Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Небо смотрит на смерть

ModernLib.Net / Детективы / Гарв Эндрю / Небо смотрит на смерть - Чтение (Весь текст)
Автор: Гарв Эндрю
Жанр: Детективы

 

 


Эндрю Гарв

Небо смотрит на смерть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

В половине девятого утра резкий звонок телефона рядом с кроватью разбудил вялую от снотворных Луизу Хилари. Она долго лежала, не в силах пошевелиться, но телефон продолжал звонить, и наконец, нашарив трубку цвета слоновой кости, Луиза притянула ее к себе.

— Кто это? — хрипло спросила она.

— Хэлло, Луиза. Это я, Чарльз.

— А-а! — Она настороженно замолчала. — Тебе что нужно?

— Ты прочитала мое письмо?

— Какое письмо?

— Я отправил его вчера вечером, ты разве не получила?

— Нет, не видела. Наверное, оно валяется на коврике.

— Тогда, пожалуйста, прочти его. Мне необходимо с тобой увидеться. Можно зайти к тебе после обеда?

Она нахмурилась, пытаясь вспомнить, какой день сегодня. Четверг? Нет, пятница.

— Не получится, — сказала она. — Я сегодня вечером уезжаю, надо еще собраться.

— Тогда я заскочу до обеда. Мне очень нужно. В двенадцать, ладно?

— Ну хорошо, раз это так необходимо, — Луиза бросила трубку, мысленно проклиная своего мужа.

Откинув мятые простыни, она голая встала с постели и жадно глотнула из кувшина. По утрам ее всегда мучила жажда.

Подняв с пола прозрачный шелковый пеньюар, она ненадолго задержала взгляд на своем отражении в большом зеркале. Лицо со следами вчерашнего грима являло печальное зрелище. Глаза были красные, щеки запали. Во рту пересохло, руки сильно тряслись. Превращаюсь в старую ведьму, подумала она. С каждым днем все хуже и хуже. Правда, с фигурой пока более или менее нормально — слишком худая, возможно, но для сорока лет — совсем недурно. Грудь упругая, как у девушки. Пока мужикам нравится мое тело, цинично успокаивала она себя, с лицом как-нибудь обойдется. Уж с телом-то полный порядок, иногда даже перебор!

Нахмурившись, она вспомнила о Максе Рачински с его дурацкими требованиями и угрозами. Эти ревнивцы такие зануды! Какого черта он все время качал права?! Ему и предложить-то было нечего, кроме молодого сильного тела. В постели он был, конечно, что надо. Но ни денег, ни машины приличной, кроме этой его двухместной развалюхи, ни квартиры нормальной… Вообще никаких удобств! И в самом деле, не будет же она винить себя в том, что ей осточертели эти встречи по выходным в отелях. Сплошной риск и никакого удовольствия! С Джеральдом все пойдет по-другому. У него и доход приличный, и квартира ничего. Они развлекутся как следует, когда Джеральд приедет из Канады. Ну а пока надо смываться из Лондона. Ей совсем не понравились глаза Макса. Может, он просто трепался, по с этими поляками никогда не знаешь… Не забыть позвонить насчет билета на поезд.

Накинув пеньюар и сунув ноги в шлепанцы, Луиза пошла за письмом. Чарльз так настаивал, что ее разобрало любопытство. Она положила четыре листка, исписанных мелким почерком, на подушку; вытянувшись во весь рост на кровати, закурила. С первых же строк ей стало ясно, что Чарльз принялся за старое. Новой была лишь нотка отчаяния, которую она отметила с удовлетворением. Он, видимо, здорово перенервничал, иначе ни за что не пошел бы на унизительную встречу с ней после всего, что было. «Моя последняя просьба к тебе!…» Луиза мрачно усмехнулась. Ну уж нет! Он будет просить и просить — а что еще ему остается? А она будет отказывать и отказывать. Мысль о его приходе вызвала у нее чувство мстительного удовлетворения.

Голова все еще гудела, как будто наполненная сырой ватой. Чтобы прийти в себя, Луиза проглотила таблетку амфетамина. По утрам это вошло у нее в привычку, так же как люминал на ночь. Она наполнила ванну и на двадцать минут погрузилась в теплую воду, успокаивая свои воспаленные нервы. Затем, все еще в пеньюаре и шлепанцах, направилась в кухню и приготовила кофе покрепче. Утром она не ела, только пила кофе, просматривая газеты и прикуривая одну сигарету от другой.

Вернувшись в комнату, она присела за туалетный столик и приступила к ежедневному ритуалу. Окрашенные хной короткие волосы уложены завитками по всей голове, дабы скрыть редковатость, и не представляют особых проблем. Но с лицом предстояло работать. Густой слой грима просто необходим — кожа никуда не годится, сплошные морщины. Румяна накладываются искусно, чтобы не привлекать внимания к складкам у рта, создающим выражение уныния. Яркая губная помада и черные брови — потоньше. Ей было непросто нарисовать их трясущимися руками. И тушь на ресницы — погуще! В глазах скоро появится блеск — под воздействием амфетамина. И она вновь шикарная женщина! Если не особенно приглядываться. Но мужчины никогда особенно и не приглядывались, им нравилось, что она так сильно красится.

Прежде чем одеться, Луиза попыталась хоть чуть-чуть прибрать в комнате, где все стояло вверх дном после вчерашней пирушки. Чарльз снимал для нее неплохую квартирку, обставленную дорогой мебелью, но ей и в голову не приходило следить за порядком. Ее не оставляло ощущение, что эта квартира — неудачная попытка подкупить ее, поэтому беспорядок ее вполне устраивал, даже доставлял ей удовольствие, как ни странно. Она собрала подушки с пола в гостиной, провела ногтем по прожженному окурком ковру, выбросила испачканные губной помадой окурки из наполненной до краев пепельницы и убрала мокрый стакан с полированной поверхности телевизора. Запах оставшегося в стакане снотворного вызвал у нее желание еще взбодриться. Она пересекла комнату, налила из бутылки, стоявшей в углу на подносе, треть бокала рома «Тринидад», добавила туда же немного имбирного эля и сделала внушительный глоток. День начался!

Припарковав машину в тени под деревьями на Кенсингтон-стрит подальше от палящего июньского солнца, Чарльз Хилари решительно направился к дому. Стройный, высокий мужчина без шляпы, весьма моложавый на вид. Его худое интеллигентное лицо после двадцати лет, проведенных в субтропиках, было всегда загорелым. Несмотря на то, что дверь квартиры № 1 оказалась открытой специально для него, он постучал, как сделал бы любой посторонний посетитель, и подождал, пока жена не пригласит его войти.

Последний раз он видел Луизу мельком, обедая на Пикадилли, месяцев пять назад, когда та садилась в такси с каким-то мужчиной. И теперь резко остановился от неожиданности на пороге гостиной, увидав ее. Он в какой — то степени был готов к переменам в ее внешности, догадываясь о ее теперешнем образе жизни, но той гротескной маске, которую он увидел сейчас, позавидовала бы любая уличная проститутка. Любовь давно умерла, но он еще помнил ее живой хорошенькой девушкой, когда они только поженились, и теперь ее вид привел его в ужас. На мгновение у него вылетело из головы, что это она разрушила его жизнь, и он взирал на нее почти с жалостью.

— Может, перестанешь глазеть?! — раздраженно спросила Луиза, не меняя позы. Она сидела развалясь на низкой кушетке в хорошо сшитом, но сильно измятом черном костюме, с журналом в руках. Рядом стоял пустой стакан, а в комнате висел густой запах духов, смешанный с запахом рома.

— Прости. Как поживаешь, Луиза?

— Можно подумать, тебя это волнует! — отбросив журнал в сторону, она с ненавистью посмотрела на него. Как всегда, все в нем вызывало у нее раздражение: его приятная внешность, спокойные манеры, вид здорового человека, проводящего большую часть времени на воздухе, а больше всего — его неискренняя забота о ней. Но сегодня она с удовлетворением отметила, что он выглядит взвинченным, как будто нервы у него на пределе.

— Выпей, — предложила она. — Тебя это взбодрит.

— Не теперь. Большое спасибо.

— Тогда налей мне.

— Послушай, Луиза, — начал он, не обращая внимания на ее просьбу. — Я хотел бы серьезно поговорить с тобой.

— А разве мы уже не говорили серьезно?

— Это в последний раз, я тебе обещаю. Она пожала плечами.

— Без выпивки какой разговор? Угощайся. Вздохнув, он повернулся к столику.

— Что это? Обычное твое пойло?

— Как всегда, — зловеще усмехнулась она. — Помнишь, как ты угостил меня этим в первый раз в Порт-оф-Спейн? Неплохая вещь, сказал ты.

— Не мог же я тогда знать, что вы станете закадычными друзьями, — Чарльз поднял вверх бутылку рома, налил на два пальца бледной янтарной жидкости, добавил немного имбирного эля и передал ей стакан. Луиза выпила и поставила стакан на столик.

— Итак? — спросила она.

— Надеюсь, ты прочла мое письмо?

— Так, просмотрела.

Чарльз с трудом себя сдерживал. Он и раньше догадывался, что напрасно теряет время, но сделал последнее отчаянное усилие пробиться к сердцу Луизы, принеся в жертву и гордость, и свою обычную замкнутость, написав письмо. Ее равнодушие ранило больше всего. И все же терять контроль над собой не следовало.

— Но ты прочитала достаточно, чтобы прийти к решению? — спросил он. — Или мне следует начать все сначала?

— Если тебе не лень унижаться, унижайся, но это тебе ничего не даст. Я никогда не пойду на развод — пора бы уже привыкнуть к этой мысли. Ты останешься моим мужем до гробовой доски!

Злорадная решимость ее тона потрясла Чарльза. Она и раньше говорила, что не даст развода, но эта нотка злорадства оказалась для него неожиданной. Раз она на самом деле испытывает подобные чувства, продолжать разговор не имеет смысла. Он решил использовать последний довод.

— Твое финансовое положение значительно улучшится, Луиза.

— У меня и так все прекрасно, спасибо, — она встала, чтобы вновь наполнить стакан, и села на прежнее место. — Ты бы не смог купить у меня развод, даже если бы был богат, как Рокфеллер.

— Твоя «прекрасная» жизнь может скоро закончиться, если ты не дашь мне развода. Я могу прекратить выплачивать содержание.

— Ерунда! Я подам в суд.

— Ни один суд не присудит тебе тысячу в год без налога. Сама подумай, Луиза. Я плачу тебе гораздо больше, чем позволяют мои доходы, и если бы не наследство, я никогда не смог бы себе этого позволить, — он окинул взглядом шикарную комнату. — По судебному иску ты не получишь и половины, Луиза, и ты прекрасно знаешь об этом.

— А ты никогда не доведешь до суда — ты ведь слишком чувствительное растение! Ты ненавидишь всю эту шумиху, не так ли? В любом случае ты не единственный, за чей счет я живу. Не изволь беспокоиться.

— Не слишком ли ты рискуешь? Ты сказала, есть и другие мужчины… Может, со временем мне все-таки удастся привлечь тебя к суду за измену. Тогда… где ты окажешься?

— Сначала найди доказательства.

— Не думаю, что их так трудно найти.

— А вот здесь-то ты и ошибаешься. Я знаю, ты слишком разборчив, чтобы нанимать этих отвратительных «частников» и устраивать слежку, но тем не менее я предпочитаю не рисковать. Я весьма осмотрительна. Конечно, надоедает все время думать об осторожности, но игра стоит свеч. Нет, таким образом ты никогда не освободишься.

Он изумленно посмотрел на нее.

— Луиза… Хотелось бы мне понять твое отношение… Ведь это невероятно! Ты что же, все еще любишь меня?…

— Люблю тебя?! Я видеть тебя не могу!

— Тогда почему ты не даешь мне окончательно расстаться с тобой? Только для того, чтобы досадить мне?

— Ты совершенно прав! Я — собака на сене. И останусь такой навсегда.

— Не могу понять, за что ты меня ненавидишь.

