Утро. На разрушенных зубьях крепости сидит ворона. Над башней торчит обломок древка от флага. Внутри крепости всё разворочено и засыпано золой. Валяются замок автопушки, сломанный прожектор, разбитый перископ.
      Ворота крепости сорваны и прислонены к стене. На воротах — простая тимуровская звезда с лучами. Задумчиво стоит перед ней Тимур.
      Сзади подходит Женя Александрова. С сожалением смотрят она на Тимура и тихонько поёт:
       Гори, гори... моя звезда...
      Тимур обернулся. Женя насвистывает тот же мотив, потом продолжает петь, показывая на звезду:
       Лишь ты одна, моя заветная...
       Другой не будет... никогда.
      – Зачем ты нарочно сдал крепость?
      – Не говори об этом Саше. Мне от этого легче всё равно не будет.
      – Я с ним незнакома. А с его сестрой мы в ссоре... Глупо! Ссора нелепая. Она дочь артиллериста, я дочь броневого командира, отцы оба на фронте. Ты меня с ней помири. Я знаю, что ты с ней дружишь... Тимур, заходи сегодня ко мне вечером.
      Она ушла. Тимур стоит. Ему тяжело, и он насвистывает:
       Лишь ты одна, моя заветная...
      Пара чьих-то глаз наблюдала за Тимуром и Женей через щель бойницы. Теперь из проломанных ворот медленно выходит Женя Максимова.
      – Ты сдал крепость нарочно. Зачем ты это сделал? — говорит она.
      – Твой брат был болен. Кроме того... Есть ещё одна причина, но я тебе её не скажу, Женя. Ты куда идёшь?
      – Я иду в тот двор. Ты не знаешь, кто живёт в квартире номер двадцать четыре?
      – Зачем тебе квартира двадцать четыре? — настораживается Тимур.
      – Саша говорит, что там живёт девочка, которая через окно видела, кто поднял письмо с фронта от папы.
      – Он давно вам писал?
      – А что?
      – Так. У меня дядя тоже на фронте. Он редко пишет. Война — некогда.
      – И нам редко...— Женя достаёт телеграмму.— Вот была последняя...
      – Две недели. Это ещё немного... Мой дядя и всего-то раз в месяц пишет,— врёт Тимур.
      Женя суёт телеграмму за обшлаг рукава шубки. Она обрадована.
      – Да? Значит, и тебе редко... Тимур, а всё-таки зачем ты сдал Саше крепость?
      Тимур подходит к ней вплотную, рука его трогает её рукав:
      – Так было надо. А может быть, и не надо... Нет... Надо!
      При слове «надо» Тимур тихонько выдёргивает телеграмму из-за обшлага шубки Жени Максимовой.
 

      На столе перед Тимуром лежат две телеграммы. На одной написано: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа». На другой: «Ленинград, Пушкинская, 6, Тимуру Гараеву. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Целую. Дядя».
      Тимур обмакивает кисточку в пузырёк с клеем, наклеивает на первую телеграмму полоску от второй. Получается: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Папа».
      Затем он снимает со стены грубый брезентовый дождевик и охотничью сумку.
      Через десять минут у дверей в квартиру Максимовых звонит очень странный почтальон. Он в брезентовом дождевике с накинутым на голову капюшоном, с охотничьей сумкой в руках. Щека завязана, как будто бы у него болят зубы. В руках разносная книжка. Дверь приоткрывается на цепочке. Выглядывает нянька. Почтальон торопливо, чуть подавшись вбок, суёт в отверстие телеграмму, карандаш с книжкой и хрипло говорит:
      – Вот телеграмма. Распишитесь.
      Нянька, расписавшись, суёт ему обратно разносную книжку. Дверь захлопывается. Почтальон хочет уйти, но видит, что внизу по лестнице поднимается Женя. Испуганный почтальон взлетел этажом выше, прислонился к чужой двери и тяжело дышит.
      Женя останавливается у своей двери, достаёт ключ. Вдруг за дверьми она слышит шум, топот и отчаянно-торжествующие крики. Женя остолбенела. Торопливо суёт она ключ в скважину. Рука её дрожит. Женя исчезает за дверью. Крик и шум усиливаются.
      На площадке у дверей, прислушиваясь к этому радостному шуму, стоит очень смешной почтальон — Тимур. На его глазах слёзы.
