Уикерли - Одинокий волк

– Такого еще не было! Нет, ты только послушай! – Она снова раскрыла газету. – «Власти продолжают разыскивать беглеца…» и так далее, и так далее, «который скрывается от правосудия вот уже в течение семи суток…», так, ну дальше все чушь, обычная болтовня. Вот: «В то же время поступают все новые и новые заявления от очевидцев, якобы видевших этого дикаря. Миссис Уильям Скагг из Эванстона вчера заявила полиции, что мужчина в набедренной повязке появился на ее заднем дворе, размахивая дубинкой. Мистер Абель Уэккер из Ла-Гранжа утверждал, что голый мужчина забрался в его амбар в среду посреди ночи и выпустил на волю кобылу с жеребенком, двух голштинских коров, дюжину цыплят и петуха». – Сидни швырнула газету на пол и яростно уставилась на Майкла. – Как не стыдно людям молоть такую околесицу? Какое-то массовое помешательство, честное слово. Удивляюсь, как это мистер Уэккер не увидел голого мужчину, пожирающего его цыплят?

Майкл подошел к Сидни.

– Но ведь это не имеет значения, верно? Не все ли тебе равно, что они пишут?

– Ты прав. Но я ничего не могу с собой поделать: меня все это бесит. Майкл поднял газету и разгладил ее на колене.

– Ты опять звонила Филипу? – произнес он понимающе, не глядя на Сидни.

–Да.

– Никаких известий?

– Пока нет.

Он сложил газету вдвое, вчетверо, в осьмушку, всякий раз выравнивая ее на колене, пока у него не получился пухлый квадратик в четыре дюйма.

– Сидни… – начал он. В ту же самую секунду она сказала:

– Майкл… Оба они улыбнулись, но глаза Майкла оставались серьезными.

– Сидни, послушай меня! То, что ты со мной… это плохо отражается на твоей семье.

– Они даже не знают, что я здесь с тобой.

– Филип знает. И вообще, они знают, что ты находишься со мной. Представляешь, что думает тетя Эстелла?!

– Меня не волнует, что она думает.

– А Сэм? – вздохнул он.

– Сэм еще маленький. Он скучает по мне, но с ним все в порядке.

В глубине души она сама тосковала по Сэму и каждый день мечтала к нему вернуться, но вслух ничего не сказала. Майкл взял ее за руку.

– Мы же не можем остаться здесь навсегда. Сидни упорно отворачивалась от его красноречивого взгляда. Она знала, что ее слова звучат наивно, но ей вообще не хотелось спорить на эту тему, и она не собиралась помогать Майклу здравыми рассуждениями.

– То, что я сделал, было неправильно.

– Что ты имеешь в виду? – Я видел газеты. Прочел то, что ты не читала мне вслух. Теперь я знаю, как много вреда я причинил. Если бы я подумал как следует, я бы понял, что ничего не могу сделать для этих бедных животных. Я только все испортил, сделал еще хуже. Они застрелили всех трех медведей. Сидни нагнула голову.

– Но это же не твоя вина! Они просто запаниковали. Не было никакой необходимости стрелять.

– Олени… так много оленей погибло, и они все еще продолжают умирать. И частные владения пострадали – магазины, дома, дворы… Это было безумие. И это было незаконно. Я не должен был этого делать. Про волков я не говорю – я опять поступил бы так же. Но все остальное…

– Поверить не могу, что ты способен так рассуждать!

– Просто я думаю.,.

– Майкл, ты жалеешь, что мы приехали сюда? Хочешь меня бросить?

Он покачал головой и начал что-то объяснять, но она его перебила:

– Если ты сбежишь, тебя поймают. И даже если не поймают, куда ты пойдешь? Ты больше не Найденыш, ты не можешь… вернуться к той жизни. Ты Майкл Макнейл. Твои родители…

Майкл стремительно поднялся на ноги.

