— Только не шлепнись в нее, промокнешь, — предупредила она. Что-то в практичном тоне ее замечания, таком прозаичном среди всех этих таинственных приготовлений, напомнило мне кого-то. Я смотрела на стройную, бледную фигурку, и никак не могла понять, кого она мне напоминает. Ох, ну конечно же! Меньше всего она походила на невзрачную фигуру, склонившуюся над чайником в кухне преподобного мистера Вэйкфильда, но интонации, безусловно, были теми же, что и у миссис Грэхем.

Возможно, все дело было в одинаковом отношении — эдакий прагматизм, считающий оккультизм просто совокупностью явлений, как погода. Нечто, к чему, разумеется, следует относиться с осторожным уважением — так пользуются острым кухонным ножом — но чего вовсе не нужно избегать или бояться.

Или дело в аромате лавандовой воды? Свободные, летящие одеяния Гейлис всегда пахли растениями, которыми она пользовалась: ноготками, ромашкой, лавровым листом, укропом, мятой, майораном. Сегодня складки белого платья благоухали лавандой. Этот же запах пропитал практичное синее хлопчатобумажное платье миссис Грэхем, лавандой пахло и от ее костлявой груди.

Если грудь Гейли подобный скелет и поддерживал, на него не было и намека, хотя она надела платье с глубоким вырезом.

Я впервые видела Гейлис Дункан en deshabille; как правило, она носила строгие пышные наряды, застегнутые до шеи, подобающие жене судьи. Роскошное тело, выставленное напоказ сегодня, оказалось для меня сюрпризом — кремового цвета, почти того же оттенка, что и платье, частично объясняло, почему такой человек, как Артур Дункан, женился на девчонке-сироте без единого пенни в кармане.

Гейли выбрала с полки три банки и налила из каждой по чуть-чуть в миску тонкого металла, стоявшую на жаровне. Потом подожгла уголь свечкой и подула на огонь, чтобы он разгорелся быстрее. Потянуло ароматным дымком. Воздух на чердаке был настолько неподвижен, что сероватый дымок тянулся вверх, никуда не рассеиваясь, и образовывал колонну, повторявшую форму высокой белой свечи. Гейли села между двумя колоннами, изящно скрестив ноги, как жрица в храме.

— Ну вот, думаю, это прекрасно сработает. — Гейли с удовлетворением осмотрела сцену, стряхивая с пальцев остатки розмарина.

Черные драпировки с мистическими символами закрывали доступ солнечным лучам, и свеча оставалась единственным источником света. Пламя отражалось и рассеивалось в воде, и она, казалась, тоже светилась, как источник, а не отражение света.

— А теперь что? — спросила я.

Большие зеленые глаза светились, как вода, сияя предвкушением. Она помахала руками над поверхностью воды, потом скрестила руки между ног.

— Просто посиди немного молча, — сказала Гей-лис. — Прислушайся к биению сердца. Ты слышишь его? Дыши легко, медленно и глубоко.

Несмотря на живость в выражении лица, голос ее звучал тихо и медленно, создавая контраст с обычной бойкой речью.

Я послушалась и почувствовала, что биение моего сердца замедляется по мере того, как дыхание выравнивается и становится ритмичным.

Дымок пах розмарином, но еще два запаха я не узнавала; может, это наперстянка или лапчатка? Мне показалось, что пурпурные цветы — это белладонна, но уж конечно этого не может быть. Но чем бы они ни были, замедленное дыхание нельзя отнести только на счет могущества Гейли.

Я чувствовала себя так, словно на грудную клетку давил тяжелый вес, который и замедлял дыхание против моей воли.

Гейли по-прежнему сидела совершенно неподвижно, наблюдая за мной немигающими глазами. Она один раз кивнула, и я послушно опустила взгляд на недвижимую поверхность воды.

Гейли заговорила в том размеренном стиле, что опять напомнил мне миссис Грэхем, призывавшую солнце в круг из камней.

Слова были не английскими, но при этом не совсем не английскими. Какой-то странный язык, но мне казалось, что я должна его понимать, будто слова произносятся ниже уровня слуха.

Руки начали неметь, я попыталась изменить их положение, но они не слушались. Размеренная речь текла, тихая и настойчивая. Теперь я знала, что понимаю сказанное, но не могла извлечь слова на поверхность сознания.

