ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

– Что это значит: он исчез?

Филип отодвинул свой стул и встал. Видно было, что он еле сдерживает волнение.

– Все было, как я сказал. Он вышел в туалет, и больше мы его не видели. Сидни уставилась на него во все глаза.

– Вы его искали? Почему вы сошли без него? Сэм подошел к Сидни. Бросив взгляд на лицо брата, она порывисто обняла его, крепко прижав к себе.

– Флип говорит, что Майкл, наверно, сошел с поезда потихоньку, – сказал он, всхлипывая. – Флип думает, что Майкл сбежал.

– Сбежал?

Тетя Эстелла скомкала салфетку и раздраженно бросила ее на стол.

– Но это же ужасно! Бедный мальчик! Мы должны найти его во что бы то ни стало! Может быть, нам вызвать полицию? Нет, пожалуй, не стоит. Харли, что ты думаешь обо всем этом?

Отец Сидни снял пенсне и начал рассматривать линзы в пламени свечей.

– Гм… – сказал он. – Гм…

Сидевший напротив Филип заслонился ладонью, как щитком, от тети Эстеллы и послал Сидни ошеломленный взгляд, означавший: «Что с ней, черт побери, происходит?» При любых других обстоятельствах Сидни, наверное, рассмеялась бы, но сейчас она лишь откинулась на спинку стула и, продолжая обнимать Сэма, с каменным лицом выложила Филипу последние новости.

– Сегодня днем звонил мистер Хиггинс. Он установил наконец, кто родители Майкла. Они…

– Кто такой мистер Хиггинс? – вставил Сэм.

– Детектив, который разыскивал семью Майкла.

– И кто же они? – спросил сгоравший от любопытства Филип.

– Они…

– По всей видимости, мы несколько недооценили нашего мистера Макнейла, – с жеманной улыбкой перебила племянницу тетя Эстелла.

Сидни до боли закусила губу. Весь день она пыталась подавить в себе волну удушающего гнева, грозившую выплеснуться через край и обрушиться на голову тетушки. Она понимала, что возмущаться бесполезно, но ничего не могла с собой поделать.

– Как выяснилось, – с расстановкой продолжала тетя Эстелла, – он…

– Он сын графа, – выпалила Сидни, просто чтобы лишить тетю Эстеллу удовольствия сообщить об этом первой. – Его отец – лорд Олдерн. Майкл – младший из Олдернов. Он потомок шотландских королей.

Все было готово к праздничному приему. Рабочие, садовники, ландшафтные архитекторы закончили наконец свою работу и ближе к вечеру покинули поместье. Цветочные бордюры, цветы на клумбах, цветы в огромных глиняных горшках заполонили лужайку, наполняя неподвижный ночной воздух дурманящим ароматом. Края навеса в белую и желтую полоску, украшенные бахромой с кисточками, поблескивали в свете восходящей над озером луны. Китайские фонарики сейчас не горели, но начинали весело раскачиваться, когда до них добиралось дуновение еле заметного ветерка.

Сидни доводилось присутствовать на свадебных торжествах, устроенных с меньшей пышностью, чем этот благотворительный ужин с танцами, подготовленный на завтрашний день ее тетей. Все было готово, все в идеальном порядке вплоть до последней льняной салфетки, выстиранной горничными до белоснежного состояния и отглаженной с казарменной безупречностью.

И в то же самое время личная жизнь Сидни лежала в руинах.

– Где он, Филип? – с тоской спросила она, обхватив колени руками и напряженно вглядываясь в темнеющий двор, словно надеялась его увидеть, силой взгляда вызвать на дорожке его присутствие, его стройную широкоплечую фигуру, его застенчивую улыбку.

– Он вернется.

– Ты уверен?

– Конечно. Просто ему нужно время, чтобы побыть одному.