— Не можешь? Я тебе тысячу раз говорила. Я ненавижу тебя за то, что ты сломал мою жизнь; за то, что ты увез меня на эти проклятые острова и оставил там гнить одну, пока ты прохлаждался на своей идиотской работе. Вот за что!

— Ты могла бы ездить вместе со мной. Ты знала, что я хотел этого.

— Жить в кустах и изучать вирус какао? Спасибо большое!

— Другим женщинам удавалось и там оставаться счастливыми.

— Я — не другие. Ты видел, что со мной происходит, и мог хоть что-то предпринять, пока еще было не поздно. Ты виноват, что я стала такой, и я тебе никогда не прощу, никогда!

Чарльз молчал, уставившись в пол. Пропасть между ними была столь велика, что наводить мосты бесполезно. Он знал, что слова не помогут, но врожденное чувство справедливости бунтовало внутри.

Я говорил тебе, что будет именно так, хотелось ему возразить. Я говорил тебе, что острова Карибского моря столь же опасны, сколь и красивы. Я говорил тебе, что там очень жарко и что многие женщины не выдерживают жары. Я говорил тебе, что мне придется надолго уезжать «на натуру», и если ты не захочешь сопровождать меня, тебе будет одиноко. Я говорил тебе, что работа меня захватила полностью, что мной руководило отнюдь не тщеславие и что быть женой инспектора по сельскому хозяйству совсем не то, что быть женой губернатора. Я говорил тебе все это перед тем, как мы туда отправились. Я не знал, что, охваченная своими романтическими иллюзиями, ты меня едва слушала. Мне казалось, ты понимала меня. Я не знал, что ты возненавидишь жизнь там и не сможешь поладить с цветными. Я не знал, что ты возненавидишь мою работу и станешь презирать меня за то, что я хотел помочь местным. Я не знал, насколько ты слаба духовно и физически и, что ты не в силах выдержать самых пустяковых неудобств. Я не думал, что ты откажешься рожать детей, чтобы не испортить фигуру, и предпочтешь играть в бридж и скандалить по каждому поводу. Я не мог предположить, что ты настолько подвержена действию алкоголя, что и дня без него прожить не сможешь. Я не понял вовремя, видит Бог, что ты была лишь хорошенькой, ветреной и совершенно безнравственной женщиной. Я был слишком влюблен в тебя и поторопился увезти тебя с континента прежде, чем. узнал тебя по-настоящему. Ведь у меня заканчивался отпуск, и сама мысль о скорой разлуке была для меня невыносима. Возможно, я совершил ошибку. Но и ты не права. Я не несу ответственности за все!…

Вот что он хотел бы сказать в свое оправдание, но взаимные обвинения сейчас вряд ли пошли бы на пользу, а кроме того, в ее словах была крошечная доля истины, и он промолчал.

— Ну что ж, — проговорил он наконец как можно спокойней. — Ты проклинаешь меня. Раньше я не подозревал, насколько ты меня ненавидишь, но теперь вижу. Ты хочешь наказать меня за то, что, по твоему мнению, я нанес тебе непоправимый урон. Но послушай, Луиза! В этой истории участвую не только я один. Есть Кэтрин. Она не сделала тебе ничего плохого. Она не взяла ничего, что бы принадлежало тебе. Ты могла бы проявить великодушие хотя бы по отношению к ней.

— Почему я должна это делать? Я ненавижу ее. Чарльз посмотрел на Луизу в упор, не скрывая своего удивления.

— Как ты можешь так говорить? Ты никогда с ней не встречалась, никогда даже не видела ее.

— Да нет, видела, — Луиза глянула в сторону телевизора. — я часто видела ее… там. Я способна убить ее.

Чарльз заметил этот ее взгляд, внезапно догадавшись, что именно отравило ее душу и наполнило ее сердце такой злобной и неукротимой ненавистью. Он представил себе эту комнату в темноте, горящий экран и Луизу, сидящую в одиночестве, одурманенную ромом и жалостью к самой себе, к своему моральному и физическому уродству. Он представил, как она следила за той, другой женщиной — молодой, полной жизни и сил, такой счастливой и обаятельной, какой ей, Луизе, уже не быть никогда. Она ощущала свое бессилие во всем, кроме одного-единственного: возможности причинить им вред!

— Да, понимаю… — медленно сказал он. — Это… ужасно.

— Ну, ты всегда меня прекрасно понимал, — фыркнула она.

— И все же, — продолжил Чарльз, — так ты ни к чему не придешь. Встав на пути Кэтрин, ты не станешь счастливой. А если бы ты попробовала вести себя по-другому?…

— Ах, заткнись, пожалуйста! Вечно ты читаешь мне мораль.

— Неужели ты не понимаешь, как жестоко все это по отношению к ней?

— Мне было еще хуже. Ей не на что жаловаться — просто наступила пора и для нее понять, что жизнь состоит не из одних удовольствий. Раз уж она так зациклилась на тебе, так пусть и живет с тобой, рожает и воспитывает ублюдков!…

— Луиза! Как ты смеешь так говорить?! — Чарльз придвинулся к ней со сжатыми кулаками.

Луиза издевательски усмехнулась.

— Хочешь ударить меня, ведь так? Давай, бей! Посмотрим, понравится ли ей, когда ты сядешь в тюрьму? Но ты не посмеешь этого сделать! Ты, такой замечательный, добрый, терпимый и понимающий Чарльз! Воспитанный Чарльз!

— Наверное, ты просто сошла с ума.

— Такой активный, но совершенно не способный на решительный поступок, а, Чарльз? Ты предпочитаешь писать письма, не так ли? — изложить свою просьбу и попытаться воззвать к разуму? Ты предпочитаешь просить… Почему бы тебе не встать на колени вот прямо сейчас и не начать умолять меня пощадить твою куколку? Давай! Ползи!! Мне это понравится, — она схватила стакан и залпом осушила его, продолжая издеваться над ним. — Она — грязная потаскушка!

На секунду Чарльз потерял над собой контроль. Еще никогда в жизни он не испытывал таких чувств, как сейчас по отношению к Луизе. Он смотрел сверху вниз на накрашенное лицо и худую, морщинистую шею… Кровь стучала у него в голове.

Он отвернулся, стараясь не смотреть на нее. Вышел из комнаты, пересек небольшой узкий холл и открыл дверь на улицу, не проронив ни слова. Внутри у него все дрожало от злости. Каким же он был дураком, когда решился прийти сюда!

В те дни, когда ему случалось бывать в Уэст-Энде, а Кэтрин не могла с ним встретиться, он обычно обедал в клубе «Колониал Сэрвисис» со своими приятелями. Он и сейчас чисто автоматически направился туда, но, доехав до Пэлл-Мэлл, понял, что меньше всего хотел бы сейчас увидеть кого-либо из знакомых. Он передумал обедать в клубе, припарковал машину и пошел пешком по Данкэннон-стрит, в конце которой была неплохая закусочная. Там он заказал сэндвич и пинту слабого пива с горчинкой, сел в углу и попытался остыть.

Он все еще не оправился от потрясения, вызванного его собственной вспышкой гнева, хотя и не испытывал ужаса при мысли о том, чего с трудом заставил себя не сделать. Должно быть, все случившееся подействовало на него сильнее, чем он предполагал раньше. Конечно, Луиза вела себя чудовищно, но ей уже давно пора в психушку. Скорее всего, она так привыкла упиваться своими вымышленными несчастьями, что они давно превратились в навязчивые идеи, и вряд ли стоило обвинять ее за все то, что она ему наговорила. Он совершил глупость, позволив себя спровоцировать, и самое лучшее в такой ситуации — это окончательно выбросить Луизу из головы и забыть о ней навсегда.

Стало бы легче на душе, если бы он прямо сейчас повидался с Кэтрин и рассказал ей о том, что случилось, но Кэтрин занята на службе до самого вечера. Он почувствовал необходимость как-то отвлечься. Можно было, например, вернуться в квартиру в Хэмпстеде и сесть за работу, продолжить отчет о своем исследовании, в последнее время захватившем его целиком. Дело касалось сравнительной характеристики производительности шести экспериментальных ферм, основанных им на острове Тринидад, которыми он занимался, пока не ушел из Министерства по делам колоний. Результаты, как ему казалось, могли произвести революцию в освоении земель в Карибском бассейне. Однако теперь дело вряд ли пойдет, вряд ли он сумеет сосредоточиться после такой напряженной встречи с женой. Проблема их с Кэтрин будущего так и осталась нерешенной. Он зажег трубку и стал размышлять, как убить время до вечера. Может, пойти в кино?…

Он все еще раздумывал над этим, когда случайно увидел заголовок в забытой кем-то газете: «Матч посетит вся Англия!» А ведь это идея! Поеду в «Овал». Уже несколько лет он не видел ни одного первоклассного матча по крикету, а в индийской команде, он слышал, теперь появились два шикарных бэтсмена. Да и погода больше подходит для матча, чем для кино.

Он допил пиво и медленно направился обратно к машине. Теперь, когда он решился пойти на матч, он снова стал обдумывать мучивший его вопрос: что им с Кэтрин делать. Она, конечно, скажет, что Луиза поставила точки над «и» и что теперь они спокойно осуществят задуманное. Он не найдет в себе сил сопротивляться ей, но еще тяжелее будет сопротивляться самому себе и своему к ней чувству. И тем не менее хотелось бы держаться в разговоре с ней как можно уверенней.

Он подъехал к «Овалу» в начале третьего. Вокруг оказалось множество надписей «не парковаться», поэтому он оставил машину в переулке. Когда же наконец он добрался до входа, то обнаружил, что трибуны переполнены: погода стояла отличная, и народ повалил на международный матч. Заплатив в кассу четыре фунта шесть пенсов, он стал протискиваться сквозь толпу, окружившую поле. Придется постоять, если надеешься хоть что-нибудь увидеть, а кроме того, будет жарко… Наверное, лучше все-таки было пойти в кино — там кондиционер, прохладно. Но тут наконец он нашел местечко, где зрители стояли пореже.

Матч очень скоро его разочаровал. Ну и скучища! Игроки еле двигались, как будто впали в летаргический сон. Разве так бегают первоклассные игроки? Может, жара виновата? Какое-то время он еще пытался следить за игрой, но постепенно внимание его окончательно рассеялось, и он вновь вернулся к своим проблемам. Легко сказать — выбрось Луизу из головы: перед его мысленным взором опять предстало искаженное злобой лицо. Вот если бы ему удалось убедить себя, что он не несет никакой ответственности за то кошмарное состояние, в котором она сейчас оказалась! Вероятно, она была изначально порочна, иначе не позволила бы себе так опуститься… Но, возможно, она стала бы другим человеком, оказавшись в другой ситуации? Ведь она начинала совсем неплохо, работая манекенщицей в лондонском салоне, и если бы он на ней не женился, она скорее всего встретила бы какого-нибудь преуспевающего джентльмена, который с радостью посвятил бы себя хорошенькой, веселой девушке. Тогда бы не случилось всего, что случилось. Вместо этого ее вырвали из привычной для нее обстановки и бросили в новую и совершенно непривычную… Учел ли он в свое время весь риск подобной неожиданной трансформации? Ведь это произошло по его инициативе: он убедил ее и заставил поехать с ним. Он подробно описал ей все, что их там ждало, но все же настаивал… Он умышленно перекраивал ее жизнь по своему образцу — с этим нельзя не согласиться. Так не несет ли он ответственности за все происшедшее?

А когда эксперимент не удался, справедливо ли он поступил по отношению к ней? Этого он не мог сказать. Честное слово, не мог. Трудно ведь ожидать от мужчины, чтоб он пожертвовал делом всей своей жизни ради благополучия жены, которая к тому же вскоре после замужества заявила, что он ей совершенно безразличен, что она презирает его. Но у нее было право вернуться в Англию и без него, если ей так хотелось. Он с радостью обеспечил бы ей вполне сносное существование, и она снова начала бы работать, если бы захотела. Она сама решила остаться. Но разве это оправдание? Плоха она была или хороша, разве не должен он был сам увезти ее домой подальше от этой жары и рома, как только заметил, что с ней происходит? Он должен был вытащить ее оттуда какой угодно ценой.

