под венец или просто продырявили на месте и положили бы конец моим страданиям? По мне, разница невелика: лучше подохнуть, чем связаться на всю жизнь с этой кикиморой.

На секунду Креветка расхрабрился и выпятил грудь, но тут же скис.

— Ну ладно, ладно, вот вам мое предложение. — Он вскочил и вытащил из кармана темных, покрытых коркой грязи саржевых штанов замызганный узелок из мешковины.

— Вот шестьдесят четыре унции [3] золотого песочка — все, что у меня есть на этом свете. Четыре месяца я его искал, собирал, промывал. Заберите и скажите семейству Уивер, что вы меня пристрелили. Возьмите с них обещанную плату, прихватите мое золотишко и поезжайте своей дорогой. Они вовек не дознаются: в округ Коуз я больше носа не суну до конца моих дней, вот вам святая истинная правда.

Джесс подхватил узелок на лету и взвесил в руке, Около четырех фунтов [4]. Золото в эти дни шло по двенадцать долларов за унцию. Шестьдесят четыре на десять — это уже шестьсот сорок, да плюс еще сто двадцать восемь, это будет… верных семь сотен долларов, если не больше! Он не стал проверять, вправду ли там золото, а не песок. За время короткой, но прибыльной карьеры Голта еще никто не пытался его надуть, и Креветка Мэлоун вряд ли первым вступит на этот путь. Однако на всякий случай Джесс пригвоздил его к месту не скрытым под повязкой глазом.

— Уж не хотите ли вы меня подкупить, мистер Мэлоун?

— Что? О, нет, сэр, Боже упаси. Я бы не посмел ни за что на свете!

— Надеюсь, что нет. Учтите, мне надо поддерживать свою репутацию.

— Да, сэр. Считайте, что это… гм… подарок. Что-то вроде обмена. Золото за мою жизнь.

Джесс задумался.

— И как же я им докажу, что вы мертвы?

— Чего?

— Я говорю об Уиверах. Они потребуют доказательств. Как же мне их убедить?

Креветка совсем смещался.

— О, черт, — пробормотал он, вытаскивая из другого кармана нечто серое и мерзкое на вид. — Вот это сгодится. Только оно и больше ничего. Мой амулет. Свиное ушко.

Джесс надеялся, что Креветка достанет часы или что-то в этом роде, но ему пришлось взять двумя пальцами щетинистую окаменелость. Казалось, этой штуке лет сто, значит, исходящая от нее вонь — всего лишь плод его воображения.

— Меня на мякине не проведешь, Мэлоун. Если ты вздумал…

— Богом клянусь, и в мыслях не держал! Любой, кто меня знает, вам подтвердит, что я скорей умру, чем расстанусь со своим свиным ушком.

Джесс вопросительно выгнул бровь.

— Ну… это присказка у меня такая, — пояснил Креветка Мэлоун с нервным смешком. — Спросите кого хотите.

Джесс сделал вид, что обдумывает слова золотоискателя, пока тот беспокойно переминался с ноги на ногу. Выдержав томительную паузу, он прошептал:

— Я сегодня в хорошем настроении. Пожалуй, я приму ваше предложение, мистер Мэлоун.

У Креветки от волнения затряслись коленки.

— Спасибо вам, мистер Голт. Клянусь, вы об этом не пожалеете.

— Да вы уж постарайтесь.

— Не пожалеете.

— Да уж вы постарайтесь, а не то у меня испортится настроение.

— Да, сэр. Нет, сэр, можете не сомневаться. — С робкой улыбкой надежды на губах Креветка попятился к дверям, на ходу приподнимая свою жеваную шляпу.

— Ну, я скажу adios [5], мистер Голт…

— Я собираюсь на некоторое, время задержаться в Парадизе, и мне бы не хотелось, чтобы до меня дошли слухи о нашей маленькой сделке.

Почерневшим большим пальцем Креветка изобразил на сердце нечто вроде буквы «икс».

— Вот вам святой истинный крест: от меня никто ни полсловечка не услышит.

— Хорошо, если так. Потому что, если пойдут слухи, знаете, что тогда будет?

Рыжий старатель оказался сообразительнее, чем представлялось, судя по виду.

— У вас испортится настроение, — догадался он.

— Точно. Про меня говорят, что в плохом настроении я за себя не отвечаю.

— Да, сэр.

На сей раз он приложил два пальца к губам и торжественно заявил:

— Я нем, как могила.

Джесс хотел сказать, что именно там мистер Мэлоун и окажется, если нарушит слово, но решил, что с Мэлоуна хватит. К тому же вонь становилась нестерпимой, хоть топор вешай. Когда Креветка нащупал наконец ручку у себя за спиной и открыл дверь, Джесс бросил на него последний стальной взгляд и дал ему уйти.

Ему хотелось испустить победный клич или швырнуть шляпу в воздух, но стены были слишком тонкими, а потолок — слишком низким. Он удовлетворился тем, что бросился на кровать и торжествующе пропел: «Есть!»

«ПАРАДИЗ. ВАМ ЗДЕСЬ ПОНРАВИТСЯ», — гласил щит при въезде на Главную улицу. Да, Парадиз оказался очень даже недурным городишкой. Голту здесь понравилось. Джессу — тоже.

Кэйди проезжала мимо этого щита столько раз, что перестала его замечать. В этот день ее внимание привлекло нечто иное: Хэм Вашингтон, семилетний сынишка ее бармена Леви, летел ей навстречу по самой середине улицы. Можно было подумать, что за ним гонится стая бешеных собак. У нее даже мелькнула мысль, что в салуне начался пожар.

— Мисс Кэйди, мисс Кэйди! Смирная кобылка шарахнулась от испуга и встала, едва не столкнувшись с Хэмом.

— Абрахам! Сколько раз я тебе говорила: не смей вот так мчаться перед носом у лошади!

Мальчик был так возбужден, что даже не извинился.

— Мисс Кэйди, — задыхаясь, проговорил он, — там… у нас в салуне… бандит приехал… с «кольтами»! На черном коне… у нас остановился…

Хэм схватил протянутую руку Кэйди, и она подсадила его в двуколку рядом с собой. Он был довольно высок для своих семи лет, но худ, как веточка, и, казалось, весь состоял из одних локтей, коленей и острых, торчащих лопаток.

— Отдышись и давай по порядку, — посоветовала она, по привычке передавая ему вожжи.

Хэм обожал лошадей: управление двуколкой помогло ему немного успокоиться.

— Приехал человек, мисс Кэйди, — выдохнул он наконец. — Папа сказал — плохой человек. Он снял комнату над салуном. Весь обвешан оружием, и папочка говорит, что он прямо ходячая смерть. Прямо ходячая смерть, — с упоением повторил мальчик.

— О чем ты говоришь? С чего ты взял, что он плохой человек?

— Он вооруженный бандит, — мисс Кэйди. Наемный стрелок. Мистер Эйкс сказал: посмотри на него косо, и он тебя пристрелит на месте. Я его еще не видел, он наверху у себя в комнате, и дверь закрыта. Его зовут Голт.

Они уже почти поравнялись с «Приютом бродяги».

— Останови прямо здесь, — скомандовала Кэйди. Хэм послушно натянул вожжи.

— Будь так добр, доставь повозку в конюшню, — продолжала она, спрыгивая на землю, — и передай мистеру Эйксу, что я расплачусь с ним позже, а сам возвращайся прямо домой и держись поближе к отцу, ты понял?

— Да, мэм.

Увидев, что она заспешила, Хэм еще больше разволновался: его худшие опасения подтвердились.

Кэйди заметила на другой стороне улицы компанию мужчин. Она узнала Стоуни Дерна и Сэма Блэкеншипа; Гюнтер Дьюхарт коснулся полей шляпы, завидев ее, но не подошел. У французского ресторана на противоположном углу Ливви Данн и Адель Шитс разговаривали с какой-то третьей дамой; Кэйди могла судить о ней лишь по шляпке да по обтянутой серым платьем спине. Взоры всех трех дам, как, впрочем, и мужчин, были устремлены на выкрашенную в красный цвет, разделенную на балконы галерею, обрамлявшую с двух сторон второй этаж ее салуна. На галерее только ветер раскачивал пустые качалки, да черный дрозд хлопал крыльями на перилах.

Кэйди оглянулась на Ливви и Адель: они, приметив ее, живо повернулись к ней спиной. Как всегда. Будь с ними дети, они похватали бы их и поскорее отправили домой, словно Кэйди — страшный серый волк, разевающий пасть на Красную Шапочку. Она вздернула подбородок, показывая всем своим видом, насколько ей на них наплевать. Как раз в эту минуту Леви высунул голову поверх низких вращающихся дверей салуна. Кэйди подхватила юбки и поспешила к нему.

— Мисс Кэйди, — приветствовал ее Леви, придерживая дверь.

Салун оказался почти пуст: только Стэн Моррис играл в покер сам с собой, а у стойки, как обычно, перебранивались уже успевшие набраться Леонард Берг и Джим Танненбаум. Обычно в это время дня по пятницам пивной зал бывал уже наполовину полон, и с каждой минутой дела шли все веселее.

— Я только что видела Хэма, — сказала Кэйди.

— Угу. Я заметил, как он проехал в двуколке.

— Что это, Леви, он болтает о каком-то бандите с «кольтами»?

Бармен погладил себя по затылку, проверяя, не отросла ли щетина. Каждое утро Леви брил голову, и она сияла, как бильярдный шар.

— Сдается мне, что так оно и есть, мисс Кэйди. Говорит, его зовут Голт. Я о нем слыхал, он из плохих парней. На вид страшен. Всех распугал, кроме вот этих, — добавил Леви, кивнув на тройку забулдыг у стойки.

— И ты сдал ему комнату?

Бармен уныло повесил голову.

— А что мне оставалось делать? Как ему откажешь? По приметам все сходится: крив на один глаз и глух на одно ухо. Ему человека убить — все равно что муху прихлопнуть. Но он пока еще ничего плохого не сделал, и потом… сказать вам по правде, мисс Кэйди, страх меня взял. Деваться было некуда.

— Ладно, все в порядке, — торопливо заверила его Кэйди. — Я, наверное, поступила бы так же.

Проследив за его испуганным взглядом, метнувшимся к лестнице в глубине зала, она уже решила, что там стоит Голт с обнаженной «пушкой» в каждой руке, но на ступенях никого не было. — Думаешь, Уайли его нанял?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

Кэйди тоже на это рассчитывала, но… откуда еще в Парадизе мог взяться наемный стрелок?

— А где Томми?

Леви пожал плечами и закатил глаза, что означало: «Какая разница?» В душе Кэйди не могла с ним не согласиться. Шериф Том Ливер (многие в шутку называли его Желтый [6] Ливер) имел два основных занятия: либо перебирал бумажки у себя в конторе, либо с собачьей преданностью глазел на Глендолин Шейверс, самую красивую подавальщицу в салуне Кэйди. Как бы то ни было, если человек наверху действительно наемный убийца, вряд ли шериф Ливер заставит его в скором времени убраться из города. На это можно не рассчитывать.

Кэйди еще раз посмотрела на лестницу, потом обвела взглядом свой пустой салун.

— Так дело не пойдет. Леви.

— Нет, мэм.

Она, нахмурившись, закусила губу.

— Ну что ж, пожалуй, придется мне туда подняться.

Леви тяжело вздохнул: ничего другого он и не ожидал.

— Пожалуй, я пойду вместе с вами.

Кэйди взглянула на него с сомнением. Леви чуть-чуть не дотягивал ростом до телеграфного столба, да и в обхвате от него не отличался. Он в жизни своей не прикасался к оружию, и не было в его длинном тощем теле ни единой жилочки, склонной к насилию. Порядок в баре он поддерживал только убеждением, взывая к разуму посетителей тихим, кротким, рассудительным голосом. Обычно ему удавалось утихомиривать самых упрямых и задиристых пьянчуг. А если нет, Кэйди лично выставляла их за дверь с помощью маленького пятизарядного «ремингтона», который носила за подвязкой.

— В этом нет нужды, Леви. Я сама справлюсь. — Может, и так, но я все-таки пойду.

Продолжая настаивать на своем, она только поставила бы его в неловкое положение, поэтому Кэйди решила пойти на компромисс:

— Ладно, но только до дверей. Проводи меня до его комнаты и постой в коридоре. Услышишь пальбу — беги за шерифом, — проговорила она с улыбкой, сама, впрочем, не зная, шутка это или нет.

Джессу снились женщины. Две женщины: блондинка и брюнетка. Брюнетка стягивала с него сапоги, блондинка сидела у него на коленях и скручивала для него папироску. Она раз за разом проводила языком по краю бумажной полоски, тихонько напевая себе под нос. Кто-то сказал: «Делайте ваши ставки», и вдруг у него в руке (в той руке, что не обнимала пышные бедра блондинки) оказались три короля и пара тузов. «Принимаю и ставлю еще сотню», — сказал Джесс, после чего все бросили карты. Он выиграл. Блондинка чмокнула его в ухо. Он начал сгребать деньги со стола…

Тук-тук-тук.

Джесс открыл глаза, улыбаясь со сна и не совсем понимая, где находится. Просторная комната, мягкая постель, желтые обои… Хватаясь за «кольты», он рывком сел в кровати и осипшим со сна голосом крикнул:

— Кто там?

— Кэйди Макгилл.

Женщина. В таком случае оружие ему не понадобится, В висевшем над комодом зеркале Джесс заметил, что повязка сбилась ему на висок. Он поправил ее, провел пятерней по волосам, бесшумно подошел к двери и рванул ее на себя.

И тотчас же расплылся в широкой довольной улыбке. Конечно, это неправильно, совсем не в духе Голта, но уж больно она ему понравилась. Малютка — она едва доставала ему до подбородка, — но, как говорится, все при ней. Ничем не обделена. Блестящие темно-каштановые волосы, перевязанные сзади ленточкой, блестящие карие глаза. Простая коричневая юбка без турнюра и выцветшая голубая блузка, украшенная на груди белым кружевом. Очевидно, чтобы привлечь внимание, хотя, по мнению Джесса, в этом не было необходимости. За спиной у нее болталась мужская фетровая шляпа; темный кожаный ремешок оттенял нежную белизну шеи. Тонкая россыпь веснушек на переносье придавала ей дружелюбный и свойский вид, но больше всего ему понравился рот — широкий, щедрый, чувственный. Правда, сейчас губы были строго сжаты в прямую линию.

— Мистер Голт?

Ах да, Голт… Он чуть было не забыл, что он Голт! Джесс превратил улыбку в наглую ухмылку. У хорошеньких девушек тоже бывают нехорошие секреты и нечистая совесть, это ему было доподлинно известно, поэтому он молча распахнул дверь пошире и отступил на шаг. Тут главное — не переусердствовать. Он ведь хочет, чтобы она вошла? Значит, нельзя запугивать ее до смерти на самом пороге.

Она немного помедлила, но, оглянувшись через плечо, вздернула подбородок, как игрок, делающий вид, что держит «королевский флеш» [7], хотя у него на руках пара двоек, и отважно шагнула через порог.

Перед тем как закрыть дверь, Джесс проверил, кто остался в коридоре. Ага, высокий негр-бармен несет караул на лестничной площадке. Казалось, он оцепенел от страха, но свой пост не бросил, как настоящий часовой. Джессу нравилась такая черта в людях.

Кэйди замерла перед неубранной пуховой постелью. Черный, утыканный патронами пояс с двумя кобурами был переброшен через один из столбиков, кровати, а на другом лихо висела под косым углом черная ковбойская шляпа. Что-то заставило Кэйди сбиться с решительного настроя: уж слишком нелепо выглядел ремень с патронами на уютном фоне смятых простынь. «Итак, — отметила она про себя, — наемные убийцы тоже иногда любят часок вздремнуть. Под одеялом, как простые смертные. Может, они даже храпят во сне».

Мысленно встряхнувшись, Кэйди велела себе оставить легкомысленные наблюдения, и повернулась лицом к незваному гостю. На вид он оказался еще страшнее, чем рисовался ей в воображении со слов Леви. Он, конечно, был выше ее ростом (ничего удивительного), но его нельзя назвать великаном: футов шесть [8], не больше. Волосы довольно длинные, волнистые, того же темно-каштанового цвета, что у нее, только в них пробивалась седина. Ранняя седина: на вид ему было не больше тридцати. Прямо у нее на глазах — видимо, из уважения! — он застегнул рубашку, но так и не позаботился о расстегнутой верхней пуговице черных штанов из «чертовой кожи», после чего застыл, прислонившись к дверям и скрестив руки на груди.

Трудно было отвести взгляд от черной «заплатки», закрывавшей его правый глаз. Вдруг под ней какой-нибудь страшный шрам? А может, там вообще нет глаза? Сама мысль об этом показалась Кэйди в равной степени волнующей и жуткой.

Ей уже приходилось слышать о нем раньше, но это были отрывочные и недостоверные сведения, главным образом сплетни. По слухам, его ранили в бою под Геттисбергом [9] (разумеется, еще до того, как он избрал карьеру наемного убийцы). Однако, глядя на него теперь, Кэйди решила, что все это вранье: в 1863 году ему не могло быть больше двенадцати-тринадцати лет. Говорили, будто несколько месяцев назад он погиб в Калифорнии во время какой-то стычки со стрельбой. Очевидно, и этот слух был несколько преувеличен.

— Чем я могу быть вам полезен, мисс Кэти Макгилл?

— Кэйди, — машинально поправила она.

— Кэйди?

— Это уменьшительное от Кэденс.

Вот, оказывается, как надо разговаривать с бандитами, объявленными вне закона: первым долгом им полагается сообщить свое уменьшительное имя.

— А как у вас обстоят дела? — спросила Кэйди, переходя в наступление. — Разве у вас нет имени?

Голт долго молчал, изучая ее прищуренным глазом жутковатого серебристо-стального цвета. Пауза так затянулась, что у нее по всему телу выступил пот.

— А мне оно ни к чему, — усмехнулся он наконец.

Голт нарочно старался ее запугать, и это Кэйди разозлило. Она воинственно подбоченилась.

— Я хозяйка этого заведения.

— Вот как? — Он кивнул и огляделся.

— Хороший отсюда вид. Мне особенно нравится сидеть в качалке.

— Да, я тоже решила, что с ними как-то уютнее. — Она повела рукой в сторону низкой двери, ведущей на крытую галерею.

— Чувствуется простор.

— Очень даже чувствуется.

Какой милый светский разговор у них завязался!

Заметив прислоненный к стене в углу винчестер, Кэйди перешла прямо к делу:

— Что вам здесь нужно, мистер Голт? Кто вас нанял?

Он продолжал молча сверлить ее взглядом.

— Уайли, — ответила она сама себе (ведь это так очевидно!). — Верно? Ведь это Уайли, не так ли?

— А зачем ему меня нанимать?

— Ну мало ли… Может, он хочет спалить мой салун, как уже спалил конюшню Логана? Сколько он вам платит?

Вместо ответа он двинулся ей навстречу, неторопливо и бесшумно ступая босыми ногами по тонкому ковру. Кэйди не удержалась и отступила назад, потом вбок. Голт плавно прошел мимо и сел в изножии постели.

Целую минуту ей пришлось дожидаться, пока сердце не перестало биться в горло.

— Зарубите себе на носу, — заговорила она, справившись наконец с сердцебиением. — Я не стану вам платить и никуда отсюда не уеду. «Приют бродяги» принадлежит мне, и Мерлу Уайли не удастся наложить на него свои грязные лапы. Он не получит ни «Бродягу», ни «Семь долларов», ни меня. Так ему и передайте.

С каждым словом ее гнев разгорался. Закончив свою маленькую речь, она стиснула руки, чтобы унять дрожь.

Голт задумчиво разгладил усы, глядя на нее скорее с интересом, чем с угрозой.

— Если хотите, я ему так и передам. Как он выглядит?

Она заморгала.

— Что?

— Да этот парень, Уайли. Я его не знаю, но с удовольствием передам все, что вы просили.

— Вы хотите сказать, что он не посылал за вами?

— Я даже имени его не слыхал до сегодняшнего дня, пока не поставил своего жеребца в его конюшню.

— В его конюшню? Ха! Две недели назад он спалил дотла конюшню Логана, — с горечью пояснила Кэйди.

— Вот те на! А зачем ему понадобилось проделывать такую гнусность?

Он что, шутить с ней вздумал, этот наемник?

— Уайли хочет весь город прибрать к рукам, вот зачем!

Голт встал и вновь направился к ней, но на это-раз она не отступила.

— Странные штуки проделывает с человеком жадность, — заметил он хриплым шепотом, от которого у нее по плечам пробежал холодок.

Он остановился так близко, что она различила его запах: табак, лавровишневая вода, седельная кожа…

И угроза. Да, запах угрозы.

— Как долго вы намерены задержаться в Парадизе? — спросила Кэйди, вскинув подбородок и с гордостью отметив, что голос у нее не дрожит.

Голт повернул голову направо, и она вспомнила, что одним ухом он не слышит.

— Пока не переделаю все свои дела, мисс Макгилл.

Бесполезно спрашивать, какие у него здесь дела. С таким же успехом он мог написать у себя на груди:

«Профессиональный стрелок». И все же: кто его нанял? За кем он охотится в Парадизе со своими «кольтами»?

— Что ж, вы можете оставаться здесь сколько хотите, но мне не нужны неприятности, — твердо заявила Кэйди, задом отступая к двери. — Я не потерплю никаких беспорядков в моем салуне.

— Бывает так, что неразбериха следует за человеком по пятам, и тут уж ничего не поделаешь.

Кэйди лихорадочно принялась искать достойный ответ и наконец удовлетворилась следующим:

— Полагаю, все зависит от человека, мистер Голт.

— Да, мэм, похоже, что так.

Они уставились друг на друга в растерянности. Потом Кэйди пробормотала: «Ну что ж…» — и принялась нащупывать ручку двери.

— Знаете, что мне нужно?

Вопрос ее встревожил. Но она лишь вопросительно взглянула на него.

— Мне нужна горячая ванна, обед с бифштексом и игра в покер.

Сама не зная почему, может, от облегчения, Кэйди одарила его улыбкой.

— Извините, на втором этаже у нас водопровода нет. Жаль, что Леви не известил вас заранее. Вы можете принять ванну в парикмахерской за доллар. Обедов мы тоже не сервируем, но как раз напротив ресторан Жака. Он уверяет, что у него французская кухня, хотя на самом деле она креольская. Кроме того, на Главной улице заведение Свенсона, но я его не рекомендую. Разве что у вас луженый желудок.

Эти слова заставили его улыбнуться — самой заразительной, почти сердечной улыбкой, которой он встретил ее на пороге. Та улыбка была мимолетной, но Кэйди ее не забыла и теперь подумала, что при его пугающей наружности она выглядит точно так же, как и шестизарядные револьверы на смятых простынях: как нечто постороннее.

— Как насчет игры в покер? — напомнил он.

— Вот в этом я действительно могу вам помочь.

— Игра честная?

— Абсолютно. В нашем городе честнее не найдете.

Это, конечно, сомнительная рекомендация. Голт снова улыбнулся, как будто прочитал ее мысли. Они обменялись дружеским взглядом, полным взаимопонимания; на секунду он показался Кэйди даже заговорщическим.

— Ну что ж, — повторила она, — увидимся.

Он приложил два пальца ко лбу, словно шутливо взял под козырек, но, когда убрал руку, дружеский взгляд и улыбка исчезли. Он не сказал «увидимся». По правде говоря, он вообще промолчал. Чувствуя себя до странности разочарованной, Кэйди выскользнула за дверь и тихонько закрыла ее за собой.

Леви все еще дожидался ее на лестничной площадке, и она направилась ему навстречу. У нее возникло необъяснимое ощущение: как будто она только что побеседовала с двумя разными мужчинами и понятия не имела, какой из них настоящий. Она даже не знала, какой из них вызвал у нее наибольший интерес.

2.

В салуне «Приют бродяги» установилась мертвая тишина, как только вошел Джесс. Атмосфера сразу изменилась — с карнавально-праздничной на похоронную. Правда, по пути к стойке бара он едва не налетел на столб, вдруг оказавшийся в двух дюймах от его глаза, закрытого повязкой. Это немного сбило с него спесь, но он все возместил с лихвой, когда парни, осаждавшие стойку, едва не попадали с табуретов, освобождая для него место.

— Бурбон, — произнес он шепотом, который в установившемся почтительном молчании был отчетливо слышен, — и на этот раз не разбавлять.

Высокий бармен кивнул лысой головой и выставил перед ним стакан вместе с бутылкой. Заодно он принялся наполнять какой-то подозрительной шипучей дрянью, по виду напоминавшей сарсапарель [10], стакан тощего, костлявого, бледного господина, сидевшего по левую руку от Джесса, но тот закрыл стакан ладонью, бросил на стойку полдоллара и отшатнулся, словно его укусил скорпион.

— Док? — удивленно окликнул его бармен. Что-то бормоча себе под нос, тощий господин устремился к дверям.

Джесс налил себе на два пальца бурбона и задумчиво отхлебнул.

— Эй, мы играем в карты или нет? — раздался женский голос в затянувшемся неловком молчании. — Чико, закончи эту песню, она мне нравится.

Ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать голос мисс Кэйди (уменьшительное от Кэденс) Макгилл, хозяйки салуна, прервавшей его сладкий сон. Он думал о ней весь вечер, даже свой вкусный обед у Жака съел впопыхах, чтобы поскорее ее увидеть. Джесс питал слабость к хорошеньким женщинам и все же сам себе не мог объяснить, что его заставило упустить золотой шанс и не сказать, ей, что он работает на Уайли. Это на него совершенно не похоже.

Неужели он становится сентиментальным? Об этом страшно было подумать. Ведь он совсем недавно вступил в игру!

Невысокий красивый мексиканец в шляпе-котелке вновь начал наигрывать на пианино «Икоту пьяницы». Закрутилось колесо рулетки, кто-то швырнул игральные кости, умолкшие было разговоры возобновились. Джесс налил себе еще на дюйм выпивки и плавно повернулся спиной к стойке, опершись об нее локтями и поставив ногу в сапоге на медную перекладину. Ему пришлось зажмуриться, чтобы поберечь глаза, едва не выкатившиеся из орбит подобно бильярдным шарам.

Мисс Макгилл переоделась. Воспоминание о девушке в простой коричневой юбке и выцветшей блузке, столь живо занимавшее его воображение до этой минуты, поблекло и растворилось в блестяще-красном взрыве. Джесс постепенно пришел в себя, по кусочкам складывая в уме ее образ, чтобы не ослепнуть окончательно.

Она восседала на высоком табурете, закинув ногу на ногу, и раздавала карты четырем ковбоям, глазевшим на нее в телячьем восторге вместо того, чтобы играть в «блэк джек». Ничего удивительного. Платье облегало ее так, словно она растопила свечку красного воска и облилась им с головы до ног, пока он был еще теплым.

Нет, не то чтобы с головы до ног — сказать так было бы явным преувеличением. Если бы кому-то из обалдевших от безответной любви ковбоев надоело поедать глазами ее обнаженные плечи и высокую белую грудь (невероятное предположение), они могли полюбоваться голой ножкой, дюймов на шесть видневшейся из-под оборок красного платья. Красная туфелька на высоком каблучке, покачиваясь, свисала с носка. «Убей меня», — молили их взгляды. Они нарочно сбрасывали карты, чтобы заставить ее наклониться и сдать по новой.

Отвернувшись в целях самозащиты, Джесс окинул взглядом просторный зал с высоким потолком. По части салунов он считал себя знатоком, в некотором роде даже гурманом, и теперь решил оценить помещение. Все обычные атрибуты на своих местах: плевательницы, зеркала, висячие фонари, голова оленя, писанная маслом в полный рост обнаженная красавица над стойкой бара.

Половину задней стены занимал сложенный из камня камин; до уровня груди стены были обшиты панелями темного дерева, а выше — до самого сводчатого потолка — покрыты штукатуркой цвета слоновой кости. Уютная, приветливая обстановка. Но было здесь что-то еще, чему он никак не мог найти определения. Что-то выделявшее «Приют бродяги» из обычного ряда. Джесс побывал в сотнях салунов, но такого не видел никогда.

И тут его осенило: здесь было чисто. Зеркала не выглядели захватанными, стены без масляных следов, оставленных чьими-то затылками. Надраенная воском стойка бара сияла, как китайский лак. Он видел свое отражение в чисто вымытых оконных стеклах. А самое странное — легко дышалось, воздух не напоминал атмосферу в задымленной угольной штольне.

Чего еще ждать от женщины? Джесс хотел посмеяться, назвать заведение Кэйди «Приютом кисейных барышень», порога которого не переступил бы ни один уважающий себя бродяга, но что-то ему помешало. Нет, «Приют бродяги» был отличным салуном. Конечно, ощущение чистоты оказалось непривычным, но — как ни странно — чертовски приятным. Видимо, по какой-то непонятной причине мужчинам легче наполнять свои легкие дымом, гробить печень спиртным и просаживать деньги, отложенные женой на хозяйство, в примитивные азартные игры, находясь в чистоте и уюте.

Интуиция подсказывала Джессу, что от мисс Макгилл лучше держаться подальше, но ее красное платье манило его, как пение сирены. Для начала он добавил себе еще бурбона, сунул в уголок рта тонкую черную папиросу (свернутую заранее) и двинулся вперед, напустив на себя привычно свирепый вид, как бы говоривший: «Только тронь меня, и я вышибу тебе мозги», без которого человеку его профессии просто не обойтись. Никто не посмел глазеть на него открыто, но он чувствовал на себе опасливые взгляды исподтишка, пока пробирался среди пьющих и играющих в покер завсегдатаев к столу для «блэк джека»…

Один из игроков уже начал подниматься с табурета, чтобы освободить ему место, но Джесс дружески хлопнул его по плечу (бедняга застыл как соляной столб) и хрипло шепнул:

— Я только смотрю.

Он не сомневался, что Макгилл знает о его присутствии, но нарочно делает вид, будто его не замечает. Ну что ж, это дало ему прекрасную возможность свободно понаблюдать за ней.

Осанка у нее красивая, это точно. А на ногах — вблизи он ясно разглядел — чулочки телесного цвета. Темные вьющиеся волосы больше не падали ей на спину; она соорудила на макушке высокую колеблющуюся прическу «помпадур», производившую, пожалуй, чересчур сильное впечатление.

Джесс никак не мог привыкнуть к волшебному превращению: перед ним была совсем не та женщина, которую он видел всего пару часов назад. Нет-нет, у него нет никаких претензий к этой новой женщине, но… даже веснушки куда-то подевались. На губах у нее помада, запах духов чувствовался даже на расстоянии. Все это просто прекрасно, ему нравились благоухающие духами женщины с накрашенными губами, но… Нет, ничего. Она выглядела великолепно, и он сказал себе, что, как только оправится от потрясения, тут же оценит ее по достоинству.

Казалось, болтающаяся на большом пальце туфелька готова вот-вот слететь. Ему польстила мысль: ведь это его присутствие заставляет ее нервничать, но если бы не туфелька, взлетавшая все чаще и чаще, он бы и сам ни за что не догадался. Лицо у нее было невозмутимое, как у игрока в покер, она раздавала карты быстрыми, точными, ловкими движениями профессионала.

— Ты проигрался, Гюнтер, — объявила она, обращаясь к типу в клетчатой ковбойке, похожему на дровосека, и наклонилась собрать его карты.

Джесс устремил взгляд туда же, куда и все остальные. Тут-то он и увидел это. А может, ему просто почудилось? «Это» мелькнуло только на секунду, и он даже подумал, что видел всего лишь игру света. Поэтому в следующий раз нарочно дождался конца игры (банкомет опять выиграл) и приготовился смотреть.

Вот она наклонилась и одним длинным движением руки сгребла со стола все карты. «Это» оказалось на месте — не мираж и не пьяная галлюцинация. Настоящая татуировка на левой груди. Изображение какой-то птицы, похожей на орла. Этот орел взмывал из тесной затененной лощины, устремляясь к вершине холма. У Джесса отвисла челюсть, и папироска выпала изо рта.

Он раздавил ее сапогом, сделав вид, что так и задумано (хотя папироска даже не была зажжена), и от души надеясь, что никто не обратил на него внимания. Мог бы и не беспокоиться: кого интересовал он, когда глаза всех устремились на татуировку Кэйди? Она раздала карты по новой. Джесс так старался разглядеть неуловимую птицу, что совершенно позабыл о всяких попытках подметить передергивание или двойную игру. Вдруг ему пришло в голову, что именно в этом и состоит назначение татуировки.

А что? Совсем неглупая мысль! Тут он подумал, что для наколки могло найтись и другое применение — менее практическое, но куда более интересное, — однако именно в этот момент высокая и тонкая, как ивовый прут, блондинка прижалась чересчур пышным напудренным бюстом к его плечу и выдохнула «Привет», обдав его перегаром джина и хинной настойки.

Джесс ей обрадовался. Ему нравилось вселять страх Божий в сердца людей, но грустно то, что все обходили его стороной. Почти никто с ним не разговаривал. Ему становилось одиноко.

— Привет, — ответил он.

Зря. Следовало придумать что-то более угрожающее или зловредное. Но что? «А эти штуки не накладные?» Нет, можете говорить и думать о Голте все что хотите, но он всегда старался вести себя как джентльмен.

— Я Глендолин, — представилась блондинка доверительным детским голоском, кокетливо потупив глазки и складывая губки бантиком, словно намеревалась наградить его поцелуем. — А ты Голт. Я о тебе слыхала.

Теперь Джесс понял, с кем имеет дело. До начала карьеры Голта он и не подозревал о существовании подобных особ женского пола — женщин, которых влекло к опасным мужчинам. Но оказалось, что такие есть и что они готовы пуститься во все тяжкие, лишь бы заполучить желаемое. Если отбросить денежную сторону, ничто так не скрашивало жизнь наемного стрелка, как эти женщины. На первых порах Джесс вовсю пользовался их жадным интересом к своей персоне, не упуская ни единого случая. Однако в последнее время настроение стало пропадать. Их внимание уже не льстило ему. Все равно что носить парик и слушать комплименты своей роскошной шевелюре.

— Хочешь присесть и выпить со мной? — продолжала мурлыкать Глендолин, указывая на пустой столик на двоих. — Может, покажешь мне свою пушку?

Ее кукольные голубые глазки взирали на него с ангельской невинностью, поэтому Джесс решил, что она имела в виду пушку в буквальном смысле.

— Почему бы и нет? — проговорил он своим замогильным шепотом.

Глендолин в восторге закатила глаза и направилась к стойке бара. Джесс последовал за ней. Приятно для разнообразия полюбоваться на ее маленькую круглую попку, но он все-таки оглянулся, чтобы убедиться, что Кэйди на него смотрит.

Так оно и было, но она сразу же отвернулась и принялась ожесточенно шлепать картами по столу. «Каждый в этом заведении играет свою роль», — философски отметил про себя Джесс. Просто в его игре риска гораздо больше, да и ставки куда выше, чем в любой другой.

Джесс, разумеется, выбрал стул спиной к стене, чтобы следить за входом, а Глендолин, увидев это, едва не завизжала от восторга. Еще одна девица — рыжая полногрудая милашка по имени Уиллагейл — расставляла напитки на соседнем столике. Джессу вдруг пришло в голову спросить себя, что именно происходит в салуне «Приют бродяги». Он готов был побиться об заклад на последний доллар, что сидящая рядом с ним блондинка — шлюха. Выходит, и Макгилл — тоже?.. Разрази его гром! Да нет, быть того не может.

Хотя… почему бы и нет? Если у девушки на носу веснушки, это еще не означает, что она воплощенная добродетель. Он медленно опустился на свой стул, наблюдая за ней через два ряда столов для игры в покер и пытаясь представить ее себе в роли «мадам» из борделя. Это было трудно, но… не исключено.

Как же в таком случае к ней относиться? Джесс испытывал смешанные чувства. Он вообразил ее в своей широкой пуховой постели с тех самых пор, как впервые увидел. И ему почему-то стало неприятно при мысли, что надо только заплатить, чтобы мечта сбылась.

Он купил Глендолин («Зови меня Глен, милый») порцию выпивки, потом еще и еще одну. Можно было не сомневаться, что бармен их разбавляет, и все же Джесс с удивлением спрашивал себя, куда в такое воздушное создание все это входит. Она задавала ему обычные глупейшие вопросы: как он стал профессиональным стрелком, сколько человек отправил на тот свет и какие чувства при этом испытывал. Джесс уклонялся от ответа, как всегда бросая зловещие взгляды и загадочно хмыкая.

Глендолин была не слишком умна, но — несмотря на свое нездоровое любопытство к кровавым подробностям — показалась ему милой. Он вздохнул с сожалением, когда она, извинившись, отлучилась «по делам». «Дела», вне всякого сомнения, ждали ее в уборной позади салуна. После всего выпитого этому вряд ли стоило удивляться.

Вдруг что-то легонько стукнуло его по ноге. Опустив взгляд, Джесс увидел чернокожего мальчика — укороченное издание бармена за стойкой, правда, снабженное приложением в виде курчавых волос на голове. Малыш сидел на корточках, наполовину скрывшись под столом. В одной руке он держал метелку, а в другой — наполненный окурками совок для мусора.

— Привет, — сказал Джесс. Мальчик, не спуская с него испуганного взгляда, еще глубже спрятался под стол.

— Как дела? Нравится тебе эта работа? Сколько платят? Помню, работал я когда-то давным-давно на конюшне, выгребал навоз из стойл. Мне тогда исполнилось… примерно столько же, сколько тебе сейчас — лет девятнадцать-двадцать, — шутливо уточнил Джесс (на вид мальчику было не больше семи). — Платили сущую мелочь: четвертак в неделю. А как, по-твоему, что хуже: вычищать лошадиный навоз или окурки и плевки? Что скажешь? Кто больше гадит — лошади или ковбои?

— Лошади, — нерешительно ответил мальчик, вылезая из-под стола на несколько дюймов.

— Ну не скажи, — задумчиво возразил Джесс. — Некоторые парни оставляют за собой страшно много мусора.

— Да, но они хоть не делают все свои дела прямо на пол.

— Это ты верно подметил. Очень точно схвачено. Хочешь папироску? Нет? Ну тогда скажи мне, что такой умный парень, как ты, делает в таком ужасном месте?

Громадные черные глаза с перламутровыми белками округлились, как блюдечки.

— Это хорошее место! Почему вы говорите, что оно ужасное?

Он совсем вылез из-под стола, а когда Джесс широким жестом пододвинул ему стул Глендолин, робко уселся на самый краешек. Любопытство возобладало над страхом.

— Тебе здесь нравится? В этой дыре? — спросил Джесс, оглядываясь вокруг с притворным удивлением. — Что здесь хорошего?

— Ну… лучше всех, конечно, мисс Кэйди. И еще мне нравится, как Чико играет на пианино. А мисс Глен и мисс Уиллагейл — они тоже очень добрые. Иногда клиенты мне дают чаевые, или сладости, или кусочек лакрицы. А мой папа работает тут барменом, его все любят и меня тоже не обижают.

— Ясно. А почему же все-таки мисс Макгилл лучше всех? Да, кстати, как тебя звать?

— Абрахам.

— Рад знакомству. Вы с ней женаты?

— Нет…

Мальчик захихикал, но сразу опомнился.

— Просто она хорошая, вот и все. Она добрая. Все мне разрешает: править двуколкой, заходить к ней в комнату и играть разными вещичками. Всегда мне что-нибудь дарит — книжку, или яблоко, или еще что-нибудь. И еще она веселая, и от нее всегда хорошо пахнет.

— Это я и сам заметил.

Абрахам забарабанил пятками по ножкам стула. Он немного освоился, но по-прежнему пожирал Джесса глазами. Его снедало любопытство.

— Папочка говорит, вы наемный стрелок, — застенчиво начал он.

—Угу.

— А почему?

— Что «почему»?

— Вам нравится стрелять в людей?

— Ну… не скажу, чтобы мне это нравилось. И вообще я стреляю только в тех, в кого надо.

— А в кого? В кого вы стреляете?

— В плохих парней. В таких, которые сами напрашиваются. Они бы сами убили кого-нибудь, если бы я не застрелил их раньше.

Рот Абрахама открылся в форме буквы О.

— Значит, сами вы из хороших парней?

Джесс стукнул кулаком по столу.

— Точно. Я один из хороших парней. Только послушай меня внимательно.

Он придвинулся ближе, и Абрахам испуганно заморгал, но не отшатнулся.

— Никому не говори, слышишь? Не хочу, чтобы об этом болтали. Я из хороших парней, но никто об этом не знает кроме нас с тобой. Пусть это будет наш секрет. Идет?

— Идет. Но почему?

— Ну потому что…

Он все еще раздумывал над ответом, когда вернулась Глендолин.

— Хэм Вашингтон, твой папаша велел тебе сию же минуту очистить этот стул и заняться делом, а не то он тебе всыплет!

— Ой-ей-ей…

Подхватив на ходу метелку и совок, мальчик вскочил со стула и обеспокоенно скосил глаза в сторону бара. Его отец ответил ему грозным взглядом. Джесс разочарованно вздохнул: его маленький дружок сбежал, а на стул вновь уселась Глендолин. Эта была неравноценная замена.

— Ну что, милый, покажешь ты мне свою пушку или нет?

У него были при себе целых две пушки. Может, она действительно намекала на нечто третье? К счастью, их опять прервали прежде, чем он нашелся с ответом.

Джессу, смотревшему вниз, даже не пришлось поднимать голову, чтобы узнать, почему в салуне вдруг стало тихо и чьи башмаки направляются прямо к нему от вращающихся дверей. Он готов был ставить двадцать к одному, что это представитель закона.

Глендолин, уже успев подсесть поближе и упереться коленкой ему в бедро, виновато отодвинулась.

— О, привет, Томми! — небрежно обронила она, поправляя закрученные штопором локоны на затылке. — Вот уж не ожидала увидеть тебя здесь!

Перед ним, несомненно, стоял шериф: об этом говорил значок на груди белой накрахмаленной рубашКи, хотя в остальном вновь прибывший скорее напоминал банковского служащего или телеграфиста. Он явно нервничал, но старался держать себя в руках и был безукоризненно вежлив.

— Добрый вечер, — сказал он. — Мистер Голт, если не ошибаюсь? Я шериф Ливер.

При других обстоятельствах Джесс, который сам по натуре был человеком вежливым и приветливым, пожал бы протянутую ему изящную, лишенную мозолей руку. Но Голт не стал бы этого делать, тем более что посетители салуна поголовно навострили глаза и уши. Поэтому он проигнорировал руку шерифа и уставился на него своим леденящим взглядом, пока несчастный не залился краской. Глендолин нервно захихикала.

— Глен, — обратился к ней шериф, — ты не могла бы извинить нас на минутку?

— А что ты такого собираешься сделать за минутку?

Она одна засмеялась своей дурацкой шутке, никто ее не поддержал.

Шериф откашлялся, прикрыв рот ладонью.

— Я хочу сказать, не могла бы ты оставить нас с мистером Голтом наедине?

— Да ты не стесняйся, Томми, говори прямо при мне.

У шерифа Ливера были рыжеватые волосы и нежная молочно-белая кожа. Для многих женщин такая кожа наверняка составляет предмет зависти.

Увы, она подобна барометру. Белый цвет означает ужас, розовый — страх, красный — стыд и унижение. В эту минуту она напоминала цветом лососину, но стремительно темнела, приближаясь к свекле. Джесс не мог этого выдержать.

— Пойди прогуляйся, — любезно предложил он. обращаясь к Глендолин. — Мой разговор с шерифом не предназначен для дамских ушей.

Услышав слово «дамских», Глендолин сделалась почти такой же пунцовой, как сам шериф.

— Ну тогда прошу меня простить, джентльмены, я вернусь, когда вы закончите ваш мужской разговор.

Она бросила влюбленный взгляд на Джесса и торопливо поднялась с места, что-то бормоча под нос. Не прошло и секунды, как ее след простыл. Шериф проводил ее взглядом. Вид у него был такой, словно он попал молотком по пальцу, забивая гвоздь, и теперь пытался удержаться от слез.

— Присядьте, — пригласил Джесс — Что-нибудь выпьете?

— Нет, спасибо.

Сесть он тоже не захотел. Не хуже Джесса сознавая, что разговор они ведут отнюдь не с глазу на глаз, шериф откашлялся, почесал свою жиденькую рыжеватую бородку и приступил к делу.

— С вашего разрешения, мистер Голт, я хотел бы знать, что за дела у вас в Парадизе? — Сверкающий серебряный значок, начищенные до блеска ботиночки, штаны, натянутые чуть ли не до подмышек. Чистенький и благоухающий одеколоном. Белая шляпа, никакого оружия. Джесс быстро его раскусил: усердия много, но кишка тонка.

Это само по себе не смертный грех, обычному человеку и в упрек не поставишь, но такому вряд ли можно доверить поддержание порядка в городе. Очевидно, других кандидатов не нашлось. Джессу ужасно не хотелось унижать шерифа, но в этот момент они находились в положении псов, обнюхивающих друг друга перед дракой. Чем раньше один из них повалится лапами кверху и признает себя побежденным, тем скорее они смогут перейти к делу.

— А я не дам разрешения, — вызывающе отрезал Джесс, откинувшись на стуле, скрестив руки на груди и задрав ноги на стол.

Может, он что-то упустил? Может, еще что-то следует сделать, чтобы выглядеть законченным хамом? Он бы сплюнул на пол, но тогда Хэму пришлось бы за ним подчищать.

— Вы допрашиваете всех, кто приезжает в ваш город? Это не больно-то гостеприимно, шериф. Я бы даже назвал это открытой враждебностью.

Ливер громко сглотнул.

— Я просто хотел поинтересоваться, надолго ли вы здесь задержитесь.

— Еще не решил. Милый городок, Приятные люди. Может, я тут осяду. Уйду на покой, куплю себе домик с белым заборчиком. Буду выращивать цветочки.

Кто-то хихикнул, кто-то за соседним столиком прямо-таки прыснул со смеху. Щеки шерифа Ливера приняли аппетитный оттенок кизилового варенья.

— Могу я, — он снова откашлялся, прикрывая рот рукой, — могу я спросить, зачем вы здесь?

— По делам.

— А… по каким делам?

Пopa показать, что запал у него короткий. Джесс снял со стола одну ногу в сапоге и с грохотом опустил ее на пол. Все подпрыгнули, но шериф — выше всех.

— По частным делам, — грозно пояснил Джесс. — Ты что-то против этого имеешь, дружище? Тогда давай продолжим разговор на улице.

Он сцепил пальцы и захрустел суставами, сгибая их один за другим, чтобы никто не усомнился в смысле его слов.

Только с третьей попытки шериф сумел выговорить:

— Я ничего против вас не имею.

— Вот и хорошо. Тогда можешь присесть и выпить со мной. Бармен!

— Нет, спасибо, — отклонил приглашение шериф, оскорблённо раздувая ноздри.

Он еще больше выпрямился, расправил плечи и выпятил грудь под безупречно белой рубашкой.

— Я только хотел сказать, что нам не нужны неприятности, мистер Голт.

Джесс понял, что большего на этот раз не добьется.

— У меня и в мыслях не было кому-то доставлять неприятности, шериф, — прохрипел он голосом призрака. — Но если кто-то досадит мне, я положу этому конец.

Поединок взглядов затянулся, как ему показалось, часа на полтора. Наконец кадык у шерифа задергался, как поплавок, а глаза заслезились. Он коснулся пальцами полей шляпы.

— Желаю приятно провести вечер.

Джесс не ответил. Шериф Ливер повернулся кругом и покинул салун «Приют бродяги» со всем возможным достоинством, какое удалось сохранить при столь плачевных обстоятельствах.

«Для первого раза неплохо», — подумал Джесс. Постепенно общий разговор возобновился, и вскоре уровень шума поднялся до обычного. Вытащив из кармана колоду карт, Джесс начал раскладывать на столе пасьянс собственного изобретения. Ему хотелось поговорить с Хэмом. Присутствие Глендолин он заметил лишь в момент, когда она провела пальцами по его шее, просунув их под воротничок.

— Привет, милый, — промурлыкала она пьяным шепотом прямо ему на ухо.

Он поморщился, не зная, стоит ли пригласить ее присесть. По правде говоря, Глендолин его слегка разочаровала. Похоже, шериф имел на нее самые серьезные виды, а она не пожелала даже поздороваться с ним по-человечески. Джесс ничуть не удивился бы, узнав, что она смеется над честным простаком-шерифом у него за спиной: таких мужчин, как Ливер, некоторые женщины просто не воспринимают всерьез. Ладно, его все это не касается. Он снял ноги со стола и начал было:

— Почему бы тебе…

— Глен, будь так любезна, обслужи клиентов за задним столиком, если тебя не затруднит.

Глендолин растерянно заморгала.

— Это какие? Вон те?

— Те самые. Видишь, они уже языки высунули от жажды? Сорок минут ждут обещанной выпивки.

— Да, конечно, Кэйди. Я мигом, — добавила Глендолин, обращаясь к Джессу.

Она кокетливо помахала ему рукой и отправилась выполнять поручение, покачивая на ходу своей маленькой круглой попкой.

Кэйди устало повела глазами. Это легкое выражение досады прошло бы незамеченным, если бы Джесс не смотрел на нее так пристально. Ему приходилось встречать и более красивых женщин, чем Кэденс Макгилл, но не так уж много, и все они в чем-то уступали ей. Он не мог отвести от нее глаз. И дело даже не в том, как она выглядела в эту минуту. Главный секрет ее притягательности заключался в ином: каким-то непостижимым образом она умела сочетать в себе нынешнюю разряженную и накрашенную Кэйди с той девушкой в застиранной старой блузке, мужской фетровой шляпе и с веснушками на носу, которую он встретил днем.

И как только женщинам это удается? Ну, разумеется, не всем, а только избранным. Джесс был уверен, что та же Глендолин, к примеру, — доведись ему увидеть ее в косынке и в фартуке с нагрудником, — вряд ли взбудоражила ему кровь. А вот эта Макгилл — совсем другое дело. Ему хотелось увидеть ее в каком-нибудь новом костюме, в другой обстановке. Интересно, как она выглядит в церкви или в бакалейной лавке? Или по утрам, когда встает с постели?

— Мистер Голт, вы распугиваете моих клиентов.

Заглянув ей за спину, Джесс убедился в ее правоте: с уходом шерифа салун наполовину опустел. Правда, тощий, бледный, похожий на покойника субъект, сбежавший от него раньше, вернулся к стойке бара. Джесс встретился с ним взглядом. Ходячий труп замер, не донеся стакан до рта, со стуком опустил его на стойку, бросил бармену монету и сломя голову кинулся к дверям, как будто за ним гнались демоны ада.

Любопытно.

Джесс встал и указал на второй стул.

— Может, присядете, мисс Кэйди?

Она перевела взгляд с него на стул и обратно. Он ясно видел, что на лице у нее написано: «Спасибо, я лучше постою».

— Просто чтобы доказать вашим клиентам, что я не кусаюсь, — добавил Джесс, поведя подбородком в сторону кучки самых стойких посетителей.

Обдумав это предложение, она кивнула и села.

— Выпьете?

— Нет.

Потянувшись за бутылкой, чтобы налить себе, он промахнулся и едва не сбросил ее со стола, но Макгилл успела ее подхватить, на скатерть пролилось не слишком много бурбона. «Чертова повязка», — мысленно выругался Джесс, по крайней мере, в тысячный раз.

Из-за этой проклятой «заплатки» он все видел не в фокусе и чувствовал себя полным идиотом. Однако промах сослужил ему хотя бы одну добрую службу: дал возможность еще раз взглянуть на ее татуировку. Увы, синеватый контур птицы на белой коже мелькнул лишь на мгновение, но дело того стоило.

— Мистер Голт, мне придется просить вас об одном одолжении.

— Только назовите.

— Поймите меня правильно, — предупредила она, нервно перебирая звенья серебряной браслетки у себя на запястье, — лично против вас я ничего не имею, но… Не могли бы вы перебраться в другую гостиницу?

Джесс недоуменно поднял бровь, и она заговорила быстрее:

— Добб-Хауз расположен в двух шагах отсюда, вы его, наверное, просто не заметили, когда шли сюда. Там гораздо меньше шума, к тому же у них есть ресторан, вам бы не пришлось…

— А мне нравится шум. В салуне я чувствую себя как дома.

Она задумчиво посмотрела на него.

— В таком случае вам, наверное, будет хорошо у Уайли. У него салун гораздо больше этого. И шума много — это самое подходящее место для вас.

Он усмехнулся.

— Чтобы я мог распугивать его клиентов?

Кэйди ответила полуулыбкой:

— Вы действительно на него не работаете?

— Я его никогда не встречал.

— Тогда кто вас нанял?

Пора кончать, разговоры и показать зубы. Что-то она уж больно осмелела, эта Макгилл, задает слишком много вопросов. Она совсем перестала его бояться! Но он ограничился тем, что сказал:

— С чего вы взяли, будто меня кто-то нанял? Может, не стоит спешить с выводами?

Теперь уже она подняла бровь и не ответила. Джесс потянулся за одной из своих черных папиросок. Он взял себе за правило сворачивать их заблаговременно, без свидетелей. Ему эта работа быстро никак не давалась: на каждую приходилось затрачивать не меньше пяти минут упорного труда, сдвинув повязку с глаз на лоб.

Прилепив папироску к нижней губе, Джесс вытащил из другого кармана деревянную спичку. Этот у маневр у него был отработан первоклассно: с величайшей небрежностью он чиркнул спичкой по ногтю большого пальца. Она зажглась с первой попытки. Глядя прямо в карие глаза Макгилл, он поднес спичку к кончику папироски и вдохнул. Ничего. Джесс — снова затянулся. По-прежнему ничего. Слегка повернув голову, чтобы понять, что, черт побери, происходит, он убедился, что держит спичку на дюйм ниже и левее, чем следовало.

— Дерьмо.

Потрясая в воздухе обожженными пальцами, он выронил спичку. Она все еще горела, и ее пришлось задуть, но при этом папироска выпала у него изо рта прямо на стол. О, черт, надо же так вляпаться! Ему хотелось в сердцах швырнуть незажженную папироску через весь зал, но вместо этого он сунул ее в карман, бросил погасшую спичку в пепельницу, потом собрался с духом и поднял глаза на Кэйди.

Она смотрела на него, не мигая, почти без всякого выражения. Почти. Может, она улыбается? Он пригляделся внимательнее. Нет, она не улыбалась, но, похоже, прилагала все силы, чтобы удержаться.

Джесс надвинул шляпу на глаза: это была самая, пугающая из отработанных им поз, в чем он не раз имел возможность убедиться, упражняясь перед зеркалом. Теперь следовало бросить какую-нибудь убийственную реплику, чтобы вновь вселить в нее страх перед Голтом. Увы, ему ничего не приходило в голову.

— Что у вас с глазом? — спросила она с любопытством. — Когда это случилось?

Вот дьявольщина! Еще пять минут назад она ни за что не посмела бы задать такой вопрос. Он лишился значительной части своей репутации плохого парня, но почему-то в глубине души не жалел об этом.

— На войне.

— Но вы же тогда были молоды! Я бы сказала, даже слишком молоды.

Все верно, ему было лет девять, но ей об этом знать необязательно.

— На войне человек быстро взрослеет, — буркнул он в ответ. — Вы уверены, что не хотите со мной выпить?

— Нет, спасибо, я не пью. Ну, может, кружку пива в жаркий день, — уточнила она, — но это все.

Раз уж они так душевно разговорились, Джесс решил спросить:

— Мне бы хотелось узнать, если не возражаете, как это получилось, что вы занялись своей нынешней работой, мисс Макгилл?

— А в чем дело? — тут же ощетинилась она. — Вы что-то имеете против моей работы?

— Ничего. Ровным счетом ничего.

— Мне это место досталось по наследству,

— От отца?

— Нет, от друга.

— Ах вот как. От друга, — понимающе протянул Джесс.

Кэйди одарила его саркастической усмешкой.

— Может, вам тоже не стоит спешить с выводами, мистер Голт?

Он сразу пожалел о своих словах. Не следовала разыгрывать из себя циничного всезнайку в разговоре с этой Макгилл.

Маленький Хэм появился как раз вовремя.

— Привет, — робко сказал он, прячась за спинкой стула Кэйди.

Джесс подмигнул ему. В присутствии Кэйди мальчик расхрабрился, особенно когда она положила руку ему на затылок, но все-таки смотрел на Джесса расширенными и круглыми, как полтинники, глазами.

— Привет, — ответил Джесс. — Гляди, что я только что поднял с пола. Не понимаю, как ты его проглядел, пока подметал?

— Чье это? — спросил Хэм, уставившись на двадцатипятицентовик, который Джесс протягивал ему на ладони.

— Понятия не имею. Думаю, теперь твое.

— Вот это да! Спасибо, мистер Голт.

— А я тут при чем? На полу валялось. Ты нашел, ты и забирай.

Он заметил, что устремленный на него взгляд Кэйди смягчился. Это было что-то новенькое. Какие чудные у нее глаза, когда в них нет подозрительности и настороженности! Настоящие карие — теплые и бархатистые. В этих глазах можно утонуть с головой и при этом чувствовать себя очень даже уютно.

— Вам удалось пообедать и принять ванну, мистер Голт?

Он с трудом заставил себя очнуться, чтобы ответить утвердительно и рассказать ей, как ему понравился обед у Жака. Маленький Хэм жадно ловил каждое его слово, и Джесс вспомнил себя в семилетнем возрасте. Как-то раз его сестра сообщила ему на ухо в воскресной школе, что мать Мария-Алоизия ничем не отличается ото всех других людей: принимает пищу, спит в кровати, ходит в уборную, ну, словом, все.

Наемный стрелок Голт, вероятно, казался Хэму легендой, как вдруг выясняется, что этот героический вымысел поглощает отбивные в ресторане напротив и принимает ванну в задней комнате парикмахерской Куомо! В душе Джесс не мог ему не посочувствовать.

— Если вас все еще интересует игра в покер, — продолжала между тем Кэйди, — вон те парни делают весьма приличные ставки. Начинают каждый вечер около десяти. Они не транжиры и никогда не играют в долг. Все по-честному. Никакого шулерства я в своем салуне не допускаю.

— Рад слышать.

Судя по виду, она ему не поверила, но Джесс сказал правду. Он отлично умел играть в покер, но никогда не занимался шулерством.

— Кроме того, у вас всегда есть возможность сыграть в «блэк джек», — добавила она с дерзкой улыбкой, словно бросая ему вызов.

— Да нет, вряд ли, — покачал головой Джесс, улыбаясь в ответ.

— Нет?

— Полагаю, вероятность выигрыша слишком мала.

— А вы попробуйте, тогда узнаете наверняка.

— Я взял себе за правило никогда не играть против заведения.

— Риск действительно выше, — согласилась Кэйди, — но и награда гораздо больше, если сумеете выиграть.

Они оба умолкли, уставившись друг на друга. Разговор принял какой-то странный оборот, и дело было вовсе не в «блэк джеке». Даже Хэм это понимал.

— Ну что ж, — сказала мисс Макгилл, отодвинув свой стул.

Джесс готов был поклясться, что ей не хочется уходить. Поскольку она пришла, чтобы просить его съехать, можно считать, он одержал победу. Ему не хотелось оставаться одному: если не считать Хэма, он ни с кем так долго не разговаривал в течение многих недель.

— Вы не могли бы завтра показать мне город, мисс Макгилл?

Дурацкий ход. Выражение ее лица обрушило его с небес на землю. Кэйди стремительно поднялась с места, вдруг вспомнив, с кем имеет дело.

— Мне очень жаль, — пробормотала она, причем по лицу было видно, что ей ничуть не жаль, — завтра я занята.

— Завтра суббота, — вставил Хэм. — Чем вы хотите заниматься, мисс Кэйди?

— Делами.

— Какими делами?

Она с досадой перевела дух.

— Важными делами.

Джесс поднял ноги на стул, который она только что освободила.

— Не будем об этом, — бросил он небрежно. — Я совсем забыл, что у меня тоже завтра полно дел.

Теперь она смутилась. А может, даже пожалела о своем отказе?

— Ну что ж… — неуверенно повторила Макгилл.

Он лишь окинул ее недобрым взглядом.

— Прошу меня извинить, — она повернулась и ушла.

Вскоре после этого Хэм тоже его покинул. «Не напиться ли с тоски?» — подумал Джесс, но решил, что не стоит. В самом паршивом настроении он бросил деньги на стол и вышел из салуна на свежий воздух.

Это был тихий конец города. Издалека, откуда-то справа, доносились пьяные крики (вероятно, это веселились непуганые клиенты Уайли), но большинство добропорядочных жителей Парадиза в этот час уже досматривали третий сон. Тонкий серп едва народившейся луны, похожий на серебряную запятую, висел над церковным шпилем, почти не давая света. Широкий тротуар утопал в тени от навеса над крыльцом. Джесс подошел к ограждению. Лишь вспыхнувший в темноте огонек сигары подсказал ему, что рядом кто-то есть. И в самом деле какой-то человек стоял, прислонившись к столбу.

— Добрый вечер, — рассеянно поздоровался Джесс, на всякий случай положив руки на рукоятки револьверов и глубоко вдохнув чистый ночной воздух.

Незнакомец повернулся к нему. Замедленность его движений настораживала больше, чем любая спешка. Он словно готовился столкнуться лицом к лицу с самим дьяволом или с собственной смертью. В снопе света, падавшего из окна салуна, Джесс узнал его: это был человек с лицом мертвеца у стойки бара. Тот самый, что всячески пытался уклониться от встречи с у ним.

— Док, — прошептал Джесс, вспомнив, что именно так обращался к нему бармен. — Спичка есть? — спросил он, просто чтобы завести разговор, и вытащил папироску из кармана.

Казалось, прошла целая вечность, но в конце концов доктор (если он действительно был доктором) нащупал в кармане спичку и чиркнул ею по поручню ограждения. Его правая рука так тряслась, что ему пришлось поддержать ее левой. Он был чисто выбрит с гладко зачесанными назад от высокого лба черными волосами. В краткой вспышке пламени спички его глаза жутковато блеснули в глубоких орбитах на изможденном, белом как мел лице.

Джесс глубоко затянулся папиросой, выжидая.

Ждать пришлось недолго.

— За восемь месяцев я не взял в рот ни капли, — заявил Док тихим голосом, обращаясь не к Джессу, а к двурогому серпу на небе. — Ни единой капли с той самой ночи.

На сей раз молчание затянулось.

— Он вам говорил, что она так и так могла умереть?

Джесс благоразумно промолчал.

— Скорее всего, нет, но это правда. Даже если бы я приехал вовремя, даже если бы я был трезв… Роды были такие тяжелые, что она бы, скорее всего не выдержала. А ребенок…

Он ссутулил плечи, обеими руками ухватившись за поручень.

— Он был уже мертв, он задохнулся. Пуповина обмоталась вокруг шеи. Так иногда бывает. Джефферс это знал, но он… Вы же его видели. Нет нужды объяснять вам, что он за человек.

Доктор медленно выпрямился.

— Как вы меня нашли?

Джесс ничего не ответил.

Тонкие губы доктора дрогнули в презрительной усмешке.

— Вы небось гордитесь собой, мистер Голт? Вам нравится такой способ зарабатывать на жизнь? Я совершил ужасную ошибку, но я, по крайней мере, пытался спасти жизнь. А вы…

Он отвернулся и сплюнул на мостовую. Джесс стоял, по-прежнему не двигаясь и храня молчание. Он просто не знал, что сказать.

Доктор попятился и снова прижался к столбу. У него не осталось ни сил, ни воли к сопротивлению, он увял, будто сложился пополам.

— Как вы собираетесь это сделать? — спросил он безучастно. — Выстрелите мне в спину? Вызовете на дуэль?

Хриплый безнадежный смешок вырвался из его горла.

— Пару раз я сам был близок к этому. Чуть было не сделал за вас вашу грязную работу. Да, не так давно… — пояснил он. — Но теперь… сказать вам по правде, я не хочу умирать. Это усложняет вашу задачу? А может, упрощает? Хотя вообще-то мне наплевать.

— Послушайте, — начал Джесс.

— Нет, это ты меня послушай, сукин ты сын! Вот смотри — это все, что у меня есть. Сто семьдесят долларов. Я сегодня забрал их из банка, как только узнал, что ты в городе. Больше у меня нет ни цента. Я собирался послать эти деньги… ладно, не имеет значения. Это немного, но, думаю, все-таки больше, чем стоит моя жизнь. Если ты их возьмёшь, меня к утру здесь не будет.

Джесс не пошевелился. Тогда доктор с размаху шлепнул пачку денег на поручень прямо перед ним.

— Тебе-то что? Джефферс ничего не узнает. А может, деньги тут ни при чем? Может, тебе просто нравится убивать? Или ты хочешь, чтобы я тебя умолял? В этом все дело? Что ж, ты можешь…

— Я здесь не из-за вас.

— Что?

— Вы заблуждаетесь. Я не знаю никакого Джефферса.

Держась за поручень и спотыкаясь, доктор добрался до ступеней крыльца и рухнул на нижнюю. Опершись локтями на колени, он уставился в землю у себя между ног. Плечи его сотрясались, То ли от озноба, то ли от смеха, но изо рта не вырвалось ни звука.

Джесс взял деньги и положил их на ступеньку рядом с доктором. Долгое время ни один из них не произнес ни слова. Наконец Джесс тихо заговорил, глядя прямо перед собой, на погруженные в тень витрины на другой стороне улицы:

— Полагаю, однажды вы совершили ошибку. Меня это не касается, но, похоже, в душе вы расплачиваетесь за нее до сих пор. Я ничего про вас не знаю, но если вы приехали сюда… работать, начать все сначала, у меня нет возражений. Это не мое дело. А то, что вы мне сейчас рассказали… этого просто не было. Мы с вами ни о чем не говорили. Мы даже не встречались.

Все так же медленно доктор поднял голову и посмотрел на него. Впервые за все время разговора краска вернулась в его лицо, глубоко запавшие глаза заблестели. Неужели от слез?

— Я…

— Ну что ж, спокойной вам ночи. — Джесс ощущал мучительную, обжигающую, как кипяток, неловкость. — Пойду прогуляюсь, хочу немного размяться. Увидимся.

Ему хотелось бежать со всех ног, но он заставил себя отойти от крыльца прогулочным шагом. Главное — уйти подальше и не слышать, как доктор произнесет роковые слова, которые прикончили бы его наверняка: «Благодарю вас».

3.

— Да, мистер Голт, Пег чувствует себя отлично, просто цветет. Я дал ему овса и клевера, как вы велели, сэр, и никакой тимофеевой травы. Он…

— Как вы назвали моего коня?

Содержатель конюшни не донес до рта плитку жевательного табака.

— Пег? Я думал, вы…

— Надеюсь, вы его так называли за глаза? Он вас не слышал?

— А… а что? В чем дело? Да, слышал, потому что я его чистил скребницей и вроде как разговаривал с ним потихоньку, хотел…

— И он вас не убил?

— Что? Как? Нет, он…

— Мистер, вам чертовски повезло.

— Повезло?

Джесс прошел, нагнув голову, в темный дверной проем и направился по пыльному проходу к стойлу Пегаса. Нестор Эйкс растерянно поспешил следом.

— Был как-то случай, когда один тип позволил себе фамильярничать с моим конем. Назвал его Пегом. Но это было только раз. После этого он уже никого и никак не называл.

«Бедный Пег, — подумал при этом Джесс, — он бы обиделся, если бы знал, как хозяин на него клевещет».

— Здравствуй, приятель, — произнес он вслух. Жеребец трижды кивнул в ответ красивой черной головой над дверцей стойла, а потом положил ее на плечо Джессу и фыркнул ему в ухо. «Ты мой красавчик, — сказал бы ему хозяин, если бы они остались наедине, — ты моя деточка». Увы, в присутствии Нестора он не мог себе позволить разговаривать с жеребцом как с малым дитятей: подобные нежности сразу уничтожили бы его репутацию, не говоря уж о репутации самого Пегаса.

— Тимофеевой травой не кормили? — грозно осведомился Джесс, проводя ладонью по круто выгнутой лоснящейся шее коня.

— Ни Боже мой! — поклялся Нестор, сплюнув на пол для пущей убедительности.

— Ну что ж, выглядит он неплохо, — неохотно признал Джесс. — Совсем неплохо. Пожалуй, он всем доволен. Видите блеск в глазу? Это значит, что он доволен.

— Да, сэр, я и сам заметил! Сказать по правде, вчера вечером, когда я задал ему толченого овса, он даже улыбнулся.

Джесс с подозрением покосился на круглую, заросшую щетиной физиономию содержателя конюшни, спрашивая себя, кто тут над кем подшучивает.

— Устройте ему сегодня пробежку. После обеда, когда жара спадет.

— Вы хотите, чтобы я поехал на этом коне? — изумился Нестор и даже указал на него пальцем.

— Вы же ездите верхом, разве не так?

— Да, верно, но…

— Просто не забудьте, что я сказал, и все будет в порядке.

— Не называть его П-пегом? — опасливо прошептал Нестор,

— Точно. Если, конечно, вам дорога жизнь. Он чертовски умен, и сердце у него доброе, но есть такие вещи…

Джесс осекся на полуслове, прищурившись в сумраке на соседнее с Пегасом стойло.

— Какого дьявола? Что это такое?

Нестор опустил глаза, переминаясь с ноги на ногу, и снова сплюнул.

— Лошадь, — промямлил он. — Кличка у нее мудреная. Белый Флер или что-то в этом роде. Она… — Он вскинул голову, когда Джесс стремительно двинулся к нему.

— Это не я! Я этого не делал! Я как раз начал смазывать ее мазью, когда вы вошли!

Джесс оттер его плечом, тихонько бормоча себе под нос цепь грязной ругани. Он протянул руку к голове крупной золотисто-гнедой кобылы, и животное мгновенно взвилось на дыбы с паническим ржанием. Недоуздок, затянутый на шее и прикрепленный к стене, заставил кобылу опуститься на все четыре ноги.

— Тихо, тихо, — принялся уговаривать ее Джесс, — все в порядке. Ты же у нас умница, ты большая девочка, никто тебя не обидит, вот так, стой спокойно.

Он терпеливо повторял слова утешения, пока испуганно прижатые золотистые уши не распрямились и дыхание не выровнялось.

— Кто это сделал? — обратился он к Нестору, бережно проводя кончиками пальцев по окровавленным, с запекшейся в уголках пеной губам кобылы.

Не успел конюх ответить, как Джесс заметил свежие кровавые рубцы на ее боках и вновь принялся изрыгать проклятия.

Нестор помедлил всего секунду.

— Это лошадь Линдона Черни. Он купил ее в Сан-Франциско еще на Пасху. Говорят, заплатил тысячу долларов. Породистая лошадь, с арабской кровью.

— Кто такой Линдон Черни?

Нестор вздрогнул от его грозного тона, но ответил без промедления:

— Вице-президент Торгового банка. Важная шишка. Один из отцов города.

— Это его рук дело?

Окровавленные бока кобылы, кровавые следы в чувствительных уголках ее рта не были следствием неумелости всадника: они свидетельствовали о его жестокости. Джесс провел рукой по вздрагивающему крупу лошади, пытаясь ее успокоить, прогнать обезумевшее выражение из глаз.

— Он не больно-то знатный ездок, — уклончиво ответил конюх, откусывая от плитки табака еще кусочек и с сомнением глядя на Джесса.

Джесс продолжал терпеливо ждать дальнейших разъяснений.

— Дело в том, — продолжал Нестор, выпрямляясь, словно наконец принял решение, — дело в том, что он подлый. Загубил коня, что был у него до этой кобылы. Серый в яблоках, настоящий красавец. Черни заявил, что он не слушается поводьев, и загнал его к чертовой матери. В конце концов, спустил живодеру за гроши на мясо. Такая жалость! Но к тому времени от коня уже не было никакого проку. Этот негодяй его запорол. Вот и этой кобылке прямая дорога на живодерню. Уж я-то знаю.

— Где он?

— Черни?

Нестор отступил на шаг и смерил Джесса быстрым взглядом. Он опять принял решение, только теперь в его глазах появился довольный блеск.

— Сейчас он, надо полагать, у себя в конторе. С утра загнал лошадь, переоделся в костюм банкира и теперь пересчитывает свои денежки.

— Ну ему недолго осталось, — сказал Джесс, и на этот раз его фирменный «голос мертвеца» не только не испугал, но еще больше развеселил Нестора.

— Задайте ему жару, — крикнул он вслед Джессу, пока тот шел, по пыльному проходу между стойлами к дверям. — И от меня тоже привет передайте! Отстрелите ему яйца по одному и скажите…

— Вы лучше позаботьтесь об этой лошади, — перебил его Джесс, оглянувшись через плечо.

— Есть, сэр!

Трудно было разглядеть в полумраке, но, похоже, Нестор отсалютовал.

Все утро сияло солнце, но теперь как нарочно небо затягивали пришедшие с запада тучи, на землю упали, поднимая фонтанчики пыли, первые крупные капли дождя. Женщины пораскрывали зонтики, мужчины пониже надвинули шляпы; все, кто раньше прогуливался, перешли на бег. Джесс знал, где находится банк, потому что проезжал мимо него вчера утром. Желтое кирпичное здание с каменным порталом в самом центре города, на пересечении Главной улицы с Сосновой.

Дождь хлынул вдруг как из ведра, Джессу пришлось мчаться под навес магазина «Тенты и палатки, охотничье и рыболовное снаряжение Бейкера». Он не обратил внимания на трех мужчин, слонявшихся у входа в магазин, пока один из них не отделился от обшитой тесом стены и не вышел вразвалочку на середину тротуара. Бросив на него взгляд, Джесс сразу понял, с кем имеет дело. Вот дерьмо! Это должно было случиться рано или поздно, но он надеялся, что все-таки не на следующий день после приезда.