Сидни опустила голову. Ей хотелось верить, что Филип прав, хотелось, чтобы он ее убедил. Но воспоминания о том, что сказал ей вчера Майкл, и о тех ужасных вещах, что она сама ему наговорила, лишали ее надежды.

– Сегодня он был очень грустный, – задумчиво признался Филип. – Совершенно не похож на себя. Не надо было водить его в зоопарк, это была неудачная затея. Ему ужасно не понравилось. Но мне и в голову не приходило…

–Что?

– Что он так все воспримет. Звери в клетках… Он на них смотреть не мог. Ему ужасно не понравилось, – повторил Филип. – Но он не хотел об этом говорить, и мы с Сэмом тоже не стали, хотя, наверное, надо было. Он выглядел удручающе, Сид. С ним что-то случилось.

Да, случилось, и она знала, что именно.

– О господи, – прошептала Сидни, закрыв лицо руками и чувствуя себя несчастной.

– Не беспокойся, он вернется. Здесь его дом, мы его семья.

Сидни прижала руку ко рту, изо всех сил стараясь не заплакать.

– Я причинила ему боль, – призналась она. – Это все моя вина.

Слезы тут же навернулись ей на глаза, их больше невозможно было удержать.

– Да будет тебе, Сид! О чем ты говоришь? Разве ты могла обидеть Майкла!

Потребность поделиться с кем-нибудь боролась в ее душе с желанием сохранить свое поведение в тайне.

– Я знаю, что он в тебя влюблен, – неожиданно выпалил Филип. Сидни медленно выпрямилась. ..

– Ты… он… Откуда ты знаешь? – изумленно спросила она. Филип горестно улыбнулся.

– Я же не слепой.

– Это Майкл тебе сказал?

– Ему и не требовалось говорить, я сам догадался. Что произошло между вами, Сид? Я ведь чувствую, что что-то случилось.

Она перевела дух.

– Тетя Эстелла застала нас вместе. В столовой, – торопливо сказала она, краснея. – Она была… очень недовольна. Честно говоря, у нас произошла ужасная ссора.

Сидни вздрогнула, вспоминая, как это было ужасно.

«Ты собираешься замуж за этого субъекта? Или ты просто намерена вступить с ним в половые отношения ?»

«Половые отношения». В устах тети Эстеллы эти слова показались ей настолько мерзкими, что Сидни едва устояла на ногах. Ее как будто облили грязью. Ей стало нестерпимо стыдно.

– Да уж, могу себе представить, – пробормотал смущенный Филип.

– Ну а потом я сказала Майклу, что все, что мы делали, было ошибкой. А потом… он меня оставил. Сказал, что любит меня, и ушел. Он знал, что все кончено, что мы никогда не можем быть вместе.

Филип протянул ей свой платок, и Сидни уткнулась в него носом. Она готова была прорыдать всю ночь, но ей не хотелось, чтобы брат видел ее в таком состоянии.

– В чем дело? – спросил он тихо, поглаживая ее по плечам. – Ты чувствуешь себя виноватой, Сид, или тут есть что-то еще?

Сидни энергично затрясла головой.

– Что происходит? Неужели тебя угораздило влюбиться в Майкла, Сид? Скажи мне, что это не так!

Ее сердце готово было разорваться. – Это так, – проговорила наконец она, захлебываясь слезами. – Филип, я не могу противиться этому, это выше моих сил!

От сделанного признания ей стало легче.

– Ну и ну, – протянул Филип, на миг потеряв свою обычную бойкость. – Ну и дела! Крутая каша заварилась! Насколько мне известно, именно так говорят в Шотландии. Это правда, что он сын графа? Какое-то истерическое состояние охватило Сидни. Из ее горла вырвался смешок, перешедший в рыдание.

– Да! И теперь тетя Эстелла наконец-то оценила его! Она даже предъявляет на него свои права! Все прощено и забыто, она хочет, чтобы завтра вечером я непременно танцевала с ним на балу!