Или все это просто разрушительное самокопание человека, перенесшего тяжелое потрясение?

Он отрешенно посмотрел на табло со счетом, когда толпа вокруг него радостно заволновалась при виде упавшей калитки. Он имел весьма смутное представление о том, что происходит на поле, и внезапно сам факт, что он находится здесь под палящим солнцем, не в силах сосредоточиться на игре более двух минут, показался ему совершенно абсурдным. Не лучше ли вернуться домой? Кэтрин занята до самого вечера. Он подождал замены бэтсмена, но игра так и не набрала темпа; решив, что с него достаточно, он начал проталкиваться обратно сквозь пробку, образовавшуюся у выхода.

Глава 2

— По существу, сэр Джон, — сказала Кэтрин Форрестер, — нам требуется гораздо больше полицейских. Таково ваше мнение, не так ли?

Она сидела в шезлонге на лужайке перед загородным домом сэра Джона Фосетта, задумчиво перелистывая книгу его воспоминаний, которая должна была лечь в основу ее телеинтервью с отставным комиссаром полиции.

— Именно так, — согласился он с ней. — И если народ захочет, чтобы в стране укрепились закон и порядок, нам следует сделать работу полицейского достаточно привлекательной.

— Ну что ж, вот на этих словах и закончим интервью… — Кэтрин полистала книгу, остановилась на одной из фотографий. — Вы знаете, мне пришло в голову, что было бы неплохо время от времени прерывать наш разговор показом документальных кадров. Например, можно показать, как полицейские и шахтеры играют вместе в футбол во время всеобщей забастовки.

— Великолепная идея! Вы достанете пленку?

— Думаю, это будет несложно. Существует целая коллекция старых роликов; она хранится в фильмотеке. Мы время от времени пользуемся их материалами. Посмотрим, что получится, — она взяла в руки перчатки и сумку.

— Не выпьете чашечку чая перед отъездом? — в его словах прозвучала искренность, он не хотел ее отпускать. И в самом деле, ему очень нравилась эта умная, деловая женщина с пикантной внешностью и теплыми карими глазами.

— Ах, нет, спасибо, сэр Джон, мне пора возвращаться в студию. Мы увидимся в среду на репетиции.

— В среду в десять. Боюсь, я буду ужасно нервничать.

Она с некоторым изумлением взглянула на мужественное лицо и высокую стройную фигуру человека, который большую часть своей жизни посвятил борьбе с преступностью.

— Глядя на вас, не подумаешь, что вы чего-нибудь в жизни боитесь. Уверена, вас ожидает успех.

— По крайней мере, новые ощущения. Как вы считаете, у меня будет возможность все там осмотреть? Мне бы очень хотелось…

— О да, конечно! Я сама проведу вас по студиям, когда закончится репетиция.

— Вы так любезны, — Фосетт проводил Кэтрин до самой машины. — Мне было очень приятно познакомиться с вами, мисс Форрестер. Я так часто видел вас по телевизору, что у меня возникло ощущение, будто я знаю вас уже очень давно. Однако изображение всегда уступает оригиналу, не так ли?

Кэтрин рассмеялась.

— Это зависит от оригинала. До свидания, сэр Джон, — она дружески махнула рукой и быстро поехала вниз по дорожке, усыпанной гравием.

Кэтрин повезло — она быстро нашла работу, которая полностью ее устраивала. Одно время она мечтала стать актрисой и целый год работала как проклятая в Королевской Академии драматического искусства. Наконец поняла, что не настолько талантлива, чтобы выделиться из толпы. Она переключилась, стала работать газетным репортером сначала в провинции, затем на Флит-стрит, но и на этом поприще ее скорее можно было назвать компетентной, чем талантливой. Ей нравилось брать интервью, но никогда не удавалось с блеском выполнять импровизированные задания, без которых не обходится эта профессия. Телевидение предоставило ей то, чего ей недоставало. Чтобы стать хорошей ведущей популярной телепрограммы, необходимо иметь организаторские способности, актерские данные и обладать умением непринужденно беседовать с людьми перед камерой. Кроме того, и приятная наружность дело не последнее, а у нее как раз все это было. Она нашла собственное место в жизни!

Вспоминая о встрече с экс-комиссаром, она испытывала профессиональное удовлетворение. На бешеной скорости она свернула на лондонское шоссе. Первое интервью удавалось не всегда. Несмотря на ее природное умение легко завязывать контакты с людьми, далеко не все так скоро сдавались, да еще надо учесть, что на телевидении ей предоставляли всего полчаса раз в две недели, и времени на каждого подопечного было очень мало. Но сэр Джон оказался прекрасным собеседником: он сочетал прямоту, решительность в своих взглядах на жизнь и полную готовность к сотрудничеству. К тому же он наверняка фотогеничен: волнистая седая шевелюра и лицо такое красивое… В свои двадцать девять Кэтрин предпочитала зрелость юности — тем более что и Чарльзу уже перевалило за сорок, подумала она вдруг.

Ее мысли вновь вошли в привычное русло, она вспомнила знаменитое интервью, с которого все началось, всего два года назад, когда она посетила Чарльза Хилари в лондонском отеле и он рассказал ей о проблемах питания в Антигуа. Весьма странное начало для любовной истории. Однако на репетиции он вел себя столь безупречно, что к тому моменту, когда они наконец предстали перед телекамерой, оба уже мечтали друг о друге. Все это вполне естественно, говорила она себе, нянечки часто выходят замуж за своих пациентов, а телерепортеры в конце концов очень напоминают больничных нянечек, ободряя и морально поддерживая своих подопечных… Все это так, да только они-то не поженились…

Настроение испортилось. В какую же безнадежную ситуацию они попали! Их отношения достигли пика, просто быть вместе уже не означало быть счастливыми. Они слишком напряжены и измотаны. А глупая ссора, которую она затеяла прошлой ночью! Все это нервы, конечно, но если подобные сцены будут продолжаться, для них все кончено. Бедный Чарльз! И все же ему придется забыть о своих предрассудках и прийти к какому-то решению. В конце концов он так и поступит, она в этом совершенно не сомневалась, как не сомневалась и в том, каково будет это решение. Но почему нужно столько ждать? Интересно, чем у него закончилось с Луизой, подумала Кэтрин, резко нажав на акселератор.

Она приехала в студию около шести вечера, убрала свой стол и переговорила с продюсером о новой телепрограмме. Затем Кэтрин направилась в фильмотеку спросить у Боба Сандерсона, сможет ли он найти хронику.

Боб еще не вышел из подросткового возраста, в его обязанности, весьма скромные, по его мнению, входило закладывать огромное количество пленки в плоские круглые коробки в соответствии с указаниями его непосредственного шефа мистера Спротта, а также дежурить по вечерам на случай, если кому-нибудь срочно понадобится материал. В отличие от Кэтрин он явно был не на своем месте. Его страстью был спорт — в прямом смысле, когда ему удавалось участвовать в соревнованиях, и косвенно, когда ему это не удавалось. Он мечтал о карьере спортивного журналиста, как его друг Лесли Холмс из «Рекорда». Когда Кэтрин заглянула в комнату, он сидел, уткнув нос в последнюю страницу газеты «Стар».

— Хэлло, Боб, ты, как вижу, не очень занят?

Боб немедленно убрал ноги со стола, когда увидел, кто вошел в комнату. Он уже пережил самый тяжелый период в своей телячьей влюбленности в Кэтрин, но все еще считал ее «самой шикарной бабой» на телевидении.

— Сегодня здесь тихо, как в могиле, — торжественно прозвучал его ломающийся басок.

— Ну что ж, я хочу показать тебе кое-что, как раз по твоей части, — Кэтрин присела к столу, открыв книгу Фосетта «Воспоминания полицейского». — Как ты думаешь, смог бы ты найти пленку, где полицейские и шахтеры играют вместе в футбол во время всеобщей забастовки?

Он взял книгу у нее из рук и внимательно посмотрел на фотографию.

— Никогда не слыхал об этом.

— Тебя тогда еще и на свете не было. Боб усмехнулся.

— Ладно, бабуля, поищем. Это все?

— Нет, меня еще интересует материал об ирландцах из ИРА, подложивших бомбу в метро.

— Ты надеешься, что все это снимали на пленку?

— Ничего, сгодятся и кадры взрыва.

— Хорошо. Тебе прямо сейчас нужно?

— Нет, не обязательно. Просто отложи материалы в сторонку, а в понедельник вечером ты мне их прокрутишь. Мне всего секунд на тридцать и того и другого.

Боб кивнул головой.

— Слушай, смотрела Уимблдон на этой неделе?

— Нет, работы было по горло.

— Вот, посмотри, — он включил проектор, и на маленьком экране в углу комнаты появилась картинка. Центральный корт. Люди сидели, прикрыв головы газетами от палящего солнца, и вид у них был такой, как будто их поджаривали на сковородке. Позади на табло высветилось, что во втором сете лидирует мисс Морин Коннолли со счетом 3:2. Затем камера показала широкоплечую молодую женщину, уверенно пустившую мяч в самый дальний угол корта.

— Малышка Мо, — сообщил Боб благоговейным шепотом, как будто говорил о богине. — Ну разве она не гигант?

— Очень симпатичная, — согласилась Кэтрин.

— Не глупи, я имею в виду удар с тыла. Боже, чего бы я не отдал, чтобы достичь такого класса!

Они еще просмотрели пару моментов, и Кэтрин сказала:

— Просто замечательно, но мне действительно надо бежать.

Боб выключил проектор.

— О'кей, Кэтрин. К понедельнику я все приготовлю. Пока!

В ответ она улыбнулась и поспешила в свою комнату, чтобы собрать вещи.

Через несколько минут она уже направлялась в свою квартиру в Челси. Час пик заканчивался, она доехала очень быстро, поставила машину на обычном месте и едва успела переодеться, как услышала телефонный звонок. Это был Чарльз, проверявший, пришла ли она домой. Минут двадцать спустя, услышав, как он два раза погудел под окном, она спустилась открыть ему дверь.

Он обнял ее, задохнувшись от счастья, и крепко держал, касаясь щекой ее густых темных волос. Они слились в долгом и страстном поцелуе в знак молчаливого примирения.

Чарльз с горечью произнес:

— Лучше я скажу тебе сразу, любимая, у меня ничего не вышло. Говорить с ней — все равно что биться головой об стену…

Этого и следовало ожидать, и Кэтрин не почувствовала разочарования.

— Ладно, — сказала она, — успокойся. Давай лучше выпьем, — она разлила по бокалам бренди, пока он возился с трубкой и табаком. — Ты только что от нее?

— Нет, конечно, я виделся с ней перед обедом и пробыл там не более получаса, а дальше просто болтался по городу. Работать не хотелось, общаться с кем-нибудь из знакомых тоже… В конце концов я пошел в «Овал» на крикетный матч.

Она протянула ему бокал с бренди.

— Вот и прекрасно! Тебе понравилось?

— Не очень. Народу было полно, я еле протиснулся и смог встать только рядом с табло — оттуда многого не увидишь. Игра развивалась медленно… — поймав ее укоризненный взгляд, он внезапно почувствовал себя неловко. — Извини, дорогая, у меня паршивое настроение… Как дела с Фосеттом?

— Он просто душка! Мы замечательно побеседовали.

— Ну что ж, тебя можно поздравить еще с одной победой? У тебя уже целая толпа поклонников!

— Что делает лишь честь тебе, дорогой, — сказала Кэтрин, поставив бокал на стол. — Послушай, милый, и все-таки, что случилось? Ты что, не можешь рассказать мне?

— Да не о чем особенно рассказывать. Она отказала мне, вот и все. Она живет одной ненавистью, и ненависть пропитала ее мозги. Должно быть, она видела твои замечательные выступления по телевидению и затаила злобу против нас обоих. Она не просто упряма, как было раньше, она озлоблена. Я бы сказал, что она поставила целью всей своей жизни помешать нам.

— Ах, Чарльз, все это так несправедливо! В самом деле, ну что за чудовищные у нас законы?! Как она вела себя? Она была трезвая?

