Кремлевское дело

Теперь ему нужно было руками Роя Медведева и его соратников, при поддержке Прокуратуры и КГБ, покончить с делом о коррупции, окончательно и бесповоротно скомпрометировав в общественном мнении следственную группу. Казалось бы, всё к тому и шло, но возникло совершенно новое обстоятельство, которое не учёл хитроумный Анатолий Иванович. Речь идёт о материалах и документах уголовного дела № 18/58115-83, которые удалось сохранить руководителям следственной группы, и о которых в своё время было немало шума.

Надо признаться, что весной 1989 года мы даже не допускали, что материалы тысячетомного уголовного дела будут отняты у нас насильно без составления их описи и итогового акта приёма-передачи. Это была серьёзная оплошность, о которой потом не раз пришлось пожалеть. Когда же стало ясно, что кремлёвская мафия открыто пытается разгромить дело о коррупции и нас могут от него отстранить, мы и предприняли свои меры предосторожности. Были сняты ксерокопии с протоколов допросов, очных ставок, собственноручных заявлений подследственных и свидетелей, справок в ЦК КП Узбекистана, ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР и других подлинных документов, свидетельствующих о коррупции, в которой погрязло руководство страны. Переписали также несколько десятков видеокассет, запечатлевших различные следственные действия. Конечно, это была лишь небольшая часть огромного материала, накопившегося за 6 лет работы. Но его было достаточно для того, чтобы контролировать сохранность материалов дела. Ведь в случае нашего отстранения от работы, как мы наивно полагали, составят подробную опись всех документов, и утаить что-то из них будет весьма затруднительно, имея на руках этот акт приёма-передачи.

Мы ошиблись в одном: как выяснилось, никто не собирался составлять опись всех материалов уголовного дела № 18/58115-83, которой, кстати, нет и по сей день. Но просчитались и Сухарев со своими покровителями, которые были абсолютно убеждены в том, что дело целиком у нас отобрано, и документами его можно будет распоряжаться так, как им вздумается.

Мало только надёжно укрыть копии документов, нужно было предусмотреть такие меры, чтобы они стали фактором, сдерживающим наступление мафии и обеспечивающим личную безопасность. Относительно того, что могут быть предприняты попытки устранить нас физически, мы не питали никаких иллюзий. С 1988 года регулярно прослушивались наши служебные и домашние телефоны, велась наружная слежка, КГБ завербовал некоторых следователей из группы. С весны 1989 года машины наблюдения КГБ следовали за нами по пятам почти открыто. Так что «случайности» могли произойти всякие. Но в любом случае, уже без нашего участия, документы автоматически оказались бы в распоряжении демократической общественности у нас в стране и в зарубежных средствах массовой информации. На митингах, в периферийной печати, в самиздатовских газетах, через зарубежные радиостанции мы сообщили, что важнейшие документы уголовного дела остались в нашем распоряжении. А чтобы у Сухарева не осталось на сей счёт сомнений, кипу ксерокопий положили ему на стол.

На пятом этаже дома № 15 по Пушкинской улице, где располагалось руководство Прокуратуры СССР, воцарилось уныние. Сухареву доложили: по данным ксерокопировального сектора только в апреле 1989 года с материалов уголовного дела № 18/58115-83 были отсняты тысячи копий. С каких документов, трудно сказать. Учёт был обезличен: в секторе указывался лишь номер уголовного дела и количество откопированных листов. Что осталось в сейфах прокуратуры, что у Гдляна с Ивановым, – проверить было невозможно. Кроме того, они сделали копии видеозаписей. Каких – тоже неизвестно.

Объяснение с Александром Яковлевичем проходило в таком вот духе:

– У вас действительно имеются следственные документы, я имею в виду помимо тех, что вы положили на стол?

– Конечно.

– Но это же преступление! Это же грабёж, просто воровство какое-то…

– Грабёж и воровство, Александр Яковлевич, совершены Генеральным прокурором СССР и его соратниками. Может быть, вы покажете опись документов и акт их приёма-передачи?

– Я требую, чтобы вы немедленно сдали нам все имеющиеся документы.

– С удовольствием. Но при одном условии.

– Каком ещё условии?

– Вы хорошо знаете. Мы уже неоднократно и письменно и устно настаивали на полной описи всех материалов уголовного дела. Вот составим акт – и передавайте дело кому угодно.

