Кремлевское дело

И вот 20 сентября 1989 года состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором решали, брали Лигачёв и Смирнов взятки или не брали.

Коммунист Сухарев проинформировал старших товарищей по партии об обоснованном прекращении уголовного дела о взяточничестве Лигачёва и Смирнова, которые стали жертвами фальсификации следователей. Пытаясь скомпрометировать политическое руководство страны, Гдлян и Иванов «выколачивали показания на ответственных работников ЦК КПСС», поэтому, дескать, Усманходжаев и заявил о вручении им двух взяток Лигачёву по 30 000 рублей каждая. Кстати, перечислив далее лиц, которым тот давал показания по этому поводу, Сухарев, естественно, «забыл» упомянуть о своей нелегальной встрече с подследственным 28 октября 1989 года, после которой Усманходжаев заявил, что назвал Лигачёва «по ошибке».

Чего только не услышали от Генерального прокурора жрецы партийного правосудия. Оказывается, криминальные миллионы не такие уж преступные, их-де собирали «в виде отступного следователям» декхане. «Да, товарищи, действительно, я тоже задумался, попробуй собери 500 тысяч рублей, мы знаем, что это не так просто. А оказывается, что возможно», – на полном серьёзе убеждал Пленум Сухарев.

Выступивший вслед за ним член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Лигачёв поведал об укреплении руководящей роли партии во всех сферах жизни общества, в усилении борьбы с клеветниками и авантюристами, которые пытаются «вбить клин между партией и народом, между коммунистами и партийными комитетами, скомпрометировать принципиальных работников и протащить к власти своих людей».

Видимо, неслучайно на конспиративном языке мафии Егор Кузьмич именовался «доктором». Он ставил диагнозы решительно и чётко: «Прокуратура СССР установила, что события преступления не было. Это юридический термин. Что это значит, говоря иначе? Это злой умысел, это клевета и провокация… Два следователя принародно извергают потоки клеветы и демагогии на партию, на Политбюро, на аппарат ЦК и органы правосудия. И в течение длительного времени им это сходит с рук… Мы, члены ЦК, должны видеть, что шельмование коммунистов, представителей интеллигенции, писателей, учёных, руководителей как в центре, так и на местах стало распространённым преступлением перед личностью».

Уже очухавшийся от тюрьмы кандидат в члены ЦК Смирнов тоже сильно обижался. Не за себя – за партию. «Предметом постоянных грязных инсинуаций остаюсь я, став препятствием на их (Гдляна и Иванова) преступном пути, не пойдя на оговор честных людей и категорическим образом отвергнув сфабрикованные против меня чудовищные грязные обвинения. И сейчас ими всё делается, чтобы опять же, искажённо формируя общественное мнение, оставить меня, по выражению Иванова, «в закладе», шантажировать тем самым других и продолжать компрометировать аппарат ЦК, в целом партию».

Призвав к бескомпромиссной борьбе с Гдляном, Ивановым и им подобным, Виктор Ильич не удержался и от моральных сентенций: «Резко усиливающиеся за последнее время нападки на партию, её руководителей и представителей на местах вовсе не столь безобидны, как это кое-кому кажется. Тысячекратно повторённая ложь и особенно полуправда оставляют заметный след в умах и сердцах людей. Что же стоит за этим падением нравов?»

Действительно, что? Искать ответа на этот сакраментальный вопрос партийные судьи не стали, а единодушно порешили: Лигачёв и Смирнов взяток не брали. Ни в какой мере не усомнившись в правомерности принятия решения по уголовному делу на пленуме ЦК, кремлёвские деятели опубликовали уникальный по своему бесстыдству документ:

Постановление Пленума ЦК КПСС

от 20 сентября 1989 года

О сообщении Генерального прокурора СССР о рассмотрении заявления члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС Е. К.Лигачёва в ЦК КПСС и прокуратуру СССР

1. Пленум ЦК принимает к сведению сообщение Генерального прокурора СССР А. Я. Сухарева о рассмотрении заявления члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС Е. К.Лигачёва, адресованного в ЦК КПСС и Прокуратуру СССР. Проведённое в соответствии с законом Прокуратурой СССР расследование выдвинутых против Е. К.Лигачёва следователями Т. Х.Гдляном и Н. В.Ивановым утверждений о взяточничестве показало полную их несостоятельность. По заключению Прокуратуры СССР речь идёт об отсутствии самого события.