— Достаточно трезвая, чтобы сознавать, что говорит… Вначале, во всяком случае. К концу она совсем опьянела, и это было отвратительное зрелище. Я еле сдержался, чуть не дал волю рукам.

— Не может быть! Ты не преувеличиваешь?

— Да нет, в самом деле. Это лишь доказывает, как она отвратительно действует на меня. У меня в глазах потемнело и буквально трясло от злости.

— Не надо было тебе туда ходить. Это я виновата во всем.

— Идея-то была моя.

— Я знаю, но я подвела тебя к этому.

— Ладно. Мы оба переборщили вчера — и неудивительно! В любом случае теперь мы точно знаем ответ. Мне очень не хотелось туда идти, но теперь я доволен, что пошел. Теперь у нас не осталось иллюзий.

— А ты сообщил, что попытаешься сделать ее виновницей развода?

— Она лишь рассмеялась в ответ. Считает, что мы не получим доказательств. И в самом деле, чтобы что-нибудь доказать, потребуется целая вечность, и все может окончиться неудачей.

Кэтрин закурила сигарету.

— Ну что ж, мы сделали все, что в наших силах, теперь нам ничего не остается, как осуществить задуманный нами план «Б».

— Я все-таки считаю, что это очень рискованный шаг, — мрачно заметил Чарльз.

— Его нелегко предпринять, безусловно. Но все-таки нам придется пойти на это.

— Беда в том, что ты слишком известна. Когда два обыкновенных человека решают жить вместе как муж и жена, никому, как правило, нет до этого дела. Но если один из них… знаменитость?

— Не забывай, мы будем жить за границей.

— Верно. Однако газеты наверняка поднимут шумиху, недоумевая, куда ты исчезла. Рано или поздно тебя кто-нибудь узнает. Представляешь, что начнется тогда?…

— Ах, Чарльз, перестань! Можно подумать, мы не обсуждали этого уже тысячу раз. Меня достаточно быстро забудут — не первая и не последняя.

— Тебя не забудут!

— Дорогой, с тобой становится трудно. Я уже говорила тебе: для меня это не имеет никакого значения. Мы будем жить своей жизнью и, возможно, ни разу не возьмем в руки английскую газету. Найдем себе тихое, спокойное местечко где-нибудь на юге Франции, купим маленький домик с террасой и великолепным видом из окна; ты будешь писать свою книгу, а я буду опрыскивать виноград или черт его знает что еще там с ним делают, и нам будет совершенно до лампочки, кто и что о нас подумает.

— В твоих устах все это звучит весьма романтично. Но сколько пройдет времени, хотелось бы знать, прежде чем ты затоскуешь по своей теперешней жизни, друзьям и всеобщему обожанию? Твоя работа значит для тебя слишком много, у тебя блестящие перспективы…

Она нетерпеливо перебила его.

— Послушай, Чарльз, мы уже столько раз обсуждали все это, каждую мелочь. Что с тобой происходит? Ты струсил?

— Да, я боюсь, но не за себя. А за тебя я боюсь сегодня больше, чем вчера. Кэтрин, неужели ты не видишь, что история повторяется? Я сам не осознавал этого до конца, пока Луиза не обвинила меня, что я сломал ей жизнь.

— Это неправда.

— Возможно. Но факт остается фактом, я убедил ее поехать со мной и жить моей жизнью или, во всяком случае, попытаться. У нас ничего не вышло. И именно эта мысль преследует меня сегодня целый день. Видит Бог, больше всего на свете я хотел бы быть с тобой вместе, но предположим, что и у нас ничего не выйдет. Я никогда не прощу себе этого.

Кэтрин смягчилась.

— Мой дорогой, ну разве можно нас сравнивать? Во-первых, я старше, чем была она в то время, опытней и гораздо разумней. Я отдаю себе отчет в том, что собираюсь делать. Не стану скрывать, мне нравится моя работа, и если бы нам удалось пожениться и создать семью, а мне бы еще удалось в промежутках работать, я была бы на седьмом небе от счастья. Но мы не в состоянии всего этого достичь, значит, не стоит это и обсуждать. И если уж выбирать между тобой и работой, я выбираю тебя. Неужели ты не видишь, любимый, что ты для меня важнее всякой работы? Я готова распрощаться с жизнью, к которой привыкла, начать совершенно новую жизнь, именно к этому я и стремлюсь.

Чарльз вздохнул, не смея поверить.

— Кэтрин, ты замечательная женщина!

— Во мне нет ничего замечательного, милый. Я точно такая же, как и любая другая женщина, которая любит, и больше всего на свете мне хотелось бы жить вместе с тобой в одном доме, помогать тебе в работе, а в конечном итоге — воспитывать наших с тобой детей, — она взглянула на него с улыбкой. — И если сейчас ты откажешься от меня, считай, что мы с тобой незнакомы.

Чарльз нежно обнял ее.

— И я хочу того же самого, любовь моя. Но вот в чем проблема — я так сильно хочу этого, что боюсь все испортить.

— Мы все испортим, если ничего не предпримем. Мы не можем больше продолжать жить так же, как жили раньше. Это было прекрасно в самом начале, когда мы только познакомились и каждый украденный уик-энд был божьим благословением. Но прошло уже два года. Теперь наши отношения изменились, Чарльз. Хорошо, что у нас есть маленький домик и лодка, но и это только на время. Я так устала целую неделю не видеть тебя только потому, что кто-нибудь что-нибудь скажет. Я знаю, что долго так не выдержу; мне кажется, что и ты тоже. Сейчас мы либо начнем новую жизнь вдвоем, либо расстанемся, хотя мы оба знаем, что расстаться не в силах. Мы уже пробовали.

Чарльз задумчиво кивнул головой.

— Да… все это так… Хорошо… что же ты предлагаешь?

— В понедельник я подаю заявление об уходе. У меня контракт на три новых программы, мне придется их закончить, но к середине августа я буду свободна. Торчать здесь, в Лондоне, нет никакого смысла, поэтому, я считаю, наплюем на наше путешествие в лодке Питера, а вместо этого поедем во Францию. И там попытаемся найти какое-нибудь жилище.

Она казалась такой решительной и уверенной в себе, что Чарльз отбросил в сторону последние колебания.

— Согласен, любовь моя, — сказал он, — сегодня же я подам весточку Питеру, сообщу, что «Ведьма» нам не понадобится. С этого и начнем!

— Милый мой!

— Если нам повезет, то к зиме мы уже, наверное, более или менее устроимся.

— Если нам повезет, — возразила она, — то мы забудем, что такое зима. Ах, Чарльз, все будет так замечательно!

Он взял ее лицо в свои ладони.

— Я люблю тебя, Кэтрин, я буду любить тебя вечно, и я надеюсь, что сумею сделать тебя счастливой, — он нежно поцеловал ее, затем облегченно вздохнул; с души его свалилась огромная тяжесть. — Послушай, а почему бы нам не завалиться к дядюшке Педро и не отпраздновать это событие?

— Наконец-то я слышу разумные речи, — обрадовалась Кэтрин. — Подожди меня, всего две минуты…

Глава 3

На следующее утро, около десяти, когда Чарльз подъехал к огромному дому в Хэмпстеде, где снимал квартиру, он все еще находился в приподнятом настроении после вчерашнего разговора с Кэтрин. Поставив машину рядом с голубым «остином», в котором сидели двое мужчин, он быстро прошел через холл, энергично кивнув портье. Денек выдался на диво — он чувствовал себя на верху блаженства! Кэтрин должна пробыть на службе всего часок-другой, а в полдень он заедет за ней, и они отправятся в свой загородный домик, преисполненные надежды на новое будущее и совершенно не беспокоясь о том, увидит ли их кто-нибудь вместе. Наконец-то все тревоги позади…

Он отпер дверь в квартиру и уже собирался войти, когда услышал шаги позади и чей-то мужской голос:

— Простите, сэр, вы случайно не Чарльз Хилари?

Он резко обернулся, увидев тех двоих из «остина». Один — высокий, довольно молодой человек, пышущий здоровьем; второй, постарше, — мощный, широкоплечий, с подернутыми сединой бровями и усами. Оба в темно-синих костюмах и мягких велюровых шляпах.

— Да, — отвечал он. — Я и есть Чарльз Хилари.

— Тогда мне бы хотелось переговорить с вами, — произнес тот, что постарше. — Моя фамилия Бэйтс, старший инспектор криминальной полиции.

Чарльз посмотрел на него с удивлением.

— Ну что ж, нам лучше войти в квартиру, — произнес он секунду спустя. Он вынул газету из ящика и прошел вперед. — Что случилось, инспектор?

— Мы здесь по поводу вашей жены, сэр, — миссис Луизы Хилари.

Чарльз замер от неожиданности.

— Слушаю вас.

— Вы что, ничего не знаете? — в голосе инспектора сквозило недоверие.

— О чем? Нет, не знаю.

— Понятно. Тогда я вынужден с прискорбием сообщить вам, сэр, что вашу жену обнаружили мертвой.

— Мертвой?! — Чарльз с ужасом посмотрел на инспектора, внимательно наблюдавшего за его реакцией.

— Боже правый! Когда? Где?

— Вчера после обеда в ее доме на Клэндон Мьюз. Ее задушили.

— Задушили?!! — Чарльз испуганно переводил взгляд с одного полицейского на другого. — Не может быть! Это какая-то ошибка…

Второй полицейский хладнокровно взял в руки газету, валявшуюся на пуфе, раскрыл ее и поднес к глазам Чарльза, отчеркнув указательным пальцем небольшое сообщение с заголовком «Нашли задушенной». Чарльз с недоверием прочел его.

— Боже мой! — воскликнул он, опустившись на пуф. Его затошнило. Внезапно он представил себе Луизу, когда она издевалась над ним… Худую шею, в которую ему так захотелось вцепиться в минуту охватившего его гнева. Тогда на какие-то доли секунды он сам превратился в потенциального убийцу. Теперь ее задушили на самом деле! Какой кошмар! Ему стало жутко.

Мысли его прервал голос инспектора Бэйтса.

— Мы нашли в спальне вашей жены письмо, мистер Хилари, которое, как выяснилось, было написано вами, — он говорил таким обвиняющим тоном, как будто в квартире Луизы нашли по меньшей мере взрывчатку.

Внезапно придя в себя, Чарльз со всей четкостью осознал, в какую ловушку он может попасть. Если они нашли это письмо, они уже знали о его отчаянном состоянии, об отказе в разводе и о Кэтрин! Каким бы фантастическим это ни казалось, но у них были все основания подозревать в убийстве именно его!! Вот почему его поджидали внизу. Встретив холодные, пронизывающие взгляды обоих полицейских, он содрогнулся при мысли о том вопросе, который ему сейчас с неизбежностью зададут.

— В вашем письме изложена просьба немедленно увидеться с вашей женой. Я предполагаю, вчера вам этого не удалось сделать?

Несколько мгновений Чарльз колебался, делая выбор между спасительным «нет» и губительным «да». Время… Ему необходимо было время, чтобы немного подумать. Сказав «нет», он мог выйти сухим из воды… А что он навлечет на себя, сказав «да»? Новые вопросы и объяснения?… Вряд ли они сразу ему поверят… Боже, они еще могут вообразить, что в этом замешана Кэтрин?!

— Нет, — резко ответил он. — Вчера я ее не видел. Я действительно собирался, но когда утром позвонил ей по телефону, она сообщила мне, что вечером уезжает и намерена собирать вещи после обеда… — теперь, когда он солгал, речь его полилась легко. Он посмотрел на Бэйтса с большей уверенностью. — Надеюсь, инспектор, вам не пришла в голову фантастическая идея, что именно я совершил убийство?

— Я не любитель фантазий, сэр, — сухо ответил Бэйтс. — Я только собираю информацию. Когда же все-таки вы виделись с вашей женой в последний раз?

— Довольно давно… Кажется, в начале мая.

Бэйтс кивнул и заглянул в свой блокнот. Казалось, напряжение, царившее в комнате, несколько спало. Все нормально, подумал Чарльз, они не смогут доказать, что я приходил туда. Когда я подъехал, вокруг никого не было, во всяком случае вряд ли кто-то опознает меня. Раз я не совершал убийства, то не о чем и беспокоиться. Но сердце его продолжало бешено колотиться; казалось, что эти двое тоже вот-вот услышат такой отчаянный стук.