– Мои родители тут ни при чем. Ты говоришь о них так, будто они какие-то волшебники. Как будто все, что я натворил, исчезнет, если только они ответят на твою телеграмму. Но этого не случится. Я сам отвечаю за все, и не будем обманывать друг друга, Сидни… – Майкл беспомощно всплеснул руками, словно давая понять, что она наконец истощила его терпение. – Не будем больше об этом говорить.

– Отлично. Я вообще не собиралась начинать этот разговор! – вспыхнула Сидни.

Майкл ушел в спальню и захлопнул за собой дверь, а Сидни схватила сложенную газету, развернула ее и сделала вид, что читает. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Ужасная мысль закралась ей в голову: а вдруг он упаковывает вещи? Она уронила газету и бросилась к двери в спальню.

Он лежал на постели, заложив руки за голову и уставившись в потолок. Вид у него был несчастный. Он пытался приподняться, когда увидел ее, но Сидни стремительно пересекла разделявшее их пространство и толкнула его обратно на кровать.

– Прости меня, – умоляюще сказала она, схватив Майкла за плечи и вплетая пальцы в его волосы.

– За что простить?

– Ну не знаю. Ведь мы же поссорились…

– Разве?

– Давай лучше заниматься любовью.

Майкл уже расстегивал кнопки на ее блузке. Сидни расстегнула пуговицы у него на рубашке.

– А вдруг горничная войдет? – забеспокоилась Сидни, стягивая чулки и выскальзывая из юбки.

– А мы ей скажем, чтобы уходила.

Как всегда, Майкл оказался проворнее. Сидни все еще возилась со шнуровкой сорочки, когда он опрокинул ее на спину.

– Да, но она нас увидит!

От нетерпения Майкл затянул шнуровку узлом. Рыча, пустив в ход зубы, он разорвал тонкий хлопковый трикотаж, стащил сорочку, выворачивая ее наизнанку, как змеиную шкурку, и швырнул на пол. Все равно она превратилась в ненужную тряпку. Сидни только ахнула и ошеломленно взглянула на него. Кровь, казалось, гудела в ее жилах, отдаваясь мерными ударами в голове.

– Тебя она не увидит, – успокоил ее Майкл с победной ухмылкой. – Она увидит только меня.

Его длинное сильное тело накрыло ее, и Сидни тут же забыла и про горничную, и про все на свете. Для нее существовал только Майкл.

«Я одержима, – проносились у нее в голове бессвязные мысли. – Он держит меня, значит, я одержима… Все правильно… Я сдаюсь». Это рассуждение показалось ей на редкость логичным и убедительным. Оно не ужаснуло и не возмутило ее. К нему не примешивался тайный стыд. «Я ничего не могу поделать», – думала Сидни и упивалась этой мыслью. В том, чем они занимались, в том, чего желали, во всех любовных фантазиях и прихотях, что приходили им на ум и мгновенно удовлетворялись, – во всем этом не было ничего дурного. Все было правильно. Она полностью принадлежала ему и в то же время чувствовала себя свободной, как никогда раньше.

Его жаркий рот ласкал ее с ненасытной жадностью, и она воспаряла все выше с каждым новым поцелуем. Сидни чувствовала, как ее тело открывается навстречу. Оно стало мягким, как воск, словно лишилось костей. А потом происходило чудесное превращение. Минуту назад она была не в силах поднять руку, чтобы прикоснуться к нему, а в следующую минуту становилась отчаянной наездницей, крепко сидящей в седле, достойной своего скакуна. Да, она была ему хорошей парой. Настоящей подругой.

В тот момент, когда он овладел ею, с ее губ слетели слова:

– Не покидай меня!

– Сидни, – прошептал Майкл. Но она видела по его глазам, что он ее не слышит. Он был слишком поглощен страстью.

– Майкл, не покидай меня! – повторила Сидни медленно.

Он смял ее губы грубым самозабвенным поцелуем, от которого у нее помутилось сознание и все мысли погасли. Остались одни только ощущения – глубинные лихорадочные толчки желания, пульсирующие во всем теле и отзывающиеся эхом в теле Майкла. Сидни слышала в нем тот же неумолчный ритм, делавший их еще ближе друг другу, сплавлявший их тела воедино. Потные горячие тела то сливались нерасторжимо, то, словно отталкиваясь друг от друга, теряли точки соприкосновения. Внешний мир в эти секунды снова возвращался – они были в городе, в отеле, в постели, но, когда они вновь сближались, поглощая друг друга, мир снова таял и становился нереальным.