2. Пленум ЦК поручает Московскому горкому КПСС рассмотреть вопрос о партийной ответственности Т. Х.Гдляна и Н. В.Иванова в соответствии с выводами Прокуратуры СССР».

Лихо, не правда ли? Открыто, на весь мир продемонстрировали, что не суд, не прокуратура, не МВД являются правоохранительными инстанциями, а партаппарат – такое не снилось даже сталинскому правосудию и его апологету Андрею Януарьевичу Вышинскому.

ПАРЛАМЕНТСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Дорога к парламентским креслам

Открытия I Съезда народных депутатов СССР ждала вся страна. В обществе ещё не прошла эйфория, связанная с выборами, которые лишь с очень большой натяжкой можно было назвать демократическими. И хотя депутатов демократической ориентации было не более 10 процентов, с ними, ядром будущей оппозиции, связывали свои надежды на скорейшие реформы многие избиратели. Собирались во Дворец съездов многие известные «антисоветчики, популисты и экстремисты», как именовала их негодующая номенклатура. Шли на съезд и мы двое, посягнувшие на кремлёвскую «малину» и уже объявленные на всю страну государственными преступниками.

Утром 25 мая 1989 года на подступах к Кремлю собралось множество людей с лозунгами и плакатами, поддерживающими своих избранников. Мы шли через этот живой коридор, в котором то и дело раздавались аплодисменты.

Перед парадным подъездом Дворца съездов эмоциональные шеренги избирателей сменил молчаливый кордон из офицеров КГБ. Я предъявил удостоверение и заметил, как насторожённо переглянулась охрана. Только миновал двери, как дорогу преградил человек в штатском.

– Вы – товарищ Иванов?

–Да.

– Николай Вениаминович?

– Да, а в чём дело?

– Я из охраны. Попрошу пройти со мной в комендатуру.

– Зачем? Документы, что ли, не в порядке?

– Документы в порядке, но вам надо обязательно пройти в комендатуру.

– Объясните толком, для чего?

– Там вам всё объяснят, пройдёмте.

– Мне нечего там делать. Я прибыл на съезд и иду в зал.

– Хорошо, хорошо, не нервничайте, пожалуйста. Николай Вениаминович, у вас личное оружие при себе?

– Вот оно что. Неужели на съезд идут с оружием?

– Мы только хотели в этом убедиться. Кто приходит с оружием, тот должен его сдать.

– Но я же не позволю себя обыскивать.

– Зачем же так. Но и нас поймите: за вами числится пистолет «Вальтер», а мы отвечаем за порядок.

– Помимо меня здесь сотни депутатов, которые имеют оружие, хотя бы секретари райкомов и обкомов. Вы что, их тоже приглашаете в комендатуру?

– Мы отвечаем за безопасность, это наша работа.

– Если боитесь стрельбы в зале, их и проверяйте. Им-то есть, что терять. А кого ещё, кроме меня, вы пытались разоружить?

– Николай Вениаминович, если вы без оружия, то пожалуйста проходите.

– Сначала предъявите свои документы. Кстати, вы обязаны были сделать это сразу, как подошли ко мне.

– Зачем это. Я же вас не задерживаю.

– Понятно, желаете остаться инкогнито. Но хотя бы ответьте, кто ещё из депутатов удостоился вашего внимания?

– Извините за беспокойство…

Сотрудник госбезопасности ретировался. Как потом выяснилось, почётного приглашения в комендатуру удостоился ещё один народный депутат СССР – Гдлян. Рассказывая об аналогичной ситуации при входе в Кремлёвский Дворец съездов, Тельман Хоренович с усмешкой заметил, что посоветовал бдительному охраннику проверить также Лигачёва, Сухарева и своего шефа Крючкова, дескать, они-то в последнее время слишком нервничают и ведут себя неадекватно… Других же случаев проверки оружия у депутатов нам так и не удалось установить.

В зале бросилось в глаза, что у многих депутатов были в руках ксерокопии очерка Чайковской «Миф», напечатанного днём раньше в «Литературной газете», и свежие номера «Советской России» со статьёй на целую полосу под заголовком «Таковы факты. (Свидетельства следственных работников, не пожелавших мириться с противоправными действиями и методами Т. Х. Гдляна и Н. В. Иванова)». В первый же перерыв ксерокопии этих двух публикаций вновь усердно раздавали по рядам.