Филип расхохотался, и на этот раз Сидни не стала его бранить, хотя и не смогла к нему присоединиться. Злая ирония происходящего не укрылась и от нее.

– Все обойдется, – сказал он ей в утешение, все еще посмеиваясь. – Ты только подумай: если он женится на тебе, ты станешь графиней или чем-то в этом роде. Леди Сидни Олдерн. Звучит!

– Меня это совершенно не волнует. О, Филип, я не вынесу неизвестности! Я должна его увидеть, поговорить с ним. Представляю, в каком он сейчас состоянии.

Пока они разговаривали, стемнело. Сидни уже не различала дорожки, ведущей к озеру.

– Где же он, Филип? Как ты думаешь, что он сейчас делает? Ну как мне найти его? Первым делом он отпустил на волю волков. Ключ от их загона он нашел в сарае сторожа – аккуратно помеченный ярлычком, свисающий с крючка рядом с ключами от клеток других «плотоядных». Это оказалось нетрудным делом: сарай не был заперт; все, что от него требовалось, это дождаться, пока сторож накормит животных и уйдет спать. Сидя на корточках в тени невысоких кустов у дорожки, он выждал еще немного, пока не взошла луна.

Все очень просто. Никто из живых существ не поддавался обману с большей легкостью, чем люди: он обманывал их всю свою жизнь. К тому же он больше не испытывал страха перед ними – только не здесь, только не сейчас, когда под босыми ногами у него была твердая надежная земля, а носом он вдыхал богатый и сложный запах ночи. Он сбросил куртку, темная рубашка и брюки были как нельзя кстати. Лучше, если бы он был не одет. Ни один из этих ленивых, еле двигающихся сторожей в зеленых мундирах с плоскими фуражками не заметит его в темной одежде.

В загоне было восемь волков. Они лежали на земле под звездами, каждый сам по себе, ни одной пары. Они вскочили – сначала один, а потом и все остальные – когда он отпер ворота загона и вошел. Они попятились, насторожив уши, как только почуяли его приближение. Глаза у них загорелись.

И тут он совершил ошибку. Он произнес на человеческом языке:

– Идем.

Они отпрянули, сбившись в кучу; страх сделал их стаей. Два волка, огрызаясь на ходу и поджав хвосты, пробежали сквозь низенькую дверь в закрытое помещение в задней части загона. Остальные отступили к ограде, ни на секунду не выпуская его из виду, не поворачиваясь спиной. Он медленно сделал три шага по направлению к ним и припал к земле.

Прошло время, пока они следили друг за другом, но это было прежнее время, которое он никогда не измерял в минутах и секундах. Все отпадало, уносилось прочь: время, память, желания, страх. Ничего не осталось, кроме этого «здесь» и этого «сейчас». Он чувствовал, что возвращается назад. Волки стали частью его самого, а он стал одним из них, и ничто не отделяло их всех от ночи, от неба, от запаха сухой земли и холодного темного воздуха.

Большой волк, вожак, выдвинулся из середины стаи и опасливо подошел к нему на негнущихся ногах. Черная шерсть у него на загривке стояла дыбом. Майкл протянул руку ладонью кверху, растопырив пальцы, чтобы показать, что она пуста. Волк оскалил зубы, но не двинулся с места. Остальные позади него зашевелились, беспокойно завывая, задавая вопрос.

На их собственном языке Майкл сказал им, зачем пришел.

Они замерли.

Он медленно выпрямился и начал отступать через открытые ворота, а потом, оказавшись снаружи на дорожке, остановился и широко раскинул руки. Большой волк сел, не сводя с него глаз, глотая ртом воздух и высунув язык, затем оглянулся через плечо на остальных. Произошел молчаливый спор. Когда спор закончился, волк поднялся на ноги и первым вышел в ворота, показывая дорогу своим товарищам. Они последовали за ним медленно, настороженно, подрагивая от возбуждения, а Майкл продолжал пятиться одновременно с ними, все время держась на одном и том же расстоянии от них.