Ее имя… Он повторял его ей на ухо, повторял без конца, пока слоги не слились в неразличимый припев, означавший только одно: «Я люблю тебя». Да, все сошлось воедино – души и тела. И опять она преодолела вместе с ним какую-то невидимую грань, за которой простиралось столь острое наслаждение, что она потеряла его, потеряла себя. Забвение. Она опять нашла его и ухватилась за него, как за якорь спасения.

А когда все кончилось, Сидни попыталась объяснить ему, что с ними было.

– С тобой, Майкл… не знаю, как это сказать… я чувствую себя свободной. Могу делать все, что захочу, и знаю, что это можно, что это… правильно. .

Сидни изо всех сил старалась найти верные слова. Ей не хотелось говорить с Майклом о Спенсере – это было бы предательством. Но про себя она не могла не вспомнить, что иногда со Спенсером у нее возникало чувство, будто они… делают нечто предосудительное. Нет, она и мысли не допускала, что они занимаются чем-то грязным или позорным… ну разве что самую малость. Да, совсем чуть-чуть. С самого детства им обоим исподволь внушали, что секс – это нечто недостойное их. Считалось, что им следовало быть выше этого, но они не оправдали ожиданий и поддались слабости. Поэтому им приходилось скрывать друг от друга, что недостойное занятие доставляет им удовольствие. И тем самым обкрадывать самих себя.

– Ты оказываешь на меня благотворное воздействие, – проговорила Сидни, лежа на боку, прижимая его руку к своей влажной от испарины груди и целуя пальцы. – С тобой мне ничего не страшно, ничего не стыдно. Ничто тебя не смущает. У тебя нет никаких внутренних запретов. А раз у тебя их нет, значит, и мне все можно.

Майкл был поглощен движением своей ладони, плавно скользившей по абрису ее тела: от округлости бедра к впадине у талии и опять вверх – к груди, к шее.

– Что такое «внутренние запреты»? Сидни весело рассмеялась.

– Не имеет значения, – пробормотала она. – У тебя их нет – и слава богу! Нечего забивать голову всяким вздором.

Ветерок надувал парусом штору на окне. Сидни придвинулась ближе, Майкл укрыл ее одеялом.

– Может быть, нам поспать?

Она улыбнулась с закрытыми глазами, зная, что он все еще смотрит на нее. Ей очень нравилось засыпать, лежа рядом с ним. Такое нежное доверие… Такая близость… Это и есть любовь.

– Я люблю тебя, – прошептала Сидни, засыпая. «Люблю тебя», – сердцем откликнулся Майкл. Ему хотелось поцеловать розоватое пятнышко у нее на щеке – небольшую ссадину в том месте, где она слишком сильно потерлась о прорастающую колючую щетину у него на подбородке. А может, это он сам ее оцарапал? Его пальцы замерли над этим пятнышком, но так и не прикоснулись: он не хотел ее будить.

Как она была прекрасна во сне после того, как они занимались любовью… Спутанные рыжие волосы в беспорядке рассыпались по подушке, лицо раскраснелось, кожа была влажной. Она мгновенно погружалась в сон: только что улыбалась ему, а в следующий миг уже дышала глубоко и ровно, полуоткрыв губы словно для последнего поцелуя.

Майкл выскользнул из постели. Его одежда была разбросана повсюду; он бесшумно собрал ее и перенес в другую комнату, чтобы одеться. Сумочка Сидни завалилась за стенку кушетки. Он обрадовался, когда сразу увидел ключ от гостиничного номера: ему не хотелось рыться в ее вещах.

Открыв дверь, он нос к носу столкнулся с горничной. Она как раз собиралась постучать. Оба они подскочили от неожиданности. Майкл приветливо улыбнулся и шагнул вперед, поэтому горничной пришлось отступить на шаг назад. Тихо закрыв за собой дверь, он сказал:

– Моя жена спит. Вы не могли бы прийти попозже?