— Очень хорошо, сэр, — сказал инспектор после небольшой паузы. — Надеюсь, вы мне немного поможете. Знаете ли вы что-нибудь об отношениях вашей жены с другими людьми? Другими… мужчинами?

— Не думаю, что смогу сообщить вам что-либо стоящее… Хотя вот кое-что… — он начал рассказывать об инциденте с такси на площади Пикадилли. — Но я не сумел бы описать этого человека, я видел его со спины.

Бэйтса это явно не заинтересовало.

— Вероятно, она с кем-нибудь дружила? Имела любовную связь? Она никогда ни о ком не упоминала в разговоре?

— Нет, инспектор. Боюсь, что в последнее время мы стали чужими людьми. Последние два года мы жили по разным квартирам, видите ли, и редко встречались.

— Ах, так… — Бэйтс слегка кашлянул. — В таком случае, сэр, позвольте поинтересоваться, что вы делали вчера после обеда?

— Я был в «Овале», смотрел крикет.

— Вы были там с кем-нибудь?

— Нет, один.

— Гм… Я бы не возражал, если бы вы, хотя бы приблизительно, описали, что вы делали вчера начиная с обеда. Чистая формальность, поймите. Нам всегда приходится задавать подобные вопросы.

— Я понимаю, конечно… Что ж, дайте подумать… — он коротко рассказал, как зашел в закусочную, заказав там кружку пива и сэндвич, и как потом ему неожиданно пришла в голову мысль посетить знаменитый матч. — Я подъехал к стадиону без чего-то два, а подошел к полю вскоре после перерыва… что-нибудь в двадцать минут третьего. Я был там примерно до без четверти четыре, а затем поехал домой.

— Так, понятно, — Бэйтс взглянул на коллегу. — Очень хорошо, мистер Хилари, думаю, на сегодня все. Единственное, за что я был бы вам весьма признателен, это если бы вы позволили сержанту Никсону взять у вас отпечатки пальцев.

Отпечатки пальцев?! Несколько мгновений Чарльз ошарашенно глазел на инспектора. А ведь этого-то он не предусмотрел! Конечно, они снимут отпечатки пальцев в квартире жены и разоблачат его! Он их оставил и на бутылке с ромом, и на бокале, который передавал Луизе. Они установят, что он находился в квартире именно вчера и что он солгал. Как же ему быть, думал Чарльз, ошеломленный чудовищностью своей оплошности.

— Итак, сэр?

В отчаянии он попытался хоть как-нибудь исправить свое положение.

— Послушайте, инспектор. Боюсь… я вас неправильно информировал. Дело в том, что я был вчера в квартире Луизы. Но это произошло не днем, а утром. Я вышел от нее около часа и могу поклясться, что видел ее в последний раз.

Серые глаза инспектора Бэйтса приняли холодное выражение.

— Почему же вы не сказали об этом сразу?

— Потому что я сразу понял, в каком дурацком положении оказался. Простите, это такая глупость с моей стороны. Я только теперь это понимаю.

— Теперь? Вы имеете в виду, когда обстоятельства вынудили вас сказать правду?

Чарльз глубоко вздохнул.

— Правда состоит в том, что я не убивал своей жены. Она была жива, когда я ушел от нее. Но вы ведь прочли письмо и ясно дали понять, что подозреваете именно меня. Тот факт, что я случайно оказался там утром, не имеет ничего общего с ее смертью, но мне показалось, что вы сделаете неверные выводы, если я признаюсь, что был там.

Бэйтс фыркнул.

— В таком случае, сэр, боюсь, мне придется просить вас отправиться вместе со мной в участок.

— Вы хотите арестовать меня?

— Нет, сэр, я не хочу вас арестовать, но ввиду того, что случилось, нам потребуется выяснить гораздо больше подробностей о ваших передвижениях в тот печальный день, и нам это проще сделать в участке. У вас есть возражения по этому поводу?

— Вы пошли по неверному следу, инспектор, должен вам сказать, но я ничего не имею против, чтобы пойти вместе с вами, если вы полагаете, что это поможет следствию выяснить правду.

Чарльз горестно повернулся к двери. Он был ошеломлен скоростью разворачивавшихся событий. Казалось невероятным, что он сумел угодить в такую переделку за столь короткое время. Интересно, долго они будут разбираться со всем этим? Теперь он скорее всего не сможет встретиться с Кэтрин, а это означало, что она будет звонить сюда, чтобы выяснить, что случилось. Предусмотрев такой вариант, он остановился в холле и оставил портье записку для Кэтрин, где сообщал, что его неожиданно вызвали и что он позвонит. Ярким солнечным днем он вышел из дома в сопровождении двух полицейских, следовавших прямо за ним.

Когда он сидел в машине рядом с могучим инспектором, ему пришло в голову, что он, возможно, мог бы потребовать присутствия адвоката в участке. Хотя, конечно, такое условие необходимо лишь человеку, вынужденному скрывать правду, если он боится выдать себя каким-нибудь неосторожным словом. А так как он совершенно невиновен, самое лучшее — честно рассказать обо всем, не прибегая к помощи адвоката. И он отказался от этой идеи.

Тут он опять вернулся мыслями к Луизе. Интересно, в каком состоянии она встретила смерть? Она уже здорово напилась к моменту его ухода, и, может быть, продолжала пить дальше. И если к ней днем заходил знакомый мужчина, она легко могла спровоцировать фатальную сцену. Какая мерзкая, отвратительная история!

Машина остановилась, и Бэйтс провел его в участок, в небольшую комнату, где стоял стол и несколько жестких стульев. Затем он на секунду исчез, оставив Чарльза с неразговорчивым сержантом Никсоном. Вернулся он в сопровождении еще одного мужчины в штатской одежде, — тот уселся за стол, вооружившись толстым блокнотом.

Бэйтс прочистил горло.

— Итак, сэр, как я уже говорил, вы не находитесь под арестом, но, учитывая все обстоятельства, я должен сообщить вам, что вы не обязаны давать показания и что все сообщенное вами будет записано и может быть использовано в интересах следствия. Это понятно?

— Понятно, инспектор. Я хочу быть абсолютно честным с вами — мне нечего скрывать.

— Тогда, возможно, вы расскажете мне в свободной форме, но точно, все, что произошло вчера утром?

С чувством облегчения Чарльз рассказал все как было. О своем телефонном звонке Луизе, о том, как он предложил зайти днем, а она предпочла утро, о том, как он приехал на своей машине перед обедом, и об их последующем разговоре. Пытаясь как бы загладить свою вину, он был абсолютно правдив, рассказывая об отвратительной сцене, в которой они оба участвовали, о ее причинах и о том, к чему они пришли к концу встречи. Стенографист едва успевал записывать, скользя пером по бумаге, а Бэйтс слушал молча. Потом начал задавать вопросы.

— Сообщали ли вы кому-нибудь, что собираетесь нанести визит жене?

Чарльз покачал головой. Кэтрин знала, что он собирался к Луизе, но не знала точно, когда, а кроме того, меньше всего на свете он хотел бы впутывать ее в эту историю.

— Останавливались ли вы по дороге от вашего дома до дома вашей жены?

— Нет.

— Вы поставили машину рядом с домом?

— Нет, немного подальше, внизу, на противоположной стороне улицы.

— Почему вы так сделали?

— Из-за жары, а там была тень.

— Понятно. Как вы думаете, видел ли кто-нибудь, что вы вошли в дом, а также что вы вышли?

— Очень сомневаюсь, — грустно ответил Чарльз, вспомнив, как он поздравлял себя с этим обстоятельством совсем недавно. — Я не особенно обращал на это внимание, так как весь был погружен в мысли о том, что скажу жене. Мне кажется, я никого не видел. В это время дня на улицах мало народу.

— Гм… А когда вы выходили из дома? Вы говорили, что сразу отправились в закусочную на Данкэннон-стрит. Как долго вы там пробыли?

— Примерно полчаса.

— Как вы думаете, вас там сможет кто-нибудь узнать?

— Возможно, бармен. Он знает меня.

— Но он, конечно, не имеет представления, где вы были до этого?

— Нет, конечно.

— Когда вы подъехали к «Овалу», вы припарковали машину на стоянке?

— Нет, там не было мест. Я объехал вокруг в поисках тихого переулка и припарковал машину рядом с другими за поворотом.

— Не припомните ли вы название этого переулка?

— Нет, но я смог бы найти его.

— Вы случайно не запомнили, какие машины стояли рядом с вашей? Модель, цвет… Нас интересуют любые подробности.

Чарльз потер лоб ладонью.

— Нет… боюсь, что нет. Я был в таком состоянии, что ничего не запомнил. Вот в чем беда.

— В какой части стадиона вы стояли? На боковых трибунах?

— Нет. Там не было места — народу полно. Я пошел вместе с толпой и еле-еле нашел, где встать.

Никсон прервал их беседу:

— Вы покупали карточку участников соревнований?

— Да.

— Вы сохранили ее? Чарльз нахмурился.

— Нет, не думаю. Кажется, я скомкал ее и выбросил, когда уходил со стадиона.

Ручка продолжала скользить по бумаге, сержант Никсон внимательно изучал свои ногти.

— Вы разговаривали с кем-нибудь после полудня? — снова начал спрашивать Бэйтс. — С кем-нибудь, кто мог бы вас вспомнить?

— Нет, инспектор. Мне вообще не хотелось ни с кем разговаривать, — Чарльз уже начинал немного нервничать.

— Вы понимаете, как это важно — установить факт вашего действительного присутствия на матче?

— Конечно. Но мне ничего не приходит в голову.

— Тогда попытайтесь рассказать об игре. Чарльз задумался.

— Я попытаюсь, но я не очень разбираюсь в крикете. Я пошел просто для того, чтобы убить время.

Бэйтс немедленно подхватил эту фразу.

— Убить… время?

— Да, инспектор, у меня вечером было свидание, а до этого мне нечем было заняться, вот я и подумал, что игра отвлечет меня.

— Ну что ж, давайте мы это проверим. Расскажите нам все, что вы помните.

— Так, сначала играла Индия… Да, именно так.

— Кто был бэтсменом, когда вы приехали?

— Э-э-э, Хейзар. Я не уверен, как звали второго. Эти индийские имена так плохо запоминаются. Кажется, оно начиналось на «Мэн…».

— Мэнжрекар? — предложил Никсон.

— Возможно, — неуверенно согласился Чарльз.

— Или Мэнтри? — Сержант, по всей вероятности, был большим поклонником этой игры.

— Я точно не помню.

— У вас же была карточка с фамилиями участников, — напомнил Никсон.

— Я знаю, но я… я просто смотрел игру. Так, для общего впечатления. Мне нравится смотреть удары, а не на игроков.

— А как насчет боулеров?

— А-а, это были Бедсер и… Трумэн. Во всяком случае вначале.

— Очень хорошо. Теперь не опишете ли вы саму игру? Все, что вспомните. Какие-нибудь любопытные инциденты, случаи с игроками… Может, калитка упала… Замену боулера и так далее.

Минут пятнадцать Чарльз мучительно вспоминал, пока Бэйтс продолжал задавать ему наводящие вопросы. Это был жесткий допрос, и он прекрасно понимал, что показал себя не с самой лучшей стороны. Несколько раз Никсон громко фыркал, затем нервно вытащил из кармана газету и уткнулся в нее.

— Наверное, это все, — сказал Чарльз наконец.

— Боюсь, что этого мало, но больше я ничего не в состоянии припомнить. Дело в том, что я никак не мог сосредоточиться на игре. Я думал совсем о другом.

— Вы все еще настаиваете, что были на стадионе? — мрачно спросил Бэйтс.

— Да, я там был.

— И вы все еще утверждаете, что не появлялись на Клэндон Мьюз после полудня.

— Я и близко там не был. После «Овала» я сразу же отправился домой и оставался там до самого вечера.