Я смутно понимала, что нахожусь под воздействием то ли гипноза, то ли какого-то наркотика, и сознание изо всех сил цеплялось за эту осознанную мысль, сопротивляясь действию сладко пахнущего дымка. Я видела свое отражение в воде, зрачки, сузившиеся до точки, радужную оболочку, расширившуюся, как у ослепленной солнцем совы. Сквозь мои исчезающие мысли все тек словесный опиум.

— Кто ты? — Не знаю, кто из нас задал этот вопрос, но почувствовала, что мои губы шевельнулись, когда я ответила:

— Клэр.

— Кто послал тебя сюда?

— Я пришла.

— Зачем ты пришла?

— Не могу сказать.

— Почему не можешь?

— Потому что мне никто не поверит.

— Я тебе поверю. Доверься мне. Кто ты?

— Клэр.

Неожиданный громкий звук разрушил чары. Гейли вздрогнула, задев коленом миску, и отражение в воде разбилось.

— Гейлис? Дорогая моя! — из-за двери раздавался вопросительный, но все же настойчивый, голос. — Пора идти, дорогая. Лошади готовы, а ты все еще не одета.

Бормоча вполголоса какие-то грубые ругательства, Гейли встала и распахнула окно. Меня обдало свежим воздухом, я заморгала, и туман в голове начал рассеиваться.

Гейли испытующе смотрела на меня сверху вниз, потом наклонилась и помогла мне подняться на ноги.

— Ну, давай, — сказала она. — Чувствуешь себя немного странно, да? Иногда это так действует на людей. Тебе бы полежать на моей кровати, пока я одеваюсь.

Я распласталась на покрывале в ее спальне, закрыв глаза, прислушиваясь к шорохам, которые раздавались из личной гардеробной Гейли, и гадая, что все это была за чертовщина.

Понятное дело, никакого отношения к сглазу или его отправителю это не имело. Только лично ко мне. Возвращалась ясность сознания, а с ней пришла мысль: может, Гейли шпионила для Каллума? На своем месте она слышала о делах и тайнах всей округи. А кто, кроме Каллума, будет так интересоваться моим происхождением?

Что же могло произойти, думала я, не прерви нас Артур? Возможно, где-нибудь в ароматизированном тумане я бы услышала обычный гипнотический приказ — «когда проснешься, ты ничего не будешь помнить»? Но я помнила и пыталась понять.

Однако спросить Гейли не представлялось возможным.

Тут дверь спальни распахнулась, и в комнату вошел Артур Дункан. Он пересек спальню, подошел к двери в гардеробную, коротко постучал и вошел.

Изнутри раздался испуганный вскрик, и наступила мертвая тишина.

Артур Дункан вновь появился в дверях с расширенными глазами, слепым взглядом и так сильно побелевший, что я испугалась, не начался ли у него приступ. Он тяжело прислонился к дверному косяку, а я вскочила на ноги и поспешила к нему. Но тут он оторвался от двери и пошел прочь из комнаты, слегка пошатываясь. Мимо меня он прошел, словно не заметив.

Я тут же постучала в дверь.

— Гейли! С тобой все в порядке?

Мгновение тишины, потом совершенно невозмутимый голос ответил:

— Да, разумеется. Я через минуту выйду.

Когда мы в конце концов спустились вниз, Артур, уже пришедший в себя, пил вместе с Джейми бренди. Он выглядел несколько рассеянным, словно о чем-то думал, но жену приветствовал комплиментом и отправил грума за лошадьми.

Когда мы прибыли, банкет только начинался. Судью с женой проводили на почетные места за главным столом, а мы с Джейми, будучи ниже статусом, сели за стол рядом с Недом Гованом и Рупертом.

Мистрисс Фитц превзошла саму себя и просто сияла, наслаждаясь похвалами еде, напиткам и всему прочему.

Все и правда было очень вкусно. Я еще никогда не пробовала фазана, начиненного каштанами в меду, и угощалась уже третьим куском, когда Нед Гован, с некоторым изумлением следивший за моим аппетитом, спросил, попробовала ли я уже молочного поросенка.

Ответить мне помешало некоторое волнение на другом конце зала. Каллум встал из-за стола и направлялся ко мне в сопровождении Аулда Элика.

