Контора (№2) - Школа суперменов

— Милый городок, — сделал Директор вывод насчет Волчанска. — Не хотел бы я там жить. И именоваться волчанцем, или как они там себя называют... Однако тебе придется вернуться и дожать ситуацию до конца.

— Если бы вы мне не приказали, я бы поехал сам, — сказал Бондарев. — У меня там теперь личный интерес.

— Личный интерес — это хорошо. Но не это главное.

— Белов в коме, и я при случае оторву руки тому психу, который его порезал. — Бондарев нервно дернул головой, вспоминая больничный лифт, быстрые удары в полубессознательное тело Алексея... Бондарев тогда внезапно ощутил на ладонях его кровь, почувствовал, как Белов теряет равновесие... И в те же секунды Бондарев чувствовал близость того, кто наносил удары, — никогда он еще не был так близко к Бондареву, за исключением той, другой поездки в лифте. Тогда в кабине была еще тележка с чистым бельем, сейчас тележки не было, и Бондарев отчетливо ощутил запах убийцы, неприятный, но странно знакомый. Холодная ярость Бондарева требована немедленно вырвать убийце руки, но оседающее тело Белова оставалось щитом между ними, а бросать на пол истекающего кровью Алексея Бондарев не мог. Поэтому еще какие-то мгновения Белов висел на руках у Бондарева, потом его тело мягко опустилось вниз, и Бондарев сразу же ударил — убийца умело и проворно уклонился, и лишь кончики пальцев Бондарева стегнули его по лицу. Но и этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы убийца правильно оценил степень гнева Бондарева и свои шансы выжить после соприкосновения с этим гневом.

Он пустился бежать, а Бондарев даже и не думал его преследовать, потому что у него в ногах лежал Белов с кровавыми пузырями на губах, и сейчас это было важнее всего на свете.

— Я оторву ему руки, — повторил Бондарев, прислушиваясь к очередному объявлению дикторши аэропорта.

— Отрывай ему все, что хочешь, но сначала...

Бондарев молча кивнул. Он знал, что нужно делать сначала.

2

Охранник внезапно материализовался из полутени и поднес Директору на вытянутой руке мобильник — словно изысканное лакомство. Или словно ядовитую змею. Директор недоверчиво посмотрел на высветившийся номер, отвернулся от Бондарева и стал общаться с абонентом, который был еще менее материален, чем охранник. Бондарев использовал эту паузу в разговоре, чтобы поглазеть через стекло на пассажиров — те сосредоточенно катили чемоданы по полу, болтали по телефонам, толпились возле окошка справочной службы, устало дремали в креслах. Наверное, для этих людей сегодняшняя нелетная погода была большой проблемой. Бондарев был бы счастлив иметь дело только с нелетной погодой, потому что та была неодушевленным предметом, а значит, не обладала теми качествами, которые нужны для создания поистине серьезных проблем. На это годился только человек. Один такой человек поджидал Бондарева в Волчанске.

— Итак, если я все правильно понял... — Это был Директор, в скорострельном режиме решивший все вопросы по мобильному и поспешно отделавшийся от телефона. — Если я все правильно понял, то Химик не оставил эту девочку в покое и отправил туда еще одного человека?

Бондарев автоматически кивнул, хотя что-либо правильно понять в этой истории было задачкой для нобелевского лауреата.

— Значит, Черный Малик назвал тебе неправильную фамилию, — излагал Директор по пунктам. — В январе девяносто второго года он ездил смертельно пугать не Марину Великанову, а Настю Мироненко. В остальном все сходится. У тебя есть какие-нибудь предположения: зачем Химику посылать головореза пугать десятилетнего ребенка?

Бондарев отрицательно помотал головой.

— Какая вообще может быть связь между Химиком и Настей Мироненко?

— Хм, — сказал Бондарев. — Если учесть, что я про Химика почти ничего не знаю, а вы не стремитесь расширить мои познания...

— Что с того?