Из задней части загона донесся тихий вой. Сквозь мрак он различал двух волков, забежавших в сарай при его появлении. Теперь они жались к стене – молодая волчица, серая с белой мордой, и самец, с ног до головы серый. Волчице было страшно, а волк не хотел ее покидать.

Значит, Майкл ошибся. Они все-таки размножаются в неволе.

Он вошел в тень деревьев и стал следить, как большой волк возвращается в загон. Остальные ходили кругами, принюхиваясь к земле, по которой никогда раньше не ступали.

Дважды большой волк подходил к двум оставшимся и звал их за собой, потом поворачивался и выбегал из загона. Они не хотели уходить. На третий раз серый волк последовал за вожаком до ворот, но когда волчица позвала его, вернулся к ней и сел. Она жалобно заскулила и положила голову ему на затылок, удерживая его на месте. Большой волк с отвращением отвернулся от них.

А снаружи волки все ходили беспокойными кругами и нюхали землю. Майкл понял, что они не знают, что им делать. Откуда им было знать? Но он не был их вожаком и понятия не имел, пойдут ли они за ним.

Он бросился бежать, низко пригибаясь и держась поближе к деревьям, подальше от фонарей, горевших на столбах по бокам от дорожки. Чужой запах, шум… Он замер на бегу и увидел человека, вышедшего из тени здания. Это был охранник, а не сторож: на нем была шапка другой формы, а в руках он вертел черную дубинку. Точно такую же 0'Фэллон носил за поясом.

Медленно, очень медленно Майкл повернул голову и начал вглядываться в черноту позади себя. Ни звука, ни движения, ни дыхания – ничего не было слышно, но шесть пар желтых глаз сверкнули ему в ответ в лунном свете.

Человек ничего не услышал, ничего не заметил. Он ушел, скрылся из виду, и, когда его запах улетучился, Майкл вновь бросился бежать.

Бежать было недалеко. Зоопарк был обнесен изгородью, но не весь, а только часть. Он знал, где проходит граница, потому что обследовал всю территорию час назад, пока ждал наступления темноты. Задняя половина зоопарка переходила в лес – сначала редкий, поросший кустарником, но постепенно густеющий. Весь крутой каменистый склон холма порос лесом. Майкл не знал, как далеко простирается лес и что находится за ним, но, когда ветер задувал с нужной стороны, он ощущал запах озера. Это был добрый знак.

Волки пробежали мимо него, но остановились, как только он остановился, и уставились на него в напряженном ожидании. Вожак сделал несколько неуверенных шагов по направлению к нему. Майкл оглянулся, на находившийся позади него холм и указал на него рукой. Большой волк облизнул губы, чтобы показать, что он не боится. Майкл целую минуту удерживал его зоркий цепкий взгляд. Потом волк тряхнул головой, повернулся кругом и бросился бежать вверх по склону. Стая последовала за ним. Вскоре они скрылись из виду, а потом затих и шорох осыпающихся с холма камешков, потревоженных бегущими лапами. Вот тогда-то он и мог бы уйти – вместе с ними или прочь от них. Он сумел бы найти для себя безопасное место, во всяком случае на время, если бы направился куда угодно, в любую сторону, и бежал бы, не останавливаясь, до самого рассвета. Но луна стояла высоко, а в его крови звенела песня охоты. Дикий, необузданный, безрассудный – вот какой он был, вот как он себя чувствовал. «Какого черта?» – как сказал бы Филип. Он их всех отпустит! В самом деле: какого черта?

Добыть ключи не составляло никакого труда. Гораздо труднее оказалось заставить ласок и горностаев покинуть свои тесные клетки и скрыться среди деревьев в парке. В конце концов ему пришлось их выгонять, подталкивая ногами, через искусственный мох и высохшие, мертвые коряги, разбросанные по полу. Очутившись на земле, подросшие детеныши почуяли свободу и оживились: по правде говоря, она привлекала их больше, чем их родителей. Когда они прыгнули и бросились наутек, старшим пришлось последовать за ними.