Не было никаких сомнений в том, для чего всё это затеяно. В депутатских креслах сидело немало представителей мафиозного лобби, в том числе и подозреваемых в коррупции лиц из Узбекистана и Москвы, их пособников и покровителей. Наше присутствие здесь как бы переносило противостояние с мафией на территорию Кремля, и мириться с таким положением крёстные отцы не собирались.

Всё шло к тому, чтобы выдворить нас из зала уже в первый день работы съезда. Решение на сей счёт должна была принять Мандатная комиссия. Общественное мнение уже обрабатывали в этом направлении: в последние дни требования лишить нас мандатов публиковались открыто, прозвучали они и на прошедшем перед съездом собрании представителей. Не хватало лишь малого – решения Прокуратуры СССР. И оно появилось 25 мая. Чуть ли не минута в минуту с торжественным открытием Съезда союзная прокуратура возбудила в отношении следственной группы уголовное дело № 18/67812-89 и сообщила об этом Мандатной комиссии, которая была избрана на Съезде утром и сразу же приступила к своей работе.

Так судьба наших депутатских мандатов стала предметом продолжительного обсуждения на заседании Мандатной комиссии. Но вышла осечка. И вовсе не потому, что лишение депутатского статуса без всяческих на то оснований противоречило действующему законодательству. Для коррумпированной власти это было плёвым делом. Маневрировать на ходу пришлось по другим причинам. В частности, предстояло избрание Горбачёва Председателем Верховного Совета СССР, а уже с первых часов на Съезде начались осложнения по этому поводу. Наплевав на Конституцию, предусматривающую, что до избрания главы парламента Съезд ведёт Председатель Центральной избирательной комиссии, Генсек воссел в председательское кресло. Избрание самого себя главой государства опытный режиссёр взял в собственные руки. Однако он заметно нервничал, и лишний скандал был ему ни к чему. А тут ещё, вот досада, в Мандатной комиссии не обнаружилось привычного единомыслия. На неё свалилась гора жалоб по поводу того, что многие депутаты из коммунистической номенклатуры грубо нарушили Закон о выборах, что итоги голосования были кое-где подтасованы, в то время, как в наш адрес таких претензий не было. В случае неподтверждения только наших полномочий пришлось бы принимать и другие аналогичные решения. Запахло скандалом. К тому же депутация Эстонии заявила об отсутствии претензий к Гдляну, который несколько лет назад вёл дело Хинта, спешно реабилитированного марионеточным Верховным судом СССР вопреки собственным прежним решениям. Но расчёты подогреть националистические настроения, и тем самым повлиять на позицию эстонских депутатов, не оправдались. Наконец, нельзя было совсем не считаться с мощной поддержкой, которую оказывали нам избиратели Москвы, Ленинграда и других городов. Особенно беспокоила мафию ситуация в столице. В Зеленограде стихийно создавались группы защиты следователей. Был сформирован стачком. И это – на оборонных предприятиях военно-промышленного комплекса! 20 мая на многотысячном митинге в Зеленограде в нашу поддержку выступил Ельцин. 24 мая на предприятиях города прошла политическая забастовка в защиту опальных следователей. Она была первой акцией подобного рода в Подмосковье, и стало очевидно, что забастовочная волна в любой момент могла перекинуться в другие районы столицы. 21 мая на митинге в Лужниках, собравшем сотни тысяч москвичей и приезжих, единогласно прошло предложение о выдвижении Ельцина Председателем Верховного Совета СССР, а Гдляна – Генеральным прокурором страны. И хотя это вызывало только ответное озлобление верхов, те уже не могли полностью игнорировать подобные настроения в обществе.

На вечернем заседании 25 мая Съезд принял предложение Мандатной комиссии подтвердить полномочия всех без исключения 2 249 избранных депутатов. Так мы двое приобретали своеобразный статус депутатов-подследственных.

И начали кремлёвские вожди трудиться в поте лица. Большинством всего в 6 голосов удалось протащить Сухарева на пост Генерального прокурора. Пришлось попотеть и с его первым заместителем Васильевым, кандидатуру которого трижды отвергали комитеты и комиссии Верховного Совета.