— Связь может быть какая угодно.

— Например?

— Например, это его дочь.

— Что?! — Директор даже вздрогнул от такой версии. — Поясни, пожалуйста, свою свежую мысль...

— Я не так хорошо знаю Химика, как мне надо бы его знать... Но мне все равно кажется, что у Химика было слишком много всяких серьезных дел и что просто так отправлять людей в Волчанск ради какой-то там девчонки он бы не стал. Тут должна быть серьезная и скорее всего личная причина. Отцовство — это как раз такая причина. Мы же не знаем, кто отец Насти Мироненко. Для майора Афанасьева Настя — приемная дочь, про ее настоящего отца он ничего не знает, потому что не интересовался. Мать Насти, Светлана, уже ничего не расскажет, потому что она погибла. Но есть по крайней мере одна известная мне деталь: мать Насти была старше своей дочери на тринадцать лет.

— И что?

— Вы согласны, что это не совсем обычный возраст для материнства?

— Но Химик-то здесь при чем?

— В восемьдесят третьем году, когда родилась Настя, Химик уже вовсю занимался проектом «Апостол», карьера его шла на полных парах... И, наверное, он совсем не хотел, чтобы кому-то стаю известно о его связи с несовершеннолетней Светланой Мироненко. О Светлане Мироненко, которая стала матерью его ребенка. Поэтому он отправил Светлану с глаз долой...

— Бред, — решительно сказал Директор. — В девяносто втором Светлана и ее дочь уже не представляли угрозы для его карьеры, потому что КГБ уже не было. Зачем он тогда послал Малика? Причем не убивать Светлану, а пугать ее дочь. Почему Светлану убили только два года назад, если она была опасна для Химика еще в 83-м? Ты можешь мне хоть что-нибудь объяснить?

— Объяснить не могу, информации не хватает. Я только предполагаю, что есть какая-то связь между Настей Мироненко и Химиком.

— Это и ежу понятно... Хотелось бы поподробнее. Какая связь? Почему Химик проявляет к девочке интерес с перерывами в несколько лет? И где вообще сейчас Настя Мироненко?

— Это хорошие вопросы, но...

— Она хотя бы жива?

— Жива.

— А что это ты мне так уверенно отвечаешь? Во всем остальном ты не уверен, а тут?..

— Потому что если бы она умерла, то Химик не стал бы оставлять в Волчанске своего человека.

— Ты про того психа, который порезал Белова?

— Именно. Он сидит там и ждет Настю Мироненко.

— Чтобы убить?

— Не знаю.

— Бред какой-то, — сказал Директор еще раз. — Надо взять этого психа, хорошенько обработать и вытащить из него всю информацию. Ты вернешься в Волчанск сегодня, чтобы не терять контроль над ситуацией, а завтра я отправлю к тебе Лапшина и еще пару людей.

— Дюка?

— Нет, с Дюком пока... — и Директор сделал жест, означавший нежелание обсуждать Дюка. — Морозову к тебе отправлю. Закончат они сейчас с Лапшиным одно дельце — и к тебе. Морозова тебя устраивает?

— Морозова меня очень устраивает, — кивнул Бондарев и подумал, что если Директору не жалко бросить в Волчанск еще и Морозову, то это дело для Директора становится все важнее и важнее.

— У меня есть один глупый вопрос, — сказал Бондарев, чтобы перевести разговор в нейтральное русло.

— То есть ты думаешь, что другие вопросы были умными?

— Спрашивали в основном вы, а я отвечал. Так вот... У Крестинского есть брат? Старший?

Директор на миг задумался и потом сказал:

— Нет.

Сказано это было не слишком уверенно, но Бондарев поторопился облегченно вздохнуть:

— Вот и мне так казалось... Значит, это у Белова все-таки бред...

— А Белов здесь при чем?

Бондарев подробнее изложил свой разговор с Беловым в больнице и подытожил:

— Все-таки бред. Естественно, а то ведь...