Скунсов он решил не трогать: открыл дверь их клетки и поспешил прочь. Пусть делают, что хотят.

Еноты ни за что не хотели выходить, они стали совсем домашними. Им здесь нравилось. Он сказал: «Ну и оставайтесь», а сам двинулся дальше.

Куницы и пеканы были умные: они сразу сообразили, что от них требуется, им не надо было ничего показывать. Не успел он открыть проволочные воротца клетки, как они высыпали наружу и умчались – черные и коричневые меховые шарики укатили прочь и растворились в темноте. Секунды не прошло, как их уже не было видно.

А вот лисы ему не поверили. Они были сломлены и не хотели верить, что в их судьбе что-то может измениться. Ему пришлось пробежать вместе с ними часть пути, чтобы заставить их проснуться, пробудить в них надежду. Он остановился у подножия холма, и лисы – те, что еще не разбежались во все стороны по дороге – пронеслись мимо него, обгоняя друг друга на пути к свободе.

У бобров был свой отдельный загон, внутри которого они соорудили запруду на ручье, протекавшем через весь парк, поэтому Майкл не стал их трогать. Они и так были свободны: дело их жизни было прямо здесь. И выдр он тоже оставил в покое. Все, что им требовалось для счастья (горка из грязи), имелось в их просторной клетке на свежем воздухе.

Дальше барсуки. Его любимцы. Они были самые умные – точно знали, зачем он пришел. Но они оказались такими добросердечными, что не захотели уходить.

– Идите, – говорил им Майкл. – Бегите!

Но он вскоре понял, что они не умеют ненавидеть что бы то ни было, даже зоопарк. Для Майкла это стало жестоким ударом. Чтобы выпустить оленей, надо было достать другие ключи. Олени обитали в тесноватых, пыльных, утоптанных загонах без единого клочка травы, расположенных в передней части зоопарка. Вот и отлично, он выгонит их прямо через главные ворота.

Майкл и представить себе не мог, что на свете существует столько разных видов оленей – десятка два, а то и больше – но, раз начав, он уже не мог остановиться. Сначала он выпустил карибу и белохвостых, потому что был с ними знаком, наблюдал их ежегодные миграции, наплывы и уходы с тех пор, как себя помнил. Дальше освобождал всех подряд.

И как ему только в голову взбрело, что он сумеет направить их всех куда бы то ни было, не говоря уж о двенадцатифутовых воротах, находившихся на расстоянии пятидесяти ярдов? Но он не сдавался, делал все, что мог, и примерно треть животных направилась именно туда, куда он их гнал. Остальные в испуге и смятении рассыпались по всей территории. Ждать пришлось недолго: вскоре топот их копыт и запах страха перебудил весь зоопарк. И переполошил охранников. Он не испугался: им ни за что его не поймать. Но он еще не закончил свою работу и только теперь понял, что оленей надо было оставить напоследок. Стремительно передвигаясь в темноте, обходя стороной административные здания, с легкостью уклоняясь от бегу– щих во все стороны, выкрикивающих проклятия людей с фонарями и факелами, Майкл направился к клетке с медведями. В домике смотрителя ему пришлось задержаться. Рядом с ключом от клетки барибалов висел ключ от клетки с росомахами. Майкл презирал росомах. Маленькие, сильные, уродливые, злобные – они ели все, что попадалось: лосей, оленей, птиц, дикобразов, наживку и даже животных, попавших в капкан, а что не могли съесть, портили мускусными выделениями, мочой и пометом. Его рука, протянутая к ключу, застыла в воздухе. Снаружи раздался голос – мужчина что-то крикнул. Близость опасности все решила за Майкла.

Он схватил ключ от медвежьей клетки и выскользнул из домика.