В этот момент в дверь постучали — инспектору звонили по телефону. Стенографист закрыл свой блокнот и откинулся на стуле. Никсон избегал взгляда Чарльза и смотрел в окно. Интересно, подумал Чарльз, звонила ли уже Кэтрин и что она поняла из записки, оставленной у портье. Полиция, кажется, закончила с вопросами, но, возможно, понадобиться где-нибудь расписаться, да и чтобы отпечатать всю эту ерунду, потребуется немало времени…

Бэйтс вернулся в комнату.

— Ну что ж, мистер Хилари, — бодро сказал он, — у нас тут небольшие новости; можно сказать, нам весьма повезло. Мы нашли женщину, которая видела, как какой-то мужчина выходил из квартиры вашей жены на Клэндон Мьюз вчера примерно в половине четвертого. Она утверждает, что смогла бы опознать его.

— Слава Богу! — воскликнул Чарльз. — Я же говорил вам, что не имею никакого отношения к этому делу, инспектор! Теперь вы убедитесь, что я говорил правду.

— Я тоже надеюсь на это, сэр, — тон инспектора стал значительно мягче. — Возможно, вы согласитесь принять участие в процедуре опознания прямо сейчас, тогда мне больше вас не придется беспокоить, — и он объяснил, в чем заключалась сама процедура.

— Хорошо! — с готовностью воскликнул Чарльз. — Давайте поскорее покончим с этим.

Во дворе полицейского участка на Гейт-стрит уже ждала группа мужчин. К ним присоединился Чарльз и еще несколько человек, которых отловили прямо на улице. Большинство из них были возраста Чарльза и внешне на него похожи. Все двенадцать без головного убора.

Через несколько минут во дворе появился инспектор Бэйтс и выстроил всех в одну линию вдоль забора. Затем привели и женщину. Она была среднего роста, скромно одета, на вид лет сорока. Лицо довольно приятное и серьезное. Она быстро прошла вдоль ряда мужчин, коротко взглядывая в лицо каждому. Остановилась напротив Чарльза.

— Вот этот человек, — сказала она после весьма непродолжительного раздумья.

Чарльз с ужасом уставился на нее.

— Послушайте, я вас ни разу в жизни не видел…

— Зато я вас видела, — сказала она.

Наступила мертвая тишина. Одиннадцать человек с любопытством смотрели на Чарльза. Затем сержант Никсон увел женщину, остальные разошлись.

Чарльз почувствовал, как кто-то крепко схватил его за руку выше локтя.

— Вам лучше вернуться в участок, — заявил ему Бэйтс.

Глава 4

— Чарльз Эдвард Хилари, вам предъявлено обвинение в том, что третьего июня сего года вы убили вашу жену Луизу Мэри Хилари. Чарльз Эдвард Хилари, признаете вы себя виновным?

— Нет.

Со своей скамьи в Олд-Бейли, где находится Центральный уголовный суд в Лондоне, Чарльз ответил улыбкой на жалкую улыбку Кэтрин. Теперь по крайней мере окончится ожидание. Уже скоро…

Со времени его ареста прошло семь долгих недель — семь недель, вместивших целую жизнь, полную тревог и волнений. Вначале самым главным его чувством было ощущение невероятности того, что его заключили в тюрьму по обвинению в убийстве, что все то, о чем он раньше знал только по книгам, случилось именно с ним. Произошла, он был в этом абсолютно уверен, глупейшая, чудовищная ошибка! Пройдет время, и полиция, безусловно, выйдет на след настоящего убийцы, а его выпустят на свободу. Затем, когда после бесед с адвокатом он понял всю серьезность своего положения, им овладели более тяжелые переживания. Ярость по поводу чудовищности всего происшедшего, разъедающая душу обида на несправедливость судьбы, сыгравшей злую шутку над ним и Кэтрин в момент наивысшего счастья. Боль при мысли о Кэтрин и о том, что ей предстоит пережить. Пронзительное одиночество в долгие, бесконечные бессонные ночи. Отчаянные и позорные приступы жалости к самому себе, сменявшиеся обжигающим душу страхом, когда он давал волю воображению. Надежда терзая его, приходила на смену отчаянью.

Теперь, когда он слушал список присяжных, им вновь овладело ощущение невероятности всего совершавшегося. Сама мысль о том, что вся эта процедура была затеяна лишь для того, чтобы определить и взвесить степень его вины, его — Чарльза Хилари, который знал о смерти Луизы не больше, чем судебный пристав, казалась фантастикой! Еще более невероятным казалось то, что через несколько часов или дней эти незнакомые ему люди, которые сейчас принимали присягу, смогут торжественно объявить, что именно он убил свою жену — он, столь же неповинный в этом, как и сам судья… Произнести чудовищный приговор и послать его к месту казни!

Невероятно, но факт — вот он, сидит здесь на скамье подсудимых, главный герой и виновник самого скандального судебного процесса из многих на счету Олд-Бейли. Он может чувствовать себя непричастным ко всем судебным приготовлениям, они кажутся ему нереальными, зато вполне реальными были и полицейский, стоявший на страже у него за спиной, и волнение галерки, и репортеры, уже заносившие в книжечки любопытные подробности его внешнего вида и поведения. Но реальнее всего была веревка!

Он облизнул губы и нервно осмотрел зал суда. Публика, набившая зал до отказа, была, должно быть, лишь частью толпы, стремившейся пробраться сюда. Вне всякого сомнения, они ждали с пяти утра из-за Кэтрин; это из-за нее газеты готовили дополнительные тиражи, а процесс был у всех на устах в каждом отдаленном уголке Англии. Она к тому времени стала почти членом семьи для нескольких сотен тысяч телезрителей. Нет ничего удивительного, что процесс вызвал такой интерес, но было противно думать о том, что они обсуждали между собой. Во всяком случае, если они ждут пикантных, интимных подробностей из жизни своего поверженного кумира, их ожидает жестокое разочарование. Это было, пожалуй, единственным преимуществом того обстоятельства, что он выбрал ограниченную защиту: обвинение не выйдет за рамки приличий. По словам Мёргатройда, процесс не вызовет особых сенсаций и треволнений. Он закончится быстро, хотя надежд на оправдание мало, резюмировал он четко и определенно.

Чарльз взглянул на галерку. Так и есть, все пялятся на него с нескрываемым любопытством. Только Кэтрин, сидящая рядом с братом в части зала, отведенной для членов суда, пытается взглядом ободрить его. Она бледна, смертельно бледна, но с виду столь же спокойна и выдержанна, как и на протяжении всего следствия. Чарльзу казалось, что только теперь он оценил ее по достоинству. Он молил Бога придать ей сил и мужества в те мучительные часы, что ждали их впереди.

Пригладив парик и одернув судейскую мантию, сэр Фрэнсис Дьюк, королевский прокурор, торжественно поднялся и начал речь.

— Достопочтенные судьи! Мне выпала честь выступать здесь, на этом процессе, от лица обвинения вместе с моим достопочтенным коллегой мистером Форбсом. Обвиняемый Чарльз Хилари имеет честь быть представленным также моими достопочтенными коллегами мистером Лео Мёргатройдом и мистером Холлисом…

Дьюк был блестящим прокурором. Высокий, крепкого телосложения, он обладал способностью одним своим видом внушать доверие судьям. Он отличался весьма ограниченным и консервативным взглядом на жизнь, хотя и не был тем ревностным фанатиком, который с удовольствием отправит человека на виселицу за измену жене, если не найдет достаточно поводов обвинить его в убийстве. На него можно было вполне положиться в том, что он изложит доводы обвинения полностью и со знанием дела, а также внимательно выслушает и противную сторону. Методы его не отличались особой зрелищностью, а личность — особым обаянием, да ведь и данный процесс не требовал особого блеска, — во всяком случае, со стороны обвинения. Факты достаточно ясно говорили сами за себя.

— Достопочтенные судьи, — опять начал он. — Как стало известно суду, в пятницу днем, а именно третьего июня сего года, без четверти четыре пополудни в гостиной ее дома номер один по Клэндон Мьюз в Кенсингтоне, где она жила совершенно одна, было обнаружено тело Луизы Хилари. Тело обнаружено мальчиком-посыльным по имени Артур Мэйсон, который зашел, чтобы доставить железнодорожный билет из агентства «Уайд Уорлд Трэвел Эйдженси». Постучав в дверь и не получив ответа, а также зная, что миссис Хилари должна была его ждать, он заглянул в верхнюю прорезь ящика для газет. К своему ужасу, он увидел чьи-то ноги на ковре в гостиной и сразу понял, что случилось неладное. Он немедля направился к ближайшему телефону и набрал три девятки. Спустя несколько минут прибыла полиция, выбила дверь и обнаружила мертвую Луизу Хилари. Ее задушили.

— Следствию удалось установить сравнительно ограниченный период времени, в который могло быть совершено это убийство. Незадолго до трех пятнадцати того же дня Луиза Хилари звонила по телефону в агентство, спрашивая, почему до сих пор не доставили билет до Парижа, который она заказывала заранее. Подлинность ее голоса подтвердил один из служащих по имени Уильям Харбин, который и раньше имел с ней дело по такому же поводу. Поэтому мы можем со всей определенностью утверждать, что в три пятнадцать Луиза Хилари была еще жива, тогда как без четверти четыре, когда мальчик-посыльный позвонил в полицию, она была уже мертва. Из этого можно заключить, что Луиза Хилари была убита в течение этого получаса. Отсутствие каких-либо следов насильственного вторжения в дом говорит о том, что убийца был впущен самой Луизой Хилари и, что его ждали. По мнению обвинения, нет никаких сомнений и в том, кто именно был этот гость. Во время обычного осмотра места преступления полицией обнаружены бутылка рома, находившаяся в гостиной, а на стакане, из которого пила Луиза Хилари? — несколько четких отпечатков пальцев, которые, как было установлено впоследствии, принадлежат ее мужу Чарльзу Хилари. Самое тщательное расследование, проведенное полицией, не смогло дать доказательств того, что в доме в тот день мог побывать еще какой-то мужчина.

— Кроме того, достопочтенные судьи, отпечатки пальцев оказались не единственной уликой, найденной полицией. На постели Луизы Хилари обнаружено письмо, отправленное накануне вечером и полученное ею, по всей вероятности, рано утром. Вы сможете ознакомиться с этим письмом, представленным в качестве доказательств со стороны обвинения. Я думаю, что на данный момент будет вполне достаточно, если я зачитаю два или три абзаца. Я бы хотел, кроме всего прочего, обратить ваше внимание, господа судьи, на тот факт, что Хилари обращается к своей жене просто по имени — «Луиза!», выражая тем самым явно негативное свое к ней отношение, тогда как более естественным и чисто формальным было бы обращение

«Дорогая Луиза!». Теперь я предлагаю вашему вниманию самые существенные отрывки из этого письма:

«Не могу поверить, что ты до конца понимаешь, в какое отчаянье ты повергаешь меня, продолжая отказывать мне в разводе. Я не могу ни спать, ни работать, бесконечно обдумывая всевозможные выходы из сложившейся ситуации. Именно это занимает все мои мысли. Кэтрин переживает еще больше, чем я. Желание иметь семью и детей, вести нормальную жизнь вполне естественно для нее. Она не может больше мириться с нашими встречами украдкой, к которым ты нас принуждаешь.

Я мог бы понять твой отказ сделать меня свободным, если бы ты сохранила остатки любви ко мне, но ты совершенно ясно дала понять мне еще до того, как мы расстались, что наш неудавшийся брак оставил в тебе лишь чувство досады. Что же ты выиграешь, продолжая отказывать мне? Какую ощутимую пользу получишь, ставя препятствия на моем пути?

Луиза, я в полном отчаянии, в таком отчаянии, что с трудом нахожу силы написать тебе это письмо. Ты ломаешь мне жизнь. Если бы ты разрешила мне встретиться с тобой и еще раз поговорить, возможно, мне удалось бы заставить тебя понять, что ты делаешь. Я позвоню тебе утром и спрошу, могу ли я зайти завтра».

Сэр Фрэнсис положил письмо, вытерев уголки рта белым носовым платком.

— Это «завтра», леди и джентльмены, и был день убийства.