— А то получается, что в Волчанске на Химика работает брат Крестинского? Что Крестинский и Химик настолько тесно спелись? Что Химик с помощью своих штучек постепенно начинает управлять Крестинским и всеми его делами? Крестинский-то сам не подарок, а если ему в голову залезет еще и этот... Нет, не надо мне таких новостей, спасибо.

— А кому нужны такие новости? Просто других-то нету. Смотрите сами. Малик выполнил в девяносто втором году работу для Химика, а несколько лет спустя рассказал об этом Крестинскому. Я уж не знаю, сумел ли Крестинский в этом во всем разобраться, но если разобрался, то Настя Мироненко — это такая непонятная точка пересечения интересов Крестинского и Химика. Что, если именно в этой точке они вышли друг на друга и договорились? Ведь Крестинский узнал историю Черного Малика на несколько лет раньше нас...

— Интересно, какое имя Малик назвал Крестинскому... — проворчал Директор. — Тебе-то он соврал. Или не соврал...

— Как это не соврал? — удивился Бондарев. — Я же говорю — он мне про Великанову говорил. А оказалось, что...

— Видишь ли. — Директор снова попытался покачаться в кресле, снова наткнулся на негнущуюся спинку и нахмурился. — Я тут поговорил со специалистами... Химик увлекался многими вещами. В том числе он увлекался гипнозом.

— Ну и?..

— Он мог заставить Малика забыть настоящее имя жертвы и внушить ему ложное имя. Чтобы Малик потом никому не проболтался.

— Проще было его зарезать еще в девяносто втором году... — мрачно сказал Бондарев.

— Значит, он был нужен Химику на будущее. Но безопаснее было стереть из памяти имя Насти Мироненко.

— Не катит, — помотал головой Бондарев, поразмыслив. — Откуда Химику знать фамилию Настиной одноклассницы? Он же заменил Настю Мироненко не просто на какую-то Катю Сидорову, он заменил ее на реального человека, Настину одноклассницу Марину Великанову. Нет, не катит ваша история с гипнозом. Хотя сам я ничего лучше придумать не могу.

— А не можешь, так поезжай-ка ты в Волчанск и привези-ка мне другие новости. Нормальные.

Бондарев дежурно ухмыльнулся, слушая начальственные указания. Может, Белов и в бреду сморозил про брата Крестинского, но в любом случае удивиться стоило не тому, на кого работает Крестинский-старший, а тому, кем он работает. Старший брат миллиардера и международного авантюриста работает убийцей под видом гостиничной обслуги — это и вправду тянуло на бред. Бондарев вспомнил это лицо с туго натянутой нездорового цвета кожей, вспомнил усталые глаза и мятую одежду... Нет, это был просто урод. Хватит с него и этого.

— Григорий, — вдруг сказал Директор, и Бондарев встрепенулся.

— Что? Извините, не понял...

— Григорий, — повторил Директор. — У него был старший брат. Давно.

— У кого?

— У Крестинского. Ты же сам только спрашивал! Спишь, что ли? Может, кофе еще плеснуть?

— Нет, — поморщился Бондарев. — Что значит «был»?

— "Был" значит «умер».

— Стоп... — Бондарев зажмурился, прогнал в уме еще раз сцену в больнице, снова услышал срывающийся шепот Белова... Бондарев не мог похвастаться быстротой мыслительных процессов, но уж когда до него доходило...

— Стоп! — В радости от внезапного озарения он треснул ладонью по столу. — Григорий Крестинский! Ну! Белов так и сказал!

— Нет, Белов спутал. Тот Григорий давно умер.

— С чем Белов мог это спутать?! Я и то не знаю, что у Крестинского есть брат и что его зовут Гриша! А Белову откуда это знать?!

— Хм, — задумался Директор и через полминуты выдал вердикт: — Логично.