— Привет, мистер Голт, как поживаете?

Мысленно Джесс называл таких вот подонков, желавших во что бы то ни стало произвести на него впечатление, шутниками. Тот, что сейчас преградил, ему дорогу, был тощим, жилистым, кривоногим и злобным. Он передвинул зубочистку из одного угла рта в другой, и Джесс пожалел, что сам до этого не додумался. Зубочистка во рту — какой гениальный штрих! Она моментально придавала своему обладателю вид законченного негодяя. К тому же ее не надо было сворачивать, зажигать и курить. Увы, теперь слишком поздно. Голт курил тонкие черные папироски; об этом было известно всем.

— Да ладно тебе, Уоррен, — с вялой извиняющейся улыбочкой протянул один из дружков главного шутника.

— Заткнись, Клайд, — оборвал его тот, кого назвали Уорреном, не сводя глаз с Джесса. — Ну, мистер Голт, как вам понравился наш городок? Славное, тихое местечко, полный покой. Вот таким он и должен оставаться.

— Что-то я не уловил твоей фамилии, приятель, — загробным голосом прошептал Джесс.

— А может, я ее не ронял?

Третий придурок хихикнул, и Джесс медленно повернул к нему голову. Их взгляды скрестились. Краснощекая физиономия весельчака утеряла свой цветущий вид.

— Уоррен, пошли, — вновь заскулил Клайд. Уоррен не обратил на него внимания.

— Говорят, вы здорово управляетесь с пушкой, мистер Голт.

Джесса уже тошнило от этой фразы, он даже не смог бы припомнить, сколько раз слышал ее раньше. «Говорят, вы здорово управляетесь с пушкой, мистер Голт» или еще что-нибудь столь же дурацкое в том же роде. Между тем вокруг них уже понемногу собирались любопытные, хотя кое-кто из прохожих, наоборот, спешил убраться подальше.

— Меня тоже считают неплохим стрелком, — упрямо гнул свое Уоррен. — Быстрым и метким.

Джесс неторопливо развернул на лице самую гнусную из своих ухмылок, словно намекая, что ему только что преподнесли особенно отвратительный подарок, который он всю жизнь мечтал получить.

— Это хорошая новость, — прохрипел он. — Рад слышать. Очень рад. Дело в том, что я вот уже дней десять как не встречал ни одного меткого стрелка, Уоррен. Когда так много времени проходит, мне словно чего-то не хватает. Как будто выбился из колеи. Ты меня понимаешь?

Уоррен отвел в сторону правую полу куртки, демонстрируя свою пушку. Судя по рукоятке, это был самовзводный револьвер 45-го калибра. Небольшая игрушка, приспособленная для маленьких ручек, но быстрая и бьющая без промаха. Те, кто еще любопытствовал, кинулись врассыпную. Джесс оскалил зубы.

— Симпатичный у тебя пугач. А чем заряжен? Горохом? Может, выйдем на середину улицы? Хочу посмотреть, как он работает.

Сердце у него стучало молотом; все его силы — душевные и физические — были обращены на то, чтобы держать остренькую крысиную мордочку шутника Уоррена под прицелом не закрытого повязкой глаза и при этом не моргать. Пот струйкой потек у него между лопатками. На верхней губе тоже выступила россыпь испарины, но ее, слава Богу, скрывали усы.

И тут Уоррен сглотнул. Джесс заметил, как у него дрогнул кадык и челюсть дернулась. Злобная улыбочка увяла, глазки-бусинки забегали. Вот в такие минуты он всегда отпускал их душу на покаяние, давал им уйти под каким-нибудь благовидным предлогом, хотя его собственные внутренности содрогались от облегчения. Но этот Уоррен здорово его разозлил. Он был не только ублюдком, но к тому же еще и трусом.

— Я задал тебе вопрос, — напомнил Джесс, решительно направляясь к нему. — Хочешь показать мне, как работает твоя пукалка? Или предпочитаешь заткнуть пасть и держаться от меня подальше, если твоя никчемная жизнь тебе дорога? Так что ты выбираешь, Уоррен?

И опять третий из парней захихикал, но на этот раз он совершил ошибку. Стремительным движением Уоррен развернулся и врезал приятелю по подбородку. Тот отлетел к стене, стукнулся об нее спиной и сполз на землю. Глядя, как он оседает, Джесс мысленно застонал вместе с ним, но не двинулся с места, только положил пальцы на рукоятки револьверов.

Яблочный румянец бессильной злости выступил на щеках Уоррена, когда он вновь повернулся лицом к Джессу. Джесс напрягся, в голове внезапно образовалась паническая пустота. Неужели этот сукин сын все-таки вытащит свою пушку?

Но тот этого не сделал. Его борцовская стойка не изменилась, но огонек в глазах погас. Подобно злобному псу, который поджимает хвост, видя, что его не боятся, Уоррен в один миг превратился из убийцы в жалкого труса.

На этот раз Джесс не дал ему возможности передумать. Он пошел прямо на подонка, в последнюю секунду обманным движением качнулся влево и нарочно толкнул его в правое плечо, проходя мимо. Не обращая внимания на возмущенный возглас, он не остановился и даже не обернулся, а продолжил путь прямо вперед неторопливым фланирующим шагом, доводившим таких типов, как Уоррен, до белого каления. По походке невозможно было догадаться, что сердце Джесса грозит проломить грудную клетку и вывалиться на тротуар.

Опять он одержал победу. Однако в один прекрасный день (в этом можно было не сомневаться) удача Голта должна ему изменить.

В помещении «Первого торгового банка и Трастовой компании» было прохладно и полутемно из-за дождя. К тому же здесь властвовала тишина, как в первоклассной библиотеке. Два клерка были заняты с посетителями, но третий кивнул Джессу, давая понять, что готов его выслушать.

— Линдон Черни здесь? Я хочу его видеть. — Он выпалил это напрямую, не прибегая к шепоту.

Столкновение с Уорреном вывело его из себя, ему никак не удавалось вернуться в шкуру Голта.

Лицо клерка побелело, когда до него дошло, кто перед ним.

— Э-э-э… Как ваше имя, сэр? — безнадежно пролепетал он.

Вот так, наверное, про висельника, проболтавшегося в петле полтора дня, спрашивают: «Он мертв?»

Джесс представился.

Клерк повернулся и поплелся к закрытой двери в задней части здания, отгороженной невысоким барьером. Прошла целая минута, прежде чем он вновь появился из-за заветной двери. Вид у него был болезненный.

— Мне очень жаль, сэр, правда, очень жаль, но мистер Черни сейчас не сможет вас принять. У него совещание.

Совещание? Если это правда — прекрасно, значит, у них будут свидетели. Для разговора, задуманного Джессом, ничего лучшего нельзя было пожелать.

— Спасибо, — сказал он клерку.

Тот улыбнулся с облегчением. До него слишком поздно дошло, что Джесс не собирается отступать. Как ни в чем не бывало он перешагнул через низенький барьерчик и прошел, позвякивая, шпорами по мраморному полу, к закрытой двери кабинета Черни.

— О, сэр! Прошу вас, мистер Голт…

Джесс успел толкнуть дверь в тот самый миг, когда обитатель кабинета потянулся с другой стороны, чтобы ее запереть. Это мог быть только Черни: больше в кабинете никого не было. Он явно солгал насчет совещания.

— Доброе утро, — любезно поздоровался Джесс, одновременно оттесняя Черни к его столу и захлопывая дверь сильнейшим пинком, от которого едва не вылетело матовое стекло.

Черни подскочил как подстреленный. Джесс легонько ткнул его в грудь, и он рухнул своим внушительным задом на край стола.

— Не нравишься ты мне, Линдон. Ты меня раздражаешь.

Он вспомнил израненный рот кобылы, и в нем вспыхнул подлинный гнев.

— Знаешь, как я поступаю с мерзкими маленькими букашками вроде тебя? Я их давлю. Люблю смотреть, как из них сок течет.

И он оскалил зубы в волчьей ухмылке. От страха выцветшие голубые глазки банкира выпучились за толстыми стеклами очков без оправы. Он беззвучно открывал и закрывал рот, как рыбка гуппи. Его пухлые ручки с ухоженными и отполированными ногтями непрерывно двигались в воздухе, словно стирая с невидимой грифельной доски какую-то колоссальную ошибку.

— Я тут ни при чем, — проговорил он наконец. — Говорю вам, я ни в чем не виноват!

«Ну и ну, — подумал Джесс, — быстро же истовости распространяются в Парадизе».

— Ни в чем не виноват, говоришь? — переспросил он вслух. — Скажешь, у тебя просто выдался неудачный день. И ты решил сорвать зло на…

— У меня не было выбора!

Джесс выругался, чувствуя, что теряет терпение. Этот расфранченный кусок дерьма ничем не лучше Уоррена. Нет, хуже: Уоррен все-таки бил людей, которые в конце концов могли и сдачи дать, а не беззащитных животных.

Черни съежился и опять вскинул руки.

— Это была его идея, — захныкал он, как ребенок. — Я взял совсем немного. По сравнению с тем, что он сам нахапал, это просто семечки!

— По сравнению…

Джесс чуть было не спросил «С кем?», но вовремя прикусил язык.

— …с ним? По сравнению с ним? Ты в самом деле так думаешь?

— Точно вам говорю!

— Что ты мне говоришь?

Он отступил на шаг, чтобы дать банкиру возможность сесть прямее. Следовало раньше почуять и взять след. Все признаки налицо, Джессу — Бог свидетель! — не раз приходилось сталкиваться с ними раньше, но сейчас он был в таком бешенстве, что не сумел распознать их вовремя. Тут крылось нечто большее, чем можно было увидеть беглым взглядом.

— Я просто шел по его стопам. Я делал только то, в чем замешан он сам.

— Ну а мне-то что?

Банкир трясущимися руками поправил галстук с бриллиантовой булавкой. Его волосы соломенного цвета, аккуратно расчесанные на прямой пробор, были столь щедро смазаны бриолином, что составляли одно целое с головой.

— Думаете, я один снимаю сливки? Ха! Да у Уайли повсюду полно фальшивых счетов. И вообще, я брал только у него, — добавил Черни, поправляя манжеты с видом оскорбленного достоинства, — а он обкрадывал всех.

Стало быть, опять Уайли. Так-так-так.

— О Господи, неужели вы застрелите меня прямо здесь? — вскричал Черни.

Джесс рассеянным жестом положил руку на один из «кольтов» и даже сам этого не заметил. Зато теперь он многозначительно побарабанил пальцами по рукоятке.

— Заманчивая мысль. Ее стоит обдумать.

— Я же не стану с вами стреляться! — еле выговорил Черни сведенными судорогой губами и вновь замахал руками в воздухе. — Я банкир, а не налетчик! Если вы в меня выстрелите, это будет убийством!

Джесс ухмыльнулся.

— Я вам заплачу. Сколько Уайли вам платит, чтобы меня убрать? Я дам вдвое больше. О, черт, втрое! Прошу вас… Вам-то какая разница? Я открою счет на ваше имя и переведу на него деньги. Все, что хотите.

— И что потом?

— Потом? Потом я уеду.

— Гм…

Джесс расправил усы и прищурил глаз, всячески преувеличивая свою озабоченность. Продержав Черни в неизвестности еще минуты две, он наконец проворчал:

— О каких деньгах мы говорим?

Черни едва не свалился со стола от облегчения. Он как будто лишился костей.

— Все, что хотите, — выдохнул он, еле ворочая языком. — Двадцать, двадцать пять тысяч. Только назовите сумму.

— Все это Уайли украл у банка?

Несчастный кивнул.

— И куда ты их спрятал?

— На разных счетах, под разными именами. Они все еще здесь. Никто их не хватился.

— Мне понадобится список этих имен.

Банкир опять покорно кивнул.

— Ладно.

— А сколько ты сам спер у Уайли?

—Что?

— У него лично, а не у банка?

Черни начал ыло отрицать, но быстро сдался.

— Немного. Четыре или пять.

— Четыре или пять тысяч долларов?

— Да.

Вот это куш!

— Ладно, вот на чем мы остановимся. У тебя есть семья, Линдон?

— Прошу прощения?

Джессу не хотелось выживать из города человека, обремененного семьей.

— Жена? Дети? — пояснил он.

— Нет. Я в разводе.

Ну конечно. Чего же еще ждать от такого, как Черни?

— Вот и хорошо. Как только я отсюда выйду, ты откроешь счет на мое имя и положишь на него пять тысяч. Понял?

— Да, да, — с готовностью закивал банкир. — Это займет не больше десяти минут.

— Отлично. Времени в обрез. У тебя остается примерно девять часов до темноты, чтобы вернуться домой и собрать свои пожитки. И чтоб к десяти вечера духу твоего здесь не было.

— Меня здесь не будет. Вы не пожалеете о своем решении, мистер…

— Много вещей не бери, потому что ты уйдешь на своих двоих.

— Я… как? — Последняя часть сделки: твоя лошадь остается здесь. Я освобождаю ее от твоего присутствия.

— Моя лошадь?

— Мне понадобится купчая на нее и родословная. Запечатай все в конверт и оставь у бармена в «Приюте бродяги», когда будешь уходить из города. Ты никогда больше не сядешь на лошадь.

Банкир начал заикаться.

— Н-но я… В-вы же не можете…

— Отныне и вовек, Линдон, ты будешь путешествовать только в карете или пешком… Если до меня дойдут слухи, что ты оседлал четвероногого, я тебя из-под земли достану. Понятно? И никаких сделок, я тебя просто убью. Ну как, дошло до тебя?

— До-до-дошло.

— Прекрасно. А теперь пошли открывать счет.

В следующий раз Джесс разозлился и чертыхнулся, обжегшись едкой черной жидкостью, подаваемой в закусочной Свенсона под видом кофе. Он решил, что отныне будет более внимательно прислушиваться к кулинарным советам Кэйди Макгилл. Между глотками огненной жидкости его непрерывно мучила отрыжка, и он всерьез стал спрашивать себя, стошнит ли его от «пастушьего пирога», или эта гадость останется в желудке и отравит его постепенно.

— Тьфу, — повторил он, закатывая глаза и давая понять Хэму, своему новому лучшему другу и напарнику, что сейчас умрет.

Хэм тоже закатил глаза и засмеялся.

— Ну, мистер Голт, ну пожалуйста; покажите их мне!

— Нет.

— Пожа-а-алуйста!

— Нет.

— Только один! Ну, пожалуйста, только один! — канючил Хэм. — Я его даже не трону, я только посмотрю, хорошо? Ну только один разочек!

Джесс тихонько ругнулся (впрочем, довольно мягко, с учетом аудитории), а Хэм восторженно улыбнулся в ответ. Никакого страха перед Голтом у него не осталось: теперь ему нравилось поддразнивать его, подшучивать над ним, расставлять ему по-детски бесхитростные словесные ловушки, а Джесс делал вид, что попадается в них, как деревенский простачок, и это неизменно вызывало у мальчика взрывы хохота.

— Вот пристал, как клещ! Ладно, только отвяжись.

— Ура!

— Если ты хоть словом обмолвишься…

— Никому не скажу!

Хэм придвинулся ближе, они сидели на скамье, как заговорщики, скрытые от посторонних глаз в дальней кабинке закусочной Свенсона «Вкусная жратва и выпивка». Вдруг прелестное и озорное детское личико озабоченно нахмурилось.

— А почему?

— Что «почему»?

— Почему я не могу никому сказать?

— Потому что это секрет.

Такой ответ привел Хэма в восторг. Пока Джесс доставал один из своих «кольтов», мальчик ерзал от нетерпения.

— Это «миротворец», — объяснил Джесс, положив револьвер рукоятью вперед на подставленные детские ладошки. — Рукоятка из слоновой кости. Настоящий бивень, можешь не сомневаться. Сделано на заказ. Вот эмблема с мексиканским орлом. Правда, красиво? Сорок пятый калибр простого действия. Лучший револьвер, когда-либо изготовленный мистером Кольтом, конструктором стрелкового оружия.

— Вот это да!

Выражение лица Хэма мало назвать восторженным, на нем был написан священный трепет.

— Вот это да! — повторял он без конца, держа тяжелый револьвер с той же бережностью, с какой священник держит в руках потир [11]. — Вот это я понимаю!

— Открой его. Откинь вот эту защелку. — Барабан открылся, и Хэм осторожно покрутил его, убедившись, что все шесть патронных гнезд пусты.

— Нравится мне этот звук, — заметил он.

Джесс хмыкнул в знак согласия. Короткие, четкие металлические щелчки вращающегося барабана и впрямь приятно слушать.

Хэм вернул барабан на место и сделал вид, что целится в противоположную стену через проход.

— Паф! Паф!

— Попал в него? — спросил Джесс.

— Прямо промеж глаз!

— Отличный выстрел.

— Хотел бы я уметь стрелять. Вы научите меня, мистер Голт?

Мальчик прижал револьвер к бедру, вскинул его и снова спустил курок, целясь в стену. Громадный «кольт» был едва ли не длиннее его руки. Когда он поднес дуло к носу и понюхал воображаемую пороховую гарь, Джесс, не удержавшись, расхохотался.

— И в кого бы ты стал стрелять? — спросил он, развалившись на скамье и скрестив руки на груди.

— В плохих парней.

— Например?

— В грабителей банков, в конокрадов… В тех, кто обзывает моего папочку нехорошими словами. В тех, кто обижает мисс Кэйди.

Джесс задумчиво кивнул.

— Значит, ты их всех просто перестреляешь, так?

— Нет, это будет честный бой, на равных. А может… — Хэм опять прицелился в стену. — Может, я их просто раню. Паф! Отстрелю руку или ногу.

— Пожалуй, так даже лучше.

— Да, потому что тогда они будут меня бояться и перестанут делать нехорошее.

— Вот видишь! И тогда тебе не придется…

Вихрь зеленовато-голубых юбок, взметнувшиеся руки и молнии, сыпавшиеся из прекрасных карих глаз, прервали его рассуждения на полуслове. Кэйди набросилась на него, как разъяренная тигрица. Джессу показалось, что его затягивает мощный смерч.

— Что, черт побери, вы делаете? Как вы посмели? Да вы в своем уме?

Джесс понял, что ответов на свои вопросы она не ждет, потому что всякий раз, как он пытался открыть рот, она прерывала его на первом же слоге.

— Дай сюда, — рявкнула она на Хэма, выхватив «кольт» у него из рук.

Ее гнев рос неудержимо, пока она, не веря своим глазам, смотрела на оружие. В ее хрупкой ладони револьвер казался особенно грозным и почти непристойным. Джесс потянулся за ним, но Кэйди отдернула руку и швырнула «кольт» на стол, давая понять, что ей противно даже прикоснуться к нему.

— Как вам только в голову взбрело? О чем вы думали?

— Я…

— Ему всего семь лет!

— Он…

— Что за человек может дать оружие ребенку?

— Он не…

— Стыдитесь! Вас самого убить мало!

Джесс понурил голову.

— Он не заряжен, — пробормотал он в свое оправдание.

— Не заряжен?

Она едва не перешла на визг, но усилием воли заставила себя удержаться.

— Идем отсюда, Хэм.

— Но, мисс Кэйди…

— Слушать ничего не хочу. — Кэйди решительно дернула его за локоть, потом опять повернулась к Джессу. Она еще не все сказала.

— Если вы еще хоть раз позволите этому мальчику играть с оружием, вам придется иметь дело со мной, мистер Голт. Я этого не потерплю. Яростно взметнув подолом, она удалилась, таща за собой Хэма.

Джесс проводил ее взглядом, угрюмо оглядел остальных посетителей. Они переглядывались и перешептывались. Черт бы ее побрал с ее проклятым норовом! Как ему теперь выбраться из этой передряги? Джесс машинально потянулся за папироской и сунул ее в угол рта. Зажег с первой попытки. Выпустил струю дыма к потолку, старательно изображая из себя отчаянного наемного стрелка, но при этом он мысленно молился, чтобы никто не заметил, как у него трясутся руки.

4.

— Добрый вечер, мисс Кэйди. Не лучше ли вам поторопиться? Знаете, уже скоро пять.

Энергично тряхнув головой, Кэйди откинула с лица волосы и кивнула Леви, глядя на него через зеркало над баром, которое полировала.

— Знаю. Я и так спешу.

В этот момент в салуне почти никого не было, кроме Стэна Морриса да пары поденщиков с фермы Салливана, но через полчаса начнут собираться посетители. Ведь сегодня субботний вечер! Кэйди старалась не допускать, чтобы клиенты, приносившие ей наибольший доход, застали ее за таким неподобающим занятием, как полировка зеркал. Или, к примеру, мытье окон и уборка столов. Это могло бы разрушить иллюзию. Одни видели в ней заботливую мать, другие — возлюбленную, третьи — языческую жрицу, четвертые — «мадам» из борделя и карточную мошенницу, но никто из них не мог бы представить ее в роли поломойки.

Она протерла бутылки со спиртным, выстроенные батареей на полке перед зеркалом, потом принялась за стойку бара.

— Я сам, — запротестовал Леви, пытаясь одной рукой завязать на спине фартук, а другой отнять у нее тряпку.

— Нет, все в порядке. Видишь вон тот ящик у дверей? Сегодня прислали почтой. Я думаю, это новые стаканы. Пойди распакуй их, а я пока тут закончу.

Он втащил ящик за стойку бара, вскрыл его и начал разворачивать тщательно упакованное стекло. Только после этого Кэйди заговорила:

— Леви, мне не хотелось бы тревожить тебя понапрасну, я даже уверена, что беспокоиться в общем-то не о чем, но считаю, что тебе следует знать. Сегодня я застала Хэма вместе с этим наемником у Свенсона. Они сидели в задней кабинке и общались как закадычные дружки, вспоминающие старые добрые времена.

Сидя на корточках возле ящика, Леви оглянулся на нее и сказал «гм».

— Это не все, Леви.

— Мэм?

— Мистер Голт показывал Хэму свой револьвер. Револьвер, — повторила она, когда он снова лишь хмыкнул в ответ.

— Ох уж этот мальчишка, — покачал головой Леви.

Кэйди возмущенно уставилась на него, скрестив руки на груди.

— Я думала, ты придешь в ярость. Боже мой, Леви, неужели тебя не волнует, что Хэм якшается с наемным убийцей?

— Еще неизвестно, так это или нет.

— Что?

Леви выпрямился: шесть футов три дюйма [12] тонких костей и красивой шоколадной кожи.

— Может, так оно и есть. Все говорят, что он такой. Но я видел его с Хэмом вчера вечером и ничего плохого не заметил. Кем бы он ни был, этот мистер Голт, он явно питает слабость к детям.

— Ну и что? Даже если так… разве это имеет отношение к делу?

— А что имеет отношение к делу?

— Допустим, он обожает детей, что с того? Может, Джесси Джеймс, знаменитый американский бандит-налетчик, был лучшим в мире отцом, но ты хотел бы, чтобы он воспитывал Хэма?

Леви усмехнулся, а Кэйди в недоумении покачала головой.

— Говорю тебе, Леви, Хэм сидел в закусочной Свенсона и палил по стенам!

—Что?

— Ну… я хочу сказать, понарошку.

— Ах, понарошку…

— Палил по стенам из шестизарядного «кольта», как будто это игрушка!

— Мне это не нравится.

— Я так и думала. Я схватила его за шиворот и вытащила оттуда. Мне хотелось как следует надавать ему по заднице, но я решила, что лучше тебе самому с ним разобраться.

— Понятно, — уклончиво ответил Леви и вернулся к распаковке бокалов.

Кэйди пожала плечами, не понимая, почему он так спокоен. Леви, самый добрый и любящий отец на свете, был всегда неизменно строг. Строг, принципиален и справедлив; Он позволял Хэму подметать и подрабатывать в салуне, но любое дурное слово или поступок незамедлительно влекли за собой наказание. Так почему же Леви столь спокойно воспринял новость о том, что его сын водит дружбу с отъявленным негодяем, наемным убийцей? У нее это в голове не укладывалось.

— «Фи-ло-со…» Что это, Леви? «Фи-ло-со-фия Буд…»,

Поняв, что ей не совладать с названием, Глендолин вернула книгу на стойку бара: — Это по-китайски?

— Ты опоздала, — машинально заметила Кэйди. Глендолин вечно опаздывала, но всякий раз пыталась сделать вид, будто она здесь уже давным-давно. Кэйди взяла книжку со стойки и попыталась прочитать заголовок, однако ей повезло не больше, чем Глен. «Философия Будды». Она вопросительно подняла взгляд.

— Нет, это не по-китайски, — с достоинством ответил Леви. — Это про Будду.

— Ах, про Бу-у-удду, — понимающе протянула Глен, шевеля светлыми бровками. — Да-да, я знаю. Будда — это такая религия, и по чистой случайности ее исповедует одна китайская леди, проживающая на Сосновой улице. Как раз над прачечной своего папочки, — пояснила она, чтобы никто не сомневался, о какой именно китайской леди идет речь.

Леви обиженно отнял у Кэйди книгу и спрятал ее под стойку, не глядя ни на одну из женщин. Ему не нравилось, когда над ним подшучивали, особенно по поводу Лии Чанг, поэтому Кэйди перестала ухмыляться и добродушно подмигнула Глендолин у него за спиной. Она тут же спохватилась: Глен заслуживала хорошей выволочки.

— Насколько я могла заметить, ты вчера славно повеселилась, — сурово начала Кэйди. — Так, между делом.

— Верно, — как ни в чем не бывало согласилась Глен, прихорашиваясь перед зеркалом и поправляя локоны. — Вчерашний вечер прошел очень весело. Честное слово…

— Глендолин.

— Что? — До нее наконец дошло.

— Ты злишься, потому что я сидела на коленях у Сэма Блэкеншипа?

— Я этого даже не заметила, — сухо отрезала Кэйди.

— Нет?

Глендолин прижала палец к щеке. Это означало, что она в глубоком раздумье.

— В чем еще я провинилась?

Кэйди пришлось бы загибать пальцы, чтобы не сбиться со счета ее провинностей: «Ты пришла не вовремя, ты опять напилась на работе, ушла раньше времени, и притом не одна, а с Гюнтером Дьюхартом».

— Я говорю о тебе и об этом наемнике.

— Ты имеешь в виду мистера Голта? М-м-м… — промяукала Глен, как сытая кошка. — Не мужчина, а просто мечта, правда?

— Мечта? Ну, если ты мечтаешь о наемных убийцах, тогда… пожалуй. Глен, когда же ты наконец поумнеешь? Ладно, черт с тобой, это не мое дело.

— Вот именно, — нахально заявила Глен. — Я знаю, что ты обо мне думаешь, — продолжала она после небольшой паузы, повернувшись ко всем спиной, чтобы запихать вату за корсаж желтого атласного платья. — Думаешь, я все делаю нарочно? Путаюсь со всякими подонками и позволяю им вытирать об себя ноги. Разве не так?

Кэйди лишь пожала плечами. Ей вспомнился тот день, восемь месяцев назад, когда Глендолин впервые появилась на пороге «Приюта бродяги» в поисках работы. У нее была разбита губа, под глазом светился фонарь, об остальном можно было только догадываться. Все пришли в ужас, но никто особенно не удивился: многие знали, как Мерл Уайли обращается с женщинами, а Глендолин проработала в его салуне чуть ли не год. За это время она вполне могла стать для него чем-то большим, нежели просто одной из подавальщиц. Всех удивило другое: как это ей наконец хватило ума уйти от него.

— Мы об этом говорили уже не раз, — устало возразила Кэйди. — В свободное время можешь делать все, что заблагорассудится, я слова не скажу. Но здесь, в моем салуне, ты должна соблюдать правила.

— Но я их соблюдаю!

Никто не умел изображать оскорбленную невинность лучше, чем светловолосая и голубоглазая Глен. Неудивительно, что шериф влюбился в нее без памяти. Это напомнило Кэйди еще об одном прегрешении Глен.

— Между прочим, ты вчера не очень-то любезно обошлась с Томом.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

Глендолин закончила набивать бюст ватой и обернулась в поисках выпивки.

— И вообще я обращаюсь с Желтым Ливером вполне прилично. Не хуже, чем он заслуживает.

— Зачем ты его так называешь? Ты же знаешь, он этого терпеть не может!

— Ну и что? А по-моему, это забавно!

— Забавно? Да ты…

Кэйди тяжело вздохнула. Они с Глендолин были примерно одного возраста, а уж по части опыта в отношении мужчин Глен обогнала ее на миллион лет. Так почему же у Кэйди часто возникало такое чувство, будто она годится Глен в бабушки? Как-то раз она задала этот вопрос Леви, и он ответил двумя словами: «Она глупа». Но Кэйди с ним не согласилась. На самом деле Глендолин просто не хотела думать.

— Мы говорили о Голте, — напомнила Кэйди им обоим. — Похоже, он застрял здесь надолго.

— Правда? — оживилась Глен, пощипывая щеки, чтобы вызвать румянец, и пристально изучая свое лицо в зеркале.

— Да. И мне кажется, тебе следует держаться от него подальше. Ты знаешь, о чем я говорю, — повысила голос Кэйди, увидев, что Глен приготовилась возражать. — Он опасный человек, достаточно взглянуть на него. Оставь его в покое, Глен.

Ее подмывало добавить: «Не води его к себе домой», — но она промолчала. Они действительно говорили об этом уже не раз.

— Ты тоже с ним вчера беседовала, — обиженно бросила Глен.

— Это не имеет отношения к нашему разговору. О, черт, они уже здесь! Кэрли Боггз и все эти парни с фермы Уиттера! Живо займись ими, Глен, а я пока пойду переоденусь.

Кэйди сняла фартук и засунула его на полку под стойкой.

— Ты ему улыбалась! — бросила Глен ей вслед. — Ты даже смеялась вместе с ним. Я сама слышала!

— Это прерогатива хозяйки заведения, — на ходу ответила Кэйди.

Прощальная реплика могла бы прозвучать куда более эффектно, имей Глен хоть малейшее понятие о том, что такое «прерогатива».

В своей комнате Кэйди принялась тщательно выбирать платье на вечер. В ее гардеробе не меньше десятка разноцветных «карнавальных костюмов», как она их мысленно называла, и обычно она просто вытаскивала из гардероба тот, который давно не надевала. Однако на этот раз Кэйди отступила от традиции: она долго и придирчиво разглядывала платья, пробовала на ощупь украшенные перьями или расшитые блестками лифы, но ни на одном не могла остановиться.

И откуда вдруг эта девичья нерешительность? Ответ ей известен, но она не желала взглянуть правде в глаза. Боже милостивый, неужели она сама становится похожей на Глен?

В конце концов Кэйди выдернула из шкафа платье из темно-зеленой тафты и швырнула его на кровать. Нашла дополнявшие его зеленые туфельки на высоком каблучке и диадему из фальшивых изумрудов (завсегдатаи салуна обожали драгоценности — чем больше пестроты и блеска, тем лучше). Постирать черные чулки в сеточку она не успела, значит, придется надеть другие, телесного цвета, хотя они не так здорово смотрятся с черной кружевной отделкой зеленого платья. Так, теперь зеленый браслет из чего-то похожего на нефрит, черные агатовые сережки, колечко с ониксом на мизинец…

Может, хватит? Как насчет бледно-зеленой камеи на черной бархатной ленточке? Нет, решила Кэйди, довольно. Даже если играешь в «блэк джек» с завсегдатаями салуна в провинциальном городке и продаешь им выпивку, вовсе не обязательно обвешивать побрякушками все, что торчит, включая шею. Надо и меру знать.

Раздевшись за ширмами, Кэйди набросила халат поверх белья. У нее еще осталось немного времени: ванну она успела принять раньше, а процесс одевания занимал у нее не больше десяти минут — своего рода рекорд с учетом того, что у нее не было горничной.

— А ну-ка убери отсюда свою жирную задницу! — скомандовала Кэйди, обращаясь к Страшиле, который не удосужился даже открыть глаза или шевельнуть хвостом с тех самых пор, как она появилась в комнате.

Она схватила кота за шкирку и выдворила его с кресла. Он зашипел, будто его прошибло электрическим током, и злобно выгнул спину.

— Ах, извините, ваше высочество, — язвительно обратилась к нему Кэйди, — прошу прощения за беспокойство, но это мое кресло!

Оскорбленный в лучших чувствах, Страшила позволил взять себя на руки и устроился у нее на коленях, после чего незамедлительно впал в спячку.

— Тоже мне домашний питомец, — проворчала Кэйди.

Она почесала его за ухом, но он так и не проснулся. Кот появился у нее на пороге прошлой зимой — тощий, паршивый, только что после драки, победа в которой явно досталась не ему. Кэйди его вылечила, выходила и откормила. В благодарность он стал ходить за ней тенью. Тяжелая, черная, раскормленная до отказа тень. Но Кэйди несколько переусердствовала в своих стараниях: отъевшись на вольных хлебах, Страшила разленился и теперь только и делал, что спал в ее кресле или у нее на коленях в тех редких случаях, когда ей удавалось согнать его с кресла.

— Ах, Страшила, ты самое жестокое разочарование моей жизни, — прошептала Кэйди.

Ей наконец удалось вытянуть из него тихое урчание, но он тут же снова уснул. Она откинулась затылком на высокую спинку качалки с мягким подголовником. Как хорошо! Через час шум в салуне станет оглушительным, но пока еще тихо. А все-таки лучше всего бывало по воскресеньям, когда «Приют бродяги» закрывался на выходной, в отличие от салуна Уайли, работавшего даже в Рождество.

Воскресное утро Кэйди посвящала счетам, а также осмотру и исправлению повреждений, нанесенных накануне вечером: починке сломанных стульев, замене разбитых зеркал. К трем часам она обычно освобождалась от дел, но не ходила гулять и не ездила на Речную ферму, чтобы побродить по саду (это удовольствие она позволяла себе только по пятницам). По воскресеньям Кэйди оставалась у себя в комнате и наслаждалась тишиной. Сидела в этом кресле, вытянув ноги на вышитый тамбуром пуфик, зажигала лампу под абажуром с бахромой, надевала выписанные по почте очки и открывала книгу. Или писала письмо своей единственной подруге, оставшейся в Портленде, с которой до сих пор поддерживала связь. Или просматривала прибереженный с пятницы экземпляр «Реверберейтора», знакомясь с местными сплетнями и подборкой «мировых новостей».

— Да, — мечтательно повторяла она время от времени, обращаясь к Страшиле, — вот это жизнь…

Иногда Кэйди приходило в голову спросить себя, так ли уж крупно ей в жизни повезло, если свои лучшие часы она проводит в четырех стенах, сидя в качалке наедине с ленивым, вечно сонным котом. Но такое случалось очень-очень редко: обычно она бывала слишком занята или чувствовала себя слишком усталой и не хотела портить себе настроение, наслаждаясь заслуженным отдыхом после дел и забот. А когда тоска все-таки одолевала ее (по счастью, совсем не часто), у нее было наготове мудрое изречение, помогавшее увидеть любые невзгоды в истинном свете:

«Это все же лучше, чем консервировать лососину!»

Порой она просиживала в кресле весь воскресный вечер, ничего не делая. Вот уже два года прошло, а Кэйди все никак не могла привыкнуть к мысли, что она полная хозяйка этой комнаты и всего, что в ней находится. Например, что ей принадлежит эта кровать с бронзовыми накладками, застеленная одеялом в синий цветочек, эти подушки с вышитыми изречениями на наволочках, это старинное деревянное кресло-качалка, фонограф и четыре пластинки с записями оперных арий, заигранные до того, что уже почти невозможно разобрать музыку. Это было ее окно с видом на виргинский дуб в крошечном, как почтовая марка, дворике и ее собственная, обшитая кедровым тесом уборная.

А ведь Кэйди почти ничего не сделала, чтобы все это заслужить (она, безусловно, не делала того, в чем почти все вокруг ее подозревали). Она только проявила заботу и внимание к умирающему старику. В результате к ней перешло все, что когда-то принадлежало ему.

Несколько недель назад она случайно услышала разговор двух дам, остановившихся у витрины магазина Юргена «Оптовая и розничная продажа мебели». «Очень приличная тахта, — заметила одна из дам, — но не вполне в моем вкусе». Об этой фразе Кэйди вспоминала весь остаток дня, да и после не раз возвращалась к ней мыслями, завороженная совершенно непривычным для нее понятием «вкус».

Подумать только: выбирать себе тахту, или, скажем, шифоньер, или кресло в зависимости от того, отвечают они твоему вкусу или нет! А как же узнать, какой у тебя вкус? С тех самых пор она изучала свою спальню, вернее, спальню Густава Шлегеля, новым взглядом, впервые понимая, насколько эта комната выглядит по-мужски, подмечая множество мелочей, которые распределила бы иначе, если бы это пришло ей в голову раньше. Случайно услышанное замечание незнакомой дамы не помешало ей наслаждаться комнатой, но дало пищу для размышлений.

Услышав стук в заднюю дверь, Кэйди подскочила от неожиданности. Страшила тоже проснулся и вцепился когтями ей в колено, а потом соскочил на пол.

— Ай! Черт бы тебя побрал, Страшила!

Она потуже затянула кушак халата и подошла к двери.

— Кто там? — Никакого ответа.

— Хэм, это ты?

Кэйди приоткрыла дверь на дюйм и выглянула в щелку.

— Хэм? Что ты…

— А вот и сама мисс Кэйди!

Глумливо ухмыляясь, перед ней предстал Уоррен Тэрли. Не успела она захлопнуть дверь, как он навалился на нее всем своим весом и распахнул настежь.

— Эй!

— Эй? Разве так встречают старых друзей? Мы с Клайдом как раз проходили мимо и решили засвидетельствовать свое почтение.

Кэйди загородила ему дорогу, но он отпихнул ее и вломился в комнату, продолжая скалиться. Клайд Гейтс следовал за ним.

—Убирайтесь отсюда оба! Что вам здесь нужно? Хотите выпить — зайдите с парадного входа, как все люди. Послушай, Тэрли…

— Ну-ну, Кэйди, не кипятись, мы просто хотим с тобой потолковать. Полюбуйся, Клайд, какая она хорошенькая! А сюда погляди: ну и красотища! Вот что она сегодня собирается надеть! Нет, ты только…

— А ну не лапай!

Кэйди оттолкнула его от кровати и шлепнула по рукам, когда он схватил ее зеленое платье.

— Тебя послал Уайли, верно?

Она пыталась оттеснить Тэрли к открытой двери, не прикасаясь к нему. Кэйди чувствовала себя скорее разъяренной, чем испуганной, однако что-то подсказало ей, что лучше не подходить к наглецу близко.

— Мистер Уайли просил кое-что передать тебе на словах, — вступил в разговор Клайд, здоровый и глупый верзила-ковбой не то из Техаса, не то из Оклахомы.

Кэйди относилась к нему чуточку лучше, чем к Уоррену Тэрли, другими словами, ненавидела его не так сильно, как бубонную чуму. Но он вместе с Уорреном работал на Уайли.

— А ну-ка живо убирайтесь отсюда!

— А если нет? Что ты сделаешь? Пристрелишь нас из своего пугача? Кстати, где он?

Злорадный огонек вспыхнул в прищуренных глазах Тэрли. Подленькая усмешка, игравшая у него на губах с появления на пороге, стала поистине сатанинской, когда он направился к ней. В это время Клайд прошмыгнул к хозяйке за спину.

— Пугач при вас, мисс Кэйди? — спросил Тэрли, поводя остреньким носиком, как крыса, вынюхивающая добычу. — Ну-ка посмотрим, где вы его прячете!

Кэйди знала множество ругательств, но воспользоваться своим запасом не успела: Клайд зажал ей рот ладонью, а Уоррен схватил ее, ухмыляясь, как сам дьявол.

— Смотри не лопни, — пробормотал бармен в ответ на громогласные призывы пьяного ковбоя пошевеливаться и немедленно принести ему еще порцию.

Джесс готов был поклясться, что расслышал, как Леви сказал, наливая пьянчуге кружку пива: «Нетерпение есть не что иное, как проявление эгоцентризма. Терпение противостоит себялюбию, ибо все в этом мире непостоянно и лишено сущности».

— Что вы говорили? — растерянно спросил Джесс, когда бармен вернулся на его конец стойки. — Вы не могли бы повторить?

Леви посмотрел на него с легкой спокойной полуулыбкой. Казалось, ему известен какой-то замечательный секрет, которым он может поделиться или не поделиться по своему усмотрению.

— Каждый из нас страдает, — веско отчеканил он глубоким проникновенным голосом. — Страдание удваивается, когда мы сопротивляемся ему. Надавите посильнее рукой на стену, и вы повредите руку. Легонько приложите ее к стене или к двери, и вы не пострадаете. Сопротивление и стремление — вот источник страдания.

Его лицо расплылось в улыбке: все прямые линии и острые углы поднялись, как стрелки часов, показывающих без десяти два. Джесс не смог удержаться от ответной улыбки.

— Откуда вы набрались всей этой премудрости?

— От Будды.

— Бармен! — надрываясь, заорал другой забулдыга, сидевший за столиком через проход. — Налей мне виски! Давай скорей! Шевели своим тощим задом!

Леви перевел на него глубокий умиротворенный взгляд темных глаз. Улыбка не сошла с его лица, но в ней появилось что-то страдальческое.

— Но иногда, — добавил он, переходя на шепот, — хочется от души врезать этой самой рукой кому-нибудь по башке, и плевать на страдание.

Джесс засмеялся.

— Погодите, — окликнул он бармена. Леви замер на полпути к столику с бутылкой в руке и вопросительно повернулся к нему.

— Мисс Макгилл сегодня здесь?

— Да, она готовится к выходу.

— У нее тут контора или кабинет? Мне надо переговорить с ней по делу.

— Бармен!

Леви поставил перед клиентом бутылку и вернулся за стойку.

Он больше не улыбался, его глаза не лучились добродушным лукавством. Он выглядел как настороженный отец, встретивший на пороге сомнительного соискателя руки своей дочери. Джесс вспомнил, как Леви стоял на часах, пока Кэйди впервые встречалась с Голтом. Он был напуган до смерти, но не оставил свой пост.

— Это личное дело. Мне надо сказать ей одну вещь. — Джесс хотел извиниться и признать ее правоту: нельзя было позволять Хэму играть с оружием. Тут ему пришло в голову, что перед отцом мальчика, наверное, тоже следовало извиниться. Он нахмурился. Что-то жизнь стала чересчур запутанной и сложной в последнее время. И вообще наемные стрелки прощения не просят, А уж тем более на людях.

Леви с сомнением оглядел его, но в конце концов принял решение.

— Она в своей комнате. Вот через эту дверь и прямо по коридору. Загляните сперва в кабинет: это в самом торце. Вторая дверь из кабинета ведет в спальню. Она вас услышит и скажет, можно ли вам войти.

— Спасибо.

Леви кивнул, бросив на Джесса предупреждающий взгляд. «Мне бы очень не хотелось идти за тобой, — говорил этот взгляд, — потому что ты наверняка меня убьешь. Но я пойду, если придется». Да, такой человек, безусловно, заслуживал уважения.

Пробираясь сквозь густеющую на глазах толпу азартных игроков и пьяниц, Джесс случайно толкнул одного из них, не заметив его закрытым повязкой глазом. До чего же ему надоела эта «заплатка»!

— Извините, я вас не видел.

Задетый вскинул руки и раз двадцать успел повторить: «Нет, это вы меня извините!», пятясь от него задом.

Неприметный проход, на который он раньше даже не обратил внимания, находился в углу за стойкой бара. Джесс вошел и сразу заметил открытую дверь слева от себя. Внутри полно ящиков, предметов мебели и всяких мелочей. Очевидно, что-то вроде складского помещения. Другая дверь по правую руку была закрыта. Скорее всего, за ней хранились запасы выпивки. Короткий коридор заканчивался еще одной закрытой дверью. Кабинет мисс Кэйди.

Джесс постучал. Никто не ответил. Он открыл дверь и всунул голову.

Кабинет? Эта каморка скорее напоминала стенной шкаф, притом не из самых просторных. Насколько он мог судить в темноте, тут помещался письменный стол со стулом, низенький конторский шкафчик, и все. Чья-то фотография в рамке на столе. Джесс поднял ее и поднес к полоске света, которая просачивалась из открытой двери. Какой-то симпатичный старикан с пухлыми щечками и окладистой седой бородой. Может, ее папаша? Если так, она на него ничуть не похожа.

Вдруг из-за последней двери, из-за той, что должна вести из кабинета к ней в спальню, раздался голос. Мужской голос.

— Дерьмо! — негромко выругался Джесс. У него заныло под ложечкой — совершенно незнакомое чувство, заставшее его врасплох. Мужчина в ее комнате. А ведь на дворе еще светло! Если она собирается и дальше продолжать в том же духе, могла бы по крайней мере дождаться темноты.

Он уже стал потихоньку поворачиваться, чтобы уйти, когда мужской голос внезапно пролаял какой-то отрывистый приказ. Джесс остановился в нерешительности. Послышался голос Кэйди, но слов он не разобрал. И вдруг раздался женский визг. «Ах ты, мерзавец! — четко расслышал Джесс. — Прекрати немедленно!»

Джесс одним прыжком пересек тесную комнатушку и с такой силой рванул дверь, что она распахнулась и хлопнула по стене со звуком, похожим на выстрел.

Спальня. Обои в полосочку, красный ковер, большая, манящая, отделанная бронзой кровать. Все эти несущественные детали запечатлелись у него в мозгу за миг до того, как его взгляд упал на Кэйди и двух мужчин.

Он их узнал. Клайд, тот, что отличался благоразумием, держал Кэйди сзади за локти, предоставив возможность Уоррену, гнусному недомерку, задиравшему Джесса этим утром, залезть за пазуху ее халата с пестрым пейслийским узором [13]. При этом Уоррен держался на расстоянии вытянутой руки, оттопырив зад, чтобы избежать удара по самому чувствительному месту, а голые ноги Кэйди тем временем работали, как крылья мельницы.

При его появлении все застыли.

— Та-ак, что мы тут имеем? — грозным шепотом, заставлявшим холодеть его самого, протянул Джесс. — А знаешь, чего я не переношу, Уоррен? Когда здоровые парни пристают к женщине.

Клайд разжал руки и отступил на шаг. Кэйди вырвалась, яростно поводя плечами, и поспешила запахнуть халат. Длинные пушистые волосы рассыпались по плечам, доставая чуть ли не до локтей. Ее душил гнев, но Джесс заметил, что она сильно напугана.

У него же не было времени осознать свой страх.

— Когда пристают к женщинам и бьют лошадей — вот две вещи, которых я не выношу. Я начинаю злиться. А знаете, что бывает, когда я злюсь?

— Это не твое дело, — расхрабрился кривоногий зловонный гнойник Уоррен.

Тут Кэйди пнула его по колену со всей силой, на какую была способна, не рискуя при этом сломать себе ногу.

— А-а-а! Вот сволочь! — Завопил он, схватившись за колено.

— Убирайся отсюда, Тэрли, и никогда не возвращайся!

Кулаки у нее были стиснуты, глаза сверкали. Казалось, она готова на все.

— Можете его не убивать, — бросила она Джессу. — Вообще-то мне все равно, но он этого не стоит. И Клайд тоже.

— Вашу амуницию я заберу, — зловеще прошептал Джесс. — Давайте ее сюда. Оба.

Тэрли, он же Уоррен, откинул в сторону полу куртки, демонстрируя свою пушку точно так же, как и утром.

— Мой револьвер ты не получишь. Но уж теперь, парень, считай, что ты сам напросился.

— Ошибаешься, я ничего не прошу. Я пристрелю тебя на месте. Сейчас ты жив, через пять секунд будешь мертв. Считаю до пяти. Раз.

Джесс и сам не понимал, каким образом такие слова свободно выходят у него изо рта, пока сердце замирает от страха. Боже милостивый, он рожден для этой жизни!

Протянув руку, он пробормотал:

— Рукояткой вперед.

Безобразная рожа Тэрли побагровела, но он подчинился, непрерывно изрыгая проклятья.

— Ш-ш-щ, — зашипел на него Джесс, и Уоррен замолчал. — Так, теперь ты.

Клайд отдал пушку, не пикнув. На комоде у Кэйди стоял аквариум с золотыми рыбками. Тэрли едва не раскололся пополам, когда до него дошло, что намеревается сделать Джесс. Он согнул колени и даже вскинул руки, словно собираясь прыгнуть. Но Джесс подзадорил его улыбкой, давая понять, что ждет только повода, одного неверного движения, и Тэрли струсил.

Плюх! Плюх! Три оранжевые рыбки в панике брызнули во все стороны. Пузырьки воздуха выплыли из стволов двух шестизарядных револьверов, подчинялись к поверхности и лопнули.

— А теперь убирайтесь. Только посмейте еще раз побеспокоить эту леди, и я вас убью. Не спеша. Вы меня понимаете?

Тэрли ощерился в бессильной ярости. Если бы взгляды могли убивать, Джесс уже валялся бы на полу бездыханным и Кэйди тоже. Но у Тэрли не хватило смелости даже выругаться на прощание. Он молча повернулся и вышел через заднюю дверь. Клайд поплелся за ним.

Кэйди никак не могла опомниться. «Он даже не вытащил свою пушку», — повторяла она про себя, судорожно стягивая на груди полы халата и глядя на Голта как на второе пришествие. Нет, в самом деле, Уоррен Тэрли был, конечно, продажным и злобным сукиным сыном, но его никак нельзя было назвать трусом. А Голт отобрал у него револьвер. Она скосила глаза на аквариум и успела заметить, как последний пузырек вырвался из дула и всплыл к поверхности. Моди, Грэйси и Сесил плавали вокруг, с любопытством тычась носами в непонятные предметы.

Кэйди хотела сказать «спасибо», но выговаривались почему-то только согласные. Колени у нее тряслись.

— Подышим воздухом, — вышло у нее со второй попытки.

Все бы было ничего, да только голос прозвучал на октаву выше обычного. Мистер Голт самым почтительным и деликатным образом предложил ей руку, словно церковный служка, помогающий пожилой даме добраться до молельной скамьи. Кэйди ответила ему дрожащей улыбкой, давая понять, что справится сама. Каким-то чудом ей удалось выбраться на заднее крылечко и опуститься на верхнюю ступеньку, не упав в обморок.

Голт обошел ее и сел на вторую ступеньку. У него были длинные-предлинные мускулистые ноги, плотно обтянутые черными штанами из «чертовой кожи», он согнул одну из них в колене и обхватил ее руками, а другую вытянул вперед. Кэйди заметила, что край ее халата касается его бедра, и тщательно подобрала полы вокруг себя, вдруг вспомнив, что она настоящая леди, и стараясь вернуть себе способность ясно мыслить. Сердце у нее все еще бешено колотилось и никак не желало уняться. Не в первый раз Уоррен Тэрли пытался устрашить ее по приказу Уайли, но до сих пор дальше слов дело не заходило. Новая тактика напугала ее так сильно, что она себе самой не хотела признаться в этом.

— Такое часто случается?

Голт снял шляпу и положил ее рядом с собой. Лучи заходящего солнца, проникшие сквозь листву виргинского дуба, превратили серебро в его темных волосах в золотую канитель.

— Нет, — она энергично покачала головой. — Безусловно, нет.

— Они… м-м-м… не сделали вам больно?

Она поняла, о чем он думает, поняла, как все это должно было выглядеть со стороны, когда он вышиб дверь.

— О, нет, вовсе нет! Они просто искали мой пистолет. — Это было правдой лишь отчасти: Тэрли успел ее потискать, но она не собиралась об этом распространяться.

— Искали ваш пистолет?

Голт так удивился ее словам, что она улыбнулась. — Да. И если бы он был у меня под рукой, я бы продырявила их обоих, — хвастливо добавила Кэйди.

На самом деле у нее вряд ли бы хватило смелости, но так приятно произнести эти слова вслух! Они помогли ей немного успокоиться.

— Я держу пистолет 22-го калибра в… я держу его при себе, — осторожно пояснила Кэйди.

— Какой марки?

— «Ремингтон-эллиот». Пятизарядный.

— С колесным курком?

Она кивнула, и он одобрительно присвистнул.

— Да, при вашей работе всякое может случиться. Только и жди неприятностей.

«Кто бы говорил! — подумала Кэйди. — Как насчет твоей работы, приятель?»

— Да, всякое бывает, но я справляюсь. И вообще Уоррен и Клайд хотели просто попугать меня.

— Зачем?

Кэйди подняла брови. Как это странно — объяснять Голту, кто ее враги. До этой минуты она была уверена, что он один из них.

— Потому что Мерл Уайли им велел.

— Но почему?

Она положила подбородок на сплетенные пальцы и взглянула на него.

— Потому.

Его серый глаз смотрел на нее с любопытством. Он ждал дальнейших объяснений.

— Уайли хочет заполучить «Бродягу», — со вздохом пояснила она. — Хочет, чтобы я продала ему «Бродягу» и «Семь долларов». Он жаждет заполучить все.

— Что такое «Семь долларов»?

— Это шахта. Она истощилась и теперь ничего не стоит.

— Тогда зачем она ему понадобилась?

— От жадности. Уж такой он от рождения.

Голт задумался.

— Я уже кое-что слышал про Уайли, — признался он после недолгого молчания.

— Держу пари. Разве я вам не говорила, что он спалил конюшню?

— Что?

Кэйди коснулась его плеча, когда он начал подниматься с места.

— Старую конюшню, — добавила она, — новая принадлежит самому Уайли. Нестор Эйкс просто управляющий.

Он прислонился спиной к ступеньке.

— А-а, понятно. Да, я вспомнил, вы мне вчера говорили. Но какого черта ему было надо?

— Боб Логан не хотел ее продавать. Уайли не мог отнять ее через банк: она не была заложена, а это значит, он не мог лишить Логана права выкупа. Поэтому он просто сжег ее.

Голт выругался. Похоже, эта новость потрясла его

— Стало быть, этот Уайли — банкир?

— Нет, но у него есть свой карманный банкир.

— Черни.

У нее открылся рот.

— Да, Черни. Вы с ним знакомы?

— Мы встречались, — ответил он, улыбнувшись какой-то шутке, понятной только ему одному.

— Что ж, могу сказать, что Черни один из его прихвостней. Форресту Салливану пришлось заложить свою овечью ферму, а Уайли заставил Черни лишить его права выкупа. Просто так, по злобе. У Салливанов четверо детишек, старшему семь. Не представляю, что они теперь будут делать.

Голт вынул из кармана папироску и начал рассеянно перекатывать ее между пальцами. Кэйди исподтишка наблюдала за ним. Чем больше времени она проводила в его обществе, тем более загадочным и непонятным он ей казался. Ему с трудом удавалось поднести спичку к папироске, однако он был так уверен в себе, что не счел нужным обнажать оружие.

«Он даже не вытащил пушку», — вновь подумала Кэйди. Она никак не могла опомниться. Как он сумел окоротить Уоррена Тэрли — отъявленного негодяя Уоррена, для которого не существовало ничего святого! Она сама испугалась, когда Голт распахнул дверь, хотя и знала, что он пришел ей на помощь (кстати, откуда она это знала?). Есть в нем что-то такое… Ему стоило только прищурить глаз, или произнести пару слов этим своим замогильным шепотом, или растянуть губы в зловещей улыбке, чтобы нагнать страху Божьего на кого угодно.

Однако под настроение он мог быть очень милым, обходительным, даже игривым. И улыбка у него тогда другая — добродушная и веселая, — когда он разговаривает с Хэмом. А как-то раз (нет, даже пару раз!) он точно так же улыбнулся ей.

— Парадиз, в общем-то, неплохой городок, — заметила она ни с того ни с сего, наклонившись и обводя кончиком пальца контур своей босой ноги на разогретой солнцем деревянной ступеньке. — Но раньше тут было гораздо лучше… С тех пор как Уайли вбил себе в голову дурацкую мысль, что ему непременно надо прибрать к рукам весь город, тут многое изменилось. Люди стали бояться. Когда вы появились в городе, все решили, что это он вас нанял. Но вы утверждаете, что это не так…

Она покосилась на него. Голт сидел, задумчиво глядя на нее и поглаживая усы над полной и чувственной верхней губой. Она опять отвернулась и уставилась на собственные ноги.

— Дело в том, что порядочные люди остались в меньшинстве. Они чувствуют себя беззащитными. Томми… Я хочу сказать, шериф Ливер…

Кэйди долго искала подходящее слово, но так и не нашла.

— Ему бы не помешала помощь. Нам всем нужно… чтобы кто-то был на нашей стороне.

Она замолчала, надеясь, что сейчас он скажет:

«Я готов помочь! Вы бы раньше попросили. Я понятия не имел, что в городе творятся такие безобразия». Но пауза затянулась, и Кэйди поняла, что глупо рассчитывать на такой ответ. Голт вытащил спичку, чиркнул ею о ступеньку и на этот раз сумел зажечь свою тонкую черную папироску с первой попытки. Вытянув обе ноги и опершись локтями о верхнюю ступеньку, он как ни в чем не бывало выпустил к небу струйку дыма.

— Зачем вы хотели меня видеть? — раздраженно спросила Кэйди, — Зачем пришли ко мне в комнату?

— Ах да! Я хотел вам сказать…

Голт повернулся на локте лицом к ней и начал перебирать свисающие концы кушака ее халата. Вероятно, он делал это машинально, но она всем телом ощущала каждое движение его пальцев.

— Хотел сказать, что я… ну… понимаете… хотел извиниться.

— За что?

— За сегодняшнее.

Несмотря на злодейскую черную «заплатку» на глазу и вьющийся дымок от папироски, было что-то мальчишеское в том, как он взглянул на нее исподлобья сквозь густые черные ресницы и сразу же отвернулся.

— Я имею в виду Хэма, — пояснил Голт, еще больше смущаясь. — Вы правы. Нечего было давать ему револьвер, это не игрушка для семилетнего сопляка. Хотя он и не был заряжен.

— Говорят, даже незаряженное ружье раз в жизни стреляет, и детям…

— Знаю, знаю. Детям нельзя баловаться с оружием, это рискованно. Сам не знаю, что на меня нашло, Кэйди. Это больше не повторится.

Она так и растаяла, когда он назвал ее Кэйди. Ей захотелось провести рукой по вихру косо упавших ему на лоб, черных, тронутых серебром волос. Отбросить их на лоб, прижать ладонь к его уху.

— Ладно, мистер Голт, вы прощены. — Кэйди рассмеялась коротким смешком. — Как странно: вы знаете мое имя, а я ваше — нет.

Он бросил окурок в траву. Она ждала ответа, глядя на тлеющий красный огонек. Папироска успела потухнуть прежде, чем Голт заговорил.

— Человеку моей профессии… — начал он и смолк.

— Да ладно… Я понимаю.

Однако на самом деле она ровным счетом ничего не понимала и чувствовала себя глубоко разочарованной. Настолько, что никак не могла прийти в себя.

— Джесс.

— Что?

Он говорил так тихо, что Кэйди засомневалась, не почудилось ли ей.

— Меня зовут Джесс. Можете называть меня так. Мне бы этого хотелось.

— Хорошо.

Лицо Кэйди расцвело в улыбке.

— Но я буду вам благодарен, если вы никому больше не скажете.

— Не скажу. Обещаю.

При мысли о том, что у них теперь есть общий секрет, она ощутила дрожь волнения и крепко обхватила колени руками. Джесс Голт. Какое мужественное имя! Очень ему идет. «Голт» звучало грозно, но вот «Джесс»… Это можно было трактовать и так и этак.

— А вы красивая, когда улыбаетесь.

— О!

Кэйди торопливо отбросила назад упавшие на грудь волосы, изо всех сил стараясь не краснеть. Ей пришло в голову, что она могла бы вернуть ему комплимент. Теми же самыми словами.

— Вы вообще красивая, но особенно, когда улыбаетесь. У вас в глазах появляются огоньки и такие веселые морщинки вокруг. И уголки рта совсем чуть-чуть приподнимаются.

Теперь она точно знала, что краснеет, и ничего не могла с этим поделать. Казалось, Голт искренен, хотя на его лице играла улыбка. Мужчины постоянно говорили ей разного рода глупости, на которые она не обращала внимания. Но до сих пор ни один из них так не углублялся в детали.

«Мистер Голт, вы мне льстите». Однажды Кэйди слышала, как какая-то девица бросила такую фразу своему кавалеру воскресным утром на ступенях церкви. Эти слова показались ей глупыми, но почему-то застряли в памяти. И вот теперь она сама, словно какая-нибудь красотка довоенных времен в платье с кринолином, воспользовалась ими, чтобы дать ответ Джессу Голту. Щеки у нее горели.

— И где берут такую кожу? — прошептал он. Но это был совсем не тот страшный шепот, которым Голт пользовался в разговорах с мужчинами.

Скорее он походил на ласку.

— Я даже слов не знаю, чтобы описать цвет вашего лица. Вот сейчас, например. Как персик… Нет, светлее. Нежнее. Мисс Кэйди Макгилл, я в жизни не встречал девушки красивее вас.

Она оперлась подбородком о колено, он придвинулся ближе. Теперь их лица находились на расстоянии пяти дюймов друг от друга. Голт опустил взгляд на ее губы, и Кэйди вообразила, как их уголки приподнимаются «совсем чуть-чуть». В точности, как он сказал. Казалось, они вот-вот поцелуются. Прямо здесь, у нее на заднем крыльце. Интересно, как это будет? Под черными усами у него красивый рот — полный и мужественный. И усы вроде бы не колючие. Дюйм за дюймом их лица сближались. Вот его дыхание защекотало ей щеку. Она закрыла глаза.

— Мисс Кэйди?

Леви. Зовет ее из-за закрытой двери кабинета. Джесс не двинулся с места, только улыбнулся ленивой, волнующей улыбкой, но Кэйди выпрямилась, словно ее стегнули крапивой, и схватилась рукой за плотно запахнутый ворот халата.

— Да?

— Мисс Кэйди, с вами все в порядке?

— Да, все в порядке.

— Парни вас заждались, хотят играть в карты. Я им сказал, что вы сейчас придете.

— Да, я сейчас приду. Спасибо, Леви.

— Да, мэм.

Кэйди прислушалась к его легким удаляющимся шагам.

— Ну что ж… — начала она.

— Ну что ж, — улыбнулся Джесс.

Ей почему-то захотелось смеяться. Нервы, наверное. Она встала, а Голт остался на месте. Секунду он изучал ее босые ноги, потом откинулся назад и заглянул в лицо. Никогда раньше ей не приходилось видеть в глазах мужчины такой… высокой оценки. Жара уже спала, но ей вдруг стало жарко.

— Ну что ж, мне, пожалуй, пора одеваться…

— Да, пожалуй.

Он по-прежнему не двигался, поэтому Кэйди оставила его на крыльце и ушла одеваться за ширмой, захватив зеленое платье и все остальное. Это была красивая, складывающаяся в три раза ширма с изображением Венеры, купающейся в лесу в окружении обнаженных нимф. Нечего и говорить, ее не было в этой комнате, когда здесь жил мистер Шлегель. Кэйди нашла ширму на чердаке и принесла вниз. За ней она переодевалась, когда у нее в комнате бывали посетители — Хэм, или Леви, или одна из девушек. Кэйди надеялась, что Джессу ширма тоже понравится. Ей не хотелось спешить: ее охватила приятная сонливость, руки и ноги как-то странно отяжелели, но она слышала, как Чико наигрывает на пианино «Ковбойских девушек» — верный знак, что субботний вечер в разгаре.

— Нравится вам ваша комната? — спросила Кэйди, просто чтобы что-нибудь сказать, пока натягивала чулки и закрепляла подвязки.

— Очень нравится.

Голос прозвучал совсем рядом, Кэйди вздрогнула. Выглянув из-за ширмы, она убедилась, что Джесс уже не на крыльце. Он сидел на краю ее кровати.

— Я рада, — сказала она.

— Мне особенно нравится балкон. Люблю сидеть в качалке и наблюдать, как весь мир проходит мимо.

— Весь мир? — засмеялась Кэйди. Все население Парадиза не превышало четырех сотен человек.

— Да, это в самом деле прекрасная комната. Но иногда в ней одиноко.

Расправляя на бедрах тесный наряд из зеленой тафты, Кэйди услышала, как заскрипели пружины, и отвернулась к висевшему на стене овальному зеркалу. В зеркале она увидела отражение мужской пятерни, взявшейся за край ширмы, и ее, сердце, только-только успевшее немного успокоиться после несостоявшегося поцелуя, вновь пустилось вскачь.

— Особенно поздней ночью, когда я лежу один в этой широкой постели. Вчера я думал о вас, Кэйди, и не мог уснуть. Никак не мог выбросить вас из головы.

Джесс возник у нее за спиной, как призрак, выросший из-под земли, и положил руки на ее голые плечи. Сама не зная почему, Кэйди закрыла глаза. Возможно, ей хотелось ощутить всю полноту его прикосновения, не отвлекаясь. Бог ей свидетель, его внешний вид сам по себе мог отвлечь от чего угодно.

— Мистер Голт, я полагаю… — Кэйди улыбнулась с закрытыми глазами: ей пришло в голову, что прижаться к Джессу все равно что прислониться к крепостной стене.

— Я полагаю, что вы пытаетесь играть моими чувствами.

Его теплое дыхание согрело ей щеку, раздался негромкий заразительный смешок. Это ей понравилось. Его руки скользнули с ее плеч к локтям, потом к талии.

— Больше всего на свете, мисс Макгилл, — сказал он, прижимаясь губами к ее волосам, — мне хотелось бы поиграть вашими чувствами.

Он смотрел в зеркало, на ее грудь. Кэйди никак не могла привыкнуть к мысли о том, как сильно ей нравится то откровенное, бесстыдное… то, что они делали. До сих пор она никогда не поощряла мужчин, ни одному из них не позволяла зайти так далеко… она не потерпела бы этого от любого другого. Но этот… этот наемный стрелок, с которым она знакома всего сутки… с ним ей очень хотелось зайти еще дальше. Она откинула голову ему на плечо, следя из-под полуопущенных отяжелевших век, как его широкие ладони неторопливым ласкающим движением скользят по ее спине. На нее накатило безрассудство, она потеряла голову и чувствовала себя пьяной.

— Мисс Кэйди, — прошептал он, наклоняя голову, чтобы поцеловать ее в шею, — когда вы сегодня заканчиваете работу?

— М-м-м?

— Если у вас не будет других клиентов…

Кэйди почувствовала его губы, а потом зубы, легонько покусывающие ее ухо.

— Клиентов? — переспросила она, положив ладони поверх его рук и стараясь его остановить.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы приберегли эту ночь для меня.

Она искоса бросила на него взгляд в зеркало. Глаза Голта были закрыты, улыбающиеся губы прижимались к ее виску.

— Не знаю, сколько вы берете за игру с вашими чувствами, — продолжал он, — но, сколько бы ни было, этого недостаточно. В любом случае мне это по карману.

Ее глаза широко раскрылись. Все изменилось. Секунду назад ей нравилось, как он выглядит и как прикасается к ней. Без шляпы, длинноволосый, одетый в черное, он представлялся ей теплой и крепкой живой стеной, за которой можно надежно укрыться. А теперь он напоминал хищника, его рыскающие руки готовы были без спросу схватить то, что она уже не хотела отдавать. Даже его красивый профиль показался ей отвратительным. «Не устраивай сцену», — приказала она себе. В конце концов, такое случалось уже не в первый раз.

— Вы совершили ошибку, — мягко и спокойно сказала Кэйди.

— Я так не думаю.

Вид у него был по-прежнему мечтательный и умиротворенный.

— О, да, уверяю вас.

Выскользнув из его объятий, Кэйди прошла к открытой задней двери и остановилась, приглашая его выйти.

— Прошу меня извинить, мистер Голт, но я тороплюсь. У меня много дел.

Он неуверенно подошел к ней. Он все еще ничего не понимал.

— В чем дело?

— Ни в чем, все в полном порядке. Я же вам сказала, вы совершили ошибку.

— Какую? В чем я ошибся? — Его полнейшее недоумение подрывало ее решимость не выходить из себя.

— Это не продается, — проговорила она сквозь зубы, изо всех сил удерживая на лице улыбку. — Все, что вы можете купить в «Приюте бродяги», это кружку пива, стакан виски, партию в бильярд или в покер. Вот и все. Больше здесь ничем не торгуют. Извините, если я невольно ввела вас в заблуждение.

— Вот как. Я не знал.

Он наклонил голову и почесал затылок, бросив на нее взгляд из-под ресниц. Губы у него дрогнули в кривой виноватой усмешке.

— Прошу вас, — она махнула рукой, указывая на открытую дверь.

Две секунды прошли в напряженном молчании. Голт как будто пытался собраться с силами и что-то ей сказать, но в конце концов просто вышел.

Она начала закрывать за ним дверь, но он вдруг обернулся:

— Извините. Надеюсь, я не очень сильно вас обидел.

— Вовсе нет. Ни капельки.

— Вот и хорошо. Рад слышать.

С какой стати Кэйди обижаться? Она к этому привыкла. Нечто подобное случалось не реже чем раз в неделю.

— Кэйди…

— Прощайте.

Нет, она вовсе не рассердилась. Просто случайно хлопнула дверью у него перед носом.

5.

Прошло два дня. Еще несколько человек заплатили деньги Джессу, чтобы он их не убивал. Мирный город Парадиз прямо на глазах превращался в рассадник нечистой совести. Ему так не везло даже в более крупных городах, например, в Медфорде или Крессент-Сити. Один из грешников два года назад в Сильверадо обокрал своего напарника по прииску, присвоив все добытое вместе серебро, и с тех пор находился в бегах. Еще одной кающейся душой оказалась женщина, которая опустошила банковский счет своего мужа и сбежала с настройщиком пианино, а он, в свою очередь, позабавился с ней да и бросил в Парадизе в декабре прошлого года. Ее звали Этель Пэйн. Ей удалось приземлиться на обе ноги, и теперь у нее хорошая работа в конторе местного страхового агента. Но она до смерти боялась мужа, и, когда порассказала кое-что о нем Джессу, он тоже испугался. Поэтому он взял только десять долларов и уверил Этель, что они в расчете.

Голт не был ангелом, но надувать перепуганную женщину, сбежавшую от жестокого мужа, ему не хотелось. К тому же теперь он стал богат до неприличия и мог себе позволить проявить великодушие. Он мог бы основать какой-нибудь благотворительный фонд, черт бы его побрал, но пока что занимался перераспределением средств, проигрывая деньги в покер. Не нарочно: ему просто не везло, но он не сетовал на судьбу. Это были шальные деньги — легко пришло, легко ушло. К тому же игра значительно расширяла круг его знакомств и таким образом давала побочные преимущества.

Поначалу мужчины, с которыми Джесс садился играть, боялись ему проигрывать, но страх проходил по мере того, как они убеждались, что он не собирается в них стрелять. Ему приходилось подавлять свое природное дружелюбие, строить из себя жестокого и опасного заядлого дуэлянта, но он делал это без особой охоты.

Ему было одиноко.

И все из-за Кэйди. При каждой встрече она приветствовала его безукоризненно вежливой ледяной улыбкой и проходила мимо. Если ему удавалось загородить ей дорогу, она с той же холодной вежливостью неизменно отклоняла его настойчивые приглашения присесть и выпить с ним. Она просто убивала его своей любезностью.

Однажды вечером Джесс попытался ее расшевелить и даже помучить немного, заняв место за столом для игры в «блэк джек», но она не желала даже взглянуть на него. Шлепала картами по столу с такой силой, словно била мух, и выставила его на двести тридцать долларов прежде, чем он успел понять, что происходит. После этого он решил держаться своих новых партнеров по покеру, мрачно пожирая ее единственным глазом поверх кружки пива или стакана виски.

Ну ладно, ладно, он ошибся на ее счет. Ну застрелите его за это! В чем, собственно, дело? Если бы он сформулировал свое предложение чуточку иначе, если бы не упомянул о коммерческой стороне, она могла бы сказать «да». Джесс вспомнил, как она стояла, прислонившись к нему, — такая нежная, гибкая, без корсета, с красивыми распущенными волосами. Он видел ее лицо в зеркале: она улыбалась, и глаза у нее были мечтательные. И еще ему много раз мерещилась ее постель — широкая, удобная, мягкая… и пружины наверняка не скрипят. Кэйди Макгилл. Хозяйка салуна, крупье по «блэк джеку», и точка. Не «мадам» и не шлюха. Она этим не торговала, она давала бесплатно. Вот только жаль, что не ему.

Во всяком случае, пока еще нет. Шестое чувство, которое никогда его раньше не подводило, подсказывало Джессу, что больше его здесь ничего не ждет: он выжал из Парадиза все, что мог, и — будь у него хоть капля здравого смысла — ему бы следовало уехать прямо сегодня. Зато все остальные чувства, те самые, которыми завладела мисс Макгилл, твердили, что он не может уехать.

Пять против одного.

— Э-э-э, мистер Голт, я вижу, вы читаете нашу местную прессу. Какое лестное внимание, сэр!

Джесс дремал и грезил о Кэйди. Он приподнял край горячего полотенца, которое парикмахер Куомо набросил ему на лицо, и заморгал, увидев пару очков в роговой оправе на тонком носу и реденькие усики.

— Вы кто?

— Уилл Шортер, мистер Голт. Работаю в редакции «Реверберейтора».

— Младший, — вставил Куомо, продолжая править бритву на ремне за левым плечом Джесса. — Уилл Шортер-младший.

Уилл Шортер-младший признал поправку раздраженным кивком и протянул руку. Джесс не обратил на нее внимания, и парнишка — на вид ему было не больше двадцати — опустил голову в страшном смущении.