Он помолчал, затем обратился к присяжным через головы притихшей публики:

— В свете того, что случилось впоследствии, трудно представить себе более компрометирующее послание. Обвинение не обязано устанавливать мотив преступления для того, чтобы установить вину обвиняемого. Но в данном случае этот мотив совершенно ясен. Рассмотрим ситуацию, которая привела к написанию этого письма. Чарльз Хилари в результате неудавшегося брака живет отдельно от своей жены. Он страстно влюбляется в некую Кэтрин, которую мы все знаем как мисс Кэтрин Форрестер, привлекательную ведущую телепрограмм. Он сделал ее своей любовницей и страстно желает жениться на ней. Он несколько раз умоляет жену дать развод, но она все время отказывает. Нервное перенапряжение в результате таких «встреч украдкой», осознание того, что у них нет будущего, делают их жизнь совершенно невыносимой. В конце концов Кэтрин Форрестер объявляет своему любовнику, что так больше продолжаться не может. Хилари должен добиться развода или потерять любимую женщину. Он находится в состоянии полного отчаяния и именно в таком состоянии наносит визит жене. Это факты, которые нельзя опровергнуть.

Что именно произошло во время встречи супругов, мы не можем установить сейчас со всей точностью, но факт остается фактом: без четверти четыре того же дня Луиза Хилари лежала мертвой в своей гостиной. Точкой зрения обвинения в таком случае является то, что Чарльз Хилари, получив очередной отказ в разводе со стороны жены и не видя другого выхода из создавшейся ситуации, преднамеренно и жестоко убивает ее.

Сэр Фрэнсис позволил себе еще одну драматическую паузу.

— Прочтя злополучное письмо, — продолжал он через некоторое время, — полиция не теряла времени и немедленно встретилась с Чарльзом Хилари. Инспектор Бэйтс, офицер полиции, которому было поручено расследование, прямо спросил его, посещал ли он дом на Клэндон Мьюз в тот злосчастный день. Хилари ответил решительным «нет». И это была ложь. Ложь, на которой он впоследствии настаивал и которую еще более усугубил, добавив, что не виделся с женой уже несколько месяцев. И он продолжал лгать, пока инспектор Бэйтс не спросил у него согласия оставить полиции свои отпечатки пальцев. Поняв, что его ложь будет неминуемо разоблачена — я уже говорил ранее, что его отпечатки пальцев нашли на бутылке и бокалах, — он торопливо меняет свою предыдущую версию. Оказывается, он все-таки был в Клэндон Мьюз в день убийства, показал Хилари, но не днем. Он был там, по его словам, примерно в половине двенадцатого. Достопочтенные судьи, по мнению обвинения, мы имеем здесь классический случай поведения человека, осознающего свою вину и отчаянно пытающегося избежать последствий своего злодеяния. Сначала откровенная ложь, а затем, когда разоблачение становится неизбежным, резкий переход к другой версии.

— Когда его спросили, где он провел остаток дня после обеда, если не на Клэндон Мьюз, Хилари заявил, что он посетил стадион «Овал», где наблюдал международный матч по крикету между Англией и Индией. Если бы это было правдой, то нам представляется вполне возможным, что кто — нибудь мог его там видеть и запомнить. Со времени ареста Чарльза Хилари его фотографии широко помещались в газетах, а само дело было предметом всеобщего обсуждения. Однако еще ни один человек не пришел заявить, что видел его в «Овале» или заметил его машину рядом со стадионом. Сомнение в достоверности этих показаний вызывает не только отсутствие добровольных свидетелей. В целях подтверждения правдивости этого его заявления мистера Хилари попросили описать все, что он смог запомнить во время матча, который, как он утверждает, он видел. В свое время вам будут представлены его показания по этому поводу, и вы сможете сделать вывод о том, как далеки они от официальных репортажей.

Достопочтенные судьи! Если бы даже на этом закончились обоснования, выдвинутые стороной обвинения, вы бы неизбежно, по моему разумению, пришли к выводу, что Чарльз Хилари задушил свою жену. Налицо мотив преступления, возможность совершить его и явная ложь со стороны обвиняемого, так как он не смог убедительно показать, где и как он провел время в момент преступления. Более того, по существу, он является единственным подозреваемым, так как во время следствия не возникло никаких других подозрений относительно лиц, связанных с его покойной женой. Как я уже говорил, всего этого было бы уже вполне достаточно. Но это еще не все. Дело в том, что Чарльза Хилари, который отрицает, что был на Клэндон Мьюз в тот печальный день после обеда, видели, когда он выходил из дома жены как раз в тот промежуток времени, равный тридцати минутам, когда было совершено убийство. Его вторая ложь, так же как и первая, растаяла как дым, не выдержав столкновения с неопровержимыми фактами…

Королевский адвокат Лео Мёргатройд с напряжением слушал сокрушительную речь прокурора. Невысокий и коренастый, внешне он не производил внушительного впечатления, хотя и считался одним из сильнейших защитников. Кроме профессиональных навыков и ясности ума, необходимых хорошему адвокату, он обладал еще одним редким качеством — воображением, сочетавшимся с неплохим знанием людей. На его счету был не один случай, когда ему удавалось добиться оправдательного приговора в совершенно безнадежной, казалось бы, ситуации, и всё благодаря умению представить обвиняемого суровому суду присяжных с самой лучшей стороны и вызвать к нему сочувствие.

Сегодня, однако, он был отнюдь не уверен в том, что его обычная тактика приведет к успеху. В пользу обвинения свидетельствовали восемьдесят процентов приведенных фактов, и этого было вполне достаточно, чтобы повесить Хилари. Оставалась одна надежда — выгодно использовать оставшиеся двадцать процентов или по крайней мере выдвинуть достаточно стройную версию, чтобы посеять сомнение в виновности подсудимого. Однако недостаточность фактов со стороны защиты делала эту задачу весьма сложной. Они почти ничего не знали о жизни покойной Луизы Хилари и, как верно подметил Дьюк, не имели оснований подозревать кого-либо еще.

Слабость защиты не была результатом того, что Роберт Фэрей, опытный адвокат с уголовной практикой, привлеченный к процессу стороной Мёргатройда, приложил недостаточно старания. Он нанял несколько частных детективов, которые усердно пытались вытащить на поверхность как можно больше фактов из частной жизни Луизы Хилари. Они тщательно опросили ее ближайших соседей, которые как назло в день убийства находились в отъезде, и достопочтенную миссис Бриггс, убиравшую в доме два-три раза в неделю, а также торговцев, но так и не нашли ничего существенного. Никто из них ни разу не видел, чтобы в дом заходил посторонний мужчина, не заметили даже следов присутствия в доме мужчины, как показала уборщица. Сложилась картина, что миссис Хилари большей частью находилась дома одна, коротая время с бутылкой рома перед телевизором или листая журналы. Во время отлучек она никогда никому не сообщала о том, где была или чем занималась. Иногда обсуждала с миссис Бриггс увиденные ею фильмы, но никогда не рассказывала о друзьях. Если у нее и были какие-нибудь секреты, то она их весьма тщательно оберегалa.

Только однажды детективы напали на след, или так им во всяком случае показалось: в сумочке Луизы обнаружили несколько оплаченных счетов за проживание в гостинице. Отправившись на все морские курорты, где проживала Луиза, агентам не удалось получить тем не менее ни одного доказательства того, что она проводила время с мужчиной. Совсем напротив, все ясно указывало на то, что она предпринимала такие вояжи без компаньона. Справки наводились и в европейских отелях, где она также несколько раз снимала комнату с помощью «Уайд Уорлд Трэвел Эйдженси», — и опять ничего. Защиту строить было практически не на чем.

Усилия адвоката составить хоть сколько-нибудь ясную картину о передвижениях обвиняемого в день убийства также оказались абсолютно бесплодными. Не нашлось ни одного свидетеля, видевшего, как он входил в дом на Клэндон Мьюз или выходил из него в то злополучное утро, а его рассказ о посещении матча в «Овале» также не получил никакого подтверждения.

При других обстоятельствах такая ситуация не слишком волновала бы Мёргатройда, так как на его памяти подобные процессы бывали не раз и не два. Чаще всего он мало что мог сообщить суду в пользу виновного, а виновные попадались чаще, чем невиновные. Он знал также, что в процессах с убийством невиновные попадали на виселицу крайне редко, хотя сегодня, как это ни печально, ввиду отсутствия фактов у защиты как раз именно это и могло произойти. В невиновности подсудимого его убедила бурная и искренняя реакция их обоих: Чарльза Хилари и Кэтрин Форрестер; но он не видел возможности, к своему глубочайшему сожалению, убедить в этом кого-либо еще. Доводов «против» было гораздо больше, чем «за».

Первые несколько свидетелей дали обычные показания, а шарканье ног и покашливание в зале свидетельствовали о том, что напряжение спало. Топограф представил план расположения дома на Клэндон Мьюз, а полицейский фотограф — кадры, снятые на месте преступления. Мальчик-посыльный рассказал, как он обнаружил тело, а свидетели подтвердили, что он позвонил в полицию точно в указанное им время.

Следующим вызвали свидетеля Уильяма Харбина, бдительного молодого клерка из транспортного агентства. Он показал, что миссис Хилари действительно заказывала один билет до Парижа за двадцать четыре часа до отбытия поезда, а впоследствии позвонила, проверяя, будет ли доставлен билет. Он хорошо знал ее голос и не сомневался, что звонила именно она. Он точно указал время звонка, так как в этот момент посмотрел на часы.

После сэра Фрэнсиса вопросы Харбину начал задавать Мёргатройд.

— Не упоминала ли миссис Хилари случайно цель своего визита в Европу?

— Она сказала, что едет отдыхать.

— Не говорила ли она, почему покупает только один билет?

— Я понял, что у нее не было определенных планов. Она сказала, что еще точно не знает, куда направится из Парижа, и что, возможно, вернется в Англию другим путем.

— А что, подобные путешествия без определенных планов входили в ее привычки?

— Нет, обычно она ездила в определенное место.

— И всегда брала обратный билет?

— Да.

— Она всегда брала билет только за сутки?

— Нет, обычно она связывалась с нами задолго от отъезда.

Сэр Фрэнсис едва заметно пожал плечами, когда Мёргатройд сел, и вызвал следующего свидетеля — патологоанатома, производившего вскрытие. Через некоторое время Мёргатройд опять вскочил с места и задал врачу вопрос, интересуясь, находилась ли, по его мнению, Луиза Хилари в состоянии алкогольного опьянения в момент своей смерти, не было ли прямых указаний на то, что она регулярно и много пила, интенсивно курила, а иногда употребляла наркотики, и можно ли было по общему состоянию ее организма предположить, что она в целом вела нездоровый образ жизни. На этот раз и судья удивился его вопросам, но воздержался от замечания.

Следующим выступил инспектор Уоррен, эксперт Скотланд-ярда, снимавший отпечатки пальцев. Он показал, как именно он снимал отпечатки пальцев в доме на Клэн-дон Мьюз и что ему удалось идентифицировать только те из них, которые принадлежали трем известным суду лицам, бывавшим в доме: Луизе Хилари, миссис Бриггс и обвиняемому. Мёргатройд сразу же попытался извлечь максимальную пользу из этих неудачных показаний эксперта.

— Нашли ли вы еще где-нибудь в доме отпечатки пальцев подсудимого, кроме как на бутылке и на бокалах?

— Нет.

— Итак, несмотря на то, что он, как он сам признает, находился в квартире в течение некоторого времени, он не оставил бы там других следов своего присутствия, если бы не дотрагивался до указанных предметов?

— Выходит, что так.

— Тогда вполне разумно предположить, не так ли, что если бы какой-то другой мужчина побывал в этом доме и случайно не дотрагивался до этих предметов, он также не оставил бы в доме своих отпечатков?

— Совершенно верно.

— Преступник ведь не всегда оставляет отпечатки пальцев на месте преступления?

— Нет, не всегда.

— Не кажется ли вам, господин эксперт, исходя из вашего опыта, что преступники в наши дни очень хорошо знают о том, что оставлять отпечатки пальцев на месте преступления крайне опасно?

— К несчастью, это именно так.