— Я вижу, что нет предела вашим талантам, мистрисс Фрэзер, — заметил Каллум, слегка поклонившись. Он широко улыбался. — Мало того, что вы перевязываете раны и исцеляете больных, вы еще принимаете жеребят! Думаю, скоро мы будем просить вас воскрешать мертвых!

Раздались смешки, но я заметила, что несколько человек тревожно покосились на отца Бэйна, который, сидя в углу, методично набивал себе желудок жареной бараниной.

— Как бы там ни было, — продолжил Каллум, опуская руку в карман, — вы просто обязаны позволить мне преподнести вам в знак благодарности маленькую безделушку. — Он протянул мне небольшую деревянную шкатулку, на крышке которой был вырезан герб Маккензи. До сих пор я не осознавала, насколько ценной лошадью была Лозганн, и мысленно возблагодарила тех милостивых духов, которые руководили подобными делами, что все прошло как надо.

— Ерунда, — ответила я, пытаясь вернуть подарок. — Ничего особенного я не сделала. Просто повезло, что у меня маленькие руки.

— И все-таки. — Каллум настаивал. — Если хотите, считайте, что это свадебный подарок, но я хочу, чтобы вы его приняли.

Джейми кивнул. Я неохотно взяла шкатулку и открыла ее. В ней лежали четки из черного янтаря с замысловатой резьбой на каждой бусине и крест, инкрустированный серебром.

— Это восхитительно, — искренне сказала я. В самом деле восхитительно, вот только я понятия не имела, что с ними делать. Хоть я и считалась католичкой, но меня вырастил дядя Лэмб, совершеннейший агностик, поэтому я очень смутно представляла себе значимость четок. И все же я тепло поблагодарила Каллума и отдала четки Джейми, чтобы он спрятал их в сумку.

Потом присела перед Каллумом в реверансе, радуясь, что уже могу делать это, не ударив в грязь лицом. Он открыл было рот, чтобы любезно попрощаться и покинуть меня, но его прервал неожиданный грохот из-за моей спины. Я повернулась, но увидела лишь спины и головы — люди вскакивали со своих скамей, чтобы понять, чем вызван шум. Каллум с трудом обогнул стол, нетерпеливо помахивая рукой, чтобы разогнать толпу. Люди уважительно расступались перед ним, и я увидела тучную фигуру Артура Дункана. Он лежал на полу, руки и ноги конвульсивно дергались, отталкивая добровольных помощников. Его жена, протолкавшись сквозь собравшихся, бросилась на пол рядом с ним и попыталась положить его голову себе на колени. Артур уперся пятками в пол, и тело его выгнулось дугой. Он издавал клокочущие, сдавленные звуки.

Зеленые глаза Гейлис тревожно обвели толпу, словно она кого-то искала. Я решила, что ищет она именно меня, и, выбрав самый простой путь, нырнула под стол и поползла на четвереньках.

Добравшись до Гейли, я обхватила лицо ее мужа ладонями и попыталась открыть ему рот. Судя по звукам, он, возможно, подавился куском мяса, и тот до сих пор находился в его дыхательном горле.

Однако челюсти Артура были сжаты и неподатливы, губы посинели и покрылись пеной, а это не согласовывалось с тем, что он подавился. И все же он задыхался — пухлая грудь вздымалась, борясь за глоток воздуха. — Скорее, поверните его набок, — потребовала я. Сразу несколько рук протянулись, чтобы помочь, тяжелое тело проворно повернули, передо мной оказалась широкая спина, обтянутая черной саржей. Я начала хлопать его между лопатками, раздавался глухой звук ударов. Массивная спина слегка подрагивала, но судорожного рывка, означающего, что препятствие исчезло, не было.

Я ухватилась за мясистое плечо и повернула Артура обратно на спину. Гейли низко склонилась над его лицом, звала его по имени, массировала горло. Глаза закатились, каблуки все слабее ударяли в пол. Руки, сжатые в агонии, неожиданно раскинулись в стороны, ударив кого-то, тревожно склонившегося над ним, в лицо.

Бессвязные звуки резко прекратились, и могучее тело обмякло. Теперь Артур лежал на каменных плитах, как мешок ячменя. Я отчаянно стала нащупывать пульс на безвольно обвисшем запястье, краем глаза заметив, что Гейли делает то же самое, приподняв подбородок и сильно прижимая пальцы в поисках сонной артерии.

Все было напрасно. Сердце Артура Дункана, уже истощенное необходимостью столько лет гнать кровь по этому массивному телу, отказалось от борьбы.