— Извините за беспокойство, мистер Голт, но я подумал… Вдруг вы согласитесь попозировать для фотографии? Для «Реверберейтора».

И он указал на газету, лежавшую на закрытых простыней коленях Джесса.

— А зачем?

— Зачем? Ну как «зачем»? Наши читатели были бы заинтересованы. У вас такая скандаль… такая громкая слава и все такое. Это займет не больше двух минут. В любое удобное для вас время. Сегодня прекрасный солнечный день, мы могли бы устроить съемки на свежем воздухе.

— И кто будет снимать?

— Как это «кто»? Снимать буду я. Я младший репортер и официальный фотокорреспондент «Реверберейтора».

— Гм, — скептически хмыкнул Джесс. Куомо подравнивал ему усы.

— И что мне за это будет?

«Фотокорреспондент» (слово было едва ли не длиннее его самого) едва не лишился чувств.

— Мы не можем за это платить, — пролепетал он.

— Почему нет?

— Э-э-э… это вопрос этики, сэр.

Джесс громко чихнул, сдувая с груди только что состриженные волоски.

— В таком случае меня это не интересует.

— Как насчет ленча? — опять вмешался Куомо. — Угости его ленчем у француза.

Глаза Уилла Шортера-младшего вспыхнули надеждой и округлились за стеклами очков в роговой оправе.

— Ленч за два доллара, мистер Голт. Бифштекс с картошкой, лучший в городе.

Джесс задумчиво провел ладонью по чисто выбритому подбородку, пока Куомо обмахивал ему плечи щеткой.

— И яблочный пирог на десерт?

— Безусловно.

— Пошли.

Съемки заняли несколько больше времени, чем было обещано. Уиллу пришлось сбегать за фотоаппаратом в редакцию «Реверберейтора», потом повозиться, устанавливая его на солнечном углу Главной и Сосновой улиц. Пока он хлопотал вокруг аппарата, Джесс праздно стоял в тени, покуривая папироску и провожая взглядом прохожих, которые, в свою очередь, глазели на него.

В отношении жителей Парадиза к нему ощущалось заметное потепление: лишний довод в пользу того, что Голту пора убираться из города. Люди больше не боялись его, как раньше. Он пробыл здесь несколько дней и еще никого не застрелил; теперь на него смотрели скорее с любопытством, чем со страхом. Ему следовало что-то предпринять, чтобы вернуть себе прежнюю славу, но не то у него настроение.

По правде, Голт начал надоедать ему самому. Конечно, Джессу нравилось пугать людей: приятно войти в помещение и услышать вокруг благоговейную тишину. Все украдкой бросают на него взгляды и решают, что с ним лучше дела не иметь. И все-таки многое в Голте его раздражало. Если хорошенько подумать, он, Джесс, считал своего Голта настоящей ослиной задницей.

По улице навстречу ему ковылял, опустив голову, человек на костылях, он старался опираться только на здоровую левую ногу. Правая в лубках неловко дергалась и раскачивалась на каждом шагу между грубо сколоченных самодельных костылей. Джесс узнал его, лишь когда он прошел мимо, да и то скорее по запаху.

— Креветка Мэлоун!

Рыжий старатель остановился и вприпрыжку совершил пол-оборота, щурясь на солнце.

— Мистер Голт?

— Что с вами произошло?

— Сорвался с обрыва, сломал эту чертову ногу. Вы же не станете в меня стрелять, правда?

Уилл Шортер-младший наблюдал за ними с нескрываемым интересом.

— Я сейчас вернусь, — предупредил Джесс и подошел к Креветке.

Они двинулись вперед вместе.

— Куда путь держите? — спросил Джесс, выравнивая шаг по ковыляющей походке старателя.

— В церковь.

— В церковь?

Креветка бросил на него странный взгляд из-под кустистых рыжих бровей.

— От них можно кое-что получить.

— Что получить?

— Суп, — кратко пояснил Креветка. — Раз в день. Раздают суп бедным и увечным. Ну а я теперь, можно сказать, и то и другое.

Стиснув тонкие губы. Креветка Мэлоун продолжил путь. Выглядел он ужасно — куда хуже, чем в день первой встречи. И пахло от него еще забористее, чем раньше. Он вспотел, передвигаясь на костылях по солнцепеку, грязная рубаха взмокла у него на спине.

— Когда это случилось?

— В прошлую субботу. На следующий день после того, как я отдал вам все свои сбережения до последнего цента.

Мэлоун отвернулся и сплюнул табачную жижу.

— Где вы живете?

Креветка остановился и повернулся к Джессу, слегка покачиваясь и согнув в колене сломанную ногу.

— Послушайте, мистер Голт. Не обижайтесь, но из камня крови не выжать. Я уже отдал вам все, что у меня было, стало быть, мы квиты. Мои личные дела вас больше не касаются.

Он величаво распрямил плечи, повернулся и захромал прочь.

Джесс нагнал его в три шага.

— Спите на воздухе, да?

Креветка фыркнул и даже не взглянул в его сторону.

— Скверное дело, — походя заметил Джесс. — Как-то раз со мной тоже такое было: проигрался в покер в Сан-Франциско и остался без гроша. Не скажу, что я был от этого в восторге. Кстати о покере, давайте-ка на минутку присядем — вот тут в тенечке, если не возражаете, а то солнце уж больно печет. Вот так гораздо лучше, а? Садитесь, в ногах правды нет.

— У меня всего минута, — угрюмо проворчал старатель, опускаясь на край тротуара. — Суп, знаете ли, раздают не целый день.

— В таком случае я вас надолго не задержу. Просто хотел сказать: помните те семь сотен, что вы мне отдали золотым песочком?

— Что-то припоминаю.

— Представляете, вчера я их утроил. Три валета и пара дам.

— Да что вы говорите! Как бы мне сейчас не расплакаться от радости, мистер Голт. А теперь, если не возражаете…

Джесс положил руку ему на плечо. Мэлоун замер.

— Прошу на меня не обижаться, — проворчал он. — Я могу сидеть тут и трепаться хоть целый день, если хотите, мне все равно больше делать нечего…

— Так вот, я считаю, что вы принесли мне удачу, мистер Мэлоун.

—Я?

— И учтите: я всегда плачу по долгам. Понимаете, что я имею в виду?

— Гм…

— Если кто-то переходит мне дорогу или пытается навредить, таких убиваю на месте. Или раню. Знаете, иногда достаточно человека изувечить.

— Н-да…

— И то же самое, когда человек оказывает мне услугу.

Креветка начал озираться по сторонам.

— Вы в него стреляете?

— Да нет же, болван. Я плачу ему тем же.

— О? — Поросячьи глазки старателя загорелись. — Вы ему платите?

— Только это должно остаться строго между нами.

— Да-да, конечно. Но почему?

— Вы что, не соображаете? Мне надо поддерживать свою репутацию! Представляете, что будет, если люди узнают, что я помогаю немощным и неимущим? Кто-то может решить, что раз уж я так подобрел, со мной вообще можно не считаться. А кто-нибудь просто захочет меня вызвать. И тогда мне придется пристрелить их обоих, хотя вполне может статься, что мне это будет совсем не с руки. Может, я буду не в настроении.

— Ну да, — задумчиво проговорил Мэлоун. — Да, я понимаю, это может здорово осложнить жизнь.

Джесс огляделся по сторонам. Горизонт был чист…

— Так вот, — продолжал он, вытащив из кармана пачку банкнот и сунув их в протянутую руку старателя, — прячьте быстрее. Если кто-то спросит, откуда они у вас, придумайте что-нибудь поубедительнее.

— Непременно.

Креветка Мэлоун сунул деньги в карман своих замызганных рабочих штанов. Поведение Джесса его оглушило, и двигался он как в тумане. До старателя еще не дошло, что его материальное положение только что коренным образом изменилось.

— Спасибо, мистер Голт, спасибо вам большое. Вы настоящий…

— Ладно-ладно, главное, держите язык за зубами. Меньше всего на свете мне нужно, чтобы кто-то слышал, как меня благодарят.

— Да-да, конечно.

Пока они поднимались с тротуара, Джессу пришлось напрячь все силы, чтобы удержаться и не протянуть охромевшему руку помощи. Голт уже сыграл роль доброго самаритянина, на один день это больше чем достаточно.

— Ну пока.

— Пока.

Но Креветка не двинулся с места.

— Э-э-э… мистер Голт?

— Да?

— Вы, конечно, поступили, как настоящий джентльмен, тут спору нет, и я вам очень благодарен…

— Ну и что дальше?

— Ну… я просто подумал, вдруг мое ушко все еще у вас? А если так, может, вы согласитесь и его вернуть?

— Вы о чем?

Золотоискатель недоверчиво нахмурился.

— Да о моем свином ушке, о чем же еще? Мой амулет! Вы меня заставили его отдать, и с тех пор у меня кругом одно сплошное невезение.

— Ax вот оно что! Свиное ушко! — Что он с ним сделал? Выбросил в окно, насколько ему помнилось.

— Извините, приятель, но мне пришлось отослать его Уилсонам.

— Кому?

Ой-ей-ей. Как же их звали?

— Ну этим, как их…

— Уиверам?

— Во-во, Уиверам. Пришлось отослать им ваш талисман в доказательство того, что я вас убил. Помните? Такой у нас с вами был уговор. Вот тогда-то они мне и заплатили. И теперь ваши жалкие семь сотен мне совершенно ни к чему, поэтому я их и вернул.

Джесс продолжал говорить, но на уродливой, заросшей щетиной физиономии Креветки появилось не свойственное ему выражение подозрительности.

— Так что нет его у меня, вашего свиного ушка. Я отослал его им, а они тотчас же выслали мне мой заработок. На мой взгляд, это отличная сделка. Мне даже не жаль, что я вас не пристрелил, вы неплохой парень. Ну, желаю удачи, увидимся…

— Как ее звали?

— Кого?

— Ту девку, на которой они хотели меня женить. Вы часом не помните, как ее звали, мистер Голт?

— Это что, шутка? Разве у этой кикиморы есть имя?

Креветка Мэлоун, тихонько усмехнувшись, посмотрел на землю. На миг подозрительность у него на лице сменилась сомнением. Он склонил голову набок.

— В каком городе округа Коуз живут Уиверы?

Джесс перестал улыбаться. Казалось, черная туча постепенно закрывает солнце. Он прищурил свой единственный глаз, уставившись на Креветку Мэлоуна ледяным взором, способным заморозить воду в горячей ванне.

— Что вы сказали?

— Что? Я… я н-ничего не говорил.

— А мне показалось, вы задали мне вопрос, мистер Мэлоун.

— Нет, я ничего не делал.

— А я думаю, что это был вопрос с намеком, — Джесс сделал шаг вперед. Креветка, подпрыгнув, отступил.

— Нет, я…

— Да, не доверяете. Иначе говоря, вы намекаете, что я лгу.

— Нет! Нет! Ничего такого я не думал!

Он вскинул руки. Костыли простояли секунду сами по себе и упали. Креветка тупо проводил их взглядом и рухнул лицом в пыль.

— Вот дерьмо, — привычно выругался Джесс, поднимая старого дурака за шиворот и за брючный ремень. — Ты цел, болван?

— Разрази меня гром, кажется, я опять сломал эту чертову ногу.

— Ничего ты не сломал.

Джесс поднял костыли и сунул их под мышки Мэлоуну.

— Хватит скулить, с тобой все в порядке. Да, так на чем мы остановились?

Креветка вдруг понял, что никогда в жизни не чувствовал себя здоровее, чем в эту минуту.

— Я не помню. Разве мы о чем-то говорили? Ну пока, мистер Голт, рад был с вами повидаться.

— Может, еще увидимся.

Поминутно бормоча: «Да, конечно, увидимся, мир тесен, мало ли чего на свете не бывает». Креветка заковылял вниз по улице со всей прытью, какую только могла развить его здоровая нога.

«Вонючий старый козел, — подумал Джесс. — Даже спасибо не сказал». Семь сотен, хромая, скрылись из вида. Он готов был побиться об заклад, что Креветка Мэлоун даже выпивкой его не угостит, если им доведется встретиться вновь. Неблагодарная скотина.

Уилл Шортер тем временем успел установить и подготовить фотоаппарат. Джесс позировал стоя, сидя, куря папиросу, целясь в объектив из револьвера. Вокруг собралась толпа, со всех сторон посыпались творческие предложения. Кто-то посоветовал ему снять шляпу, одна старая леди спросила:

— Не могли бы вы улыбнуться хоть разок?

— Хватит, — решил Джесс, нарушив особенно злодейскую позу и отходя от объектива.

Уилл с растерянным видом вылез из-под черной кожаной накидки.

— Мы закончили работу, Шортер. Где мой ленч? — Они пошли в ресторан Жака и заняли угловой столик. Возможно, все дело было в ледяном пиве, которое он вливал в себя кружками, чтобы заглушить жажду, замучившую его на солнцепеке, а может, Уилл Шортер оказался куда хитрее, но, как бы то ни. было, когда он небрежно вытащил из кармана блокнот и спросил: «Итак, мистер Голт, что заставило вас избрать профессию наемного стрелка?», Джесс начал рассказывать.

ОБЪЯВЛЕННЫЙ ВНЕ ЗАКОНА ПОЯВИЛСЯ В ПАРАДИЗЕ

Экстренное интервью — Разоблачение тайн — Откуда пошли все беды — Изувеченный ветеран выходит на тропу войны

— Нет, вы только послушайте, — сказала Глендолин, обращаясь к Хэму и Уиллагейл.

Все трое забрались с ногами на кровать Кэйди, пока она сидела у туалетного столика, пытаясь сосредоточиться на прическе.

— «Никто не рождается наемным стрелком, но иногда обстоятельства не оставляют человеку выбора, — заявил Голт вашему корреспонденту. — Я сражался за Соединенные Штаты, но, когда вернулся домой инвалидом, оказалось, что „саквояжники“ [14] захватили наши земли и поселились в доме моего отца. Это было незаконно, но на помощь закона я не рассчитывал. Предатели из числа южан нашли способ согнать нас с нашей земли и оставить ни с чем, поэтому я решил ответить им тем же. Кол… Колла…»

— Коллаборационисты, — машинально подсказала Кэйди.

—Ха! — набросилась на нее Глендолин. — Ты же говорила, чтобы мы не морочили тебе голову этим чтением! Что тебя это не интересует!

—Так и есть. Поверить не могу, что история этого бахвала напечатана на первой странице, а сообщение о Линдоне Черни, который выудил из банка Бог знает сколько тысяч и удрал среди ночи, упоминается только на третьей!

— Давай, Глен, — поторопила подругу Уиллагейл, — переходи к самому интересному.

— Да, — поддержал ее Хэм, — прочитайте, как мистеру Голту пришлось кое-кого пристрелить, чтобы вернуть себе родной дом.

— И многого он добился, пристрелив кого-то? — ядовито спросила Кэйди. — Ему пришлось уехать из Кентукки, чтобы избежать ареста, а дома у него как не было, так и нет.

Глендолин отмахнулась от нее и вернулась к чтению «Реверберейтора». Обычно газета выходила раз в неделю, по пятницам, но эту историю сочли достойной специального выпуска, напечатанного в среду.

— «Не стану вас обманывать, — заявил нам мистер Голт, — во имя справедливости мне пришлось взять закон в свои руки. Я исправил зло единственным доступным мне способом: моим револьвером. Но я никак не ожидал, что правительство, за которое я проливал кровь, встанет на сторону воров, обокравших мою семью.

— Это нечестно, — заявил Хэм.

— Что еще ему оставалось делать? — вздохнула Уиллагейл, откинувшись на подушки и устраиваясь поудобнее на постели Кэйди. — Я его не виню. По-моему, он заслуживает восхищения.

Кэйди презрительно фыркнула.

— Он застрелил человека и сбежал. По-твоему, это заслуживает восторга?

— Но это же был честный поединок. Ему не оставили другого выбора. Я думаю, он поступил мужественно. И все это очень грустно, потому что теперь ему не суждено вернуться домой. Никогда.

— А он так любил свой дом, — добавила Глендолин. — Кентуккийский пырей [15]… Правда, красиво звучит? Обожаю слово «пырей». А его отец разводил лошадей… Вот это жизнь!

— И он все потерял, — с закрытыми глазами заметила Уиллагейл.

Казалось, она вот-вот заплачет.

— Ну а я вот, к примеру, считаю, что если кто-то что-то потерял, так это Уилл Шортер — свой рассудок, — отрезала Кэйди.

Она вытащила шпильки из своего «помпадура» и позволила волосам рассыпаться по плечам. Ей надоела эта прическа. Может, сделать овальный пучок на затылке?

— Заметьте, Уилл не задавал никаких трудных вопросов, — продолжала она упрямо. — Просто позволил Голту болтать, о чем вздумается, и в результате получилась история благородного разбойника Робин Гуда. Как будто он герой, а не наемный убийца!

— Я не верю, что он наемный убийца, — обиженно вступился за друга Хэм, выдирая пух из дырки в ее перине. — Почему вы думаете, что он плохой, мисс Кэйди?

—Потому что он убивает людей. По крайней мере хоть это он признает.

— Да, но он убивает только плохих парней.

— И они всегда первыми наставляли на него револьвер. Смотри, тут прямо так и написано…

Глендолин провела пальцем вниз по газетной колонке, пытаясь отыскать то место, где Голт говорил о своей невиновности.

— Ну, раз он сам так говорит, значит, это чистая правда? — насмешливо подхватила Кэйди. — Не морочьте мне голову. Мне плакать хочется, глядя на вас троих.

— Прочтите там, где его ранят в глаз. мисс Глен, — попросил Хэм— — И где он говорит, что теперь пошел на поправку.

Даже Кэйди перестала делать вид, будто возится с прической, и повернулась кругом, чтобы послушать. Это место в статье она прочитала и перечитала несколько раз, как волшебную сказку. Ей хотелось верить, но все казалось слишком уж невероятным.

— «Это случилось во время боя при Кинсоу-Маунтин в Джорджии. Мистер Голт получил страшное ранение в голову, последствиями которого стали частичная потеря зрения и слуха. Вот его собственные слова: „Я был совсем еще мальчишкой и соврал про возраст, чтобы записаться в Первый полк кентуккийских добровольцев. Меня зачислили в артиллерийский расчет. Снаряд конфедератов ударил в фургон с амуницией, который я разгружал, и ящик картечи взорвался перед моим лицом. Но мне повезло: наш командир генерал Маккук в тот день сложил голову в бою. Пока я поправлялся в федеральном госпитале, война закончилась. Покрытый шрамами и увечьями, я вернулся домой лишь затем, чтобы узнать, что у меня больше нет дома…“

Глен прервала чтение и, выудив из кармана платочек, прижала его к глазам.

— Давайте дальше, — нетерпеливо торопил ее Хэм.

Кэйди от души согласилась с ним: они как раз подошли к самому волнующему месту.

— «В ходе интервью мистер Голт доверил вашему корреспонденту один секрет, до сих пор никому неведомый» и не упоминавшийся ранее не только в печати, но даже в легендах и многочисленных слухах, окружавших имя нашего героя: «Примерно год назад я снова начал понемногу видеть правым глазом. Поначалу это было лишь размытое пятно, что-то вроде тумана, но в последнее время он начал рассеиваться. Я обратился к глазному специалисту в Сан-Франциско, и он посоветовал тренировать глаз, снимая повязку на несколько часов каждый день до утомления.

Я уже по полдня могу ходить без повязки. Правым глазом я вижу неважно, и вряд ли зрение восстановится полностью, но я все-таки кое-что различаю и. считаю это чудом, которым Господь вознаградил меня за здоровый образ жизни».

Именно эти последние слова, по мнению Кэйди, портили все впечатление. Она перечитывала интервью, восхищаясь и думая: «Ну разве это не замечательно?» — но стоило ей дойти до «здорового образа жизни», как ее разбирал смех.

— Что тут такого смешного? — удивилась Уиллагейл. — В самом деле чудо.

Хэм соскочил с постели и подбежал к Кэйди. — Скорей бы он наконец снял эту повязку! Держу пари, без повязки он вам больше глянется, мисс Кэйди…

Мальчик повис у нее на коленях и начал раскачиваться из стороны в сторону.

— Вчера вечером он опять дал мне четвертак.. Говорит, на полу нашел, но мне кажется, он просто любит раздавать деньги. Он мне очень нравится, а вам разве нет? Он со мной говорит, как будто мы с ним старые друзья.

— Старые друзья? — Кэйди, улыбаясь, пощекотала ему спину.

— «Не пропустите вторую часть сенсационного интервью, — закончила Глендолин. — В ближайшую пятницу: драматический рассказ о карьере наемного стрелка, живой легенды Дикого Запада. Вы узнаете, как Голт впервые убил по заказу, прочтете о том, как он расправлялся с каждым, кто пытался усомниться в его искусстве владения оружием. Читайте, как однажды заклинивший барабан едва не положил конец его карьере и его жизни!»

— Да уж, могу себе представить, — усмехнулась Кэйди и шлепнула Хэма по попке, чтобы он слез с ее коленей и дал ей возможность закончить туалет. — Нет, Уилл Шортер точно с ума спятил.

— С ней или без?

— С ней, — решил Нестор Эйкс после минутного размышления.

Джесс снова надел повязку на глаз. Засунув большие пальцы за пояс с револьверами, он уставился левым глазом в фотоаппарат. Нестор Эйкс, вырядившийся по такому случаю в свой лучший выходной костюм с цветком в петлице, встал рядом, прижимая шляпу к груди и ухмыляясь.

— Та-ак, хорошо, теперь застыли… держим позу… держим… так, снято!

Уилл вылез из-под черного кожаного «фартука» камеры, обливаясь потом. Крупные капли скатывались у него со лба и срывались с чахлой растительности над верхней губой.

— Ну ладно, пока хватит. Мне надо срочно уйти в тень, я перегрелся.

— Я не против, — согласился Джесс. Он вытер лоб рукавом и прошел к скамье под навесом «Приюта бродяги». Нестор поплелся за ним.

— Когда, снимок будет готов, как вы думаете? — спросил он, по-прежнему ухмыляясь.

— Спросите Уилла, он же у нас фотограф. Однако Джесс получал восемьдесят процентов — четыре доллара — с каждой фотографии, которую Уилл продавал за пятерку. Мелочь, конечно, но от старых привычек нелегко избавиться. Совсем не так давно ему приходилось шарить по карманам и благодарить судьбу за каждый украденный десятицентовик. И это еще не самое худшее. О некоторых способах добывания средств к существованию он и сам предпочел бы поскорее забыть. В те дни пятерка за то, чтобы постоять перед фотоаппаратом на пару с каким-нибудь обалдевшим от счастья деревенским простофилей, показалась бы ему чудом.

— Я сегодня выводил Белый Флер на пробежку, мистер Голт.

— Бэлль-Флер — Прекрасный цветок, — машинально поправил его Джесс. — Да, я вас видел. Он заметил Нестора, скакавшего на золотистой кобыле, конфискованной у Линдона Черни, сидя в качалке у себя на балконе.

— Ну и как она?

— Лучше, чем думал. Нервная, конечно. По правде говоря, вряд ли она когда-нибудь до конца оправится от испуга, но поводьев слушается хорошо а это добрый знак. Слава Богу, Черни не сумел надорвать ей сердце. Не успел.

Джесс хмыкнул. Внешне Нестор ничего собой не представлял и не был боек на язык, но он умел обращаться с лошадьми, и уважение Джесса к нему возрастало с каждым днем.

— Я хотел сказать… Мне понравился ваш поступок, мистер Голт.

— Да ладно. Ничего особенного я не делал. — Он начал рыться по карманам в поисках спички.

— Уж не знаю, как вам это удалось, но я восхищаюсь тем, что вы сделали.

— Ладно. Я бы вас попросил вывести на прогулку Пега сегодня вечером. Ему надо размяться. А потом почистите его хорошенько скребком. Завтра надо будет сводить его искупаться. Пег любит купаться раз в неделю. Весь в меня.

Нестор захохотал и выплюнул табачную жижу.

— Будет исполнено. Все будет исполнено в точности, мистер Голт.

Как и большинство горожан, Нестор больше не испытывал к нему страха. Джесс понимал, что ему следовало что-то предпринять, но у него не было никакой охоты. Он отлично провел время, позируя перед фотоаппаратом в компании местных жителей. Запечатлеть себя для вечности рядом с Голтом пожелал не только респектабельный Сэм Блэкеншип, страховой агент, занимавшийся также продажей недвижимости, но и братья Шмидт, Флойд и Оскар, пара бездельников, которые торчали целыми днями на пороге фермерской ассоциации и совали нос в чужие дела за неимением собственных.

Стэн Моррис, задолжавший Джессу в покер, выбрался из прохладных полутемных недр «Приюта бродяги», снялся вместе с ним и опять скрылся в помещении, как крот, испугавшийся яркого света. Даже, Креветка Мэлоун прихромал сделать снимок: после того, как Джесс отдал ему деньги, он вернулся в меблированные комнаты и выглядел теперь почище и поздоровее. Трехразовое питание явно пошло ему на пользу.

Уилл Шортер подошел и плюхнулся на скамью рядом с Джессом.

— Не пора ли нам продолжить интервью, мистер Голт? — вежливо спросил он, вытирая шею большим носовым платком. — Весь город с нетерпением ждет завтрашнего выпуска.

— Ладно, стреляйте, — добродушно согласился Джесс.

— Хе-хе. — Уилл всегда смеялся перед тем, как отпустить шутку, опасаясь, что иначе до собеседника не дойдет.

— Я бы попросил вас выразиться как-нибудь иначе, мистер Голт. Когда вы говорите о стрельбе, я начинаю нервничать.

Джесс усмехнулся в ответ. Уилл весь день забрасывал его вопросами в перерывах между съемками, и отвечать на них оказалось совсем не так легко, как в прошлый раз. Джесс догадался, что кто-то, должно быть, нажал на Уилла Шортера-младшего, чтобы он не валял дурака и вел допрос пожестче. Скорее всего это был Уилл Шортер-старший.

Газетчик вытащил блокнот. Снял колпачок с самопишущей ручки, откашлялся. Бросил многозначительный взгляд на Нестора. Тот сделал вид, что его не касается, и навострил уши.

Уилл нахмурился и еще раз откашлялся, но Нестор остался глух. Наконец репортер пожал плечами и приступил к делу.

— Мистер Голт, многие люди спрашивают, как вам удалось столь чудесным образом исцелиться от ваших страшных ран. Всего три месяца назад, по сообщению оклендского «Курьера», вы были так тяжело ранены в правую руку, что заявили, будто собираетесь оставить профессию наемника. По вашим собственным словам, «повесить „кольты“ на гвоздь и уйти на покой».

Да, Уилл неплохо подготовил домашнее задание.

— А кто проявляет такой интерес к моим планам? — осведомился Джесс, прикидываясь возмущенным. — Вы хотите сказать, что кто-то считает меня лжецом?

— Нет, что вы! Нет-нет-нет!

— Мне бы очень хотелось знать, кто это? Пусть скажут мне все прямо в глаза.

— Да нет же, нет! Никто так не думает. — Уилл яростно откашлялся и развернул газетную вырезку, засунутую под страницы блокнота.

— Просто вот здесь, в «Курьере», вы говорите… — Он пробежал глазами заметку.

— Вот: «Рука прострелена на…» Наверное, вы сказали «навылет», но они тут почему-то поставили многоточие.

На этот раз ему пришлось самому смеяться своей шутке: Джесс даже не улыбнулся в ответ.

— Э-э-э… «Рука прострелена навылет. Я никогда больше не прикоснусь к „шестизаряднику“. Многие скажут, что мне повезло, но я так не считаю. Не знаю, где и когда, но точно знаю, как я умру: от пули, выпущенной кем-то, кто раньше меня сумеет вытащить и разрядить револьвер. Однако теперь мне придется заново подсчитать свои шансы…»

— Не только шансы, мне многое пришлось подсчитывать заново. Видите эту руку?

Джесс согнул и разогнул пальцы, повернул руку ладонью вверх, Потом вниз.

— Три месяца назад она была парализована. Но в газетах все переврали: пуля попала мне вот сюда, выше запястья, и прошла вот тут, как раз между этими двумя сухожилиями.

Он указал место, не закатывая рукав.

— Оказалось, что это временный паралич. Когда рана зажила, я восемь недель только и делал, что тренировался в стрельбе по мишеням. И знаете, я стал действовать еще быстрее, чем раньше. Если кто-то в этом сомневается, приглашаю меня испытать.

Джесс подпустил рыка в голос, но Уилл, кажется, ничего не заметил: он слишком торопился все записать.

— А что стало с человеком, который вас ранил? — задал он следующий вопрос.

— Я бы многое отдал, чтобы узнать ответ на этот вопрос.

— Похоже, он просто исчез. Вы знали, кто он, такой? Как его звали? Куда он делся?

— Думаю, сбежал от греха подальше и теперь прячется. Ему не удалось меня опередить: я обнажил ствол первым. Он сумел меня подстрелить только потому, что у меня барабан заело.

С этими словами Джесс выхватил из правой кобуры «кольт». Уилл и Нестор подпрыгнули от неожиданности. Он несколько раз крутанул барабан.

— Эта крошка меня подвела. Ее вины тут, ясное дело, нет. Я подал в суд на «Винчестер компани», разве я вам не говорил? Нет? Вот вам сенсация для вашей газеты: я покупал патроны сорок пятого калибра прямо на фабрике в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, и видите, что случилось?

Он возмущенно покачал головой.

— А ну-ка покажите вашу руку, — сказал Нестор. — Шрам, наверное, здоровый.

Уилл поднял голову и насторожился.

— Ничего «здорового» в шрамах нет, и я не собираюсь ими щеголять. Мои увечья — это мое частное дело.

Уилл и Нестор продолжали пялиться на него.

— Это особенно не к лицу человеку в моем положении. И я говорю не только о своей репутации.

Джесс посмотрел на свою руку и медленным, полным драматизма жестом сжал ее в кулак.

— Да, этот шрам у меня не единственный, и других я тоже не показываю. Не знаю, как объяснить, чтобы вам было понятнее. Я мужчина. У меня есть… гордость.

Нестор торжественно и важно кивнул, крепко сжав губы в знак того, что он тронут, но по-мужски.

Уилл дописал до конца и поднял голову. Голубые глаза за стеклами очков смотрели доверчиво, как у новорожденного олененка. Он поверил каждому слову. Заглотил всю эту требуху и не поморщился. А ведь Джесс, открывая рот, не знал, что скажет в следующую секунду.

— Привет, мистер Голт!

Как раз вовремя, обрадовался Джесс, глядя, как маленький Хэм вприпрыжку несется к нему по тротуару. Потом он увидел, кто идет следом, и встал.

— Мне сказали, что вы делаете снимки, — воскликнул Хэм, запыхавшись и едва не налетев на Джесса с разбегу. — А можно мне сняться вместе с вами? Можно?

Одну руку Джесс положил на голову Хэму, а другой стащил с себя шляпу.

—Добрый день, мисс Макгилл. — Он послал ей самую неотразимую из своих улыбок.

— Как поживаете? Сегодня довольно жарко, хотя к вечеру, похоже, дождь будет. Ходили за покупками?

Наконец она все-таки вынуждена была остановиться: Джесс обрушил на нее столько слов сразу, что пройти мимо стало невозможно. К тому же ей приходилось удерживать на месте Хэма, а уйти без него она не могла.

— Добрый день, мистер Голт, — холодно обронила Кэйди. — Да, сегодня жарко.

В одной руке она несла большую шляпную коробку, в другой держала носовой платок и теперь воспользовалась им, чтобы утереть пот со лба и с верхней губы. На ней было очень скромненькое голубое платьице с маленьким фартучком и накрахмаленным белым воротничком (правда, совершенно размокшим от жары). Волосы перевязаны сзади белой ленточкой с бантиком. На вид ей можно было дать лет восемнадцать. Эх, если бы взять ее на прогулку! Прямо, сейчас: подхватить на руки, посадить на Пегаса и отправиться вместе с нею вскачь по берегу реки, обгоняя ветер.

— Я же вам говорил, без повязки ему лучше, — сказал Хэм, повернувшись к Кэйди.

По какой-то необъяснимой причине она вспыхнула на глазах у Джесса. Залилась румянцем и стала прелестной, как роза.

— Можно мне сняться с мистером Голтом, мисс Кэйди? — захныкал Хэм, умоляюще глядя на нее громадными и влажными черными глазищами.

Румянец смущения постепенно сходил с ее лица. Она ответила Хэму недовольным взглядом.

— Разве у тебя есть пять долларов? Ведь вы берете по пятерке за снимок, не так ли, Уилл? Вы бы постыдились! Держу пари, ваш отец ничего не знает об этой сделке.

Уилл обиженно насупился.

— А что в ней плохого? До сих пор никто не жаловался. Мой отец ничего не имеет против свободного предпринимательства. И вообще львиную долю забирает мистер…

— Хэм мой близкий друг, — поспешно перебил его Джесс. — Сделаем для него исключение, ладно, Уилл?

— Да, конечно, — согласился Шортер. — Как скажете.

Хэм так и заплясал на месте от возбуждения.

— А вы, мисс Кэйди? — любезно предложил Джесс. — Не желаете сняться вместе с нами?

— Нет, спасибо.

Но она не удержалась от улыбки.

— Точно не хотите? Вы могли бы надеть свою новую шляпу по такому случаю.

— Да! — в восторге запрыгал Хэм. — Это самая красивая шляпа на свете — с желтыми перьями, с ленточками, с птичьим гнездом… Наденьте ее, мисс Кэйди!

— Нет.

— Ну пожалуйста!

— Нет.

— Ну я вас очень-очень прошу! — канючил Хэм.

— Хэм, не начинай. Я не буду надевать шляпу и не стану позировать для фотографии.

Теперь она не просто улыбалась, она смеялась. Джесс так обрадовался, увидев ее смеющейся, что запрокинул голову и расхохотался вместе с ней. Он слишком поздно осознал свою ошибку: все замерли, глядя на него с открытым ртом, как будто он только что перечислил русский алфавит или столицы всех тридцати восьми штатов.

— Так мы будем фотографироваться или нет? — ворчливо буркнул Джесс, сорвав с себя шляпу и напяливая повязку на глаз. — Ставь аппарат, Уилл. Ты готов, Хэм? Я не собираюсь торчать тут целый день.

Однако потребовалось не меньше полдня, чтобы Хэм остался доволен. Сначала он потребовал, чтобы Джесс сидел, а он, Хэм, стоял у него между колеи. Но нет, он тут же решил, что это слишком по-детски.

Лучше, он сядет на скамью рядом с прославленным стрелком, как и Джесс, скрестив ноги. А вообще-то нет, надо им обоим встать лицом к фотоаппарату или лицом друг к другу и сделать вид, что у них поединок. Да! Джесс одолжит ему один из своих револьверов, и Хэм засунет его за пояс, а потом…

—Хэм, я этого не допущу, — сказала Кэйди строгим голосом, заставившим Джесса вспомнить о матери.

Его мать говорила точно так же в тех редких случаях, когда решалась настоять на своем. Но Кэйди видимо, была в этот день в добром расположении духа: она не ушла в дом, а осталась стоять на солнце, глядя на проделки Хэма и слушая притворное ворчание Джесса. Правда, в какой-то момент она вошла в салун; но сразу же вышла, неся в руках целую батарею бутылочек крем-соды. Пять штук: она не забыла даже Нестора.

Джесс строил рожи в камеру, щекотал Хэма за секунду до того, как Уилл щелкал затвором, — словом, всеми силами пытался ее рассмешить. Потом он растянулся на земле и велел Хэму поставить ногу себе на грудь, целясь из воображаемого револьвера. Тут она не выдержала.

— Не шевелитесь! — скомандовал Уилл. Но Джесс не смог удержаться: увидев, как Кэйди сгибается пополам, хихикая, отфыркиваясь и хватаясь за коленки, он должен был разделить веселье с ней. Грудь у него вздымалась, колено Хэма стало подпрыгивать, все засмеялись еще громче, в конце концов Хэм потерял равновесие и свалился прямо на Джесса. После этого им, разумеется, ничего иного не осталось, как устроить состязания в вольной борьбе.

— Надо же, как мило мы проводим время!

Смех замер в груди у Кэйди. Джесс выпустил Хэма из свободного захвата и поверх его плеча, увидел глазки-бусинки и гнусную ухмылку Уоррена Тэрли. Клайд, как тень, стоял у него за спиной, отступив на полшага.

Хэм вскарабкался на ноги и бросился к Кэйди. Она обняла его и прижала к себе. Джесс поднялся нарочито медленно, похлопал по коленям шляпой, чтобы стряхнуть с них пыль, и наконец удостоил взглядом Тэрли.

— Тебе что-то нужно, Уоррен? Может, хочешь получить назад свою пушку.

Кэйди ахнула, услышав это. Безобразная рожа Тэрли потемнела.

— Мистер Уайли хочет поговорить с тобой, Голт. — воинственно заявил Уоррен. — Он сейчас в салуне и ждет тебя. В салуне Уайли, — уточнил он, бросив уничтожающий взгляд на Кэйди.

— Да что ты говоришь! — Джесс повернулся к нему спиной и вразвалочку направился к скамье. Он опустился на сиденье, привалился спиной к стенке и задрал ноги на перила крыльца.

— Передай ему, что я занят.

Нестор хмыкнул. Уилл Шортер, торопливо складывал фотографические принадлежности, делая вид, что ничего не слышит. Кэйди застыла как статуя, по-прежнему прижимая к себе Хэма.

— Он тебя ждет, — лиловея от злости, повторил Тэрли. — У него важное дело.

Этого болвана так легко было вывести из себя, что Джессу стало скучно над ним издеваться.

— Слушай, Уоррен, давай поступим вот как: ты вернешься к своему хозяину и передашь ему, что я сказал. У меня сейчас слишком много дел, мне некогда с ним встречаться.

Чтобы Уоррена окончательно проняло, Джесс закурил папироску и выпустил к небу лениво вьющееся колечко дыма.

— Если он хочет поговорить, пусть перетащит свой важный зад прямо сюда. Я пробуду здесь еще какое-то время. Пока не докурю. Он еще раз затянулся и сбросил пепел на деревянный пол крыльца.

— Это займет минут пять-шесть. Пожалуй, тебе стоит поторопиться.

Бедный Уоррен Тэрли! Его раздирало возмущение, и перед уходом он бросил на своего обидчика взгляд, полный такой лютой злобы, что Джесс струхнул. Но тут он увидел лицо Кэйди — взволнованное, довольное, даже восхищенное. У него сразу стало легче на душе.

Уайли так и не появился к тому времени, как Джесс докурил папироску и перебросил окурок через перила. Он встал, потягиваясь. Кэйди уже успела увести Хэма внутрь; Уилл давно ушел. Нестор задумчиво почесал под мышкой, пробормотал: «Похоже, он не придет», тронул на прощание поля шляпы и отправился в конюшню.

У Джесса заурчало в животе. Солнце уже садилось за крышей двухэтажного французского ресторана. Он решил, что пора пообедать.

У Жака ему подали «форель в миндальном соусе», приготовленную, как утверждал Жак, по особому парижскому рецепту. Джесс сразу решил, что это брехня, но блюдо оказалось вкусным, хотя «форель» была треской, а «миндаль» — мелко нашинкованным арахисом. Ему нравилось, как готовят у Жака, он ел здесь два раза в день.

Мерл Уайли прошел мимо, пока Джесс, всегда, занимавший столик у окна, допивал кофе. Он сразу понял, что это Уайли: его сопровождали Уоррен Тэрли и Клайд Гейтс, он шел между ними и на шаг впереди. Уоррен и Клайд вошли в «Приют бродяги», а Уайли прислонился к коновязи, поджидая их. Джесс тем временем принялся его изучать.

Он был похож на сильную, чересчур хорошо откормленную лошадь с густой лоснящейся гривой цвета красного дерева. Сюртук дорогого тонкого сукна плотно облегал его воинственно широкие плечи и бочкообразную грудь. Он был примерно одного роста с Джессом, но весил, наверное, фунтов на сорок [16] больше. Черты лица не очень-то разглядишь в сгущающихся сумерках, но, насколько Джесс мог судить, оно соответствовало характеру владельца: мясистое, грубое и властное. Уайли вытащил из жилетного кармана часы на длинной цепочке, взглянул на циферблат и вновь затолкал их в карман нервными угловатыми движениями. Он был вне себя.

Клайд вышел и что-то сказал ему. Уайли повернулся спиной к своему сторожевому псу, потоптался на месте. Долговязый Клайд съежился и стал как будто меньше ростом.

Джесс поднялся из-за стола и проверил свое отражение в темнеющем окне. Вид как у плохого парня, но чего-то не хватало. Ах да, повязки. Он нащупал ее в кармане и нацепил на правый глаз. Вот так гораздо лучше.

Как раз в эту минуту Тэрли вышел через вращающиеся двери «Приюта бродяги» и принялся что-то возбужденно объяснять хозяину. Уайли слушал, не глядя на него. Он чувствовал себя королем в своем маленьком королевстве воров, жуликов и поджигателей. Бросив доллар на стол, Джесс вышел из ресторана, чтобы предстать пред светлые очи Их Королевского Величества.

Клайд заметил его первым. Он, конечно, говорил шепотом, но в сумеречном затишье Джесс ясно расслышал каждое слово:

— Вон он. Идет сюда.

Уайли медленно развернулся. Джесс заметил, что ноги у него удивительно маленькие, несоразмерны массивному туловищу. Сам он тоже замедлил шаг, приближаясь к Уайли с нарочитой неторопливостью. Настолько нарочитой, что ему стало смешно. Они как будто изображали из себя пару каких-то парнокопытных — лосей или оленей, — которые сцепляются рогами и бьются насмерть. Мысль об этом едва не заставила Джесса расхохотаться прямо в лицо Уайли, но он вовремя спохватился. Ему пришло в голову, что если кто-то тут кого-то изображает, то, только он один: Мерл Уайли вел себя на полном серьезе.

Джесс остановился в двух шагах от него. Нетрудно было представить, как детская игра в «молчанку» растягивается до бесконечности, пока каждый из них ждет, чтобы другой заговорил первым. Поэтому он прервал молчание прежде, чем игра началась, произнеся мертвенным шепотом: :

— Уайли.

Уайли выпятил подбородок в знак приветствия. Уоррен и Клайд прикрывали его с флангов.

— Мистер Голт, — сказал он.

— Хотите со мной поговорить, — не слушая его, продолжал Джесс, — избавьтесь от Малыша Билли [17] и его милого дружка.

Пока Уайли обдумывал его слова, Уоррен Тэрли медленно закипал. Джессу казалось, что еще минута — и пар пойдет у него прямо из ушей.

— Ладно, — согласился Уайли. Он бросил взгляд на Тэрли, и тот покорно, как собака, выдрессированная хлыстом, поплелся прочь. Клайд последовал за ним. Впрочем, они дошли только до угла и остановились у седельной и сапожной мастерской Старка, не сводя глаз с хозяина и заткнув большие пальцы за пояса с револьверами. Джесс решил, что они похожи на пару обиженных ребятишек, которых слишком рано отослали спать. Что теперь?

— Давайте зайдем в мой салун, мистер Голт. Ставлю вам выпивку.

И голос у Уайли оказался не такой, какого можно было ожидать при его внешности: высокий тенор. Глаза слегка навыкате, нависающий лоб, челюсть, будто вытесанная из скальных пород. Джесс подумал, что его можно даже счесть привлекательным. Если, конечно, кому-то нравятся громоздкие предметы. Валуны, жернова, бетонные плиты…

— «Бродяга» ближе. — И в самом деле, салун располагался у них за спиной. Тихие и печальные звуки песни «Лежит любимый мой в земле сырой», которую Чико наигрывал на пианино, доносились до них из-за вращающихся дверей.

— Я предпочитаю свое заведение.

— А я — заведение Кэйди Макгилл. — Тупик. Они мерили друг друга бойцовскими взглядами, стараясь ничем не выдать своих мыслей. Джесс добавил к свирепому взгляду оскаленную усмешку вурдалака, и это решило исход спора.

— Хорошо, — рявкнул Уайли и, распрямив плечи, двинулся к салуну.

Однако Джесс понимал, что праздновать победу пока рано. Интуиция подсказала ему, что Уайли не похож на других. Его нельзя просто взять на испуг.

В этот вечер в «Приюте бродяги» было довольно тихо. Пару столов занимали самые заядлые игроки в покер, несколько ковбоев в глубине зала гоняли бильярдные шары, но столы для игры в рулетку и в «блэк джек» были пусты. Леви читал книгу за стойкой бара; Чико больше не наигрывал молодий, а просто валял дурака, подбирая аккорды. Джесс оглянулся в поисках Кэйди и обнаружил ее за столиком у задней стены. Она разговаривала с Уиллагейл. Увидев его, а может, Уайли (трудно сказать наверняка), вскочила на ноги.

Она уже успела сменить простенькое голубое платьице с фартучком на нечто куда более импозантное. Ее облегающий, переливающийся блестками серебристо-зеленый наряд был, очевидно, снабжен каким-то потайным пружинным устройством, поднимающим грудь чуть ли не к самому подбородку. Возможно, она чувствовала себя в этой кольчуге не более комфортно, чем средневековый рыцарь, но со стороны было на что поглядеть.

— Добрый вечер, Кэйди, — процедил Уайли, не разжимая губ.

Она прищурилась и коротко кивнула в ответ.

— Что тебе нужно?

— В этом заведении нет ничего из того, что мне нужно. Комфорта. Приличной компании. Неразбавленного виски.

Джесс поежился. Температура опустилась ниже нуля и продолжала стремительно падать. И вдруг его подобно пощечине обожгла догадка: когда-то они были любовниками. Иначе и быть не могло. Такая острая, яростная, неприкрытая враждебность… чем еще ее можно объяснить? Раньше он из принципа испытывал неприязнь к Уайли, теперь она переросла в ненависть. Теперь у него с Уайли личные счеты.

Кэйди повернулась на каблуках и отошла от них. У стойки она что-то сказала Леви. Джесс и Уайли тем временем уселись за дальним столиком. Вскоре Леви подошел к ним и спросил, что они желают заказать.

Уайли разразился коротким презрительным смешком.

— Знаешь, черномазый, в этой дыре я даже воды не выпью.

Ясные глаза Леви под тяжелыми веками терпеливо, не мигая, смотрели на него.

— Как угодно, босс, — ответил он странным, как будто даже жалостливым голосом.

Может, по буддистским правилам так полагается отвечать на оскорбление? Джессу никогда раньше не приходилось слышать, чтобы Леви называл кого-нибудь боссом.

— Я возьму двойную порцию того же отличного марочного бурбона, что вы подавали мне вчера, Леви, — сделал заказ Джесс. — И кружку пива на закуску.

Они сидели молча, пока Леви не вернулся с заказанными напитками. Джесс развалился на стуле в самой вызывающей позе, яснее всяких слов говорившей собеседнику: «Плевал я на тебя». Уайли напряженно застыл, сложив на мощных ляжках до странности маленькие ручки. Джесс опять поискал глазами Кэйди. Она стояла у стойки бара, повернувшись к ним спиной и делая вид, будто их вообще здесь нет. Но он заметил, что она наблюдает за ними, глядя в зеркало.

— Итак, Уайли, — начал он, отхлебнув глоток из стакана, который поставил перед ним Леви, — выкладывайте, что у вас на уме.

Уайли выждал целую минуту.

— Кто тебя нанял? — спросил он, словно не слышал слов Джесса.

Очевидно, таким образом Уайли привык брать верх в разговоре. Однако он не учел, что в эту игру могут быть задействованы двое.

— А знаешь, я на днях прочел в газете, что твой старый дружок Черни удрал из города. Такой мировой парень! Ты небось будто брата потерял, правда, Мерл? Брата-близнеца.

— Что тебе известно о Черни?

Мясистое шишковатое лицо Уайли, красное от природы, приобрело оттенок седельной кожи.

— Мне? Ничего. Говорю же тебе, я просто читаю газеты.

Но по манере Джесса было ясно видно, что он лжет. Он этого не скрывал. Просто хотел еще больше разозлить противника;

Уайли ухватился руками за край стола. У него были чистые, отполированные, коротко подстриженные ногти.

— Что ты делаешь в Парадизе, Голт? Кто тебя нанял?

Джесс глотнул еще виски, поставил стакан на стол, взял кружку пива и отхлебнул из нее с наигранно протяжным вздохом полного блаженства. Наверняка Уайли уже жалеет, что не заказал выпивку. Любую. Джесс готов побиться об заклад на любую сумму, что это так.

— С чего ты взял, будто меня кто-то нанял? Парадиз — славное местечко. Мне здесь нравится. Может, я даже…

— Кэйди, верно? Признавайся! Я знаю, что это она.

Джесс сунул в рот папироску и поднес к ней зажженную спичку. Выдохнул дым к потолку.

Уайли еще крепче ухватился за стол, костяшки пальцев у него побелели. Внезапно он с фальшиво улыбкой откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу, хотя при его комплекции это далось ему с трудом. Прежде чем брючина скользнула на место, за голенищем сапога блеснула рукоять пистолета. Он пригладил темно-рыжие, густые, как бобровый мех волосы, и на среднем пальце засветился под лампой рубиновый перстень.

— Сколько она тебе платит? — спросил он серебристым тенорком. — Ну? Да ладно, мне-то ты можешь сказать!

— А зачем? Если допустить, что она вообще мне платит, с какой стати я должен сообщать тебе сумму?

— С такой, что я могу перекрыть любую. — Он с презрительной усмешкой окинул взглядом чистенький уютный салун Кэйди.

—Я могу ее удвоить. Утроить.

Всем телом качнувшись вперед, Уайли заговорил вежливо:

— Назовите вашу цену, мистер Голт. Просто скажите, сколько вам нужно.

«Ах, — подумал Джесс, — вот они, волшебные слова». Теперь, когда они наконец прозвучали, он почувствовал разочарование. В конце концов, Уайли ничем не лучше остальных. С такой же легкостью клюнул на приманку.

Джессу хотелось бросить окурок на пол, но он вовремя вспомнил о Хэме и швырнул его в ближайшую плевательницу.

— Сколько нужно, чтобы сделать что?

Уайли понизил голос.

— Спалить ее.

«Спалить ее». В мозгу у Джесса мелькнула картина: изящный, сверкающий чистотой, любовно выкрашенный красной краской «Приют бродяги» лежит в руинах, а Кэйди стоит на улице в своем пестром восточном халате, смотрит на дымящиеся обломки, стараясь не заплакать.

— Спалить ее? — повторил он потрясенным, чересчур громким голосом.

Уайли отшатнулся, словно Джесс выплеснул ему в лицо содержимое своего стакана.

— Тише! — прошипел он, багровея и опасливо оглядываясь по сторонам. — Тише, черт бы тебя побрал! Ты что, с ума сошел?

Пожалуй, последнее предположение было близко к истине. Ни за что на свете Джесс не стал бы поджигать салун Кэйди (он вообще ничего не стал бы поджигать, если на то пошло), но он мог бы солгать, шантажировать Уайли. Или взять с него деньги вперед и натянуть ему нос без малейших угрызений совести. Так ему и надо, этому мерзавцу Уайли. Но Джесс знал, что не сделает ни того, ни другого. Должно быть, он и в самом деле сошел с ума.

— Очень может быть, — ответил Джесс жутким шепотом Голта. — Ты тут главный по поджогам, не так ли? Я слыхал про старую конюшню. А кто выполнял заказ? Тэрли? Клайд? И сколько лошадей они при этом пустили на жаркое?

Уайли шаркнул стулом по полу и начал подниматься.

— Сидеть!

Нацепив на лицо небрежную ухмылку, чтобы никто не подумал, что он действует по приказу, а не по своей воле, Уайли повиновался. Нет, ей-богу, уже не в первый раз подумал Джесс, по зрелости поступков большая часть взрослого мужского населения страны ничем не отличается от малолетних детишек.

— Я должен сказать тебе одну вещь, Мерл. Когда закончу, можешь встать и уйти.

Уайли предложил ему отправиться по тому же анатомически недостижимому адресу, по которому Кэйди послала его самого. По-видимому, пример сказался заразительным. Не обращая внимания на его слова, Джесс медленно отчеканил:

— Если что-то случится в этом салуне, если хоть оконное стекло разобьется, я тебя из-под земли достану. Можешь сколько угодно прятаться за спиной у пары громил, что сейчас ждут за порогом, тебе это не поможет. Рано или поздно мы с тобой останемся один на один. А потом останусь один я.

— Нет! Нет! Все будет не так!

Белая слюна пузырилась у него в углах губ, он был настолько разъярен (а может, и просто безумен), что мог начать плеваться. Похоже, в голове у него действительно не хватало туза до полной колоды.

— Я найму своего собственного стрелка, попроворнее, похитрее тебя. Настоящего убийцу. И тогда тебе придет конец. Советую почаще оглядываться, Голт. Ты даже не узнаешь, что тебя стукнуло, ты будешь…

— Нет, это я тебе советую смотреть прямо вперед, потому что я в спину не стреляю. А знаешь почему? Мне нравится глядеть в глаза тем, кого я убиваю. Видеть, как их глаза затуманивает страх, как приходит отчаяние. А потом его сменяет пустота. Холод. Конец.

Уайли с грохотом отодвинул стул. Слов у него больше не было; охрипшим, сорванным голосом он изрыгал одни лишь грязные ругательства. Джесс засмеялся ему в лицо, но, когда Уайли наконец иссяк и возмущенно прошествовал к выходу, он чуть не застонал от облегчения, вспомнив о пистолете за голенищем сапога, о котором сам Уайли, видно, позабыл.

Если у Кэйди еще имелись сомнения насчет того, что Джесс работает на Уайли, теперь они должны были рассеяться. Как и все, кто находился в салуне, она ясно слышала, какими словами костерил его Мерл. Да и лицо его говорило само за себя. Она стояла у него на дороге. Он прошел мимо, пробираясь к дверям, и ей пришлось усилием воли заставить себя не отшатнуться к стойке бара от искр бешеного гнева, полыхавшего в его бульдожьих черных глазах. И как она могла когда-то находить его привлекательным? И даже обаятельным — подумать только! А ведь это было не так уж давно! То ли она была слепа и безумна, то ли он изменился. Скорее всего и то и другое.

Кэйди увидела, как Джесс снимает шляпу и обеими, руками сильно потирает лоб.

— Сыграй что-нибудь негромкое, Чико, — попросила она, проходя мимо пианиста и коснувшись его плеча.

Увидев ее, Джесс выпрямился на стуле. Как он посмотрел на нее… Кэйди вдруг почувствовала, что уж слишком вихляет бедрами, лавируя между столиками, по большей части пустыми.

«Привет, Стоуни», «Как поживаешь, Бэйли?» — здоровалась она на ходу со своими немногочисленными посетителями, но при этом ни на минуту не теряла из виду Джесса. Чем ближе она подходила, тем нежнее он ей улыбался. И на душе у нее становилось все радостнее.

— Привет, — сказала Кэйди.

Несколько секунд прошло в полном молчании: они просто обменивались сияющими улыбками. Он был в черном, как всегда, — штаны из «чертовой кожи», мягкие кожаные сапоги, многократно стиранная льняная рубашка. На штанах еще виднелись следы пыли после возни с Хэмом на земле (Кэйди ни за что бы не поверила, что такое возможно, если бы не видела собственными глазами).

— Что вы сказали Мерлу? — спросила, она, перестав улыбаться. — У него был вид человека, проглотившего горсть рыболовных крючков.

— Он сделал мне деловое предложение, но я сказал, чтобы он на меня не рассчитывал. — Джесс отодвинул от стола свободный стул и жестом пригласил ее присесть.

— Какое предложение?

— Большие деньги в обмен на небольшой огонек.

— Небольшой огонек? А где?

Он окинул зал неторопливым праздным взглядом

— Ну, может, вон у той стены? Да, безусловно, за стойкой бара. Из всей этой выпивки получился бы отличный фейерверк.

Ей не следовало принимать его слова так близко к сердцу, но она ничего не могла с собой поделать. Уайли ненавидел ее так люто, что готов был пуститься во все тяжкие, лишь бы с ней поквитаться. Кэйди давно это знала. Уже много месяцев. С того самого дня в его салуне, когда она вытащила пистолет и велела ему держаться от нее подальше, грозя его продырявить. Теперь тот поступок представлялся ей довольно глупым, но Уайли вывел ее из себя.

—Что ж, — сказала Кэйди, ощутив странную слабость, — пожалуй, я должна вас поблагодарить.

— Почему бы вам не присесть? — Джесс опять указал на стул, и на этот раз она обошла стол и села.

— Хотите выпить?

— Вы опять надели повязку? — заметила Кэйди. Джесс потрогал «заплатку» кончиками пальцев.

— Теперь могу снять.

Он так и поступил, но ему сразу же пришлось прикрыть правый глаз ладонью.

— Поначалу всегда немножко щиплет. — Через несколько секунд он отнял руку, часто моргая и щурясь.

— Я все еще вижу не так хорошо, но это гораздо лучше, чем совсем ничего.

Его правый глаз выглядел в точности так же, как и левый. Кэйди не заметила никакой разницы. Но Джесс произвел на нее такое же впечатление, как и на улице, когда она впервые увидела его без повязки. Он был великолепен.

— Я думала, у вас шрам, — растерянно протянула Кэйди.

— Он у меня есть. Разве вы не видите?

— Я немного близорука.

Но, даже оказавшись на расстоянии семи дюймов от него, она не смогла разглядеть этот шрам. Перед ней был только глаз — прекрасный серый миндалевидного разреза, в окружении длинных черных ресниц — и прямая, ровная, очень мужественная бровь над ним.

— С годами он стал незаметным, но я до сих пор его чувствую. Вот здесь, — Джесс обвел пальцами глазницу. Кэйди по-прежнему ничего не видела.

— Наверное, только вы его и различаете, — предположила она, и Джесс с ней согласился.

— Хотите выпить? — вновь спросил он и сделав знак Леви, которому у стойки что-то возбужденно говорил Док Мобайес.

— О чем вы говорили? — спросила Кэйди, когда бармен подошел, вытирая руки о фартук.

— Ужасные новости, мисс Кэйди. Док только что сказал мне, что мистер Форрест Салливан покончил с собой. Он застрелился.

— О Господи, нет!

— Может, это несчастный случай, а может, и нет. Док не хочет говорить. Это случилось в сарае мистера Салливана. Старший сынишка нашел его там сегодня после обеда.

— О Боже, Леви, у него же четверо детей. — И миссис Салливан, которая иногда раскланивалась с Кэйди в церкви. Что с ними теперь будет?

— Хотите еще выпить, мистер Голт? — сурово спросил Леви.

— Да, спасибо. Выпьете что-нибудь, Кэйди? — Он задал вопрос так мягко и ласково, словно тихонько прикоснулся к ее плечу.

— Да. Нет. — Кэйди никак не могла решиться. — Леви, — сказала она наконец, — я выпью пива.

— Тащите сразу два.

Леви кивнул и направился к стойке.

— Форрест Салливан, — задумчиво произнес Джесс. — Это не тот, о котором вы мне говорили? Тот, которого банк лишил права выкупить ранчо?

— Да, тот самый. Теперь его ранчо заграбастает Мерл Уайли. Он давно этого добивался, будь он проклят!

Кэйди могла бы добавить что-нибудь похлеще, но не стала. Джесс уже слышал, как она ругается, хватит с него на сегодня. Мерл Уайли удивительным образом умел пробуждать в ней худшее.

— Мне нравился Форрест Салливан, — сказала она. — Он не часто сюда приходил… почти не пил, и не помню случая, чтобы хоть раз сел за карточный стол. Но он не осуждал тех, кто играет. Вы понимаете? Он не считал салуны рассадниками греха, хотя сам не посещал их. Он никого не судил.

Джесс кивнул.

— И миссис Салливан тоже такая. Хотела бы я чем-то помочь, но… я ее почти не знаю.

Луиза Салливан пела в церковном хоре, преподавала в воскресной школе, принимала деятельное участие в работе городского женского комитета. Она была уважаемой дамой. Да, миссис Салливан изредка здоровалась с Кэйди, когда они встречались в церкви, но она вряд ли стала бы принимать соболезнования от хозяйки салуна. Ни в письменной, ни — тем более — в устной форме. Кэйди вздохнула.

— Если он действительно покончил с собой, то виноват в этом Уайли. Все равно как если бы он сам спустил курок.

Джесс ничего не ответил, но его молчание показалось ей сочувственным. Когда Леви принес пиво, он чокнулся с ней, и Кэйди улыбнулась. Крепкое пенистое пиво было отличным на вкус и легко прошло в горло. Удивительно легко, если учесть, как давно она не прикасалась к спиртному. С прошлого лета, насколько ей помнилось.

— Что вам известно о докторе Мобайесе? — спросил Джесс.

— О Доке? Пожалуй, немного, а что?

— Простое любопытство. Он очень молчалив.

— Верно. Он приехал сюда где-то года два назад. Словом, вскоре после меня. Раньше в городе не было доктора: тем, кто заболевал, приходилось ехать в Джексонвилл. — Она оглянулась на стойку, где доктор стоял в своей обычной позе, склонившись над стаканом сарсапарели. — Это верно, он держится очень замкнуто, но мне кажется, он хороший человек. Мистер Шлегель (он владел этим салуном до меня) несколько раз обращался к нему. Но мистер Шлегель был тяжко болен, Док послал его к специалисту в Юджин. И еще я знаю, что Глен однажды ходила к нему… за помощью.

Речь шла о подбитом глазе и сломанном запястье, но Кэйди решила не вдаваться в подробности.

— Глен сказала, что Док отнесся к ней очень внимательно.

— А вы когда-нибудь обращались к нему?

— Я? О, нет, я никогда не болею.

Это было правдой. Кэйди гордилась своим крепким здоровьем, но на всякий случай все-таки шутливо постучала кулачком по столу.

Джесс отхлебнул из кружки. Кэйди последовала его примеру. Они обменялись взглядами в дружеском молчании. На столе лежала колода карт. Джесс взял ее и принялся тасовать. Сразу было видно, что он не профессиональный игрок, но руки у него были сильные, с длинными ловкими пальцами. Кэйди наблюдала, как он раскладывает карты в четыре равные стопки, потом снова собирает их вместе.

— Сыграем в «хай-лоу» [18]? — предложил он с улыбкой.

Она пожала плечами. Почему бы и нет? Джесс сдал по карте: ей досталась десятка, он побил ее дамой.

— Вы проиграли.

—А на что мы играем? — Он потянул себя за ус. У обоих на губах играла одинаковая потаенная улыбка. «Мы флиртуем», — подумала Кэйди.

— Давайте сыграем на откровенность, — предложил Джесс. — Тот, кто выигрывает, задает проигравшей стороне вопрос, и она обязана ответить.

— Или он.

— Или он.

— Я не уверена, что мне нравится эта игра, — призналась Кэйди. — Проигравший обязан отвечать правдиво?

— Безусловно.

— Нет, эта игра мне точно не нравится.

— Ничего не поделаешь, вы уже проиграли. Теперь отвечайте на вопрос.

Оглядевшись по сторонам, Джесс наклонился к ней и пригвоздил ее к месту стальным взглядом прищуренных серых глаз.

— Скажите мне, — спросил он очень медленно и тихо, — какой ваш любимый цвет?

Кэйди так поразил вопрос, что она даже рассмеялась — слишком громко, как не подобало смеяться благовоспитанной леди. Он усмехнулся в ответ, и две веселые морщинки образовались в уголках его мужественного рта. Ей очень нравилась его улыбка.

— Мой любимый цвет… — вслух задумалась Кэйди. — Когда-то был синий, но теперь — зеленый.

— Да неужто? Какое совпадение — я тоже люблю зеленый. Только я никогда ему не изменял.

Она состроила ему глазки.

— Значит, у нас есть что-то общее.

Джесс передал ей колоду. Кэйди сняла, он вытащил по карте себе и ей. Она опять проиграла.

— Сколько вам лет?

— Нет, так не пойдет, это невоспитанно. Нельзя задавать такой вопрос даме.

— Нет? Ладно. Сколько вы весите?

Она снова рассмеялась весело и беспечно. Может, пиво в голову ударило? Что бы он ни сказал, все казалось ей потешным.

— Понятия не имею.

— Ну что ж, придется мне спрашивать, пока вы не ответите прямо.

Он в задумчивости задрал голову к потолку.

— Можете вспомнить самый неловкий поступок за всю вашу жизнь?

Кэйди захихикала: опять ему удалось ее обезоружить. Она-то была уверена, что он будет задавать настоящие сложные вопросы, требующие уверток или прямого обмана. Конечно, ее тянуло к нему, не было смысла это отрицать, но сейчас она ощущала подлинную симпатию, а не просто влечение. Ради своего собственного блага Кэйди надеялась, что он никогда не догадается, насколько веселый, легкомысленный Джесс опаснее угрюмого, твердого, как кремень, Голта.

— А ну-ка дайте сюда колоду, — потребовала Кэйди. — По-моему, вы жульничаете.

Она сама перетасовала карты и дала ему снять.

— Ха! Я так и знала! Теперь я выиграла.

Джесс покачал головой, тихонько посмеиваясь.

— Ваш вопрос?

У нее в голове теснился миллион вопросов.

— Где и когда вы родились, были ли вы счастливы в детстве.

— Это целых три вопроса!

Она подняла бровь, бросая ему вызов. Джесс задумчиво расправил усы.

— Лексингтон, Кентукки, 1846. Да, я был счастлив… в основном. Пока не началась война.

Кэйди пристально поглядела на него, опершись подбородком на руку. В сорок шестом? Значит, ему тридцать восемь лет. А ей он казался ровесником: лет двадцать пять. Ну от силы двадцать семь или восемь. А седину в волосах Кэйди считала ранней, преждевременной, но она, похоже, ошиблась. И все равно ей нравилась его седина, придававшая черным волосам благородную серебристость. Особенно в свете лампы. Опять сдали по карте, и на этот раз он выиграл.

— Нравится вам управлять салуном? — Какой приятный вопрос! Если не считать Леви, ей не с кем было поговорить о работе.

— И да и нет. — Вспыхнувший в его глазах интерес подвиг ее на разъяснения.

— Женщина, владеющая салуном, должна рассуждать как мужчина, в этом все дело. Допустим мне хотелось бы украсить бар цветами, повесить занавески на окнах, поменять картины на стенах.

Кэйди бросила выразительный взгляд на обнаженную даму над стойкой бара.

— Но произвести все эти перемены я не могу, потому что моим клиентам это не понравится. Они этого просто не поймут. И мне приходится думать совсем о другом: о плевательницах, бильярдных столах, марках виски и покерных фишках. О пепельницах.

— Мужской подход.

— Верно. Но мне нравится деловая сторона. Надо все записывать, аккуратно вести счета, проявлять осмотрительность. Но особенно, — призналась она с усмешкой, — приятно смотреть, как прибыли каждый месяц понемногу растут. Это означает, что я проявила смекалку и все сделала правильно.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Иногда я устаю от ежедневной работы в салуне. Вы только не подумайте, я не жалуюсь, но это мужское дело, и я всегда…

Она не знала, как это выразить. Просто ей казалось, что работа в салуне вынуждает ее постоянно подавлять в себе женское начало.

— Вы всегда остаетесь женщиной.

Чувствуя себя законченной дурой, Кэйди покраснела.

— Ну, да.

— Хотите еще пива?

— Ладно, но только одно, — решительно предупредила она.

В салуне почти никого не осталось. Лишь самые неисправимые забулдыги по временам бросали на нее и Джесса любопытные взгляды. К завтрашнему дню весь Парадиз будет знать, что Кэйди Макгилл провела вечер, смеясь и выпивая в обществе наемного убийцы.

— Сдавайте, — предложил Джесс. Кэйди застонала, вытащив пятерку, потом захлопала в ладоши, когда ему выпала четверка.

— Расскажите о вашем детстве.

Он послал ей кривую улыбку. — И почему это вас так интересует?

— Просто хочу знать, вот и все. У вас есть братья или сестры?

— Нет.

Он помедлил, но потом добавил, не глядя на нее:

— Разве что двоюродные.

— Кузен или кузина?

— Кузен.

— Вы были близки?

— Да. Мы были очень близки, — вдруг добавил Джесс, загадочно усмехнувшись.

— Расскажите мне о нем. Как его звали?

— Мэрион. Мэрион Голт.

— Он был старше или моложе вас?

— Моложе на десять лет.

— Вы с ним похожи?

Джесс опять улыбнулся.

— Нет, мы с Мэрионом совсем не похожи. Скорее наоборот. По правде говоря… из него так и не вышло ничего путного. Когда мы были детьми, он меня обожал, бегал за мной хвостиком. Ну… вы же знаете, как это бывает с детьми. Как будто на мне свет клином сошелся. Когда мы все пошли на войну — я, мой отец и его отец, — он остался на ферме, попытался сам вести хозяйство. Мы разводили лошадей: скаковых чистокровок. Но у него ничего не вышло. Его отец погиб под Виксбергом, а через год заболела и умерла его мать. К концу войны лошадей не осталось: обе армии конфисковывали их понемногу. И денег не было, чтобы закупить новых.

— Что же он предпринял?

— Отправился на запад. Брался за всякую случайную работу, У него не было никакой определенной цели.

Его странная подавленность встревожила Кэйди.

— Вы не пытались ему помочь? Она вдруг смутилась и опустила глаза. — Извините, меня это совершенно не касается.

— У меня была своя жизнь. К тому же я был не в ладах с законом, мне пришлось бежать из Кентукки, потому что… ну, вы, наверное, уже прочли все это в газете.

Тут она вспомнила.

— Вы все еще в бегах?

— Нет-нет, это было пятнадцать лет назад, срок давности истек. Как бы то ни было, с тех пор мы с Мэрионом пару раз сталкивались. Последний раз я видел его не так давно. В Окленде, — пояснил он, снова улыбнувшись своей загадочной улыбкой.

— Это ведь там вас ранили?

Он отхлебнул еще пива.

— Это случилось позже. Мой кузен нашел там работу: его наняли объезжать мустангов для владельца богатого ранчо в Сономе.

— Что ж, — нерешительно протянула Кэйди, — по крайней мере он нашел работу с лошадьми.

Джесс безрадостно рассмеялся.

— Он терпеть не может свою работу. Ему не нравится укрощать мустангов. К тому же работать не на себя, а на дядю… — Он покачал головой. — Его это с ума сводит.

Наступило молчание.

— Хватит об этом, — внезапно оборвал себя Джесс, выходя из задумчивости и тасуя карты. — Вы слишком много из меня выжали за одну жалкую четверку треф. Сдавайте.

Она проиграла. Его ленивая коварная усмешка заставила ее задрожать.

— Мисс Макгилл.

— Да?

— Откуда у вас эта татуировка? Его глаза искрились весельем, сама она тоже едва не рассмеялась.

— Какая татуировка? — И что за безумие на нее нашло? Ей хотелось, чтобы он опустил глаза и посмотрел на нее там. Он так и сделал.

— Вот эта, — тихо пояснил он.

Она отвела взгляд с самым невинным видом, прекрасно зная, что в этом платье татуировка не видна, если только не наклониться низко-низко.

— Откуда вы знаете, что она у меня есть?

— Я ее видел. Можно даже сказать, я с нее глаз не сводил. Что там изображено: какая-то птица?

—Орел, — ответила Кэйди, вздымая грудь глубоком вздохе, чтобы ему было чем полюбоваться.

Господи Боже, она не кокетничала с мужчиной столь откровенно с… она сама не смогла бы вспомнить, с каких пор. Даже с Джейми О’Дулом она не позволяла себе подобной разнузданности.

— Это символ свободы. Я ношу его в память… об одном человеке.

— Кто это?

— Его звали Джеймс. Джеймс О’Дул. Он уже умер. — Кэйди уставилась в кружку с пивом и принялась с грустью изучать пену.

— Примите мои соболезнования.

Она дерзко вскинула голову.

— Он был солдатом удачи, воевал в армии краснорубашечников Гарибальди [19]. Пал в сражении за освобождение Неаполя. А это… — она провела рукой по лифу платья, — это память о нем. — Выждав несколько секунд для приличия, Кэйди подняла голову и посмотрела на Джесса. Настал его черед хмуриться, глядя в кружку с пивом. Ей показалось, что вид у него… раздосадованный. Неужели ее рассказ вызвал у него ревность? Полная нелепость: ведь всего несколько дней назад он считал ее проституткой! И его это ни капельки не смутило. И все-таки… он ревнует? Какая заманчивая мысль.

— Уже поздно, — заметила Кэйди.

— Да.

Джесс поднял голову, и у нее сердце защемило от его улыбки.

— Осталось время для последнего вопроса.

Он перевернул колоду. Оказалось, что снизу лежит туз пик.

— Вы только посмотрите!

— Вы это подстроили.

— Не докажете.

Она с безнадежным видом откинулась на спинку стула.

— Ладно, валяйте.

— Почему вы так разозлились на меня? Ну… вы же знаете. В тот день, в вашей комнате.

— Я не злилась.

— Вы были вне себя.

— Ничего подобного.

— А вот и да.

— А вот и нет.

— Ну допустим.

Он поставил локти на стол и наклонился к ней.

— Я хочу извиниться за свои слова, Кэйди. За то, что тогда подумал.

— Поверьте, это не имеет никакого значения.

— Для меня имеет. Я совершил ошибку и хочу, чтобы вы знали: вашей вины тут нет. Вы ничего такого не сделали и не сказали, чтобы навести меня на эту мысль. И ваша внешность тут тоже ни при чем. И манера одеваться. Просто я свалял дурака.