– Что вы всё твердите об этом акте. И комиссию вот настраиваете. У нас всё в полной сохранности. Вы что, не доверяете своим коллегам?

– Разумеется, и у нас для этого есть все основания.

– Я вам должен разъяснить, что умышленное сокрытие следственных материалов является уголовно наказуемым преступлением. И если вы их добровольно не сдадите, то будете привлечены к уголовной ответственности.

– Если бы имелся акт приёма-передачи дела, то сокрытие нами любых следственных документов носило бы противоправный характер. А пока такой акт отсутствует, никакого криминала нет. И вы это как юрист отлично знаете.

– Я дам команду провести у вас обыски.

– Пожалуйста. Только уведомите об этом Верховный Совет и съездовскую комиссию. Вы прекрасно знаете, что у них на рассмотрении находится наше письменное ходатайство по поводу восстановления законности и составления акта приёма-передачи дела.

– Мы проведём обыски у всех ваших родственников.

– И ничего не обнаружите. Это ваши, Александр Яковлевич, подопечные взяточники хранили свои миллионы у родственников…

Разумеется, никаких обысков не было. Только на заседании комиссии Сбоев посетовал, что Гдлян и Иванов портят всем жизнь.

Испортилось настроение не только у Сбоева. Когда 12 мая 1989 года фамилия Лигачёва была публично названа в числе лиц, фигурирующих в уголовном деле о коррупции, Егор Кузьмич очень обиделся. Он назвал это провокацией, но обратился с жалобой не в суд, а прямо в ЦК КПСС с поручением коммунисту Сухареву, своему подчинённому. Не имей мы копии показаний Усманходжаева, Сухарев, не моргнув глазом, соврал бы, что никто из подследственных никогда не упоминал фамилию Лигачёва, и был бы Егор Кузьмич жертвой провокации зловредных следователей, а Гдлян с Ивановым – клеветниками. А так кремлёвским стратегам пришлось заниматься «делом Лигачёва» аж на Пленуме ЦК, где и реабилитировали верного ленинца на посмешище всей стране. Недаром проделывать ту же операцию с Соломенцевым уже не стали. Партийного судью «отмыли» по-тихому, без сообщений в прессе и дискуссий на пленумах.

Тот факт, что мы располагали копиями важнейших документов уголовного дела о коррупции, лишил покоя и съездовскую комиссию. Вслед за Медведевым, Лубенченко, Адыловым потребовали выдать все копии следственных документов Ярин, Струков, Сулейменов, Голик, Александрин. Рой Александрович даже начал выпрашивать хотя бы список всех документов. В другой раз предложил поехать всем составом комиссии вместе с нами в любое место, где хранятся документы, и просто взглянуть на них.

В хоре голосов, поющих анафему нашей разогнанной следственной группе, прорезались новые нотки: нету никакой кремлёвской мафии, иначе Гдлян с Ивановым давно бы уже выложили карты на стол. И вообще, никаких документов у них нет. Эта мелодия зазвучала и на II съезде народных депутатов СССР.

«Исходя из презуменции невиновности…»

Эту замечательную фразу произнёс вечером 13 декабря 1989 года с трибуны II Съезда народных Депутатов Ярин, оглашая отчёт о работе комиссии. Весь пафос народного витии сводился к двум тезисам: во-первых, в высших эшелонах власти никакой коррупции не обнаружено, и, во-вторых, группой Гдляна-Иванова допускались массовые нарушения законности, но Генеральный прокурор тут ни при чём, а виноваты заместители, которые недоглядели. И ещё Ярин поведал: «…Одной из главных задач работы комиссии является проверка обоснованности обвинений в причастности к коррупции лиц из высшего партийного и государственного руководства, которые выдвинули Гдлян и Иванов в своих выступлениях на митингах и в средствах массовой информации. Однако как Гдлян, так и Иванов не представили ни Прокуратуре Союза ССР, ни общественности, ни комиссии каких-либо доказательств обвинения.

Комиссии поначалу оба они пояснили, что доказательства имеются в уголовном деле. Однако изучение материалов дела членами комиссии[18], независимым прокурором Мартинсоном и группой следователей[19], ранее входивших в следственную группу, возглавляемую Гдляном, и вызванных в Москву по его предложению, даёт основание для вывода, что в деле нет достаточных доказательств виновности лиц, которых Гдлян и Иванов в своих выступлениях неизменно называют «московскими» или «кремлёвскими» взяточниками. Имеются лишь эпизодические и противоречивые показания некоторых обвиняемых, в частности, Усманходжаева, от которых они впоследствии отказались.