3

Дальше все пошло очень серьезно. Бондарев понял это, когда увидел минующего охрану широкоплечего мужчину с длинными седыми волосами. Это был Марк Орехов, с которым Бондарев периодически сталкивался в коридорах Конторы, но толком про этого человека с внешностью стареющего льва ничего не знал. Зато Марк Орехов знал все про всех, и Бондарев предполагал, что в этом и заключалась его работа — быть резервным накопителем информации. Если жесткие диски компьютеров вдруг полетят к черту, всегда останется большая седая голова Орехова.

Помимо своей безграничной памяти, Марк был известен сибаритством; его плавные жесты, глубокий бархатный голос и общая неспешность говорили о привычке к жизни спокойной и комфортной. Бондарев представлял эту жизнь Орехова как мерное покачивание в кресле-качалке, в длинном халате, с трубкой, в окружении любимых псов, под джаз из динамиков High-End-системы, в раздумьях о том, какую бутылку божоле сегодня выставить к обеду. Как оно было на самом деле — бог знает. Но вот что Орехов не привык подниматься в пять утра и ехать в Шереметьево ради обсуждения родственных связей Антона Крестинского — это было совершенно точно. Потому что это было недвусмысленно написано у него на лице.

— Ну что? — прогудел Орехов, присаживаясь за стол рядом с Директором и Бондаревым и вальяжно закидывая ногу на ногу. Орехов был в домашних тапочках, и Бондарева это впечатлило. — Какая вас тут муха укусила? Что вам не спится, как всем нормальным людям?

— Тут у нас Бондарев Гришу Крестинского нашел, — сказал Директор и с детской непосредственностью уставился на Орехова, ожидая увидеть реакцию на свои слова.

Орехов пожал плечами, отбросил со лба волосы, откинулся на спинку стула и печально произнес:

— Значит, мне не стоит надеяться на возвращение домой к семи часам... Мой завтрак полетел псу под хвост. Отлично...

— Эту мелодраму ты потом отыграешь лично для меня, — сказал Директор. — А у человека самолет скоро. Поэтому давай ближе к делу. Я помню, что у Крестинского был старший брат, что звали его Гриша... И мне казалось, что он давно дал дуба. При каких-то особенных обстоятельствах. Поправь меня, если не так, ну и вообще...

Орехов укоризненно посмотрел на Директора, потом перевел взгляд на Бондарева, чуть прищурился и вдруг оживился, словно наконец проснулся:

— Это же вы... Это же вы тогда остановили «Мерседес» Крестинского на дороге и хотели ему устроить личный досмотр? Еще когда он был советником президента. И когда он ехал в компании кого-то из больших чеченских людей... Так?

— Примерно, — сказал Бондарев, польщенный тем, что его скромным делам тоже нашлось место в памяти Орехова. — Но это было давно.

— Неважно, — сказал Орехов. — Вы тогда на него случайно наткнулись, сейчас вы снова с ним пересеклись — и это неспроста. Это судьба, это значит, что вы с Крестинским будете бегать друг за другом, пока один другому окончательно не испортит жизнь.

— Кхм-кхм, — сказал Директор, застенчиво улыбаясь. — Вы только не забывайте, что судьба в данном случае сидит с вами рядом. Это я. Бондарев снова пересекся с Крестинским, потому что мы работаем по Крестинскому. А ты, Марк, не успеешь к завтраку, потому что это я тебя вытащил из теплой постели. Так что не гневи судьбу и расскажи парню про Гришу Крестинского.

— Вы хотите услышать сухую информацию или полную историю Жоры Крестинского? — уточнил Орехов.

— Я просто хочу понять — жив он или мертв, — сказал Бондарев.

— Гриша? Гриша, безусловно, мертв.

— Безусловно?

— Безусловно. Потому что Антон, его младший брат, жив. Их было два брата, Гриша и Антоша.

— Не понял.

— А вы постарайтесь, молодой человек, напрягите свои извилины. Гриша мертв, потому что Антон, как мы знаем, жив. Если бы Гриша был бы жив, то Антон был бы мертв, С определенного момента истории двое братьев Крестинских — это слишком много для мира. Слишком много.