Кэйди заглянула в его серые глаза и почувствовала, что ее затягивает в омут. Они сидели в салуне, пили пиво, она в бесстыжем платье едва могла присесть, настолько оно тесно в бедрах, а он заявляет, что принял ее за шлюху по недоразумению и что это он сам во всем виноват. Ей хотелось рассмеяться, но еще больше заплакать.

Разумеется, она не сделала ни того, ни другого.

— Я же сказала, вам нет нужды извиняться. Уже не в первый раз люди… ошибаются на мой счет. И скорее всего не в последний. Но все равно… спасибо вам за эти слова. Для меня они очень много значат.

Бар был пуст; даже Чико ушел домой. Леви уже гасил лампы.

— Я провожу вас до задней двери, — предложил Джесс. — Хочу пожелать вам спокойной ночи.

«Хочу поцеловать вас на ночь», — вот что он хотел сказать на самом деле. Кэйди попыталась что-то возразить, но в голове у нее было пусто. Она выдержала небольшую паузу. Пусть он думает, будто она размышляет.

—Ну… Хорошо.

Леви не стал на них глазеть, не подмигнул с многозначительным видом, не отпустил никакой шуточки, просто попрощался. Вот за это она его и любила (помимо всего прочего). Он всегда следовал правилу: живи и давай жить другим.

Полумесяц разливал по темно-синему небу мутноватый свет, прячась за клочковатыми облаками. Где-то вдалеке заухал филин, в дальнем конце Сосновой улицы лаяла, не умолкая, собака Стоуни Дерна. Кэйди и Джесс молча завернули за угол. Их шаги звучали слишком громко по деревянному тротуару, и она обрадовалась, когда они вступили на заросшую травой тропинку, ведущую к ее задней двери.

Откуда ни возьмись, появился Страшила. Не обращая внимания на Джесса, кот выгнул спину и потерся о ноги Кэйди.

— А это кто? — спросил Джесс. Кэйди наклонилась и погладила голову Страшилы.

— Сплошное недоразумение, доставшееся мне вместо кота.

Она открыла дверь, и Страшила шмыгнул внутрь.

— Вам следует ее запирать, Кэйди.

— Да, я знаю. Я собиралась, но просто забыла.

Джесс заглянул в комнату. Даже в неярком лунном свете было видно, что маленькая спальня пуста и все в ней в порядке.

— Ну что ж, — сказала она, — спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он понимающе улыбнулся, и Кэйди не удержалась от ответной улыбки. Может, все дело в нервах, но… нет, ей просто хорошо с ним. Так хорошо, что хотелось смеяться. Затаив дыхание, она ждала первого мгновения, первого движения… Вот сейчас он наклонится… Совершенно для нее неожиданно он снял шляпу и повесил ее на колышек, который Кэйди только вчера вбила в землю, чтобы подвязать пышный георгин. Ее охватила дрожь при мысли, что он хочет освободить себе руки.

— Вам холодно?

— Нет.

Что за дурацкий вопрос! Можно подумать, что она обхватила себя руками просто шутки ради! Джесс накрыл ее руки своими широкими ладонями. Очень медленно, чтобы она могла отстраниться, если бы захотела, он положил ее руки к себе на плечи. Крепко сжал их, слегка похлопал, потом сцепил длинные пальцы, которыми она любовалась весь вечер, у нее на шее и привлек к себе.

Впервые за все время Кэйди прикоснулась к нему. Мысль об этом поразила ее с особой остротой, пока ладони ощупывали твердые, как камень, мускулы и разгоряченную кожу под мягкой льняной рубашкой. Он вплел пальцы ей в волосы, обхватил затылок. Она подняла голову, и он, к ее удивлению, поцеловал подбородок. Кэйди улыбнулась, и Джесс поцеловал уголки ее рта — один, потом другой. От его усов было щекотно. Он был как раз подходящего роста: высокий, но не слишком. Даже на таком близком расстоянии ей не приходилось вытягивать шею или вставать на цыпочки, чтобы взглянуть на него.

Поцеловать его.

Ей не терпелось приступить к делу. Она его поцеловала. Обхватила лицо ладонями, провела губами по его губам. Кто-то сказал «М-м-м…», но кто именно из них двоих, Кэйди не могла бы утверждать с уверенностью. Может быть, оба сразу. Мысли у нее стали разбегаться.

— Кэйди, — прошептал Джесс, крепко обнимая ее.

Приглушенный хриплый шепот, похожий на вздох. Ей все это нравилось. Позади нее, зиял темный дверной проем, впереди выросла живая стена — длинное, сильное тело Джесса. На него можно опереться, к нему можно прижаться. Кэйди крепко стиснула его в объятиях и прошептала: «Джесс…», чувствуя себя всемогущей хозяйкой положения, но уже в следующую минуту ее охватила восхитительная слабость.

Она со вздохом запрокинула голову. Он просунул носок сапога между ее туфель, заставляя ее чуть-чуть развести ноги. Только носок сапога, больше ничего, но в груди у нее все оборвалось. Она прижималась к нему и таяла от восторга, поворачивая голову, пока его горячие губы скользили по ее горлу. Нет, ничего подобного она не ожидала. Прощальный поцелуй на ночь — да, но уж никак не эта затянувшаяся сладкая пытка. Как положить этому конец?

— Джесс…

Его рот, не прерывая поцелуя, спустился еще ниже. Кэйди погрузила пальцы ему в волосы, выгнула спину. Он широко и мягко захватил зубами ее вздымающуюся грудь в шутливом лошадином укусе, заставившем ее рассмеяться, а потом задохнуться, когда искра наслаждения стрельнула прямо вниз, туда, где притаилось готовое взорваться желание. Одним плавным движением он просунул руку за вырез ее платья, обхватил обнаженную грудь и в ту же секунду поднял голову и страстно поцеловал ее в губы.

Кэйди застонала. Джесс прошептал что-то, но слов она не разобрала. Что-то ласковое. Она знала, он взволнован, возбужден, ошеломлен происходящим не меньше ее.

Но она сказала «Погоди, Джесс… погоди…», когда его рука скользящим движением с талии опустилась и запуталась в складках платья, пытаясь пробраться между ног. Слишком быстро. Слишком рано. Мужчины вечно спешат.

— Ну ладно, — уступил Джесс, тяжело дыша прямо в горячую впадинку между ее плечом и шеей, — ладно.

Он убрал руку. И опять поцеловал ее в губы, проникнув языком ей в рот. О Господи. Нет-нет, она не потеряла голову, она точно знает, что делает. Еще несколько секунд — вот все, что она могла ему позволить, а потом… этому надо положить конец, потому что…

— Хватит.

Кэйди не могла поверить, когда он ее послушался и прервал поцелуй. Сразу, немедленно. Он отступил на шаг, держа ее только за руку.

— Хочешь поехать со мной завтра на прогулку?

— М-м-м… — О чем это он? Что еще за «прогулка»? Что значит «завтра»?

— Ты же умеешь ездить верхом? На лошади, — пояснил он, видя, что она продолжает недоуменно хмуриться. — Очнись!

Джесс наклонился и шутливо чмокнул ее в нос.

Верно, ей следовало очнуться. У нее было такое чувство, словно ее внезапно разбудили и заставили оторваться от чудесного сна. Она никак не могла прийти в себя.

— Я не очень хорошо езжу верхом.

Надо еще что-то добавить. Ах да, вспомнила!

— И у меня нет лошади.

— А у меня есть. Потрясающий конь!

Кэйди улыбнулась: он был так доволен собой!

— Но ты могла бы взять лошадь напрокат у Нестора. Куда бы нам съездить, Кэйди? Может, покажешь мне окрестности? Я ни разу нигде не был с тех пор, как поселился здесь.

Ну вот, теперь она наконец опомнилась.

— Джесс… Завтра я занята.

— Весь день?

Она кивнула.

— А как насчет субботы?

— Нет, не могу.

— Но почему?

— Дела.

Продолжая улыбаться, Джесс отпустил ее руку.

— В воскресенье, — предложил он тихо, на этот раз даже не спрашивая.

Она опустила голову.

— Может, имеет смысл перечислить остальные дни недели? Я готов, если это поможет.

— Послушай, Джесс…

Кэйди обрадовалась, когда он отступил еще на шаг: ей стало легче думать.

— Я просто… Я не вижу в этом смысла. Нам с тобой незачем ездить на прогулку и вообще…

— Но почему?

«Потому что ты наемный убийца! Как ты можешь хладнокровно убивать людей за деньги? Сколько человек ты застрелил?» — вот о чем следовало его спросить вместо того, чтобы выяснять, был ли он счастлив в детстве!

— Почему, Кэйди?

Она покачала головой. Объяснить ему? Он улыбался ей печальной, несколько вымученной улыбкой, которая могла бы растопить ей сердце, если бы не вызвала кое-что в памяти. Кэйди где-то слышала или читала, что Малыш Билли всегда улыбался. Такой обаятельный и дружелюбный парень. Он неизменно был приветлив даже с теми, в кого целился и стрелял. Насмерть.

— Знаешь, уже поздно, — заторопилась она. — Нам пора попрощаться. Леви должен запереть входные двери.

Джесс шагнул к ней. Она инстинктивно отпрянула в раскрытую дверь своей комнаты и с упавшим сердцем проследила, как удивление у него на лице сменилось пониманием и горечью. Его губы презрительно скривились.

— Ах вот в чем дело! Можно целоваться со мной здесь в темноте, но поехать на прогулку посреди бела дня — нет, это невозможно! Что ж ты сразу не оказала?

Кэйди в отчаянии ломала руки.

— Очень хорошо. Прекрасно. Поверь, мое сердце не разбито.

Он попятился от нее.

— К тому же тебе надо беречь белоснежную чистоту своей репутации! Как же я мог об этом забыть? Что люди скажут, если узнают, что благородная дама из высшего общества, владелица салуна, играющая с клиентами в «блэк джек», поехала кататься верхом с Джессом Голтом?

Крутанувшись на каблуках, он отошел на несколько шагов, потом, повернувшись, снова направился к ней. Кэйди решила, что он хочет забрать свою шляпу, все еще висевшую на колышке для георгина.

— Беру свои последние слова назад. Все это не всерьез. Забудь, что я это говорил.

Она лишь посмотрела на него.

— Забудь, ладно?

— Ладно.

— Вот и хорошо. Спокойной ночи.

Нахлобучив, шляпу на лоб, Джесс поспешил прочь. На этот раз он не остановился.

Кэйди без сил опустилась на крылечко. — Страшила? — жалобно позвала она. Проклятый кот не удостоил ее вниманием, не вышел, чтобы утешить, хотя она остро нуждалась в сочувствии. Кэйди несколько раз проиграла в уме сцену с Джессом, только в ее воображении конец с каждым разом становился все более смелым, все более опасным для белоснежной чистоты ее репутации.

Вздыхая и тоскуя, хмурясь и томясь, Кэйди прострадала на крыльце, пока не зашла луна. Наконец, отсидев себе зад, она поднялась, вошла в .комнату, разделась и легла в постель. «Забудь об этом, — сказала она себе, покрепче закутавшись в одеяло. — Просто усни и забудь обо всем». Этот благой совет ей пришлось повторять до самого рассвета.

7.

На следующий день Джесс вошел в ресторан Жака, когда Кэйди доедала ленч. Машинально, просто по привычке, она улыбнулась ему, даже передвинула стакан и солонку, чтобы освободить для него место за столом, но он коснулся полей шляпы и прошел мимо, направляясь к пустому столику в углу.

Она вспыхнула, как зарево. Мужчины нечасто выказывали ей свое небрежение так открыто. Женщины — да. «Ты это заслужила», — напомнил тихий, но настойчивый внутренний голос. Голос совести. «Заткнись», — ответила Кэйди, разворачивая газету.

Если ей и надо было как-то оправдать свое решение держаться подальше от Джесса Голта, вторая часть интервью, взятого у него Уиллом Шортером, сослужила ей отличную службу.

Ну, разумеется, если только поверить газете, то каждый из них первым хватался за оружие, все, как один, были подонками, карточными шулерами, ворами и выродками, получившими по заслугам. А сам Голт представал жертвой обстоятельств, героем поневоле, случайно втянутым в круговорот событий. Просто ангел мщения с дымящимися шестизарядными «кольтами» в руках.

Кэйди прекрасно помнила, как он предстал перед ней в образе беспощадного и хладнокровного убийцы, готового пристрелить любого, кто придется ему не по вкусу. Когда это было? Неужели всего неделю назад? А потом он позировал перед фотоаппаратом вместе с обалдевшими от такой неслыханной чести жителями города. А в перерывах между съемками возился с Хэмом в пыли. И ослеплял своим обаянием видавшую виды хозяйку салуна…

Она по-воровски скосила на него глаза поверх кофейной чашки. Оказалось, что Джесс тоже смотрит на нее. Он кивнул ей с холодной улыбкой на губах, так и не добравшейся до глаз, и углубился в меню. Поскольку он обедал в этом заведении каждый день, а меню у Жака не менялось с 1878 года, Кэйди поняла, что он притворяется.

Ну и глупо. Вчера они целовались, а сегодня даже словом обменяться не могут?

Дочь Жака Мишель, застенчивая простоватая толстушка, подошла, чтобы принять у него заказ. Джесс сказал что-то такое, отчего она запрокинула голову и расхохоталась в голос. У Кэйди от неожиданности открылся рот. Ей самой почти никогда не удавалось вызвать у Мишель даже улыбку, до того эта девушка была робкой.

Что ж, удивляться нечему. Глендолин с каждым днем все больше сходит с ума по Голту, а теперь и Уиллагейл вступила на тот же путь. Мэгги Маккормик, девушка, которую Кэйди наняла, чтобы менять постельное белье и прибирать в номерах постояльцев, ежедневно спускалась вниз со свежей историей о том, что он ей сказал, как он с ней шутил, как заигрывал. А этим утром даже почтмейстерша Инид Дафф, старая дева без каких-либо надежд или перспектив, попыталась выпытать у Кэйди хоть какие-нибудь сведения о нем. До того дошла, что спросила напрямую, женат ли он!

Но «последней каплей», подточившей терпение Кэйди, стала Лия Чанг, дочь владельца прачечной, та самая, за которой Леви Вашингтон ухаживал, читая книги о Будде.

— Оцень класивый целовек, — призналась она за спиной у отца, передавая Кэйди тюк чисто постиранного белья. — Оцень доблый целовек.

— Добрый? Лия, он же убийца!

— О, нет, — ответила Лия с безмятежной улыбкой, — он не убийса.

— Но он сам так говорит! Он этого не скрывает.

Прелестное, круглое, как луна, личико китаянки осталось невозмутимым. Она промолчала, но у Кэйди сложилось стойкое впечатление, что Лия просто не хочет с ней спорить.

До чего же все это нелепо! Как могут взрослые женщины отбросить здравый смысл только потому, что мужчина хорош собой? Пусть даже он загадочен и чертовски привлекателен, пусть умеет быть веселым и волновать глупое женское сердце, все равно так нельзя.

Улучив момент, пока он намазывал масло на хлеб, Кэйди стала украдкой наблюдать за ним. Ей нравились его волосы. Да, они были слишком длинными, но всегда выглядели опрятно. Блестящие черные волосы, подернутые серебром и скользящие сквозь пальцы, как… как шелковая бахрома на ее кашемировой шали.

И его осанка ей тоже нравилась: он умел, и развалившись, держать свои широкие сильные плечи прямо. Вот сейчас он сидел нога на ногу, и Кэйди глаз не могла отвести от туго натянутого черного шва у него на бедре.

— Он спит, в чем мать родила, — поделилась Мэгги Маккормик последними новостями с ней и Уиллагейл нынешним утром. Кэйди открыла рот, чтобы спросить «Откуда ты знаешь?», но передумала. Она не хотела знать.

Теперь он сидел, поставив локти на стол, сплетя пальцы «домиком» и уставившись в пространство. Виду него был… о, Кэйди понимала, что это глупо, но… вид у него такой, словно он тосковал в одиночестве, но не хотел этого показывать. Вот это ее и подкупило. Джесс бесцельно выровнял приборы на столе, поднял свой пустой стакан, изучил фабричную марку на донышке и поставил его обратно. Сложил руки на краю стола и глубоко задумался.

Кэйди вспомнила его извинения, принесенные прошлой ночью. «Беру свои последние слова назад. Все это не всерьез. Забудь, что я это говорил». То, что он сказал, причинило ей боль. Но он не хотел, чтобы она переживала. Не прошло и полминуты, как он одумался и взял свои слова назад.

Она встала из-за стола. Судя по тому, как быстро Джесс поднял голову и посмотрел на нее, Кэйди поняла, что он следил за ней все это время. Несколько человек посмотрели ей вслед, пока она шла к его столику. Что же ему сказать? Она сама не знала, пока не заговорила.

— Вчера вечером я неловко выразилась и невольно ввела тебя в заблуждение.

Он отодвинул стул и поднялся на ноги: Кэйди не привыкла к подобным проявлениям вежливости.

— Честно говоря, — нервно добавила она, — я совершенно сбила тебя с толку.

— Это не имеет значения, — беспечно отмахнулся Джесс.

Но его серые глаза пронзили ее насквозь. Кэйди все еще держала в руках газету.

— Я читала о тебе. О твоей жизни. Обо всех этих людях, которых ты…

Ей показалось, что говорить об этом вслух стыдно, и она оставила фразу незаконченной.

Джесс усмехнулся, глядя на нее.

— Здорово захватывает, верно?

— По-моему, это варварство.

Его лицо вытянулось.

— Даже если сделать скидку на преувеличение и хвастовство…

— Я не хвастал! — обиженно перебил ее Джесс. — И я никогда не преувеличиваю.

— Тогда дела обстоят еще хуже. Я считаю женщину, которая захочет иметь дело с Джессом Голтом, просто сумасшедшей.

Бросив сложенную газету на стол, Кэйди постучала по ней костяшками пальцев, словно хотела сказать: «С таким Джессом Голтом».

— Нет, погоди! Ты же знаешь, что нельзя верить всему, что пишут газеты!

— Ну это уж тебе виднее, что тут написано: правда или нет!

Он почесал затылок и поглядел на нее исподлобья, сквозь опущенные ресницы.

— Да, конечно. Все это правда, я же говорил. И все-таки…

— Все-таки?

Кэйди оглянулась и понизила голос;

—Джесс, ты убиваешь людей!

— Ну да, все верно, но…— Джесс запустил пальцы себе в волосы и потянул такой силой, словно пытался подобным образом вытащить мысли наружу.

— Черт возьми, Кэйди, я же не собираюсь убивать тебя!

У нее от удивления открылся рот. Джесс склонил голову, пробуя на ней силу своей мальчишеской улыбки, стараясь заставить ее улыбнуться в ответ.

— Никогда в жизни, — заметила Кэйди, чопорно выпрямляясь, — у меня не было более странного разговора.

— Подожди. А может, я хочу вступить на путь исправления? А, Кэйди? Погоди, не уходи! Задержись на минутку. Давай это обсудим.

Но она поспешила к своему столу, оставила на нем деньги для Мишель и вышла из ресторана, не оглядываясь и ни с кем не прощаясь. Ей нужен был свежий воздух, пыльная улица под ногами — словом, повседневная реальность.

Он слишком хорош собой: должно быть, все дело в этом. Ведь — пусть на долю секунды — его слова «Я же не собираюсь убивать тебя» показались ей вполне разумными. Нет, от Джесса Голта надо держаться подальше! В сравнении с ним заряженный револьвер мог бы показаться невинной игрушкой?

На следующий день мысли Кэйди были по-прежнему заняты Джессом Голтом. Она сидела за столом в своем тесном, как спичечный коробок, кабинете, уставившись в пространство, хотя ей следовало составить список необходимых закупок и проверить счета. Этими делами она всегда занималась по субботам и обычно управлялась с ними к полудню, однако в этот день столбики цифр расползались, словно муравьи, всякий раз, как она пыталась сосредоточить на них взгляд. Наконец Кэйди оставила свои бесплодные усилия и предалась грезам наяву, рассеянно поглаживая у себя на коленях урчащего во сне Страшилу.

— Мисс Кэйди?

Она подняла голову и улыбнулась Хэму, радуясь возможности отвлечься. На его чистенькое личико с широко распахнутыми, полными детского любопытства глазами всегда приятно было смотреть. За два года работы в салуне Кэйди всем сердцем привязалась к сынишке Леви.

— В чем дело? Давай заходи. Что ты на этот раз задумал, проказник?

— Папа велел пойти и сказать вам.

Подобравшись к ней боком, Хэм заглянул в бумаги.

— Платите по счетам?

Его громадные влажные глаза наполнились сочувствием: он знал, что она терпеть не может эту работу.

— Нет, пока нет. Как от тебя вкусно пахнет малыш! Ты что, ванну принял?

Кэйди обняла его и даже украдкой поцеловала сладко пахнущую детскую шейку. Хэм сделал вид, что смутился, но она знала, что ему это нравится.

— Так что ты должен мне сказать?

— Ах да. Джо Редлиф вернулся. Сказал, хочет вас видеть.

— Джо? Он здесь?

— Угу. В костюме, как у банкира.

— Боже милостивый!

Кэйди вскочила из-за стола, стряхивая с платья соринки от ластика и поправляя волосы.

— Он вам нравится? — ревниво спросил Хэм, наблюдая за ее торопливыми прихорашиваниями.

— Ну конечно!

Она пощекотала Хэма под подбородком, но сказала вслух то, о чем подумала: «Но не так сильно, как я сама ему нравлюсь».

— Джо!

Он стоял у бара и разговаривал с Леви, но, услышав ее возглас, обернулся. Его сильное, всегда серьезное лицо расплылось в одной из редких улыбок. Кэйди подбежала и от души обняла его, однако, когда он попытался поцеловать ее в губы, засмеялась и подставила ему щеку.

— Ну-ка дай на тебя посмотреть! Мы с тобой не виделись… дай подумать… с Рождества! О, ты замечательно выглядишь!

Она держала его на расстоянии вытянутой руки, окидывая долгим оценивающим взглядом с головы до ног. Он возмужал и уже ничем не напоминал прежнего мальчика. И он действительно был в костюме, хотя и не походил на банкира: рукава потерлись, воротник выносился. Стало быть, куплен в магазине подержанной одежды. Но почему-то это придавало Джо еще больше солидности.

— Нет, это ты выглядишь замечательно, — возразил он с чувством.

Кэйди опять засмеялась, купаясь в жарких лучах его восхищения, к которому уже успела привыкнуть, но тем не менее никогда не воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Она вдруг поняла, что соскучилась по Джо.

Взяв Джо под руку, Кэйди повела его к свободному столику.

— Леви, — бросила она через плечо, — принеси Джо пива, а мне лимонаду.

И, вновь повернувшись к Джо, спросила:

— Давно ты дома?

— Со среды.

— Со среды?

— А в понедельник опять придется ехать.

— О-о-о, — разочарованно протянула Кэйди. — А как поживают твои родители?

Джо закатил глаза.

— Все так же.

Теперь стало понятно, почему он пробыл в городе три дня, но до сих пор так и не зашел ее навестить. Редлифы жили в отчаянной нищете, но при этом отличались неприступной гордостью и питали непомерные надежды на будущее своего сына. У Джо были такие блестящие способности, что они его даже побаивались. По совести Кэйди не могла их винить за то, что они не пришли в восторг, когда два года назад, в восемнадцатилетнем возрасте, их ненаглядный сыночек без памяти влюбился в нее, девушку из салуна. Правда, теперь она стала владелицей салуна, но в глазах Редлифов это не возвысило ее ни на дюйм. Напротив, они стали думать о ней еще хуже.

— Они знают, что ты здесь? — спросила она.

Джо пожал плечами, что означало «нет».

Леви принес им напитки, и Кэйди подняла свой стакан.

— За тебя, Джо. За старых друзей,

— За старых друзей.

Его темные глаза пожирали ее; этот жадный взгляд мог бы ее смутить, если бы она не знала его так хорошо.

— Расскажи, как тебе тут жилось, Кэйди.

— О, моя жизнь скучна, как стоячая вода. Лучше расскажи о себе, о колледже. Ты по-прежнему отличник по всем предметам?

Он кивнул, старательно делая вид, что все это ерунда, хотя Кэйди знала, как много значат для него хорошие отметки. Он был обязан учиться на «отлично», потому что иначе лишился бы своей стипендии в Беркли [20]. Когда-нибудь он станет адвокатом и воплотит свою мечту: будет защищать бедных, а в особенности индейцев. В жилах самого Джо текла только одна шестнадцатая индейской крови (как-то раз в минуту откровенности он рассказал ей об этом), но по духу он был куда большим индейцем, чем самые стопроцентные краснокожие.

— Значит, тебе нравятся предметы и преподаватели? Разве у вас и летом есть занятия?

Джо начал объяснять. Пока он говорил, его лицо менялось на глазах у Кэйди: тонкий налет возмужалости и светскости, свойственной образованному человеку, становился все прозрачнее. И пяти минут не прошло, как он превратился в прежнего Джо — милого, наивного, восторженного парня, все принимающего болезненно близко к сердцу. За шесть месяцев он вырос и раздался в плечах. Густые черные брови, сросшиеся над орлиным носом, придавали ему грозный вид, но аккуратно подстриженные и расчесанные на прямой пробор волосы смягчали впечатление. С такой прической, да еще в очках со стальной оправой он походил на серьезного молодого человека с ясной целью в жизни. Таким он и был.

— Так расскажи мне об этом Голте, — вдруг попросил Джо.

— Да что о нем говорить, — уклончиво засмеялась она. — Весь город только о нем и шумит,

— Он уголовник, — безапелляционно заявил Джо. — Говорят, он крутится вокруг тебя днем и ночью.

— Это неправда!

Кэйди возмущенно прищелкнула языком.

— «Днем и ночью». Какая нелепость! Кто тебе это сказал?

Уголовник. Именно об этом она твердила всем и каждому, особенно потерявшим голову дамам, поклонницам Голта, коих в Парадизе развелось неслыханное множество. Так почему же ей захотелось его переубедить?

— Слухом земля полнится.

Но он невольно скосил глаза к стойке бара, где Леви как ни в чем не бывало перетирал стаканы. Родители Джо не одобряли его дружбы с Леви (а уж его влюбленности в Кэйди и подавно!), но ему нравилось называть себя «краснокожим», а поскольку Леви безусловно был чернокожим, Джо считал, что их связывает некое братство.

Кэйди опять прищелкнула языком.

— Он здесь остановился, вот и все. Время от времени я на него натыкаюсь.

— Почему ты разрешаешь ему тут оставаться?

— Это же свободная страна.

— Если бы Том Ливер не был таким трусом, он давным-давно выставил бы этого мерзавца вон из города.

— Но, Джо, он же ничего не сделал!

— Кто его нанял? Уайли?

— Безусловно, нет.

— Тогда кто?

— Думаю, никто его не нанимал.

— Если бы этот город не населяли трусы, его бы выгнали отсюда в два счета!

— Очень демократично!

— Что это значит? — нахмурился Джо.

— Ну я же сказала: он ничего плохого не сделал! Разве это ничего не значит?

— Ты его защищаешь?

— Я…

— Змею убивают, не дожидаясь, пока она укусит. — Он упрямо выдвинул челюсть — это означало, что спорить с ним бесполезно.

— Кто хозяин чалой кобылы?

Знакомый негромкий голос.

Кэйди вздрогнула от неожиданности. Легок на помине! Джесс стоял в пятне солнечного света, опираясь локтями на низкие вращающиеся двери и оглядывая полупустой салун.

— Это он? — спросил Джо недоуменным шепотом.

Его замешательство не удивило Кэйди. Если не считать черной повязки, Джесс в этот день ничуть не походил на наемного стрелка. Выглядел он отлично, но не опасно. «Кольты» при нем, он, как всегда, в черном, но сдвинутая на затылок ковбойская шляпа необъяснимым образом изменила его облик. К тому же он снял шпоры. А то и взрослых мужчин бросало в дрожь, когда он — топ-дзинь, топ-дзинь — проходил по умолкшему салуну.

Словом, сегодня он выглядел… как обычный посетитель. Какой-нибудь десятник с ранчо. Крепкий, неглупый и дружелюбный. Он безусловно не походил на хладнокровного убийцу. Кэйди уже хотела улыбнуться и сказать «Привет», но вовремя спохватилась.

Она же больше не собиралась иметь с ним ничего общего!

Джо не спеша отодвинул стул и встал.

— Хозяин чалой — я. А тебе-то что?

Джесс отпустил двери и направился к ним. Его улыбка угасала по мере того, как он подходил ближе.

— Она красавица, — ответил он тихо, остановившись возле стула Кэйди. — Похоже, чистокровка.

Он бросил взгляд на нее, на Джо. Потом на два стакана, стоявших между ними на столе. Выгнул бровь и саркастически усмехнулся. Джо спросил:

— Долго ты намерен торчать в Парадизе, Голт?

В ту же самую минуту Кэйди сказала:

— Джо, познакомься, это Дж… мистер Голт. — Получилось так, что «Голт» они произнесли одновременно.

Ни тот, ни другой больше не обращали на нее внимания. Ей не понравилось, как они мерят друг друга взглядами.

— Мистер Голт, — упрямо продолжала она, — это мой друг Джозеф Редлиф. Джо учится в Калифорнийском университете. Он изучает…

— А тебе-то что? — откликнулся Джесс на вопрос Джо, как будто ее вообще не было в зале.

Кэйди встала, чтобы напомнить им обоим о своем существовании. С таким же успехом она могла в кабинете проверять счета.

— Он изучает… — повторила она, но на этот раз ее перебил Джо:

— Нам не нравится, когда такие типы, как ты, сшиваются поблизости.

— Кому это «нам»?

— Погодите! — воскликнула Кэйди с нервным смешком и протянула руку через стол, чтобы, коснуться рукава Джо. — Послушайте, давайте…

Но он отмахнулся от нее и пошире расставил ноги.

— Порядочным людям, — ответил Джо в наступившей напряженной тишине.

Улыбка вернулась на лицо Джесса. Теперь она казалась воплощением зла.

— Да что ты говоришь? — произнес он своим замогильным шепотком, от которого у Кэйди волосы шевельнулись на голове. — А тебе есть чем подкрепить свои слова, щенок? Или ты умеешь только тявкать?

— Погодите, погодите, — она, заикаясь, попыталась встать между ними.

— Если ты хочешь знать, есть ли у меня оружие, ответ утвердительный.

— Джо, ради всего святого! Джесс… мистер. Голт, — торопливо поправилась Кэйди, — прекратите немедленно. Давайте сядем. Леви, принеси…

— Я не вступаю в перестрелку с малолетками, — прошептал Джесс.

Джо вспыхнул румянцем и стиснул кулаки.

— Может, ты просто трус, — бросил он. Кэйди хотелось зажать ему рот ладонью. Джесс лишь усмехнулся в ответ, и у нее мурашки пошли по коже от его зловещей ухмылки.

— Ты так думаешь?

— Нет, он так не думает, он это сгоряча брякнул, это просто…

— Мы могли бы уладить этот спор другим способом, — предложил Джесс через ее голову.

Они собираются схватиться в рукопашную. Кэйди мысленно застонала, но колени у нее подогнулись — от облегчения.

— Ладно, только не здесь, — сказала она. — Мне не по карману…

— Ты усидишь на своей чалой, щенок?

Джо наконец перестал разминать пальцы.

— Ну да, если ветра не будет и если папаша поможет мне взобраться в седло. Что ты задумал?

— Скачку.

— Расстояние?

— Как насчет мили? Или четверть мили? Решай сам, мальчик из колледжа. Может, взглянешь для начала на моего коня? А то как бы ты потом не передумал.

Джо засмеялся ему в лицо.

— Да я-то не передумаю; не беспокойся. — Его темные глаза заблестели от возбуждения.

— Какая ставка?

— Проигравший едет дальше без остановки. Уезжает из города, оставив всех этих порядочных людей в покое.

— Нет, послушайте, — опять начала Кэйди, не зная, что еще сказать.

Джо уже приходилось участвовать в любительских состязаниях: никто и никогда не мог за ним угнаться. Если он выиграет, а Джесс сдержит слово…

— Это дурацкое пари, — заявила она, стараясь говорить шутливо. — Послушайте, у меня идея. Почему бы нам всем не выпить пива? Я угощаю. Давайте…

— Когда ты хочешь устроить скачку?

— Почему бы не сейчас?

— Верно, почему бы и нет?

— Пошли.

Они дружно направились к выходу. В дверях произошла небольшая заминка: оба пытались выйти одновременно. Джессу удалось опередить соперника, но Джо едва не наступил ему на пятки.

…Новость облетела город подобно смерчу. И десяти минут не прошло, как все население Парадиза — мужчины, женщины и дети (за исключением разве что грудных) — высыпало на Главную улицу. Ничего более интересного в городе не наблюдалось с прошлой осени, когда здесь проходил съезд членов религиозной секты «возрожденцев» [21].

Нестор Эйкс взял на себя обязанности секунданта Джесса: рассказал ему о всех препятствиях и подвохах, ожидавших участников скачки по ходу выбранного ими трехмильного маршрута со стартовой и финишной чертой на углу пересечения Главной улицы с Сосновой, а потом стал принимать у всех желающих поучаствовать в пари ставки из расчета пять к одному на лошадь Джесса — великолепного вороного жеребца по кличке Пегас.

Нестор хорошо разбирался в лошадях, и его вера в вороного заставила горожан серьезно призадуматься. Но они уже раз двадцать видели, как Джо Редлиф на своей чалой кобыле неизменно выходил победителем! И вообще, разве они могли поставить на чужака против одного из своих?

Оказалось, что кое-кто смог. Кэйди видела собственными глазами, как по крайней мере четверо мужчин, включая Стоуни Дерна и Гюнтера Дьюхарта, украдкой сунули деньги Нестору, что-то шепча и кивком указывая на Пегаса.

— Без седла? — изумился Джесс, глядя, как Джо проводит свою расседланную чалую к «стартовому столбу» — воображаемой линии между лавкой готового платья и универсальным магазином Дигби.

— Так ездят настоящие мужчины, — заявил в ответ Джо презрительным, официально вежливым тоном, к которому прибегал в тех случаях, когда верх в нем брала одна шестнадцатая индейской крови.

Он не только снял седло с лошади, но и сбросил с себя рубашку и сапоги, а голову повязал красное косынкой, низко надвинутой на высокий умный лоб. Кэйди догадалась, что Джо хочет походить на индейца, но, поскольку он оставил на носу очки в стальной оправе, попытка вышла не слишком убедительной.

— Нестор, снимите с Пега седло, — скомандовал Джесс, продолжая улыбаться, как если бы все это было шуткой.

Он притворялся; Кэйди ясно видела, что он возбужден не меньше Джо. Казалось бы, взрослые мужчины, а ведут себя как дети малые! Но они хоть не стали стреляться, и на том, как говорится, спасибо.

— Хэм, поди сюда, — позвала она. — Живо! Не путайся у них под ногами.

Неохотно мальчик подошел к ней. Кэйди поставила его впереди себя и обняла обеими руками, прижимая к своим юбкам и чувствуя, как его худенькие плечики вздрагивают от волнения.

— Кто победит, мисс Кэйди? Как вы думаете?

—А кому ты желаешь победы?

Он повернул голову и ответил шепотом:

— Мистеру Голту.

— Вот те на! Я думала, ты будешь за Джо, — возразила она тоже шепотом.

— Да, он мне нравится, очень нравится! Но мистер Голт такой добрый! И теперь мы с ним друзья.

— Ясно.

Джо Редлифа он знал всю свою жизнь, а Джесса Голта всего десять дней. Вот вам детская логика плюс пара подаренных четвертаков.

— А вы на кого ставите, мисс Кэйди?

— О, мне совершенно все равно. У кого лошадь резвее, тот и…

— Ах, Господи, Господи, — причитала Уиллагейл справа от нее.

— Ух ты, — мечтательно и протяжно вздохнула Глендолин, стоявшая слева.

Проследив за их взглядами, Кэйди поняла, что привело их в такое смятение: Джесс Голт снимал рубашку.

— Нет, ей-богу, — пробормотала она, качая головой, — совсем с ума свихнулись.

Что ж… кто сказал, что женщины умнее мужчин? Просто и те и другие сходили с ума по-разному. Джесс бросил свою черную рубашку на тротуар и начал стаскивать сапоги от каблука к носку, держась за коновязь. «Большой, как глоток воды в жаркий день», — неожиданно для себя подумала Кэйди. Когда-то давным-давно она подслушала эту фразу у своей матери. Кожа у него была не такой загорелой, как у Джо, и бицепсы не выпирали пушечными ядрами. Он казался суше, стройнее, изящнее, если можно так выразиться, рассуждая о мужском теле. Он был… красивее.

Он прошел босиком к своему скакуну, погладил длинную, лоснящуюся черным атласом шею, что-то шепнул в чутко вздрагивающее ухо. Кэйди с откровенным интересом изучала его красивую спину, лопатки, стройную колонну позвоночника. Он снял пояс с револьверами. Штаны из «чертовой кожи» низко сидели на бедрах: она проследила взглядом намеченную словно пунктиром линию позвонков, исчезающую под черной тканью. Вдруг Хэм обернулся и вопросительно взглянул на нее, вытянув шейку. Кэйди смутилась, сообразив, что напевает себе под нос. Она только чтопротянула «м-м… м-м-м…» прямо вслух.

Погода стояла как по заказу: на небе ни облачка, голубой воздух чист и свеж без особой жары. Горожане вытянулись по двое, по трое в ряд вдоль Главной улицы до самого пансиона Элизабет Уэйман на восточном конце города. Маршрут скачки представлял собой овальную петлю протяженностью примерно в три мили и пролегал по старой проселочной дороге от Парадиза до Бродяжьей реки и обратно.

Этим же самым путем — по плоскогорью, мимо ее собственного рудника и рудника Уайли, к скалистому берегу и к Речной ферме, а потом домой по лесистым холмам на западе — ездила по пятницам сама Кэйди. Ее тревожило, что Джесс совсем не знает местности, в то время как Джо исходил ее с детства. Интересно, сдержит ли Джесс свое слово, если проиграет? Неужели он поедет дальше, не останавливаясь, и никогда больше не вернется? Неужели она видит его в последний раз? — Джесс!

Он обернулся. Все обернулись. Кэйди стала пунцовой. Она вслух назвала его по имени!

Он улыбнулся ей, и сердце у нее замерло на две секунды. Джесс сдернул с головы шляпу и, расшаркавшись в пыли, отвесил ей шутовской босоногий поклон. Ее охватило безумное, совершенно нелепое желание заплакать.

— Желаю удачи! — задыхающимся от подступающих слез голосом крикнула Кэйди. — И тебе, Джо! — добавила она, спохватившись.

Тут Сэм Блэкеншип скомандовал: «По коням!», и участники скачки взлетели на своих лошадей.

— На старт! Приготовиться!

Хэм начал подпрыгивать от нетерпения и наступил ей на ногу в тот самый момент, когда Сэм крикнул: «Марш!», поэтому момент старта Кэйди пропустила и увидела лишь галопирующие зады вороного и чалой, исчезающие в облаке пыли в конце Главной улицы. В несколько мгновений волнение улеглось, шум и крики затихли. Интересно, все чувствуют себя глупо или только она?

Люди бесцельно бродили кругами, не зная, чем себя занять. И тут случилось чудо: в кои-то веки Глендолин пришла в голову отличная мысль.

— Давайте поднимемся и посмотрим, не видно ли их с балкона.

—Да! — вскричал Хэм, начиная приплясывать. — Можно, мисс Кэйди? Можно?

Кэйди благоразумно попятилась от него.

— Конечно, можно, хотя вряд ли мы… — Никто ее больше не слушал. Глен, Уиллагейл, Хэм, даже Леви — все со всех ног помчались к «Бродяге».

— …сумеем что-нибудь разглядеть, — закончила Кэйди, обращаясь исключительно к себе самой; подхватив подол, она побежала следом.

Правда, с балкона мало что можно разглядеть, но зато открывалась рассеянная даль до горизонта. К тому же с балкона они могли увидеть участников скачки, как только те покажутся из-за деревьев в дальнем западном конце города.

— Скоро они вернутся? — спросил Хэм.

— Думаю, минут через десять-пятнадцать, — предположил Леви.

— Десять минут? — Хэм никак не мог опомниться. — Десять минут, чтобы проскакать три мили? Я думал, не меньше часа…

— Нет. Минут двенадцать-пятнадцать. Я как-то раз видел скачку в Санта-Барбаре. Один жеребенок пробежал милю ровно за две минуты. Его звали Равный.

Хэм, сидевший на плечах у отца, надул губки и попытался присвистнуть.

— Но это происходило на настоящей скаковой дорожке, и ехал на жеребенке такой ма-а-ахонький парнишка — с тебя ростом, не больше. И на нем были такие блестящие штаны из желтого шелка.

— Потому что он жокей, да, папа?

— Верно.

— Жокей… — мечтательно вздохнул Хэм. Леви подмигнул Кэйди. Они одновременно подумали об одном и том же: Хэм нашел новую цель в жизни, с ковбоем или морским капитаном покончено. Теперь он будет месяцами рассказывать им о карьере жокея.

Минуты ползли улиткой. Кэйди стало жарко, а на балконе ни клочка тени. К тому же ей приходилось, слушать бесконечную трескотню Уиллагейл и Глен о фигуре Джесса, и это ее раздражало. Можно подумать, что они впервые увидели голого по пояс мужчину.

— А почему вы называете его Джессом? — вдруг спросил Хэм, прервав беспорядочный ход ее мыслей.

Уиллагейл и Глен умолкли. Даже Леви повернул голову и посмотрел на нее.

Что она могла ответить?

— Так его зовут. Он мне сам сказал.

— Он тебе сказал? —переспросила пораженная Глендолин.

— Джесс, — повторила Уиллагейл, задумчиво улыбаясь и словно пробуя слово на вкус. — Джесс Голт. Джесс… Да-а-а…

— Едут, едут!

Леви чудом успел подхватить Хэма за ноги, пока тот не ухнул вниз, слишком резко подавшись вперед. Все столпились на левом конце балкона, поднимаясь на цыпочках и вытягивая шеи.

— Кто впереди? Они идут голова в, голову! Нет, Джо на ноздрю впереди… Нет, это мистер Голт… Я не вижу, кто это!

—Джесс впереди! — закричала Кэйди. Ее голос потонул в воплях и свисте, раздавшихся снизу. Не помня себя, она колотила кулаками по деревянным перилам и кричала во весь голос:

— Давай, давай, давай!

И вдруг, увидев кровь, в ужасе схватилась за голову. Вороной жеребец летел мимо в облаке пыли, опережая чалую на целый корпус, но Кэйди не стала дожидаться финиша. Молнией метнувшись к выходу, она проскочила по темному коридору, одним духом слетела по лестнице, вырвалась из салуна на улицу и, задыхаясь, бросилась по гулкому дощатому тротуару к финишной черте.

Его окружали ликующие зрители. Кэйди видела, как деньги переходят из рук в руки, слышала, как мужчины кричат: «Вот черт!» Выяснилось, на Джесса ставили гораздо больше, чем она могла предположить. Ей удалось мельком увидеть его со спины, пока он не соскользнул с коня. Десятки рук протянулись со всех сторон, чтобы его поддержать, и он исчез из вида.

— Пропустите меня. Пожалуйста, пропустите. — Настойчивость помогла ей проложить дорожку, и она побежала к нему.

— Джесс! Джесс, ты ранен?

— Да нет. Напоролся на сук, не успел пригнуться. Все в порядке.

Нестор тряс ему руку, словно это была ручка водокачки, хлопал его по плечу, по спине. Джесс обхватил рукой взмыленную шею коня. Сначала Кэйди подумала, что это жест любви, и тут же заметила, что колени у него подгибаются. Она взвизгнула, попыталась его подхватить, но он медленно сполз на землю. Стукнулся он при этом довольно крепко, однако на лице отразилось только удивление. Пегас вежливо отступил на два шага вбок, и Джесс опрокинулся на спину.

Откуда ни возьмись появился Док Мобайес.

— Отойдите, — скомандовал он, — ему нужен воздух.

Все повиновались, кроме Кэйди: она опустилась на колени и склонилась над Джессом, ломая руки.

— Это поверхностная рана, — проворчал Док, ощупывая голову Джесса. — Только кожа рассечена. Такие раны обычно сильно кровоточат, — пояснил он.

Док воспользовался своим носовым платком, стер кровь со лба Джесса, и Кэйди с огромным облегчением, от которого подломились колени, убедилась, что рана и близко не подходит к правому глазу. Значит, ее постояльцу не грозит частичная слепота.

Джесс пришел в себя, пока они несли его в «Приют бродяги». Весил он куда больше, чем можно было предположить по виду, поэтому тащили его втроем, причем одним из «санитаров» был Джо. Они вошли в салун и даже успели добраться до лестницы, решив, что ему будет удобнее у себя в комнате, когда он очнулся и стал уверять, что с ним все в порядке; и пусть его, удобства ради, посадят прямо тут, у стойки бара, который он в этот вечер намерен опустошить в одиночку, но, если остальные готовы ему в этом помочь, он платит за всех.

Док Мобайес наконец дал согласие, поддавшись на уговоры двух десятков мужчин. Через минуту Джесс уже сидел за угловым столиком рядом с пианино и заказывал две кружки пива: одну для себя, другую для Джо.

— Все-таки вы пропахали на голове здоровенную борозду, — заметил Док. — Я должен вас заштопать.

— Прекрасно, давайте прямо здесь.

Кто-то услужливо сбегал за чемоданчиком Дока, и на глазах у сорока посетителей, предлагавших свой бесплатные советы, он зашил рану Джесса. Уиллагейл оказалась отличной сестрой милосердия. Кэйди хотела сама помочь Доку, подержать Джесса за руку, но при первом же уколе иголки ей пришлось покинуть помещение.

8.

Чико играл «Ворожбу цыганки» в своей обычной манере: колотил по клавишам в три раза быстрее положенного и глотал строфы.

Пусть тебя он сладко молит,

Ты не верь его словам,

Нежных клятв его не слушай,

Ведь они ведут к слезам…

Этот бешеный темп сам по себе оказывал завораживающее воздействие на некоторых мужчин. Нестор Эйкс, который, насколько было известно Кэйди, вообще никогда не танцевал, лихо отплясывал тустеп с Уиллагейл, и даже старые бездельники Флойд и Оскар Шмидты носились в обнимку по всему салуну. За такое зрелище не грех и приплатить.

— Потанцуй со мной, Кэйди, — с улыбкой попросил Джесс, шутливо обхватив ее за талию, пока она пробиралась мимо него к боковому столику с подносом, уставленным пивными кружками.

Она засмеялась, как девчонка, и кокетливо тряхнула головой, но продолжила свой путь, хотя искушение было велико. В воздухе в этот вечер порхало такое оживление, такое чистосердечное веселье, что ему невозможно было противиться. Отчасти это объяснялось тем, что в салуне собралась неслыханная толпа («В заведении Уайли, должно быть, пусто, как в склепе», — злорадно подумала Кэйди), но главным источником радости оставался Джесс.

Было в нем что-то такое… Дело не только в том, что он беспрерывно ставил выпивку всем желающим. Нет, секрет заключался в нем самом. Он умел развеселить кого угодно. Даже Док Мобайес, мрачный, как похоронная процессия, от души засмеялся, когда Джесс стал подшучивать над ним, уверяя, что не лишился головы по чистой случайности, потому что все доктора — идиоты, и глупее их только те, кто доверяет им свою жизнь. Кто бы мог подумать? Оказалось, что Джесс Голт, изгой и наемный убийца, облагает недюжинным комедийным талантом.

Еще один барьер рухнул, когда все узнали, что у него есть имя — обычное, как у всех, а не «Дьявол» и не «Дракон». В этот вечер он был просто неузнаваем. Кэйди не могла отвести от него глаз (как, впрочем, и все остальные). Может, все дело в выпивке? Нет, он провозглашал тост за тостом, но потом почти не притрагивался к своему стакану.

Но самое удивительное заключалось в том, как он общался с Джо. Нет, еще поразительнее было то, как Джо вел себя с ним. Она бы не поверила, если бы не видела собственными глазами. Они стали приятелями… они по-настоящему подружились. Закадычные друзья! Обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону, соперники распевали во всю глотку «Бунт среди новобранцев».

Как и всем окружающим, ей уже раз двадцать пришлось выслушать рассказ об их состязании: как Джесс вел первым скачку до самой реки, как Джо обогнал его, как они оба перелетели, словно птицы, через огромный поваленный дуб, лежавший поперек дороги, как Джесс медленно сократил расстояние между ними, как низко висящий кленовый сук едва не убил его, но не смог остановить и как он наконец опередил Джо на прямом отрезке по дороге домой, хотя кровь заливала ему глаза и он чуть не падал с коня от головокружения.

Если бы это героическое повествование вышло только из его уст, она бы ему не поверила, но Джо подтвердил каждое его слово и даже сам добавил несколько красочных деталей, о которых Джесс умолчал из скромности или просто забыл. Первоначальные условия пари были позабыты: никто даже не заикнулся о том, что Джо должен уехать из города.

— Он даже не похож на себя прежнего, верно? — заметил Леви, наполняя кружку за кружкой из пивного бочонка и выставляя их ей на поднос. — Прямо-таки другим человеком стал, точно его подменили.

— Верно. Слышал бы ты, что за глупости болтают о нем Уиллагейл и Глен.

— Я все слышу.

Леви скорчил гримасу, и они оба рассмеялись.

— Только для него они — пустое место, — добавил он. — Не то что вы, мисс Кэйди.

—Я?

Она фыркнула и уже хотела отпустить какую-то шутку по этому поводу, но тут ее взгляд случайно встретился со взглядом Джесса. Он улыбнулся ей поверх множества голов. Его улыбка пробилась сквозь тучи сигарного дыма, сквозь все убыстряющуюся мелодию песни «Там впереди, в багажном вагоне» и согрела ей сердце.

Кэйди позабыла, что хотела сказать. Бог ей свидетель, Джесс был неотразим. Он натянул рубашку, но забыл ее застегнуть, а сапог так и не надел. Стоило ей взглянуть на него, пока он сидел с незажженной папироской в зубах и обменивался байками со своими новыми приятелями, и Кэйди понимала, что ей конец. И с чего она взяла, будто она чем-то лучше Глен или Уиллагейл? Разница лишь в одном: в отличие от них ей хватало ума держать язык за зубами.

«Я ей нравлюсь, — торжествовал Джесс. — Сегодня она от меня без ума». Если бы он мог предположить заранее, что потребуется конное состязание, чтобы ее покорить, он устроил бы скачку давным-давно. Если не с Джо, так с кем-нибудь еще.

— Ну давай, Кэйди, присядь с нами, — пригласил он в следующий раз, когда она проплыла мимо с очередным подносом.

— Не могу, времени нет.

Кэйди отказалась с улыбкой и даже весело подмигнула. Джесс понял, что она приняла бы приглашение, но с этим наплывом посетителей ей пришлось работать подавальщицей, как другим девушкам, и времени не осталось ни посидеть с друзьями, ни пофлиртовать, ни сыграть в «блэк джек».

Она не успела даже переодеться в один из своих обтягивающих и сверкающих вечерних нарядов, хотя сам Джесс в общем-то ничего не имел против ее повседневной одежды. Пожалуй, она нравилась ему даже больше в юбке с кофточкой, чем в платье с мишурой. В черной юбке и жилете в черно-белую клеточку поверх простой белой блузки, она выглядела как картинка. Блузка завязывалась под воротничком маленьким черным галстучком, но Кэйди его развязала и даже расстегнула верхние пуговички. Не настолько, чтобы можно было увидеть крылатую татуировку на груди, но достаточно, чтобы напомнить, если вы забыли (вряд ли тот, кто хоть раз видел, мог бы забыть, но на всякий случай), что она там есть.

Джессу нравилось, как выбиваются густыми локонами из узла на макушке ее волосы. Очень скоро все ее замысловатое сооружение рухнет и кудри рассыплются у нее по плечам блестящими темно-каштановыми прядями. И тогда она станет совершенно неотразимой. Загвоздка в том, что он не хотел, чтобы все видели ее растрепанной. Пусть это будет только он один.

Когда же все так повернулось?

— Парадиз раньше назывался Кокен, — объяснял ему шериф Ливер. — Это означает «бродяга» по-французски. Так они называли живших здесь индейцев. В прежние времена с ними не очень-то церемонились.

Джо, погруженный в разговор с Сэмом Блэкеншипом, агентом по недвижимости и страхованию, обернулся, заслышав эти слова. Любое упоминание об индейцах тотчас же привлекало его внимание.

— Верно, — подтвердил он, — французы с индейцами совсем не церемонились, присваивали их земли, истребляли животных, помогавших им выжить, а потом пришли англосаксы и закончили то, что начали французы.

Шериф застонал и крепко потер лицо обеими руками. Сэм Блэкеншип ниже соскользнул со своего стула.

— Бога ради, Джо, уж хотя бы сегодня не заводись, ладно? Том просто хочет посвятить Джесса в историю нашего города,

— Продолжай, — с достоинством ответил Джо. — Но не забудь сказать ему, как целое племя моего народа вырезали на Золотом Берегу.

— Твоего народа! — хмыкнул Стоуни Дерн. — Побойся Бога, Джо, ты же белее меня!

— Со стороны прапрадеда по мужской линии у меня одна тридцать вторая доля крови шошонов и столько же — племени Проколотых Носов.

— Ну а я вот ирландец на все сто, — вступил в разговор Креветка Мэлоун, — но я ведь не трещу без умолку о пиве с картошкой и не распеваю «Кэтти, красотка моя»!

Все рассмеялись. Даже Джо.

— Словом, — продолжал шериф, — как я уже говорил, здесь, в Кокене, нашли золото еще в 1852-м. Целых четыре года город переживал бум.

— А потом что случилось?

— Золото истощилось. Старатели ушли, а остальных разогнала эпидемия оспы. На долгие годы Кокен превратился в город-призрак.

— Это правда? Я не знал, — вежливо заметил Джесс. — Я думал, город был всегда и всегда назывался Парадизом.

Гордость шерифа Ливера за свой город немного удивила его. И шериф оказался не одинок: Стоуни и Сэм, братья Флойд и Оскар, Гюнтер Дьюхарт, даже старый грязнуля Мэлоун — все они были искренне привязаны к Парадизу, все жаждали поведать ему о красочном прошлом здешних мест.

— Что было дальше? — предупредительно спросил он.

— Что ж, в…

— Они опять нашли золото, — радостно сообщил Креветка, не дав Тому открыть рот. — Не дальше мили к северу отсюда. Вы с Индейцем Джо проскакали мимо старой шахты «Колодец». Разве вы не слышали шум дробилки? Нет, это больше не «Колодец». Уайли купил рудник, теперь он называется «Радуга».

Он наклонился и сплюнул на пол.

— Эй, Креветка, а плевательница на что? — одернула его Кэйди.

Старатель виновато вздрогнул.

— Извините, я забыл.

Кэйди прошла мимо, не останавливаясь: она опять спешила к бару с опустевшим подносом. Но Джесс перехватил ее взгляд, и она послала ему тайную улыбку, едва не лишившую его, зрения. Слуха тоже: завершение истории Парадиза он пропустил. — …но теперь бум уже позади, — донеслись до него последние слова шерифа. — Люди, приехавшие сюда пятнадцать лет назад добывать золото, полюбили здешние места и нашли себе другие занятия. Стали пахать землю, разводить коров и овец. Заготавливать лес. Говорят, скоро через Грантс-Пасс проведут железную дорогу, и тогда наш городок начнет расти как на дрожжах, вот увидите.

—Надеюсь, до нас она не дойдет, — сказал Флойд.

— Эй, что ты за вздор несешь? — возмутился Оскар.

— Уайли только этого и ждет. Когда иссякнет «Радуга» и прииск Кларенса Картера, и «Сирена», и «Орел», и «Кайло»… Так вот, когда все они высохнут, устоит один только Уайли, потому что к тому времени он успеет скупить весь Парадиз вместе с округом. Все и всех.

Молчание.

— Черт бы тебя побрал, Флойд. Всем настроение испортил.

Раздались вялые смешки. Джесс обвел взглядом, внезапно вытянувшиеся физиономии своих новых друзей (многих из них он и в самом деле уже считал друзьями). Стоило упомянуть имя Уайли, как люди начинали чувствовать себя подавленно. Он чуть было не спросил: «Почему же вы ничего не предпримете против него?», но вовремя удержался, вспомнив, что на этот счет существуют трения между горожанами и шерифом. К тому же кто-нибудь из его новых приятелей мог бы возразить: «А почему бы тебе самому не предпринять что-нибудь?»

Джесс разогнал уныние единственным доступным ему способом:

— Эй, Леви! Всем еще по одной! — Веселье возобновилось. Часы с маятником, висевшие за стойкой, пробили десять. Одни из посетителей, покачиваясь, выбирались из салуна, другие начали напиваться всерьез. Кэйди работала живо и проворно, порой пускала в ход свой острый язычок, порой мило улыбалась посетителям, прямо как младшая сестренка. Но постепенно плечи у нее поникли, в неизменной улыбке чувствовалась усталость. Дожидаясь, пока Леви наполнит кружки, она машинально растирала рукой поясницу. Да, Кэйди выбивалась из сил. Уиллагейл и Глендолин тоже чуть не падали с ног, но за них у него сердце не болело.

Когда она отошла от стойки, Джесс поднялся и загородил ей дорогу. Кэйди улыбнулась, ожидая, что он сейчас отойдет, и — поскольку руки у нее были заняты — потерлась взмокшей щекой о плечо. Джесс забрал у нее поднос, обошел ее кругом и направился к бару.

Она, смеясь, пошла следом.

— Ты куда? Что ты делаешь?

— Слушайте все! — крикнул он, и в салуне мгновенно установилась тишина. — С этой минуты каждый, кто хочет выпить за мой счет, должен сам подойти к бару и взять себе выпивку!

— Джесс, так нельзя…

— Все поняли? Эта леди закончила работу.

Она начала было протестовать, но он не дал ей говорить: внезапно наклонился и подхватил ее на руки. Кэйди завизжала. Весь зал взорвался добродушным смехом и аплодисментами.

— Ты пьян, — с упреком заметила Кэйди, сцепив руки у него на шее.

В ее дыхании слышался запах лимонов. Ну конечно! Она же пила лимонад!

— Вовсе нет.

Сам он выпил ровно столько, чтобы голова перестала болеть, но не так много, чтобы она затуманилась. По правде говоря, никогда в жизни ему не было так хорошо.

Джесс отнес ее к своему столу. Кэйди вырывалась, решив, что ему вздумалось усадить ее к себе на колени, но он ее удивил.

— А ну вставай, Мэлоун, — скомандовал он и пнул ножку стула, на котором сидел старатель. Креветка поднялся со всем возможным проворством, на какое был способен при зажатой в лубках ноге, а Джесс бережно опустил Кэйди на освободившееся место. Потом пододвинул свой стул поближе, сел и уложил ее ноги к себе на колени.

— Эй! Ты что…

— Ш-ш-ш, тихо!

Подоткнув черную юбку с белыми оборками вокруг ее лодыжек, чтобы все выглядело скромно, он как ни в чем не бывало принялся распутывать шнуровку на сапожках с высокими каблуками. Джо, который, как обычно, повествовал, ни к кому в особенности не обращаясь, об индейских войнах и зверствах бледнолицых, умолк на полуслове и вытаращил глаза. Все остальные сделали то же самое. Не обращая на них внимания, Джесс стянул с нее сапожки один за другим и бросил их на пол.

— М-м-м, какие ножки! — воскликнул он, наклонившись и сделав вид, будто обнюхивает ее пальцы, обтянутые чулочками.

Кэйди попыталась скинуть ноги на пол, но Джесс ее удержал.

— Сиди смирно.

Он обхватил ладонью все пять пальцев на одной ноге, отогнул их, сколько было можно, назад, потом вперед, снова и сновав вперед-назад, вперед-назад, сильно надавливая рукой. Кэйди запрокинула голову и блаженно застонала.

Кто-то из мужчин отвернулся, кто-то смущенно засмеялся. Джесс знал, что у них на уме. Он и сам думал о том же. Странно: ему приходилось видеть, как мужчины в подобных ситуациях становятся опасными, но здесь ничего подобного не наблюдалось. Каждый из них мечтал оказаться сейчас на его месте, но никто не стал бы за это драться. Никто не желал ему зла. Ему или Кэйди.

И все это ее заслуга. Прикасаться к ней подобным образом не разрешалось: сколько они ее знали, Кэйди всегда была неприступной. Однако в этот вечер она позволила мужчине такую вольность, и счастливчиком оказался Джесс. Конечно, все ему завидовали, но все признали за ней право выбирать. Потому что ее все уважали.

Постепенно общий разговор возобновился. Джесс держал ноги Кэйди у себя на коленях, массируя и разминая ступни, давая ей почувствовать, как это здорово. В конце концов она все-таки спустила ноги на пол.

— Спасибо, это было великолепно. Хорошие у тебя руки.

Они почти все время молчали, просто сидели рядом и слушали чужую болтовню, пение, шутки, пьяную ругань. Улыбались и кивали, изредка вставляя словечко в разговор. Чтобы никто не заметил, насколько они поглощены друг другом.

Джо Редлиф встал, держась за стол. Покачиваясь, но сохраняя достоинство, он подошел к ним и отвесил шаткий поклон.

— До свидания, спокойной ночи. До новой встречи, друзья мои.

Джесс поднялся, чтобы пожать ему руку.

— Ты не должен уезжать. Ну… ты знаешь. Покидать город. Это была просто шутка.

— Да, я знаю. Но мне все равно придется уехать. — Почему-то последнее замечание показалось им обоим безумно смешным: они принялись хлопать друг друга по спине, подмигивать и смеяться. Кэйди тоже встала.

— Я провожу тебя, Джо. — Они вместе двинулись к выходу. У вращающихся дверей она обернулась, чтобы взглянуть на Джесса. Никакой ревности. Как если бы она сказала вслух:

«Ты мой избранник». Он знал это так же твердо, как и то, что день стоял субботний. Да, все должно решиться сегодня ночью. Неизбежно. Это не могло случиться ни раньше, ни позже, только сейчас. Все, что произошло за весь этот долгий прекрасный день, вело в одном направлении. К этой ночи.

Кэйди вернулась. Она выглядела спокойной и уверенной. Она шла к нему.

— Хочешь пойти прогуляться? — спросил он. Она наклонилась и подобрала свои сапожки.

— Я только предупрежу Леви.

Джесс пожелал друзьям спокойной ночи и вышел подождать ее снаружи.

Его силуэт, освещенный лунным светом, казался еще стройнее и выше, чем обычно. Кэйди остановилась в дверях полюбоваться на него. Он стоял, обхватив рукой столб крыльца, и смотрел на луну. Серебристый лунный диск напоминал женское лицо с открытым в безмолвном крике ртом. Джесс сунул руку в карман штанов. Рубашка у него была расстегнута, и на мгновение блеснула белая кожа с рельефно обозначенными мышцами и ребрами.

Кэйди поежилась. Единственная вспышка бледной голой кожи, светящейся серебром на черном фоне, — и у нее сдавило грудь, а сердце отчаянной забилось. Предвкушение страсти… Как быстро оно проникает и захватывает целиком! Она не могла поверить, что это происходит с ней, и подумала: «Я не такая».

Джесс обернулся, и давящая тяжесть у нее в груди стала нестерпимой. Она подошла к нему, стараясь двигаться спокойно и легко, как будто ничего не случилось.

— В воздухе хорошо пахнет, правда?

Он кивнул, потом добавил:

— От тебя хорошо пахнет.

Кэйди рассмеялась:

— От меня пахнет куревом.

Но Джесс отрицательно покачал головой. Он наконец улыбнулся, и она с готовностью просияла в ответ, старательно отводя глаза от его голой груди. Обнаженная кожа весь вечер мелькала у него под рубашкой, но сейчас они стояли вдвоем в лунном свете. Нагота Джесса смущала ее, как если бы… как если бы она сама оказалась голой.

— Джо рассказал мне, что ты сделал, — сказала Кэйди.

Он потер переносицу, словно вспоминая, о чем идет речь.

— Ты дал ему денег.

— А-а-а…

Вид у него стал слегка раздосадованный. Должно быть, он велел Джо никому ничего не говорить.

— Это очень благородно с твоей стороны.

— Да ну брось, — отмахнулся он от ее слов и прищурился на луну.

— Джо так беден, ты и представить себе не можешь. Деньги ему очень кстати. А ты его даже не знаешь.

Джесс грубовато рассмеялся, не желая ничего слушать.

— Я же богат, мне эти деньги все равно не нужны. И вообще… я дал ему их просто по пьяной лавочке.

Он не был пьян, но Кэйди не стала спорить. Они взялись за руки и вместе сошли с тротуара на грунтовую дорогу.

Земля приятно холодила ее босые ступни. Кэйди опустила взгляд. Джесс тоже не надел сапог, его голые стопы белели из-под черных штанин и как будто вспыхивали при каждом шаге. И ее собственные беленькие пальчики тоже поминутно мелькали под подолом черной юбки. Как приятно, как весело идти вместе босиком, держась за руки! Словно пара ребятишек, собравшихся искупаться.

Но когда они, не сговариваясь и не медля, свернули на тропинку, ведущую сквозь кусты жимолости к ее задней двери, образ ребятишек растворился. В эту ночь им предстояло играть во взрослые игры. Давящее ощущение в груди вернулось. Кэйди не хватало воздуха.

— Ты же говорила, что собираешься ее запереть.

— Забыла.

День выдался жаркий, она с утра открыла дверь, чтобы проветрить комнату, да так и оставила ее. Ей вспомнилось, как Хэм вбежал к ней в кабинет и сказал, что Джо приехал. Неужели все. это случилось за один день?

— Ты не зайдешь?

Она смутилась и покраснела в темноте. Надо же было сморозить такую глупость!

— Спасибо.

Уголки рта у него подергивались от смеха: Кэйди почувствовала себя еще глупее. Но в то же время она была счастлива. По правде говоря, ей хотелось смеяться. Может, это истерика?

— Итак…

Подойдя к столу и чиркнув спичкой, Кэйди поднесла ее к фитилю масляной лампы.

— Вот здесь я живу. — Как будто он никогда не заходил сюда прежде!

— Но тебе это уже известно, — спохватилась она.

Одна бессмыслица за другой! Куда подевались ее спокойствие и уверенность в себе? Они предательски покинули ее в тот самый миг, когда она увидела Джесса в лунном свете. Господи, до чего же она глупая!

— Хочешь выпить?

Прижимая ладони к горящим щекам, Кэйди повернулась к нему спиной. Надо взять себя в руки. Они только что вышли из салуна, а она спрашивает, не хочет ли он выпить! Она даже не держала спиртного в комнате.

К счастью, Джесс отказался.

Кэйди не знала, что еще предпринять, чтобы потянуть время. Может, спросить: «Не послушаешь ли мой граммофон»? Хорошо еще, что он вовремя поймал ее руку и заставил повернуться к себе лицом.

— Мне нравится, когда ты так выглядишь.

Она растаяла.

— Как дикобраз.

— Ну и что? — Они улыбнулись друг другу. Джесс погрузил руки в густые мягкие пряди у нее на затылке, а Кэйди позволила себе откинуть голову, опираясь на его ладони, как на подушку. Теперь у него появился косой чубчик в том месте, где Док Мобайес выстриг волосы вокруг раны. Черная прядь наискосок пересекала высокий белый лоб. Кэйди провела по ней пальцами и выровняла.

— Я с тебя глаз не сводил весь вечер.

— Да, я знаю. Я… я это чувствовала.

— Все время думал об этом, ну… как я тебя поцелую.

—Можешь меня поцеловать.

Но перед тем, как их губы встретились, Кэйди шепнула:

— Джесс…

— Знаешь… многие люди думают, что я такая… Но я этим не занимаюсь.

— Чем?

— Этим.

Джесс прижался лбом к ее лбу, но она успела различить искру понимания в его серых глазах. Он крепко сжал в руках ее руки.

— Что ж, тем лучше. Значит, мне особенно повезло.

Кэйди встала на цыпочки и обвила руками его шею.

— О, Джесс…

Когда он ее поцеловал, ослепительно разноцветные огни вспыхнули, мигая и переливаясь, за ее крепко зажмуренными веками; маленькие бесшумные взрывы прокатились по всему телу. И зачем она оттягивала это блаженство? Чего ждала? Кэйди запрокинула голову, чтобы поцелуй стал еще сильнее и глубже. Вот его руки скользнули от подмышек на талию. Не отпуская ее, Джесс пошел спиной вперед, и Кэйди слепо двинулась за ним, не отрываясь от его губ. Ей не хотелось прерывать поцелуй ни на секунду.

Но вот он налетел на спинку кровати, и им пришлось разомкнуть объятия. У обоих блестели глаза, оба задыхались. Они сели на край постели и тотчас же обнялись снова. Она только не знала, чье это сердце так бьется: его или ее собственное.

— «Жизнь — это…» Что это такое?

Кэйди проследила за его недоуменным взглядом.

— О! — воскликнула она, улыбаясь с закрытыми глазами, пока он откидывал непослушный локон и целовал ее в висок. — Их вышила моя мать. Это ее жизненный девиз.

Девиз был вышит на двух наволочках, которые Кэйди всюду возила с собой на протяжении последних пятнадцати лет. Вот и сейчас они были натянуты на две подушки, лежавшие в изголовье ее кровати. Она сохранила их не потому, что они красивы, нет, они ей даже не нравились. Но это единственное оставшееся напоминание о матери.

— Так что там говорится?

Она даже не замечала, насколько нитки обветшали и поблекли, а местами и порвались от многочисленных стирок: Джесс не смог разобрать вышитые надписи.

«Жизнь — это Красота», — твердило Сновидение. «Жизнь — это Долг», — сказало Пробуждение.

— Мамочкина философия, — тихонько засмеялась Кэйди.

Джесс больше не смотрел на наволочки, он пристально вглядывался в полумраке в ее лицо, стараясь понять, не грустно ли ей.

— Я ничего о тебе не знаю, — заметил он с удивленной ноткой в голосе. — Ты знаешь обо мне гораздо больше.

— Ну и что? Во мне нет ничего занимательного. — Ха-ха. На самом деле она считала себя очень даже интересной особой.

— Ну а я вот хочу знать о тебе все.

— Ладно, расскажу тебе историю своей жизни. Прямо сейчас. Только имей в виду: она очень длинная.

Это заставило его расхохотаться. Он повалился на спину, отфыркиваясь и задыхаясь от смеха. Кэйди тоже опустилась на постель рядом с ним, чувствуя, как трясется матрац под их телами. Сердце не умещалось у нее в груди.

— Я всегда этого хотела, — призналась она, стирая выступившую от смеха слезу, скользившую по виску.

Джесс не спросил, чего именно она хотела, поэтому Кэйди так и не узнала, понял он или нет, что она имеет в виду: ей нужен был кто-то, кому она могла доверять. Она сама не додумала эту мысль до конца, но инстинктивно чувствовала, что довериться следует только такому любовнику, с которым можно вместе посмеяться, лежа в постели.

Он перекатился на бок, подпирая голову рукой, а другую положил ей на живот. Ее огромное сердце, не умещавшееся в груди, подскочило и застряло в горле. Удерживая взглядом ее взгляд, Джесс развел полы жилетки в черно-белую клеточку в стороны, взялся за свободно висящий кончик уже развязанного черного галстучка и начал медленно вытягивать его из-под воротника блузки. Кэйди молча прислушивалась к шелесту туго натянутого шелкового лоскута и всем своим существом ощущала, как он ползет по ее шее.

— Я тебя раздеваю. Я собираюсь снять с тебя все до последней нитки. Через две минуты ты останешься голой.

— Да. — Вот и все, что она смогла выговорить. Джесс начал расстегивать пуговички на блузке, и Кэйди проследила взглядом за движением его загорелых рук, спускавшихся все ниже и ниже. Он вытянул блузку из-под пояса юбки и отогнул полы в стороны, обнажив сорочку. Простой хлопок. Вот черт! У нее полным-полно тонкого, куда более соблазнительного белья. Весь комод им забит, и никто его никогда не видел. Надо же было вырядиться в хлопок именно сегодня!

Такое вот черное невезение. Но Джесс вроде бы ничего не имел против:

— Как красиво!

Он приподнялся на локте и склонился над ней.

Длинные черные волосы упали на лоб, пока он прилежно трудился над крючками и кнопками.

— Та-а-ак, теперь корсет. Ты мне когда-нибудь объяснишь (только не сейчас, а в другой раз), зачем такие женщины, как ты, носят эти штуки?

— Чтобы такие мужчины, как ты, могли освободить нас от этих штук.

Щелк, щелк, щелк — крючки корсета расстегивались один за другим. Кэйди ощутила прохладный воздух на груди, потом прикосновение горячей руки Джесса. И в последний раз — щелк! Она свободна.

— А-а-ах, — протянула она с глубоким вздохом. Джесс накрыл ее груди ладонями и тихонько сжал. Его взгляд устремился на татуировку под левым соском. Нахмурившись, он потер рисунок большим пальцем, словно хотел его стереть. Кэйди ждала, что сейчас он что-то скажет, но Джесс промолчал, а выражение его лица она разгадать не смогла. Да и что тут, собственно, можно было сказать?

Он наклонил голову и лизнул сосок языком. Кэйди тихонько вскрикнула, чувствуя, как у нее непроизвольно поджимаются пальцы на ногах. А Джесс приступил к делу всерьез, лаская ее языком, втягивая губами, слегка покусывая. Ей казалось, что ее тело само по себе удлиняется, пока она вытягивалась и изгибалась под ним. Ощущения, которые она испытывала, напоминали удары молний, заставляя ее мышцы сокращаться и вновь растягиваться, разжигая огонь глубоко внутри. «Надо было закрыть дверь, — подумала Кэйди в каком-то тумане. — От меня слишком много шума».