Я воспользовалась всеми известными мне способами оживления, хотя и знала, что это бессмысленно: раскачивала руки, делала грудной массаж, даже дыхание рот-в-рот, хотя это было очень противно — но все с ожидаемым результатом.

Артур Дункан не подавал признаков жизни.

Я устало выпрямилась и отошла назад, а отец Бэйн, кинув на меня взгляд отвращения, упал на колени перед поверенным и поспешно начал проводить последний ритуал. Спина и руки болели, лицо онемело. Суета вокруг неожиданно отступила, словно кто-то задернул занавеску, отделив меня от переполненного зала. Я закрыла глаза и потерла пощипывающие губы, пытаясь стереть с них вкус смерти.

Несмотря на смерть судьи и последующие формальности и хлопоты с погребением, охоту герцога отложили всего на неделю.

То, что Джейми неизбежно уедет, повергало меня в глубокую депрессию; я внезапно поняла, как сильно ждала встречи с ним за ужином после рабочего дня, как подпрыгивало мое сердце, если я неожиданно сталкивалась с ним днем, как сильно я зависела от него и от его надежного, ободряющего присутствия в нелегкой, запутанной жизни замка. И, если говорить всю правду, как сильно я любила его надежную, теплую силу в постели, как славно было просыпаться утром под его поцелуи и улыбку, видеть его взъерошенную голову. Перспектива его отсутствия была безрадостной.

Он привлек меня к себе, моя голова уютно устроилась у него под подбородком.

— Я буду скучать по тебе, Джейми, — тихо произнесла я.

Он еще крепче обнял меня и невесело рассмеялся.

— Я тоже, Сасснек. Честно сказать, я этого не ожидал — но мне по-настоящему больно покидать тебя. — Он нежно погладил меня по голове и провел пальцами по спине.

— Джейми… ты будешь осторожен?

У него в груди заклокотал смех.

— Это ты про герцога или про коня?

К моему великому неудовольствию, он собирался отправиться на охоту верхом на Донасе. Я уже представляла себе, как могучий жеребец по своей бесшабашности перепрыгивает через большой валун или топчет Джейми смертоносными копытами.

— Про обоих, — сухо сказала я. — Если конь тебя сбросит и ты сломаешь ногу, придется отдаться на милость герцога.

— Верно. Но ведь там будет и Дугал.

Я фыркнула.

— Он сломает тебе другую ногу.

Джейми рассмеялся и поцеловал меня.

— Я буду осторожен, то duinne. Пообещаешь мне то же самое?

— Да, — сказала я с уверенностью. — Ты имеешь в виду того, кто подкинул мне сглаз?

Веселье как рукой сняло.

— Возможно. Я не думаю, что тебе угрожает опасность, иначе я бы не уехал. Но все же… а, и держись подальше от Гейлис Дункан.

— Что? Почему? — я слегка отодвинулась, чтобы посмотреть на него. Ночь была темной, и я почти не видела его лица, но прозвучало это вполне серьезно.

— Эту женщину считают ведьмой, и все эти рассказы про нее… они стали еще ужаснее после смерти ее мужа. Я не хочу, чтобы ты близко подходила к ней, Сасснек.

— Ты честно думаешь, что она колдунья? — сердито спросила я. Он обхватил меня сильными руками за ягодицы и тесно прижал к себе. Я обняла его, наслаждаясь ощущением крепкого, надежного тела.

— Нет, — ответил он. — Но мне не потому кажется, что она может быть для тебя опасной. Обещаешь?

— Хорошо. — По правде, я довольно охотно дала это обещание; после того случая с призыванием духов я не испытывала большого желания навещать Гейлис. Я накрыла губами сосок Джейми и стала шевелить его языком. Он издал глубокий горловой звук и прижал меня еще сильнее.

— Раздвинь ноги, — прошептал он. — Я хочу быть уверенным, что ты не забудешь меня, пока меня не будет рядом.

Немного позже я проснулась от холода. Сонно шаря рукой, я никак не могла найти одеяло. Внезапно оно само накрыло меня. Я удивилась и приподнялась на локте.

— Прости, — сказал Джейми. — Я не хотел будить тебя, девочка.