– Да, сэр, разумеется.

– Благодарю вас.

Она присела ныряющим движением и снова выпрямилась. Сделала «реверанс». Майкл остался на своем посту у двери, пока она не скрылась за углом коридора. Только после этого он направился в противоположную сторону, к лифту.

Номер он знал наизусть, и это была заслуга Сэма. Он сел у маленького столика, на котором стоял аппарат, и взял наушник. Послышался глухой треск, но через несколько секунд раздался женский голос:

– Могу я вам помочь?

– Да, я хотел бы позвонить.

– Говорите громче, пожалуйста.

– Я хочу… – Майкл забыл, что надо говорить в переговорное устройство. Он наклонился ближе. – Я хочу позвонить.

– Номер, пожалуйста.

– Четыре-девять-ноль-один.

– Минуточку, набираю. Пощелкивание и треск. Гудки.

– Алло? Он крепче ухватился за наушник и до боли прижал его к уху. Голос доносился слишком слабо. Чей он? Филипа?

– Алло? Есть там кто-нибудь? От радости Майкл перешел на крик.

– Филип! – Не вешай трубку, – раздалось в наушнике. Какой-то глухой скрип, потом громкий хлопок, как будто со стуком закрыли дверь. И опять голос Филипа, отрывистый и резкий.

– Что случилось?

– Ничего…

– Где ты?

– В том же месте. Я…

– Где моя сестра?

– Здесь. С ней все в порядке. Она не знает, что я тебе звоню.

– Так зачем ты звонишь? «Он в ярости», – удивился Майкл. Сидни ему об этом не говорила.

– Я хотел спросить, как идут дела у вас дома.

– Да неужели? Ну что ж, я тебе скажу. Мой отец не уверен, удастся ли ему сохранить свое место в университете, моя тетя отказывается выходить из своей спальни, мой брат все время плачет. У тебя еще есть вопросы?

Майкл согнулся пополам, словно его ударили в живот.

–Ну?

– Да, – с трудом выдавил он из себя. – Я хочу спросить кое-что еще. Он услышал, как Филип тяжело вздохнул. После этого его голос прозвучал уже не так враждебно.

–Что?

– Скажи мне, что будет, если нас поймают? Я хочу сказать, с Сидни, а не со мной.

– Почему бы тебе не спросить у нее самой?

– Я спрашивал. Она сказала «ничего».

– Она лжет.

Майкл изо всех сил надавил ладонью на глазницу. Дверь лифта открылась, кто-то вышел, но он так и не поднял головы, чтобы посмотреть, кто это.

– Скажи мне, – попросил он в трубку.

– Ладно. Произойдут две вещи. Одна наверняка, другая под вопросом. Во-первых, ее репутация будет погублена.

– Репутация? Как…

– Перед ней закроются все двери. Она должна бывать в свете, должна соблюдать приличия. Если ее друзья узнают, где и с кем она была, они уже не станут интересоваться, чем вы там занимались. Даже если вы читали друг другу Библию последние пять дней, это уже никого не волнует. Ей придет конец. Понятно? За исключением разве что Камиллы Дарроу, у нее не останется ни одного друга в этом мире.

Майкл попытался что-то сказать, но слова путались, мысли сбивались.

– Ты еще слушаешь? – спросил Филип.

– Да. А что во-вторых?

– Во-вторых, она может быть арестована. Укрывательство беглого преступника и пособничество ему являются уголовно наказуемыми деяниями. Не знаю, что смог бы для нее сделать хороший адвокат, может, он и сумел бы снять ее с крючка. Ты меня слышишь? Понимаешь, о чем я говорю?

–Да.

Какое-то время оба они молчали. Наконец Майкл сказал: – Не беспокойся ни о чем, Филип! – Что это должно означать? – Все кончено. С ней ничего не случится. – Что ты собираешься делать? – Я должен повесить трубку. – Погоди. Что ты собираешься делать? – Спасибо, что все мне объяснил. – Послушай, Майкл, не надо торопиться. Дай мне… Майкл повесил трубку. Надо было действовать быстро, не теряя ни минуты.