Наконец Джесс — слава Богу! — остановился. Иначе она сошла бы с ума.

— Слишком много одежды, — пробормотал он влажными от поцелуев губами и соскользнул с нее.

Они встали. Джесс подхватил ее под руку, помогая подняться. Ей нужна была помощь: колени совершенно перестали ее слушаться. Он начал было возиться с поясом ее юбки, но Кэйди поторопилась стянуть рубашку с его плеч до локтей и провела по гладкой разгоряченной коже, ощущая под ладонями игру сокращающихся мускулов. Волосы у него на груди росли аккуратным черным треугольником вершиной вниз. Обхватив его голые плечи, Кэйди прижалась лицом к его груди над сердцем и глубоко вдохнула запах пыли и пота. Запах лошадей. Мужской запах. Запах Джесса.

— По правде говоря, я… Я не слишком чист, — сокрушенно признался он.

— Верно.

Но Кэйди все-таки поцеловала его в шею и лизнула языком, пробуя на вкус. Соленый.

— Да, ты не слишком чист, — прошептала она, крепко обнимая его. — Зато ты очень вкусный.

Выглядывая из-за его плеча, Кэйди видела в зеркале над своим туалетным столиком отражение Джесса от коленей до лопаток и свои белые руки, обнимающие и гладящие его. Она сунула пальцы за пояс его штанов, ей особенно понравилось ощущать, как напрягаются под ее прикосновением тугие мышцы ниже поясницы. Боже, Боже… Вот и все, что промелькнуло у нее в голове в эту минуту: «Боже, Боже…»

Джесс довольно резко отодвинул ее, проговорив что-то невнятное (как ей показалось: «Это дело серьезное»), и опять занялся ее юбкой. Теперь его пальцы двигались уже не так ловко и уверенно. Если уж честно — совсем неуклюже. Пришлось ей прийти ему на помощь. Как быстро управлялся с этим делом Джейми. Похоже, Джесс не обзавелся невестой в каждом порту. Какая волнующая мысль!

В себе Кэйди тоже не была уверена. Она осталась без юбки, без блузки, без белья и без корсета. Если не считать чулок, на ней вообще ничего не было. Джесс не сводил с нее глаз. Холодок беспокойства закрался ей в грудь. Мужчинам нравилось буквально все: они были так нетребовательны. По крайней мере те, кого она раньше знала. Но Джесс…

Он ничего не говорит. Ни слова.

Нравится ли ему, как она выглядит? Ростом она не вышла. Груди у нее ничего, не слишком маленькие, но в остальном… Чувствуя, что больше не выдержит ни секунды затянувшегося молчания, Кэйди с искусственным смешком спросила: «Итак?» Просто чтобы показать ему, что она принимает все не слишком близко к сердцу.

Из горла Джесса вырвался хриплый звук. Он не был разочарован.

Кэйди ощутила, как тело вновь начинает ей повиноваться, становится женственным, обретает чувственность. Она всем телом прижалась к Джессу, потерлась об него. Вот бесстыжая!

— Раздевайся, — прошептала она ему на ухо. И забралась в постель, оставив его стоять посреди комнаты.

Он не стал терять время. Может, ему и пришлось немного повозиться с ее пуговицами, но со своими он справился в одно мгновение. Одним плавным движением наклонился и стащил брюки вместе с белыми фланелевыми подштанниками, отбросив их на другой конец комнаты. Какой дерзкий, какой волнующий жест! И ей понравилось то, что она увидела. «Вот это да, — подумала Кэйди в приступе какого-то сладострастного безумия, — это я понимаю. А ну-ка поди сюда». Умирая от волнения, она похлопала по постели рядом с собой.

Укрываться не хотелось, ночь была слишком жаркой. К тому же ей хотелось смотреть на него. Оказалось, это желание взаимно.

— О, Кэйди, какая ты красивая! Ты только взгляни на себя, — повторял он без конца, пытаясь обхватить руками ее всю сразу.

Им обоим недоставало ощущения близости: сколько они ни обнимались, сколько ни прижимались друг к другу, все казалось мало.

— Давай быстрее, — торопила Кэйди, с нажимом проводя ладонями по его спине и пытаясь поцеловать в губы, хотя это не представлялось возможным: он прижимался лицом к её плечу.

Джесс поднял голову.

— А куда ты так спешишь?

— Просто я подумала, что мы могли бы покончить с этим поскорее и все начать сначала.

Он обхватил ее руками и ногами, трясясь от смеха. Кэйди тоже засмеялась, хотя она вовсе не шутила. Держа ее прижатой к постели, Джесс слегка приподнялся и посмотрел на нее. Постепенно лихорадочная поспешность уступила место другому чувству. Он отпустил ее и, осторожно взяв двумя пальцами за подбородок, повернул лицом к себе. Его глаза… Кэйди утонула, глядя в них.

— Джесс, Джесс, — вздохнула она. — Ах, Джесс…

Они поцеловались. Ее этот поцелуй буквально сразил, настолько он был глубок и нежен. Может, это нечто большее? Может, любовь? Ее перепуганное сердце забилось еще сильнее от этой мысли.

Джесс ее ласкал. Ничего подобного ей раньше испытывать не приходилось. О, ее опыт был совсем невелик, но кое-что она все-таки знала, однако то, что происходило сейчас, сравнивать было просто не с чем. Его руки так необыкновенно чутки, он так внимательно прислушивается к ее ощущениям! Да, он прикован. Прикован к ней.

На нее вновь накатила волна нетерпения. Господи! — до чего же трудно ждать!

Странно: ведь обычно именно женщинам не нравится спешка. Кэйди знала это по собственному опыту, а еще больше — по рассказам Глендолин, которая делилась с ней такими подробностями, что Кэйди не знала, стоит ли ей верить. Оказалось, что мужчины и женщины (по крайней мере, мужчины и Глен) могут проделывать в постели совершенно невероятные вещи.

Кэйди вспомнила, что и сам Джесс в предыдущий раз проявил покоробившую ее поспешность. В тот единственный раз у нее на крылечке. Может, с тех пор он усвоил урок? Ну и зря. О, черт!

— О, черт!

Она сказала это вслух! Да что с ней такое происходит? Почему ей не удается держать рот закрытым? Но Джесс щекотал языком ее пупок, и этого она вынести не могла. И еще руки… Он крепко держал руками ее бедра и соскальзывал все ниже. Боже! Он зарылся носом и ртом в треугольник там внизу.

— О, Джесс, Джесс, что ты делаешь? — Содрогаясь от ужаса, Кэйди тем не менее ощутила желание развести ноги и даже попыталась это сделать, но он держал их крепко сжатыми. И даже в этом она нашла глубокое томительное наслаждение.

— Ну погоди, я тебе еще покажу, — бросила она пустую бессильную угрозу, проводя пальцами по его густым, прямым и длинным волосам на затылке. — Ты еще пожалеешь! Ты у меня…

Внезапно Джесс резким движением раздвинул ее ноги и навис над ней, опираясь на локти, И опустился на нее. Потом он просунул руки ей под плечи и улыбнулся, глядя в глаза — такой счастливый, довольный собой. «Для тебя все так просто, — подумала Кэйди. — Хотелось бы мне походить на мужчину».

Она обвила ногами его ноги. Они поцеловались, и Джесс вошел в нее плавным, скользящим, как шелк, движением. Протяжный, громкий, из глубины души идущий стон замер внутри ее.

— Я больше не мог ждать. Прости, Кэйди.

— Я тебя прощаю.

Они начали двигаться вместе. Вначале выходило не очень складно: оба слишком пытались угодить друг другу. Но вскоре они догадались, что их обоих увлекает одно и то же, во всяком случае, сейчас, в эту минуту. Длинные, медленные, глубоко проникающие скольжения, крепкие объятия без поцелуев. Сосредоточенность.

И еще ему нравилось говорить: для Кэйди это стало откровением. Джесс пояснял то, что они делали прямо во время того, как они это делали. Он все называл своими именами. Ей даже в голову не приходило, что такое возможно. Но ей понравилось. Опомнившись от первоначального шока, Кэйди пришла в настоящий восторг. Джесс начал спрашивать, чего бы она хотела.

— Так? Вот так?

Вскоре она как будто разучилась говорить.

«Н-н-н…» или «А-а-а…» —вот и все, что ей удавалось из себя выдавить.

Кэйди плавилась, вот-вот… сейчас… Боже, они только начали, и она уже… Вот и хорошо, вот и прекрасно, потому что иногда у нее не получалось, иногда она… Щелк! Мозг отключился. Горячий, сильный, гладкий, ну давай, возьми меня, прямо сейчас, ну же, Джесс, давай скорее, скорее, Джесс…

Есть! Взрыв, полет… Вверх и поверх… Вот так. Да, бесподобно. Все сошлось в точности. Конец.

Джесс сказал:

— Попалась!

И она ответила «да», думая, что все кончено. Как бы не так! Он начал сначала. Даже позы не переменил, просто снова начал двигаться

— А?

— Кэйди. — Вот и все, что он мог сказать. Глаза у него были закрыты, он блаженно улыбался и несколько раз повторил ее имя. Кэйди решила, что это добрый знак.

9.

Кэйди сидела на самом краю светового круга, отбрасываемого лампой, и расчесывала волосы перед зеркалом на туалетном столике. С правой стороны, погруженной в тень, ее голова казалась черной и таинственной, как полночь, зато с левой полыхала огнем. Искры вспыхивали и гасли, словно играли в прятки с отделанной серебром щеткой, которой она медленно, лениво проводила по длинным темным прядям от макушки до самых концов. Джесс почувствовал, как у него невольно открывается рот и опускаются веки. Она его гипнотизировала.

— Ты что, спать хочешь? — спросила она, поймав его взгляд в зеркале.

— Нет.

— Хорошо.

Положив щётку на столик, Кэйди встала. Что-то красное было переброшено через раму зеркала, не то шарф, не то косынка. Подхватив на ходу этот красный лоскут, она подошла к кровати. Джесс уже видел ее раньше в ее «восточном» халате: в тот день, когда Клайд и Уоррен ворвались к ней. Но в тот раз халат не произвел на него должного впечатления. В тот раз под ним на ней было кое-что надето, и Джесс не смог разглядеть все линии, не говоря уж о мягком упругом колыхании грудей при ходьбе. Он заморгал: похоже, она опять его загипнотизировала.

Кэйди присела на край постели, и Джесс потянулся за шелковым кушаком халата. Ему хотелось просто поиграть, больше ничего. Она внимательно посмотрела на него. Он улыбнулся и скорчил ей рожицу. Интересно, что она задумала?

— Наклонись вперед, — приказала она. Он повиновался. Кэйди обвила его шею шарфом, который держала в руках (оказалось, что это все-таки шарф) и принялась завязывать бант. Закончив, она откинулась назад.

— Ха, я так и думала.

Она поднялась и, вернувшись к туалетному столику, начала рыться в ящиках.

— Что ты делаешь?

Кэйди опять подошла к нему, неся в руках еще несколько разноцветных шарфов.

— Можно?

Заставив его поднять правую руку, она повязала зеленый с голубым вокруг бицепса. Джесс рассмеялся.

— Цвета, — пояснила она с сияющей улыбкой. — Я хотела посмотреть, как ты будешь выглядеть не в черном.

— Ну и как?

— Чудесно. — Она завязала третий бант — розовый, лиловый, оранжевый — у него на левом запястье.

— Очень привлекательное зрелище, дорогой мой.

— Я тебя обниму, если не прекратишь сейчас же.

— Ох, как напугал.

У нее на стене висела шляпка — соломенная шляпка с широкими мягкими полями, украшенная ленточками и букетиком желтых цветов. Кэйди сняла ее со стены и с улыбкой направилась к нему.

— Ну уж нет!

Резким броском Джесс поймал ее запястья и повалил на постель поверх себя. Она взвизгнула, и он, не удержавшись от искушения, принялся ее щекотать. Началась борьба. Однако раунд закончился очень скоро: как только Джесс положил Кэйди на обе лопатки и прижал к кровати. Смеясь и задыхаясь, они посмотрели друг на друга. Все было так замечательно, так бесподобно, что он решил сказать ей правду: что это лучший день его жизни, самый лучший. Но не успел признаться, как Кэйди спросила:

— Джесс, почему ты всегда одеваешься в черное?

А потом добавила:

— Почему, ты стреляешь в людей? — Это разрушило очарование.

Джесс закрыл глаза, чтобы не видеть отчаяния, проступившего на миг в ее прекрасном лице.

— Я не стреляю в людей. Ты что же думаешь, я просто иду куда глаза глядят и палю в кого попало? О Господи, Кэйди!

— Ах да, я забыла. Только в тех, кто этого заслуживает.

Она оттолкнула его и встала, на ходу запахивая халат. На нее вдруг накатил приступ скромности. Джесс понял, что назревает ссора.

— Послушай меня внимательно, я повторять не намерен.

Он изгнал из себя Джесса и превратился в Голта. Кэйди уставилась на него как завороженная.

— Мы можем говорить обо всем, что тебе в голову взбредет, за исключением моей работы. О которой, — напомнил он, — ты знала еще до того, как, пригласила меня сюда сегодня.

Взяв ее за руку, Джесс заговорил своим собственным голосом:

— Кэйди… Кэйди, девочка моя, давай не будем все портить.

Он заставил ее разжать стиснутый кулак и, поднеся руку к своему лицу, прижался губами к внутренней стороне запястья.

— Все хорошо, правда? Все прекрасно. — Она не ответила, и он продолжил игру, покрывая поцелуями, щекоча языком, легонько покусывая ее маленькую, но сильную ручку с длинными тонкими пальцами. Потом он поднял голову. Ее карие глаза, устремленные на него, были полны печали, недоверия и нежности. Джесс улыбкой попытался заставить ее улыбнуться.

— Ладно, — сказала она наконец.

Но ему не удалось изменить ее мнение или заставить ее забыть. Она приняла решение, вот и все. В настоящий момент (по крайней мере на эту ночь) решение было в его пользу.

— И все-таки я считаю, что ты должен носить цветное, — шутливо заметила Кэйди, отняв у него руку и вытягиваясь рядом с ним на постели. — Можешь не сомневаться, ты и в цветном всех напугаешь до полусмерти, если именно это тебя беспокоит.

Но не так сильно, как ему бы хотелось. Свой гардероб Джесс продумал во всех деталях (он вообще придавал костюму огромное значение, гораздо большее, чем она могла себе представить).

— Ты так думаешь?

Джесс сел, достал соломенную шляпку, нахлобучил ее на затылок, банты заколыхались, и наставил на Кэйди руку с воображаемым револьвером.

— Запомни, ублюдок: одно неверное движение — и ты покойник.

Кэйди согнулась пополам от беспомощного смеха, привалившись к его плечу. Вот теперь она вернулась к нему, его девочка, его прежняя Кэйди — веселая и ничем не стесненная. Джесс обнял ее, и они начали целоваться.

— Как твоя голова? — спросила она, поглаживая его по волосам, но старательно избегая шрама. — Должно быть, болит. Ты здорово треснулся.

Ну разве он мог упустить случай изобразить из себя героя!

— Нет, мне не больно. Просто странное ощущение, все эти стежки…

Джесс осторожно провел пальцем от начала до конца по тонкой, извилистой, колючей полоске чувствительной голой кожи.

— Давай посмотрим.

Кэйди заставила его нагнуть голову и склонилась над ним, едва касаясь зашитой раны кончиками пальцев. У него закружилась голова от запаха ее тела, смешанного с ароматом розовой туалетной воды. Халат был полуоткрыт. Джесс сунул руки внутрь и. обхватил ее чудесные спелые груди. Она перестала исследовать рану и замерла, медленно и ровно дыша, Орел свободы, или как его там, все еще воспарял к ее левому соску. И будет взлетать, когда ей стукнет восемьдесят.

— Не нравится мне эта птица, — признался Джесс.

Признание удивило его самого. Неужели он ревнует к татуировке? — нахмурился Джесс. Что за нелепость! Нет, он ревновал к героическому борцу за свободу Италии, ради которого она сделала эту наколку. И мысль о том, что герой мертв, служила слабым утешением.

— Не по душе?

— Да нет, я, в общем-то, не против, — ответил он уклончиво.

Ведь она уже ничего не могла поделать с этой птицей, не так ли? Так стоит ли теперь злиться?

Кэйди рассеянно провела по татуировке пальцами. Джесс напрягся. Он уже потянулся, чтобы обнять ее, когда она вдруг заговорила:

— Я тебе соврала про наколку. Хочешь знать правду?

— Да, конечно, ясное дело, — ему не терпелось выслушать правдивую историю и успокоиться. — Только не думай, будто я в восторге от твоей байки.

— Ха-ха, — горько усмехнулась она. — Боюсь, что правда понравится тебе. еще меньше.

— Сперва я хотел бы послушать. Иди сюда.

Она выглядела такой смущенной, удрученной, что он обнял ее и привлек к себе, усадил поудобнее у себя под боком.

— Ну теперь давай выкладывай.

— Я тебе сказала, что ношу ее в память о своем возлюбленном.

— Да, я помню. Гарибальдиец. Он помогал освобождать Неаполь.

— И ты в это поверил?

Кэйди изумленно заглянула ему в глаза.

— Ну… в общем-то… Да, поверил. А что? Почему бы и нет?

— Да потому что… — Она засмеялась. — Потому что это дурацкая выдумка.

Джесс тоже засмеялся, чтобы ей потрафить.

— Это даже не орел.

— Не орел? Давай-ка посмотрим.

Она распахнула отворот халата и повернулась к свету. Ее грудь была так хороша, что отвлекала внимание. Ему так и не выпало случая изучить татуировку как следует…

Так… Крылья, глаз, клюв, хвост.

— Гм… Ну, если это не орел, тогда что?

— Это… Разве ты не видишь? Это…

Ей почему-то не хотелось самой называть птицу.

— Ну что?

— Это просто чайка, черт бы ее побрал.

— Ах, чайка, — протянул он. — Да, теперь я вижу. Действительно чайка. Вот у нее…

Кэйди запахнула халат, опустила подбородок и обхватила себя руками крест-накрест. Казалось, она сгорает от стыда. Джесс озадаченно посмотрел на нее.

— Ну ладно, начнем сначала, — осторожно заговорил он. — Так как же это получилось, что у тебя на груди татуировка в виде чайки?

— Я была молода, — угрюмо ответила Кэйди. — Я была совсем еще девчонкой.

— Сколько тебе было? Десять? Двенадцать?

— Восемнадцать.

— Ага. Понятно.

— Я встречалась с этим… Нет, сначала надо сказать, что мой отец как раз… Нет, еще раньше умерла моя мать, и я была…

Джесс терпеливо выжидал. Он смотрел не на Кэйди, а на потолок, по опыту зная, что иногда это облегчает признание.

Она вздохнула.

— Я выросла в Портленде. Отец не жил с нами постоянно, приходил и уходил. И никогда не задерживался подолгу.

— А чем он зарабатывал на жизнь?

— Чем придется. В основном, мне кажется, рыбной ловлей. Но он… сильно пил.

— А твоя мать?

— Умерла, когда мне было пятнадцать. Тогда я бросила школу и начала работать. На фабрике по консервированию лососины. Тебе когда-нибудь приходилось консервировать лососину, Джесс?

— Что-то не припомню.

— Что бы ни случилось, как бы низко ты ни пал, как бы сильно ни обнищал, никогда этим не занимайся.

Джесс чувствовал, как легкая дрожь отвращения пробегает по ее телу.

— Не буду, — торжественно обещал он. — Так что было дальше?

— Дальше? Мой отец исчез навсегда. Мне только-только исполнилось восемнадцать, и я познакомилась с этим парнем. Он был совсем еще мальчик.

Наконец-то они подошли к сути дела.

— Как его звали?

— Джейми. Джейми О’Дул.

— Джейми О’Дул.

Джесс улыбнулся, связав две истории воедино. Догадавшись, о чем он думает, Кэйди тихонько засмеялась.

— Ну да, не Джеймс Дуле. Сама не знаю, зачем я соврала.

Она взяла его за руку и начала по одному перебирать пальцы.

— А вообще-то знаю. Дело в том, что настоящая история… одним словом, она приняла довольно-таки скверный оборот. «Неприглядный», как говорила моя мать.

— Но твоя мать считала, что жизнь — это долг.

— Совершенно верно. Именно так она и считала. Порой мне казалось, что я понимаю отца. Мне самой хотелось сбежать.

Джесс осторожно сжал ее руку.

— Извини. Так на чем я остановилась?

— На парне, который был совсем еще ребенком.

— Джейми, он был матросом. Мне он казался настоящим красавцем. Рассказать тебе, как он выглядел?

— Только если это необходимо.

Кэйди повернулась к нему.

— А почему бы и нет? Ты что, ревнуешь?

— Боюсь, мне пришлось бы его убить.

Она улыбнулась, но улыбка вышла невеселая.

— Возможно, он уже мертв. Когда-то я утешала себя этой мыслью. Говорила себе: он потому и не вернулся за мной, что его нет в живых.

— Вот дубина! Не ты. Он.

—Я тоже была дубиной. Просто дура дурой. И эта штука не дает мне забыть о собственной глупости.

Теперь он мог и сам догадаться, но все-таки спросил:

— Так откуда она у тебя?

— А ты как думаешь? Между прочим, я сама ничего не помню. Я была пьяна в дым.

— Бедная Кэйди, — заметил он с улыбкой.

— Да уж, «бедная Кэйди».

Она презрительно прищелкнула языком.

— Это была его последняя ночь в порту. Он попросил меня выйти за него замуж, и я, конечно, согласилась. Я еще не… мы не… ну, ты понимаешь. Мы еще не спали вместе. В тот вечер мы много выпили. Справляли помолвку.

В ее голосе слышалась горькая насмешка.

— Он сказал, что у меня должна быть такая же татуировка, как у него. Самое романтическое, предложение, какое когда-либо приходилось слышать. Мне ужасно захотелось сделать наколку. И я ее получила. Результат, как говорится, налицо, хотя сама я совершенно ничего не помню. Должно быть, к тому времени я уже отключилась. Зато осталось в памяти, что случилось потом. Правда, смутно. Я потеряла невинность и даже не могу сказать, что мы занимались любовью. Во всяком случае, на меня это не произвело впечатления.

Джесс обнял ее и тихонько поцеловал в висок.

— На следующее утро мне было очень-очень плохо. Я осталась одна с татуировкой, но без возлюбленного. Больше я никогда не видела Джейми.

— И теперь ты не пьешь.

— Кружку пива время от времени. Но крепкого… — Кэйди содрогнулась, — никогда. — Некоторое время они лежали молча.

— Какая грустная история, — осторожно начал Джесс.

— Да нет, это очень глупая история. До сих пор я никому ее не рассказывала.

Он задумался над ее словами.

— Почему же ты рассказала мне?

— Ну, наверное… подумала, что ты поймешь. Не знаю. Мне просто захотелось с кем-то поделиться. Восемь лет я держала все это в секрете. Мне стыдно, но… на самом деле это вовсе не так уж ужасно. Я же никого не убила или…

Она умолкла. Он лежал неподвижно и тоже молчал.

— Ну вот, я все рассказала. «История о том, как Кэйди обзавелась татуировкой». Но если ты кому-нибудь скажешь, боюсь, мне придется убить тебя.

Джесс засмеялся с облегчением, радуясь, что она все обратила в шутку. В эту-ночь серьезный разговор об убийстве совершенно неуместен.

— Зато ты не сможешь отрицать, что уж сегодня-то мы точно занимались любовью, — сказал он, обнимая и целуя ее.

Ее отклик — мгновенный и страстный — взволновал его до глубины души. Никогда в жизни у него не было такой возлюбленной, как Кэйди. Он помог ей вытащить руки из рукавов халата и опрокинул на спину, причем ее голова оказалась ниже подушки. Джесс коленом раздвинул ей ноги, упиваясь напевным звуком, который вырвался при этом из ее груди в предвкушении блаженства. О Господи, ей это нравится почти так же сильно, как и ему самому! Он начал рассказывать ей, какова ее кожа на ощупь. Ему даже не приходилось преувеличивать, употребляя такие эпитеты, как «теплый шелк» и «прохладная вода», а потом и «горячее стекло», когда его рука коснулась ее между ног.

На фоне белой простыни ее вьющиеся, рассыпающиеся, путающиеся у него между пальцев волосы казались черными. Сколько еще любовников у нее было после предателя-матроса? Хотелось бы ему это знать. Нет, не хотелось бы. Джесс медленно щекотал языком проклятый рисунок, прослеживал траекторию полета чайки к вершине холма; он почувствовал ее маленькие ручки у себя на спине. Острое царапанье ногтей… Потом он что-то такое сделал (а что именно, он и сам не знал). Она стиснула бедрами его ласкающую руку, подтянула колени к животу и, повернувшись на бок лицом к нему, тихо, но грозно замычала сквозь зубы. Джесс ощутил, по-настоящему ощутил мягкое и нежное биение женской плоти, пульсирующей вокруг его пальцев.

Кэйди лежала, свернувшись тугим клубком, но когда дрожь утихла, Джесс заставил ее опять распрямиться и вытянуться рядом с ним. Все казалось ему восхитительным: розовый румянец, окрасивший не только ее щеки, но и шею и грудь, темные кудряшки, прилипшие к взмокшей от испарины коже. Она выглядела опустошенной. И когда открыла глаза, в них ничего нельзя было прочесть. Он понял, что ее здесь нет: она все еще пребывала в стране бездумного наслаждения.

— Я могу пересчитать все твои веснушки, — с нежностью сказал Джесс.

Не самое романтическое предложение, но оно заставило Кэйди рассмеяться.

— Я бы этому не удивилась, — ответила она, мечтательно и нежно целуя его в плечо. — О Боже, Джесс, как тебе это удалось?

— Это секрет.

Он и сам не знал, в чем состоит этот секрет.

Она вздохнула и подавила зевок. Но Джесс не мог не прикасаться к ней, хотя и знал, что надо бы дать ей отдохнуть, обрести второе дыхание… Он ничего не мог с собой поделать. Если он не возьмет ее сию же минуту, то не выдержит и взорвется.

Обнимая ее, называя деткой, шепча ей на ухо «Ну давай, милая, давай», он опять уложил ее на спину. Кэйди улыбнулась и раскрыла ноги ему навстречу, а он поблагодарил ее, сказал, что все правильно, так и надо, потом склонился над ней и медленно, очень медленно вошел в нее. Такая тесная, такая горячая… От одного этого можно умереть. Она согнула колени, поставила ступни на матрац и начала двигаться в неторопливом упорном ритме, сводившем его с ума.

Джесс позабыл о своей искушенности, обо всех уловках, какие когда-либо знал. Кэйди поглотила его целиком. Она была так прекрасна, что ему захотелось понаблюдать за ее молчаливым и неистовым взрывом страсти, насладиться им, не теряя головы, но оказалось, это невозможно. Его высвобождение — мощные, глубоко проникающие удары — сопровождалось завывающими вздохами, к которым сам Джесс прислушивался с изумлением. Он чуть не потерял сознание.

Он откатился от нее, но они тотчас же вновь прижались друг к другу. Кэйди выглядела такой же обессилевшей, как и сам Джесс, она даже не смогла ответить на его благодарные поцелуи.

— Кэйди.

— М-м-м?

— Кэйди?

— Что?

— Хочешь, чтобы я ушел?

Она открыла один затуманенный глаз:

— Ушел?

— В мою комнату. — Он слегка встряхнул ее. — Милая, ты хочешь, чтобы я сейчас ушел?

— Сейчас ушел?

Кэйди широко зевнула у него на груди — влажным, неприличным и милым зевком.

— О, нет, я хочу, чтобы ты остался. Оставайся на всю ночь.

Она вся обмякла, но тихонько всхрапнула и проснулась, ворочаясь в поисках более удобного положения. Джесс снова взял ее руку. Кэйди прильнула к нему, зажала его руку между ладонями и моментально уснула.

На другом конце комнаты фитиль лампы зашипел и погас. Как раз вовремя. Прекрасное завершение прекрасного дня. Возможно, лучшего в его жизни.. Он прижался лицом к спутанным темным волосам Кэйди. Его Кэйди. Его девочка. Джесс так и уснул, пытаясь вспомнить, приходилось ли ему когда-либо чувствовать себя таким счастливым.

Утром он возвращался из уборной Кэйди — не из общей, которой пользовались все клиенты «Приюта бродяги», — а из ее собственной, чистенькой, аккуратной уборной, скрытой за кустами жимолости, когда до него донеслись голоса из ее комнаты. Голос Кэйди и еще чей-то. Джесс замер, прислушиваясь, но почти сразу успокоился: второй голос принадлежал Хэму. Поднявшись по ступеням и пройдя в дверь, он успел поймать конец истории, которую рассказывал Хэм.

— Папа говорит, во вторник утром они должны закрыть магазин и съехать. Им даже не дали двух недель. Только до вторника: это начало месяца, первое число.

Он заметил Джесса и улыбнулся.

— Привет, мистер Голт.

— Привет, мистер Вашингтон.

По заведенному между ними обычаю Джесс схватил Хэма поперек туловища и перевернул вверх ногами. Последовала возня, сопровождаемая визгом и смехом, но Джесс заметил, что Кэйди не присоединилась к веселью. Прижавшись спиной к изголовью кровати, она обхватила себя руками и принялась растирать предплечья в широких рукавах халата: верный признак, что она чем-то встревожена.

Он поставил Хэма на ноги и сел на край кровати.

— Что-то не так?

— Опять Уайли. Как всегда, — добавила она с горьким смешком. — Он прислал извещение о досрочном возвращении ссуды, которую Лютер Дигби взял под свой магазин, а Лютер не может заплатить. Это несправедливо, черт бы его драл! — Кэйди яростно лягнула ножку кровати и поморщилась, отбив себе пальцы.

— У них ребеночек недавно родился, — застенчиво пояснил Хэм, с испугом косясь на Кэйди. — Папа говорит, у них такие неприятности, куда же они теперь денутся с новорожденным?

— Лютер копил по крохам, чтобы купить свой магазин, а потом работал, как лошадь, чтобы они с Сарой могли пожениться. Это жестоко, вот что я тебе скажу. Это просто бесчеловечно.

— Что значит, «Уайли прислал извещение»? — Однажды Джесс зашел в магазин Дигби за черными носовыми платками. Ему запомнилась продавщица, которая его обслуживала: хорошенькая худенькая молодая женщина с волосами цвета спелой пшеницы. Она говорила очень тихо и с улыбкой указала глазами на младенца, спавшего в стоявшей на прилавке плетеной колыбельке.

— Должно быть, выкупил у банка закладную Лютера. Точно так же он прибрал к рукам овечье ранчо Салливана. Пока Линдон Черни не смылся из города… Он был одним из вице-президентов торгового банка. Так вот, до того, как Черни исчез, они с Уайли действовали заодно.

Прикорнувший возле нее Хэм поднял голову и заглянул ей в лицо. Кэйди зажала ему уши ладонями и отпустила крепкое словцо.

— Чьи еще закладные он выкупил? Кто следующий? Неужели нет никакой возможности его остановить?

— Вы могли бы это сделать, мистер Голт, — с уверенностью заявил Хэм. — Вы бы запросто поставили его на место!

— Это каким же образом?

— Вы могли бы пойти туда с пушкой и застрелить его!

— Хэм! — сурово одернула его Кэйди. — А ну-ка марш отсюда! Мне надо одеться.

— У-у-у, — разочарованно протянул мальчик, бочком отступая к двери в кабинет.

— Давай поживее. Может, попозже мы поедем кататься.

Эта новость обрадовала Хэма.

— Вот здорово! — воскликнул он и закрыл за собой дверь.

Наблюдая за Кэйди, Джесс понял, что все его надежды на долгое ленивое утро в постели рассеялись. Она не находила себе места, а когда он взял ее за руку, отпрянула от него как ужаленная.

— Неужели ты действительно не можешь ничего придумать? — воскликнула она. Он ждал этого вопроса.

— Что, например? Пойти туда с пушкой и застрелить его? Запросто.

Кэйди нетерпеливо отмахнулась. I

— Конечно, нет! Но разве нельзя как-то повлиять на него? Джесс, вся надежда на тебя. Уайли душит наш город, и шериф ничего не может сделать. Не мог бы ты что-то предпринять?

Вот так он и оказался воскресным утром на Главной улице. Издали доносился звон церковных колоколов. Джесс выглядел отъявленным злодеем: черная шляпа надвинута на лоб, на глазу черная повязка, звенящие шпоры, поблескивающие на солнце перламутровые рукоятки револьверов.

В отличие от салуна Кэйди у Уайли было открыто по воскресеньям. В воздухе витал тошнотворный сладковатый запах застоявшегося дыма, напомнивший Джессу все те случаи, когда ему приходилось маяться похмельем. В качестве отделки Уайли предпочитал бронзу и бордовый бархат; стены были оклеены красными обоями, на полу лежал красный ковер, испещренный дырками от незатушенных папирос, пятнами пролитой выпивки и Бог знает чем еще. Это заведение оказалось куда более просторным и помпезным, чем «Приют бродяги», но здесь было темно и неуютно. Обстановка показалась Джессу вульгарной.

Кэйди сказала ему, что в салуне Уайли играет настоящий оркестр, но в этот час музыкантов не было. И слава Богу. Немногочисленные клиенты, рассеянные по салуну, находились, похоже, на взводе. Еще неизвестно, как бы они себя повели, если бы по нервам ударила громкая музыка.

Джесс направился к бару. Все разговоры смолкли при его появлении, и в наступившей, хорошо слышной тишине устрашающе прозвучал грохот сапог, сопровождаемый позвякиванием шпор. Когда-то ему нравилось пугать людей своей походкой, но в «Приюте бродяги» он давно уже ничего подобного не делал и, как ни странно, даже не ощущал такой потребности.

Бармен в салуне Уайли оказался полной противоположностью Леви Вашингтону: он был не черным, а белым, не худощавым, а жирным, не красивым, а безобразным. Джесс подумал, что такой тип вряд ли стал бы читать книжки о Будде, чтобы произвести впечатление на свою девушку.

— Что закажете?

— Уайли. Где он?

На свинячьей физиономии бармена отразились противоречивые чувства. Ему явно хотелось самым хамским тоном осведомиться: «А кто его спрашивает?», но он уже знал, кто, и побоялся дерзить.

— Наверху, — с трудом выдавил он из себя.

— Давай его сюда.

Бармен безмолвно вытаращился на Джесса. Наклонившись над стойкой, Джесс прохрипел по слогам:

— Давай. Его. Сюда.

Свиное Рыло нервно хихикнул и покинул помещение.

Пора показать свой скверный характер. Джесс прихватил со стойки бутылку и перенес ее на центральный столик, за которым в этот момент сидели два молчаливых и мрачных ковбоя, лечивших похмелье пивом.

— Мне нравится этот стол, — прохрипел Джесс.

Они ушли. Вынув из кармана тонкую черную папироску, Джесс зажег ее, потом откинулся на спинку стула, схватил бутылку и вскинул ноги на стол. Затянулся дымом. Отхлебнул глоток.

Фу, какая гадость! Его чуть не стошнило от виски и курева на пустой желудок. Кэйди так разволновалась из-за магазина Дигби, что отправила его во вражеский стан, не угостив даже чашкой кофе. Настроение у Джесса было хуже некуда.

К счастью, Уайли не заставил себя ждать. Он спустился по лестнице красного дерева — свежий, отдохнувший, в сюртуке, полосатых брюках и галстуке бабочкой. Неужто в церковь собрался? Выглядел он соответственно: почтенный, процветающий деловой человек, настоящий джентльмен, как говорится, «отец города». Но Джесс и сам неплохо разбирался в маскарадных костюмах, он сразу понял, что Уайли разыгрывает комедию. К тому же Кэйди успела ему сообщить, как этот подонок обходился с женщинами.

В частности, с Глендолин. Это еще больше разожгло в нем злость.

Только одного она ему так и не сказала: что связывало ее с Уайли? Они друг друга на дух не переносили, это сразу бросалось в глаза, но Джесс подозревал, что в прошлом они были больше, чем друзьями. Сама мысль об этом сжигала его изнутри. И ему не требовалось более веской причины, чтобы возненавидеть Уайли. Джесс теперь считал Кэйди своей девушкой. Отныне она принадлежала только ему одному. Что бы ни произошло между ним и Уайли, он хотел покончить с этим поскорее. Он уже успел соскучиться. Вот уже целых десять минут он ее не видел.

— А, мистер Голт!

С учетом того, как они расстались в прошлый раз, можно считать, что Уайли — сама любезность.

— Я вижу, вам надоело шляться по трущобам. Вы все-таки решили поработать на меня? Почему бы не подняться ко мне в кабинет и не обсудить дела с глазу на глаз?

Слишком поздно Джесс сообразил, что никакого плана у него нет. Что же ему теперь делать? Сказать:

«Верни Лютеру Дигби его магазин, а не то я тебя пристрелю»? Насколько он знал, в отказе на выкуп закладной нет ничего незаконного. И вообще речь вовсе не о Дигби. Уайли хотел получить весь этот несчастный город, а Джесс каким-то образом должен ему помешать. Каким? Все, что он умел, это блефовать. А Уайли единственный человек, с которым нельзя было действовать наобум и который не купился на его блеф. Во всяком случае, не до конца.

Глядя на его мясистое лицо, на густую темно-рыжую шевелюру, на толстый мизинец, украшенный рубиновым перстнем, Джесс честно признал, что Уайли внушает ему страх. В его бульдожьих глазках навыкате светилась железная решимость и ум. Нет, пожалуй, нечто большее. То, о чем Кэйди сказала:

«Это просто бесчеловечно».

— А где твои головорезы? — спросил он, решив покончить со всем этим поскорее.

Раз уж у него нет другого оружия против Уайли, кроме образа Голта, стоит использовать его до отказа: выпалить из всех стволов и дать деру.

Уайли собирался сесть, да так и застыл. Его тяжелый зад завис над стулом.

— Что?

— Уоррен и Клайд, твои телохранители. Они что, в церковь отправились?

Кто-то у него за спиной захихикал, но сразу умолк под грозным взглядом Уайли. Он поплотнее уселся на стуле и сложил свои маленькие ручки на краю стола. Ни приветливости, ни любезности в его лице не осталось.

— Зачем ты сюда пришел?

— Пришел сказать, что ты мне не нравишься. — Заскрипели стулья. Джесс краем глаза заметил, как двое или трое клиентов поднялись и поспешили к выходу. Уайли притворно рассмеялся.

— А с чего ты решил, что меня это интересует?

Его голос слегка дрожал, но от гнева, а не от страха.

— Ты грязно работаешь, и мне это не по душе. Я не в восторге от того, что ты спалил конюшню Логана.

— Это неправда. Кто тебе это сказал? Тебя же не было в городе! Я на тебя в суд подам за кл…

— Мне не понравилось, как ты выжил Форреста Салливана с его ранчо. Ты его разорил из жадности, и он покончил с собой только по твоей вине.

Уайли вскочил на ноги.

— Убирайся.

— Мне противно, что ты пытаешься разорить Лютера Дигби, — монотонно продолжал Джесс, не двигаясь с места.

— Это не твое собачье…

— И если ты доведешь это дело до конца, тебе придется горько пожалеть.

— Ты что, угрожать мне вздумал?

— Угу. И вот тебе еще одна угроза, так что слушай внимательно. Если ты сам или кто-то из твоих прихвостней попробует подступиться к «Приюту бродяги» или к Кэйди Макгилл, клянусь, ты даже не успеешь об этом пожалеть: времени у тебя не будет.

Бросив непотушенную папиросу на ковер, Джесс поднялся на ноги.

— Тебе все ясно, Мерл, или ты чего-то не понял? Может, мне повторить?

Уайли трясся от бешенства, губы у него побелели. Он был вне себя, но Джесс так и не смог бы сказать с уверенностью, напугал его или нет.

— Убирайся, — повторил он. — Возвращайся к своей шлюхе.

Брызги слюны разлетались у него изо рта, в углах губ показались хлопья белой пены.

— О, да, мне все известно о вас с Кэйди, — продолжал он с лютой злобой. — Она служила подстилкой старику Шлегелю до того, как спуталась с тобой. Она тебе об этом не рассказывала? А как ты думаешь, почему Шлегель оставил ей свой салун? Да потому, что она его отработала, лежа на спине!

По натуре Джесс не был вспыльчив, но стоило ему разозлиться, как он начинал орать и швырять стулья: совершенно не в духе Голта. Нечеловеческим усилием воли он подавил ярость и сумел выговорить ледяным шепотом Голта:

— Давай-ка выйдем отсюда, Мерл. Повтори мне все, что ты сказал, на улице, в двадцати шагах.. Пошли. И вытащи пушку из-за голенища.

Примерно год или два они смотрели друг на друга молча. И каждую секунду Джессу казалось, что сейчас Уайли его послушает: поймает на слове и согласится на поединок.

Но он этого не сделал. Прошла, наверное, вечность с небольшим, его плечи обмякли, напряженность в лице сменилась наигранно небрежной ухмылкой.

— Драться с тобой я не собираюсь. Я буду действовать по-другому. Убирайся вон и больше не возвращайся.

— Вернусь, когда захочу. И ты не сможешь мне помешать, Мерл.

«Хватит. Уноси ноги». Но Джесс не прислушался к голосу разума и его полезным советам. Он был слишком разозлен, чтобы соблюдать осторожность.

— А теперь извинись.

— За что?

— Ты назвал мисс Макгилл нехорошим словом. Проси прощения.

Кто-то опять засмеялся, но замаскировал смех кашлем. Лицо Уайли стало сизым, как слива.

— Проси прощения, — повторил Джесс, подходя к нему ближе, пересиливая свой страх. — Ну давай, говори. Скажи: «Я извиняюсь».

Уайли никак не мог заставить себя заговорить, язык не слушался его.

— Ах ты, ублюдок, — прохрипел он.

— Неправильный ответ. Скажи: «Я извиняюсь».

— Я… извиняюсь.

— Вот и хорошо. За что ты извиняешься? — Джесс слышал, как скрипят коренные зубы Уайли, видел, как ходят желваки у него на скулах.

— За то, что назвал ее шлюхой, — прохрипел Уайли еле слышно.

Джесс долго смотрел ему в глаза, потом ухмыльнулся своей знаменитой ухмылкой маньяка.

— Вот и отлично, — шепнул он.

Надо было обладать немалой выдержкой, чтобы повернуться спиной к Уайли и уйти не торопясь. Ему казалось, что на спине у него мишень — бубновый туз между лопаток. Интересно, что чувствуешь, когда в тебя попадает пуля? Горячую обжигающую боль или просто тяжелый удар и онемение? Джесс дошел до двойных дверей и небрежно распахнул их, не пытаясь пригнуться. Двери со стуком захлопнулись за ним, и он продолжил свой неторопливый путь. Дзинь-топ, дзинь-топ… Хорошо еще, что день выдался жаркий, а не то кто-нибудь мог бы подумать, что пот струится у него по лицу от пережитого испуга.

10.

— Ты только не подумай, я не в претензии, — заметил Джесс, ловко направляя лошадь в обход выбоины в дорожной колее, — но почему Хэм с нами не поехал?

Кэйди виновато улыбнулась. Она обожала Хэма, но в эту минуту тоже не жалела, что его нет рядом.

— Леви попросил его остаться. У него на сегодняшний день особые планы, и Хэм должен ему помочь.

Джесс удивленно покосился на нее.

— Что за планы?

Она придвинулась и сообщила, заговорщически понизив голос:

— Именно сегодня Леви собирается пригласить Лию Чанг на прогулку и надеется, что она охотнее согласится, если он прихватит с собой Хэма.

— Какой коварный замысел! Теперь бедной девушке просто некуда будет деться.

— Да уж надеюсь.

Вот уже много месяцев Кэйди наблюдала за неторопливыми ухаживаниями Леви: ей не терпелось увидеть, как он перейдет к решительным действиям. Не будучи буддисткой, она, вероятно, ждала результата даже с большим нетерпением, чем сам Леви.

— Знаешь, почему я рад, что Хэм с нами не поехал?

— Почему?

— Будь он здесь, я не смог бы сделать вот так. — Джесс переложил вожжи в одну руку, обнял ее и звонко чмокнул в губы. Кэйди радостно засмеялась, и он поцеловал ее снова, на этот раз нежнее. Ей пришлось схватиться за голову, чтобы шляпка не слетела.

— М-м-м, какая сладость, — проговорил Джесс, прижимаясь губами к ее губам и лизнув их языком.

В эту самую минуту колесо двуколки угодило в яму величиной с кратер вулкана. У Кэйди лязгнули зубы.

— О, черт, — выругался Джесс, потирая затылок, и подмигнул ей. — Пожалуй, мне лучше следить за дорогой.

— Да, пожалуй. Мне бы не хотелось, чтобы ты откусил себе язык.

Она многозначительно выгнула бровь.

— Я серьезно. Мне бы очень этого не хотелось.

Челюсть у него отвисла, когда до него наконец дошло, что она имеет в виду. Кэйди засмеялась, прислонилась к нему, весьма довольная собой. Как это здорово — придумывать неприличные шутки, говорить двусмысленности человеку, который… с которым… состоишь в интимных отношениях.

Именно так она пыталась думать о Джессе. Мужчина, с которым ее связывали интимные отношения. Глендолин сказала бы, что это тот, с которым она спит. Пожалуй, так даже лучше. Грубее, точнее. К тому же это определение не оставляло места для эмоций. Так безопаснее.

— Видишь этот каменный столб под дубовыми деревьями? — спросила она, указывая пальцем. — Это поворот на подъездную аллею.

Джесс натянул поводья и повернул лошадь. Заросший бурьяном проселок огибал вытянутый, усеянный полевыми цветами холм, за которым скрывался дом. С дороги его не было видно до самой последней секунды.

— Это и есть то самое место? — спросил Джесс, с любопытством оглядываясь вокруг.

«Есть одно место, куда мне иногда нравится ездить», — таинственно намекнула Кэйди перед тем, как они пустились в путь. Ни разу в жизни она не обмолвилась ни единой живой душе, что ездит сюда, не говоря уж о том, чтобы взять кого-нибудь с собой. Это был ее секрет. Если бы она рассказала Джессу заранее, если бы подготовила его к чему-то особенному, а он оказался бы разочарованным, ей стало бы больно. Да, ей стало бы больно, вот и все.

— Это место называется Речная ферма, — небрежно пояснила она. — Вернее, когда-то оно называлось «Le Coeur au Coquin» — «Сердце бродяги». Просто заброшенный старый дом. Мне он нравится. По-моему, тут очень красиво. Вот сейчас увидишь, — она опять указала рукой. — Вот он.

Что случилось с домом? Может быть, тут побывали какие-то вандалы? Или буря… Да нет. Просто сейчас она видела дом глазами Джесса: ясным, непредвзятым взглядом постороннего. Кэйди внутренне содрогнулась.

Какие жалкие развалины! Жалюзи, которые еще не сорвало ветром, висели под кривым углом, половина деревянных планок отсутствовала. На полусгнившее парадное крыльцо страшно ступить. Только в чердачных окнах сохранились невыбитые стекла, все остальные потрескались или разбились. Одна из труб обрушилась и превратилась в груду битого кирпича, обшитая дранкой крыша дырявая, как решето. Тесовые стены, некогда покрытые побелкой, облупились.

Слово «обветшалый» было слишком мягким для дома, когда-то носившего гордое имя «Le Coeur au Coquin» — «Сердце бродяги».

Джесс остановил лошадь в дальнем конце кругообразной подъездной аллеи, там, где начиналась выложенная растрескавшимися аспидными плитками и заросшая сорной травой пешеходная дорожка. Кэйди старательно избегала его взгляда и нервно разглаживала платье на коленях.

— Правда, жуткая трущоба? Вовсе не обязательно подъезжать к дому. Хочешь, остановимся здесь? Мы могли бы погулять. В саду очень красиво. Я подумала, что мы могли бы устроить тут пикник, если хочешь. А если нет, мы можем…

— Да, конечно, давай тут и остановимся. Мне очень нравятся старинные дома. Думаю, в прежние времена это было нечто потрясающее!

Сердце Кэйди, без разрешения, исполнило тройное сальто-мортале. Она сама не понимала, что с ней творится. Ее не должно волновать, какое впечатление произведет на Джесса, мужчину, с которым она состоит в интимных отношениях, старая ферма Расселов, уговаривала она себя. Ей совершенно все равно. «Запомни это хорошенько, Кэйди», — сказала она себе, опираясь на его протянутую руку и выпрыгивая из двуколки.

Оказалось, ему действительно нравились такие дома. Он прилипал носом ко всем окнам, испробовал все двери, хотя с тем же успехом, что и она сама когда-то: Сэм Блэкеншип, выставивший этот дом на продажу по поручению своей компании по сделкам с недвижимостью, повсюду навесил замки.

Джесс знал, что такое парапет и что такое пилястр. Он похвалил мансардные окна под скатными козырьками (увы, полуобвалившимися), красивые трехгранные эркеры и причудливое круглое окно-розетку, венчавшее двухэтажную викторианскую башенку. Он продолжал твердить: «Да, это было нечто», а Кэйди стискивала зубы, чтобы удержать просившиеся с языка слова: «Это место могло бы вернуть себе прежнюю славу». Должно быть, ей все-таки не удалось скрыть свои чувства так ловко, как хотелось бы, потому что Джесс обнял ее за талию и спросил:

— Ты любишь это место, правда?

Кэйди скорчила гримаску.

— Здесь неплохо. Ну… ты понимаешь. Здесь очень мило. Мне нравится старина.

Ну почему она не могла признаться? Сказать ему: «Это моя мечта». Возможно, ей страшно начать,. потому что неизвестно, как далеко заведет ее эта откровенность. Она могла бы ответить уклончиво, спросить: «А у тебя есть дом твоей мечты?» А вдруг он посмеется над ней? Что ж, так ей и надо. И все-таки это было бы очень больно.

Джесс распряг лошадь — ту же. самую добродушную и смирную серую кобылу, которую Кэйди всегда брала напрокат у Нестора Эйкса, — и пустил ее пастись. Перед тем как отправиться в конюшню, он сказал ей, что хочет ехать на Пегасе и взять для нее какую-нибудь верховую лошадь, например, Бэлль Флер, и черт с ней, с двуколкой. Но выяснилось, что вчерашняя трехмильная скачка утомила жеребца, ему нужен отдых. Кэйди ездила верхом, но не слишком уверенно держалась в седле и предпочитала двуколку. Однако за всю жизнь она еще не встречала человека, любящего лошадей так сильно, как Джесс.

— А река вон там, за теми деревьями. Слышишь, как шумит?

Он поднял голову и прислушался.

— Я думал, это ветер.

— Нет, это река. Хочешь посмотреть?

Заглохшая тропинка вела от подъездной аллеи в рощу раскидистых, поросших мхами и лишайниками виргинских дубов, заслонявших солнце. Когда-то здесь была настоящая дорога, объяснила Кэйди. Расселлы проложили ее, чтобы подъезжать к скалистому берегу реки. Но теперь от нее осталась лишь едва заметная тропинка, местами наглухо перегороженная поваленными деревьями.

Джесс поддерживал Кэйди под руку, помогал преодолевать препятствия, через которые она сама с легкостью перелезала. Какое же чистое наслаждение — быть с ним, заглядывать ему в лицо, дотрагиваться до него когда вздумается! Как много воды утекло с ее отказа ехать с ним на прогулку, потому что ей не нравилась его профессия…

Деревья кончились. Внезапно дикий рев воды обрушился на них и оглушил. Это было похоже на удар под дых.

— Иногда внизу можно увидеть старателей, — Кэйди приходилось чуть ли не кричать, указывая на подножие отвесного утеса. — Но золота почти не осталось, все запасы истощились.

Джесс кивнул. В ослепительном блеске солнца и воды его светлые глаза казались почти лишенными цвета.

— Очень красиво, — сказал он. Ей пришлось читать по губам: сердитый рев реки заглушал слова. Но она видела по лицу, что ему все это нравится. Что ж, ничего удивительного, ему должна импонировать эта грубая мощь. Ей тоже по сердцу Бродяжья река, но порой впечатления переполняли ее, а шум воды подавлял, хотелось отступить, укрыться в мирной лесной тишине.

Они долго следили за бурлящим течением сине-зеленой воды, за взрывами белой пены там, где она наскакивала на невидимую скалу. Можно потерять счет времени, глядя на кипящую воду и слушая ее —свирепый хриплый рев. Кэйди пришлось потянуть Джесса за руку, чтобы заставить его стронуться с места, и прокричать ему в ухо: «Ты не проголодался?» Ей показалось, что иначе он никогда отсюда не уйдет.

За домом располагался задний двор, отделенный от фруктового сада полуразрушенной каменной стенкой. Две высокие старые яблони отбрасывали на стену густую тень, и они решили, что это самое удачное место для пикника: здесь можно было укрыться от стоявшего над головой солнца. Джесс пришел в такой восторг от завтрака, упакованного для нее Жаком в картонную коробку и состоявшего из бисквитов с ветчиной, жареного цыпленка и салата с огурцами, что Кэйди вздохнула тайком: следовало принять участие в приготовлении, а потом ненароком упомянуть об этом при нем. Весь вопрос в том, не забыла ли она, как готовить еду. Когда-то умела, но теперь сомневалась, сумеет ли вскипятить воду. Но она, разумеется, не собиралась сообщать об этом Джессу.

Но почему?

— А знаешь, я начинаю привыкать к этой соленой минеральной воде, — сказал он ей, завинчивая пробку и передавая бутылку.

Кэйди кивнула.

— Знаю, с непривычки она может показаться противной. Я ее сама терпеть не могла, когда приехала сюда, а теперь городскую воду на дух не переношу: как будто в ней посуду мыли. Она слишком теплая и жажды не утоляет.

Джесс кивнул. Кэйди улыбнулась. Ей нравилось, когда они соглашались друг с другом.

Она ела и прислушивалась к разносившемуся над садом пению жаворонка, У них над головой, в ветвях старой яблони скакала белка, а в десяти шагах, на залитой солнцем стене, грелась маленькая зеленая ящерица. Пчелы жужжали в цветах клевера, непрерывно стрекотали сверчки. Интересно, слышит ли их Джесс?

— Иногда я забываю, что ты глух на одно ухо, — тихо сказала Кэйди.

Он был занят разрезанием яблочного пирога и не поднял головы.

— Джесс?

— А?

— Я иногда забываю, что ты глух, — повторила она, смеясь.

Ей показалось забавным, что он не расслышал именно этих слов.

— А-а, вот в чем дело.

Он усмехнулся, уловив соль шутки.

— Ты не думай, я не совсем глух. А уж твоих слов я почти никогда не пропускаю.

— Правда? А почему?

— Улавливаю тембр.

— Вот оно что.

Кэйди надеялась, что он отвесит какой-нибудь цветистый комплимент ее голосу, но этого не случилось.

— Ну-ка напомни мне: сколько тебе лет?

Джесс откусил большой кусок пирога, не сводя с нее глаз поверх уставленной едой скатерки в бело-голубую клетку, медленно прожевал и проглотил.

— Тридцать восемь.

Она уставилась на него.

— Вот это да! Нет, ты не подумай, я не хочу сказать, что это очень много…

На самом деле Кэйди казалось, что это возраст древности.

— Просто ты мне показался моложе, вот и все. На вид тебе скорее… двадцать восемь.

Джесс улыбнулся.

— Спасибо. Это у меня наследственное, причем с обеих сторон. У нас в семье все выглядели молодо.

Кэйди хотела задать ему какой-то вопрос о семье, но Джесс ее прервал:

— Смотри, что подарил мне Джо.

— Что?

Он вынул из нагрудного кармана тоненькую палочку, похожую на спичку, но с заостренными концами.

— Это зубочистка.

— Да ну?

— Выточена из кости оленя.

— Очень мило.

— Он сам ее сделал и подарил мне.

Джесс выглядел таким счастливым. А впрочем, чему удивляться? Кто же будет делать подарки наемному стрелку? Откуда у него вообще могут взяться друзья? Ему можно было предложить деньги, чтобы он вас не убивал, но не подарок.

— Джесс…

— Да?

— Да нет, ничего.

— В чем дело?

— Ничего. Забудь.

Она не собиралась портить этот прекрасный день, задавая ему вопросы, на которые он не хотел отвечать.

— Можно мне кусочек пирога? Или ты собираешься съесть все сам?

После завтрака Кэйди повела его на прогулку по старому саду.

— Тут триста акров, но только половина засажена фруктовыми деревьями. Остальное в основном пастбища и сосновый лес на холмах. В самой середине La Vallee aux Coquins — Долина бродяг.

Неожиданно Джесс сказал:

— Если бы я здесь жил, я стал бы разводить лошадей.

Кэйди прислонилась к гладкому стволу грушевого дерева и отогнула вниз поля шляпы, защищая глаза от солнца.

—Каких лошадей?

— Не знаю. Чистокровных. Скаковых, арабских, тентессийских верховых, кливлендских упряжных. Пони. Всяких.

Он опустил глаза с виноватой ухмылкой,

— Пожалуй, я слишком размахнулся. Придется сократить список.

— Тебе нравятся разные породы?

— Все, какие есть.

— Прямо как твоему кузену Мэриону.

— Мэриону? — нахмурился Джесс. — Ах да, верно, Мэрион без ума от лошадей. В этом мы с ним похожи.

Он взял ее под руку, и они вновь двинулись вперед.

— А что там?

— Луг. Хочешь посмотреть?

— Конечно.

Они пошли в ногу, размахивая сцепленными руками в такт шагам, как настоящие влюбленные. Опять Кэйди почувствовала, что сердце не умещается у нее в груди — настолько оно было переполнено бьющим через край волнением.

— Какой прекрасный день! — воскликнула она, запрокинув голову к небу и вдыхая полной грудью чистый, напоенный солнцем воздух.

— Рада выбраться из салуна?

— О Господи, конечно!

— Но ведь тебе нравится быть его хозяйкой?

— Да, конечно, я просто счастлива! Но здесь так хорошо… Так приятно побыть вдалеке от дыма, от плевательниц и… ну, ты знаешь, ото всего этого. От мужчин, — добавила она со смехом. — Иногда… иногда их бывает слишком много.

Кэйди решила сказать ему кое-то еще:

— От женщин тоже иногда хочется побыть вдалеке.

— От женщин?

— От городских, респектабельных дам. При встрече на улице они поворачиваются ко мне спиной. И прячут от меня детей, если я им улыбнусь или скажу «Привет». Хорошо уехать подальше от всего этого хоть на денек. Я обожаю деревню.

Они вышли на поросший цветами луг. Астры и дикая гвоздика, высотой выше колена, простирались, насколько хватал глаз. От сладкого аромата цветов у Кэйди закружилась голова.

— Давай присядем, — предложил Джесс. Они опустились на траву прямо посреди луга, их окружало разнотравье: голубые, красные, лиловые цветы. Джесс обнял ее.

— К черту их, Кэйди. Они не стоят даже минуты твоего внимания. Нет смысла из-за них переживать.

— Я знаю.

— И вообще, что они против тебя имеют? Ты деловая женщина.

— Вот именно.

— Просто они тебе завидуют, вот и все. — Его сочувствие согрело ее не меньше солнечных лучей.

—Что ж, — вынуждена была признать Кэйди, — они считают, что я слишком уж деловая.

Джесс сунул в рот свою новую зубочистку из оленьей кости и прищурился, глядя на нее.

— Правда? А почему?

— Ну… сам знаешь.

— Ты хочешь сказать, из-за Шлегеля?

Кэйди оцепенела.

— Что тебе известно про мистера Шлегеля?

— Ничего.

— С кем ты говорил?

— Ни с кем.

Она заглянула ему в лицо. Только один человек мог бы заронить сомнение насчет нее и мистера Шлегеля.

— Это Уайли тебе сказал.

— Черт с ним, мне плевать на его слова. Кэйди…

— Что он тебе сказал?

— Ничего. Ну ладно, он сказал, что вы были вместе. Ты и Шлегель. Вот и все.

— И ты ему поверил?

— Я решил, что меня это не касается.

— Большое тебе спасибо.

Джесс положил руку ей на плечо, когда она начала подниматься с земли.

—Нет-нет, погоди. Я хотел сказать, что для меня это не имеет значения.

— Что не имеет значения?

— Ну… было у тебя с ним что-нибудь или нет.

— Это не имеет значения?

— О, черт!

Теперь ему понадобились обе руки, чтобы удержать ее от бегства.

— Я никак не могу найти правильные слова, чтобы ты поняла. Кэйди, не злись.

— Я не злюсь.

— Нет, злишься. Да погоди ты, не дергайся! Перестань подскакивать, как кузнечик, черт бы его побрал. Сядь смирно и дай мне объяснить.

Она перестала вырываться.

— Нет уж, дай мне объяснить! Густав Шлегель был самым добрым, самым великодушным и порядочным человеком из всех, кого я знала. После его смерти в Парадизе не осталось никого, кто мог бы с ним сравниться: он был настоящим джентльменом.

— Ладно.

— Хотела бы я «быть с ним вместе»! Очень жаль, что это не так.

— Ладно.

— Хотела бы я, чтобы он на мне женился!

— Ну хорошо, хорошо.

Ну почему она никак не могла успокоиться? Сидела и дулась еще целую минуту, потом сделала над собой усилие и проворчала:

— Извини.

Только после этого ей удалось поднять глаза на Джесса. Он улыбнулся ей с надеждой, но Кэйди прочла что-то еще в его глазах. Обиду? Боль?

— Джесс…

Он положил руку ладонью на землю рядом с ее рукой. Их пальцы соприкоснулись.

— Что ты обо мне думаешь? Должно быть, ты сделал какие-то предположения на мой счет. О моем прошлом. Я имею в виду мужчин…

Джесс посмотрел на нее. Небось уже думает, что от таких, как она, надо держаться подальше. Кэйди почему-то не сомневалась, что в голове у него в эту минуту мелькают такие выражения, как «на пушечный выстрел» или «обходить за милю».

— Я управляю салуном, играю с клиентами в «блэк джек», продаю пьяницам выпивку. Иногда девушки, которых я нанимаю, приглашают мужчин к себе домой. Я им запрещаю, но они не слушают. С учетом всех этих фактов у большинства людей сложилось определенное мнение на мой счет. А какое мнение сложилось у тебя?

— Кэйди… — Он начал смеяться, качая головой.

— Нет, не могу.

— Да что уж там, выкладывай. Что ты думаешь обо мне? Сколько, по-твоёму, мужчин у меня было?

— Мне все равно.

— Нет, тебе не все равно.

— Ладно, мне не все равно, но я не хочу спрашивать.

— Ну сколько? Десять? Пятьдесят?

— Перестань.

— Ну давай, попробуй угадать.

— Почему ты не можешь прекратить этот дурацкий разговор?

Кэйди тяжко перевела дух.

— Ладно, раз ты не хочешь даже попробовать угадать, я тебе сама скажу.

— Ты не обязана мне ничего говорить. Я даже не хочу, чтобы ты…

— Двое. Я имею в виду до тебя. Первым был Джейми, а вторым…

— Я ничего не хочу об этом знать.

Но она уже не могла остановиться.

— А второй был школьным учителем. Он жил в Монтерее. Вот туда-то я и попала, когда уехала из Портленда. Я с ним познакомилась, когда мне было двадцать. Он тоже хотел, чтобы мы поженились — в точности как Джейми. Только забыл предупредить, — тут Кэйди разразилась дребезжащим смешком, — что у него уже есть жена в Окленде.

Джесс вытянулся на траве во весь рост, увлекая ее за собой. Он больше не смотрел на нее, но прижал ее руку к губам, покрывая бессчетными поцелуями и бессмысленно повторяя:

— Ну ладно, детка, успокойся. Все уже прошло.

Кэйди прижалась к нему; вся ее колючесть, резкость, необъяснимая враждебность растворились без следа. Слезы щипали ей глаза, но она подавила их усилием воли.

— Был еще один священник. Пастор, — добавила она устало, — но с ним мы не зашли так далеко. Я, наверное, согласилась бы за него выйти, но допустила ошибку: рассказала ему о Джейми и о школьном учителе. Тут и сказке конец.

— Ну и черт с ним. Скатертью дорога.

— Точно. Представляешь: я — жена священника!

Он поцеловал ее запястье.

— Джесс…— прошептала она. Джесс повернул голову, и Кэйди поцеловала его в губы.

— Позволь мне дорассказать. Я уже почти закончила.

— Ладно, давай.

— Сама не знаю, почему мне хочется тебе сказать.

— Не важно. Продолжай.

Она посмотрела на легкие белые облачка, плывущие по синему небу.

— После этого… я хочу сказать, после этого викария, я решила вернуться домой. Назад, в Портленд. Добралась до Парадиза, и тут мистер Шлегель предложил мне работу в своем салуне. Я согласилась: выбирать было не из чего. Мне казалось, я знаю… чего он на самом деле добивается, и я решила, что с этим справлюсь. Выяснилось, что я дважды ошиблась. Он оказался настоящим джентльменом, а я… в конце концов, я чуть было не влюбилась в него по-настоящему. Но он кое-что знал: у него было больное сердце и жить ему оставалось только год.

— О, Кэйди!

— Он был великаном, Джесс. Навид — настоящий медведь. Немец. У него был сильный акцент: поначалу я с трудом разбирала, что он говорит. И огромная борода — он был похож на Санта-Клауса. Когда ему сделалось совсем плохо, я его выхаживала, стала чем-то вроде сиделки. А когда он умер…

Она судорожно сглотнула.

— Я очень тяжело переживала. Думаю, после того, как он не позволил мне стать его любовницей, я стала смотреть на него как на отца.

— Он тебе не позволил?

Недоверие Джесса вызвало у нее улыбку.

— Именно так.

Кэйди могла бы сказать ему правду: болезнь мистера Шлегеля лишила его возможности быть чьим бы то ни было любовником, но Джессу вовсе не обязательно было об этом знать. Мистер Шлегель признался ей в своем бессилии по секрету, с печалью, стыдом и горечью. Никто об этом не знал, кроме нее, и никто никогда не узнает.

— Но все, разумеется, решили, что мы с ним — любовники. Во всем этом проклятом городишке не осталось никого, кто бы в этом сомневался. За исключением Леви.

— Мне нравится Леви.

— Я обожаю Леви. — Они прижались друг к другу лбами и улыбнулись.

— Ну? Ты все сказала? Это конец истории твоей жизни?

— Вроде бы да. Мистер Шлегель завещал мне всё свое имущество, и вот я здесь.

— И вот ты здесь.

— Ты мог бы рассказать мне свою историю.

—Читай «Реверберейтор», там все написано. — Джесс перекатился на бок и положил руку ей на живот. Кэйди уже был знаком этот жест, означавший, что он хочет заняться любовью.

— Джесс… Мы же не в доме. Мы в поле.

— Ну и что?

—Что значит «Ну и что?».

— Я думал, у тебя были отношения с Уайли. Что вы с ним… были вместе.

— Уайли? Отношения с Уайли? У меня? Ты что, с ума сошел? Да я бы…

— Я ошибся, — спокойно признал он. — Просто вы оба так сильно друг друга ненавидите, что мне показалось, это из-за того, что кто-то разбил кому-то сердце.

— Ах вот в чем дело…

Кэйди снова успокоилась. Ей было понятно, почему Джесс мог так плохо о ней подумать, ему в голову пришло лишь то же самое, что сотням других людей. От их мнения она отмахивалась, а вот на Джесса разозлилась до чертиков. Но почему?

Стоит ли задавать себе вопросы, когда ответ очевиден?

— Однажды я наставила на него пистолет.

У него открылся рот.

— Что ты сделала?

— А хуже всего то, что это произошло в его салуне на глазах у всех. Унизить Мерла на людях — значит нажить себе врага.

— Это ты верно заметила, — с чувством согласился Джесс. — А за что ты наставила на него пистолет?

— Он попытался… В общем, он как-то раз пригласил меня на обед, — сказала Кэйди, решив начать рассказ с самого начала. — Это было еще в то время, когда я считала его порядочным человеком.

— Понятно.

Она вспомнила, что даже мистер Шлегель относился к Уайли хорошо, они были дружественно настроенными конкурентами.

— После обеда мы пошли к нему в салун, и он сделал предложение, которое я отклонила. Вежливо. И тогда он дал волю рукам. Я поверить не могла! Он собирался удерживать меня силой!

— И тогда ты вытащила пистолет.

— У меня не было выбора.

— Ты права.

— С тех самых пор мы стали врагами. О, Джесс, слава Богу, что тебе сегодня удалось вправить ему мозги.

Кэйди приподнялась на локте и пылко обняла его в знак признательности.

— Вот уже много месяцев Уайли отравляет жизнь всему городу. Если бы ты не появился вовремя, я просто не представляю, что бы он ещё предпринял.

Она крепко поцеловала его.

— Спасибо тебе.

— Знаешь, мне больше не хочется говорить об Уайли, — смущенно отмахнулся Джесс.

Стеснительность? Это нечто новенькое. Совсем на него не похоже.

— Не возражаю.

Кэйди села и огляделась. На этом благоухающем лугу астры вырастали в два фута высотой, и, даже если бы кто-то появился они все равно остались бы невидимы. Особенно лежа.

Улыбнувшись нежной мечтательной, улыбкой, она начала расстегивать платье. Ради него.

Взгляд Джесса потеплел. Столько нежности, столько… восхищения. Смутная мысль промелькнула в голове у Кэйди: есть ли на свете хоть что-нибудь, чего она не смогла бы сделать для него? Вытаскивая руки из рукавов красивого платья в цветочек (лучшего летнего платья, надетого специально для него), она с наслаждением ощутила на голых плечах тепло солнечных лучей и уже начала было возиться с ленточкой на сорочке, но потом передумала. Пусть он сам это сделает. Кэйди села, откинувшись, опершись на руки, чувствуя, как натягивается на груди тонкий белый трикотаж. Улыбаясь, она предложила себя ему.

Его ладони оказались удивительно нежными, терпеливыми, они дарили радость. Чтобы доставить ему удовольствие, Кэйди в этот день не надела корсета. Джесс начал ласкать ее сквозь ткань сорочки, поглаживая, нажимая, слегка стискивая, проводя большими пальцами по напрягшимся соскам. Кэйди со вздохом закрыла глаза, запустила пальцы в его волосы, пахнущие солнцем. Он прижался губами к ее груди и начал целовать прямо через ставшую влажной ткань. Это тянулось бесконечно, пока она не почувствовала, что больше не выдержит ни секунды. Но Джесс успокоил ее поцелуями, прокладывая дорожки от груди вверх, к горлу. Сорочка осталась у него в руках, а Кэйди оказалась голой до пояса.

— Прости, — пробормотала она.

— За что?

— Вот за это.

Она ощупала маленькую синюю птичку у себя на груди, память о своей глупости.

— Знаю, она тебе не нравится. — Ей самой была противна эта татуировка, но с течением времени она себя простила.

Джесс прижался губами к этому месту.

— Мне все в тебе мило.

Похоже, он говорил искренне. Что-то необъяснимое происходило с ними. Как и вчера, им было хорошо, но сегодня все как-то по-другому, и ей казалось, что он тоже это понимает.

Кэйди быстро расстегнула его рубашку и прижалась к нему. Ей хотелось сердцем ощутить, как бьется его сердце.

— Джесс, — повторяла она между поцелуями, — о, Джесс…

Он уложил ее на спину, подложив руки ей под голову вместо подушки и целуя ее без конца. Слезы скапливались у нее в горле, и она упорно сглатывала их.

«Как глупо!» — подумала Кэйди. Да, она отдала Джессу свое тело, и оказалось, что это чудесно, но… Самый дорогой подарок она преподнесла ему сейчас, рассказав всю правду о себе. Только вот… понял ли он? И если он все поймет, сможет ли она это вынести?

Может быть, и нет. Вероятность того, что их связь завершится долгим и счастливым супружеством, была смехотворно мала. «О, Кэйди, ты опять влипла!» Никогда она не умела выбирать мужчин с толком, но на этот раз, кажется, ухитрилась найти самого неподходящего, способного разрушить ее жизнь.

Одежда отброшена. Их тела сплелись, и все вокруг как будто вспыхнуло ярким светом. Ее кожа внезапно сделалась чувствительной и тонкой, а его прикосновения утратили нежность. Ей нравилось видеть россыпь испарины у него на лбу, выражение страсти и какой-то беспомощности в лице. Джесс целовал ее без конца и никак не мог остановиться, обнимал с такой силой, словно боялся без нее умереть.

— О, Кэйди, о, Кэйди, — повторял он, задыхаясь.

Ей нравилось, что он так откровенен. Все мужчины, с которыми ей раньше приходилось встречаться (хотя бы просто целоваться), даже в самом сильном порыве страсти пытались что-то скрыть от нее. Только Джесс обнажил перед ней свою душу без тени смущения, и она постепенно осознавала, что именно подобная открытость делает его неотразимым.

— Поторопись, — скомандовал Джесс, нависая над ней.

Кэйди чувствовала, как дрожат в напряжении его мускулы. Он едва сдерживался, и то только ради нее.

— Как ты любезен, — проворчала она в ответ, хотя у самой сердце разрывалось от нетерпения, — тоже мне благородный джентльмен!