4

Орехов не удержался в рамках сухого изложения информации, и его занесло на территорию высокохудожественного рассказа с драматическими эффектами и цветистыми оборотами речи. Постепенно глаза его стали сверкать, жесты рук приняли древнеримскую торжественность, и вскоре у Бондарева возникло ощущение, что перед ним выступает то ли талантливый актер, то воодушевленный митинговый оратор. Периодически в словах Орехова проскальзывали какие-то библейские имена. Директор понимающе кивал, а Бондарев просто молчал, надеясь сойти за умного, а потом при случае посмотреть в энциклопедии, кто такие Исав и Иаков.

Кое-что Бондарев знал и раньше. Он знал, что отец Антона Крестинского был успешным деятелем советской теневой экономики. При Андропове успехи Крестинского закончились, начались суровые лагерные будни. Мать Григория и Антона потратила кучу денег на московских адвокатов и на взятки, которые эти адвокаты рассовывали по карманам чиновников, могущих как-то повлиять на судьбу Крестинского. То ли денег не хватило, то ли их, наоборот, оказалось слишком много, но никаких последствий эти действия не возымели, и Крестинский тянул срок до восемьдесят седьмого года. Вернувшись домой, он обнаружил изменившуюся экономическую ситуацию и двух взрослых сыновей. Григорию было чуть за двадцать, Антон заканчивал школу. Братья отличались друг от друга.

Григорий во всем старался походить на отца, он был коренастым крепким парнем, который вел себя с матерью и младшим братом чуть более грубо, чем стоило. Этим он выражал свое старшинство и свою силу. Пока отец находился в лагере, Гриша сколотил компанию сверстников, которым было в забаву отрабатывать болевые приемы на посторонних людях. Даже когда в этом не было материального интереса. Когда же материальный интерес появился, то Жорины ребята смогли легко убеждать новоявленных коммерсантов, что деньгами надо делиться. Перебиваясь этим модным занятием, Гриша ждал возвращения отца. Он знал, что отец возьмет его в Большие Дела и научит всему, что полагается.

Антон был другим. Он тихо побаивался отца, ему проще было рядом с матерью, которая не требовала от него быть таким же, как старший брат. Антон не любил спорт, не любил драки и недолюбливал склонного к тому и другому Григория, зато преуспел в математике, а еще он любил и умел находить человеческие слабости и использовать их в своих целях.

А еще Антон Крестинский очень не любил, когда над ним насмехались. Некоторая женоподобность его лица сохранилась и к моменту исторической встречи Антона Крестинского с Бондаревым в середине 90-х на новгородской трассе, а уж в школе эти розовые щеки принесли будущему олигарху массу неприятных мгновений. Мало было Антону вредных одноклассников, так и старший брат презрительно пощипывал Антона за щеки, называл «тряпкой» и «размазней». Антон терпел и тоже ждал возвращения отца — не потому, что сильно любил его, а потому, что отец знал, как делать деньги. Не выбивать копейки из рыночных торговцев, а делать настоящие большие деньги. Антон любил деньги, а деньги любили его.

В 1987 году Крестинского досрочно освободили — вероятно, сработали наконец те взятки и те оплаченные столичные юристы. Гриша встретил отца с восторгом, Антон — с настороженным любопытством.

Крестинский-старший быстро разобрался в новой ситуации, поднял старые связи, завел новые, и вскоре его бизнес закрутился на полных оборотах. Он задействовал обоих сыновей и вскоре с удивлением обнаружил, что младший нравится ему больше, чем Григорий. Антон был умнее, хитрее, он быстро усваивал правила игры и так же быстро придумывал способы эти правила обойти. В Антоне чувствовалась перспектива. В Грише — тупая сила и раздражение успехами младшего.