Он выпустил только барибалов, но не остальных. Он не знал повадок могучих гризли и гигантских белых медведей. Для него они были чем-то вроде тигров или слонов – незнакомцами, которым он не мог доверять. Но барибалы никогда никому не причиняли вреда и всегда старались держаться подальше от людей.

В зоопарке царил настоящий хаос: животные в клетках рычали, выли и блеяли, охранники вопили и беспорядочно суетились. Свою куртку и башмаки Майкл спрятал под кустами недалеко от главных ворот. Они ему понадобятся, когда он выберется отсюда. На улицах он должен выглядеть как обычный человек, не привлекать к себе внимания. Осторожно кружа, избегая освещенных дорожек, он услыхал шарканье башмаков по камням за миг до того, как человек вышел из зарослей и направился к нему. Слишком поздно прятаться – человек его заметил. Майкл побежал прямо на него.

– Эй! Стой, ты…

Человек отскочил в сторону в последнюю секунду, глаза на освещенном луной лице округлились от изумления. Он погнался за Майклом, требуя, чтобы тот остановился, а потом сам остановился и заорал:

– Держите его, это он! Вон он! Эй, держите этого парня! На дорожке появился другой охранник, державший фонарь. Увидев Майкла, он поставил фонарь на землю и вскинул кулаки, готовясь к драке. Майкл изменил направление и обошел его стороной.

Теперь ему уже не удастся достать одежду, кругом слишком много людей. Он уйдет в другую сторону, назад, и скроется в лесу.

Олени повсюду. Он не мог пробежать и двух шагов, чтобы не наткнуться на одного из них. Но они могли послужить ему укрытием! Спрятавшись за их спинами, он мог двигаться какое-то время вместе с ними, бежать туда, куда их гнал страх. Как много оленей!

Он лишился своего укрытия, когда раздался короткий отрывистый грохот. Майкл знал, что это за звук. Все животные это знали. Выстрел.

И опять «бух!» – со стороны волчьего загона. Все у него внутри кричало: «Беги, спасайся!» Надо было бежать со всех ног прочь от этого звука. Он начал бег, но быстро повернул на бетонную дорожку. Его ноги громко шлепали по твердым плитам. Он мчался вниз по длинному пологому спуску. Туда, где слышались выстрелы.

Двое людей, один с фонарем, другой с ружьем. Оставшаяся пара волков, те, что не захотели бежать вместе со всеми, за это время выбрались за ограду загона, но люди заставили их прижаться к забору снаружи. Волчица взбесилась. Обезумев от страха, она рычала и короткими бросками кидалась на людей, а потом начинала всем телом биться об ограду в отчаянной попытке скрыться. Распахнутые ворота загона были всего в восьми футах от нее, и все, что ей требовалось, – это пробежать в них, чтобы оказаться в безопасности. В плену, но в безопасности. Сбитый с толку самец, злобно огрызаясь и подвывая, бросился к воротам и едва не забежал внутрь, но в последний момент отпрянул и вернулся к своей подруге.

Человек, державший ружье, вскинул приклад к плечу. Майкл был слишком далеко, чтобы его остановить. Он закричал «Не-е-ет!» за секунду до того, как ружье плюнуло огнем. Волчица громко взвыла, ее тело ударилось о загородку, замерло на миг и рухнуло. Ее белая опушка окрасилась брызгами крови. Она несколько раз дернулась и застыла. Человек щелкнул ружьем. Это означало, что он опять будет стрелять.

Майкл налетел на него со всего разбега. Ружье выпалило, а человек сказал «О, черт!» в один и тот же момент. Ружье вылетело из его рук, Майкл повалил его, и они покатились по земле, переворачиваясь снова и снова, стараясь схватить друг друга за руки. Майкл увидел, что серый волк стоит на прямых ногах, оцепенев от горя и глядя слепыми глазами на свою мертвую подругу. «Беги». Послышался топот приближающихся человеческих шагов и крики. «Беги!» Человек, с которым Майкл дрался, ударил его кулаком по лицу, и он ощутил вкус крови. Когда он опять поднял голову, волка уже не было.