Позднее Гдлян и Иванов стали публично утверждать, что якобы у них в каких-то тайниках имеются документы, изобличающие называемых ими лиц. На неоднократные предложения комиссии представить эти документы при гарантии их сохранности и, если потребуется, обнародования, Гдлян и Иванов отвечают отказом. В связи с этим комиссия не может определённо высказаться о наличии каких-либо материалов следствия, находящихся за рамками уголовного дела, или их отсутствии…»

Бог с ней, с презумпцией. Режиссёры спектакля вытворяли штуки и похлеще. Время обсуждения было назначено на 20 часов, когда депутаты уже устали и спешили завершить не в меру затянувшееся заседание. После Ярина Лукьянов предоставил слово Мартинсону, вопреки регламенту не поставив вопрос на голосование, поскольку тот не являлся народным депутатом СССР. «Независимый наблюдающий прокурор» сообщил съезду: «Я ознакомился с материалами, касающимися нарушений соцзаконности, допущенных при расследовании уголовных дел этой группой. Депутаты от Узбекистана говорили, что у них есть на этот счёт очень много сведений. Хочу сказать, что в этом деле, имеющем свыше 50 томов, действительно очень много данных о том, что имели место нарушения социалистической законности…»

«Независимый прокурор» не успел сойти с трибуны, как Лукьянов преподнёс ещё один сюрприз съезду: «У меня 26 депутатов просят только об одном: чтобы сейчас на трибуну поднялся следователь товарищ Духанин, который расследовал это дело… Давайте послушаем следователя».

Надо думать, что Духанин, не являясь, как и Мартинсон, депутатом, просто проходил случайно мимо Кремля и решил заглянуть на минутку во Дворец съездов. Ну, а раз так получилось, почему бы не поделиться с парламентариями своим мнением о злодеях-следователях, которые компрометировали КПСС, фабриковали дела на партийных лидеров.

В тот вечер Анатолий Иванович очень походил на напёрсточника с привокзальной площади. Дело в том, что несколько членов комиссии поставили свои подписи под отчётом лишь при условии, что при составлении окончательного текста будет отражена их особая позиция. Медведев и Ярин, клятвенно заверив коллег, что все замечания будут учтены, их, естественно, обманули. Понятно, что обманутые возмутились на съезде. Депутаты Сорокин и Бичкаускас не отходили от микрофонов, настаивая на выступлении. Лукьянов, который, разумеется, был в курсе разногласий в комиссии, слова им не давал, хотя только что выпустил на трибуну двух не депутатов. Более того, Анатолий Иванович не поставил на голосование требование членов депутатской комиссии и убеждал съезд, что время позднее, не сидеть же до ночи. Тем более, что один из членов комиссии уже был на трибуне, хватит, мол. А когда съезд поддержал его, Лукьянов тут же дал слово члену комиссии Адылову из Узбекистана. Что ни говори, а был Анатолий Иванович большим мастером трюков, и попадись ему какой-нибудь напёрсточник, последнему бы не поздоровилось. Слово на съезде получили и мы. Воспрепятствовать этому не смог бы даже виртуоз Лукьянов: наших выступлений требовало «агрессивно-послушное большинство». Пришлось напомнить съезду о политической подоплёке разгрома «кремлёвского дела», о незаконном освобождении от ответственности московских коррупционеров и преследовании тех, кто осмелился посягнуть на интересы мафии. Мы говорили о том, что рано или поздно придёт наше время, когда наконец-то будет дана оценка Гришиным и Романовым, Кунаевым и алиевым, когда «начнут привлекать к ответственности своих хонеккеров, чаушеску и живковых». Затронули и пресловутую проблему документов, отметив, что депутатской комиссии ничто не мешает получить все материалы дела, все подлинники у Генерального прокурора. Мы же свои копии предоставлять не намерены до тех пор, пока в соответствии с законом не будет составлена опись материалов и подписан акт о приёме-передаче дела.

Обсуждение завершилось принятием невнятного решения: «Сообщение Комиссии Съезда народных депутатов СССР … принять к сведению. Поручить комиссии продолжить свою работу и доложить окончательные выводы по данному вопросу на ближайшей сессии Верховного Совета СССР».