Поскольку лишить нас депутатского статуса не удалось, стратегам со Старой площади пришлось на ходу корректировать свои планы. Прежде всего, следовало заткнуть рот общественности, сбить накал возмущения, для чего требовался громоотвод. Им могла бы стать новая, третья по счёту, марионеточная комиссия. Она должна была отвлечь внимание, чтобы обеспечить свободу действий Сухареву и Крючкову по завершению разгрома «кремлёвского дела» и сбору компромата по «делу следователей».

На сей раз мафия на Старой площади не просчиталась. Дело в том, что идея создания очередной комиссии была популярной среди общественности, депутатов демократической ориентации. Всё в результате той же весенней эйфории, связанной с выборами. Как же, ведь такой прогрессивный съезд, конечно, он изберёт в комиссию самых достойных, компетентных, которые сумеют во всём разобраться. А такие требования всё громче звучали по всей стране. Нужно было время, чтобы народ воочию убедился в том, что представляет собой союзный депутатский корпус. Мы понимали, что партийная верхушка не допустит независимого состава комиссии, не даст ей реальных полномочий, не позволит установить истину, что результаты деятельности комиссии заранее предрешены.

Как и следовало ожидать, при формировании комиссии нас лишили возможности сказать даже слово, заявлять кому-то отвод. Впрочем, как всё это происходило, видели миллионы людей, не отходивших в то время от своих телевизоров. Нам хочется вспомнить только один эпизод. В состав комиссии предложили включить юриста Леонида Кудрина. Этот судья отказался выполнять указания местных партийных функционеров по осуждению инакомыслящих и вышел из КПСС. За что был изгнан со службы и работал грузчиком. Его кандидатуру активно поддержал академик Сахаров: «Я считаю, что Кудрин является человеком, которого можно было бы рекомендовать для того, чтобы возглавить эту комиссию, в силу его биографии, в силу того, что он является одновременно и юристом, и представителем рабочего класса нашей страны. Это очень редкое сочетание, и оно имеет огромное психологическое значение…» Что тут началось! «Как же так, разве депутат без партбилета может быть объективным?», – негодовали выступающие, и предложенную кандидатуру успешно провалили. Вместо юриста Кудрина в составе комиссии оказался будущий член Президентского Совета Вениамин Ярин, получивший в народе прозвище «спецрабочий». А как же иначе – ведь его горячо отстаивал не какой-то там Сахаров, а сам Лукьянов: «…Здесь так активно выступал депутат Ярин, он болеет душой за это дело, давайте включим его в комиссию…». О том, что Анатолий Иванович не ошибся в своём выборе, общественность убедилась сполна. Что же касается Кудрина, то пламенный коммунист-диссидент Рой Медведев согласился допустить его до работы в комиссию при условии, если тот восстановится в рядах КПСС. Что и говорить, председатель третьей комиссии был очень принципиальным партийцем.

Итак, была избрана группа из 16 депутатов, названная комиссией Съезда народных депутатов СССР «Для проверки материалов, связанных с деятельностью следственной группы Прокуратуры Союза ССР, возглавляемой Т. Х. Гдляном». Статуса следственной комиссии, как, впрочем, и вообще никакого статуса, у этой группы не было. Горбачёв и Лукьянов умело гасили любые попытки официально зафиксировать стоящие перед комиссией задачи. Чем она должна была заниматься, решал только председатель.

Из-за ширмы появляется независимый прокурор

В июне 1989 года нас пригласили на одно из заседаний комиссии, которые уже проходили еженедельно в полупустующем особняке на улице Куйбышева в трёх минутах ходьбы от Кремля. В кабинете Роя Медведева было тесно и душно. У стены размещалась различная звукозаписывающая аппаратура, среди которой выделялся огромный стационарный магнитофон. Возле него суетился молодой человек, который, как полагали многие члены комиссии, служил в КГБ. Председатель сообщил, что по нашему ходатайству он затребовал все материалы, послужившие основанием для заключения предыдущей комиссии. И ответ из Кремля был такой: комиссия Президиума Верховного Совета СССР материалов уголовного Дела о коррупции не изучала, ограничившись теми данными, которые представили Прокуратура и КГБ. Поэтому никаких документов у комиссии не имеется, а всё, что она наработала, опубликовано в газетах 20 мая 1989 года.