Кто-то схватил его за волосы и дернул назад. Он зарычал, выплескивая свой гнев, защелкал зубами, попытался вырваться. Кричащие люди с обезумевшими глазами окружили его, но отшатнулись в страхе, когда он бросился на них. Он услыхал щелчок ружья, и кровь застыла у него в жилах. Его спасла черная дубинка. Прежде, чем ружье успело выстрелить, она опустилась рубящим ударом сперва ему на плечо, потом на скулу. Он тяжело повис на своем противнике, и его поглотила тьма.

Тетя Эстелла была недовольна ходом праздника. Ей хотелось, чтобы главной темой вечера, основным предметом разговора на устах у всех ее сиятельных гостей стало долгожданное появление в свете ее племянницы Сидни. Вместо этого все только и делали, что обсуждали какого-то сумасшедшего, который проник в зоопарк и выпустил всех зверей на волю.

– Я слыхал, что слоны все затоптали, – с важностью говорил Линкольн Тэрнбулл, привлекая Сидни ближе к себе и повышая голос, чтобы заглушить звуки вальса, который оркестр Элджи Эрроуза наигрывал на эстраде в саду. – Рэнди Коллиер слышал, что львы сожрали леопардов, тигры растерзали львов, а медведи – всех остальных. Сидни отвернулась от него.

– «Трибюн» пишет, что было освобождено всего несколько видов животных, но «Морнинг геральд» стоит на своем: отпустили всех. Они все еще пытаются собрать оленей. Некоторые успели добраться до самого Оук-парка.

– Я уверена, что это преувеличение. Газеты всегда все перевирают.

Резкость ее тона заставила Линкольна замолчать. Сидни подумала, что стоит, наверное, извиниться – все-таки он был ее гостем! – но она не чувствовала себя виноватой. Если в этот вечер ей придется с вежливой улыбкой выслушать хотя бы еще одну идиотскую версию того, что случилось в зоопарке, она просто не выдержит и взорвется, разлетится на кусочки. В вечерних газетах говорилось, что сопротивление маньяка, отпустившего животных, было «сломлено дубинкой», но потом он «сумел оторваться от своих преследователей и сбежал». Эта фраза привела ее в ужас. Сидни живо вообразила, что Майкл бродит где-то раненый, страдающий, напуганный, одинокий и не может вернуться домой.

Она украдкой бросила взгляд на часы на своем запястье, лежавшем на широком плече Линкольна. Без двадцати восемь. Майкл отсутствует уже больше суток. К этому часу не меньше дюжины гостей спросили ее, где он.

– Я слыхала, он стал совершенно ручным, – имела наглость заявить ей Марджори Клеменс, которую Сидни всегда терпеть не могла. – Я просто умираю от желания с ним познакомиться! Где же он?

– Он где-то здесь, – туманно ответила Сидни, оглядываясь вокруг, словно в надежде увидеть его гуляющим на лужайке или поглощающим гренки с салатом из креветок за компанию с Сэмом под полосатым навесом.

Точно так же она отвечала всем, кто задавал ей этот вопрос, но потом вообще перестала отвечать, просто делала вид, что не слышит. Слишком поздно до нее дошло, что семье следовало бы выработать какую-то общую версию еще до прихода гостей. Поди знай теперь, что отвечают на этот вопрос Филип, отец или Сэм!

«О, Майкл…» Сидни с тоской искала его глазами среди деревьев, когда Линкольн кружил ее по террасе в такт музыке. Может быть, он где-то там в темноте – прячется и наблюдает? И о чем только он думал? Как он мог совершить столь безумный поступок? О, если бы только он вернулся домой!