Ожидавшие сенсаций были разочарованы. Нас упрекали даже сторонники – почему не выложили козыри на съездовскую трибуну? Допустим, мы огласили бы один-два документа, а с учётом лимита времени на большее рассчитывать не приходилось. А что дальше? Вскоре во всех средствах массовой информации появилось бы сообщение, что «факты не подтвердились», и в результате очередного витка конфронтации на нас бы обрушились новые репрессии. Все признаки были налицо. Уже с января 1990 года началась массовая реабилитация обвиняемых по делу, которое мы вели. Верховный суд СССР вчистую реабилитировал главного идеолога узбекской компартии Абдуллаеву. Прекращены были дела в отношении Осетрова, Раджабова и других взяточников. Всем им принесены были публичные извинения, начали возвращать преступно нажитые капиталы, привилегии, а кому и должности. Заблудшие мздоимцы и казнокрады вновь возвращались в лоно родной коммунистической партии. Перестала прибегать хоть к какому-то камуфляжу и комиссия Роя Медведева. По завершению II Съезда она была распущена почти на полтора месяца, дабы отдохнуть от трудов праведных. Каникулы, однако, выпали не всем. Лукьянов посоветовал Медведеву воспользоваться затишьем и в тайне от других членов комиссии отправить небольшую группу верных товарищей в Узбекистан для сбора нового компромата на Гдляна и Иванова. В середине января 1990 года Ярин, Струков, Александрин и Адылов уже были в Ташкенте.

С нескрываемым удовлетворением встречала местная мафия московских гостей. Приём, очевидно, был настолько радушным, что, не дожидаясь возвращения в Москву и отчёта перед всем составом комиссии, четверо лукьяновских эмиссаров изложили свои выводы прямо в Ташкенте. 30 января 1990 года газета ЦК Компартии Узбекистана «Сельская правда» опубликовала их сентенции на двух полосах под заголовком «Народ должен знать правду». На сей раз ни Ярин, ни его коллеги ничего не говорили ни о «презуменции», ни о «презумции». Кроме прочих благоглупостей они настойчиво проводили мысль о том, что группа Гдляна не с преступниками боролась, а издевалась над простым узбекским народом. Иными словами, проблема коррумпированной коммунистической власти переводилась в плоскость разжигания националистических настроений. Вот эти высказывания, которые иначе как подстрекательскими назвать трудно:

«Ярин: … Члены комиссии не забыли оскорбительных эпитетов, навешанных группой Гдляна на весь народ Узбекистана, мол, здесь все воры, взяточники и расхитители. Не забыли мы и такие выражения, как «Узбекистан – это следственный испытательный полигон», «восточный фронт следственной группы». Не забыли мы и прочие циничные мерзости… Тельман Хоренович, считающий себя интеллигентным человеком, на всю страну, на весь мир горланит о порочности узбеков… Народ ждёт правду. И прежде всего народ Узбекистана, ошельмованный и опозоренный абсолютно незаслуженно… Мы скажем, сколько миллионов действительно были украдены преступниками и затем изъяты у них, а сколько следственная группа нагло, под стволами автоматов заставила собрать по кишлакам якобы в погашение похищенного у государства. Эти деньги трудового народа оформлялись как изъятые у лихоимцев и казнокрадов…

Александрин: …Разве заслужил такой народ оскорблений, глумлений из-за сотни, пусть тысячи высокопоставленных лихоимцев и казнокрадов?! А Гдлян обрушил на трудовые семьи репрессии…

Адылов: …Террор, геноцид – этими понятиями характеризуется деятельность следствия… Породив «узбекское дело», Гдлян замахнулся на весь народ республики…

Струков:… работая в комиссии, я поразился масштабу и объёму злоупотреблений, беспринципности следователей группы Гдляна. От осознания этого, действительно, волосы встают дыбом. Открытость, гостеприимство, вера в людей, в их порядочность, терпимость, уважение к старшим и к законам – эти и многие другие прекрасные черты узбекского народа они использовали в корыстных целях, превращая Узбекистан в лабораторию по испытанию методов беззаконного ведения следствия…»

А вот от этих признаний Ярина читатель должен был бы просто зарыдать: «И всё-таки какие удивительные у вас люди! Со слезами на глазах повествуют нам о своих мучениях, но не просят вернуть им незаконно изъятые деньги, а требуют восстановить в рядах КПСС, возвратить партбилеты». Подвёл итог плодотворной беседе главный редактор Мухтаров: «Кто дал право, кто позволил оскорблять, унижать, позорить народ, который ни в чём и ни перед кем не провинился? Никто! Такое право сами себе предоставили творцы произвола, поимённо названные членами комиссии. И держать ответ за совершённые преступления им придётся!»