— А что ты делаешь? И почему не спишь? — прищурившись, я посмотрела на него. Было еще темно, но глаза уже привыкли к темноте, и я разглядела глуповатое выражение на его лице. Джейми не спал. Он сидел на табуретке у кровати, укутавшись в плед.

— Просто… ну, мне приснилось, что ты потерялась, и я никак не мог тебя найти. Поэтому я проснулся и… ну, решил на тебя посмотреть. Чтобы запечатлеть тебя в памяти и не забыть, когда уеду. Я уже накрыл тебя одеялом. Прости, что замерзла.

— Все нормально. — Ночь была холодной и очень тихой, словно только наши две души остались в мире. — Ложись в постель. Ты, верно, тоже замерз.

Он скользнул под одеяло и свернулся калачиком у меня за спиной. Его руки гладили меня от шеи к плечам, от талии к бедрам, обводили изгибы моего тела…

— Mo duinne, — нежно произнес он. — Нет, сейчас лучше сказать то airgeadach. Моя серебряная. У тебя волосы серебристо-золотые, а кожа, как белый бархат. Caiman geal. Белая голубка.

Я призывно прижалась к нему бедрами и глубоко вздохнула, когда его твердая плоть наполнила меня. Он прижимал меня к груди и двигался в одном ритме со мной, медленно, глубоко. Я слегка задохнулась, и он ослабил хватку.

— Прости, — пробормотал Джейми. — Я не хотел делать тебе больно. Но я так хочу быть в тебе, остаться в тебе, там, глубоко. Я хочу оставить в тебе свое семя. Я хочу вот так держать тебя, и остаться с тобой до зари, и оставить тебя, спящую, и уйти, сохранив в руках твое тепло.

Я сильнее прижалась к нему.

— Ты не делаешь мне больно.

После отъезда Джейми я бродила по замку и хандрила. Я принимала в больничке пациентов, много работала в саду и пыталась отвлечься, роясь в библиотеке Каллума, но время все равно тянулось бесконечно.

Уже почти две недели провела я в одиночестве, когда встретила Лири около кухни. Увидев ее на площадке у кабинета Каллума, я с тех пор украдкой наблюдала за ней.

Похоже, она неплохо себя чувствовала, но все же в ней ощущалось напряжение. Ничего удивительного, бедняжка, доброжелательно подумала я.

Однако сегодня она выглядела несколько возбужденной.

— Мистрисс Фрэзер! — сказала девушка. — У меня есть для вас известие!

И сообщила, что вдова Дункан заболела и просит меня прийти поухаживать за ней.

Я засомневалась, вспомнив требование Джейми, но сострадания и скуки оказалось достаточно, чтобы уже через час я скакала к деревне, привязав к седлу свою аптечку.

Дом Дунканов выглядел заброшенным, ощущение запустения и беспорядка словно сочилось из самого здания. На мой стук никто не ответил. Я толкнула дверь и увидела, что прихожая и гостиная завалены книгами и грязными стаканами, циновки сбиты, а мебель покрыта толстым слоем пыли. Ни одна служанка не явилась на мой зов, кухня тоже пустовала и была в таком же беспорядке, как и весь дом.

Со все возрастающей тревогой я поднялась наверх. В передней спальне пусто, но тут я услышала тихий шорох из буфетной на той стороне лестничной площадки.

Я толкнула дверь и обнаружила Гейлис. Она сидела в удобном кресле, положив ноги на буфетную стойку. Она выпивала — на стойке остались стакан и графин, а в комнате сильно пахло бренди.

Гейлис вздрогнула, увидев меня, потом, улыбаясь, с трудом поднялась на ноги. Взгляд у нее поплыл, но в остальном она выглядела совершенно нормально.

— В чем дело? — спросила я. — Ты не больна?

Гейлис изумленно вытаращилась на меня.

— Больна? Я? Нет. Все слуги ушли, и в доме не осталось никакой еды, зато бренди полно. Хочешь глоток? — Она повернулась к графину, но я схватила ее за рукав.

— Ты что, не посылала за мной?

— Нет. — Она расширившимися глазами смотрела на меня.

— Так почему… — меня прервал на полуслове раздавшийся с улицы шум. Он раздавался издалека, рокочущий шум, который мне уже доводилось слышать раньше, из этой самой комнаты, и ладони мои вспотели при мысли, что придется противостоять толпе.

Я вытерла руки о юбку. Шум приближался, и не было времени, да и нужды, задавать вопросы.