Она вся отдалась любви, а не трению разгоряченной кожи о кожу и не пульсации его плоти глубоко у себя внутри — просто любви. И ей удалось достигнуть вершины — легко, бесшумно, без всяких усилий. Так распускается цветок под лучами солнца. Он ничего не заметил, и ей пришлось сказать ему:

— Все хорошо, Джесс. Все хорошо. — После этого она умолкла надолго. Ей самой стало страшно от того, какое признание вырвется у нее, заговори она сейчас. Лучше промолчать. Но ее молчание встревожило его.

— Миленькая? С тобой все в порядке? — Возможно, Джесс называл «миленькой» каждую женщину, с которой спал, но, когда он обращался так к ней, ее сердце умирало от любви. Всякий раз.

— Все было хорошо? — Он поцеловал ее, стараясь вызвать у нее на губах улыбку.

— Ну скажи: тебе хорошо со мной? А? Как все прошло? Скажи мне, Кэйди, девочка моя!

Кэйди спрятала голову у него на плече, опасаясь, что он увидит слишком много, если заглянет в ее горящие любовью глаза, и ограничилась своей обычной шуткой:

— Это лучше, чем консервировать лососину.

По дороге домой они проехали мимо принадлежавшего Кэйди рудника. Солнце уже склонялось к западу, бледно-оранжевые лучи просвечивали сквозь невысокие, увитые мхом кроны виргинских дубов, тянувшихся вдоль дороги. В смягчившемся после дневной жары воздухе, уже ощущалось наступление сумерек. В предвечернем небе неторопливыми величественными кругами парили стервятники. Кэйди наслаждалась умиротворением в душе и в природе, но Джесс прервал его вопросом:

— Зачем Уайли твой прииск, если он все равно истощился?

Ей пришлось выйти из состояния мечтательной задумчивости, чтобы попытаться еще раз объяснить ему:

— Я же тебе говорила: просто уж такой он человек. Он похож на испорченного мальчика. Хочет все игрушки забрать себе и будет отравлять жизнь окружающим, пока не поставит на своем.

— Но это же какая-то бессмыслица Ты уверена, что «Семь долларов» ничего не стоит?

— Конечно, уверена! Рудник давным-давно истощился. Смотри, вон поворот на прииск Уайли. Он в полумиле отсюда, прямо в береговой скале. Называется «Радуга» и, конечно же, процветает, —с горечью пояснила Кэйди.

Потом она вспомнила, что Джесс уладил дело с Уайли. Должно быть, пригрозил ему, решила она. Какое облегчение! У нее в голове не укладывалось, что тот больше не опасен. Кэйди взяла Джесса под руку и прислонилась к нему. Ее благодарность смущала его, но он был ее героем. Героем всего города.

Уже на окраине Парадиза, проезжая мимо здания школы, на площадке перед которой дети играли в бейсбол, Кэйди обратила внимание на незнакомый неприятный запах.

— Что это? — спросила она.

Джесс наморщил нос и тихонько выругался. К тому времени, как они достигли центра города, в воздухе просто стояла нестерпимая вонь. Люди останавливались на улице, чтобы поглазеть на Кэйди и проводить ее взглядом. У нее возникло скверное предчувствие.

— Что-то случилось! О, Джесс, что это за запах?

Он не ответил. Вид у него был мрачный.

— Погоди, мы же проехали мимо конюшни! — напомнила ему Кэйди. — Надо вернуть двуколку…

Она не договорила: Ей уже стало ясно, они направляются прямо в «Приют бродяги». Какое-то несчастье случилось в ее салуне.

11.

Могло быть и хуже. Дом не спалили дотла. Они ее выкурили. На время. Но все равно, дела обстояли скверно.

Креветка Мэлоун первым определил, что представляет собой тлеющая, дымящаяся, зловонная груда бесформенной черной дряни на стойке бара — на прекрасной, отделанной красным деревом стойке, которой Леви так гордился, за которой так трогательно ухаживал. Джесс как-то раз видел его поздней ночью: Леви, забыв о сне, выводил наждачной бумагой прожженные следы сигар, начищал до блеска бронзовые накладки, любовно втирал пчелиный воск в полированную поверхность, чтобы сияла, как зеркало.

— Это шины! — уверенно воскликнул Креветка. — Такие маленькие, дутые — их надевают на вагонетки с рудой.

— Вагонетки с рудой?

— Ну такие тележки — их толкают по рудникам. Руду перевозят. Тут у вас, я бы сказал, штук пятьдесят таких шин. Стоит их поджечь — вонь стоит до самого неба.

Явившаяся по тревоге пожарная команда (Стоуни Дерн) попыталась выбросить шины лопатой через вращающиеся двери, но запах оказался слишком силен. Стоуни мог продержаться в салуне, только пока задерживал дыхание. Шериф собрал добровольцев, чтобы подцеплять шины вилами и выбрасывать их вон, но первый же из вошедших (Нестор Эйкс) потерял сознание на месте, а второй (Оскар Шмидт) выбежал вон, крича, что у него сердечный приступ.

Все эти шумные события произошли еще до того, как подкатили Джесс и Кэйди. Когда они остановили двуколку возле «Бродяги», никто не пытался что-либо предпринять: все стояли вокруг и смотрели, как из окон вырываются клубы черного дыма.

От Кэйди в сложившихся обстоятельствах не было никакого проку, поэтому командование принял на себя Джесс. Выяснилось, что Креветка знаком с подрывником, который взрывал скальную породу на прииске «Радуга» и имел защитные очки. Обмотав нос и рот мокрым полотенцем, нацепив смешные пучеглазые очки, Джесс трижды вбегал в салун, но все, что ему удалось, — это сбросить половину шин со стойки бара на пол. Примерно в это время со свидания с Лией Чанг вернулся Леви. Он настоял, что теперь его очередь, но смрад быстро выкурил его из салуна.

Нашлись и другие добровольцы. Шериф Ливер, Стоуни Дерн и Уилл Шортер-младший по очереди надевали защитные очки, обматывались полотенцами и вбегали один за другим в задымленное помещение. Используя лопаты, грабли и садовую тачку, работая впятером короткими сменами, они наконец вытащили все до единого куски дымящейся вонючей резины на улицу. Тут встал вопрос, как ее погасить?

Оказалось, что лить на нее воду бесполезно: какая-то часть ее все равно продолжала куриться, и вскоре вспыхивало все остальное. В конце концов было решено просто засыпать резину землей. Когда все потухнет и остынет, пообещали мужчины, они уберут всю кучу, но пока она осталась лежать посреди улицы, погребенная под слоем земли в фут толщиной, любезно позаимствованной с горохового поля Артура Данна, а также кладбищенского щебня и навоза из платной конюшни.

Жить в «Приюте бродяги» стало невозможно. Все, что находилось в салуне и над ним — все четыре спальни на втором этаже, — было либо выжжено, либо нестерпимо воняло. Джесс понял, что может распроститься со всей своей одеждой, за исключением того, что было на нем. Кэйди повезло больше: дым поднялся вверх, не распространяясь вбок, и три закрытые двери, отделявшие салун от ее спальни, послужили преградой огню.

Она, тем не менее, утверждала, что все в ее комнате пропахло едким дымом, но Джесс заверил, что это дымовое отравление. Запах засел у них в ноздрях, и теперь им еще какое-то время будет казаться, что даже цветущий сад или парфюмерная фабрика благоухают горелой резиной.

— «Какое-то время» — это сколько? — Они пили кофе у Жака, скорбно глядя в окно на салун и на возвышающийся у входа холм грязи.

— Пока все не вычистим.

— «Пока все не вычистим», — с горечью повторила Кэйди. — Я даже не знаю, с чего начать.

Она и слезинки не проронила, хотя Джесс предпочел, чтобы она выплакалась, но вид у нее был убитый. Словно кто-то огрел ее дубиной.

— Я бы посоветовал начать скипидаром. И скребками для снятия краски. Надо будет все отскоблить, снять сажу и копоть, а потом вымыть с мылом.

— На это уйдут годы.

— Несколько дней. Надо будет нанять людей. Леви и Хэм, конечно, помогут, вот, считай, нас уже четверо, но ты могла бы кое-кому приплатить, чтобы расширить команду.

— Стоуни мог бы помочь, — задумчиво согласилась она. — И Гюнтер. Джим Танненбаум. Может быть, Стэн Моррис.

— Я и позабыл, сколько у тебя поклонников. Они все по тебе сохнут.

— Вовсе не по мне. Просто они завянут, если не получат назад то место, где привыкли выпивать.

— Кэйди, все будет хорошо. Оглянуться не успеешь, как твой салун заблестит как новенький.

Кэйди попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. Прижавшись лбом к оконному стеклу, она крепко-накрепко зажмурила глаза. Наконец Джесс заметил слезинку, одну-единственную, выскользнувшую из-под ресниц.

— Ублюдок! — выругалась она сквозь стиснутые зубы и стукнулась головой о стекло, отчего оно задребезжало. — Будь он проклят!

Джессу хотелось усадить ее к себе на колени, но они находились в ресторане, он придвинул свой стул поближе и обнял ее.

— Не думай о нем, миленькая. Выбрось из головы.

— Будь он проклят, этот ублюдок, — упрямо повторила Кэйди.

— Ш-ш-ш…

Джесс пытался ее успокоить, но Кэйди превратилась в тугой клубок ярости, и ему никак не удавалось ослабить этот намертво затянутый узел. Наконец он сказал:

— Все будет в порядке, Кэйди. Я с ним разберусь.

Тут она подняла голову и взглянула на него. Лицо у нее было красное, но глаза — почти сухие.

— Разберешься?

Он кивнул.

— Разберусь.

Кэйди смотрела на него еще с минуту, потом обессиленно уронила голову ему на плечо.

— Ладно, — вздохнула она. — Тогда ладно.

Джесс отвел ее домой. Ему хотелось утешить ее в постели, но ничего не вышло: она никак не могла расслабиться. Поэтому он принялся массировать ей ноги, и это помогло. Он в совершенстве владел этим искусством. Она уснула на животе: одна согнутая в колене нога так и осталась в воздухе. Джесс продолжал растирать узкую ступню, понемногу ослабляя нажим, потом бережно опустил ее на матрац и укрыл Кэйди одеялом. Сам он вытянулся рядом и долго лежал неподвижно, прислушиваясь к ее дыханию, глядя, как, лунный свет ползет по изящным холмам и впадинам ее тела. Джесс думал о том, как «разобраться» с Уайли, не лишившись при этом головы. Наконец его тоже одолела усталость. Он уснул, так ничего и не решив.

Понадобились три дня упорного труда, чтобы хоть отчасти вернуть салуну былую привлекательность, и еще три, чтобы можно было подняться наверх, не зажимая нос. Гораздо больше людей предложили свою помощь, чем Кэйди могла вообразить, а Джесс — поверить. Некоторые соглашались за плату, но многие готовы были работать за просто так. И все-таки потребовались неимоверные усилия, чтобы отскоблить стены, пол и потолок, всю посуду, каждый стол и стул, каждую пепельницу и плевательницу.

Обнаженная красавица над баром была безнадежно загублена, ее оставалось только выбросить. Во всяком случае, Джесс так думал, пока со стороны завсегдатаев не поднялась волна протеста против расправы над ней. Стоуни и Сэм, Леонард и Стэн, а также Гюнтер Дьюхарт незамедлительно организовали комитет по ее спасению. Были проведены исследования, проверены различные теории. Выяснилось, что Леонард Берг кое-что понимает в масляных красках; много лет назад он занимался ремонтом жилых домов.

Он изготовил какую-то адскую смесь. Поклонники обнаженной дамы дышали ему в затылок и давали бесплатные советы, пока он трудился над ее покрытыми копотью и сажей прелестями со своим притиранием. Фокус-покус! Как по волшебству, она предстала перед их изумленными взорами во всей своей первозданной красе.

По завершении чуда все воспряли духом, даже Кэйди. Работа пошла веселей. Окрыленный успехом, Леонард применил свое волшебное средство к стойке бара и сумел отодрать большую часть прикипевшей каучуковой смолы, после чего ее уже оставалось только отчистить наждаком и заново покрыть лаком. Для Кэйди именно этот момент стал поворотным. Новый бар (во всяком случае, приличный бар) обошелся бы не меньше, чем в тысячу долларов, и она уже ломала голову, лихорадочно проверяя свои конторские книги в поисках нужной суммы. Теперь оказалось, что в этом нет нужды. Похоже, ей улыбнулась удача.

Увы, Джесс не мог сказать того же о себе. Чем дальше продвигались работы по ремонту и очистке салуна, тем больше у Кэйди появлялось свободного времени для размышлений о виновнике безобразия, по милости которого все эти работы пришлось проводить.

— Ну? Ты с ним говорил? Ты что-нибудь сделал? — спрашивала она у Джесса по два раза в день.

— Всему свое время, — отвечал Джесс в своей обычной манере, полной зловещей таинственности, надеясь внушить ей, будто уже запустил в ход некий дьявольский план, которого и в помине не было.

Он пошел в контору шерифа и разыграл праведное негодование, но эта тактика сразу дала осечку.

— Разумеется, мне известно, что это дело рук Уайли, — с готовностью согласился шериф Ливер, — но что я могу поделать? Доказательств нет. Никто ничего не видел, а если кто и видел, свидетельствовать не станет. Кэйди оставила заднюю дверь незапертой, и кто-то — возможно, Уоррен Тэрли и Клайд Гейтс — пробрался внутрь и поджег эти шины. Вы это знаете, я это знаю, все это знают, но что же мы можем сделать? Уайли будет все отрицать. И что нам остается? Если я попытаюсь арестовать его или кого-то из его ребят, они меня просто пристрелят на месте, не дав рта раскрыть.

— Вы могли бы назначить себе помощников, привести их к присяге. Вы могли бы собрать целую толпу! С такими силами…

— Я уже пытался: никто не соглашается, никому не хочется нарваться на пулю. Разве их можно обвинять?

Томми Ливер поправил тщательно повязанный галстук ленточкой, провел рукой по безупречно причесанным волосам (Джесс в жизни своей не видел более аккуратного шерифа!) и устремил задумчивый взгляд на собеседника.

— А вот вы могли бы его взять, — заметил он со всей серьезностью.

— Я? — фальшиво рассмеялся Джесс, — Нет уж, навряд ли.

Увы, он заметил ловушку, лишь когда она захлопнулась.

— Вас они боятся. Я мог бы привести вас к присяге в качестве помощника, мистер Голт, и вы могли бы… вернее, мы могли бы… я пойду с вами. Мы с вами могли бы арестовать Уайли.

— Правда? И что потом? Вы же говорили, что он будет все отрицать. Так что же дальше?

— Ну… мы могли бы попытаться заставить кого-нибудь из его парней дать против него показания. Возможно, они струхнут, когда увидят его запертым в камере, пусть даже только для допроса. Нам хватит одного свидетеля. Мы могли бы…

— Эй, придержите лошадей! Мне жаль вас разочаровывать, шериф, но вы меня с кем-то путаете. Меня все это не колышет.

— Но я думал, что вы и Кэйди… Мне казалось…

— Все верно, но то, что происходит между мной и Кэйди, касается только нас двоих. С законом я предпочитаю не связываться. Никогда. Вы меня поняли? Джесс Голт не работает на шерифов, ясно?

С этими словами он покинул кабинет, кипя от возмущения и задрав нос. Бедный шериф не успел даже рта раскрыть.

Джесс был зол на себя. Он едва не вляпался, причем по собственной дурости! За каким чертом его вообще понесло к Ливеру? Он же Голт, разве Голт станет обращаться к шерифу? Разрази его гром, он даже начал прятаться от Кэйди, чтобы избежать неловких вопросов о том, когда же наконец он намерен разобраться с Уайли. Он тосковал по ней до смерти, но понятия не имел, что ему предпринять.

Хотя… одна довольно-таки любопытная идея у него появилась, и руки зачесались поскорее воплотить ее на деле. То, что он задумал, не имело отношения к Уайли (во всяком случае, непосредственного отношения), и он знал, что придется сохранить свой поступок в глубочайшем секрете от всех, даже от Кэйди (нет, особенно от Кэйди!), но Джесса это не смущало. Главное — знать, что он что-то сделал, и не чувствовать себя таким беспомощным.

В течение двух недель игра в карты у него шла с переменным успехом, в результате он практически остался при своих: примерно пять тысяч долларов, полученных от Линдона Черни. Сколько денег требовалось вдове Салливана, чтобы сохранить свое ранчо, и сколько нужно Лютеру Дигби, чтобы помешать Уайли конфисковать магазин, Джесс не знал, а расспросы только породили бы лишние подозрения. Поэтому он решил разделить деньги пополам: двадцать пять сотен вдове и столько же семейству Дигби. Но как доставить им деньги тайком?

С миссис Салливан все вышло бы легко и просто, если бы не собака. Под предлогом, что ему нужны новые маршруты для прогулок на Пегасе, Джесс разузнал у Нестора, где она живет: в двух милях от города по дороге на Джексонвилл. Осталось только дождаться полуночи, спрятать деньги в конверт, нацарапать на нем «От друга» и подсунуть его ей под дверь. Но он позабыл, что Салливаны купили ранчо, чтобы разводить овец. Значит, у них есть овчарка, а отсюда следовало, что к двери ему и близко не подойти.

Однако у них имелся почтовый ящик в самом начале подъездной аллеи длиной в четверть мили до дома. Не опасно ли оставлять там двадцать пять сотен? Джесс решил рискнуть, и на следующее утро к десяти часам уже весь город знал, что на семейство Салливанов свалилось чудо.

Полдела сделано. Но с Дигби его постигла сокрушительная неудача. Выждав сутки, Джесс отправился к ним ночью и чуть было не попался. Зачем жена Дигби (кажется, ее звали Сарой) спустилась вниз в час ночи в ночной рубашке? Неужели она вздумала пересчитывать товары? Или просто решила выпить кружку горячего молока? Как бы то ни было, она его заметила в тот самый момент, когда он разогнулся, подсунув конверт под дверь. Их взгляды скрестились.

Джесс повернулся и бросился в спасительную темноту, не сомневаясь, что она его узнала, однако, подумав, он немного успокоился. Она держала свечу под подбородком: разумеется, ему удалось разглядеть ее совершенно отчетливо вплоть до светлых ресниц. Сам же он стоял в полной темноте за волнистым стеклом, надвинув шляпу на лоб и подняв воротник куртки. Она увидела мужчину, вот и все. Он вне опасности.

Город кишел самыми невероятными слухами. Кто он, этот таинственный «друг», спасший своей щедростью два семейства в Парадизе от разорения? Кто скрывается под этой маской? «Реверберейтор» развернулся вовсю: предположения, догадки, опросы, интервью сыпались с газетных полос. Первым в списке «подозреваемых» числился преподобный Кросс, хотя никто не мог понять, откуда у него такие деньги.

Старая дева по имени мисс Слит, по слухам, прятала под матрацем многие тысячи, но она была такой скупой и злобной, что никто не мог представить ее себе в роли таинственной благодетельницы. Рассматривались и другие кандидатуры: например, президент банка Отис Кернс или старый мистер Дивер, владелец лесопилки. Их называли чаще других, потому что они были самыми богатыми.

Никто ни разу не упомянул Голта, и Джесс решил, что в списке претендентов на роль спасителя он будет предпоследним. После него шел только Уайли.

Что думает сам Уайли о чудесном, избавлении двух своих жертв, ускользнувших из его лап в последнюю минуту, — об этом Джессу оставалось только гадать. Должно быть, сукин сын на стенку лезет. Это, конечно, слишком слабое наказание за то, что он сделал с Кэйди, но все-таки лучше, чем совсем ничего. На душе у Джесса немного полегчало. Он остался без гроша, но ему стало спокойнее. Загадочное появление денег наделало столько шуму, что Кэйди перестала терзать его вопросами о том, что и когда он собирается предпринять насчет Уайли. У Джесса даже появилась надежда, что все само собой как-нибудь обойдется. Не обошлось.

Его комната проветрилась, в ней уже опять можно было жить, но к этому времени у него выработалась привычка проводить все ночи напролет у Кэйди. Однако как-то раз после закрытия салуна ему понадобилось подняться наверх за свежей рубашкой, и она пошла вместе с ним. Началась возня, дальше дело пошло своим чередом, и в конце концов они заснули в его постели, так и не спустившись.

Утреннее солнце окрасило лицо Кэйди, спящей на белых подушках, в нежный медовый цвет. Ничего прекраснее Джесс в жизни своей не видел. Полуразбуженная его поцелуями, она сладко улыбнулась ему со сна, глубоким грудным стоном давая понять, что ее интересует дальнейшее развитие событий.

Такие минуты нравились ему больше всего: когда они были наедине и оба молчали. Не то чтобы Джесс совсем не любил говорить, но при каждом разговоре неизбежно возникала необходимость лгать, а ложь уже становилась ему поперек горла. Целовать Кэйди гораздо приятнее.

Они уже перешли от поцелуев к более серьезному, когда снизу раздался длинный, тонкий, пронзительный визг. Окно было открыто, иначе они бы не услышали: крик доносился с заднего двора. А поскольку это был голос Хэма, Джесс поначалу не придал ему особого значения. «Мальчишка играет», — подумал он. Но Кэйди сразу поняла, что дело неладно, и, хотя они как раз подошли к самому интересному, тотчас же выбралась из постели. Она так и помчалась бы вниз в чем мать родила, если бы Джесс не бросил ей сорочку, на ходу натягивая штаны.

К тому времени, как они скатились по лестнице, визг Хэма перешел в отрывистые вопли — душераздирающие и полные страха. Джессу стало жутко, сердце подкатило прямо к горлу. Он понял, что это не игра: маленький Хэм попал в страшную беду.

Они нашли его на земле за кустами жимолости. Он корчился, лежа на спине. Сперва Джесс подумал, что мальчик съел что-то не то и теперь мается животом: Хэм лежал возле открытой двери уборной. Но потом он увидел змей.

Их было три… нет, четыре… пять… а вот и шестая уползла… скрылась под досками настила. Гремучие змеи — мускулистые, испещренные коричневатым крапчатым рисунком, с плоскими треугольными головами и щелкающими, как кастаньеты, хвостами.

Кэйди коротко вскрикнула. Джесс заорал на нее, приказывая остановиться, но она продолжала идти вперед, размахивая руками, и все змеи, кроме одной, попрятались от испуга. Последняя гремучка, свернувшись кольцом, подняла голову на длинной шее, обнажила ядовитые клыки и бросилась на Хэма. Он был бос, и змея укусила его в голую пятку. Мальчик издал захлебывающийся звук, полузадушенный безнадежный всхлип, от которого у Джесса едва не разорвалось сердце. Ему удалось схватить летящие по ветру волосы Кэйди и оттащить ее прежде, чем змея успела изготовиться к новому удару.

Хэм в панике перевернулся на бок и сжался в комочек. Что оставалось делать Джессу? Босиком, с голыми руками, он бросился на змею, стараясь напугать ее топотом и громкой руганью. Угроза подействовала: мерзкая рептилия, высунув напоследок раздвоенный язык и щелкнув погремушкой хвоста, отшатнулась и скрылась в высокой траве.

Кэйди рухнула на колени рядом с Хэмом, укрыла его своим телом и обняла, что-то тихонько причитая. Сперва мягко, потом решительно Джесс заставил ее оторваться от мальчика.

— Отойди, милая. Ну же, Кэйди, давай, прошу тебя. Вот так, вот умница.

Он сразу увидел, что дело плохо. Хуже некуда. Два укуса — в пятку и в икру — сразу бросались в глаза, но под одеждой могли обнаружиться и другие.

— Беги за доктором. Слышишь? Приведи Дока Мобайеса. Кэйди, очнись!

Ее полный слез взгляд наконец сосредоточился на нем. Она покачала головой: нежелание покидать Хэма, выпустить его из рук хотя бы на минуту ясно читалось в ее лице и даже в позе. Джесс повторил свой приказ, даже встряхнул ее легонько за плечи. Сердито всхлипнув, она наконец поднялась на ноги и выбежала со двора.

Джесс принялся лихорадочно припоминать все, что ему было известно о змеиных укусах. Нельзя позволять пострадавшему двигаться: движение быстрее разгоняет яд по жилам. Бережно подхватив мальчика на руки, он отнес его в комнату Кэйди и уложил на постель. Хэм дрожал и хныкал. Слезы ползли, оставляя борозды, по его измазанной грязью мордашке, огромные черные глаза стекленели.

— Все хорошо, парень, слышишь? С тобой всё будет в порядке. Можешь ты мне сказать, где еще эти гады тебя покусали?

Продолжая говорить, Джесс расстегнул пуговицы и освободил тоненькие дрожащие ручки и ножки мальчика от рубашки, вельветовых брюк и трусиков. Вот еще один наливающийся алым цветом след от укуса на костлявой коленке. Джесс содрал с подушки одну из наволочек с назидательной вышивкой и положил жгут на ногу Хэма выше колена. Между раной и сердцем. Надо остановить кровообращение между раной и сердцем. Он снял вторую наволочку, напоминавшую, что «жизнь — это долг», и затянул ее на второй ноге выше укусов на икре и пятке. Потом завернул мальчика в покрывало и стал думать, что еще предпринять.

Постепенно комната наполнялась людьми — соседями и прохожими, сбежавшимися на крик. Одни были ему знакомы, другие — нет, но у каждого наготове спасительный совет, подлежащий немедленному исполнению. Джесс сел рядом с Хэмом, продолжавшим тихо и безысходно плакать, и обнял его, стараясь утешить и в то же время заслонить от посторонних. Где же Леви? И где же наконец доктор?

Кэйди обнаружила доктора в тесном домике, который он арендовал рядом с платной конюшней, к счастью, уже одетого. Он разогревал кофе на печурке у себя в кухне.

— Змеи! — вот и все, что она успела сказать. Док нырнул в комнату и вернулся ровно через десять секунд, сжимая в одной руке свой черный саквояж, а в другой — бутылку с какой-то желтой жидкостью.

— Накиньте-ка вот это, — посоветовал он, кивнув на поношенный серый сюртук, висевший на крючке у двери.

Впервые за все время Кэйди сообразила, что ничего кроме сорочки на ней нет, да и та расстегнута до пупа и держится на груди лишь по привычке.

— О Господи, — пробормотала она и тут же добавила: — Мне все равно.

Но она все-таки сдернула с крючка сюртук Дока Мобайеса и побежала за ним, на ходу всовывая руки в рукава. Когда они ворвались в ее комнату, вид у нее был более или менее приличный. Насколько возможно при сложившихся обстоятельствах… И слава Богу: комната была битком набита людьми. Сердце у нее сжалось, когда она взглянула на лицо Джесса. Док велел всем выметаться, и ее соседи — Жак, Шмидты, старая миссис Шитс, Элизабет Уэйман, Артур Данн — потянулись к выходу, качая головами и что-то бурча себе под нос, бросая последние взгляды на кровать. Джесс протянул ей обе руки, и Кэйди, подойдя к нему, позволила себя обнять. Его уверенное и сильное прикосновение немного успокоило ее.

— Хэм, — прошептала она. — О, Хэм… — Глаза у него были закрыты, поэтому она дала волю слезам. Джесс крепко стиснул ее, не позволяя разрыдаться вслух. Вид у Хэма был ужасный.

— Как он? Он выживет? Он выздоровеет?

Не обращая на нее внимания. Док Мобайес продолжил осмотр. Его движения — профессионально быстрые и точные, без спешки и суеты — вселили в нее уверенность. Увы, ненадолго. Когда доктор откинул покрывало и обнажил худенькое голенькое тельце, она увидела две уродливые отметины — лиловые и вздувшиеся — на коленке у мальчика. Еще две на другой ноге. Господи Боже, еще две на пятке! Джесс едва успел подхватить ее, когда она соскользнула на край матраца, охваченная страхом и дурнотой.

Док Мобайес сделал два глубоких надреза в форме полумесяца на колене и на икре у Хэма, оттянул кожу, вырезал ножницами внутренние ткани. Кэйди увидела, как он извлекает осколок зуба из раны. Но дальше чернота, она зарылась лицом в волосы на груди у Джесса. За ее зажмуренными веками плясали цветные искры. Хэм был в сознании, но закричал только тогда, когда Док начал поливать все три раны желтой жидкостью из бутылки («Хлорная известь», — пояснил он побелевшими губами, когда Джесс спросил, что это), которую принес с собой.

Благодарение Богу, Леви вернулся позже. Кэйди высвободилась из объятий Джесса и встала за спиной у Леви, положив руки ему на плечи, когда он склонился над полубесчувственным, покрытым испариной телом сына.

— Он почти не дышит.

Кэйди ясно слышала, как Леви старается скрыть панику в голосе.

— Это яд на него действует, Док?

Док Мобайес распрямился с трудом. Выражение его лица не слишком обнадеживало, но Док и при обычных обстоятельствах походил на слегка подогретого покойника. — Давайте выйдем на улицу, — предложил он.

Леви медленно и неохотно последовал за ним.

Джесс схватил Кэйди за руку. Ей хотелось, чтобы он обнял ее крепко-крепко и сказал, что все будет хорошо. Вместо этого они сели на постель по обе стороны от Хэма, тихонько прикасаясь к нему и шепча слова утешения.

Леви вернулся один. Джесс уступил ему свое место на постели.

— Док пошел взять еще какое-то лекарство. Перма… чего-то там. Его надо по рецепту делать: в готовом виде нет. — Он поднес к губам ручонку сына и поцеловал. — Док говорит: вы все правильно сделали, — продолжал Леви, обращаясь к Джессу. — Хорошо, что перевязали его наволочками. Как раз то, что надо.

Джесс благодарно кивнул.

— И вам спасибо, мисс Кэйди, что доставили Дока вовремя. Он говорит, что это очень важно.

— Он поправится? — спросила Кэйди, набравшись смелости.

Леви судорожно сглотнул — кадык дернулся на длинной шее. Наклонив гладко выбритую голову, он прошептал:

— Док не может сказать. Говорит, что он молодой и сильный, это хорошо. Но их три… целых три…

Губы у него задрожали от боли, по щекам покатились слезы.

— Но он сказал, что приготовит то, другое лекарство и оно может помочь. Он будет делать уколы, может, оно дойдет до сердца раньше, чем отрава. Это против…

— Противоядие.

— Да, верно. — Он сжал ладошку Хэма в своих больших руках, склонившись над ним и крепко закрыв глаза. В таком положении Леви оставался до тех пор, пока не вернулся доктор.

Перманганат калия. Пять гран на две унции воды. Док набрал раствор в шприц и сделал три укола в трех разных местах.

— Через пару часов я это повторю, а пока не спускайте с него глаз. Ему нужен полный покой. Возможно, он уснет, это было бы лучше всего. Надежда есть; я думаю, он выкарабкается. Да, — с нажимом повторил Док, — у него есть шанс. В любом случае мы скоро будем знать наверняка. Побудьте с ним, Леви, и старайтесь поменьше волноваться.

Усталое лицо Дока искривилось в горькой улыбке: он прекрасно понимал, насколько бесполезен его совет.

Весь день Кэйди и Леви ухаживали за Хэмом. Джесс исчез. Она хватилась его только через час и поняла, что это всерьез и надолго. Она нутром чувствовала, он пошел к Уайли. «Вот и хорошо, — ожесточенно подумала Кэйди. — Хоть бы Джесс пристрелил его как собаку!» Интересно, Леви тоже так думает? Она бросила на бармена беглый взгляд.

Он сидел, придвинув стул поближе к кровати, сложив вместе свои большие руки и закрыв глаза. Должно быть, молился. А ведь он тоже знал, что за всем этим стоит Уайли: по словам Глен, Артур Дани обнаружил в уборной джутовый мешок. Но что-то подсказывало ей, что Леви не жаждет крови и молится не о том, чтобы Джесс прикончил Уайли.

Леви был воплощением кротости задолго до того, как увлекся буддистской философией. Он был добр. По человеческим качествам он мог дать самой Кэйди сто очков вперед. Если бы у нее прямо сейчас была возможность схватить Уайли за глотку, она, ни минуты не задумываясь, сдавила бы ее так, чтобы у него глаза на лоб полезли.

После обеда доктор вернулся в третий раз. Когда он сказал, что Хэм выживет, Кэйди расплакалась. Она пыталась сдержаться: душившие ее рыдания вызвали ответные слезы на глазах у Леви, не говоря уж об Уиллагейл, которой нужен был лишь предлог, чтобы закатить истерику. Но Кэйди ничего не могла с собой поделать. Облегчение прорвало возведенную ею плотину, и она просто отдалась на волю волн. Это был единственный момент за весь ужасный, бесконечно долгий день, когда она порадовалась, что Джесса нет рядом.

Поднявшись к нему в комнату, Кэйди прилегла на его кровать. Ей хотелось просто дождаться его и дать отдых глазам. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой усталой.

Она проснулась вечером. Он сидел рядом и смотрел на нее.

— Джесс, ты уже знаешь?

Она приподнялась, он подхватил ее и прижал к себе. Они долго просидели, обнявшись, в полном молчании. У Кэйди возникло такое ощущение, будто она нашла единственно верное и правильное для себя место. Ее охватило чувство принадлежности.

Ей казалось, что она уже выплакала все слезы, но тут на глаза навернулись новые. Однако со щек скатывались тихие слезы, сладкие слезы печали без горечи и ожесточения. А с Джессом ей так хорошо, он такой теплый, сильный, нежный и надежный! Ее мужчина. Кэйди шепотом окликнула его по имени. Только так она могла сказать: «Я люблю тебя».

Он начал ее целовать, но она отстранилась. Все это чудесно, но ей хотелось поговорить.

— Что произошло, Джесс? Где Уайли?

— А где он должен быть?

— Я хочу сказать… ты убил его?

Джесс замер. Опустив руки. В полутьме Кэйди увидела, как блеснули в улыбке его зубы, услышала его беспечный смех, показавшийся ей ненатуральным.

— Нет, я оставил его в живых.

— Что ж, полагаю, это к лучшему. Расскажи мне, что произошло. Где ты его нашел? Что ты с ним сделал?

— Мы поговорили. Послушай, Кэйди, давай не будем об этом, ладно? Не сейчас. Я устал как собака. — И он начал снимать сапоги. Кэйди удивленно уставилась да него.

— Ты с ним поговорил? И все? Ну и… что ты ему сказал?

— Какая разница? Все улажено. Я об этом позаботился.

— Это я и прежде слышала.

Джесс повернулся к ней спиной.

— Джесс? Ты уже и раньше это делал, а толку что? Посмотри, что случилось! Хэм чуть не погиб,

— Я это знаю, Кэйди. Я же был там.

— И что же ты… Как ты…

— Я же сказал: я все уладил.

— Как?

— Тебя это не касается.

Несколько секунд Кэйди обдумывала его слова. Она сидела, завернувшись в одеяло, но теперь отбросила его и поднялась с кровати.

— Не могу с тобой согласиться. Почему ты не хочешь рассказать мне, как было дело?

— Я тебе все сказал. Я…

— …устал как собака.

Кэйди подошла к Джессу, и у него не осталось выбора: пришлось взглянуть ей в глаза.

— Ведь ты так ничего и не сделал, верно?

— Я с ним поговорил.

Подойдя к ночному столику, Кэйди зажгла лампу. Когда она отступила на шаг, чтобы не загораживать собой свет, Джесс поднялся и отошел к окну. Ушел в тень.

— Значит, теперь, надо полагать, у него поджилки трясутся от страха. Верно? — тихо спросила она. — Он дал тебе слово никогда больше так не поступать?

— Кэйди!

— Он обещал не убивать маленьких мальчиков?

— Он не собирался убивать Хэма.

Она покрылась гусиной кожей.

— Ах да, у меня совсем вылетело из головы! Это ведь меня он собирался убить. Вышло недоразумение.

— Вот дерьмо!

Ей вдруг открылась правда, и эта правда была ужасна.

— Что ты за человек? — спросила Кэйди, недоуменно качая головой.

— Черт побери, Кэйди, это уголовное дело. Пусть с ним разбирается закон.

— За…

Она смотрела на него, не веря своим ушам.

— Пусть закон с ним разбирается? Я не ослышалась? Ты сказал, что…

Он снова выругался и повернулся спиной, стукнув кулаками по подоконнику. Стройная красивая спина, узкие бедра, сильные руки… Еще несколько минут назад эти руки ее обнимали, и ей казалось, что это так чудесно… Теперь она видела в этой спине лишь тупое упрямство. Нет, не только. В ней просматривалось что-то удивительно подлое.

Кэйди попыталась начать сначала:

— Я вовсе не требую, чтобы ты его убивал.

Джесс невесело рассмеялся, но она, слыша только себя, продолжала говорить, не обращая на него внимания.

— Я даже не хочу, чтобы ты его убивал. Если бы Хэм умер, тогда — да, возможно. Нет, — призналась она, — тогда бы я этого потребовала. Я бы сама его убила. Но, Джесс… Ты позволишь ему остаться безнаказанным? А что дальше? Что он…

Джесс пробормотал что-то невнятное.

— Что?

— Я не хочу ввязываться в эту драку. Это не мое дело.

Кэйди заморгала, глядя на его темный силуэт, четко обрисованный в более светлом прямоугольнике окна. Секунды утекали одна за другой, пока наконец молчание не стало гнетущим.

— Понятно, — сказала она. Что-то в ее голосе, прозвучавшем глухо и безжизненно, заставило Джесса повернуться к ней.

— Кэйди, послушай.

— Я все поняла. Ты можешь хладнокровно пристрелить человека, но только если цена тебя устроит. За деньги ты готов ввязаться в драку, а бесплатно и пальцем не шевельнешь.

— Это не то…

— Позволь мне кое-что прояснить. Я не дала бы тебе ни цента, даже если бы Мерл Уайли приставил бритву мне к горлу. Не подходи! — грозно предупредила Кэйди, когда он сделал шаг к ней. — О Боже, как мне стыдно!

Если бы она сказала, чего стыдится — того, что полюбила его, того, что пустила его в свою постель, — у нее опять потекли бы слезы.

— Значит, вся суть в этом? Своя шкура тебе дороже? Ты ничего не станешь делать?

— Кэйди…

— Да или нет? Просто скажи: да или нет?

— Я же тебе сказал, я уже…

— …поговорил с ним.

Пришлось выждать, пока не отпустит спазм, сдавивший горло. Ее голос должен звучать ясно и не дрожать. А главное, никаких слез!

— Я хочу, чтобы ты сегодня же съехал отсюда. — Кэйди вскинула руку заградительным жестом, не позволяя ему подойти, пока она отступала к дверям.

— Не завтра утром, а сегодня вечером. Собери свои вещи и убирайся отсюда немедленно. Ты меня слышишь?

Она остановилась в ожидании, но он не ответил. Ей не удавалось разглядеть его лицо. Руки висели плетьми вдоль тела, кулаки бессильно сжимались и разжимались.

— Чтоб духу твоего здесь не было, — повторила Кэйди.

Он по-прежнему не двигался и ничего, не говорил, поэтому ей пришлось рывком открыть дверь и выйти.

Черта с два он послушает ее и уедет! Да и что она ему сделает? Было бы здорово, если бы она попыталась его выставить! О, как бы ему этого хотелось! Больше всего на свете Джесс мечтал схватиться с Кэйди врукопашную. Ему хотелось положить ее на лопатки, кататься с нею по земле, заставить ее вопить благим матом. Может, это глупо, но он злился на нее не меньше, чем она на него.

Так прошел день молчаливой войны, и его гнев начал понемногу выветриваться. Джесс прекрасно понимал, как выглядит его поведение с ее точки зрения. Но поскольку ей было известно далеко не все (он сам скрыл от нее правду о себе, в том-то вся и загвоздка), мог ли он ее винить, когда она его оттолкнула? Но, Господи, до чего же ему больно! Джесс ходил с живой раной в груди, и она кровоточила. Он не мог этого выдержать. Не стоило принимать все так близко к сердцу (и когда это началось?), но он никак не мог успокоиться.

Ее слова «О Боже, как мне стыдно!» — неотступно звучали у него в ушах. Он прекрасно понимал, чего она стыдится: ведь она доверила ему то, что женщины считают самым дорогим и важным. Да, для женщин, если только они не шлюхи, нет на свете ничего важнее постельных отношений. Переспав с ним, Кэйди почувствовала себя дешевкой, и Джесс не мог этого вынести.

Тем не менее он не собрал вещи и не съехал, а она ничего не предприняла, чтобы выставить его силой. Сначала Джесс подумал, что это добрый знак: возможно, она решила сжалиться над ним. Но она демонстративно избегала его. Когда он пытался обратиться к ней, ее лицо превращалось в непроницаемую маску, обычно надеваемую при игре в «блэк джек». Кэйди смотрела прямо сквозь него, потом поворачивалась спиной и уходила. Это случилось дважды, и Джесс оставил ее в покое.

Зато он навестил Хэма. Леви и его сынишка жили в маленьком, состоявшем всего из двух комнат домике позади пансиона Элизабет Уэйман. Когда-то здесь была конюшня, но теперь она превратилась в уютный и чистенький жилой домик, любовно выкрашенный в бело-голубой цвет руками Леви. Входная дверь была открыта, поэтому Джесс стукнул всего разок и вошел.

Ему уже приходилось видеть Лию, дочку прачечника Чанга, по которой Леви с ума сходил, но он никогда раньше не говорил с ней. Лия сидела на краю тюфяка, на котором лежал Хэм, и кормила его с ложечки какой-то подозрительно пахнущей бурдой. Увидев Джесса, она вскочила и низко поклонилась. Длинная черная коса скользнула через плечо ей на грудь. Джесс столь же низко склонился в ответ. Она едва доставала ему до груди. Но у нее миленькое личико и прямо-таки ангельская улыбка. Увидев эту улыбку, Джесс сразу решил, что они с Леви будут идеальной парой, и мысленно пожелал черному бармену счастья.

— Мистер Голт! Привет!

Хэм оперся на локоть, стараясь повыше приподняться в постели.

— О, извините, я ошибся адресом. Мне говорили, что тут больной ребенок. Ну пока.

— Погодите, это же я! — смеясь, закричал Хэм. — Это я больной!

— Ты больной? — изумился Джесс, прищурившись и почесывая затылок. — Ну ладно, тебе виднее. А это, стало быть, твоя нянечка?

— Это Лия, — объяснил Хэм. Джесс отметил прозвучавшую в голосе мальчика любовь и нежность. Он сказал:

— Привет.

— Больсая честь, — ответила Лия Чанг. Ритуал с поклонами повторился.

— Вы погостите, — тихо сказала она и удалилась, не переставая кланяться.

Джесс сел на тюфяк.

— Это что такое? — спросил он, взяв со стола оставленную Лией миску и принюхиваясь.

— Это суп. Лия сама его сварила. Она говорит, что он укрепляет жизненную силу. Облегчает ум и успокаивает нервы, — с важностью повторил Хэм непонятные слова.

— А на вкус как?

— Навоз.

Они дружно засмеялись. Джесс рад был видеть Хэма в хорошем настроении, потому что выглядел, его маленький приятель неважно. Казалось, у него совсем нет сил, а кожа, прежде напоминавшая цветом молочный шоколад, приняла пепельно-серый оттенок.

— Ну что, напарник, как поживаешь? — спросил Джесс, легонько ущипнув его за щеку.

— Хорошо. Только делать ничего пока не могу, но Док говорит, что скоро я пойду на поправку.

— Вот и отлично. А то ты всех нас здорово напугал.

— Я знаю. Прошу прощения.

— Ты ни в чем не виноват.

— Папа говорит, что виноват, — неохотно признался Хэм, теребя пуговицу ночной рубашки. — Потому что я забрался в уборную мисс Кэйди, а не пошел в общую.

— А зачем ты это сделал?

— Там лучше пахнет и бумага мягче.

— Веские причины, — усмехнулся Джесс. Они еще немного поболтали, но ему не хотелось утомлять мальчика. Он поднялся, собираясь уходить и жалея, что не принес Хэму никакого гостинца. Наконец он подарил малышу патрон из своего пояса и, как оказалось, попал в яблочко. Хэм пришел в восторг. Лучшего подарка Джесс и придумать не смог. Ну разве что оставил бы Хэму один из своих «кольтов».

Леви вернулся, когда он уже собрался уходить. Они поздоровались, поговорили о здоровье Хэма, поболтали о том о сем. Джесс исподтишка наблюдал за Леви, но ни разу на протяжении последних двух дней так и не заметил в поведении черного бармена ни тени враждебности или хотя бы разочарования.

Итак, одна только Кэйди его ненавидит. Что ж, это уже утешение, хотя и слабое. Ведь именно мнение Кэйди для него самое главное. Среди всех людей на свете Джесс меньше всего желал бы иметь врага в ее лице.

Когда же это случилось?

Он решил напиться. Весь вопрос — где? В Парадизе всего два салуна, и будь он проклят, если пойдет к Уайли. Он едва ноги унес, когда отправился туда после случая со змеями и попытался в последний раз взять Уайли на испуг.

— Только попробуй еще разок выкинуть такой фортель, и ты у меня попляшешь, — прошипел он. — Для начала я отстрелю тебе правую руку, Мерл, чтобы ты не вздумал дурить, а потом продырявлю коленные чашечки. Потом ступни, а может, локти, я еще не решил. А потом всажу пулю тебе в кишки и уйду. Я не стану тебя добивать. Знаешь, как долго истекает кровью тот, у кого дырка в брюхе?

Но на этот раз Уайли ухмыльнулся прямо ему в лицо:

— Ни черта ты мне не сделаешь.

Джесс, конечно, тоже ухмыльнулся и бросил в ответ нечто убийственно остроумное, вроде «Поживем — увидим», а потом как ни в чем не бывало вышел из салуна, но ему пришлось взглянуть правде в глаза: Уайли его раскусил.

Итак, где же ему напиться? Одного взгляда на лицо Кэйди было бы достаточно, чтобы прогнать любой хмель, стало быть, «Бродяга» исключается. Надраться в одиночку у себя в комнате? Какая тоска! На балконе? Нет, так и сверзиться недолго. Конечно, у него горе, но уж не такое, чтобы руки на себя наложить. Во всяком случае, пока до этого еще не дошло.

— Добрый вечер, мистер Голт.

Том Ливер дотронулся до полей белой шляпы и приветливо улыбнулся. Он стоял, прислонившись к столбу у своей конторы, скрестив ноги в начищенных до блеска сапогах, сложив руки на груди, и наблюдал, как солнце садится за зданием Торгового банка.

— Привет.

Что-то до боли знакомое в скучающей позе и застенчивой улыбке шерифа задело Джесса за живое и заставило его остановиться.

— Слушай, Том.

— Сэр?

—У тебя есть что-нибудь выпить?

— Это как?

— Ну мало ли. Бутылка в ящике стола. Что-то в этом роде.

— А-а-а… Да, есть у меня немного виски. Разумеется, для медицинских целей, — пояснил Том и опять смущенно улыбнулся. — Ну или на случай, когда будет что отметить.

— И как ты себя чувствуешь?

В кротких голубых глазах шерифа загорелся огонек понимания и надежды.

— Да, по правде говоря, не очень-то. Раз уж вы спросили.

— Вот и отлично. Это надо отметить.

— Ох уж эти женщины, — изрек Джесс, устраиваясь поудобнее на тощей тюремной подушке. — Они сами не знают, чего хотят.

— Нет, это еще не все, — возразил шериф Ливер, пытаясь выпустить колечко дыма.

Он курил одолженную у Джесса черную папироску и напоминал аквариумную рыбку с козлиной бородкой.

— Верно, это еще не все, — согласился Джесс. — Они еще и…

— Они счастья своего не видят у себя под носом. Не знают, что для них хорошо, а что плохо.

— Вот, вот!

Новые друзья отсалютовали друг другу через решетку, каждый со своей койки. У обоих было в руках по бутылке виски. Полчаса назад они прикончили пинту [22] бурбона, которую шериф хранил в ящике стола, и теперь обзавелись каждый своей бутылкой. Просто послали первого же проходившего мимо мальчишку — Арнольда Шитса, сына Адели — в «Бродягу», снабдив его четырьмя долларами и четвертаком за услуги.

— Возьмите, к примеру, Глендолин Шейверс.

— Да я бы не посмел ни за что на свете, — усмехнулся Джесс.

Оба рассмеялись. Шериф был уже пьян в стельку и с готовностью подхватывал любую шутку Джесса.

— Нет, серьезно, — продолжал Томми, вытягиваясь на голом матраце и обращаясь к потолку. — Возьмите Глен. Вот вам женщина, которой по-настоящему достойный мужчина мог бы подарить счастье.

— Не говоря уж о честном имени, — добавил Джесс.

Он решился об этом упомянуть, раз уж у них вышел такой откровенный разговор, но шериф так долго ничего не отвечал, что Джесс пожалел о своих словах.

Однако, в конце концов Томми с грустным вздохом признал: —

— Да, не говоря уж о честном имени. Знаете, что я вам скажу, мистер Голт?

— Джесс. Ты должен звать меня Джессом. — Он напоминал об этом уже в десятый раз.

— Знаешь, что я тебе скажу, Джесс?

— Что?

— Я просил Глен выйти за меня замуж. И она отказала наотрез. Сказала, что хорошо ко мне относится, и предложила остаться друзьями. Друзьями, — с горечью повторил Томми.

Он швырнул непотушенный окурок в плевательницу и, конечно, промахнулся. Джесс понял, насколько сильно он пьян, когда Томми не поднялся, чтобы подобрать окурок и водворить его на место. Никогда в жизни Джессу не приходилось бывать в такой аккуратной тюрьме, как в Парадизе, а Томми Ливер был, без сомнения, самым большим чистюлей среди шерифов.

— Что ж, значит, она еще глупее, чем кажется. И она тебя не стоит, — сурово заметил Джесс.

Томми соскочил с койки и попытался гордо выпрямиться, хотя еле держался на ногах. — Глен не глупа. Возьмите свои слова назад.

— Ладно.

Шериф, покачиваясь, выбрался из своей камеры и зашел к Джессу.

— Заберите свои слова.

— Я же сказал: ладно. Беру назад.

—О…

Томми рухнул на койку. Джессу пришлось поджать ноги, иначе шериф сел бы прямо на них.

— Ну, так и быть. Глен вовсе не дура, просто она еще молода. Сама не знает, чего хочет.

— А разве я не сказал, что женщины сами не знают, чего хотят? Ты повторяешь мои слова. Том!

— Видит Бог, это чистая правда.

Они чокнулись с таким глубоким чувством, что едва не расколотили бутылки. Джесс отхлебнул большой глоток, не поперхнувшись, хотя в животе у него вспыхнул настоящий пожар. По натуре он не был выпивохой, и теперь об этом приходилось только сожалеть. И все равно по сравнению со своим новым другом он чувствовал себя заправским пьяницей.

Жаль, он раньше не понял, какой славный парень этот Томми. Они по любому поводу находили общий язык: успели поговорить о лошадях, о государственной политике, о смысле жизни, рассказали друг другу несколько сальных анекдотов и теперь перешли к женщинам.

— Хорошо еще, что сегодня арестованных нет, — вздохнул Джесс.

И в самом деле: будь в камерах арестанты, им пришлось бы пить сидя.

Том хмыкнул, отхлебнул из бутылки и рыгнул.

— А знаете, почему она не хочет иметь со мной дела, мистер Голт?

— Джесс.

— Она считает…

Шериф откинул голову, прислонившись к прохладной кирпичной стене, и закрыл глаза. Своей бледной кожей и жиденькой бородкой он напомнил Джессу картину «Снятие с креста».

— Она считает…

Томми стиснул зубы, борясь с подступающими слезами.

— Ну-ну, спокойнее, — Джесс сел на койке.

— Она считает меня трусом.

Он прошептал это, скривившись от боли, но каким-то чудом все же сумел удержаться и не заплакать. Потом отхлебнул еще немного виски, чтобы в голове прояснилось.

— Вот признался, и как будто немного легче стало. Странно, но из всех, кого я знаю, мне легче всего признаться вам. А вам когда-нибудь бывало страшно, мистер Голт? То есть… Джесс?

— Мне страшно умирать.

Как и Том, он почувствовал себя лучше, сделав признание.

—Как же так?

— Черт возьми, а ты как думал? Что ж, по-твоему, я похож на самоубийцу? Сплю и вижу, как бы нарваться на пулю?

— Нет-нет, конечно, я так не думаю! Но тогда… почему же вы выбрали себе такую работу?

— А ты свою почему? — уклончиво ответил Джесс.

— Потому что я верю в закон и порядок.

— Ха

— И мне казалось, что я смогу принести пользу обществу на своем месте. Но я не знал… я оказался не готов к опасности.

Он повернулся к Джессу, но так и не взглянул ему в лицо.

— Вы думаете, Глен права? Вы думаете, я трус, мистер Голт?

— Джесс, — в сотый раз напомнил Джесс. — Какого черта я должен так думать? Дать себя пристрелить — тоже мне геройство! Послушай… — сказал он, наклоняясь вперед для большей убедительности.

Локоть соскользнул у него с колена, он чуть не стукнулся зубами о горлышко бутылки. Ого! Оказывается, он уже здорово набрался. Ну и слава Богу, наконец-то.

— Если ты выйдешь против Мерла или Уоррена Тэрли, они тебя пристрелят на месте и не поморщатся. Какой в этом смысл? На похоронах люди скажут о тебе всякие красивые слова, но в глубине души подумают: «Что за болван этот Томми Ливер!» А через месяц и фамилии твоей не вспомнят.

— Верно говоришь. Все один к одному.

Томми поднялся, помогая себе руками, и решительно направился к дверям.

— Куда собрался?

— По нужде.

— Я с тобой.

Пока они пьянствовали, на дворе сгустился белый туман; все вокруг выглядело каким-то призрачным. Зайдя в переулок позади Главной улицы, они облегчились у кирпичной тюремной стены.

— И все же, — упрямо продолжал Том, — я должен что-то предпринять. Эта гнусность со змеями… это уж ни в какие ворота не лезет! Малыш мог погибнуть. А если бы не он, тогда Кэйди. Это убийство, вот что это такое!

— А ты не мог бы…

— Вот уже месяц я посылаю письма и телеграммы в контору шерифа округа. Они обещают прислать кого-нибудь, но это пустые слова.

Они вернулись к дверям конторы.

— Сегодня тихо, — заметил Джесс. Он услышал доносившиеся из «Приюта бродяги» печальные звуки пианино, и рана в груди вновь заныла. Видит Бог, от одиночества можно умереть. Раз ему так плохо, значит, он вовсе не пьян.

А вот о Томе нельзя было сказать то же. Его вдруг развезло. Собираясь войти к себе в контору, он чуть не свалился с тротуара, и Джессу пришлось его подхватить. Их руки сплелись, и они вместе налетели на стену:

— Ш-ш-ш, — прошипел шериф, — тихо! Они не должны меня видеть.

Он хотел приложить палец к губам, но едва не попал себе в глаз.

— Кто?

— Люди. Я же шериф! — И он разразился хриплым, задыхающимся смехом. Джесс втащил его в прежнюю камеру и усадил на койку.

— Ты в порядке? Пожалуй, с тебя хватит.

Том глотнул из бутылки, его передернуло и вырвало.

— О Боже, — простонал он, глядя на пол. — Теперь придется все это убирать.

— Я уберу.

— Вы?

— Ясное дело.

— Вы настоящий друг, мистер Голт.

— Дж…

— Джесс. Да, Джесс, я давно хотел тебе сказать… — промямлил он заплетающимся языком и вытянулся на спине. — В тот раз… я обратился к тебе за помощью… Извини. Просто с ног сбился. Дошел до ручки. Чуть не рехнулся. Ты… ты здесь чужой. Сегодня здесь, завтра нет. Это не твоя драка.

Томми закрыл глаза.

— Надо что-то делать… Не знаю что, но что-то надо…

Так он и уснул с открытым ртом.

Отыскав одеяло, Джесс укрыл его и стянул с него сапоги. Тихонько похрапывающий шериф напоминал непомерно высокого подростка с белой веснушчатой кожей и жиденькой бороденкой. Что мог человек с такой внешностью предпринять против Мерла Уайли? У Джесса возникло острейшее желание его защитить. Вся беда только в том, что шериф Желтый Ливер, вероятно, умел стрелять куда быстрее и метче, чем сам Джесс.

— Дерьмо, — проворчал он, выбираясь из камеры Тома, чтобы захватить в своей бутылку виски. — Что же мне теперь делать?

Джесс отпил немного виски. — Тьфу!

Ему показалось, что выпивка отдает керосином, но он все-таки проглотил, отхлебнул еще и вышел на улицу. Ноги сами понесли его по Главной улице, туда, откуда доносились печальные аккорды Чико. Народу в этот вечер на улице было мало, а если кто и попадался, смутно отметил про себя Джесс, то спешил поскорее убраться с дороги.

Внезапно прямо перед ним, словно корабль, вплывающий в гавань, показался из тумана «Приют бродяги». Льющийся из окон желтый свет казался теплым, дружелюбным и гостеприимным. Джесс ускорил шаги: вот, должно быть, почему он споткнулся, поднимаясь на тротуар, и расшиб колено. Боли не было (к этому времени он уже сильно отупел и перестал что-либо чувствовать), но зато появилась хромота.

Он остановился у вращающихся дверей и повис на них, заглядывая внутрь. В салуне почти никого не было. Чико закончил песню, и в наступившей тишине раздался негромкий, звучный голос Кэйди, показавшийся Джессу музыкой, куда более сладкой, чем игра на пианино:

— Ты проиграл, Кэрли.

Вот тут до него и дошло, что он любит ее. Любит без памяти. Только вот время нашел не самое подходящее, чтобы сказать ей об этом. Он слишком энергично распахнул двери, и они с грохотом стукнулись о стены. Все, кто был в баре, подскочили от неожиданности, а Леви уронил стакан, который в эту минуту протирал.

— Мисс Кэйди Макгилл, — решительно отчеканил Джесс, пробираясь к ломберному столу.

Кэрли Боггз и парни с ранчо Уиттера брызнули в разные стороны, словно Кэйди сдала им гремучих змей вместо карт. Когда Джесс наконец подошел к Кэйди и остановился, покачиваясь, в салуне вообще никого не осталось. Все они куда-то испарились. А может, они ему привиделись?

— Макгилл, — упрямо повторил он. Голос звучал хрипло: слишком много керосина, слишком много курева. Но видел он попрежнему ясно, и смотреть на нее было одно удовольствие. Бальзам для глаз. И волосы пышные — пожалуй, даже чересчур для такой малышки. Непонятно, как эта высокая прическа держится на ее хорошенькой головке. В этот день на ней было ужасно соблазнительное платье из золотой парчи — с длинными рукавами, но без плеч. Интересно, как это получается? Ему так и не удалось додумать эту мысль до конца, потому что его взгляд уловил синюю тень — не то крыло, не то клюв — в глубокой ложбинке у нее на груди.

Джесс нахмурился. Бог ему свидетель, он пытался примириться с этой птицей, но так и не смог. Один вид синей чайки приводил его в бешенство. Он от души надеялся, что ее дружок-матрос кормит рыб на дне какого-нибудь глубокого океана.

— Как это мило! Большое тебе спасибо.

— Не стоит.

Джесс улыбнулся ей, но она взглянула на него с неприкрытой ненавистью.

— Что случилось? Что я такого сделал?

Она вышла из-за карточного стола и встала перед ним, подбоченившись.

— Будь ты проклят, Джесс Голт! Когда мне грозит опасность, ты и мизинцем не шевельнешь, чтобы мне помочь, а теперь являешься сюда и распугиваешь тех немногих клиентов, что у меня еще остались. Ты уверен, что не работаешь на Уайли? Припомни хорошенько: может, он все-таки тебя нанял?

Она так и кипела от негодования, ему бы следовало оставить ее в покое и дать остыть. Он бы так и поступил, если бы не одно обстоятельство: она поминутно смигивала слезы, стараясь не расплакаться. Это его добило.

— Кэйди, девочка моя… Иди сюда, миленькая…

— Не смей называть меня своей девочкой и не вздумай ко мне прикасаться!

Она толкнула его в грудь. Он опрокинул стул позади себя и грузно осел на стол. Карие глаза Кэйди распахнулись от изумления:

—О, да ты пьян!

— Нет, я не пьян, — чтобы это доказать, Джесс поднялся на ноги и опять подошел к ней.

— Мне надо что-то тебе сказать.

— Что сказать? Что ты прямо сейчас отправишься к Уайли и велишь ему оставить меня в покое?

— Нет, это не совсем то…

— Тогда я хочу, чтобы ты убрался отсюда. Почему ты не уезжаешь? — Слезы опять навернулись ей на глаза.

— Ну, Кэйди, дай мне хоть слово сказать!

— Нет. Вон отсюда, Джесс. Леви, заставь его уйти, — умоляюще воскликнула она, увернувшись от протянутой руки Джесса, словно маленький смерч, скрученный из золотой парчи и искусственных бриллиантов.

Он двинулся за ней следом, но под ноги ему попался еще один дурацкий стул, чтобы пригвоздить его к месту; Джесс проводил тоскливым взглядом гневно удаляющуюся спину Кэйди. Ее высокие каблуки выбивали дробь, золотистый турнюр яростно мотался из стороны в сторону.

— Вот дерьмо, — прошептал он с похоронным вздохом.

Леви возник словно ниоткуда, держа в руке стакан сельтерской воды. Джесс судорожно отшатнулся, чувствуя, как все переворачивается у него внутри.

— Лучше скажи мне что-нибудь хорошее, Леви. Поделись со мной своей буддистской мудростью.

Бармен задумчиво втянул щеки.

— Ничего не хотеть. Ничем не быть. Никуда не ходить.

Джесс вгляделся ему в лицо затуманенным взором.

— И это все?

Леви пожал плечами.

— А чего еще вы хотите вот так сразу?

12.

Кэйди никак не удавалось заснуть. С тех самых пор, как она выкинула Джесса из своей постели, ей плохо спалось. Но в эту ночь она просто не могла сомкнуть глаз.

Вся ее жизнь пошла кувырком. Случилось самое худшее. Именно то, чего она больше всего боялась. Она откинула одеяло, снова натянула его на себя, снова сбросила. Как печально складываются ее отношения с мужчинами. Может, это ее вина? Может, она что-то не так делает? А ведь она так гордилась собой! Вот уже много лет она ни в кого не влюблялась. Свяжешься с мужчиной — попадешь в беду: именно об этом она денно и нощно твердила Глен, давала ей разумные советы. Жизнь опять подшутила над ней. Ха-ха!

Было ли ей так же плохо, когда Джейми ее бросил? Теперь уже нелегко вспомнить, но… вряд ли. Ее не особенно огорчило появление жены школьного учителя в Монтерее. Если честно, то по-настоящему она переживала лишь смерть мистера Шлегеля, но это была чистая, ясная, осознанная скорбь по ушедшему, которого она любила и уважала. А вот сейчас… то, что у нее было с Джессом Голтом, просто не укладывалось ни в какие рамки. Как это вообще могло случиться? Он же наемный убийца! Она знакома с ним меньше месяца! Где были ее глаза? Все эти вопросы Кэйди задавала себе уже сто тысяч раз. Имеет ли смысл снова повторять, что он ей не пара? Сомнения насчет его профессии ей удалось преодолеть в душе довольно быстро. Но теперь между ними возникло новое препятствие: Хэм пострадал, а Джесс палец о палец не ударил, чтобы наказать Уайли, и от этого было просто невозможно отмахнуться.

Кэйди не могла вновь пустить Джесса в свою постель, сделав вид, будто ничего не произошло. Увы, в прошлом ей случалось проявлять неразборчивость в мужчинах, однако закрыть глаза на подобный недостаток — нет, это невозможно. Жаль, что трусость проявилась в том единственном мужчине, с которым ей хотелось связать себя на всю жизнь. Да, на этот раз она вляпалась всерьез.

На следующее утро, с красными глазами после бессонной ночи, она пришла в гости к Хэму. Выглядел он, как выражался Леви, все еще неважнецки, но настроен был по-боевому: ему не терпелось вернуться к деятельной, увлекательной, полной веселых забот жизни семилетнего мальчика.

— Сегодня мне разрешат встать с постели, — затарахтел Хэм, выкладывая последние новости. — Сам Док так сказал. Ой, смотрите, мисс Кэйди, что мне подарил мистер Голт!

И он вытащил патрон из специально сшитого мешочка, который прятал в кармане пижамы.

Патрон?! «Вот тебе наглядный урок, — выбранила себя Кэйди. — Ты влюбилась в человека, который раздает патроны больным детям».

Тут вошла Лия Чанг. Чмокнув Хэма в щеку, Кэйди уступила свое место на краю тюфяка Лии, чтобы та могла покормить мальчика: она принесла с собой суп из женьшеня с семенами лотоса, способствующий, по ее словам, улучшению пищеварения и смягчению внутреннего жара. Хэм покорно съел все, и Кэйди решила, что это может означать только одно: новая папина подружка пришлась ему по душе.

Ну а как воспринять эту новость ей самой? Позавидовать? Почувствовать себя уязвленной? Покинутой? Стоя рядом с Лией и глядя, как Хэм послушно разевает рот и заглатывает ложку за ложкой, Кэйди вынуждена была признать, что испытывает все три чувства одновременно. Она привыкла смотреть на Хэма почти как на родного сына. Когда он чуть не погиб, она готова была отдать свою жизнь, лишь бы спасти его. Но теперь с не меньшей искренностью Кэйди желала ему обрести счастье в новой семье.

Выглядывая из-за плеча Лии, Кэйди со вздохом послала ему ласковую улыбку. Похоже, с Хэмом ей удалось подняться на высшую ступень любви: она готова была от него отказаться.

— Что-то вы осунулись, мисс Кэйди, — заметил Леви, когда она собралась уходить. — Вы часом не заболели?

— Нет, со мной все в порядке.

Он пристально вгляделся в нее, сильно щурясь: ему нужны были очки. Будь на его месте кто угодно другой, Кэйди могла бы обидеться, или смутиться, или попытаться что-то скрыть. Но Леви был ее лучшим другом.

— Видел сегодня с утра мистера Голта, — сообщил Леви. — Он выглядит еще хуже вас.

— Ничего удивительного, — фыркнула Кэйди, старательно делая вид, что ее это не касается. — Небось лежит сейчас в какой-нибудь канаве и мается с похмелья.

— Нет. Я видел, как он вышел из города.

— По мне, так пусть идет, куда глаза глядят. Скатертью дорога.

Леви добродушно усмехнулся.

— Вы все еще на него сердитесь. — Его спокойствие больно укололо Кэйди.

— Интересно знать, почему ты так спокоен? Это ведь твой сын едва не погиб, — напомнила она, хотя тут же почувствовала себя безнадежной дурой. —Я думала… Да что там я! Все думали, что Джесс становится нам другом, человеком, которому мы можем доверять. И вот — пожалуйста!

Леви продолжал загадочно улыбаться.

— Тебе не кажется, что он показал свое истинное лицо?

— Возможно. А вы не думаете, что он встал на путь праведный?

— Что?

— Может, он решил завязать с прежней жизнью? Покончить с убийствами?

Кэйди ошеломленно заморгала.

— О, Леви, — ахнула она, — неужели ты в это веришь?

Он пожал плечами.

— А почему бы и нет? Мне он никогда не казался закоренелым преступником. То есть он, конечно, не святой, но и не то чтобы совсем отпетый.

Леви почесал нос указательным пальцем и вновь прищурился.

— Может, это он ради вас старается.

Она уставилась на него с открытым ртом, словно пораженная громом.

— Ради меня?

Дом Леви Кэйди покинула, двигаясь, как сомнамбула. Была пятница, по привычке она отправилась в конюшню к Нестору, чтобы взять напрокат обычную двуколку и кобылу. Всю дорогу до Речной фермы она размышляла над словами Леви. Неужели он прав? Неужели Джесс готов распроститься со своей карьерой ради нее? Ей так хотелось в это поверить, что даже страшно стало.

Но если это правда, почему он ей прямо не сказал? Может, он слишком горд? А она ему такого наговорила… Как только она его не обзывала! Ей хотелось съежиться, свернуться клубком при одной мысли о том, как глупо и недостойно она вела себя с ним. Она оскорбила его до глубины души. Он из-за нее напился до бесчувствия.

Какая же она дура! Могла бы наставить на путь истинный, а вместо этого… Что она наделала! Обвинила его в шкурничестве и трусости, в корыстолюбии, во всех смертных грехах! Затравила его. Призывала к расправе, к кровной мести. Она хотела убрать Уайли его руками.

— О, Джесс, прости меня, — сказала она вслух. — Мне так жаль! Если бы ты сейчас был здесь, я бы тебе призналась.

Кэйди чуть было не повернула повозку, собираясь направиться на поиски Джесса, но вовремя вспомнила, что он пошел на прогулку. Конечно, чтобы попытаться выкинуть из головы все те гадости, что она ему наговорила. Она сгорала от стыда.

Звук выстрела донесся до нее в ту самую минуту, когда она направляла серую кобылу в проход между двумя источенными ветром серыми каменными столбами, — это было все, что осталось от ворот Речной фермы.

— Тпру, лошадка, — скомандовала Кэйди, натягивая вожжи. Повозка остановилась. Раздались еще выстрелы.

Неужели кто-то охотится? Похоже, стреляли из пистолета. Это могло означать лишь одно: кто-то развлекается, высаживая последние стекла в усадебном доме.

— Ну уж нет, — пробормотала Кэйди, нахлестывая вздрогнувшую от неожиданности кобылу вожжами по крупу, — только через мой труп.

Однако она остановила трусившую рысцой лошадь, не подъезжая к дому. Спрыгнув с повозки, Кэйди привязала вожжи к суку дерева и прошла последний отрезок пути пешком.

Дом выглядел такой же ветхой развалиной, как обычно, но показался ей по-прежнему прекрасным. Стрельба доносилась откуда-то из сада перемежающимися очередями: шесть выстрелов — тишина; шесть выстрелов — тишина. Значит, кто-то решил устроить здесь тир.

Все равно ей это не понравилось. Разве имение, пусть даже заброшенное, — не частная собственность? И вообще, в глубине души она считала Речную ферму своей: ей претила сама мысль о том, что кто-то шляется тут с оружием. Подхватив юбки, Кэйди поспешила по мощенной камнем дорожке, огибавшей дом.

Джесс проявил непростительную самонадеянность: привез с собой семь бутылок из-под пива — полную сумку! — хотя ему вполне хватило бы и одной. Уж лучше бы он прихватил в качестве мишени длинную стену амбара.

— Чтоб тебя! — выругался он в шестьдесят шестой раз, обращаясь к чертовой бутылке, установленной на каменной стенке, отделявшей задний двор от сада.

Да, всякий раз, как пуля пролетала справа, слева, поверх — одним словом, мимо цели, он чертыхался. Руки у него не дрожат, может, со зрением что-то не в порядке? Будь он проклят, если хоть что-нибудь понимает. Должно быть, все дело в мозгах. Что-то в них не так. Другого объяснения у него нет.

Проклятый револьвер раскалился и обжигал пальцы. Он вставил в гнезда последнюю обойму из шести патронов и замкнул цилиндр. Ну вот, все готово. Расставив ноги пошире и закрыв один глаз, Джесс тщательно прицелился. Бац! Ничего. Он переменил позу и прищурил другой глаз. Бац! Ничего. Бац! Ничего. Тогда он взял револьвер обеими руками и прицелился, не закрывая глаз. Бац! Ничего.

— Дерьмо!

Он закрыл оба глаза. Бац! Шлеп!

— О, черт!

Джесс обернулся, машинально хватаясь за шею. Он успел мельком разглядеть разъяренное, с расширенными от изумления и недоверия глазами лицо Кэйди, но тут она вновь ударила его своей плетеной сумкой. Шлеп! Удар пришелся прямо по лицу.

— Черт возьми, Кэйди… Погоди, я хочу все объяснить…

— Ладно, начинай. — Шлеп!

Он отскочил от нее, закрывая лицо локтями, и она изо всех сил ударила его по груди.

— Дьявольщина! Ты что, камней туда напихала?

— Ты не наемный стрелок! Ты вообще не умеешь стрелять!

— Верно, не умею.

— Тогда кто ты такой, черт побери? Как тебя зовут? Ведь ты вообще не Голт?

— Нет, я Воган.

Шлеп! По подбородку.

— Лжец! Подлый, гнусный обманщик! Чертов сукин сын!

— Про Джесса я сказал правду, — объяснил он себе в оправдание, пятясь от нее назад.

Шлеп!

— Ой! Черт побери, Кэйди, может, хватит? Перестань!

В последний раз она размахнулась от самого плеча, но промазала и по инерции повернулась волчком, описав полный круг. Сумка вырвалась у нее из рук и отлетела в заросли бурьяна, а сама Кэйди, бормоча проклятия, закрыла лицо руками.

Джессу наконец удалось немного успокоить сердцебиение. Он спрятал разряженный револьвер в кобуру и машинально бросил взгляд в сторону бутылки, она разбилась вдребезги. Чудесно. Значит, с закрытыми глазами он стреляет без промаха.

Шло время. Кэйди сидела, не двигаясь, обхватив голову руками. Джесс надеялся, что она бросит ему первый шар, но она продолжала молчать. То ли она обессилела, то ли ей было противно, он не мог сказать с уверенностью. Скорее всего и то, и другое. Он осторожно приблизился к ней на шаг.

— Кэйди, милая?

— Не смей со мной разговаривать.

— Глупости. Нам надо поговорить.

Опять потянулась тягостная тишина. Наконец Кэйди подняла голову и обхватила руками колени. Джесс возблагодарил Бога: на глазах у нее не было слез.

— Ладно, я тебя слушаю. Объясни мне, в чем дело, — сухо и мрачно проговорила она.

М-да… Пожалуй, лучше бы им не начинать этот разговор.

— Что ты хочешь знать? — спросил Джесс, оттягивая неизбежное.

— Кто такой Голт?