В гостиной было пусто, в спальне – тихо. Сидни все еще спала. Наклонившись над столом, Майкл торопливо нацарапал записку. Он так спешил, что сам едва ли разобрал бы, что написал. Он оставил записку на столе, бесшумно ступая, пересек комнату и остановился в дверях спальни, хотя все у него внутри кричало: «Беги сейчас же!» Ему хотелось подойти поближе, но он боялся, что она проснется. Что она подумает, когда увидит, что его нет? Назовет его трусом за то, что он удрал потихоньку? Будет его ненавидеть? Майкл ничего не мог поделать. Он должен спасти ее, и другого выхода он не знает. Он наконец-то поступил правильно, сделал то, что давно надо было сделать. Раскаяние горьким привкусом наполнило его рот, когда он подумал о том, как долго Сидни подвергалась опасности по его вине. Как же он был глуп и слеп! Пустая голова! Но еще есть время все исправить. Если он уйдет прямо сейчас, есть надежда, что она не пострадает.

Сидни пошевелилась, и он похолодел от испуга. Она что-то пробормотала, но голос был невнятный, сонный, она так и не проснулась. Майклу и раньше приходилось слышать, как она разговаривает во сне. Однажды она ясно проговорила: «Нет, все совсем не так», а в другой раз сказала: «О, это ты…» А сейчас у нее на губах играла легкая улыбка. Если бы только знать, что ей снится! Разобрать ее последние слова…

Майкл боялся даже шептать. «Я люблю тебя, – сказал он одними губами. – Прощай». Он вернулся в гостиную. Его шаги не производили ни малейшего шума. Подойдя к столу, он приписал еще несколько строк на записке и передвинул ее ближе к краю, чтобы Сидни сразу заметила ее, когда проснется.

– Майкл?

Сердце у него остановилось.

Он пулей пролетел по комнате к входной двери, осторожно открыл ее и выскользнул наружу. Опять послышался ее тихий сонный голос. Майкл закрыл за собой дверь и ушел из ее жизни навсегда.

Сидни обнаружила его записку полминуты спустя.

«СИДНИ, – написал он печатными буквами, а потом перешел на свои детские каракули. – Я знаю, где полицейский участок, Сэм показал мне когда-то. Я пойду туда и сдамся. Скажу им, что прятался в Линкольн-парке. Это не совсем неправда, потому что я действительно там прятался раньше. Ты в опасности и должна немедленно вернуться домой. Мы не должны были этого делать, хотя это было лучшее время в моей жизни. Я люблю тебя. Жаль, что нет времени сказать все, что хочется. Мне давно надо было это сказать. Не знаю, что теперь будет, но я должен идти. Майкл.

Не сердись. Я должен был так поступить».

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Полиция чуть было не арестовала Чарльза Веста за укрывательство преступника.

Сидни пришла в ужас, услыхав эту новость от Джона Осгуда, адвоката по уголовным делам, которого ее отец нанял защищать Майкла. Она строго выбранила Филипа за его неуместный смех, но он ничего не мог с собой поделать: ситуация показалась ему забавной до крайности. К тому же он всегда недолюбливал Чарльза. В глубине души даже сама Сидни понимала, что, если бог сжалится над ними, если в один прекрасный день эта кошмарная история с Майклом закончится благополучно, она тоже посмеется, вспоминая, в какое нелепое положение попал безвинный Чарльз.

Неприятность для Чарльза заключалась в том, что, когда Майкл вошел в полицейский участок на Кларк-стрит, чтобы сдаться, по внешнему виду его никак нельзя было принять за беглеца, прятавшегося в Линкольн-парке в течение восьми суток. Откуда у него чистая одежда? Где он взял ботинки? Кто одолжил ему бритву? Почему он не голоден? На эти вопросы он ответить не мог или не хотел. Никто в полиции всерьез не подозревал кого-либо из членов семьи профессора Винтера в содействии ему, а уж мысль о том, что сама Сидни прятала его в номере отеля «Палмер-хауз», не приходила в голову ни одному из детективов. К несчастью для Чарльза, круг знакомств у Майкла был очень узок; когда полиция стала искать того, кто мог бы прийти ему на помощь за ту неделю, что он был в бегах, фамилия Веста оказалась первой в списке.