 

      На дверях, напротив квартиры Максимовых, висит табличка: «Красный уголок». Рядом — плакат, изображающий ёлку и раненого красноармейца. Сверху на плакате надпись: «Слава героям!», снизу — «Добро пожаловать!».
      Гремит весёлая музыка. Дверь поминутно хлопает. Пробегают ребята в маскарадных костюмах. Внутри дети поспешно развёртывают по стене картины и гирлянды зелени. Две девочки подметают пол. Нина, со сбившейся причёской, в рабочем халате, командует ребятами, украшающими ёлку. В углу репетируют джаз. Он состоит из пятнадцати малышей, которыми дирижирует Вовка. Внезапно музыка замолкает, слышен чей-то вопль.
      – Дирижёр Брыкин, что у вас в оркестре за драка? — спрашивает, подбегая, Нина.
      – Большой барабан поспорил с бубном. Он говорит, что крепость вчера мы не взяли. Он врёт!
      На лестнице слышны крики:
      – Идут, едут! Приехали!...
      – Приготовились, Вовка, греми! Звени — командует Нина.— Чтобы все кружились, смеялись! Я сама с вами танцевать буду.
      Оркестр грянул весёлый марш.
      – Но я ещё не одета... Я лохматая,— спохватывается Нина и убегает.
      Внизу, у подъезда, ребята подхватывают под руки приехавших на машинах раненых, помогают им подняться по лестнице. Некоторые раненые опираются на костыли.
      Доктор Колокольчиков, стараясь освободиться от ребят, которые тащат его под руки, кричит:
      – Молодые люди! Постойте! Пощадите! Я не раненый! Я сам доктор...
      Вся лестница гудит от восторженных криков.
      Саша Максимов у себя в квартире слышит эти крики и торопливо надевает валенки. Нянька накидывает ему на шею шарф. Саша его отстраняет.
      – Доктор сказал, чтобы ты оделся теплее, возле ёлки не прыгал и через лестничную площадку не бегал,— внушает ему нянька.— Ты меня должен слушаться, как маму.
      Женя подбегает к зеркалу. На ней нарядное фантастическое платье.
      – Но, няня, раньше ты говорила, что он маму совсем не слушал!
      – Он был маленький и ничего не понимал. А теперь он вырос и всё понимает.
      – Ничего он и сейчас не понимает.
      – Ты, сорока, всё понимаешь!
      – Да, понимаю...— сквозь зубы говорит Женя и потирает шею.— Вот синяк. Мне из крепости снарядом попало. Ну хорошо, я за это Тимура сейчас отчитаю.
      – Как сейчас? — опешил Саша.— И это после вчерашнего... он придёт?
      – Я его позвала.
      – Да... Но я уверен, что над ним все смеяться будут.
      – «Я уверен... Я... я!...» — вспыхивает Женя.— Подумаешь, герой, Чапаев. А хочешь ли ты знать, что крепость вы не взяли, что Тимур сам дал сигнал отбоя, что, жалея тебя, он открыл ворота?
      Саша взволнованно кричит:
      – Неправда!— Правда! Да об этом сегодня во дворе говорят все твои же мальчишки.
      Саша после короткого молчания сбрасывает с ног валенки и отрывисто говорит:
      – Дай сапоги.
      Женя недоуменно смотрит на него и подаёт сапоги. Саша сбрасывает с шеи шарф и так же коротко и резко говорит:
      – Ремень дай... папин...
      Подтянутый, туго подпоясанный, с перекинутым через плечо ремешком, Саша входит в красный уголок и отыскивает Тимура. Тимур сдержан, Саша взволнован.
      – Кто тебя об этом просил? — говорит он.— Какое тебе до меня было дело?
      – Я сделал только то, что и ты был обязан сделать для меня.
      – Я?... Для тебя?...
      – Да, ты для меня. Если бы,— Тимур запнулся,— у меня была беда и я был болен.
      – Н-не знаю...— растерянно отвечает Саша.
      – Не знаешь?...— Тимур смотрит Саше в глаза и говорит очень твёрдо, как бы внушая: — Нет, знаешь! Ты сын командира, и ты своих жалеть должен.
      Саша смущённо молчит. Тимур неожиданно рассмеялся. Сейчас у него очень простое, весёлое лицо.
      – Пойми, пусть это позже... Но когда-нибудь воевать-то будем рядом.