— Видишь ли…

— Да нет, я знаю, кто он такой. Он-то на самом деле и есть наемный стрелок. Спрошу по-другому: где сейчас Голт?

—Гм…

Джесс сплел пальцы под подбородком и начал покачиваться с каблуков на носки и обратно в отчаянной попытке что-нибудь придумать.

— Где сейчас Голт? — задумчиво повторил он, хотя в этом не было нужды. — Прекрасный вопрос. Поскольку я не он, но в то же время настоящий Голт существовал когда-то, то куда же его подевали? Я бы сказал, вопрос по существу.

Кэйди не сводила с него угрюмого взгляда, в котором читались недоверие и отвращение.

— Тут есть только одно затруднение, — упрямо гнул свое Джесс. — На этот вопрос я не вправе ответить.

— На этот вопрос ты не вправе ответить, — эхом откликнулась Кэйди.

Каждое слово она произносила медленно, отчетливо, раздельно, словно желая, чтобы он тоже оценил идиотизм своего ответа по достоинству.

— А почему ты не можешь ответить?

— Почему?

Эх, тут пригодился бы Леви! Он дал бы какой-нибудь обтекаемый буддистский загадочный ответ. И Кэйди лишь несколько дней спустя догадалась бы, что он ничего не значит.

— Я дал слово, — бездумно брякнул Джесс. Правда сорвалась у него с языка невольно: совершенно непривычное ощущение. Кэйди шумно вздохнула.

— Надо же, как удобно.

Она ему не поверила! Впервые в жизни он сказал ей правду.

— Я обещал, — повторил он. — Я дал торжественную клятву.

— Голту?

Скользкая почва. Пришлось вернуться к первому неуклюжему варианту:

— Я не вправе об этом говорить.

Она презрительно фыркнула и поднялась.

— В газете писали, что Голт был ранен в руку в Окленде. В правую руку. И ты решил воспользоваться его именем? Стать им? Так было дело?

— Да, но…

— И с тех пор ты вымогал деньги у ни в чем не повинных людей?

— Ни в чем не повинных?

Джесс попытался исправить ошибку.

— Ничего я не вымогал!

— До чего же вы хитрая бестия, мистер Воган? — Губы у нее кривились от презрения. Джессу стало холодно, словно она бросила его в ванну со льдом.

— Я только одного не могу понять: почему вы все еще здесь? Вы уже успели собрать дань с кого только можно, что же удерживает вас в Парадизе?

— Ты.

Это был правдивый, хотя и не полный ответ. Денег у него не было ни гроша.

Кэйди отвернулась, но он успел заметить, как гнев в ее глазах сменяется болью и растерянностью. Джесс коснулся ее окаменевшей спины, но она отбросила его руку и отступила на шаг в сторону.

— Кэйди, это правда. Я остался ради тебя.

Он сказал чистую правду. Деньги тут были совершенно ни при чем.

— Ну что ж, теперь можешь ехать. Я тебя даже видеть не хочу.

Джесс приуныл.

— Позволь мне хотя бы объяснить тебе, что произошло, — умоляюще начал он.

— Не утруждай себя.

— Я… когда Голт… однажды я был… — Он умолк, чувствуя, что зашел, в тупик. Эх, если бы не торжественная клятва!

— Голт был ранен в руку под Оклендом. Это правда.

На самом деле это вовсе не было правдой, но он не мог вдаваться в объяснения.

— Я хочу сказать… так было написано в газетах. Ты сама их читала. Я тоже прочел. И вот неделю спустя проезжаю через Стоктон, никого не трогаю, и вдруг… знаешь, что случилось?

— По правде говоря, мне все равно. Я уже сказала…

— Сижу я в салуне, и тут подходит один парень и говорит: «Я дам вам шестьсот долларов, только не убивайте меня». Ну я молчу и пытаюсь понять, не померещилось ли мне. Парень оглядывается по сторонам и вытаскивает бумажник. Вынимает шесть сотен наличными, протягивает их мне через стол. «Теперь мы квиты, мистер Голт?» Ну я совсем языка лишился, только и думаю, как бы мне не стукнуться челюстью об стол. Он поднимается из-за стола, наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо: «Она сама напросилась. Если бы ее старик знал, что она за штучка, он бы первый залез к ней в постель». Потом он ушел, а я так и остался сидеть и глядеть на шесть сотен. И тут до меня дошло.

Кэйди повернулась кругом.

— Что? — спросила она угрюмо.

— Он принял меня за Голта из-за «кольтов». Вытащив из кобуры револьвер с перламутровой рукоятью, Джесс попытался всунуть его ей в руки.

— Видишь гравировку с орлом? Сделано на заказ в Мексике. Такая пушка — большая редкость.

— У Голта была такая?

— Да. Нет.

Джесс крепко потер переносицу.

— Это и есть пушка Голта. Я… я ее приобрел.

— Каким образом?

Он не ответил, и она опять презрительно засмеялась.

— Можешь не повторять. Ты не вправе об этом рассказывать.

— Так и есть, Кэйди. Я сказал бы тебе, если бы мог, но… я не могу.

— Надо же, какой ты честный! Настоящий хозяин своего слова. — Эти слова вогнали его в краску.

— Значит, с глазами у тебя все в порядке и со слухом тоже, и руку тебе никто не прострелил.

Он попытался улыбнуться.

— Все верно. Я цел и невредим.

Кэйди не ответила на его улыбку.

— Да к тому же еще горд и доволен собой. — Она повернулась и пошла прочь. Несчастный, убитый, пристыженный Джесс последовал за ней. Вообще-то он не считал свое ремесло постыдным: люди, у которых он брал деньги, были подонками и не заслуживали лучшей участи. Но и гордиться тоже нечем. Кэйди видит в нем самозванца, дешевого афериста. Труса.

— Погоди, милая. Неужели ты не хочешь даже попытаться меня понять?

— Я тебя отлично понимаю.

— Послушай…

Они подошли к ее двуколке. Кэйди уже поставила ногу на подножку, но Джесс удержал ее за руку и не дал подняться на сиденье.

— Когда я начал носить повязку, люди буквально засыпали меня деньгами со всех сторон. Честное слово. И все они были жуликами, бандитами, психами худшего толка. У каждого совесть была не чиста.

Что я должен был делать? Возвращать деньги обратно? Да кто бы на моем месте…

— Черни! — вдруг перебила его Кэйди. — Это ты заставил его уехать из города!

— Конечно, я. Кстати, о мошенниках…

— Кстати, о мошенниках. Ты и у него вымогал деньги! Сколько ты с него взял? Небось целую кучу огреб, да? О, Джесс…

Она покачала головой, глядя на него чуть ли не с жалостью. — Он-то, конечно, мошенник, тут спору нет. Ну а ты? Чем ты лучше его?

И отбросив его руку, Кэйди вскочила на сиденье и принялась разбирать вожжи.

— Нет, погоди, Кэйди. Ну прошу тебя, не покидай меня. Ты злишься, и у тебя есть на то все основания. Я должен был раньше во всем тебе признаться.

— Верно. Почему же ты этого не сделал?

— Потому что знал, что ты все воспримешь именно так. И еще…

Джесс провел большим пальцем по растрескавшейся коже постромки.

— Мне нравилось быть Голтом, — смущенно признался он. — Мне было приятно, что при первой встрече ты немного испугалась меня. А потом перестала бояться.

Он криво усмехнулся.

— Ну… ты же понимаешь. Стала бы ты обращать на меня внимание, если бы я не был опасным преступником?

— Стала бы.

Джесс быстро вскинул голову, но надежда, которую ее слова вселили в его сердце, мгновенно испарилась: глаза Кэйди светились мрачной безнадежностью.

— Нет, подожди… Ну, пожалуйста, не торопись, подумай еще раз!

Она попыталась выдернуть у него вожжи, но он силой удержал их в руке.

— Ты сердишься, я это понимаю. Но прошу тебя, Кэйди, не зачеркивай все, что у нас было. Не надо рубить сплеча, я тебя очень прошу. Просто не торопись, обдумай все еще раз хорошенько, ладно?

Кэйди скептически поджала губы.

— Вряд ли я когда-нибудь изменю мнение о тебе, Джесс Воган. Пока ты был Голтом, ты, по крайней мере, следовал каким-то правилам. У тебя был кодекс чести — поганый, конечно, но все-таки лучше, чем совсем ничего.

— Э, нет, у меня есть свои правила!

— Ну, разумеется! Корысть и обман.

— Обман? Я никогда никого не обманывал. Просто я…

— Ты обманывал меня.

Тут ему нечего было возразить.

— Я собирался все тебе рассказать, — промямлил он жалобно.

— Так я тебе и поверила!

— Ну, Кэйди, перестань…

— Это ведь не какой-нибудь невинный розыгрыш, Джесс. Есть такое понятие, как доверие, как… порядочность между людьми, которые… вместе спят, — договорила она сквозь зубы.

В глазах у нее стояли слезы, и Джесс понял, что она собиралась назвать их отношения как-то иначе.

— У меня нет никаких оправданий, кроме одного: я не хотел тебя терять.

Но он уже потерял ее; это происходило прямо у него на глазах.

— Кэйди?

— Что?

На душе у него и без того было тошно, и все же он решил задать самый страшный вопрос.

— Ты считаешь меня трусом?

Ее щеки вспыхнули румянцем, она схватилась рукой за шею, словно у нее болело горло. Тихим, напряженным голосом она сказала:

— По правде говоря, я просто не знаю, как еще это назвать.

Джессу хотелось заплакать вместе с ней. Никогда в жизни ему не было так стыдно.

— Ну что ж, — проговорила Кэйди после бесконечной паузы, — пока, Джесс.

— Пока.

Но он так не двинулся с места.

— Кэйди?

— Что?

—Ты не подбросишь меня до города? Она отрицательно покачала головой.

— Я всю дорогу сюда прошел пешком, у меня ноги болят. Ну, пожалуйста, подвези меня…

На самом деле ему нужно было выиграть время.

— Будь ты проклят, Джесс… — Теперь она была в ярости оттого, что он испортил ее полный достоинства уход.

— Ладно, садись. Только давай поживее, черт бы тебя побрал!

Кэйди подвинулась на сиденье, и Джесс залез в двуколку рядом с ней.

— И не вздумай морочить мне голову разговорами. Скажешь хоть слово — и я тебя тут же высажу, ясно?

Кэйди ловко развернула кобылу (она вообще здорово умела обращаться с лошадьми, и это ему в ней особенно нравилось), и они рысцой тронулись по длинной, закругленной подъездной аллее Речной фермы обратно к дороге.

Джесс последовал совету и хранил благоразумное молчание. Да и что еще он мог сказать? В груди у него поселилось ощущение безнадежности. Так стоит ли самому рыть себе могилу? Стоял серый, тусклый, безрадостный день. Тяжелые облака низко ползли по небу. Джесс отвернулся от Кэйди и молча уставился на запыленные придорожные цветы и кустарники, проносившиеся навстречу повозке. Он сам себе казался зачумленным.

Но вот колеса покатились медленнее, и унылый пейзаж пополз навстречу улиткой. Кэйди натянула поводья, и кобыла покорно перешла на шаг. Подняв голову, Джесс увидел незнакомца, посреди дороги, напротив поворота к руднику «Семь долларов». Человек на дороге заметил их и в ту же минуту сделал паническое движение, намереваясь повернуться и бежать, но тотчас же остановился. Расправив плечи и сунув руку в карман, он коснулся полей шляпы и улыбнулся фальшивой беспокойной улыбкой.

— Привет, — сказал он, пока они проезжали мимо.

— Привет, Джордж, — небрежно ответила Кэйди.

— Я как раз вышел на прогулку, — объяснил Джордж, хотя никто его ни о чем не спрашивал. — Просто решил размяться, подышать свежим воздухом. Приятный сегодня день.

— Приятный. Что ж, всего тебе хорошего. Пока.

— Пока.

Незнакомец опять, ткнул пальцем в поля шляпы и помахал рукой.

— Кто это? — спросил Джесс, как только они отъехали подальше.

— Джордж Сэмпл. Десятник на шахте Уайли.

— Он работает на Уайли? Тогда какого черта он ошивается возле твоей шахты?

Кэйди невесело усмехнулась.

— Ну, не знаю. Может, забрел сюда, чтобы справить нужду, а может, решил опохмелиться в рабочее время подальше от посторонних глаз. Вид у него виноватый, это уж точно.

— А далеко от дороги въезд на «Семь долларов»?

— Четверть мили, может, немного меньше. Ты бы его отсюда увидел, если бы не деревья.

Джесс вдруг скомандовал:

— Останови двуколку.

— Зачем?

— Просто останови.

Она повиновалась, и он спрыгнул на землю.

— Поезжай вперед, Кэйди. Я пешком доберусь.

— Но почему? Что ты собираешься делать?

— Просто хочу кое-что увидеть. Поезжай, Кэйди, все в порядке. Поезжай.

Джесс шлепнул кобылу по крупу, повернулся и поспешил обратно.

На дороге было пусто. Джордж куда-то исчез. Крадучись, держась поближе к зарослям на обочине, Джесс подобрался к повороту на рудник Кэйди. Укрывшись за деревом, он оглядел узкую колею, прочерченную колесами фургонов, которая вела к «Семи долларам». Пусто. Тихо.

Он вышел на открытое место. Старая дорога, заросшая травой и чертополохом, казалась нетронутой. По ней давно уже никто не ездил. Опять прижавшись к кустам на обочине, Джесс стал осторожно пробираться вперед, чутко прислушиваясь и вглядываясь в даль. «Не вытащить ли револьверы?»— подумал Джесс, но тут же отбросил эту мысль. Если придется стрелять, он скорее всего отстрелит себе руку или еще что-нибудь. Да и патронов у него не осталось.

За последним поворотом открылся вход на рудник Кэйди, вернее, на то, что от него осталось. Джесс остановился, пристально вглядываясь. Трудно вообразить себе более унылую картину, чем заброшенный рудник: полусгнившие хозяйственные постройки, накренившиеся строительные леса и ржавеющие на открытой поляне механизмы.

Джесс со злости пнул ногой лежавший в пыли камень. Безумное предположение, возникшее у него при встрече с десятником Уайли, похоже, не подтверждалось. Вся окружающая обстановка как будто издевалась над ним, напоминая о его нелепом подозрении. И теперь ему придется топать до города пешком.

Он все-таки решил подойти поближе: его внимание привлекла почти неразличимая вывеска у входа в шахту. «$7», — разобрал он наконец, подойдя почти вплотную. А пониже — «ВЛАДЕЛЕЦ ГУСТАВ ШЛЕГЕЛЬ». Кэйди даже не позаботилась ее сменить. Ничего удивительного: на руднике «Семь долларов» поставили крест.

Шаткая деревянная изгородь предохраняла вход — вернее, спуск в шахту. Схватившись руками за верхнюю планку и прищурившись, Джесс заглянул вниз. Поломанные ступени деревянной лестницы уходили в темноту. Терпкий запах сырой земли показался ему удушающим. Он поднял с земли камешек, занес его над черной ямой и бросил вниз. Камешек ударился о скалу и зашуршал, скатываясь вниз. Значит, вход не отвесный, а пологий.

Ему никогда раньше не приходилось бывать внутри золотодобывающей шахты, и он подумал, что более ужасного способа зарабатывать себе на жизнь не существует (если только ты не владелец рудника). Креветка Мэлоун был старателем, промывал, песок в руслах рек и ручьев. Ему, вероятно, не суждено разбогатеть, но по крайней мере ему не приходилось проводить свои дни в черной яме, без воздуха и света. Джесс поежился. За все золото мира он не согласился бы здесь работать. Уж лучше пусть его похоронят заживо.

Он обернулся и… подпрыгнул на полфута от неожиданности. Его крик так ошеломил Кэйди, что она подскочила на целый фут.

— Черт побери! — закричали они хором.

— Какого черта ты здесь…

— Неужели ты никогда…

— Ты меня до смерти напугала!

Оба стояли, держась за сердце и меряя друг друга взбешенными взглядами. Джесс засмеялся первым. Кэйди улыбнулась, но вовремя вспомнила, что она с ним не разговаривает.

— Что ты здесь делаешь? Я же просил тебя, Кэйди, возвращаться в город. Тебе нельзя здесь находиться.

— Что значит «нельзя»? Это моя шахта! Интересно, что ты здесь делаешь?

— Просто хотел кое-что проверить. Было у меня одно подозрение, но я ошибся. Вот и все.

Она недоверчиво прищурилась.

— Тебе показалось странным, что десятник с рудника Уайли сшивается вокруг «Семи долларов»?

Он пожал плечами.

— Почему Уайли так настойчиво пытается откупить у тебя рудник, который, по твоим словам, ничего не стоит и по чистой случайности находится по соседству с его собственным? Зачем ему понадобилась пустая шахта?

Кэйди прежде считала, что Уайли хочет отнять у нее рудник, потому что он стяжатель по натуре. Но, похоже, догадка Джесса (если, конечно, ему пришло в голову то же, что и ей сейчас) оказалась ближе к истине. Подойдя к входу и обхватив рукой занозистый столбик ограды, она заглянула в зияющий проем и прислушалась.

— Ничего не слышно, — сказал ей Джесс. — Я уже…

—Ш-ш-щ!

Но оказалось, он прав. Кэйди убедилась, что из шахты не доносилось ни звука. Зато этого не скажешь о запахах.

— Разрази меня гром!

— В чем дело?

— Это аммиачная селитра. Неужели ты не чувствуешь?

Джесс наклонился и глубоко втянул в себя воздух.

— Что такое аммиачная селитра?

— Это динамит.

Он выпрямился. — Значит, я был прав?

— Даже если Уайли производит взрывные работы, запах не должен доноситься из этой штольни. Это просто невозможно, если только… — …если только он не проделал подкоп из своей шахты в твою.

Кэйди рассеянно кивнула. Голова у нее напряженно работала.

— Я знаю, как это узнать наверняка.

— Как?

— Пошли.

Может, она и решила больше с ним не разговаривать, но в эту минуту его присутствие было как нельзя кстати. Кэйди прошла вперед по замусоренному двору мимо длинных сараев с покатыми стенами, мимо проржавевших механизмов — измельчителей, дробилок, промывочных желобов, паровых подъемников, напоминавших остовы доисторических животных, — к гаревой дорожке, пропадающей в лесу позади шахты. Ей вспомнилось, как она в далекий прошлый раз шла по этой тихой, тенистой дорожке в обществе мистера Шлегеля: он хотел показать ей свой золотоносный рудник. В то время рудник еще не совсем иссяк: рабочие находили золото в русле реки.

— Куда мы идем? — тихо спросил Джесс, пытаясь поймать ее за руку.

Она отдернула руку.

— Неужели ты не слышишь?

— Что?

— Это река. — Через несколько минут дорожка, превратившаяся в тропу, вывела их из поредевшего леса и оборвалась на краю утеса. Кэйди догадалась, откуда исходит звук за секунду до того, как они вышли на берег.

— Паровая землечерпалка, — громко объяснила она Джессу. — Вот подлый скунс!

— Это твоя землечерпалка?

— Нет, но земля моя. Смотри, он разрабатывает жилу, ведущую от «Семи долларов» прямо к этой скале. Видишь — вон там, внизу?

Она указала на следы от колес и кучу щебня, наваленную на скалистом берегу прямо у них под ногами.

— Эта землечерпалка просто для отвода глаз. Он истощил рудник со своей стороны, этот… бандюга!

— Идем, Кэйди, нам надо выбираться отсюда. — Джессу пришлось схватить ее за руку и силой потащить за собой: она ни за что не хотела уходить.

— Пошли, пока нас кто-нибудь тут не застукал.

Ей пришлось признать его правоту. Она позволила ему увести себя с берега и с радостью вновь вступила под темный покров соснового леса. Они побежали, и чем ближе к поляне, тем больше росло в них ощущение, что кто-то следит, идет за ними по пятам. Кэйди оставила двуколку привязанной к уцелевшей части барабанного «грохота» на машинном дворе.

— Давай быстрее, — поторопила она Джесса, пока он отвязывал лошадь, — скорей, скорей, поехали!

У нее душа сжималась от страха. Некоторые из людей Уайли не менее жестоки и беспощадны, чем он сам. Если бы их с Джессом застали здесь сейчас… ей даже думать не хотелось о том, что могло бы случиться.

Джесс хлестнул кобылу, и они рысью выехали со двора, подскакивая в двуколке, как куклы в игрушечной коляске. На дороге к городу никого не было видно в обоих направлениях. Слава Богу, они в безопасности! Никто их не видел. И все же они проехали чуть ли не милю, прежде чем Кэйди пришла в себя.

— Подлый скунс, — повторила она, стукнув кулаками по коленям.

Ей было известно много слов похлеще, и все они прекрасно подходили к Уайли, но она по-прежнему сдерживалась в разговоре с Джессом.

— Извини, я так ничего и не понял. Что, собственно, он делает?

— Он промывает речное дно землечерпалкой, вычерпывает гальку до самого скального основания. Но это все для отвода глаз. Его рудник истощился — точно так же, как и «Семь долларов». На самом деле он отслеживает рудные жилы, выходящие на мой участок русла и ведущие к моему руднику. Я это видела собственными глазами!

Похоже, Джесс все еще не понимал.

— Еще до того, как появились отдельные рудники, такие, как «Семь долларов» или «Радуга», под утесами на дне реки было найдено рассыпное самородное золото, но вскоре оно иссякло. Тогда они стали искать залежи в горной породе, надеясь проследить выходящие на поверхность россыпи до их источника. Уайли удалось напасть на жилу, а вот мистеру Шлегелю не повезло: он нашел несколько ответвлений, но они быстро истощились. И он бросил это дело.

— И ты думаешь, что теперь Уайли нашел крупное месторождение? И притом в твоей шахте?

— Не знаю, что он там нашел, но что бы это ни было, оно, безусловно, в моей шахте. Мерзкий ублюдок! Но на этот раз ему не уйти.

Кэйди злорадно потерла руки.

— Ха! На этот раз ему не уйти. Если, конечно, мне удастся заставить Томми что-то предпринять, — добавила она, размышляя вслух. — И все-таки… наконец-то сукин сын попался! Я приперла его к стенке. Не-е-ет, теперь ему не отвертеться. Он точно нарушил закон, и у меня есть доказательства. Поезжай прямо к шерифу, Джесс, не останавливайся у конюшни. Видит Бог, на этот раз я его достану!

На самом деле Кэйди вовсе не так твердо была уверена в себе. Ладони у нее вспотели от какого-то суеверного страха. Она не могла стряхнуть с себя ощущение надвигающегося кошмара. У нее возникло скверное предчувствие, что произойдет несчастье.

Возможно, оно уже произошло. Джессу пришлось натянуть поводья: движение на Главной улице было необычно оживленным. Не успели они проехать полквартала, как Кэйди заметила, что происходит нечто странное. Все, кто был на улице или на тротуаре, останавливались, чтобы поглазеть на них, но никто не окликнул их, никто с ними не заговорил. Нестор Эйкс, как всегда, стоял, подпирая спиной ворота конюшни, но, когда Джесс помахал ему, он только проводил повозку выпученным взглядом.

— Привет, Сэм, — поздоровался Джесс с Сэмом Блэкеншипом, пересекавшим Сосновую улицу. Тот замер посреди мостовой и тоже вытаращился на них.

— Что происходит? — спросил Джесс. Кэйди лишь пожала плечами в ответ на его удивленный взгляд. Ей стало по-настоящему страшно. Хэм заметил их в ту же минуту, когда Кэйди увидела его на пороге прачечной Чанга. Мальчик тотчас же бегом кинулся навстречу двуколке. Она схватила Джесса за рукав.

— Остановись, ему нельзя бегать!

Джесс натянул поводья, и кобыла, пританцовывая от неожиданности, остановилась.

— Мисс Кэйди… Мистер Голт… Мистер… — Хэм запнулся. Слова никак не давались ему.

— В чем дело? — Кэйди встревоженно вглядывалась в его лицо.

Он был возбужден и горел желанием выложить какую-то новость. Она насторожилась, заметив проступающий в его лице страх.

— Успокойся, Хэм. Не вертись, стой смирно. Скажи мне толком, что случилось.

— Там… человек приехал!

— Человек, — повторила Кэйди, стараясь говорить как можно спокойнее. — Какой человек?

— Он сейчас в «Бродяге». Он говорит… он говорит…

Перламутровые белки сверкнули, когда мальчик испуганно скосил глаза на Джесса.

— Что он говорит?

— Он говорит, что он Голт!

13.

— Джесс? Что ты делаешь? Джесс! Живо разворачивай повозку!

Кэйди дернула его за руку, пытаясь по выражению лица догадаться, что он задумал.

— Ты не можешь появиться в «Бродяге», он же тебя убьет! Джесс, очнись!

Она стукнула его по плечу; и он наконец повернулся к ней.

— Мне придется пойти туда.

— Но почему?

— Потому что рано или поздно мужчина должен исполнить свой долг.

Кэйди опять его ударила.

— Ты что, с ума сошел? Это же Голт, Джесс, настоящий Голт! Ты хоть представляешь, что он сделает, узнав, что ты взял его имя?

— Ну… я думаю, он будет в бешенстве.

— А я думаю, что он тебя пристрелит на месте!

Джесс насупился, но продолжал упрямо держать путь к «Приюту бродяги».

— Черт бы тебя побрал! Это из-за того, что я сказала, да?

В страшном волнении она схватила его за запястье.

— Я беру свои слова назад, ты не трус. Нет, ты не трус.

Он лишь мрачно усмехнулся.

— Ты не трус. Я просто сгоряча это сказала… Потому что злилась на тебя. Ну прошу тебя, Джесс, поверни повозку и выбирайся из города как можно скорее. Никто тебя…

— Слишком поздно. Я больше не собираюсь убегать.

Ну почему он так рассуждает? Страх наконец заставил ее умолкнуть; она лишь взирала на него в боязливом ожидании. Джесс остановил кобылу у входа в ее салун, передал ей поводья и спрыгнул на землю.

— Может, тебе лучше остаться здесь, Кэйди? Тут безопаснее. — С этими словами он оставил ее и направился к вращающимся дверям.

Колени у нее подкашивались от волнения, пока она слезала с повозки.

— Черта с два! — выкрикнула Кэйди. Звук собственного голоса — неверный, дрожащий — напугал ее еще больше. Тут ее, хватаясь за бок, нагнал запыхавшийся Хэм. Кэйди торопливо обняла его и попыталась успокоить.

— Я хочу, чтобы ты отвез двуколку к Нестору, Хэм. И оставайся в конюшне, не смей возвращаться в «Бродягу», ты меня слышишь? Ты понял меня, Хэм?

Мальчик кивнул, но Кэйди знала, что полагаться на него в таком деле нельзя: он и раньше иногда ее не слушался. Поэтому она повторила все с самого начала, наклонившись и глядя ему прямо в глаза.

— Не возвращайся в «Бродягу», Хэм, я говорю серьезно. Оставайся у Нестора, пока я за тобой не приду.

— Ладно.

— Вот и хорошо. Поезжай.

Кэйди терпеливо ждала, глядя, как Хэм вспрыгивает в двуколку, разворачивает ее и отъезжает. И только когда он скрылся из вида, она побежала к салуну.

Внутри было полно народу, как в церкви воскресным утром, разве что женщин не было. Заметив сияющую бритую голову Леви поверх всех других голов, Кэйди плечами и локтями начала прокладывать себе путь в толчее взмокших мужских тел.

— Извини, Гюнтер, подвинься… Пропустите… Дай мне пройти, Стэн…

Наконец Леви схватил ее за руку и помог перебраться через стойку бара. Кэйди встала на скамеечку в фут высотой, которой пользовалась, чтобы доставать бутылки с верхних полок, когда подменяла Леви в баре. Если бы он не подхватил ее и не удержал, она, наверное, рухнула бы через стойку прямо в толпу, потому что со скамеечки ей был виден Джесс. Он стоял у стола, за которым сидел Мерл Уайли и с ним еще один мужчина.

Голт.

Боже милостивый, безусловно, это был Голт! Глядя на него, Кэйди почувствовала, что у нее двоится в глазах. Ее словно перенесли назад во времени, в тот день, когда Джесс появился в Парадизе! Этот человек — настоящий Голт в черной одежде, с черной кожаной «заплаткой» на глазу и черной папироской во рту — выглядел старше, грубее, он и вполовину не был так хорош собой, но… от него точно так же веяло угрозой. Нет, даже хуже. Джесс походил на револьвер со взведенным курком: на каждого встречного он смотрел, словно не зная, плюнуть или выстрелить. Голт выглядел так, будто для него это вопрос давно решенный: слюна была ему дороже пули.

При всем при том они были удивительно похожи друг на друга, казалось, между ними есть семейное сходство. Тот же орлиный нос, те же глаза (глаз) серо-стального цвета, так же пробивалась седина в черных волосах. Понятно, почему Джессу так легко было изображать Голта, неудивительно, что так много людей поверили ему безоговорочно. Включая саму Кэйди. Особенно ее.

Чья-то рука ухватила ее за локоть: оглянувшись, она увидела, что это Глендолин, потеснив ее, вскочила на скамеечку.

— Кэйди, ты только посмотри!

— Я смотрю.

— Как по-твоему, который из них…

— Тихо!

Уайли что-то говорил, и ей хотелось послушать. Возбужденный гул голосов вокруг затих, когда он со скрипом отодвинулся на стуле, глядя на Джесса и ухмыляясь ему в лицо.

— Так-так-так, — Уайли злорадно цедил слова сквозь зубы. — Какой увлекательный разговор состоялся у меня с мистером Голтом! Я с самого начала подозревал в тебе червоточину. Как ваша настоящая фамилия, мистер? Чем вы зарабатываете себе на жизнь? Перегоном скота? Чисткой плевательниц?

Чей-то нервный смешок прервал напряженное молчание. У Кэйди дрожали руки. Где ее пистолет? В коробке из-под сигар на дальнем краю стойки: отсюда не достать. Да и вообще что бы она стала с ним делать? Джесс стоял к ней спиной. Зато Кэйди видела лицо Голта. Господи, помилуй и спаси! У него вид хладнокровного, беспощадного наемного убийцы. И если ошибается, она готова съесть свою шляпу вместе с пером.

Голт поднялся из-за стола — медленным и ленивым движением, как змея, что греется на солнышке, неторопливо переползая с места на место. Теперь, когда они стояли лицом к лицу, сходство между ним и Джессом стало просто разительным. Голт улыбнулся — так оскалился бы голый череп. Когда он заговорил, его сорванный замогильный голос прозвучал до ужаса знакомо:

— Не знаю, кто ты такой, — сказал он Джессу, — да мне, по правде говоря, все равно. Но у тебя есть кое-что, принадлежащее мне: пара шестизарядных «кольтов». Можешь передать их мне прямо сейчас, тогда я тебя не убью. Надо бы, но уж так и быть — живи. Но если ты не выложишь их на стол через пять секунд, я тебя пристрелю на месте. Раз.

— Джесс!

Возглас вырвался у нее от страха. Его осанка, упрямство в развороте плеч, напрягшиеся руки — все говорило, что он не уступит. У нее возникло нехорошее предчувствие.

Оно не обмануло.

— Слушай, ты, — его хриплый шепот в точности, слог за слогом, повторил интонации Голта. — Не знаю, кто ты такой, и по правде говоря, мне плевать. Если ты не уберешься отсюда на счет «три», я всажу пулю в тот самый глаз, на котором у тебя липовая повязка. Раз.

Голт часто заморгал, и на полсекунды Кэйди показалось, что она заметила растерянность на его твердокаменном лице. Но мгновение миновало, и жестокая кривая усмешка вновь появилась у Голта на губах. Она явственно почувствовала, как волосы шевелятся у нее на голове.

— Похоже, мы зашли в тупик, — грозно прошептал Голт.

Что ж, угроза — это хорошо, это просто прекрасно. По крайней мере, он перестал считать.

— Ой! — Глен еще крепче вцепилась ей в локоть. — Ой, нет, только не это.

Кэйди не сразу поняла, что она имеет в виду, но в конце концов заметила, как Томми Ливер проходит в двери и пытается пробиться через толпу. Без шляпы, со сбившимся набок галстуком и перекрученным воротничком, он выглядел перепуганным, даже больным. Кэйди вспомнила, что рассказала ей этим утром Уиллагейл: прошлой ночью шериф с Джессом вместе напились в тюремной камере.

— Великолепно, — мрачно прошептала Кэйди, — теперь Голт убьет их обоих.

Глендолин закрыла лицо руками и ударилась в слезы.

— Вы видели сегодняшнюю газету, мисс Кэйди?

— Что?

Кэйди недоуменно повернулась к Леви.

— Ты о чем? Какую газету?

— На первой странице. Сара Дигби заявляет, что узнала человека, оставившего деньги у нее на пороге.

— И кто это был?

— Джесс.

— Что?

— Так, что тут происходит?

Жидкий тенорок шерифа прозвучал несолидно, но вернул внимание Кэйди к происходящему. Глен тоже перестала голосить и прислушалась.

— Я требую, чтобы все очистили это помещение и разошлись по домам. Никакой стрельбы не будет, так что двигайте отсюда по-хорошему. Давай, Артур. Пошли, Сэм. Стоуни, Леонард, и ты тоже, Креветка, тебя это тоже касается. Быстро, быстро, все вон отсюда!

Никто не двинулся. Мужчины топтались на месте, переминались с ноги на ногу, пожимали плечами, но никто и шага не сделал к дверям.

— О, Томми, — простонала Глен.

Кэйди обняла ее за плечи. «В чем дело? — подумала она растерянно. — Неужели Глен все-таки влюблена в шерифа?»

— Который из вас Голт?

Возможно, в один прекрасный день Кэйди еще удастся посмеяться, вспоминая, как выглядел Уилл Шортер-младший, задавший этот кретинский вопрос. Он нацепил очки на нос и занес карандаш над блокнотом, ожидая, что настоящий Голт сейчас поднимет руку, а самозваный уползет куда-нибудь подальше и загадка будет решена.

— Я Голт.

— Я Голт.

— Ты лжец.

— Ты лжец.

— Пусть спор решится в честной борьбе, — злорадно предложил Уайли. — Прямо здесь и сейчас. Тогда все станет ясно.

— Я не против, — прохрипел Джесс.

— Жду не дождусь, — кивнул Голт.

— Джесс!

На этот раз это крикнула не Кэйди, а Хэм. Она увидела, как он пробирается сквозь давку. Леви выпустил ее руку и начал перелезать через стойку, но как раз в эту минуту Хэму удалось проскользнуть под ногами у любопытных. Мальчик сломя голову бросился к Джессу, налетел на него со всего размаху и едва не опрокинул его на стол.

— Так, всем стоять!

Джесс перешел с шепота на полный голос, властно прозвеневший в наступившей тишине. Он закрыл собой мальчика, прижал его к себе, положив одну руку ему на голову, а другую — на плечо.

— Никакой стрельбы здесь не будет. — Уайли встал, его бульдожьи глазки блестели от возбуждения.

— Тогда на улице. Давайте выйдем на улицу. На револьверах, в двадцати шагах. Вы могли бы…

— Слишком темно, — возразил Голт, дернув подбородком в сторону окна.

Он был прав: за окном сгущались сумерки.

— Я хочу стрелять в человека, утверждающего, что он — это я, при ярком солнечном свете.

— Я тоже, — усмехнулся Джесс. Кэйди видела, как все мужчины в зале несколько раз перевели взгляд с него на Голта и обратно.

— Завтра я убью тебя с не меньшим удовольствием, чем сегодня, — сказал Голт.

Джесс скривил губы.

— Десять утра тебя устроит?

Неужели это происходит наяву? Кэйди не могла поверить своим ушам. Схватив Леви за руку с такой силой, что он поморщился, она закричала «Нет!», но никто не обратил на нее внимания.

— В десять утра на улице. — Голт вынул изо рта тонкую черную папироску и бросил ее на пол к ногам Джесса.

— Если вдруг захочешь схлопотать пулю раньше, дай мне знать. Я буду в гостинице.

— Взаимно. Я буду здесь.

Кэйди смотрела с открытым ртом, как Голт, настоящий Голт, человек, собиравшийся завтра в десять часов утра убить ее возлюбленного, проходит сквозь тающую на глазах перепуганную толпу и исчезает в дверях.

Трудно спорить с человеком, когда он тебя целует. Можно ли приводить доводы, возражать, взывать к разуму, упорно стоять на своем, пока он снимает с тебя одежду? Однако Кэйди предприняла попытку, даже несколько попыток, стараясь при этом держаться как можно дальше от кровати, но все-таки не оказаться во дворе. Она бы и туда вышла, лишь бы отвлечь внимание Джесса от постели, да вот беда: шел дождь.

— Я же сказала: не стану этого делать, — повторила она в третий или в четвертый раз, уворачиваясь от его хищного рта. — Пока ты не скажешь, что пришел в себя.

— Я бы скорее пришел в тебя.

— Прекрати!

— Не могу.

Его губы были теплы, усы нежно щекотали кожу. Она вытянула шею и отвернулась, но таким образом ему открылся доступ к ее горлу.

— Кэйди, ты нужна мне.

Он прижал ее спиной к комоду и сам прильнул к ней, чтобы она почувствовала, как много он может ей дать.

— Если ты все это задумал ради меня, говорю тебе, Джесс, мне это не нужно.

— А я-то думал, это нужно нам обоим.

— Да не это, черт бы тебя побрал! Ты знаешь, что я имею в виду.

— Знаю. Но я не хочу об этом говорить.

— Ладно. Но неужели ты не можешь хотя бы выслушать? О, черт…

Ему наконец удалось расстегнуть платье у нее на спине, и теперь он стягивал его с плеч на локти и ниже.

— Прекрати немедленно! Прекрати. — Слова протеста прозвучали настолько фальшиво, что она даже не смогла на него рассердиться, когда он не обратил на них внимания.

— Джесс, нам надо поговорить.

— Потом.

— Нет, сейчас.

Кэйди подсунула руки ему под подбородок и силой заставила его оторваться от ложбинки у нее между грудей.

— Прошу тебя.

Его прекрасное лицо улыбалось ей так нежно, так беззаботно, в нем было столько желания и страсти… Кэйди поняла, что это и есть ее погибель.

— Я тебя не понимаю, — простонала она жалобно. — Если ты будешь драться с Голтом, он тебя убьет.

— Этого не случится. Поверь мне, — властно проговорил он, заставляя ее стоять смирно и целуя в губы.

Кэйди опять попыталась заговорить, но Джесс сказал «Ш-ш-ш» и продолжил свое черное дело с дьявольским терпением и целеустремленностью, сводившей ее с ума.

— О, Джесс, не надо.

Но она не воспротивилась, когда он стал расшнуровывать ее сорочку. Просто зарылась носом ему в волосы, а Джесс прижался лицом к ее груди, тихонько поглаживая ее, вычерчивая языком какие-то таинственные фигуры на ее обнаженной коже.

— Я дам тебе денег, — сказала Кэйди. — Тебе нужны деньги?

— Миленькая, — откликнулся он с нежностью, — не могла бы ты помолчать?

— У меня есть заначка, — продолжала Кэйди. — В нижнем ящике, под чулками.

— Много?

— Больше двух тысяч дол…

Джесс накрыл ее рот своим и пустил в ход язык, чтобы заставить ее умолкнуть. Кэйди потеряла нить разговора. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она прикасалась к нему вот так в последний раз…

— Я вела себя как дура, — призналась она, когда он наконец позволил ей заговорить. — Ты на меня не сердишься? Мы столько времени потеряли зря, и все по моей вине. О, Джесс, я люблю тебя.

— Я люблю тебя, Кэйди.

— Правда? О, Джесс, это правда?

— Клянусь тебе. Выходи за меня замуж, когда все это кончится.

Кэйди заплакала.

— Как это глупо, — всхлипнула она, вытирая слезы пальцами.

Ее душа разрывалась между блаженством и отчаянием.

— Выходи за меня, милая. Со мной ты будешь счастлива.

— Как я могу з-за тебя вы-выйти, когда он тебя у-убьет?

Джесс засмеялся. У нее возникло острейшее желание врезать ему хорошенько, но еще больше ей хотелось прижать его к себе, нет, вобрать в себя и никогда, никогда не отпускать.

Оказалось, его мысли движутся в том же направлении. Он нажал коленом, и она раскрыла ноги. Всех ее сил хватило лишь на то, чтобы ответить на его страстный поцелуй и просунуть руки ему под рубашку, ощутить его кожу, его тело. Ей так нравились прямые мягкие черные волосы, покрывавшие его грудь… Джесс заставил ее выгнуться назад, запрокинуть голову, пока она не ощутила затылком крышку комода. Он целовал ее прямо сквозь сорочку, да, прямо через ткань, легонько покусывая зубами и заставляя стонать.

— Я больше не могу стоять…

Ей пришлось прижаться к нему бедрами; чтобы удержаться на ногах, а он медленно покачивался взад-вперед, увлекая ее за собой, по-прежнему пряча лицо у нее на груди и что-то одобрительно гудя себе под нос. Кэйди сквозь зубы судорожно втянула в себя воздух.

— Я падаю, — выдохнула она, цепляясь обессилевшими руками за его шею.

Джесс подхватил ее на руки и перенес через всю комнату. Таким образом все ее усилия, направленные на то, чтобы держать его подальше от постели, потерпели позорный провал. Здравый смысл проснулся в уголке ее сознания, когда он снимал с нее последние одежки. Она возобновила прерванный разговор, как только вся одежда была снята.

— Послушай, Джесс, ты все это затеял из-за того, что я сказала, ведь так?

Сидя рядом с ней на постели, он стаскивал с себя сапоги.

— Я не считаю тебя трусом. Как у меня только язык повернулся?

Он принялся за брючный ремень.

— Ты не обязан ничего мне доказывать. Я люблю тебя. Думаешь, я буду любить тебя больше, если ты доблестно рухнешь у моих ног с пулей в башке?

Джесс опять тихонько усмехнулся, стаскивая штаны и движением плеч освобождаясь от рубашки. На этот раз Кэйди, потеряв терпение, действительно размахнулась, чтобы его ударить, но он перехватил ее запястья и опустил на спину, а потом всем телом навалился на нее сверху.

— Кэйди, ну пожалуйста, перестань волноваться! Со мной ничего не случится.

Она уклонилась от его губ, с ужасом чувствуя, что слезы подступают снова.

— Милая моя, я стреляю гораздо лучше, чем ты можешь себе представить.

— О, да, ты у нас…

— Поверь мне, я умею стрелять. Сегодня утром я был не в лучшей форме, с похмелья. На самом деле я меткий стрелок. И быстрый. Знаешь, как меня называли? «Молния, смазанная маслом». Голт против меня не выстоит. Ни единого шанса.

Он говорил так уверенно, что Кэйди засомневалась и чуть было ему не поверила.

— Но…

Она встряхнула головой, пытаясь привести мысли в порядок.

— Ты же не преступник, объявленный вне закона, ты не наемный стрелок. Господи, Джесс, ты не смог бы попасть в стекло теплицы!

Джесс покачал головой, глядя ей прямо в глаза.

— Ошибаешься. Тебе бы следовало больше доверять мне. Я в тебе разочарован, Кэйди.

И он принялся покусывать мочку ее уха. Тогда Кэйди попыталась вырваться, но Джесс всем телом прижимал ее к матрацу, и самые веские доводы расплылись.

Разве она могла расстаться с ним, разве могла его потерять? Крепко обнимая его, она упивалась ощущением его длинного сильного тела, поминутно проглатывая ком в горле. Она целовала его и никак не могла насытиться вкусом его кожи.

— Ведь это был ты, да? — спросила она, перемежая слова с поцелуями.

— Это… в каком смысле?

Джесс вплел пальцы ей в волосы, провел по ним, как гребешком. Он не уставал повторять, какие у нее шелковые волосы, а ей нравилось, когда он так говорил.

— Ведь это ты дал Дигби все эти деньги? Сара тебя видела.

— Ей нужны очки.

— Нет, это был ты. И Салливаны… им ты тоже дал денег.

— Что ты плетешь, Макгилл?

Вот теперь она заплакала.

— О Боже, Джесс, как я тебя люблю!

Он опять перевернулся, оказался сверху. Она повела его за собой, нетерпеливо выгибаясь, стараясь поскорее ощутить его внутри, а когда все получилось, издала долгий глубокий вздох блаженства. И все-таки ее охватывала грусть.

— Не покидай меня, Джесс.

— Никогда.

— Я тебя не отпущу.

— Ты от меня не избавишься.

Тихими, нежными поцелуями Джесс попытался осушить влажные дорожки, оставленные слезами на ее лице, но у него ничего не вышло, его нежность заставляла ее плакать все сильнее. Поэтому он начал двигаться внутри ее, чтобы заставить ее забыть обо всем, потерять голову.

— Я тебя не отпущу, — повторила она шепотом. Это была последняя связная мысль: буря чувств лишила Кэйди возможности думать. Он и она, их тела, любовь земная и духовная — все сошлось в одной точке, все было едино. Она вбирала его в себя все глубже и глубже, а он поднимал ее все выше и выше… слишком высоко, слишком быстро — как она могла это вынести?

Прошел миг, долгий, как целая жизнь, потом последовал взрыв, разорвавший ее тело на кусочки и разметавший их по всей комнате, — теперь ей ни за что их не собрать. Да и времени не было: руки Джесса, рот Джесса, плоть Джесса внутри ее — все в движении, все началось сначала. На этот раз она просто уступила, отдалась на волю волн, и волны легко и бережно вынесли ее на берег. Она предоставила ему надежную бухту, когда он отдал ей всего себя. Идеальный обмен.

Джесс перевернулся на бок, не отпуская ее, и вытянулся неподвижно, прижавшись губами к ее лбу. У Кэйди сил осталось больше: она раз за разом проводила пальцами по его позвоночнику и даже щекотала в самом чувствительном месте на пояснице, над самыми ягодицами. Он вздрагивал всем телом, но это лишь подзуживало ее на новые подвиги.

— Перестань! — приказал Джесс, и Кэйди захихикала, щекоча кожу у него на шее, к которой прижималась лицом.

Джесс улыбнулся и снова поцеловал ее, вспоминая, приходилось ли ему когда-либо раньше чувствовать себя таким счастливым. Да, приходилось. Когда ему было семь лет, и отец впервые подарил ему пони. В тот раз он ближе всего подошел к нынешнему состоянию, и все-таки воспоминание о радости детства осталось на втором месте. Лучше всего ему было именно сейчас. Сейчас, в эту минуту. «Вот оно, — подумал Джесс. — Оно самое».

— Повтори, Кэйди.

— Что?

— Ты же знаешь. То, чего ты никогда раньше не говорила. До этой ночи.

— Ах, это…

Она сделала вид, что зевает.

— Я ведь уже повторила дважды. А ты сказал только один раз.

Джесс засмеялся.

— Я буду повторять это так часто, что тебе надоест слушать.

— Это невозможно.

Кэйди села в постели. Написанное на ее лице неистовство поразило его.

— Это невозможно, я никогда раньше ничего подобного не чувствовала, даже не думала, что на такое способна. Все изменилось. И все это ты… Ты — моя жизнь, ты стал мне дороже всех на свете.

Она как будто всадила кинжал ему в сердце.

— Кэйди… Я чувствую то же самое. Слово в слово. Я всегда думал, что так бывает только с другими.

— Да.

— Я безумно влюблен в тебя, и это навсегда.

— О, Джесс, но если ты встретишься с ним завтра…

Он теснее привлек ее к себе.

— Молчи. Все будет хорошо, просто ты должна мне верить. Неужели ты думаешь, что я поставлю нашу будущность под угрозу? Послушай, я расскажу тебе, что будет дальше.

Джесс подтянул ее повыше и укрыл простыней.

— Прежде всего, мы поженимся. Кэйди придвинулась еще ближе.

— В церкви?

— А ты думала — где? В салуне?

Они оба засмеялись, но тут же задумчиво и озабоченно сказали «гм». А потом снова дружно рассмеялись.

— Ну, где бы это ни было, у нас будет большая, шумная свадьба, и мы пригласим всех наших друзей.

— Но Адель Шитс останется без приглашения. И Ливви Данн тоже.

— Верно. Зловредных баб мы на порог не пустим. А потом у нас будет медовый месяц. Куда бы тебе хотелось поехать?

Она еще теснее прижалась к нему, прикрывая рукой настоящий зевок.

— В Сан-Франциско?

— Идет.

— А может, в Юджин?

— Отлично. Или в Портленд.

— Замечательно.

Джесс улыбнулся ей в волосы. Ей было все равно, куда ехать. Как, впрочем, и ему самому.

— Или в Дюбук.

— Чудесно. — Кэйди сонно рассмеялась.

— Ну а потом что?

— А потом мы купим эту ферму, которая тебе так нравится. Какой-то там «Ликер» или что-то в этом роде.

— «Le Coeur au Coquin». «Сердце бродяги». — Кэйди замерла, только глаза открыла в темноте. Джесс догадался об этом, ощутив кожей щекочущее прикосновение ресниц.

— О, Джесс, — вздохнула она, и он понял, что сказал именно то, что нужно. — Ты действительно мог бы там жить?

— Мне очень хотелось бы там жить. Отремонтируем этот старый дом, он у нас заблестит как новенький. И будем каждый вечер сидеть с тобой на веранде и слушать, как шумит река. И рассказывать друг другу, как прошел день.

— В качалках рядышком.

— Да.

Она счастливо засмеялась.

— Только один вопрос. Откуда деньги возьмем, чтобы купить ферму?

— А как насчет золотишка, которое Уайли таскал из «Семи долларов»?

— Боже милостивый, у меня совсем из головы вылетело! Я даже шерифу еще не заявила!

— Ничего страшного, у тебя впереди полно времени, чтобы разобраться с Уайли. Так на чем мы остановились? Ах да, мы будем сидеть в качалках. И что мы будем пить?

— Я пью лимонад.

— А я — джулеп [23].

— О, я и забыла, что ты родом из Кентукки. А на что мы будем жить? Если мне позволено спросить.

— Ты будешь выращивать груши. А я — разводить лошадей.

Кэйди еще раз глубоко счастливо вздохнула.

— Мне бы хотелось выращивать еще и яблоки. И персики.

— Вот и хорошо. Терпеть не могу груши.

Она поднесла его руку к губам и поцеловала.

— Я люблю тебя, Джесс. Я тебя очень люблю.

— Я тоже тебя люблю.

— Скажи, что ты меня никогда не оставишь.

— Клянусь. Я никогда тебя не оставлю.

— Ты и вправду клянешься?

— Клянусь честью.

Она уснула, положив голову ему на плечо. Ее рука с доверчиво раскрытой ладонью лежала у него на груди. Джесс следил, как смягчается улыбка у нее на губах, пока она все глубже погружалась в сон.

Снаружи доносился шум теплого летнего дождя, в канавах зажурчали ручейки. В комнате слышалось только тихое сонное дыхание Кэйди. Но вот где-то поблизости заухал филин. Через открытое окно в спальню проникал приятный и терпкий запах влажной земли и прелой листвы.

Джесс потер обеими руками лицо и ущипнул себя за нос, борясь с искушением уснуть вместе с Кэйди. Трудно было сосредоточиться на неприятностях в такую минуту, когда мир казался прекрасным, как никогда, а будущее представлялось радужным и безоблачным. Но ему все-таки предстояло разработать план. Часы на другом конце комнаты пробили двенадцать тридцать. Времени почти не осталось.

Что сейчас делает Голт? Спит? Вряд ли. Он всегда был «совой», а не «жаворонком». Дуэль в десять утра? Для Голта это жуткая рань! И как, черт побери, ему удалось отыскать Джесса в Парадизе? Наверное, не следовало давать интервью в «Реверберейтор». Но Джесс думал, что никакая сила в мире не заставит Голта бросить свое насиженное гнездо в Окленде. Он там славно прижился. Когда они виделись в последний раз, Голт жил на широкую ногу в лучшем номере отеля «Парамаунт», курил дорогие сигары, пил виски по пять долларов за бутылку, играл в покер, приударял за женщинами — словом, выжимал все, что можно, из своей славы наемного стрелка, ушедшего на покой.

Правая рука у него была в лубках, и он жаловался каждому встречному, что ему теперь уже не суждено выхватить револьвер, настолько тяжела его рана. А сам по секрету заплатил Джессу двести долларов (как и договаривались), чтобы тот его «ранил», да в придачу отдал ему в последний момент свои «кольты» с перламутровыми рукоятками. «Пожалуй, они мне больше не понадобятся».

Чертов лгун. Надувала.

У Голта отроду лицо было такое, словно он хотел сказать любому, кто на него косо посмотрит: «Один неверный шаг — и ты покойник». Несомненно, именно этот случайный дар природы много лет назад подтолкнул его к преступной карьере, кстати говоря, сильно приукрашенной: на самом деле за пятнадцать лет он убил всего троих. Он сам признался в этом Джессу, и тот ему поверил. Но раздутая репутация Голта всегда его опережала, и ему оставалось только разыгрывать спектакль со своим увечьем, иначе рано или поздно какой-нибудь честолюбивый юнец непременно прикончил бы его.

— Да, да, я встаю, — проворчал Джесс, обращаясь к Страшиле, никчемному коту Кэйди, который уже успел устроиться в ногах постели и теперь вцепился когтями ему в лодыжку сквозь простыню, недовольный тем, что его потревожили.

Кошачьи глаза угрюмо горели в полутьме. Джесс от всей души был согласен со Страшилой: ему тоже чертовски не хотелось вставать. Он предпочел бы сладко уснуть в объятиях Кэйди до полудня. Ему не терпелось начать новую совместную жизнь немедленно, с этой минуты.

Он поцеловал ее в макушку. Она сонно зашевелилась, повернулась на другой бок, прижалась, не просыпаясь, к его бедру своей теплой голой попкой. Борясь с наступлением неизбежного мужского отклика, Джесс окинул взглядом комнату в поисках чего-то отвлекающего внимание. На лампе был шелковый абажур с бахромой, расписанный вручную: приморский пейзаж в нежных пастельных тонах. Выведенная мелкими буковками надпись внизу гласила: «Посетите прекрасную бухту Коуз». Выписанные по почтовому ордеру очки Кэйди лежали поверх открытой книги. Названия Джесс прочесть не мог, ему были видны лишь несколько строчек в нижней части ближайшей страницы:

«— Что еще за плот, Джим?

— Наш старый плот.

— Да разве наш старый плот не разнесло в щепки?»

«Какая-то книжка про морские приключения», — подумал Джесс. К стене с его стороны кровати она пришпилила картинку.

— Твои знакомые? — спросил он как-то раз. Это была репродукция с акварели, изображавшая мужчину и женщину, сидящих друг против друга за садовым столом. Женщина писала письмо, мужчина, отвлекшись от чтения, с легкой любящей улыбкой глядел на нее поверх газеты. На заднем плане был виден уютный коттедж из красного кирпича, увитый плющом. Такая вот идиллическая сентиментальная картинка.

— Нет, мне просто нравится, — ответила Кэйди.

Джесс с ней согласился. Ему тоже нравилась эта картинка.

— Дом родной, — шепнул он, подмигнув Страшиле. — Веди себя хорошо, может, мы и тебя с собой возьмем.

Часы прозвонили еще раз. Двенадцать сорок пять. Джесс прижался губами к плечу Кэйди, тихонько поцеловал ее, слушая, как она вздыхает во сне. Осторожно поднявшись с постели, он нащупал свою одежду на полу и тихо оделся. Свет от лампы с абажуром не доставал до комода, стоявшего на другом конце комнаты. В полутьме Джесс бесшумно выдвинул нижний ящик и начал перебирать шелковые чулки и белье, пока не нашел заначку Кэйди. В маленьком бархатном мешочке, таком же хорошеньком и мягком, как она сама.

Он не ошибся: Голт еще и не думал ложиться. К счастью, его комната в Добб-Хаузе оказалась на первом этаже, да притом еще в задней части дома: никто не заметил, как Джесс из переулка кидает камешки в освещенное окно. Голый до пояса, в одних штанах и повязке на глазу, Голт поднял раму и высунулся наружу.

— Какого черта? — спросил он. — Кто там?

— Ш-ш-ш! А ты как думал? Кого ждал?

Голт начал тихо браниться. Джессу ничего другого не оставалось, как стоять под окном и ждать.

— Ты закончил?

— За тобой должок, слышишь, ты — подлый, лживый, двуличный сукин сын!

— Перебор. С чего ты взял, что я тебе должен?

— Откуда ты взял, что можешь быть мной? Такого соглашения не было!

— Я не сам это придумал. Это произошло случайно. К тому же, — рассудительно заметил Джесс, — уговора, что мне нельзя стать тобой, тоже не было. Надень рубашку и выйди, — торопливо добавил он, увидев, что Голт собирается начать по новой, — нам надо поговорить.

— Ты чертовски прав. Поднимайся сюда.

— Нет, слишком рискованно. Кто-нибудь может увидеть нас вместе. Знаешь, где контора шерифа?

— Да вроде мимо проходил, а что?

— Встретимся там через десять минут.

— Что?

— Ш-ш-ш! Десять минут.

Коснувшись полей шляпы, Джесс направился по переулку короткой дорогой к дому Дока Мобайеса.

Кэйди и сама не могла сказать, что ее разбудило: бьющее в глаза солнце или мурлыканье прямо над ухом. Как бы то ни было, она открыла глаза и прищурилась на часы, висевшие на стене напротив: стрелки показывали девять тридцать пять.

Девять тридцать пять. До нее не сразу дошло, что это значит. Целую минуту она сидела, вспоминая, как проснулась посреди ночи, когда Джесс потихоньку забрался в постель рядом с ней. Он был голый, но от него пахло свежим воздухом, и волосы у него были влажные.

— Ты куда-то ходил? — сонно спросила она, поглаживая его по спине, чтобы согреть.

— Прошелся немного, — ответил он. Это заставило ее проснуться.

— Джесс, ты же не собираешься… — Но больше она ничего не успела сказать. Он довел ее до неистовства жаркими поцелуями, а потом утомил своими ласками. Не в состоянии даже пошевелиться, она так и уснула под его убаюкивающий рассказ о том, как они будут счастливы.

Девять тридцать шесть. И вот она одна, Джесса рядом нет. Кэйди подскочила на постели как ошпаренная, до смерти перепугав кота.

— Извини, — пробормотала она, отбрасывая одеяло и спрыгивая на пол, где уже тяжело приземлился Страшила.

Он встряхнулся и негодующе зашипел, а Кэйди кинулась к гардеробу и рванула на себя дверцы. Вытащив первое, что попалось под руку, — старую вельветовую юбку, жакет и желтую блузку, — она начала судорожными, неловкими движениями напяливать на себя одежду, второпях застегивая не те пуговицы и принимаясь заново. Волосы сбились за ночь, пришлось потратить драгоценные секунды, чтобы хоть как-то привести их в некое подобие прически.

«Успокойся», — приказала она себе, но это не подействовало. Джесс куда-то исчез, хотя должен был оставаться здесь. Где же он? Кэйди умирала от страха.

В салуне никого не было, кроме Леви, занятого втиранием пчелиного воска в стойку бара, составлявшую предмет его любви и гордости. После случая с поджогом шин он стал уделять ей еще больше внимания, чем раньше.

— Рано вы сегодня поднялись, — с улыбкой приветствовал он хозяйку салуна, поднимая голову от блестящей и благоухающей поверхности.

— Ты тоже.

Обычно по выходным ни один из них не показывался на работе раньше одиннадцати.

— Хэм разбудил меня с утра пораньше. Такой непоседа этот мальчишка, просто сладу с ним нет…

— Леви, ты не видел Джесса?

Леви перестал полировать стойку. Его доброе лицо еще больше смягчилось.

— Нет, не видел, — ответил он с тихим сочувствием.

Кэйди стало не по себе. Уж если Леви считает, что ей требуется сочувствие…

— Привет, Кэйди. Привет, Леви. Что это вы тут делаете в такую рань?

Они могли бы задать Глен тот же вопрос; она редко появлялась в салуне раньше полудня, сколько бы Кэйди ни бранила ее за бесконечные опоздания.

— Мне не спалось, — доверительно сообщила Глендолин, плюхнувшись на табурет Чико возле фортепьяно, и принялась подбирать первые ноты «Прекрасной мечтательницы».

Выглядела она так, будто и вовсе не ложилась: темные круги под глазами, осунувшееся лицо, запавшие уголки рта. Нервничает. «Давно пора», — подумала Кэйди без особой жалости. Глен слишком долго смотрела на Томми Ливера как на пыль под ногами, и если ее теперь снедает беспокойство за его судьбу, что ж, так ей и надо.

Но и сама Кэйди не находила себе места. Уж если даже милая глупышка Глен считает, что ее возлюбленному грозит опасность на улицах Парадиза, значит, должно случиться нечто ужасное.

— Ты видела Джесса? — рявкнула Кэйди, прерывая игру одним пальцем на пианино.

Глен вскинула голову. Она только покачала головой. Ее кукольные ярко-голубые глаза расширились в тревоге.

Может, он уехал из города? Кэйди хотелось бы на это надеяться, но в то же время было страшно об этом подумать. Неужели… даже не попрощавшись?

Сгорая от беспокойства, она подошла к вращающимся дверям. На другой стороне улицы слонялась группка мужчин. Они топтались на месте, плевали на тротуар, не зная, чем себя занять. Кэйди узнала Стоуни Дерна и еще нескольких постоянных клиентов. Она вышла на улицу. Стояло ясное, жаркое голубое утро, от прошедшего ночью дождя не осталось ни единой лужицы. Кэйди заметила, как по Главной улице по трое, по четверо подходят еще мужчины и даже женщины. Гюнтер Дьюхарт отделился от витрины сапожной мастерской, пересек улицу и подошел к ней.

— Доброе утро.

— Привет, Гюнтер.

— Ну что, Кэйди, как по-твоему, будут они драться?

— Нет, — машинально ответил она.

— Откуда ты знаешь?

Кэйди не ответила.

— Как ты думаешь, Кэйди, кто он такой?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… похоже на то, что он не Голт. Вот тот, другой парень… мы думаем, что он и есть настоящий Голт.

Сходя с ума от беспокойства, она огрызнулась и на Гюнтера:

— Да какая мне, черт побери, разница?

Ей хотелось ломать руки. Только теперь до нее дошло то, чего она никак не желала понять прошлой ночью: Джесс оказался в безвыходном положении. Если он будет стреляться с Голтом, тот наверняка его убьет. А если откажется, то за ним до конца, дней закрепится слава труса и мошенника.

Да где же он?

Вот он! Выходит из ресторана Жака, перекатывает из одного угла рта в другой зубочистку из оленьей кости, подарок Джо. Его бесстрастное лицо осветилось улыбкой, как только он увидел ее. Сойдя с тротуара, Джесс направился к ней через улицу.

— Привет, Гюнтер, — жизнерадостно бросил он на ходу, хотя все его внимание было приковано к Кэйди.

— Привет, Джесс, — сказал Гюнтер, пожирая его взглядом и навострив уши.

Кэйди попятилась прочь от всех, пяливших на нее глаза с откровенным любопытством. Джесс еще раз улыбнулся ей и сорвал поцелуй с ее губ.

— Привет, солнышко, — шепнул он ласково. Воспоминание о неистовых ласках ночью обрушилось на нее подобно морскому прибою. Какая чистая нежность их связывала, какая искренность…

Кэйди положила руки ему на грудь и прошептала:

— Джесс, что ты собираешься делать? Я-то думала, ты уже уехал! Разве тебе не следует оставить город? Хоть на какое-то время?

— Оставить город?

— Всего на несколько дней. Голт не будет торчать тут целую вечность.

— Миленькая моя… — Джесс обхватил ее руками. Она думала, хочет обнять, но он ввел ее в салун.

—Кэйди, милая, я хочу, чтобы ты оставалась здесь, пока все не кончится.

Он поднял голову на часы над баром, и она тоже посмотрела на циферблат. Без восьми минут десять.

— К-как?

Кровь заледенела в ее жилах.

— Ты не будешь с ним стреляться. Даже думать не смей!

— Все будет в порядке. Ты, главное…

— Но ты же обещал! Ты поклялся… ты дал мне слово! «Слово чести»! Ты сам так сказал! Будь ты проклят, Джесс, ты мне солгал!

— Ничего подобного! — возразил он с откровенно озадаченным видом. — Я обещал, что не уеду. Я в этом поклялся и слово сдержал.

От перевозбуждения Кэйди не могла даже ругаться. За стойкой бара стоял Леви, у пианино сидела Глен, оба все видели и слышали, но ей уже было не до них. Схватив Джесса за плечи, она встряхнула, его изо всех сил, но он был слишком велик для нее и стоял, как стена.

Без шести минут десять.

— Кэйди, девочка моя, ну постарайся успокоиться, — проговорил он, доводя ее до исступления своей невозмутимостью. — Ты же сказала, что веришь мне. Все закончится хо…

Кэйди толкнула его и кинулась к бару. Оттеснив Леви в сторону, она нащупала на нижней полке коробку из-под сигар, вытащила пистолет 22-калибра и бросилась назад. Ей удалось отрезать дорогу Джессу к двери.

— Ты никуда не пойдешь.

За спиной у нее, как ей показалось, послышался тихий смешок Леви, но она не сводила глаз с Джесса. Он посмотрел на нее с удивлением. И все же ей по крайней мере удалось овладеть его вниманием.

— Назад, — приказала Кэйди, указав направление пистолетом. — В мой кабинет. Живо, а не то я стреляю.

Джесс улыбнулся. Его улыбка была полна печали и щемящей душу нежности. Кэйди выдержала ее и не опустила пистолет, хотя слезы наворачивались ей на глаза от давящего ощущения безнадежности. Медленно, решительно Джесс подошел к ней и остановился, только когда дуло короткоствольного пистолета уперлось ему в грудь. Его рука накрыла ее руку. Очень бережно он разоружил ее.

Ноги у нее подкосились. Он подхватил ее и крепко стиснул в объятиях. Ей хотелось плакать не переставая.

— Дорогая, — прошептал он, прижимаясь губами к ее волосам, — послушай меня внимательно. Со мной все будет в порядке. Голт меня не убьет. Ты меня слышишь?

Джесе заглянул ей в глаза, стараясь взглядом внушить ей нечто чрезвычайно важное. Но глаза Кэйди стали слепы от волнения, она была слишком расстроена, слишком влюблена и слишком больна от страха за него. Она ничего не увидела. Он крепко сжал ее руки.

— Кэйди, со мной ничего не случится. Ты поняла?

Она машинально кивнула.

Последний поцелуй, и Джесс вышел сквозь двойные двери на солнечный свет.

Кэйди прислушалась к стуку его каблуков и звяканью шпор. Когда он шагнул с тротуара на землю, все вокруг замерло. И тут часы пробили десять.

14.

Голт появился ровно в десять.

Джесс замер, глядя, как он вразвалочку идет по самой середине улицы. Множество отважных зрителей выстроилось по ее обеим сторонам, но все они на всякий случай держались поближе к витринам магазинов. В окне французского ресторана с полдюжины лиц приникли к стеклу, изнывая от любопытства: Креветка Мэлоун, Нестор Эйкс, братья Шмидт, сам Жак и его застенчивая дочка. Такого переполоха в Парадизе не было со времен золотой лихорадки.

Голт остановился в двадцати шагах. Яркое солнце за спиной Джесса било ему прямо в глаза. Возможно, оно слепило его. Вот и хорошо, решил Джесс, он сошлется на это преимущество, когда все будет кончено. Хотя о поединке он знал все заранее, однако по спине у него пробежал холодок. Голт мог напугать кого угодно одним своим видом. Неудивительно, что даже здоровенные ковбои теряли присутствие духа, глядя в этот злобный глаз, ощущая на себе эту застывшую безжалостную улыбку. Все, что Джессу было известно об искусстве устрашения, он узнал от Голта.

Напряженную тишину нарушили чьи-то шаги. Из тени на свет вышли сразу трое: Уайли, Клайд и Уоррен Тэрли.

Хорошо. Просто отлично.

Они остановились как раз посредине между Джессом и Голтом, но, как и все остальные, старались держаться на расстоянии и не сошли с тротуара.

— Не обращайте на нас внимания, господа, — громко провозгласил Уайли, — мы ни в коем случае не хотим вам мешать. Занимайтесь своим делом.

Тэрли одобрительно засмеялся.

Голт даже не оглянулся на них, но заговорил громче, чтобы Джесс его расслышал:

— У тебя все еще есть возможность уйти отсюда живым.

— В чем дело, мистер? Пошел на попятный?

На мрачной физиономии Голта ничего не отразилось.

— Отдай то, что принадлежит мне, и уноси ноги. Тогда твоя шкура останется цела.

— Какое щедрое предложение! Но, поскольку ты лжец и самозванец, я сделаю вид, что его не слышал.

— Мое дело — предложить, а там как знаешь. Готов к смерти?

— Стойте!

Ну вот наконец и шериф — поспешает к ним решительным шагом от своей конторы. У себя за спиной Джесс услышал испуганный женский крик: «Томми!» Он узнал голос Глендолин. Не обращая на нее внимания, Том прошел мимо Голта и остановился между ним и Джессом.

— Поединки с применением огнестрельного оружия в этом городе запрещены законом. Я попрошу вас обоих очистить улицу. В противном случае мне придется вас арестовать.

Джесс продолжал смотреть прямо перед собой, но кожей ощутил витающее в воздухе изумление, «Неужели это наш шериф? — спрашивали себя все вокруг. — Наш Желтый Ливер?»

— Слушай, Том, — предупредил он вслух, — тебе не стоит в это вмешиваться. Посторонись и останешься цел.

Томми упрямо покачал головой.

— У меня револьвер, и я готов пустить его в ход. Вы, сэр, — твердо обратился он к Голту, — сдайте оружие.

Секунду назад Голт стоял, расставив ноги и опустив руки. Миг, и он уже направил свой серебряный револьвер в горло шерифу.

Глен завизжала.

— Мне еще ни разу не приходилось убивать представителей закона, — внушительно отчеканил Голт. — Мне это не по вкусу. Но если вы не снимете кобуру и не уберетесь с дороги, шериф, я это сделаю.

Томми не двинулся. Только встал попрямее, расправил плечи и ответил:

— Вы не оставляете мне выбора. Я беру вас под арест.

Впрочем, он так и не вытащил свою пушку. Голт взвел курок.

— Пока, шериф.

— Нет, Томми, не надо!

Оглянувшись, Джесс увидел, как Кэйди, Леви и Уиллагейл втроем удерживают Глендолин, готовую броситься на выручку своему возлюбленному.

Шериф заколебался.

— Не подходи, Глен, — приказал он.

Прошла минута напряженного ожидания.

— Ну ладно, — вздохнул он наконец, расстегивая ремень с кобурой и отбрасывая его в сторону. — Но вам это так с рук не сойдет. Закон настигнет вас и…

— Заткни глотку, — прервал его Голт. — А теперь тихо уйди с линии огня, пока прошу по-хорошему.

И опять Томми помедлил, нерешительно сжимая и разжимая кулаки, но все же сделал так, как ему велел Голт.

Улыбка Голта, хотя это казалось невозможным, сделалась более злорадной и страшной. — Готов?

— На старт, внимание, марш, — усмехнулся в ответ Джесс.

До него донесся какой-то странный шипящий звук: можно было подумать, что все население Парадиза дружно втянуло в легкие побольше воздуха про запас. Они с Голтом в один и тот же момент отвели полы курток подальше от оружия. Согнули пальцы на рукоятках одним и тем же медленным движением, словно готовясь голыми руками выхватить из костра горящую головешку. Джесс ждал.

Голт обнажил ствол.

Джесс схватился за один из револьверов, но Голт выстрелил дважды, прежде чем он успел хотя бы нащупать пальцем курок. Он дернулся вправо, уклонился влево, словно пули просвистели у его головы. Изготовившись наконец к бою, Джесс в мгновение затишья навел «кольт» на цель и спустил курок.

Бах! Роковой выстрел. Голт вскинулся, отступил, спотыкаясь, на пару шагов, схватился за грудь и взглянул в тупом оцепенении на свои пальцы, с которых капало что-то красное. Он еще раз выстрелил (не целясь, просто в воздух) и рухнул на колени.

— Ты в меня попал, — прошептал он, словно не веря, и упал в пыль лицом вниз.

Шериф подбежал к нему первым. На ходу пристегивая кобуру, он прокричал в жадно надвигающуюся толпу:

— Все назад! Не подходите, он еще жив, дайте ему воздуха! Док! Кто-нибудь, позовите доктора!

Джесс еще прятал в кобуру свой дымящийся «кольт», когда какой-то шум заставил его обернуться. В тот же миг Кэйди с разбегу бросилась ему на шею. Джесс попятился, смеясь, и поднял ее высоко над собой. Она не отпускала его, пока он вновь не поставил ее на землю, а потом принялась оглядывать со всех сторон, ощупывая грудь, бока, плечи.

— Ищешь дырки от пуль? — поддразнил он ее.

— Джесс… о, Джесс! Как… как ты это…

— Я же тебе говорил: верь мне!

— О, мой Бог!

— В чем дело?

Она побелела как полотно.

— Голт… Голт — это ты!

— Что? Нет, я…

— Это не важно. Мне все равно. — Она опять бросилась к нему и обняла с такой силой, что едва не затрещали кости.

— О, Джесс, слава Богу, ты остался жив! Я тебя никогда не отпущу. Никогда-никогда-никогда!

Он легонько похлопал ее по спине.

— Эй, Джесс! — окликнул его из толпы Уилл Шортер. — По-моему, вам следует подойти сюда и послушать.

«Верно, — подумал Джесс. — И Кэйди тоже это не мешает». Он взял ее за руку и повел за собой к умирающему.