Линкольн что-то сказал, и она кивнула, улыбнулась, сделала вид, что слушает. Может, было бы лучше, если бы его поймали? По крайней мере, тогда он оказался бы в безопасности. А сейчас его разыскивают вооруженные люди. До сих пор, слава богу, они не знали, кого ищут. Если его найдут…

– Музыка кончилась.

– Что? Ах да…

Сидни опустила руки и засмеялась над своей неловкостью. Линкольн нахмурился и посмотрел на нее с искренней озабоченностью.

– В чем дело, Сидни? Ты не заболела?

– Нет, со мной все в порядке, просто немного переутомилась. Ты же понимаешь. Вечеринки на меня так действуют. Особенно когда они устраиваются в мою честь. Ой, тетя на меня смотрит таким взглядом… Это значит, что она хочет со мной поговорить. Надеюсь, ты меня извинишь.

Ее тетя даже не смотрела в ее сторону.

– Сидни…

– Я вернусь, честное слово, обещаю!

Она подмигнула ему, и Линкольн наконец улыбнулся. Это дало ей возможность удрать.

Оркестр заиграл новую мелодию. Сидни сделала вид, что спешит куда-то по делу, чтобы никто не пригласил ее на танец, и стала пробираться сквозь толпу к лужайке. Воздух, ей нужен свежий воздух. Если бы она могла хоть несколько минут побыть наедине с собой…

– Сидни?

Камилла, светловолосая и хорошенькая в платье из переливчатого белого шелка, положила руку ей на плечо и заставила ее остановиться. Ее голубые глаза с лучиками в наружных уголках, так похожие на глаза Спенсера, встревоженно прищурились.

– Ты не заболела? Ну почему люди все время спрашивают ее об одном и том же?

– Нет, со мной все в порядке. Разве я плохо выгляжу?

– Ты выглядишь просто божественно, – торопливо сказала Камилла. – Мне ужасно нравится твоя прическа. Ты должна мне показать, как это делается. Это французский узел?

– Что? Да. – Сидни рассеянно поправила прическу. – Кэм, будь добра, потанцуй с Линкольном.

– С Линкольном?

– Ты ведь против него ничего не имеешь?

– Нет, но в чем дело? Он тебе досаждает?

– Нет-нет, он просто… ну ты же знаешь. Камилла взглянула на нее с каким-то странным выражением.

– Ну ладно, если ты меня просишь, я с ним потанцую.

– Спасибо.

«Это займет его на некоторое время, – подумала Сидни, – и он оставит меня в покое». Она проскользнула мимо Камиллы, позабыв проститься.

Только что пережитые впечатления уже стали расплываться у нее в памяти. Она приветствовала гостей, улыбалась, танцевала, разговаривала, но втайне мечтала лишь об одном: как бы избавиться от очередного собеседника, не показавшись чересчур невежливой или невнимательной. Время ползло улиткой. Прошел час, но когда она опять взглянула на часы, оказалось, что минуло всего десять минут. Разве такое можно вынести? Если эта пытка продлится еще хоть немного, она не выдержит и сойдет с ума.

– …Какая удачная мысль – устроить танцы на свежем воздухе! Хорошо, что нам повезло с погодой! Что бы ты стала делать, если бы пошел дождь?

Сидни что-то ответила, но ее беспокойный взгляд скользнул мимо головы ее подруги Хелен Айви, рассеянно блуждая по беспорядочно движущейся толпе. Чье-то сердитое лицо вывело ее из задумчивости. Чарльз Вест, стоявший в одиночестве на краю террасы, смотрел прямо на нее, не отвечая на ее робкую улыбку. Ее небрежное обращение с ним в последнее время наконец-то возымело действие: он не только перестал упрашивать ее выйти за него замуж, но вообще перестал с ней разговаривать. Его гнев показался Сидни необъяснимым – при сложившихся обстоятельствах она проявила к нему все возможное участие, на какое только была способна, но Сидни, добрая душа, полагала, что его тоже можно понять.