      Всё это слышит Вовка. Он застыл, подняв свою дирижёрскую палочку. Потом отчаянно взмахивает ею. И джаз ударяет песню «По военной дороге». Её дружно, весело и грозно подхватывают и ребята и раненые.
      Музыка доносится в квартиру Максимовых, где нарядная Нина торопливо причёсывает волосы. Она смотрит на портрет Максимова, берёт с подзеркальника телеграмму и прижимает её к губам. Потом смотрит, и как будто змея ужалила её в губы. Отскочила приклеенная полоска, и теперь виден прежний текст: «Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа». В полном смятении Нина комкает телеграмму.
      Входит нянька. Нина, задыхаясь, говорит ей:
      – Это телеграмма поддельная. Что со Степаном? Вы меня обманываете?
      – Как — поддельная? — Нянька как подкошенная опускается в кресло.— Значит, Степан не пришёл? Не вернулся?
      – Откуда? Куда? Говорите прямо. Я не девчонка.
      – Дочка... оставь меня,— говорит нянька, устало опускаясь в кресло.— Я сама ничего не знаю...
      Вбегает Женя и, не замечая состояния няньки и Нины, быстро тараторит:
      – Нина, ну конечно, без тебя не может жить Сашка. И я не могу тоже. Весело. Очень весело! — Она удивлённо смотрит на Кику и няньку.— Вы поссорились? И это под Новый год! Такой вечер! Нина, иди, тебе танцевать надо...
      – Уйди, Женя. Я сейчас, я приду после...
      – Хорошо,— небрежно говорит Женя,— тогда Саша сейчас сам прибежит за тобой, раздетый, через площадку.
      – Кто через площадку? — рассеянно переспрашивает Нина, закрыв глаза, и, сразу опомнившись, вскакивает и бежит к двери:
      – Нельзя через площадку!...
 

      На ёлке веселье в полном разгаре. Тимур и Саша сидят рядом.
      – Мы вам крепость восстановим, отремонтируем и тогда начнём войну сначала,— говорит Саша.
      – Нет. Возьмите эту крепость себе. Это хорошая, надёжная крепость, и она вам послужит ещё долго...
      – А вы?... Что нее у вас тогда останется?
      – А мы... Мы себе найдём.— Тимур поворачивается к Коле Колокольчикову и хлопает его по плечу: — Что, старая гвардия? Мы себе найдём ещё дело?
      Нина, не обращая ни на кого внимания, пробирается к Саше. Кругом раздаются голоса: «Тише, тише!» Саша порывисто тянет Нину за руку и усаживает её с собой рядом.
      На эстраду выходит раненый красноармеец с забинтованной рукой. Звучит гордая музыка, и раненый поёт:
       Под треск пулемётов, под грохот и гул
       Вставала из снега пехота.
       Но самого первой навстречу врагу
       Поднялась четвёртая рота.
       Четвёртая рота второго полка,
       Фланговый участок бригады...
       Огонь пулемёта, удары штыка,
       Снаряды... снаряды... снаряды...
       На серых папахах сверкает звезда.
       Приказ командира короток.
       Железобетонный тяжёлый блиндаж
       Штурмует четвёртая рота.
       Вперёд же, товарищ! Смотри, как в огне
       За всё... за любовь и заботу...
       Свой долг отдавая любимой стране,
       Поднялась четвёртая рота...
      – Если бы меня пустили... приняли...— взволнованно шепчет Тимуру Саша.— Я бы пошёл служить только в четвёртую роту. И ты тоже?
      – Нет. Я бы в пятую.
      – Почему?
      – Наша пятая ещё лучше вашей четвёртой будет! — задорно отвечает Тимур.
      Саша вспыхнул, он хочет что-то возразить, но тут глаза его широко раскрываются. У дверей в дымчатом платье со звёздами, в белокурых локонах, стянутых обручем, от которого расходятся мерцающие лучи, стоит Женя Александрова.
      Саша хватает Нину за руку:
      – Это она! «Голубая звезда»! Пойдём спросим про письмо.
      К Жене Александровой быстро подходит Женя Максимова.
      Они внимательно оглядывают одна другую и вдруг разом улыбаются и берутся за руки.
      – Скажи, кто тогда со снега моё письмо поднял? — спрашивает Саша.
      – Кто? — Женя Александрова улыбается и повёртывается к Коле Колокольчикову, но лицо у того смущённое, а Тимур строго смотрит на Женю, и в его глазах приказ: «Не говори». И, глядя в упор на оробевшего Колю, Женя отвечает: — Я того человека не знаю.