Но не надолго. Никаких доказательств обнаружить не удалось, ни один свидетель не смог подтвердить эту версию, а бурное возмущение самого Чарльза, категорически отрицавшего свою причастность, убедило полицию окончательно. Дело закрыли. Так как выяснить, где в действительности прятался Майкл все это время, не представлялось возможным, полицейские просто проигнорировали данное обстоятельство и решили не ломать голову над неразрешимым вопросом.

Семья Винтер с облегчением перевела дух. Увы, оказалось, что это единственная хорошая новость.

– В залоге отказано, – сообщил Филип, ворвавшись в комнату Сидни в понедельник после полудня.

Сидни и Сэм сидели на полу, наводя последние штрихи на его «альбом живой природы» – беспорядочное собрание листиков, прутиков, стебельков, травинок и камешков, никак не желавших, несмотря на все усилия, приклеиваться к страницам. С тех пор как Сидни вернулась домой, Сэм не отходил от нее ни на шаг. Правда, он сказал, что с ее стороны это было «свинством» – уехать в гости к подруге в Джолиет в тот самый момент, когда Майкл нуждался в помощи, но сердце у него было доброе, и он ее простил.

– Отказано? – упавшим голосом повторила Сидни.

– Его переводят в окружную тюрьму и будут держать там до самого суда. Осгуд говорит, что он может ускорить начало слушания, но судья Толмен не разрешил внести залог. Судья считает, что Майкл может сбежать.

– Но он же сам пришел с повинной!

Филип присел на корточки на ковре рядом с ними. Ощущая у себя на лице встревоженный взгляд Сэма, Сидни попыталась взять себя в руки.

– Этот судья состоит в ОДЗ, – объяснил Филип, и на душе у нее стало еще тяжелее.

– Что такое ОДЗ? – спросил встревоженно Сэм. Сидни взъерошила ему волосы.

– ОДЗ – это общество друзей зоопарка. Члены общества вносят пожертвования на его содержание. – Она перевела взгляд на Филипа. – Разве ему не следует взять самоотвод на этом основании?

– Осгуд говорит, что это недостаточное основание для заявления о предвзятости. Если мы внесем протест, а судья откажет, будет только хуже: он еще больше озлобится.

Сидни чертыхнулась в сердцах, но в тот же миг заметила, что глаза у Сэма стали круглыми, как блюдечки.

– Извини, – сказала она и тут же опять повернулась к Филипу. – Что с ним? Как он выглядел? Тебе удалось с ним поговорить?

Предварительное слушание по делу Майкла состоялось этим утром. Все советовали Сидни не появляться в суде. Это было бы слишком тяжелое испытание для Майкла, да и для нее самой. Помочь она все равно ничем не могла, ее стали бы преследовать репортеры, она или Майкл могли ненароком сказать или сделать что-то такое, что выдало бы их тайну. Ни один из этих доводов не поколебал решимость Сидни; она все равно решила пойти, и лишь одно соображение удержало ее: у тети Эстеллы начался нервный припадок.

– Если ты появишься на этом слушании, Сидни, – произнесла она побелевшими от гнева губами, – клянусь, я больше никогда, никогда в жизни не буду с тобой разговаривать. Я не прощу тебе этого!

Увидев, что тетушка говорит совершенно серьезно, Сидни сама страшно рассердилась. У нее даже возникло искушение принять ультиматум и порвать родственную связь навсегда. Но она не смогла. Она уступила.

Однако на сей раз все было не так, как в прошлый, когда она по привычке прикусывала язык и покорялась несгибаемой воле своей суровой тетушки. Она сделала свободный выбор, основанный на благоразумии и логических доводах. Она решила не ходить на предварительное слушание, потому что это могло повредить семье – например, сделать их всех мишенью для охотников за сенсациями. Угроза тети Эстеллы практически не сыграла никакой роли в ее решении. Дни, когда она рабски повиновалась тете Эстелле, остались в прошлом.