— Еще, — неторопливо излагал семейную сагу Орехов. — Еще там была такая история... Когда шел суд над отцом, Гришу отправили в Москву — отвезти деньги, десять тысяч, на лапу нужному человеку. Вроде бы этот нужный человек был готов решить все проблемы Крестинского — если бы ему привезли эти деньги. Но деньги ему не привезли, потому что по дороге Гриша их то ли потерял, то ли проиграл в карты, то ли у него украли... Короче, сделал какую-то глупость, и отца из-под срока вытащить не удалось. Дома был скандал, сам Гриша сильно распсиховался, переживал... И когда оба брата стали работать с отцом, Антон все время напоминал отцу об этой истории — мол, Грише нельзя доверять серьезные дела. Иногда он говорил так при Грише, и тот... Понятно, да?

Дело шло к тому, что именно Антон станет главным помощником отца, а Гриша так и будет мальчиком на побегушках. Гриша этого не хотел и буквально вымаливал у отца сложные поручения. Отец понимающе к этому относился, пока вдруг...

— Отец поручил Грише отвезти чемодан с наличностью к подпольному меняле и конвертировать рубли в валюту. Гриша взял чемодан и поехал. Через два дня его нашли в каком-то кабаке, он был пьян в дым, а чемодана при нем не было. И он ничего не помнил. Денег в том чемодане было больше, чем десять тысяч. Гораздо больше. Когда Гриша протрезвел и сообразил, что случилось, он слегка тронулся. Так говорят, по крайней мере. Любимый отец поставил на нем крест — тут было отчего впасть в депрессию... А потом кто-то из особо сообразительных друзей открыл ему глаза — кому все это было выгодно? Антону. Так, может быть, это Антон все подстроил? И тогда Гриша впервые попытался убить Антона.

— Впервые?

— Да, это был первый, но не последний раз. Гриша попытался его задушить, но в результате сам попал в психиатрическую лечебницу. Как ни парадоксально, там у него окончательно прояснился разум, он понял, что все, что случилось в последнее время, — это устроенная младшим братом комбинация с целью убрать его подальше от отца.

— Это так и было? Это все Антон провернул?

— Кто знает? Я знаю только, чем все кончилось. Обозленный Гриша сбежал из больницы, чтобы расправиться с братом, но его поймали и вернули обратно. Где-то через месяц отец братьев погиб в автокатастрофе. Весь его бизнес перешел к Антону. Гришу выпустили из больницы, он ходил злой на весь свет, но брат окружил себя охраной, и к нему было не подобраться. Поэтому вся злость Григория выплеснулась на мать. Он считал, что мать больше любит Антона, потакает ему... Он убил ее и покончил с собой. А перед этим поджег загородный дом, где все это случилось. Так что официально Григорий Крестинский мертв. А неофициально я с удовольствием выслушаю все ваши предположения.

— Ну, — посмотрел Директор на Бондарева. — Что скажешь?

— Тот тип, которого я видел, действительно производит впечатление парня, у которого не все дома. Физически крепкий. На Антона Крестинского не похож... Потому что вообще не очень похож на человека. На накачанную мумию похож. И глаза у него... Будто бы он уже сто лет, как спать не ложился.

— Марк, — вышел из состояния задумчивости Директор. — Так ты думаешь, что у Гриши Крестинского — если это и вправду он — сохранилась устойчивая мания к убийству старшего брата?

— Если после всего, что с ним случилось, — а я и представить боюсь, что с ним могло произойти за эти годы, — у него хотя быть часть памяти сохранилась, то больше всего в жизни он хочет смерти Антона. Так что если хотите устранить Антона Крестинского, то просто найдите Гришу и купите ему билет до Буэнос-Айреса или где там сейчас Антон обитает, а потом идите пить кофе и смотреть новости по телевизору. Скоро там передадут, что знаменитый олигарх был задушен своим ненормальным братом.

— Зарезан, — уточнил Бондарев. — Сейчас он предпочитает холодное оружие.

— Так он и вправду жив? — спросил Орехов, поправляя пышную седую гриву.