В Узбекистане такая публикация появилась в самый раз. Уже была ферганская резня, уже поднимался мутный вал национализма, вновь возводя Рашидова на пьедестал национального героя. Местная мафия, разыгрывая гдляновскую карту, учуяла благоприятную возможность уже без оглядки на Центр, безраздельно властвовать и обирать свой запуганный, измученный и трудолюбивый народ. Печально, что газета «Известия» вольно или невольно подыграла этим настроениям, перепечатав 8 февраля 1990 года «Правду должны знать все. Всю правду».

Узнали «всю правду» и в комиссии Роя Медведева, которая практически уже была неработоспособной. Проведя ещё несколько бесплодных заседаний, к марту 1990 года был наконец-то подготовлен окончательный отчёт комиссии, в котором признавались установленными факты совершения следственной группой тяжких преступлений и фактически одобрялось привлечение нас двоих к уголовной ответственности. Из 16 членов комиссии свои подписи под заключением-приговором поставили только 8 человек: Медведев, Ярин, Струков, Голик, Лубенченко, Александрин, Адылов, Сулейменов. Остальные – Сорокин, Бишер, Бичкаускас, Игнатович, Семёнов, Похла, Баранов и Святослав Фёдоров, который, надо заметить, присутствовал всего на одном заседании, участвовать в этой нечистоплотной акции отказались.

Как и следовало ожидать, травля следственной группы привела к прямо противоположному результату. 14 февраля провели политическую забастовку промышленные предприятия Зеленограда, прошли митинги в Москве, Ленинграде и некоторых других городах. Логика политического противостояния в стране вела к тому, что пресловутое «дело следователей» становилось одним из символов борьбы с тоталитарным режимом, его коррумпированной верхушкой.

В ПОИСКАХ ПОКРОВИТЕЛЕЙ

Рой Медведев в роли следопыта

Отсутствие объективной информации по поводу любого явления, выходящего за рамки обыденных стереотипов жизни, всегда восполняется слухами и пересудами, всяческими домыслами и взаимоисключающими выводами. Не стало исключением и уголовное дело № 18/58115-83 о коррупции в высших эшелонах власти, которое до сих пор будоражит общественное сознание, ставшее предметом рассмотрения самых высоких структур власти – партконференции, Политбюро, Пленумов ЦК КПСС, Съездов народных депутатов и Верховного Совета СССР, обсуждавшееся на сессиях городских Советов в Москве, Ленинграде и Зеленограде, ставшее темой собраний, митингов, демонстраций, забастовок, телерадиопередач, публикаций в прессе, оно способствовало консолидации демократических сил общества и заметному ослаблению тоталитарного режима, который извратил извечные общечеловеческие ценности и нравственные принципы.

Разговоры вокруг «кремлёвского дела» выявили серьёзную деформацию общественного сознания прежде всего в среде правящей касты, элитарной интеллигенции, чиновничества, управленцев. Именно здесь, как правило, отвергались порядочность, бескорыстие, честность, принципиальность, гуманность, справедливость и другие естественные человеческие качества, не вытравленные ещё полностью в народе. В числе самых интригующих аспектов «кремлёвского дела» был поиск высоких покровителей, которые якобы стояли за спиной Гдляна, Иванова и их следственной группы. Разгадкой этого кроссворда занимались многие, а наиболее упорные не оставляют этого бесполезного занятия и поныне. Любопытно, что претенденты на роль покровителей всякий раз менялись вместе с политической конъюнктурой, но всегда чётко отражали идеологические пристрастия занимавшихся подобными поисками.