Филип перелистывал альбом Сэма, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Выглядел он нормально. Мне не удалось с ним поговорить. Судья спросил, признает ли он себя виновным, и он ответил: «Нет». Вот и все, что он сказал. Все было кончено за пять минут.

Ладно, решила Сидни, она позже узнает, как Майкл выглядел на самом деле. Когда Сэма не будет рядом. Но уклончивость Филипа заставляла ее нервничать.

– Осгуд послал телеграмму одному своему коллеге в Лондон, – продолжал Филип, подняв голову. – Чтобы тот попытался выяснить, что происходит в Шотландии.

– Хорошо.

– Он считает, что очень важно найти родителей Майкла. К тому же ему хочется побольше раздуть в газетах это дело с графским титулом. Он утверждает, что это то немногое, что можно обратить на пользу Майкла.

– Но ведь это не имеет никакого отношения к делу! Разве не так?

– Верно, но Осгуд говорит, что именно подобные вещи могут повлиять на мнение присяжных. Если он потомок шотландских королей, сын графа… разве он может представлять собой опасность для общества? О подобных вещах не полагается говорить открыто, на них только намекают, но этого достаточно, чтобы жюри присяжных сделало свои выводы.

– Понятно.

Сама Сидни намекала Майклу на нечто подобное. Но если его родителей так и не найдут, намекать в суде будет просто не на что!

– Мистер Осгуд знает, что Майкл и… – Она запнулась, взглянув на Сэма, и задала вопрос по-другому: – Он знает, где был Майкл на прошлой неделе?

– М-м-м… не думаю. Разве что сам Майкл ему сказал. Но это маловероятно.

Сэм повис у нее на ногах, в его голубых глазах, опушенных светлыми ресницами, читалась мольба.

– Я хочу его навестить, Сид. Разве мне нельзя его увидеть? Сидни покачала головой.

– Но почему? Он ведь и мой друг тоже!

– Я знаю, родной.

– Я нарисовал для него картинку. Смотри.

– О, как красиво! Взгляни, Филип.

– Это все мы, видишь? Вот озеро, а вот это Майкл, вот я, вот тут ты, а это Флип.

– Мы играем в мяч? – неуверенно предположила Сидни.

– Да нет же, это Гектор! Ну послушай, Сид, я хочу сам ему подарить. Ты пойдешь его навестить, а мне почему нельзя? Я пойду с тобой. Я знаю, он обрадуется!

– Что? – повернулся к сестре Филип. – Ты собираешься к Майклу в тюрьму?

– Я должна пойти. Там не будет фотографов, – добавила Сидни, сразу предвосхищая возможные возражения.

– Тетя Эстелла знает?

– Пока еще нет.

– А мне почему нельзя? – продолжал канючить Сэм. – Почему ты не хочешь взять меня с собой?

– Потому что детям не место в тюрьме, вот почему. Сидни крепко обняла братишку, чтобы предотвратить дальнейшие споры.

– Прости, но об этом не может быть и речи. Я передам ему твой рисунок. Можешь написать ему письмо, если хочешь. И я скажу ему, как сильно ты по нему скучаешь.

– И когда же ты собираешься сбросить эту милую маленькую бомбочку на голову тетушке? – осведомился Филип.

Сидни закрыла глаза и поежилась, заранее опасаясь предстоящего объяснения. Однако оттягивать его не следовало, от этого стало бы только хуже.

– Сейчас, – устало вздохнула она, взглянув на часы. – Она, наверное, в саду.

– Правильно, – поддержал ее Сэм, – поговори с ней, пока она в саду. Ты ее застанешь в самом хорошем настроении.

– Добрый день, папа.

Сидни удивилась, застав отца в саду в середине дня. В этот час он обычно сидел, запершись в своем кабинете, с головой погрузившись в книги.

– У вас все в порядке?

– Да-да, конечно. Просто вышел сказать твоей тете, что ей звонили.