      – Гей-ля-ля! — увидав Колю Колокольчикова, торжествующе кричит Вовка.— А всё-таки дохлую кошку вам в крепость бросил я! — Он взмахивает
      палочкой, и джаз в бешеном темпе играет весёлый танец.
      Растерянная, подавленная, Нина отходит к окну. Опирается о широкий, заваленный игрушками подоконник и отворачивается, чтобы никто из гостей не увидел её слёзы.
      Сверкает огнями ёлка. Мчатся танцующие пары, мелькают маски.
      В сторонке, дружно разговаривая, стоят Саша, Тимур, Женя Александрова и Женя Максимова. К ним вдруг подбегает запыхавшаяся Катя.
      – Стойте! Радуйтесь! — кричит она.— Вы сейчас увидите...
      И в ту же минуту в дверях появляется нянька. А за ней, опираясь на палку, входит военный — шофёр Коля.
      Нина смотрит на него почти с ужасом,
      – Не бойтесь! Капитан жив,— говорит Коля,— и даже не ранен... Его в лесу нашла наша разведка.— Он протягивает оцепеневшей Нине письмо и добавляет: — Письмо запоздало, но вы ему будете очень рады...
      Как завороженная берёт Нина конверт. На нём адрес: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Для моей жены Нины». В конверте развёрнутая телеграмма: «Саша волнуется, почему не пишешь, все целуем. Жена Нина».
      – Это ошибка, надо: Женя, Нина...— растерянно говорит Нина.
      – Всё правильно,— отвечает Коля.— Ваша телеграмма летала по телефону с батареи на батарею... Но капитан сказал, что ошибки нет и текст передан совершенно точно.
      Коля Башмаков и Саша отходят к окну. Там, на подоконнике, среди игрушек, приготовленных для подарков, выстроились оловянные солдатики. Коля достаёт из кармана солдатика и ставит его на подоконник перед строем. Солдатик поцарапан, помят, но глядит весело.
      Саша быстро выдвигает знаменосца, двух солдат с шашками на караул и командира, отдающего вернувшемуся солдату честь.
      Коля смотрит на висящую на стене картину Нины.— Что? Не та дорога? — смущённо спрашивает Нина.
      – Прямо скажу, не обижайтесь: дорога не та. Круче повороты. Твёрже люди.— Коля кладёт руку на плечо раненому, который пел песню четвёртой роты, и показывает на картину: — Не знаю, что они там поют, но, наверное, это мелодия для боя совсем неподходящая. Так ли я говорю, мой неизвестный товарищ?
      – Я знаю сама. Я нарисую другую...
      – Хотите, я вам дам идею? — улыбается Женя Александрова.— Нарисуйте вот их.— Она показывает на Сашу, Колю, Юрку, Тимура.— У них каждый день мелодия самая боевая!
      Вовка подбегает и быстро просовывает свою голову между Сашей и Колей.
      – Да, но только не рисуй, пожалуйста, этого кошкометателя и пролазу Вовку,— поспешно добавляет Женя Максимова.
      Тимур кладёт Вовке на плечо руку:
      – Почему? Ты погоди. Он будет славным гранатомётчиком.
      – Ну, если... так говорит бывший комендант самой лучшей снежной крепости,— разводит руками Женя Александрова,— то это будет совершенно точно.
 

      Сверкает ёлка. Звенит весёлая музыка. Кружатся вокруг ёлки в танце дети.
      И вот через эту блестящую ёлку под нарастающий гул проступает другая — большая чёрная ель на снежной поляне. На нижних ветвях её висят два котелка, три винтовки, белый халат, сигнальный флаг.
      Чуть правее ели стоит батарея.
      Командир поднимает руку — раздаётся залп.
      Командир смотрит в бинокль и видит, как из снега встала и пошла пехота. Идёт твёрдым шагом. Он снова поднимает руку — могучий залп. Командир быстро поворачивается. У него простое, энергичное, чуть усталое лицо; сдёрнув перчатку, он вытирает оборотной стороной ладони влажный лоб.
      Это капитан Максимов.
 

      Последний раз перед зрителем возникает стройная снежная крепость. Над крепостью развевается флаг нового гарнизона.
      Войско Саши у стен крепости прощается и с почётом провожает куда-то уходящее на лыжах войско бывшего коменданта Тимура.
      1940