Подобная информация от души развеселила даже тех, кто был настроен к нам предвзято. Такую позицию уже заняли избранный от «красной сотни» член ЦК КПСС Владимир Адылов из Узбекистана, доцент юрфака МГУ Константин Лубенченко, юристы Юрий Голик, Николай Струков. Были и такие, кто ещё надеялся честно и объективно во всём разобраться – Эгидиус Бичкаускас, Игорь Сорокин , Николай Игнатович, Владимир Семёнов…

Словом, вовсе не все депутаты горели желанием оказаться в роли бессловесных статистов. На первом этапе именно они оказались в большинстве, проявляли инициативу, требовали активной работы. Так что Рою Медведеву приходилось туго. Опросили, к примеру, начальника следственной части Прокуратуры СССР Каракозова и надзирающего прокурора Попову – и услышали лишь подробный анализ того, какое противодействие оказывалось расследованию уголовного дела N 18/58115-83, и как оно разваливается сегодня по отработанной за десятилетия схеме, узнали немало примеров того, как «хоронили» аналогичные дела в прошлом. После таких бесед встречаться с другими причастными к расследованию лицами у Роя Медведева пропало всякое желание. Тем более, что к нему шли десятки заявлений следователей группы, в которых они сообщали о разгроме «кремлёвского дела» и политической подоплёке происходящего. А надо заметить, что к тому времени были отстранены от работы более 70 самых опытных и квалифицированных следователей из нашей группы.

Тогда схватились за дело Чурбанова, и даже заслушали бывшего заместителя председателя Военной коллегии Верховного суда СССР Марова. Тот бойко обвинял следователей в нарушениях законности, якобы установленных в судебном процессе, но так и не сумел внятно объяснить, почему же в таком случае суд не вынес частного определения в адрес следствия по этим самым нарушениям. К тому же выяснилось, что несколько месяцев назад другая комиссия авторитетных юристов внимательно изучила дело и пришла к выводу, что нарушения закона допущены самим Верховным судом, и Генеральному прокурору необходимо внести протест на необоснованный приговор. Тут у Роя Медведева и вовсе опустились руки, и про дело Чурбанова забыли.

Взялись было за жалобы на произвол следствия, поступившие от обвиняемых и их взяткодателей, родственников и хранителей ценностей. Оказалось, что даже поверхностный анализ этих как под копирку составленных посланий показывал, что все они хлынули из Узбекистана лишь после создания комиссии ЦК КПСС во главе с Пуго. Никакого доверия эта инспирированная акция, естественно, не вызывала. Наоборот, выводы напрашивались прямо противоположные.

Заслушивали на заседании комиссии Генерального прокурора Сухарева и его первого заместителя Васильева и, как ни бились, не могли получить от них вразумительного ответа на один очень важный вопрос: почему не был составлен акт приёма-передачи дела от Гдляна вновь назначенному руководителю следственной группы Галкину.

Тут надо напомнить, что в начале мая 1989 года материалы дела были захвачены у нас насильно. А ведь этих документов было более тысячи томов, У нас в подотчёте находилось множество вещественных доказательств, крупные ценности, исчисляемые десятками миллионов рублей. Любой табунщик знает, что если не пересчитал стадо, не составил документ, подписанный прежним пастухом, то за любую недостачу будет отвечать он и только он. Неужели понятные пастуху прописные истины были недоступны Сухареву и его подчинённым? Отнюдь. Они всё прекрасно понимали. Но им очень не хотелось, чтобы такая опись материалов составлялась. Её отсутствие развязывало руки Сухареву и компании. И своего они добились: одни документы уничтожались, другие прятались по сейфам, некоторые частично использовались. В такой ситуации очень легко объявлялись недоказанными сотни эпизодов, прежде не вызывающие сомнений, исчезали изобличительные показания на московских мздоимцев, а пресловутое «дело следователей» можно было шить играючи.

Поскольку Генпрок игнорировал наши требования, мы неоднократно в письменном виде информировали об этом комиссию, настаивая на составлении описи всех материалов дела. Некоторые депутаты просто недоумевали, почему так упорствует Сухарев, что мешает ему пойти на этот шаг – хоть и через два месяца? А если завтра обнаружится пропажа ценностей или каких-либо документов, кто будет отвечать? Но Генеральный прокурор был твёрд, как скала. Впрочем, очень скоро даже самые наивные в комиссии поняли, где зарыта собака.