— Разберемся, — сказал Директор. — Белов придет в себя, расскажет поподробнее. Бондарев слетает в Волчанск, привезет эту ходячую мумию на экспертизу... Разберемся.

5

Позже, когда Орехов уже отбыл на служебной машине домой, к запоздалому завтраку, а Бондарев летел сквозь облака в направлении Волчанска, Директор позвонил в больницу и справился о состоянии Белова. Ничего нового и ничего утешительного ему не сказали.

Тогда Директор набрал другой номер.

— Дюк? — сказан он. — Дюк, кажется, я решил нашу проблему. Да, у меня есть для тебя кое-что. И это может сработать.

Глава 30

Полное возмещение ущерба

1

Это был просто какой-то аттракцион типа «ожившие картинки». Когда Мезенцева в третий и последний раз обыскали и запустили в длинный зал, напоминавший комнату для совещаний в фирме средней руки, он увидел знакомые лица, но до той минуты эти лица были для него либо просто фотографиями, либо мимолетными образами из прошлого. Теперь все они оказались живыми людьми, они пристально смотрели на него, и Мезенцеву стало не по себе.

— Здравствуйте, — сказал Мезенцев, думая, что вежливость не помешает даже у ворот ада — там, где и терять нечего, и находок не светит.

Никто ему не ответил, повисла холодная пауза, которую нарушил вошедший вслед за Мезенцевым Коля. Сейчас ему было не до орешков, что подчеркивало серьезность момента.

— Вот это тот самый Вася, который... — начал Коля.

— Мы поняли, — сказал Леван. Он сидел по левую сторону стола, и Мезенцев не сразу признал в нем того кавказца с сигарой в зубах, который сетовал по поводу испорченного пиджака в коридоре дагомысского отеля. Если Левана и не коснулся скальпель пластического хирурга, то кто-то другой над его внешностью точно поработал, и теперь Леван Батумский выглядел почти как убеленный сединами немецкий бюргер, донельзя скучный в своем законопослушании.

Это впечатление нарушилось, когда Леван заговорил, потому что с голосом ничего сделать было нельзя, и от его властных интонаций веяло холодом. Каждое слово содержало в себе скрытое послание — я имею право так говорить, и лучше вам сразу с этим смириться, иначе за последствия я не отвечаю.

С правой стороны стола сидел Жора Маятник, и трудно было придумать кличку, более не подходящую для этого человека. Быть может, в молодости Гриша и имел привычку переминаться с ноги на ногу, но сейчас это был полный немолодой мужчина, который развалился в кресле и в очень медленном ритме стучал по столу толстыми пальцами. К толстым пальцам прилагались массивные перстни, а к мрачной физиономии Жоры прилагался черный атласный пиджак, черная же шелковая рубашка и темно-серый шейный платок — будто Гриша то ли недавно вернулся с похорон, то ли на них собирался.

Учитывая деликатный характер миссии Мезенцева, костюм Жоры Маятника показался ему плохим предзнаменованием.

Рядом с Леваном сидел тот самый здоровяк со шрамом на лбу, с которым Мезенцев уже сталкивался дважды — в Дагомысе и в Москве.

У Жоры за спиной стоял не менее угрожающего вида сутулый мужчина с сигаретой в руке. Он бросил краткий оценивающий взгляд на Мезенцева и процедил, чуть повернув голову к Левану:

— Почему он один? Где эта тварь?

— Тварь? — Леван задумался. — Это не очень хорошее слово. Ведь мы говорим про девушку, которая сильно любит своего отца. Если бы у тебя, Гриб, была бы дочь, тебе была бы приятна такая любовь.

— Слава богу, у меня нет дочери, — с непонятной злостью ответил Гриб, стряхивая пепел. — А когда я хочу сделать себе что-нибудь приятное, я заказываю себе шестнадцатилетних тайских близняшек, и они делают мне приятно.

Жора одобрительно хмыкнул и вернул лицу прежнее сумрачное настроение.