Он присел на ступенях террасы и снял пенсне, хлопая себя по карманам в поисках носового платка. Поиски не увенчались успехом, тогда профессор вытащил полу рубашки из-под пояса брюк и воспользовался ею, чтобы протереть линзы.

– Кто ей звонил?

– А? Да этот, как его… Ну тот… главный по части роз. Главный по части роз. Поди догадайся.

– Мистер Уилкерсон?

– Да, Уилкерсон. Просил передать, что он сдает дела.

Мистер Уилкерсон был председателем общества любителей роз, а тетя Эстелла – вице-председателем.

– Он увольняется, уходит на покой, не помню, как именно он выразился. По состоянию здоровья. Хочет передать Эсти бразды правления.

Профессор Винтер покачал головой и с недоумением посмотрел на Сидни. Его взгляд внезапно стал сосредоточенным.

– Она даже не пожелала подойти к телефону. Мечтала заполучить это место с тех пор, как я себя помню, а теперь не хочет даже подойти к телефону.

Он покачал головой и нацепил очки на нос. Взгляд за толстыми стеклами был растерянный и грустный.

– О боже, – вздохнула Сидни, опустившись на ступеньку рядом с отцом. – Это все из-за меня.

Он не стал ей возражать, но, к ее немалому удивлению, обнял ее за плечи.

– Ты же не виновата, что так вышло. Ты ничего не могла поделать.

– Верно, папа, не могла, – торопливо согласилась Сидни, растроганная столь неожиданным проявлением сочувствия. – Я не могла просто так дать ему уйти. Если бы он ушел сам, его бы поймали. Я должна была поехать с ним.

– Ты его любишь, Сидни? Я ведь не ошибаюсь?

– Да, папа.

– А он тебя?

– Тоже любит.

– Значит, говорить больше не о чем.

Профессор Винтер запрокинул голову к небу и прищурился, густая сеть мелких стариковских морщин покрыла его лицо. Ветер подхватил редкие белые волосы, поднявшиеся венчиком над его головой. Сидни поцеловала отца в щеку. Он перевел на нее смущенный взгляд и ласково улыбнулся.

– С каждым днем ты все больше становишься похожа на свою мать.

– Правда?

Она решила, что это очень лестный комплимент: ее мать всегда казалась ей красавицей.

– А знаешь, никто ведь тогда так и не понял, что она во мне нашла. Особенно ее родители. В ней не было ни капли упрямства, но в тот единственный раз она никого не захотела слушать. Поступила, как считала нужным: вышла за меня замуж, и все. И правильно сделала. Мы дали друг другу счастье. Я любил ее, Сидни.

– Я знаю, папа. И мальчики знают.

Сидни взяла его сухую руку в свои. Ее отец был добрым, кротким, славным человеком, но никогда раньше ей не случалось вот так поговорить с ним по душам. Ей хотелось, чтобы этот разговор продлился подольше.

– Ты все еще тоскуешь по ней?

– Я каждый день вспоминаю ее.

– Я тоже.

Профессор Винтер кивнул. Сидни на секунду показалось, что он уже забыл о ее присутствии, погрузился в свои привычные размышления, но через минуту он встряхнул головой и опять устремил на нее свой внимательный взгляд.

– Это я виноват, что с Майклом все так скверно обернулось. Во всяком случае, отчасти.

– Почему ты так думаешь?

– Я его забросил. Не мог больше использовать и бросил. Мы с Вестом начисто забыли о нем. Нехорошо с нашей стороны. Мальчик нуждался в помощи, в наставлении, а я его просто списал со счетов. Передал на руки тебе, Филипу и Сэму и больше о нем не думал.

– Если тут и есть чья-то вина… – начала Сидни и вдруг решительно покачала головой. – Ничьей вины тут нет. Никто не виноват: ни ты, ни один из нас, ни сам Майкл.

– Что ж, может, ты и права. Но суть в том, что я отлично понимаю, зачем он это сделал. Понимаю его, как никто другой. Поставь себя на его место, и тебе все покажется абсолютно разумным.