Наиболее ярко высветилась Сухаревская позиция после изучения прекращённого дела Смирнова. Полтора месяца Струков и Александрин штудировали следственные документы. Смирнова «отмазывали» столь поспешно, дело ломали столь примитивно и грубо, настолько всё было шито белыми нитками, что не могло не вызывать чувства возмущения даже у тех членов комиссии, которые не испытывали к нам никакого расположения. Вывод комиссия сделала категоричный: дело Смирнова прекращено незаконно, необоснованно и должно быть возобновлено его дальнейшее расследование.

Наша позиция, которую мы упорно отстаивали в комиссии, была такова. Кремлёвская верхушка признала политической ошибкой прежнюю кампанию против региональных мафиозных кланов и свернула борьбу с коррупцией во властных структурах. Все крупные расследования в стране локализованы либо свёрнуты. Расследуемое нами уголовное дело осталось единственным исключением, и его давно постигла бы та же судьба, что и других, если бы не широкая общественная поддержка снизу. А поскольку угроза разоблачений для высшей элиты становится всё более реальной, на непокорную следственную группу бросили всю мощь репрессивного аппарата: Прокуратуру, Верховный суд, КГБ, МВД, организовали шельмование в средствах массовой информации. Посмотрите, убеждали мы членов комиссии, как всё это происходило поэтапно. Сначала нас отстранили от руководства группой, передав дело послушному Галкину без оформления акта приёма-передачи материалов. Все подследственные прошли обработку в КГБ, где им помогли «вспомнить», что они никогда никаких взяток не брали и не давали, после чего было заявлено: никаких подозрений по части коррумпированности высшего эшелона партийно-государственной власти не было и нет. А чтобы не оставалось сомнений, 22 мая реабилитировали Смирнова – на тот момент единственного работника ЦК КПСС, которого нам удалось привлечь к уголовной ответственности. Далее разогнали костяк следственной группы и освободили из под стражи Осетрова, Орлова, Умарова, Раджабова, Джаббарова и других обвиняемых из числа Делегатов XIX партконференции, или лиц, когда-либо работавших в ЦК КПСС. И, наконец, доказывается, что никакой мафии в Узбекистане не было и нет. С этой целью дело раздробили на части, в результате чего целостная мафиозная паутина предстала в виде «отдельных негативных явлений». Продолжается реабилитация некоторых партийных боссов, остальным объёмы обвинения искусственно сокращаются в десятки раз.

Если прежде весь этот правовой беспредел творился под прикрытием комиссии ЦК и Президиума Верховного Совета СССР, то разгром дела сегодня завершается уже за ширмой съездовской комиссии. Неужели вы не видите, вопрошали мы членов комиссии, что происходит за вашей спиной? Что на месте дела о коррупции в высших эшелонах власти, как после пожарища, остаются одни головёшки? С другой стороны, неужели не очевидна незаконность «дела следователей»? Разве требуется юридическое образование для понимания того, что один из участников обоюдной драки не может вести следствие в отношении другого? Допустим, что деятельность следственной группы была «преступной». В таком случае не являются ли Генеральный прокурор и его команда соучастниками преступления – ведь с их санкции и под их руководством расследовалось дело, интерпретируемое ныне как сплошное «нарушение законности»?

Отмахнуться от множества подобных вопросов было уже невозможно, недовольство стали проявлять даже привыкшие стоять навытяжку члены комиссии.

Скандал разыгрался после того, как на заседании комиссии в конце июля 1989 года заслушали первого заместителя Генерального прокурора Васильева. После того, как с ним попрощались, давно назревавшее недовольство выплеснулось наружу. «Он не ответил ни на один вопрос, прокуратура просто издевается над нами»,– возмущался один. «Прокуратура делает из комиссии пособников своих неправомерных действий», – горячился другой. «Мы все становимся преступниками, раз не пресекаем этот произвол. А потом недоумеваем, почему идут забастовки, негодует общественность на митингах», – кипятился третий. Напрасно Рой Медведев пытался утихомирить разгневанных депутатов, зачитывая подготовленный им проект сообщения в газету «Известия» о том, что комиссия что-то уже сделала, что-то ещё собирается предпринять. Но председателя уже не хотели слушать. Комиссия решила незамедлительно поставить перед Верховным Советом три вопроса: об отстранении Сухарева от надзора за делом; о необходимости прекращения либо приостановления «дела следователей»; о возобновлении следствия по делу Смирнова. С сообщением поручили выступить Бичкаускасу.