Подогревали интерес к проблеме покровителей и неуклюжие действия самой коррумпированной власти. В течение почти 5 лет следствие было покрыто густым туманом секретности. Вместе с тем регулярно появлялись скупые сообщения со съездов партии, Пленумов ЦК о том, что в Узбекистане развернулась беспрецедентная кампания борьбы с приписками, коррупцией, злоупотреблениями. После опубликования «Правдой» в январе 1988 года статьи «Кобры над золотом» хлынул поток информации о деятельности следственной группы, её проблемах, которая сразу же становилась сенсационной. И хотя в этой информации ещё не содержалось всей правды, отражалась часто лишь внешняя сторона проблемы, она в определённой степени удовлетворяла общественность. Как и объяснение, что расследование проводится по инициативе и при полной поддержке ЦК КПСС. А стало быть, и самого Горбачёва.

Подлил масла в огонь и Лигачёв, который в своём выступлении на XIX партконференции дал ясно понять, что-де разоблачение негативных явлений в Узбекистане и его заслуга. Рассказывая, как ещё до перестройки он и Горбачёв начали эту работу, Егор Кузьмич поведал общественности, какому риску они подвергались: «Надеюсь, понятно, что в ту пору для тех, кто этими делами занимался, было очень опасное положение. Можно было в любой момент в лучшем случае оказаться послом в отдалённой стране». Значит, и Лигачёв покровительствует следствию, рассуждали многие, потому, дескать, у Гдляна и его группы так всё хорошо получается.

Скандал на XIX партконференции и последующие события, связанные с противодействием привлечению к уголовной ответственности изобличённых в коррупции делегатов, судебный фарс, разыгранный на чурбановском процессе в Верховном суде СССР, первая волна шельмования следственной группы в средствах массовой информации лишь убеждали наиболее любознательных в том, что вот-де Горбачёв с Лигачёвым поддерживают следственную группу, а другие политические деятели пытаются мешать её работе.

Но и эта версия продержалась недолго – до весны 1989 года, когда Политбюро единым фронтом и открыто приступило к разгрому дела. Была создана Комиссия ЦК во главе с Пуго, хлынул поток «разоблачительных» публикаций, а «дело о мафии» перевоплотилось в «дело следователей». В мае 1989 года пошёл в открытую атаку на следственную группу и сам Лигачёв. А на его защиту грудью встал Михаил Сергеевич. Так что среди сторонников версии «покровительства» Горбачёва появилось изрядное количество скептиков.

Новый всплеск интереса к теме был связан с обнародованием 20 мая 1989 года заключения комиссии Президиума Верховного Совета СССР, в котором вся работа следственной группы была квалифицирована как преступная. Выводы из этого заключения можно было сделать просто ошеломляющие. Оказывается, в период работы следственной группы с 1983 по 1989 годы жалобы о произволе следователей поступали во все инстанции: в ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР союзные КГБ, МВД, Минюст, Верховный суд. Однако никто, если верить заключению, не решался пресечь творимые беззакония! Вот те на, выходит, два следователя прокуратуры обладали в стране такой властью, перед которой оказались бессильны и Политбюро, и сам Горбачёв. Это сейчас нам кажется смешно и нелепо, но тогда всё подавалось на полном серьёзе.

Если следовать логике Лукьянова, Крючкова и других, сотворивших уникальный юридический опус, выходило, что по приказу двух ретивых следователей поднимались в воздух боевые вертолёты и выделялись военнослужащие, сотрудники КГБ и МВД для участия в большинстве акций следственной группы. Они же командовали судьями, которые послушно выносили приговоры и отмечали при этом хорошее качество предварительного следствия. А Генеральный прокурор страны и его заместители лишь безропотно давали санкции, продлевали сроки арестов, информировали ЦК КПСС о законности и обоснованности ведения следствия, терпеливо сносили неповиновение и игнорирование собственных указаний. Короче говоря, послушно выполняли все приказания своих непосредственных подчинённых. Такие фантастические возможности у двух следователей могли быть лишь при одном условии: явном и безоговорочном покровительстве первых лиц в партии и государстве.

Сумятица в умах нормальных граждан только усиливалась. Поиск тайных покровителей с Олимпа власти продолжался. Во многом способствовал тому шквал критических, а зачастую откровенно тенденциозных публикаций. Например, 24 мая 1989 года в очерке «Миф» Ольга Чайковская заинтриговала читателей «Литературной газеты» тем, что Гдлян и Иванов монополизировали средства массовой информации, потому-де её критические статьи никто не печатал. А народными депутатами СССР оба стали, обманув глупых, неразумных избирателей, лишь в результате поддержки неких «мощных сил», которые обеспечили им избирательную кампанию. Ей вторили услужливые прокуроры и судьи, сотрудники КГБ и МВД, академики и политобозреватели, партработники и народные депутаты, осуждённые и их родственники. Прямо или намёками утверждалось о «чрезвычайных полномочиях» следственной группы, покровительстве ей неких сил в Москве.