— И все-таки, Леван, где дочь Генерала? В глазки бы ей посмотреть, — не унимался Гриб, а Мезенцев продолжал стоять, словно ученик, вызванный на педсовет и попавший в разгар педагогических разборок.

— Был уговор, — сказал Леван. — Обговариваем условия без нее, с этим вот... Васей. Она соглашается на все, что мы тут решим. В обмен на гарантии безопасности. Ты ее увидишь, Жора, один раз. И ты ей ничего не сделаешь. Она принесет тебе извинения. Но сегодня ее не будет. И ты должен ее понять. Она тебя боится.

— Она правильно делает, что меня боится, — пробасил Жора Маятник. — Ей крупно повезло, что она вообще живая из Питера ноги унесла. Чуть-чуть ее мои ребята не накрыли... Так что никаких разговоров я бы с ней не стал вести, если бы не Леван. Я вообще после Дагомыса... — Он сделал многозначительную паузу, и Леван ответил не менее значимым:

— Да уж.

— Чтобы я после Дагомыса терпел такие веши... — Жора отрицательно помотал головой. — Нет, я тут только потому, что меня попросил Леван. А у Левана у самого сейчас столько проблем, что...

— Не надо про мои проблемы, — вежливо попросил Леван. Он махнул рукой в сторону Мезенцева и небрежно бросил: — Ну давай. Говори, что должен...

Коля сзади слегка двинул Мезенцева кулаком в спину, но напоминание было излишним, и Мезенцев начал говорить.

Он поблагодарил всех уважаемых людей, которые оторвались от своих важных дел и собрались здесь, чтобы решить это досадное недоразумение...

Он попросил их понять состояние молодой девушки, которая внезапно потеряла горячо любимого отца. Только душевным потрясением можно объяснить те глупости, которые она успела наделать.

Он передал им, что Елена Стригалева извиняется перед присутствующими и потом повторит свои извинения лично. Она отказывается от всех своих обвинений в адрес присутствующих и готова компенсировать им моральный и материальный ущерб, а также исполнить другие требования, если таковые последуют...

— А по-русски ты не мог это сказать, Вася? — недовольно пробурчал Жора Маятник. — Ты что, юрист, что ли? Мы с Леваном юристов не любим...

— Но по сути ты согласен? — спросил его Леван.

— Суть в сумме, — хмыкнул Жора Маятник.

— Давай обсудим сумму, только не будем пускать девушку по миру, ладно? Ты же знал Генерала, он был нормальный мужик.

— Был... — философски заметил Маятник. — Все-таки интересно, кто же его завалил... Что ты на меня зыркаешь? — Этот вопрос адресовался Мезенцеву. — Не я это, не я. И не Леван. Так и передай своей сучке.

— В этом блядском Дагомысе такое творилось тогда, — подхватил Левая. — Такое творилось, что мы сами чудом живыми ушли.

— Точно, — согласился Маятник, и Гриб за его спиной молча кивнул.

А Мезенцев вдруг впервые подумал о тех людях, которые выводили Левана и его компанию из-под огня, попутно пристрелив белобрысого «племянника» Инги. Это были явно не люди самого Левана, и эти люди вообще вряд ли принадлежали к криминальному миру. Их можно было принять за спецподразделение ФСБ, но Мезенцев знал, и Лена позже подтвердила ему это, что силовики примчались в отель, когда все уже было кончено...

Мезенцеву не нужен был ответ на вопрос, кто убил Генерала, но вот узнать, что же черт побери еще творилось в тот день в отеле, он бы не отказался.

Но сначала нужно было вытащить Лену из-под удара.

— Садись, Вася. В ногах правды нет. Потому что ее вообще нигде нет, — сказал Леван. — А мы пока поговорим о главном. О деньгах...

Коля немедленно подтолкнул Мезенцева к деревянному стулу с высокой спинкой, стоявшему во главе стола. Мезенцев подумал, что хорошо бы потом треснуть Колю по роже за эти тычки. Хорошо, но нереально.