Это сообщение, конечно, уже более сухое и несколько сглаженное, прозвучало на заседании сессии Верховного Совета СССР 1 августа 1989 года. Напомним фрагменты его выступления по стенограмме.

«…25 мая с.г. в первый день работы Съезда народных депутатов СССР, когда нетрудно было предвидеть возможность создания специальной комиссии Съезда, Прокуратура Союза ССР возбудила уголовное дело по жалобам о нарушениях законности, якобы допущенных при расследовании уголовных дел в Узбекской ССР. Фактически это замаскированное уголовное дело в отношении отстранённых отдела следователей Гдляна и Иванова. Комиссия считает, что производство расследования по данному уголовному делу во время и параллельно с работой комиссии является, по меньшей мере, некорректным по отношению к Съезду, который уполномочил комиссию, кроме прочего, проверить и возможные нарушения законности следственной группой. Более того, специфика уголовных дел о взяточничестве даёт основание полагать, что этим расследованием в какой-то мере наносится ущерб и основному уголовному делу № 18/58115-83 о коррупции, взяточничестве и злоупотреблениях служебным положением ряда ответственных должностных лиц. Комиссия считает нужным предложить Прокуратуре Союза ССР приостановить следствие по уголовному делу о нарушении законности, или же вообще отменить постановление о возбуждении уголовного дела, и передать все собранные материалы в распоряжение комиссии для принятия окончательного решения.

…Кроме прочего, членами комиссии, следственными и судебными работниками было изучено уголовное дело в № 18/58115-83 в части, касающейся бывшего заведующего сектором Отдела организационно-партийной работы ЦК КПСС Смирнова, который 11 января 1989 года был арестован по обвинению в получении взяток в особо крупных размерах неоднократно. 22 мая 1989 года, то есть накануне Съезда народных депутатов СССР, уголовное дело в отношении Смирнова было прекращено, и он освобождён из-под стражи. Комиссия, обсудив заключение, считает, что уголовное дело прекращено преждевременно, поспешно и без достаточных для этого оснований. (Аплодисменты). Основная часть эпизодов в соответствии с требованиями уголовно-процессуального законодательства практически не исследована. Комиссия обращает на это внимание как Верховного Совета СССР, так и для принятия соответствующих мер Прокуратурой Союза ССР.

…Генеральный прокурор СССР товарищ Сухарев, которому, возможно, и необоснованно выдвигается обвинение в нарушении законности со стороны Гдляна и Иванова, который уже выразил своё мнение в заключении комиссии Президиума Верховного Совета СССР, объективно не может считаться лицом, полностью незаинтересованным. По этим же причинам пока наверняка нельзя считать полностью незаинтересованными следователей товарищей Гдляна и Иванова, которые настаивают на восстановлении их в руководстве делом… Постановлением Верховного Совета СССР следует назначить по данному уголовному делу специального прокурора из числа прокурорско-следственных работников, не состоящего в настоящее время на службе в Прокуратуре Союза ССР, которому поручить высший надзор за дальнейшим расследованием этого конкретного дела о коррупции. Указанный специальный прокурор в своей работе был бы подотчётен непосредственно Верховному Совету через комиссию Съезда народных депутатов СССР и ответственен лишь перед ним. Думается, что такое решение должно бы прекратить разные и, возможно, необъективные кривотолки о развале дела, причастности к этому Прокуратуры Союза ССР, успокоить тревоги трудящихся относительно дальнейшей судьбы дела. (Аплодисменты)».

Горбачёв, который председательствовал на заседании, оказался в щекотливом положении. Комиссия поставила три вопроса, которые, в соответствии с регламентом, он был обязан сформулировать и поставить на голосование. Даже хотя бы в виде рекомендации обратить внимание прокуратуры на вывод комиссии. Однако покровителям мафии явно не улыбалось прекращение или даже приостановление сфабрикованного «дела следователей». Обижать взяточника Смирнова – верного товарища по ленинской партии, которому он вскоре предоставит слово на сентябрьском Пленуме ЦК КПСС, Михаилу Сергеевичу также очень не хотелось. Как и отстранять Сухарева, беспрекословно выполнявшего все требования кремлёвской верхушки.