На этой волне появились новые вариации всё той же темы. Вроде статьи «Расплата за доверие», опубликованной 19 июня 1989 года в газете «Атмода». Рассуждая о причинах поддержки опальных следователей, в ней, в частности, делается следующий вывод: «..Любопытно, что нынешние кумиры появились на свет не из социальных низов и даже не из интеллектуальных или диссидентских кругов. Они плоть от плоти того партаппарата, потребители тех привилегий, против которых сами же яростно выступают. Не оттого ли именно им безымянные покровители предоставляют трибуну и типографскую технику. Создаётся впечатление, что процессом управляет невидимый дирижёр. Где же он таится? В кадрах ведомства, более всего причастного к появлению слухов? В теневом кабинете Горбачёва? Остаётся гадать и тревожиться оттого, что поневоле становишься участником спектакля, роли в котором давно уже распределены. С одной стороны – «отец перестройки» Горбачёв и его непослушные дети – рыцари и опричники Ельцин, Гдлян, Иванов и иже с ними. С другой – некие бюрократы, консерваторы во главе с отданным на заклание Лигачёвым… Главное, беспокоит то, что выразителями идей, которые способны вдохновить массы в кризисной ситуации, стали партработники и полицейские. Что это? Игра случая или место для них заботливо расчистили? Этот-то вопрос и не даёт покоя…»

Не давал он покоя и другим. И проверить правильность своих оценок многие надеялись с помощью очередной комиссии – на сей раз Съезда народных депутатов СССР. Тем более, что её сопредседатели Рой Медведев, Вениамин Ярин и Николай Струков также активно поддерживали версию о «чрезвычайных полномочиях» Гдляна, Иванова и их группы, а значит, поиск покровителей тоже входил в предмет их исследования.

Не остались в стороне бывший шеф КГБ Чебриков и его преемник Крючков, поскольку в их ведомстве знали всё обо всех. Летом 1989 года полковник госбезопасности Духанин ошарашил общественность тем, что-де Гдлян и Иванов «выбивали» показания о взяточничестве в отношении многих членов Политбюро. Сначала он упомянул Александра Николаевича Яковлева. Через пару месяцев Бориса Николаевича Ельцина. О том, удалось ли коварным следователям получить показания на этих лиц, Духанин не сообщал. Прошло ещё несколько месяцев, прежде чем полковник КГБ, ставший, кстати, уже генерал-майором[20], заявил утвердительно: да, такие показания о взяточничестве в отношении Яковлева и Ельцина в уголовном деле имеются. Видимо, в недрах Лубянки эти фальшивки наконец-то изготовили. 6 февраля 1990 года в еженедельнике «Ветеран» Духанин разоблачал «происки» следователей в традиционном для нашей тайной полиции духе: «…В 1987 году на октябрьском Пленуме ЦК проявились расхождения Ельцина со многими членами ЦК Политбюро. Гдлян и Иванов предпринимают меры по получению показаний на Ельцина. После XIX Всесоюзной партконференции следственная группа начинает добиваться показания против члена Политбюро Лигачёва, оставляя без внимания Ельцина. Дальнейшие события привели к блокированию Гдляна, Иванова с Ельциным. Вот вам политическая окраска деятельности следственной группы…»

Духанинские откровения ещё больше запутывали ситуацию, затрудняли разгадку странного ребуса. Тем более, что мы двое – бывшие руководители следственной группы – опровергали наличие каких-либо показаний в отношении Яковлева и Ельцина, а официальные структуры власти, та же Прокуратура СССР, хранили гробовое молчание. Мафиозное же лобби в парламенте и сориентированная на партократов пресса продолжали дискредитировать Яковлева и Ельцина в связи с уголовным делом о коррупции. Дальше – больше. Эстафету подхватили члены парламентской комиссии, дополнили «чёрный список» Горбачёвым. Вот хроника этой провокации:

17 февраля 1990 г. «Рабочая трибуна» публикует интервью с Роем Медведевым, где он утверждает, что в уголовном деле № 18/58115-83 имеются показания о взяточничестве Яковлева, Ельцина, Горбачёва.