— Я должен сделать признание, — произнес Голт, задыхаясь и пытаясь приподняться на локте.

— Спокойно, — посоветовал шериф, — доктор сейчас будет.

— Дайте ему сказать, — вмешался Джесс, опускаясь на корточки рядом с Томми. — Извини, приятель, мне жаль, что все так вышло, — добавил он с грубоватым сочувствием в голосе.

— Я… не в обиде.

Голт поморщился от внезапной боли и еще сильнее стиснул свою окровавленную грудь. — Со мной покончено. Должен сказать…

—Что?

— Вот этот… Он… — трясущимся указательным пальцем, с которого капала кровь, Голт ткнул в сторону Уайли.

— И что же он? — с живейшим интересом спросил шериф. Все, включая Уайли, подались вперед и наклонились, чтобы не упустить ни одного из тихих, запинающихся слов умирающего.

— …пришел ко мне в комнату вчера вечером. Дал мне денег. Ты… тысячу долларов.

— Это неправда! — удивленно воскликнул Уайли. — Я ничего подобного не делал!

— …сказал, когда я убью его, — он указал на Джесса, — надо убить… ее.

Окровавленный палец передвинулся и уперся в Кэйди.

Она ахнула.

— Это ложь, — возмутился пораженный Уайли. — Это гнусная ложь!

— Сказал, что пытался выжить ее из города, но она не желала уезжать.

— Ну вот уж это чистая правда, — вмешался кто-то из толпы.

Еще чей-то голос подтвердил:

— Истинная правда.

— Он сказал… сказал… — Голт мучительно закашлялся.

— Спокойно, мистер, не торопитесь.

— Сказал, что на самом деле ему нужен ее рудник. Он… давным-давно таскал оттуда золото… контрабандой.

Лицо Уайли приняло свекольный оттенок. Он попытался отступить, но напирающая толпа не дала ему выбраться.

— Этот человек бредит, — заявил он, вытирая покрывшийся испариной лоб носовым платком. — У него жар.

— Хвастал, что поджег старую конюшню, — хрипел Голт. — Его люди для него постарались. Одного зовут Тэрли, а другого…

— Клайд Гейтс? — предупредительно вставил Креветка Мэлоун.

— Клайд. Те же двое подсунули гремучек кому-то в сортир… какой-то сопляк чуть не помер.

Возмущенный ропот поднялся со всех сторон, но оказалось, что Голт еще не закончил.

— И еще ой подкупил какого-то банкира… не то Чейни… не то…

На этот раз чуть ли не двадцать глоток пришли ему на помощь:

— Черни!

— Подкупил его, чтобы тот держал язык за зубами… чтобы никто не узнал, как они… Похвалялся, сколько у него фальшивых… о, черт…

— Фальшивых? — переспросил Джесс.

— Фальшивых счетов. Он говорил… что выдоил весь город досуха.

Локоть подломился. Голт опрокинулся на спину.

— Пропустите доктора, — крикнул кто-то. Прокладывая себе путь локтями, Док Мобайес пробился сквозь толпу зачарованных горожан и опустился на землю рядом с Голтом.

— Говорю вам, этот человек бредит! Он все придумал! Тут нет ни слова правды!

Уайли снова вытер платком взмокшее от пота багровое лицо, оглядываясь по сторонам в поисках Уоррена и Клайда. Джесс заметил их в задних рядах толпы. Оба напряженно переминались с ноги на ногу, не зная, на что решиться.

— На пороге смерти люди не лгут, — веско заявил Сэм Блэкеншип.

Веки Голта затрепетали, он судорожным, прерывистым вдохом втянул в себя воздух. Его левая нога дернулась, и он замер.

Док приложил пальцы к шее мертвеца, потом прижался ухом к его груди.

— Скончался, — произнес он торжественно и мрачно.

Из уважения к покойному он закрыл ему лицо с отвисшей челюстью его же собственной потрепанной черной шляпой.

Несколько секунд прошли в почтительном молчании. Все, не отрываясь, смотрели на труп. Потом шериф вытащил револьвер — новенький, блестящий, судя по всему, никогда не бывавший в употреблении. В его руке он почему-то выглядел слишком грозно: казалось, ребенок вооружился настоящим топором.

— Мерл Уайли, вы арестованы.

— За что?

— По подозрению в поджоге, хищении, присвоении чужого имущества, растрате и покушении на убийство. Ах да, еще в заговоре с целью убийства. Больше мне пока ничего не приходит в голову, но, возможно, позже я еще что-нибудь вспомню.

— Это нелепо.

Уайли оглянулся вокруг, приглашая всех в союзники.

— Все вы меня знаете. Я уважаемый человек, деловой человек! Этот… уголовник, этот наемный убийца, — он пнул Голта ногой в бок, — говорю вам, он солгал. Это же очевидно?

— Зачем ему врать? — удивился Стоуни Дерн.

— Верно, — поддержал его Сэм. — Зачем ему врать, испуская дух?

— Откуда мне, черт побери, знать? — Уайли снова оглядел толпу, ища глазами Уоррена и Клайда, но они успели испариться.

— Говорю вам, все это подстроено. Обвинение сфабриковано, — закричал он, брызгая слюной. — И вам это с рук не сойдет!

— Кому это с рук не сойдет?

На этот вопрос Уайли ответить не мог: у него было слишком много врагов. В его лице появилось паническое выражение, когда он вновь, лихорадочно ворочая глазами, начал отыскивать в толпе своих телохранителей.

— Поднимите руки, Мерл.

— Вы в своем уме, шериф? Вы не можете меня арестовать! Только попробуйте — и вы проститесь со своим значком!

— Тихо, тихо, не скандальте! Давайте по-хорошему, Мерл.

С проворством, которого Джесс от него не ожидал, Уайли нагнулся и подхватил с земли шестизарядный револьвер, выпавший из руки Голта.

— Брось оружие, Ливер. А вы все — назад!

Потрясенные зеваки послушно расступились полукругом.

— Ты.

Уайли прицелился прямо в сердце Джессу.

— Медленно и плавно вытащи свои «кольты» и брось их.

Ну и ну. Какой неожиданный поворот. Джесс и шериф обменялись взглядами.

— Похоже, ты взял меня на мушку, Мерл, — сокрушенно заметил Джесс и с большой неохотой, явно рассчитанной на публику, выбросил револьверы.

— Теперь ты. Брось оружие, Ливер. Я не шучу.

— Сделай, как он говорит, Томми! — истерически выкрикнула с обочины Глендолин. Но шериф взвел курок и нацелил револьвер прямо на Уайли.

— Вряд ли вам удастся, забрать мой значок, Мерл. Я так не думаю.

Серебряный ствол револьвера и серебряный значок на груди шерифа нестерпимо сверкали в лучах солнца.

— И я не верю, что вы в меня выстрелите. Вы привыкли платить другим за эту грязную работу. Но сейчас вы остались один, Мерл. Только вы и я.

— Я убью тебя!

— Нет, не убьете.

Томми медленно сделал шаг по направлению к Уайли. Потом еще и еще один.

— Томми! — вновь завопила Глендолин. — О, Томми, не надо!

Воспользовавшись замешательством, она выскользнула из рук Леви и побежала к Уайли, размахивая в воздухе худыми белыми ручками и крича:

— Нет, нет, не смей!

Какого черта? Не успел Джесс шагнуть, как Уайли схватил ее и выставил впереди себя, как щит, укрывшись за ее спиной. Она пронзительно завизжала, когда он прижал дуло револьвера Голта к ее щеке.

— Брось оружие, — вновь приказал Уайли дрожащим от волнения и страха голосом. — Брось, или — видит Бог! — я ее пристрелю.

Кэйди испуганно выругалась и попыталась вмешаться, но Джесс поймал ее.

— Не надо, — проговорил он тихо, но властно. — Стой смирно.

Она побрыкалась несколько секунд, но потом смирилась и позволила ему себя обнять. Крупная дрожь неудержимо сотрясала ее тело, он всем сердцем хотел ее успокоить, но сделать это, не раскрывая игры, было невозможно.

— Брось!

Глаза Уайли светились безумным блеском, он и впрямь походил на помешанного. Томми выругался и бросил револьвер, но продолжал идти вперед, не останавливаясь.

— Никого вы не убьете. Сдавайтесь, Мерл.

— Не подходи ко мне!

Уайли пятился, дергаясь и волоча за собой Глен. С посеревшим от ужаса лицом и округлившимися глазами, она уже не оказывала сопротивления. Он тащил ее, как сноп, а она покорно волочилась за ним.

— Я убью ее, — повторил Уайли. — Думаешь, не убью? Тогда я убью тебя.

Шериф продолжал подступать к нему с голыми руками.

— Сдайте оружие. Вам конец.

Джессу пришлось пережить щекотливый момент, когда Уайли взвел курок и еще сильнее вдавил дуло в щеку Глен. Том сказал чистую правду: Уайли был трусом и платил другим за грязную работу, но если паника заставит его нажать на курок… представление безусловно окончится полным провалом.

Ура! Он не нажал на курок. А Томми надвигался неумолимо и бесстрашно (великолепное зрелище, которого никто из жителей Парадиза не надеялся увидеть в этой жизни!), пока не подошел вплотную к Глен.

Уайли оцепенел, превратился в статую, даже говорить больше не мог. В конце концов шериф выдернул револьвер из его онемевших пальцев. Джесс чуть не осел на землю от облегчения, когда Томми засунул оружие глубоко в карман своих безупречно отглаженных брюк. Если им повезет, никто и не вспомнит в суматохе о револьвере Голта, никто его не увидит по крайней мере до тех пор, пока его не зарядят настоящими пулями.

Кэйди тихо вскрикнула и бросилась ему на шею. Глен, похоже, хотела проделать то же самое с Томми, но у шерифа еще оставалось неоконченное дело.

— Вы находитесь под арестом, — напомнил он Уайли и вытащил заткнутые за пояс наручники. — Теперь я добавлю к прочим обвинениям сопротивление представителю закона. Попытку к бегству. Глен, он сделал тебе больно?

— Что?

Она рассеянно потерла кулачком оставшийся на щеке красный рубец.

— Конечно, сделал!

— Значит, включим и разбойное нападение.

— Да как ты…

— А также захват заложников.

— Ты, маленький засранец… Да я тебя…

— Нецензурная брань. Продолжайте в том же духе, Мерл. Еще одно слово, и я добавлю угрозу насилием.

Мерл почел за лучшее заткнуться…

— Я пьяна? — спросила Кэйди, пока Леви наполнял для нее шесть пивных кружек.

— Вроде бы нет, если только не прикладывалась у меня за спиной.

— Я чувствую себя пьяной. Может, винные пары мне в голову ударили?

Леви усмехнулся, а Кэйди, запрокинув голову, расхохоталась. Пьяна она или нет, но все вокруг казалось ей каким-то невероятным. Все жители Парадиза вдруг стали ее лучшими друзьями. Если бы не Леви, она угощала бы всех бесплатно.

— Выпивка за счет заведения, — сообщила она ему, когда чуть ли не весь город завалился к ней в «Приют бродяги», чтобы отпраздновать победу.

— Вы с ума сошли, — возразил Леви. — Этак вы все до последней нитки спустите.

Он был прав, и о чем она только думала?

— Ну ладно, за полцены, — уступила Кэйди. Леви и на это не хотел соглашаться, но она настояла на своем: в такой день нельзя скупиться, надо быть благодарной.

— Всем, кроме женщин, — уточнила Кэйди. — Женщины пьют бесплатно.

Над этим Леви посмеялся: в «Приюте бродяги» отродясь не бывало клиентов женского пола.

Кэйди мельком увидела в зеркале над баром свое счастливое раскрасневшееся лицо. В своем лучшем платье серовато-розового цвета с бледно-зеленой вышивкой по низкому вырезу она показалась сама себе на редкость симпатичной. Она была счастлива, хотя ей и пришлось пережить настоящий шок. Доставая из ящика новые чулки, она обнаружила, что ее заначка пропала. Две тысячи долларов — просто катастрофа.

Но Кэйди пребывала в таком восторженном состоянии духа, что рассказала об этом только Леви. Даже шерифу — ни словечка! В голову приходило одно объяснение: Уоррен Тэрли и Клайд Гейтс ограбили ее перед тем, как смыться из города. Но эта версия ей самой представлялась неправдоподобной. Откуда они так точно знали, где искать?

Еще одна возможность смутно промелькнула у нее в уме, но только один раз. Она ее сразу же отмела с негодованием как совершенно нелепую и недостойную. Об этом даже думать было невыносимо. Просто немыслимо.

Пол в «Приюте бродяги» ходил ходуном. Чико наяривал «Тыкву в сахаре» со всей возможной скоростью, на какую были способны его пальцы, а Флойд и Оскары пытались под этот динамит плясать. Кэйди смеялась вместе со всеми, глядя, как забавляются старые дураки.

— Я даже представить себе не могла, что он отбрасывает такую длинную тень, — призналась она, когда Леви поставил на поднос последнюю полную кружку.

Он кивнул, прекрасно понимая, кого она имеет в виду.

— В точности как в сказке.

— В какой сказке?

— Да про трех поросят. Как они празднуют, когда злой и страшный серый волк получает по заслугам.

— А-а… Да, это верно. Похоже.

И в самом деле было похоже. Мерл Уайли годами нависал над Парадизом подобно черной туче, а вот сегодня наконец взошло солнце. Взрослые мужчины куролесили, как малые, дети. В воздухе витал дух свободы и безгрешной невинной радости, более опьяняющий, чем лучший марочный бурбон из погребов Кэйди.

Она обслужила Кэрли Боггза и его дружков, приняла заказ «повторить» у Леонарда, Джима и Стэна, неразлучной троицы забулдыг. Клиентов было так много, что Кэйди не успевала с ними переброситься парой слов и многие жаловались на невнимание, выражали недовольство. Но она во всякую минуту знала, где находится Джесс; он притягивал ее как магнит.

Сейчас он в качестве почетного гостя на банкете восседал во главе нескольких столов, сдвинутых парнями вместе. Она послала ему тайную улыбку, проходя мимо, и взвизгнула, когда он внезапно схватил ее и усадил к себе на колени вместе с подносом и всем, что на нем было.

— Я не могу сидеть, мне надо…

Поцелуй заставил ее умолкнуть. Господи, до чего же он навострился в этом деле! Смех Джесса, руки Джесса, обнимающие ее, губы Джесса, пытающиеся сорвать еще один поцелуй с ее губ, пока его дружки аплодировали и свистели… «Вот оно, — торжествующе подумала Кэйди. — Теперь я и вправду в раю».

Жак Турнье поднялся и уступил ей свой стул, а Джесс сказал, что отпустит ее только в том случае, если она сядет на этот стул и перестанет бегать по залу, как простая подавальщица.

— А я и есть простая подавальщица, — засмеялась Кэйди, но на стул все-таки села и даже отпила глоток из кружки Джесса, когда он ее угостил.

— Только на минутку, — пояснила она. Все считали своим долгом непременно чокнуться е Джессом, он стал героем дня. Ей пришлось выслушать полдюжины тостов, воспевающих его храбрость, самообладание в отчаянных обстоятельствах, невероятную меткость и прочие замечательные качества. Джесс на все отвечал скромными улыбками и невнятными уверениями в том, что ничего особенного не сделал.

— Речь! — закричал кто-то. — Скажите речь!

Все остальные подхватили этот припев, и Джессу пришлось подняться посреди оглушительного топота ног по полу и стука множества кулаков по столу,

— Я мало что могу вам сказать, — начал он таким тихим голосом, что в салуне мгновенно смолкли разговоры, — Я ценю ваши добрые пожелания. Я рад, что меня сегодня не подстрелили, и мне приятно знать, что все вы тоже этому рады. Но… по правде говоря, гордиться мне особенно нечем. Ни один человек в здравом уме не получает удовольствия от убийства.

Раздались несколько приглушенных голосов, бормочущих: «Верно» и «Сущая правда».

— Однако порой другого выхода просто нет, и тогда остается взглянуть в глазам неизбежному и постараться все устроить по-честному. Так я и сделал. И удача оказалась на моей стороне. Но клянусь вам, я не радовался смерти своего противника, и… от души надеюсь, что мне никогда в жизни больше не придется убивать.

Он сел. За столом установилось почтительное молчание, все как будто слегка протрезвели. Кэйди яростно заморгала, чтобы удержать внезапно выступившие на глазах слезы, слезы благодарности: Джесс решил покончить с карьерой наемного стрелка! Это был ответ на молитву, с которой она даже не смела обращаться к Богу. Правда, у нее еще осталось множество вопросов. Почему он солгал, что он не Голт? Зачем делал вид, что не умеет стрелять? Но все это могло подождать. Сейчас ей хотелось только смотреть на него, прикасаться к нему, слушать его смех. Словом, быть с ним.

Лютер Дигби был человеком непьющим, поэтому она удивилась, увидев, как он пробирается сквозь толпу к столу Джесса. И, что поразительнее, следом шла его жена. Порядочные женщины никогда не переступали порога «Приюта бродяги», а Сара Дигби была исключительно порядочной.

— Мистер Голт, мы с женой хотели бы поблагодарить вас за то, что вы для нас сделали.

Джесс почесал подбородок, прикидываясь озадаченным.

— И что бы это могло быть?

Лютер в замешательстве опустил глаза. Возможно, широкий жест Джесса уязвил его гордость, хотя и спас от разорения.

— Я рассчитаюсь с вами, как только смогу. На это потребуется время, но в конце концов я вам верну все до последнего цента.

— Лютер, я понятия не имею, о чем вы говорите.

Тут заговорила Сара:

— Луиза Салливан тоже хотела прийти и поблагодарить вас, но один из ребятишек у нее захворал, и ей пришлось остаться дома. Она просила вам передать, что будет за вас молиться до конца своих дней.

— Что ж, это очень мило с ее стороны, — проворчал Джесс, — но передайте ей, что она ошиблась.

Сара лишь улыбнулась в ответ. На вид жена Лютера казалась хрупкой, но Кэйди видела, как она поднимает мешки с зерном, весившие, наверное, не меньше, чем она сама.

— Ну если вам нравится все отрицать, мистер Голт, дело ваше. Но я точно знаю, кого видела у дверей в ту ночь. Мне бы следовало раньше об этом сказать, но, признаться вам по всей правде, мне было страшновато.

Она порывисто взяла его руку обеими руками. До Кэйди донесся ее шепот:

— Спасибо вам. Спасибо, что спасли нас.

Джесс побагровел.

Тут Чико грянул «Ведь он отличный парень» на своем пианино. Кэйди решила, что это в честь Джесса, но в ту же самую минуту он поднял руку и помахал человеку в белой шляпе, входившему в двери. Это был шериф Ливер. Все посетители салуна хором подхватили песню.

Ведь он отличный парень,

Он очень славный парень,

Он очень славный парень,

Известно это всем!

Надо было видеть, как расплывается в застенчивой и радостной улыбке вечно серьезное лицо Томми. Глен протиснулась к нему сквозь толпу и, вознамерившись не отпускать его до скончания века, вцепилась в его руку со всей силой. Она подняла к нему лицо, чуть ли не умоляя о поцелуе, но Томми лишь потрепал ее по плечу. Кэйди со стыдом призналась себе, что только невоспитанные люди, такие, как она и Джесс, вешаются друг другу на шею прямо у всех на глазах.

Том подошел и присел рядом с ними. Кэйди послала Глендолин многозначительный взгляд: «Не пора ли тебе вернуться к работе?», но Глен то ли не заметила, то ли сделала вид, что не поняла. Смирившись с поражением, Кэйди начала подниматься сама, но Том сказал: «Уайли не желает сознаваться», и она снова села. От такой интересной новости просто невозможно уйти.

— Он потребовал адвоката, и мне пришлось телеграфировать в Джексонвилл, чтобы они кого-нибудь прислали. Это его право — я ничего не мог поделать.

Нестор Эйкс грязно выругался.

— Вот будет номер, если сукин сын все-таки сумеет отвертеться!

— Не сумеет, — возразил Уилл Шортер-младший. — Чуть ли не весь город слышал последние слова умирающего.

— Ну не скажи. Тебе и во сне не приснится, что за трюк может выкинуть какой-нибудь ловкий крючкотвор в модном костюме, чтобы отмазать клиента.

— О, я думаю, нам не стоит об этом беспокоиться, — сказал Том. — Мерл не сорвется с крючка.

— Как это?

Шериф откашлялся и погладил свою бородку. Томми с наслаждением купался в лучах славы, выпавшей на его долю. А почему бы и нет? Он имел на это право. В этот день он всем доказал, что не трус. Никто из жителей города больше никогда не назовет его Желтым Ливером.

— Уоррен Тэрли сегодня днем бежал из города. Это не стало для нас…

— О, черт, — перебила его Кэйди, вспомнив наконец, что должна ему рассказать. — Он украл мои деньги!

Том, нахмурившись, повернулся к ней.

— Что?

— Сегодня, где-то в течение дня, кто-то пробрался ко мне в комнату и украл две тысячи долларов. Мои сбережения.

Все, онемев, уставились на нее, но Кэйди не переставала поражаться тому, как философски она воспринимает случившееся с ней несчастье. Потянувшись, она под столом сжала колено Джесса. Наверное, все дело в том, что считать для себя самым важным. У нее на первом месте был любимый, а вовсе не деньги.

— Ну, если это Тэрли их украл, — вновь заговорил шериф, — тогда ваши дела обстоят не так плохо. Потому что Тэрли-то удрал, а вот Клайд Гейтс не успел, и у нас с ним только что состоялся чрезвычайно интересный разговор. Он сказал мне, куда скорее всего направился Тэрли: к своему брату в Кербивилл. Я уже послал телеграмму тамошнему шерифу, чтобы ему устроили достойную встречу.

— Разрази меня гром! — воскликнул Сэм Блэкеншип, хлопнув его по спине. — Ты молодчина, Том. Будем надеяться, что его поймают раньше, чем он успеет размотать все твои денежки, Кэйди.

Все дружно закричали «да!», и Кэйди присоединилась к общему хору.

Том опять прочистил горло кашлем.

— Клайд поведал мне кое-что еще. Не могу сейчас вдаваться в детали, это против правил, но скажу вам вот что: выйти из тюрьмы раньше чем через десять-двенадцать лет Мерл Уайли сможет разве что ногами вперед.

При этих словах вопль ликования вырвался из двух десятков глоток одновременно. Кэйди опять присоединилась, надеясь лишь, что не слишком много стаканов и пивных кружек разобьется по ходу торжества.

— И вот еще что, Кэйди, — продолжал шериф, когда его голос стал слышен в общем гаме, — ты на редкость удачно выбрала время, чтобы быть ограбленной. Похоже, в скором времени ты станешь самой богатой женщиной в городе.

— Правда? — вот и все, что она могла сказать.

— Если верить Клайду, а у меня нет причин сомневаться, Уайли воровал золото из «Семи долларов» (причем самородки, а не только песок), начиная с февраля.

— Я так и знал, — вставил Джесс.

— Его рабочие напали на золотоносную жилу в речном русле, а месторождение оказалось в твоем руднике. Они контрабандой выкачивали оттуда богатую золотом руду в течение последних четырех-пяти месяцев. Понадобится время, чтобы все окончательно выяснить и подсчитать, но когда пыль уляжется, по словам Клайда (а он, похоже, знает, о чем говорит), ты станешь самой богатой держательницей питейного заведения в округе Джозефина.

Кэйди устало откинулась на спинку стула, не в силах отвечать на дружеские подначки, здравицы и добрые пожелания, сыпавшиеся на нее со всех сторон. Джесс, смеясь, как ребенок, влепил ей звонкий поцелуй и стиснул в медвежьих объятиях.

— Моя крошка! — кричал он. — Моя золотая крошка!

Но когда шум вокруг слегка поутих и гости понемногу оставили их в покое, он взял ее за руку и, наклонившись через ее плечо к Сэму Блэкеншипу, спросил:

— Сэм, ведь вы по-прежнему занимаетесь продажей старой фермы Расселлов, верно?

Сердце подпрыгнуло в груди у Кэйди.

— Верно, — ответил Сэм, сверля Джесса внезапно загоревшимся взглядом. — Она вас интересует?

— Что вы скажете, если мы с Кэйди навестим вас в конторе завтра с утра?

— Никаких затруднений. Буду только рад.

— Вы же не станете запрашивать с нас чересчур высокую цену?

— Конечно, нет!

Тут Сэм рассмеялся.

— А с другой стороны, Кэйди теперь такая богачка, что вы, небось, и не заметите, если я запрошу лишнего.

Друзья утащили Джесса, требуя, чтобы он непременно выпил с ними, но на прощание он поцеловал ее еще раз и шепнул на ухо:

— Когда же мы с тобой наконец сможем остаться вдвоем?

Час пролетел незаметно. В какой-то момент у входа в салун раздались выстрелы, но оказалось, что это просто парни с ранчо Уиттера перепились и устроили на радостях салют. Шериф расплел руки Глен, обвивавшие его шею, и встал, расправив плечи.

— Я с этим разберусь, — объявил он и вышел наружу.

Через минуту стрельба прекратилась.

— Абрахам! Твоему отцу известно, что ты еще на ногах в такой час?

— Ага.

Хэм хихикнул, видя, что Кэйди сердится не всерьез, и терпеливо замер, когда она обняла его.

— Папочка сказал, что я могу остаться и помочь, только не путаться под ногами, потому что сегодня особый день.

— Уж это точно.

— Мисс Кэйди?

— Что? — Ей пришлось самой наполнять стеклянный кувшин пивом из бочонка, потому что Леви на минутку отлучился.

— Вы и вправду выходите за мистера Голта?

— Вроде бы да.

Хэм усмехнулся.

— Вот и хорошо.

Кэйди взъерошила его жесткие курчавые волосы, сжала ладонью тоненькую шейку.

— Да, — согласилась она, — я тоже так думаю.

Джесс протянул руку и прикоснулся к ее волосам, когда она проходила мимо, спеша принять заказ за дальним столиком. Он стоял, опершись о стойку бара, — веселый, беззаботный, окруженный людьми, которые доверяли ему и восхищались им. В каком-то смысле такой поворот событий был не менее поразителен, чем внезапное превращение Томми Ливера в героя. Чудеса и впрямь случаются. Кэйди подумала, что, как только она сама спустится с небес на землю, ей придется пересмотреть свои взгляды на многие вещи.

— Слушай, Джесс, — фамильярно обратился к нему Уилл Шортер, толкнув его локтем.

Его кроткие глаза за стеклами очков немного слезились, но он не был пьян.

— Как насчет интервью? Твой взгляд на поединок. Черт побери, получится отличная публикация? Это будет особый воскресный вечерний выпуск!

— Я так и знал, что ты мне это предложишь, Уилл. Я уже кое-что обдумал и хочу попросить тебя об одолжении.

— Все, что хочешь. Только назови.

— Не надо ничего печатать. — Разговоры вокруг них стихли, присутствующие жители Парадиза старались не упустить ни слова.

— Ты серьезно? Но почему нет? Какого черта?

Джесс сдвинул шляпу на затылок.

— Дело вот в чем, — сказал он тихо. — Мне нравится этот город. Здешние люди с самого начала отнеслись ко мне по-доброму.

Он взял Кэйди за руку.

— По правде говоря, это самое подходящее место, чтобы повесить оружие на гвоздь и устроить свою жизнь. Мне удивительно повезло. Могло быть гораздо хуже.

Уилл ухмыльнулся от уха до уха. Стоуни и Креветка, Нестор и Гюнтер, Сэм, Томми, Леонард, Стэн и Жак — все начали хлопать Джесса по плечу и жать ему руку.

— Добро пожаловать в Парадиз, мистер Голт!

— Спасибо вам. Но это еще не все, — продолжал Джесс.

Вид у него был такой серьезный, что все невольно присмирели.

— Понимаете, раз уж я решил здесь обосноваться, нельзя мне затевать перестрелку всякий раз, как в город проездом заглянет очередной бездельник, которому седло задницу жмет, а пушка руки обжигает. Нам с Кэйди хотелось бы немного тишины и покоя.

— Ты хочешь сказать… — не унимался Уилл.

— Я хочу сказать, что пора отправить Голта на покой.

Репортер почесал голову.

— Но…

— Послушай, Уилл. Почему бы тебе не напечатать в газете вот какую историю: в этот день Голт стрелялся с незнакомцем на Главной улице Парадиза, и, когда дым рассеялся, оказалось, что Голт убит. Незнакомец сел на своего коня и уехал в туманную даль, никто не знает, что с ним сталось. Никто даже не знал, как его зовут.

Воцарилось всеобщее замешательство. Наконец Креветка Мэлоун обрел дар речи.

— Да, но в таком случае… вы-то кто такой будете, мистер?

— Никто. Какой-то Джесс, фамилии не помню. — Глубоко задумавшись, он погладил себя по подбородку.

— Как насчет Вогана? Воган — это хорошая фамилия.

Одни стали согласно кивать, другие — насвистывать сквозь зубы, третьи — многозначительно почесывать затылки.

— Конечно, главная загвоздка в том, чтобы правда не просочилась за пределы Парадиза.

— Полагаю, это самое малое, что город мог бы сделать для тебя в благодарность за то, что ты сделал для всех нас, Джесс, — заметил шериф Ливер.

— Слушайте, слушайте! Верно! — раздались голоса. — Точно! Чертовски верно! Истинный Бог!

— Мы начнем работу прямо сейчас. Надо, чтобы слухи о смерти Голта распространились поскорее. Я поговорю с преподобным Кроссом, — пообещал Том. — Пусть скажет пару слов завтра в церкви.

— Ну уж слухи-то мы распустим, — уверенно заявил Сэм Блэкеншип.

Все его дружно поддержали. Сэм поднял стакан, и остальные последовали его примеру. Вскоре в салуне не осталось ни одного мужчины, который не взял бы порцию выпивки на изготовку.

— Добро пожаловать в Парадиз, мистер Джесс Воган!

Джесс был тронут и не сумел этого скрыть.

— Не могу выразить словами, как я вам благодарен, — сказал он своим друзьям, поочередно пожимая руку каждому.

Кэйди опять пришлось смигивать слезы, чтобы не разрыдаться. Если и дальше все пойдет в том же духе, если ей привалит еще хоть немного счастья, она просто не выдержит и рухнет под его тяжестью.

— Долго мне еще ждать? Когда же я смогу тебя поцеловать не на глазах у всего города?

Она содрогнулась: его голос, шепчущий в ухо, прошел по всему телу тревожной, волнующей щекоткой. И в самом деле, почему они все еще здесь? Пять минут никому вреда не сделают. Равно как и десять.

— Леви, я выйду подышать свежим воздухом, — небрежно бросила она как бы между прочим. — Скоро вернусь.

Бармен невозмутимо кивнул с понимающим видом.

— Прогуляйтесь, — он понимающе помахал рукой, словно благословляя в путь.

Кэйди начала пробираться между столами. Джесс следовал за ней, но на каждом шагу кто-нибудь непременно останавливал его, чтобы поговорить.

— Привет, мистер Воган!

— Как дела, мистер Воган?

— Ставлю вам выпивку, мистер Воган!

— Я тебя на улице подожду, — шепнула Кэйди ему на ухо.

— Нет, я иду, — засмеялся он, однако за следующим столиком его опять кто-то зацепил.

Она послала ему улыбку, полную кроткого мученичества, и выскользнула за двери.

Оказалось, что не ей одной захотелось подышать свежим воздухом. Доктор Мобайес стоял, опираясь на поручни крыльца, и курил.

— Привет, Док, — окликнула его Кэйди. Док был не один. Кэрли Боггз пил прямо из горлышка, сидя на ступеньках, а рядом, на тротуаре, спорили Леонард и Джим Танненбаумы. Кэйди вышла на улицу и незаметно направилась к переулку позади салуна.

Наконец-то она осталась одна! За деревьями вставала луна, напомнившая ей о той ночи, когда они с Джессом впервые были вместе. Как и в ту ночь, луна созрела на три четверти. Значит, это добрый знак.

Звуки музыки доносились и сюда — тихие и печальные. Очевидно, Чико пришел в меланхолическое расположение духа: он стал наигрывать «Умирающего ковбоя» или «Умирающего лесничего», а может, и «Умирающего калифорнийца», — Кэйди всегда их путала. В каждой из этих песен смерть героя была мучительна и растягивалась на добрую сотню куплетов.

Заслышав звяканье шпор, Кэйди обхватила себя руками. Дрожь предвкушения охватила ее. Высокая стройная мужская фигура, выделяясь чернотой, на более светлом фоне летней ночи, двинулась к ней от угла. Кэйди тоже пошла навстречу Джессу, улыбаясь и на ходу раскрывая объятия.

— Мне не терпится увидеть тебя в красном, — сказала она, когда он притянул ее к себе. — Или в синем, или в зеленом. В желтом. Они поцеловались.

— Ты хочешь сказать, что я должен носить цветное? И это все, что нужно, чтобы тебя заполучить?

Джесс вел ее задом наперед, пока она не уткнулась спиной в стену.

—Жаль, что я раньше не знал. Сколько времени мог сберечь, ты только подумай!

— Ну ты, кажется, не слишком перетрудился, стараясь меня заполучить.

— Тебе легко говорить.

Упираясь спиной в твердую стену, Кэйди возразила:

— Я бы не сказала, что сейчас мне очень легко.

Джесс засмеялся, и сердце Кэйди воспарило к небесам. Как ей нравилось вызывать его смех! Крепко обнимая любимого, она с лихорадочной нежностью покрывала поцелуями его лицо.

— Как хорошо, что он тебя не убил!

— Я тоже этому рад.

— Но, Джесс, почему ты мне не сказал? Веди ты и есть настоящий Голт!

— Голт умер. Ты выходишь замуж за Джесса Вогана.

— Я сама знаю, за кого выхожу замуж.

Почему он не захотел ей сказать? Да ладно, это не имело особого значения. Все сомнения в прошлом, а спереди лежало будущее — безоблачное, счастливое. Вот что важнее всего.

— Миссис Джесс Воган, — прошептала она, упиваясь любовью, которую читала в его глазах. — Это я…

— Это ты. — Он поцеловал ее в губы, и у нее закружилась голова от этого нежного прикосновения.

— Ужасно не хочется возвращаться в салун, — признался Джесс.

— Ну и не надо.

— Я хочу…

Хруст гравия под копытами лошади заставил ее насторожиться. Кэйди повернула голову, и губы Джесса прочертили дорожку к ее уху.

— Милая, — прошептал он.

Но тут хруст раздался снова, и он тоже расслышал.

Они обернулись.

Показался всадник. Высокий, в черном. На черном коне. Джесс схватил Кэйди за руку и проговорил каким-то чужим голосом:

— Пошли отсюда. — Но как раз в эту минуту лунный свет упал на лицо всадника. Кэйди ахнула:

— Джесс!

— Кэйди, давай…

— Это он!

Дрожа от ужаса, она отшатнулась и попыталась вжаться в стену. Всадник медленно и неумолимо приближался. Вот он поравнялся с ними и сковал их своим страшным одноглазым взором.

— Джесс… о. Господи, он… он скроется! Сделай что-нибудь!

С загадочным выражением на лице, в котором тревога и волнение сочетались с весельем, Джесс вытащил один из своих шестизарядных «кольтов» и наставил его прямо в лицо незнакомцу. Он выстрелил… и промахнулся.

У Кэйди открылся рот.

— Стреляй еще раз.

Бух!

Опять промах. Но это невозможно — он же стрелял в упор! Незнакомец даже не дрогнул. Нет, он усмехнулся, проезжая мимо, а поворачивая за угол, приподнял шляпу. Затем лихо пришпорил своего черного коня и скрылся.

Кэйди сделала три шага в сторону и опять привалилась к стене дома. В голове у нее все смешалось, но она не сошла с ума и не ослепла. Правда доходила до нее как сквозь туман.

У Джесса по-прежнему было все то же странное выражение на лице — не то паническое, не то истерически веселое. Ей удалось заглянуть ему в глаза, но лишь на секунду.

— Гм… Должно быть, заело, — пробормотал он, опустив глаза на револьвер. — Слушай, Кэйди, ты это видела? Оказывается, парень и не думал умирать! Не иначе как Док Мобайес был с ним в сговоре. Да и шериф, должно быть, тоже. Вот так фокус! Как ты думаешь…

Чтобы заставить его заткнуться, Кэйди выхватила у него револьвер.

— Ты лживый сукин сын. Ворюга!

Но он все еще пытался нахально отрицать очевидное.

— Погоди, погоди. Что ты имеешь в виду? Ты же видела кровь! Все ее видели. Парень был мертв. Ни малейших признаков жизни. Ну, погоди. Как же ты…

— Это был томатный сок. Ах ты, подлый скунс!

— Кэйди, миленькая моя…

Она была на девяносто девять процентов уверена, что револьвер заряжен холостыми патронами, а бушевавшей в душе ярости с лихвой хватило на единственный процент сомнения. Приставив револьвер прямо к лживому сердцу Джесса, Кэйди выстрелила.

Бац!

Он не упал, даже не дрогнул, но она все равно закричала. К тому же ее душил гнев, да и страх в последнюю секунду взял свое. На мгновение ее одолела слабость. Она покачнулась и даже не сразу высвободилась, когда он ее подхватил, но, придя в себя, изо всех сил оттолкнула его.

…— Скотина! — закричала Кэйди и ткнула трясущимся от негодования пальцем в конец переулка. — Кто этот человек?

— Кэйди, ну послушай…

— Кто он? Если не скажешь, клянусь, я достану настоящие пули. Кто он такой?

— Ш-ш-ш! Это был мой кузен Мэрион.

— Твой… Ты хочешь сказать, что это он — Голт?

— Да тихо ты! Да, это он. Разве я виноват, что ты не хотела верить?

Ох, если бы у нее сейчас были пули!

— Ты украл мои сбережения! Скажешь, нет?

Он почесал затылок, но отрицать не стал.

— Ты ядовитый змей, Джесс Воган! Подлая, лживая гиена! Верни мои деньги!

— Не могу. Мне пришлось отдать их Мэриону, чтобы он умер. Он не соглашался за просто так.

— Ну так догони его и верни их.

— И этого я тоже не могу. Понимаешь, он решил вернуться домой в Лексингтон и начать новую жизнь. — Джесс потянулся к ней, но она отмахнулась.

— Ну и отправляйся за ним следом. Можете палить друг в друга отсюда до самого Кентукки, мне все равно.

Кэйди повернулась кругом и пошла прочь, но Джесс поймал ее за руку и заставил остановиться.

— Прекрати. Ничего не хочу слушать.

— Ну, Кэйди! — протянул он жалобно. — Я собирался рассказать тебе про деньги.

— Ну да, конечно. Так я тебе и поверила. Не смей за мной ходить! — огрызнулась Кэйди, вновь вырывая у него руку.

— И вообще я понял, что ты скоро разбогатеешь. Как только узнал, что Уайли ворует золото из «Семи долларов».

— Так вот почему ты сделал мне предложение!

Джесс опять ее остановил. Лицо у него стало такое, что Кэйди едва не оттаяла, но все-таки устояла.

— На самом деле ты не можешь так думать. Я точно знаю.

— А почему бы и нет? Ты все время только и делал, что врал!

— Только не в главном.

— Ну, например?

— Например, о том, что я люблю тебя до безумия.

—Ерунда.

— Хочу прожить с тобой всю жизнь.

— Чушь.

— Хочу, чтобы у нас были дети. Чтобы мы вместе состарились и сидели рядышком в качалках на веранде. И слушали, как шумит река.

Кэйди пренебрежительно фыркнула. Он что, за дурочку ее держит?

— Оставь меня в покое и не смей морочить голову! Глаза бы мои тебя не видели!

Давясь злыми слезами, проклиная его, Кэйди решительно направилась обратно к салуну. На углу она один-единственный раз позволила себе обернуться, чтобы проверить, не идет ли он за ней.

Он шел.

15.

— Папочка приехал! Привет, мисс Кэйди!

Сидя рядом с ней на козлах фургона, Леви помахал сыну, улыбаясь и тихонько посмеиваясь себе под нос. Кэйди полностью разделяла его чувства. Было что-то невыразимо трогательное в нескладной фигурке Хэма: руки и ноги у него росли слишком быстро, обгоняя все остальные части тела. И было что-то такое упоительное в его веселой белозубой улыбке от уха до уха, в чистой радости которой светилась его милая мордашка, когда он был счастлив, что всякий раз при встрече с ним ей невольно хотелось смеяться. — Тпру, лошадка! — скомандовал Леви.

Смирная кобылка послушно остановилась у входа в салун «Приют бродяги». Леви спрыгнул с козел, а Хэм тут же с разбегу кинулся ему на шею, и они оба едва не свалились наземь, удержавшись на ногах только благодаря перекладине коновязи.

— Папочка приехал! — торжествовал Хэм. Леви на радостях подбросил его в воздух.

— Ой, папа, я целых сто лет тебя не видел!

— Целых сто лет, — согласился Леви, крепко обнимая сына и осторожно опуская его на землю.

Он провел вне дома всего двое суток, но, насколько было известно Кэйди, Леви и Хэм прежде никогда не разлучались.

— Добло позаловать домой, — прошелестел тихий голосок у них за спиной, и лицо Леви расплылось в такой же широкой и радостной улыбке, как у сына.

Кэйди смотрела, как он направляется к своей жене, с любопытством спрашивая себя, что они сейчас сделают: может, обнимутся или даже поцелуются? Если так, то это будет в первый раз. Во всяком случае, впервые на людях. До сих пор они позволяли себе только держаться за руки.

Не проявили они своего чувства при посторонних даже во время бракосочетания по буддистскому обряду, состоявшегося прошлой осенью. Лия придерживалась очень строгих правил на сей счет. И как только она ухитряется совмещать их со своим новым положением супруги хозяина салуна? Это оставалось для Кэйди неразрешимой загадкой.

Хэм проворно взобрался на козлы рядом с Кэйди, и она едва успела выставить руки, чтобы заслониться, потому что он тотчас же повис у нее на шее. Она поморщилась от боли, но сумела превратить страдальческую гримасу в приветливую улыбку, пока Хэм не заметил. Грудь все еще саднило, но это сущая чепуха по сравнению с тем, что ей пришлось пережить вчера, а к завтрашнему дню, она надеялась, все пройдет окончательно.

— Что ты делал, пока нас не было? — строго спросила она. — Ты слушался Лию? А как поживает твой дедушка?

Мистера Чанга Хэм называл Цзы, что по-китайски означало «хозяин», «господин», но и старик тоже называл его Цзы: это же слово означало «сын». Эти двое стали закадычными друзьями. Кэйди в глубине души была уверена, что именно Хэму удалось смягчить сердце упрямого старика, поначалу категорически возражавшего против свадьбы своей единственной дочери с представителем негритянской расы.

Теперь все это осталось позади. Хотя старый Чанг никогда не переступал порога салуна (это против его религии), но он теплыми летними вечерами любил посидеть в кресле-качалке на красном балконе со своей новой семьей, покуривая длинную глиняную трубку.

Пока Хэм рассказывал Кэйди обо всем, что делал последние два дня, Леви успел выгрузить из фургона дюжину ящиков виски. Он действовал с большой осторожностью, стараясь не задеть и не встряхнуть закупленные Кэйди плоские корзины с рассадой и укрытые мешковиной молодые деревца.

Поездку в Грантс-Пасс она предприняла по двум причинам (нет, как оказалось, по трем, но третья не была предусмотрена заранее): во-первых, следовало познакомить Леви с Джорджем Никерсоном из фирмы «Оптовая продажа спиртных напитков Никерсона и Спанна» и лично поручиться за него, чтобы цвет кожи бармена не повлиял на мнение мистера Никерсона; а во-вторых, ей хотелось собственноручно забрать из питомника драгоценные саженцы гибридных грушевых деревьев, не доверяя их грузовой почте. Однажды (в марте) она уже доверилась этому ведомству, поручив ему доставку дюжины карликовых яблонь, и больше половины из них погибли в пути.

— Заходите выпить с нами чаю, — пригласила Лия.

— С удовольствием, но я обещала Джессу непременно вернуться домой до заката. Может, в другой раз?

— Ладно, — с улыбкой согласилась Лия и отвесила один из своих грациозных поклонов. Хэм соскочил с фургона.

— Мисс Кэйди просила тебя забирать ее почту. Ты ее забрал? — спросил его Леви.

— Ах да.

Хэм сунул руку в задний карман холщовых штанов и извлек оттуда конверт.

— Вам пришло только одно письмо, мисс Кэйди. Взяв конверт, Кэйди взглянула на обратный адрес и улыбнулась: «М.Б., ферма „Золотой лист“, Лексингтон, Кентукки».

— Спасибо, Хэм.

— Пожалуйста.

— Что ж, мне, пожалуй, пора ехать. — Она обронила это небрежно, будто вовсе не спешила, но на самом деле они с Джессом тоже до сих пор ни разу не расставались, и двухдневная разлука показалась ей столетней. Леви приподнял шляпу.

— Я вам чистую правду сказал, — доверительно шепнул он. — Не забудьте.

— Что? Что ты сказал? — захотел узнать Хэм.

— Я же не с тобой разговаривал, верно?

— Я не забуду, — пообещала Кэйди, бросив на него растроганный взгляд.

Разве она могла забыть? Искренняя благодарность Леви тронула и даже смутила ее. Но ведь она ничего особенного не сделала! Для нее самой это решение естественно, как дыхание. Позаботилась, чтобы салун достался ему по сходной цене, и лично познакомила Леви с поставщиками крепких напитков, пива, табака и посуды. Подумаешь, большое дело! Черт возьми, на что же тогда друзья?

— Ой! — спохватился Хэм, подпрыгивая на месте от нетерпения. — Вы знаете, кто выиграл? Папочка, ты слышал, кто выиграл?

— Кто выиграл что?

— Кубок Кентукки! Сегодня передали по телеграфу!

— Ну и кто же выиграл?

— Жеребец по кличке Бьюкенен.

— Понятно.

— А ты угадай, кто на нем скакал! Угадай!

— О Господи, Хэм, да откуда же мне знать?

— Негритянский жокей.

— Что? Не может быть.

— Да! Его зовут Айзек Мэрфи, и он первый цветной жокей, когда-либо победивший в дерби.

— Ну и чудеса. Подумать только!

Кэйди согласилась, но поверх головы Хэма они с Леви и Лией обменялись безнадежными взглядами. Хэм только-только начал отходить от увлечения конным спортом и всерьез интересоваться подводной охотой, и вот пожалуйста! Теперь его жизненная цель была окончательно определена: ему суждено стать жокеем.

Попрощавшись со всеми, Кэйди пустила кобылу рысцой по Главной улице. У платной конюшни стоял Логан, и она приветливо помахала ему. Прошло уже несколько месяцев, но ей все еще непривычно видеть Логана на месте Нестора, вечно сидевшего у ворот конюшни, чинившего упряжь или дремавшего в тени на холодке.

Однако приговор по делу против Уайли предусматривал, в частности, возвращение конюшни Логану вместе с денежным возмещением, размеров которого Кэйди так и не узнала. Впрочем, если оно было хоть вполовину таким же щедрым, как ее собственное денежное возмещение, Логан, должно быть, как сыр в масле катается.

Проезжая мимо конторы шерифа, Кэйди поискала глазами Глендолин, но той, как ни странно, не оказалось на месте. Глен любила в хорошую погоду посидеть у дверей, качая новорожденного. Кэйди скучала по ней, но в душе даже порадовалась, что на этот раз они разминулись. Она торопилась вернуться домой засветло, а если бы Глен вышла на крыльцо со своим ребенком, ей пришлось бы остановиться. Она просто не смогла бы удержаться от искушения подержать малыша на руках.

Кэйди глубоко вздохнула и задумалась. Неужели это только игра ее воображения или в самом деле здесь все красивее и даже воздух слаще, чем в Гранте-Пассе? Может, потому, что она возвращается домой? Да, наверное, так.

Она миновала «Семь долларов» и чуть было не свернула на въезде, но в последнюю секунду все-таки позволила лошади проскакать мимо. Дела подождут до завтра. И вообще, если бы за время ее отсутствия на руднике случилось что-то. Креветка доложил бы Джессу.

Кэйди улыбнулась, вспомнив, какое изумление вызвало у нее в свое время предложение Джесса сделать Креветку начальником шахты. «Креветка Мэлоун, — удивилась она. — Этот вонючий старый золотоискатель?» Что ж, он и до сих пор попахивал, но оказался не таким уж старым, а главное, идеальным работником. То, чего Креветка не знал о золотодобыче, могло уместиться на кончике иглы. И это Джесс его увидел таким. Вся заслуга принадлежала ему.

Ах, Джесс… Она замужем уже девять месяцев и три недели, но до сих пор краснеет при одной лишь мысли о нем. Похоже, ей никогда не удастся преодолеть это волнение. Возможно, ей суждено дожить до девяноста, и у нее по-прежнему будет кружиться голова, когда ее девяностотрехлетний муж подмигнет ей. Вот это будет фокус! А с другой стороны… нет, она бы этому ничуть не удивилась. Ни капельки.

Кэйди села прямее и потянула носом, принюхиваясь, как охотничья собака.

—М-м-м, — сказала она вслух, обращаясь к Нелл, кроткой, послушной маленькой кобылке, которую Джесс подарил ей на Рождество. — Чувствуешь? Яблоневый цвет. Как сладко пахнет! Прямо как деньги.

Она усмехнулась своим собственным словам: ведь это одна из любимых шуток Джесса! Он прекрасно понимал, что никто не воспримет его слова всерьез, и Кэйди поступала точно так же.

Во-первых, ее фруктовый сад вряд ли принесет прибыль в первый же год (вот на будущий год — это другой разговор: начиная с февраля она столько труда вложила в обрезку, в прививку глазков и черенков, и столько еще собиралась сделать: внести удобрения, высадить саженцы, а дальше пропалывание, прореживание, окучивание, поливка — словом, на будущий год уже можно рассчитывать на кое-какие зримые результаты).

А во-вторых, даже если она заработает на этом деле миллион долларов, все равно легкое, едва уловимое благоухание яблоневого цвета вовсе не напоминало Кэйди о деньгах. Оно заставляло думать о другом… О свободе и независимости (что само по себе странно, поскольку садоводство куда более рискованное предприятие, чем, к примеру, содержание салуна). О доме, о ее собственном гнезде, которое она обожала и научилась обустраивать с успехом, которому сама не переставала удивляться; О Джессе. Да, яблоневый цвет напоминал ей о Джессе. О безумной, недостижимой мечте, которая сбылась.

Старый каменный столб, отмечавший поворот на их ферму, больше не стоял, сиротливо покосившись. Джесс поправил его, а заодно уж и побелил. Кэйди залюбовалась сверкающим свежей краской дорожным щитом, который он заказал в дорогой и модной мастерской в Юджине. По самому верху голубыми буквами было выведено по-французски: LA VALLEE AUX COQUINS, понизу красным написано: ФЕРМА ДОЛИНЫ БРОДЯГ. А посредине на распростертых блестящих крыльях летел прекрасный черный конь. Копия Пегаса.

Солнце скрылось за верхушками самых высоких деревьев сада, все вокруг подернулось сказочной золотистой дымкой. Пчелы жужжали в соцветиях плодовых деревьев, на лугу, все еще заболоченном после зимних дождей, уже проглядывали первые весенние цветочки. На зеленой лужайке среди лютиков и фиалок красовался солнечный дом. После долгих споров и нескольких неудачных попыток они наконец покрасили стены не в белый, а в желтый, как лепестки крокуса, цвет со светло-лиловыми ставнями и белыми пилястрами, парапетами и перилами крыльца.

Такое решение показалось им самим слишком смелым, даже, пожалуй, безрассудным, особенно когда пришла зима и все вокруг их веселого, сияющего пастельными красками особняка потемнело, свернулось, умерло или впало в спячку. Но вот наступила весна — бурная, полнокровная, яркая, — и они почувствовали, что их выбор просто вдохновлен свыше. Им с Джессом вовсе не надо было возрождать ферму Расселлов, какой она была тридцать лет назад. Они не просто отремонтировали особняк и сделали его своим; они его перестроили. Подумать только! Ведь Кэйди всегда считала тот старый дом идеальным! И вдруг выяснилось, что ее представление о чем-то недостижимом изменилось. Ей приходилось постоянно искать все новое определение прекрасного по мере того, как она добивалась желаемого. Но ведь достигнуть совершенства невозможно!

Из-за угла дома показался мужчина. Он шел со стороны конюшни, и на мгновение ей показалось, что это Джесс. Ее сердце привычно зачастило в груди, но тут она поняла, что обозналась: это был всего лишь Нестор. Кэйди поприветствовала его, и он помахал в ответ. Она натянула поводья и остановила фургон у входа в дом.

— Привет, Кэйди.

Он коснулся полей своей жеваной шляпы. Нестор предпочитал соломенные, а лошади, за которыми он ухаживал, вечно путали шляпы со своей кормушкой и норовили откусить понемножку.

— Как съездила?

— Очень успешно. Как дела?

— Все в порядке.

Кэйди задала насущный вопрос:

— Где Джесс?

— В конюшне. Места себе не находит, все спрашивает, куда ты запропастилась.

Она счастливо улыбнулась.

— Тебе стоит поспешить, — посоветовал Нестор. — Мчись прямо в конюшню, у него для тебя сюрприз заготовлен.

— О, Нестор, неужели это то, что я думаю?

— Я ничего не скажу.

Но не удержался и подмигнул. Довольная ухмылка на его заросшей щетиной физиономии сказала ей все, что она хотела знать.

— Давай поторопись, — повторил Нестор. — Оставь Нелл у входа, я вернусь и сам ее распрягу.

— Спасибо, — бросила она через плечо, пустив кобылу шагом, и он опять приподнял свою полусъеденную шляпу.

Джесс говорил, что новая конюшня напоминает Тадж-Махал [24], хотя это, конечно, явное преувеличение. Просто она была белой с коричневато-красной отделкой, и на этом сходство заканчивалось. Внутри просторнее и чище, чем в любом из тех домов, в которых Кэйди раньше доводилось жить. Пока конюшню населяло трое обитателей (нет, уже четверо, если сюрприз Джесса окажется именно тем, что она думала), но вскоре положение должно было в корне измениться.

Тяжба тянулась долго, но две недели назад адвокаты Уайли наконец согласились удовлетворить все ее претензии к своему клиенту, отбывающему тюремный срок. Ей предстояло подписать еще несколько документов, чтобы стать по-настоящему богатой. Теперь она сможет купить те фруктовые деревья, какие захочет, и нанять столько помощников, сколько нужно, чтобы возродить ее сад. Хватит и на то, чтобы огородить загоны и пастбища, необходимые Джессу для разведения и дрессировки лошадей, а главное, на закупку нужных ему чистокровных скакунов. Ведь он мечтал превратить свою ферму в лучший конный завод на северо-западе.

Кэйди натянула поводья перед закрытыми дверями конюшни.

— Тпру, Нелл. Нестор сейчас придет, — сказала она кобыле, спрыгивая с козел, отряхивая юбки и поправляя волосы. — Получишь вкусного овса ровно через минуту, я обещаю. А пока потерпи.

Потрепав кобылу по носу, она распахнула двери конюшни и проскользнула внутрь.

Кто бы мог подумать, что мисс Кэйди Макгилл, бывшая владелица салуна и крупье по «блэк джеку», когда-нибудь полюбит запах конюшни? Тем не менее это случилось. Ей нравился терпкий запах седельной кожи, пыли и пота, соломы и дерева и… ну да, даже навоза. Здоровый мужской запах. Он напоминал ей о Джессе, разве она могла его не полюбить? По-своему он не менее сладок, чем аромат цветущих яблонь. Во всяком случае, для Кэйди.

Возможно, она была несколько пристрастна.

И тут до нее донесся голос Джесса. Слов не разобрать, но этот волнующий грудной полушепот. У нее сразу пересохло во рту. Таким голосом он разговаривал только в двух случаях: общаясь с Пегасом, когда думал, что никто его не слышит, и шепча нежности ей на ухо.

Краснея, улыбаясь, как девчонка, Кэйди пошла по широкому проходу на призывный звук его голоса. Ни конь, ни его хозяин не услышали ее приближения: они были слишком поглощены друг другом. Она остановилась, чтобы посмотреть на Джесса.

Он стоял, перегнувшись через низкую дверцу денника и поставив одну ногу в запыленном изношенном сапоге на нижнюю перекладину. На нем была розовая рубашка и старые рабочие штаны из рубчатого вельвета, а на шее — платок с пестрым восточным рисунком по синему полю. Это была их общая, им одним понятная шутка: Джесс вырядился в самые немыслимые цвета, чтобы подразнить Кэйди и посмеяться над своим прежним обликом мрачного, как смерть, затянутого в черное Голта.

— Гордишься собой, верно? — расслышала Кэйди его слова, обращенные к вороному. — Думаешь, ты самый сильный жеребец по эту сторону от Кентукки, так? Богом клянусь, ты даже в груди шире стал со вчерашнего дня. Что скажешь? А ну-ка поди сюда, мистер. Зазнайка! Вот так… Ах ты, мой умник! Ах ты, мой красавчик!

— Я могу и приревновать.

Джесс медленно повернулся вокруг своей оси. Кэйди застала его врасплох, но он был слишком хорошо знаком с повадками лошадей и знал, что нельзя делать резких движений. Даже Пег, свой в доску, мог взбрыкнуть.

— Кэйди!

Она мигом позабыла о ревности. Радость, прозвучавшая в его голосе, показалась ей слаще музыки. Он подошел к ней, широко раскинув руки. Его улыбка излучала такую любовь, что Кэйди, позабыв обо всем, бросилась ему на шею и крепко обняла.

— Ой! Ой-ей-ей!

— Кэйди? В чем дело?

Джесс осторожно отстранил ее от себя и в тревоге заглянул ей в лицо.

— Я сделал тебе больно?

— Шутишь? Нет-нет, ни капельки. — Кэйди засмеялась, стараясь его успокоить.

— Со мной все в порядке, просто… сидела на козлах слишком долго. Никак не разогнусь. Ну-ка быстро поцелуй меня, Джесс. Я тебе сюрприз приготовила — закачаешься!

Он поцеловал ее долгим, глубоким, нежным, затяжным поцелуем, оставившим после себя ощущение завершенности. Они покачнулись и ухватились друг за друга для равновесия.

— Это и есть твой сюрприз?

— Нет, — ответила Кэйди с закрытыми глазами. — Я ужасно скучал по тебе.

— И я ужасно тосковала по тебе. Давай больше никогда не расставаться.

— Давай.

Он не поехал в Грантс-Пасс вместе с ней и Леви по одной-единственной причине: из-за Бэлль-Флер. Кэйди вовремя вспомнила об этом и спросила:

— Да, кстати, Нестор говорит, что у тебя тоже заготовлен сюрприз.

Джесс, счастливо ухмыляясь, высвободился из ее объятий.

— А вот попробуй угадай.

— Бэлль?

Он кивнул и схватил ее за руку.

— Боже мой, Кэйди, ты только взгляни. Он бесподобен.

Значит, жеребенок. Ее волнение росло, пока Джесс вел ее по полутемному проходу к просторному деннику в самом конце.

— О! Ой, Джесс, смотри!

— А что я тебе говорил?

Новорожденный сын Бэлль-Флер был черен с головы до ног, если не считать белой звездочки над гордым римским носом. Он перестал сосать молоко и повернул голову, оглядывая их влажным коричневым глазом.

— Ой, смотри, он уже умеет стоять и все делать! — выдохнула очарованная Кэйди.

— Ну конечно! Он бы и бегать смог, если бы мы его выпустили. Смотри, какие длинные ноги.

— Привет, милая Бэлль.

Гордая мать повернулась и подошла к ним.

— Ты славно потрудилась, — похвалила ее Кэйди, лаская бархатистую морду, тычущуюся ей в грудь. — Какой чудный малыш! Нелегко тебе пришлось? Ты долго мучилась, милая?

— Нет, она отлично справилась. Даже без нашей с Нестором помощи обошлась. Мэрион появился на свет за сорок минут.

— Мэрион? — насмешливо переспросила Кэйди. — Неужели ты действительно собираешься назвать этого прекрасного коня Мэрионом?

— А что? Мэрион, сын Пегаса и Бэлль-Флер. Он станет классным скакуном, Кэйди. Посмотри ему в глаза — он не знает страха! Посмотри, какая голова, какая широкая грудь!

— Английская и арабская кровь.

Она знала, что это хорошее сочетание. Разведение чистокровных лошадей оказалось делом в миллион раз более сложным, чем она могла вообразить.

— Он будет великолепным производителем! Они с Пегом на пару принесут нам отличных жеребят. Настоящих красавцев.

— Бэлль тоже имеет кое-какие заслуги в этом деле, разве ты забыл?

— Конечно, нет! Но мы закупим других чистокровных кобыл для наших жеребцов — добрых кобыл, чтобы не утомлять Бэлль.

— Вот как. «Тебе повезло, Бэлль», — подумала Кэйди. За один год жизнь золотисто-гнедой кобылы изменилась. От жестокости и побоев к процветанию и благополучию. Теперь у нее муж-красавец и чудесный сын. И в перспективе еще много-много детишек.

Мэрион свернулся калачиком в углу и заснул. Кэйди ужасно не хотелось уходить, но Джесс пообещал, что они смогут вернуться после обеда и еще немного полюбоваться на жеребенка. Направляясь к выходу, она поздравила Пегаса. Он вскинул голову и надменно раздул ноздри, принимая похвалу как должное.

Нестор как раз выпрягал Нелл из фургона.

— А где мой сюрприз? — потребовал Джесс. — Здесь?

Он начал рыться в фургоне, но обнаружил только укрытые мешковиной деревья, корзины с рассадой и мешки с каким-то особым удобрением, которое, по ее словам, можно приобрести только в Грантс-Пассе.

— Нет. — Кэйди с загадочной улыбкой обняла его, и они пошли к дому. Джессу хотелось расцеловать ее, раздеть и лечь вместе с ней прямо на землю.

— Я хотела подождать до ночи, но, похоже, так долго мне не продержаться.

— А мне-то уж точно.

Он имел в виду вовсе не сюрприз.

— Ну а все-таки что это такое? Думаешь, мне понравится?

— Я не сомневаюсь, ты будешь в восторге.

Джесс замер на месте. Сердце у него запнулось.

— Ты беременна?

— Что? Нет-нет, вовсе нет.

Она взглянула на него с огорчением.

— О, Джесс! Ты разочарован? Я…

— Нет! Конечно, я не разочарован, просто я… — Он неуверенно рассмеялся, сам не зная, что чувствует. Ладно, допустим, он был слегка огорчен, но в то же время ощутил облегчение. И еще он был заинтригован.

— Мы же не прилагали особых стараний, — оправдывалась смущенная Кэйди. — Я не знала, что для тебя это так важно.

Джесс ласково коснулся ее щеки.

— Конечно, для меня это важно, но если хочешь подождать, я не против.

— Я никуда не спешу.

Но в ее глазах загорелся какой-то новый огонек, буквально завороживший его. Джесс наклонился, чтобы ее поцеловать, но как раз в эту минуту Мишель окликнула их с крыльца:

— Обед через двадцать минут?

— Да! Отлично! — прокричали они в ответ.

— Добро пожаловать домой! — крикнула Мишель и исчезла в доме.

Кэйди взяла Джесса под руку.

— Ну как? Она хорошо о тебе заботилась, пока меня не было?

— Слишком хорошо. Если бы я съедал все, что она накладывает мне на тарелку, то через неделю весил бы больше Пега.

— Она прекрасная повариха, но ты прав, мне придется с ней поговорить о размере порций.

— Она же привыкла готовить на целую толпу у Жака, — заметил Джесс ей в оправдание.

— Я до сих пор поверить не могу, что мы ее заполучили, — добавила Кэйди.

— А мне так странно, что у нас есть экономка. По-моему, это какое-то чудо.

— Да, я тебя понимаю.

Они оба не переставали удивляться своему невероятному везению. Они обрели друг друга, и это самое большое чудо. Но, мало того, они обзавелись еще и хозяйством! Однако они отнеслись к свалившемуся на них богатству спокойно: оба понимали, что не это самое главное в жизни.

— Смотри, еще один сюрприз!

— О, Джесс, как мило! Это ты велел ей все приготовить?

— Нет. Да, — со смехом признался Джесс, когда Кэйди искоса бросила на него недоверчивый взгляд.

Мишель поставила на ручку кресла Кэйди стакан свежего холодного лимонада, а на ручку кресла Джесса — стакан мятного джулепа. Они осторожно уселись в качалки, взяли стаканы и чокнулись.

— За тебя.

— За нас.

— Добро пожаловать домой, милая.

— Я больше никогда не уеду. Во всяком случае, без тебя.

Они наклонились друг к другу и поцеловались, потом выпили и дружно блаженно вздохнули.

— Вот это жизнь, — заметил Джесс.

— У меня есть кое-что для тебя. — Кэйди вытащила из кармана юбки конверт и передала его Джессу. Он подумал, что это и есть сюрприз.

— «М.Б.», — прочел он, усмехаясь. Шутка в духе Мэриона. Он не мог указать фамилию «Голт» на письме, адресованном в Парадиз, поэтому придумал себе псевдоним «Мэрион Безоружный» для переписки с кузеном.

— Что он пишет?

Она наклонилась и заглянула ему через плечо.

— Он все-таки купил ту табачную плантацию.

—Думаешь, из него не выйдет хороший фермер?

— Понятия не имею. Год назад я сказал бы нет, безусловно, нет. Но в то время я и представить себе не мог, что сам стану владельцем коневодческой фермы.

— А я даже и не мечтала о собственном фруктовом саде.

Джесс взглянул на нее с улыбкой. Счастье Кэйди было для него важнее всего на свете.

— Думаешь, это награда нам за добродетель?

— Ха!

Что ж, вполне определенный ответ.

— Давай выпьем за Мэриона, — предложил Джесс, притрагиваясь к ее бокалу.

— За Мэриона. Надеюсь, он окажется таким же везучим, как и мы.

— И таким же счастливым.

— Ну уж это вряд ли. Счастливее меня нет никого на свете. И быть не может.

— Разве что я.

Хорошо, что они сейчас одни. Иногда Нестору случалось услышать, что они говорили друг другу, и он начинал давиться от смеха, будто его тошнило. Это стесняло их и не позволяло дать волю чувствам.

Первая вечерняя звезда подмигнула им с темнеющего небосклона. Высоко над головой, блеснув белым брюшком, пролетела скопа и камнем ринулась вниз к реке, видимо заметив в воде свой ужин. Джесс еще раз блаженно вздохнул, имея в виду сразу все — землю, этот дом, их жизнь, неумолкающий рев Бродяжьей реки, который он полюбил всей душой. Этот шум стал частью его души, такой же неотъемлемой, как любовь к Кэйди.

Он поставил свой стакан.

— Так что за сюрприз ты мне приготовила? Я требую его немедленно.

— Ладно, как скажешь.

Кэйди тоже опустила свой бокал. — Как ты думаешь, Мишель в кухне?

— Наверное. А что?

Она поднялась с качалки.

— Я не могу показать тебе сюрприз прямо здесь. Пойдем со мной.

Они отошли в дальний угол веранды, туда, где на цепях, прикрепленных к потолку, висели качели. На них Кэйди иногда позволяла себе подремать днем за компанию со Страшилой, а Джесс приходил сюда по вечерам выкурить сигару.

— Сюда.

Кэйди зашла за качели в самый угол, где тень была гуще. Джесс озадаченно последовал за ней. Она огляделась по сторонам.

Джесс не знал, что и думать.

— В чем дело?

Улыбаясь несколько напряженной улыбкой, Кэйди начала расстегивать платье.

— Ах вот как!

Он с готовностью потянулся, чтобы ей помочь. Ему уже нравился этот сюрприз.

— Нет, не надо, Джесс. Тебе придется подождать.

— Ладно.

Смотреть тоже приятно. На ней было дорожное платье, как она сама его называла, — серое, практичное, способное сделать безликой любую женщину, кроме Кэйди. Вот она расстегнула пуговицы до самой талии, высвободила плечи и руки и принялась возиться с белой сорочкой.

— Э-э-э… видишь ли, обед будет готов через пять минут, — деликатно напомнил Джесс.

— Ничего страшного, это много времени не займет.

— Неужели? Что ты такое говоришь? Давай…

— Потерпи.

— Ну ладно, ладно.

Джесс прислонился к перилам, решив положиться на Кэйди. Что бы она ни задумала, опыт подсказывал ему, что разумнее будет подождать,

Кэйди распустила шнуровку и движением плеч сбросила бретельки. Закусив нижнюю губу, она взглянула на мужа украдкой сквозь длинные ресницы. В ее взгляде читались нетерпение и тревога. Джесс чувствовал, что еще минута — и он умрет от любопытства.

— В чем дело?

Она еще раз опасливо огляделась по сторонам.

— Готов?

— Кэйди…

— Ну ладно, ладно… — Кэйди осторожно, бережно развела в стороны полы сорочки, обнажая грудь. Выжидательная улыбка угасла на губах у Джесса, Он уставился на нее в страхе.

— Милая моя, любимая, что случилось? Детка, ты поранилась…

Он умолк и заморгал, разглядывая ее левую грудь — слишком ярко-розовую, воспаленную кожу и слегка распухшую татуировку под левым соском. Постепенно до него стало доходить, что очертания рисунка изменились, и опять на его губах медленно расплылась улыбка.

— Она все еще немного побаливает. Но мне кажется, что получилось очень мило, — застенчиво проговорила Кэйди. — Тебе нравится?

— Кэйди… — вот и все, что он смог сказать.

— Этим занимается одна женщина в Грантс-Пассе. Ей почти ничего не пришлось делать, только пририсовать ноги, хвост и уши. Да, и еще превратить клюв в нос. Но крылья остались на месте.

— Это же Пег! — удивленно воскликнул Джесс.

— Да, это он. По-моему, похож. А ты как думаешь?

Джесс кивнул. Как странно! Ему бы следовало рассмеяться, а он растрогался чуть ли не до слез.

— Ты всегда не терпел эту чайку, — заметила Кэйди. — Ты хотя и молчал, но я все равно знала.

Это была чистая правда. Джесс наклонился к ней и прижался губами к ее губам, шепча, что любит ее, безумно любит. А потом припал к ее груди и запечатлел легчайший трепетный поцелуй на ее новой татуировке. Когда он поднял голову, на глазах у нее стояли слезы.

— Джесс… О, Джесс, это твое клеймо на мне. Потому что я принадлежу тебе.

Ему пришлось прибегнуть к шутке, чтобы окончательно не расчувствоваться.

— Пег будет страшно горд.

Кэйди вытерла слезы и засмеялась.

— Я как-то не подумала, что придется показывать наколку и ему.

— Обед готов!

— Мы идем! — прокричал Джесс, и затянутая сеткой дверь захлопнулась.

— Помоги мне.

Кэйди принялась неловкими торопливыми движениями натягивать на себя одежду. Джесс попытался помочь, но в четыре руки получалось еще хуже. Они начали хихикать. Минута нежности миновала, но Джесс сделал еще одно признание.

— Господи, Кэйди, как я тебя люблю! Тебе не кажется, что мы в раю?

Кэйди сосредоточенно разглядывала неправильно застегнутые пуговицы. Срочно надо их перестегнуть.

— Я не знаю, Джесс, — рассеянно ответила она, — но могу сказать тебе одно.

— Что?

Он отступил, давая ей возможность первой обогнуть качели. Она обернулась и нежно взяла его под руку.

— Это лучше, чем консервировать лососину.

1

Сорт виски, изготавливаемого из кукурузы или пшеницы вместо традиционного ячменя. (Здесь и далее прим. пер.)

2

Примерно 122 гектара.

3

Унция равна 28,35 грамма.

4

Фунт равен 453 граммам.

5

Прощайте (исп.).

6

По американской традиции желтый цвет означает трусость.

7

Старшая комбинация карт в покере.

8

Примерно 183 см.

9

В 1863 г. во время Гражданской войны в США армия северян одержала решающую победу над войсками южан в битве под городом Геттисбергом (штат Пенсильвания).

10

Растение из семейства лиан, из экстракта которого приготавливают прохладительный безалкогольный напиток.

11

Литургический сосуд для освящения вина и принятия причастия.

12

Примерно 190,5 см.

13

Ткань со сложным восточным узором, получившим в просторечии название «языки», первоначально выпускалась в городе Пейсли, Шотландия.

14

Северяне, переселившиеся на Юг и разбогатевшие после Гражданской войны.

15

Кентукки в шутку называют «Пырейным штатом».

16

Около 18 кг.

17

Малыш Билли — легендарный американский бандит, персонаж многочисленных фольклорных и литературных произведений. Его имя стало нарицательным.

18

Облегченный вариант игры в покер.

19

Джузеппе Гарибальди (1807-1882), народный герой Италии, сражавшийся за независимость и объединение страны.

20

Старейший университет в Калифорнии, основанный в 1868 г. в небольшом городке Беркли, пригороде Сан-Франциско.

21

Протестантское религиозное движение, перенесенное в Америку из Англии в XVIII веке. Собрания секты сопровождались песнопениями и носили зрелищный характер, многие ее члены по ходу молебна впадали в религиозный экстаз, называемый «пробуждением».

22

Пинта — мера объема жидкостей и сыпучих тел; англ. = 0,57 л, амер. = 0,47 л для жидкостей и 0,55 для сыпучих тел.

23

Американский прохладительный напиток из виски со льдом, водой, сахаром и листьями мяты, особенно популярный в южных штатах.

24

Памятник индийской архитектуры середины XVII века, грандиозная, в 74 м высотой, пятикупольная усыпальница султана Шах-Джихана и его жены Мумтаз-Махал неподалеку от города Агры.