— И тот, кто собирается совершить преступление, чаще всего принимает меры предосторожности против этого?

— Да, это так.

— Тогда как ни в чем не повинный человек может и не подумать об этом?

— Совершенно верно.

— Большое спасибо.

Вызвали инспектора Бэйтса. Он показал, как выглядело место преступления, когда он приехал туда, как обнаружил письмо, и подтвердил отсутствие каких-либо улик против кого-либо, кроме Хилари. Сэр Фрэнсис тщательно опросил его относительно его первого разговора с обвиняемым, допроса в полиции, а также обстоятельств, приведших к аресту.

И вновь вопросы Мёргатройда вызвали у всех удивление. Он поинтересовался, в каком состоянии находилась квартира погибшей Луизы: была ли застелена кровать, имелись ли пятна рома на поверхности телевизора, не возникло ли у инспектора ощущения беспорядка и неприбранности? Кроме этого Мёргатройду удалось добиться еще существенного признания в том, что обвиняемый был искренне потрясен вестью о смерти жены, хотя инспектор и попытался жестом и интонацией показать, что лично он не поверил в это.

Вслед за Бэйтсом показания начал давать некий седовласый, розоволицый мужчина, произнесший присягу приятным интеллигентным голосом. Вопросы задавал мистер Форбс, помощник прокурора.

— Ваше имя Генри Джордж Сэлкомб и вы живете по адресу Мэйнор Роуд тридцать восемь «а» в доме Барнета?

— Да.

— А по профессии вы спортивный комментатор?

— Верно.

— Вы, кажется, специально изучали игру в крикет, выступали в команде от округа и написали три книги по этому поводу?

— Да.

— Присутствовали ли вы на матче в «Овале» в пятницу днем, а именно третьего июня сего года?

— Да.

— Давали ли вы комментарий в тот день для телепрограммы Би-би-си?

— Да.

— Итак, мистер Сэлкомб, вы слышали, как зачитывались суду те вопросы по поводу матча, которые инспектор Бэйтс задавал подсудимому четвертого июня, а также ответы подсудимого?

— Да.

— Имели ли вы возможность заранее ознакомиться с этими вопросами и ответами?

— Да.

— Можно ли назвать описание подсудимым того, что происходило во время матча, точным?

— Это весьма неточное описание. Он допустил две ошибки, рассказывая о перебежках бэтсменов. Он сказал, что один из них поймал мяч, тогда как на самом деле он выбыл из игры, а про другого — что он ударил ногой по мячу, а на самом деле тот блокировал калитку. Три раза спутал фамилию полевого игрока и два раза боулера. И два раза он неправильно назвал счет.

— Спасибо.

— Нет вопросов, — проревел Мёргатройд. Хилари совершил множество и более серьезных промашек, не стоило сейчас вступать в пререкания относительно подробностей матча. Ах, если бы только у его клиента хватило ума посоветоваться с ним, прежде чем решиться на столь нелепое описание матча! Он постарается объяснить суду причину этих ошибок, когда придет время, хотя совсем не уверен в успехе. Мёргатройд заметил, как двое присяжных обменялись многозначительными взглядами. Интересно, подумал он, многие ли из этих десяти являются любителями крикета?

Сэр Фрэнсис величественно произнес:

— Вызывается Мэри Агнес Скотт.

Присяжные, проявлявшие живейший интерес к показаниям знаменитого Генри Сэлкомба, вновь притихли, пока новая свидетельница давала присягу. Доброе лицо этой женщины казалось еще более обеспокоенным, чем в первый раз, когда Чарльз увидел ее на опознании.

— Ваше имя Мэри Агнес Скотт?

— Да.

— Вам сорок один год, вы домашняя хозяйка, замужняя, имеете троих детей и живете на Эвертон Роуд, дом четырнадцать, в Кенсингтоне?

— Да.

— Ваш муж работает в лондонском Окружном совете в качестве учителя вечерней школы?

— Да.

— Миссис Скотт, не проходили ли вы днем третьего июня сего года по улице Клэндон Мьюз?

— Да, проходила.

— В какое время?

— Около половины четвертого.

— Вы можете утверждать это?

— Да. Я посмотрела на часы, прежде чем выйти из дома. Я собиралась забрать мазь в аптеке у Суоллоу, она должна была быть готова в половине четвертого.

— Ваши часы идут верно?

— Спешат на одну или две минуты.

— Прекрасно. Теперь, миссис Скотт, не сообщите ли вы суду, что вы видели, проходя по Клэндон Мьюз.

— Я увидела, как из дома в конце улицы, из квартиры, которая ближе всего к тротуару, вышел какой-то мужчина.

— Это вы позвонили на следующее утро в полицию, сообщив, что видели человека?

— Да, я.

— Что вас заставило сделать это?

— Я прочитала в газете, что в доме номер один по Клэндон Мьюз нашли убитую женщину и что полиция хотела бы побеседовать с теми, кто кого-нибудь видел вблизи того дома в тот день. Я прошлась по улице и убедилась, что это и был дом номер один, из которого тогда выходил мужчина. Я подумала, что следует позвонить в полицию.

— Вы поступили так из чувства гражданского долга?

— Да. Мне казалось, что я поступаю правильно.

— Вы правы. Я уверен, что суд согласится со мной: вы повели себя самым лучшим образом. В то утро вы описали полиции этого человека?

— Да, попыталась.

— Как вы описали его?

— Я сказала, что он был высокий и очень загорелый, что на нем не было шляпы, и мне показалось, что у него темные волосы.

— Вам что-нибудь подсказывали или задавали наводящие вопросы, когда вы делали это описание, или вы сказали то, что хотели?

— Я сказала то, что хотела.

— А потом инспектор Джонсон доставил вас в полицейский участок на Гейт-стрит для опознания этого человека?

— Да.

— Не обсуждали ли вы с ним по дороге, каким должно быть ваше описание и тот человек, который должен ему соответствовать?

— Нет.

— Что произошло, когда вы прибыли в участок на Гейт-стрит?

— Сначала я сидела в маленькой комнатке, потом меня привели во двор, где много мужчин выстроились в один ряд, и там был еще один полицейский. Инспектор Бэйтс сказал мне: «Сможете ли вы найти среди этих мужчин того человека?»

— И вы?

— Я сразу его нашла.

— Вам было трудно это сделать?

— Совсем нет.

— Вы были абсолютно уверены в том, что человек, на которого вы указали, и был тем мужчиной, который выходил из дома номер один на Клэндон Мьюз накануне примерно в половине четвертого?

— Да.

— И вы до сих пор в этом уверены?

— Да.

— Вы не припомните, видели ли вы этого человека когда-нибудь раньше?

— Нет.

— Видите ли вы этого человека сейчас в зале суда?

— Да, вижу.

— Укажите на него, пожалуйста.

— Вот этот человек — на скамье подсудимых.

Неторопливо поднявшись, Мёргатройд внимательно посмотрел на женщину, чьи показания, по всей вероятности, должны были привести его клиента на виселицу. Он наблюдал за ней в суде магистратов и составил о ней свое мнение. Как свидетельница она могла произвести самое благоприятное впечатление на присяжных, и он сделал вывод, что с ней следует обращаться с особой осторожностью, в противном случае он причинит своему клиенту скорее вред, чем пользу.

— Миссис Скотт, надеюсь, вы ясно понимаете, что от ваших показаний зависит жизнь этого человека?

— Да, понимаю.

— Итак, если у вас есть хоть малейшая тень сомнения в том, что вы утверждаете, вы должны нам сказать об этом, не так ли?

— Да, конечно, но у меня нет никаких сомнений.

— Очень хорошо. А теперь скажите, как долго вы проживаете на Эвертон Роуд, четырнадцать?

— Около пяти лет.

— Наверное, вы хорошо знаете окрестности?

— Да, конечно.

— Вы, наверное, каждый день ходите за покупками?

— Да.

— И я думаю, часто бываете на Клэндон Мьюз?

— Да, очень часто.

— Вы сказали, что в тот день, в пятницу, вы направлялись в аптеку за мазью. Для чего вам понадобилась мазь?

— У моего младшего сына появилась сыпь на лице.

— Так. Понятно. Сыпь неприятного вида?

— Да, очень.

— Поэтому вам, наверное, хотелось получить мазь как можно быстрее?

— Да.

— В таком случае, думаю, вы не задерживались по пути в аптеку?

— Нет, не задерживалась.

— Вы шли довольно быстро?

— Нет, не очень — был жаркий день.

— Но вы шли бодрым шагом?

— Да.

— Что заставило вас взглянуть в сторону дома на Клэндон Мьюз, когда вы проходили мимо?

— Я услышала шум. Как будто, кто-то, выходя, хлопнул дверью.

— Тогда вы обернулись и увидели мужчину?

— Да.

— На каком примерно расстоянии он находился от вас, когда вы его увидели?

— Пожалуй, ярдов пять или шесть.

— Он стоял у двери?

— Нет, он как раз отходил от нее.

— В каком направлении он смотрел?

— Он смотрел в мою сторону.

— Миссис Скотт, а когда вы проходили в конце улицы и увидели этого человека, вы остановились?

— Нет.

— Вы замедлили шаг?

— Нет.

— Вы услышали шум и просто взглянули на него, проходя мимо?

— Да.

— Но если вы только взглянули, проходя мимо, значит, вы не всматривались в его лицо?

— Нет, не всматривалась.

— Вы что-нибудь подумали о нем в эту секунду?

— Нет, тогда я ничего не подумала.

— Ничто в этой ситуации не привлекло вашего особого внимания?

— Нет.

— Вы, например, не подумали про себя: «какой странный мужчина», или «какой симпатичный мужчина», или «какой обеспокоенный мужчина»? Что-нибудь вроде этого?

— Нет.

— Вы заметили, в чем он был одет?

— Нет.

— Ведь то описание, которое вы дали полиции, — «высокий, загорелый, без шляпы, темноволосый», — подходит ко многим мужчинам, не так ли?

— Да, согласна.

— Пытались ли вы описать его лицо?

— Нет.

— Вы не сделали этого лишь потому, что получили весьма поверхностное представление о нем?

— Да, но тем не менее это было весьма четкое представление. Я не смогла описать его лицо, но я узнала его сразу же, как увидела.

— Я ценю ваши способности, миссис Скотт, но факт остается фактом, вы не могли запомнить деталей — форму лица или носа, цвет глаз, например?

— Я не запомнила частностей, только лицо в целом.

— Итак, когда вы присутствовали на опознании, вы не искали человека с определенными внешними данными, которые вы запомнили в тот момент?

— Нет, я просто думала, узнаю ли я его лицо.

— Лицо, о котором вы получили лишь мимолетное впечатление, проходя мимо по улице?

— Да.

Мёргатройд взглянул на присяжных и сел, всем своим видом выражая полное удовлетворение. Сначала, когда он увидел, что на стороне обвинения начали перешептываться, он подумал, что допрос свидетельницы будет продолжен, но сэр Фрэнсис не сделал этого и вызвал последнего свидетеля — офицера полиции, который устраивал опознание. Полицейский объяснил, как именно подбирались добровольные участники, и рассказал о тех мерах предосторожности, которые были предприняты, чтобы исключить возможность ошибки. Он уточнил, что Хилари было разрешено самому выбрать, на каком месте встать, и что полиция специально позаботилась о том, чтобы миссис Скотт не видела его заранее, прежде чем ее привели во двор.

— У меня нет вопросов к свидетелю, — сказал Мёргатройд.

Сэр Фрэнсис сложил бумаги и приподнялся.

— На этом, дамы и господа, разрешите закончить слушанье дела.

— Я думаю, — сказал мистер Джастис Грин, который за все предшествовавшее время не произнес ни единого слова, — что настал удобный момент удалиться на время обеда.

Встав и поклонившись, он выскользнул из зала суда, где в тот же момент публика начала оживленно переговариваться, нарушив царившую ранее тишину. Кэтрин ободряюще помахала рукой Чарльзу, когда того уводили, но улыбка у нее получилась совсем вымученной. Если бы даже она сама этого не понимала, то по мрачному выражению лица Мёргатройда могла бы заключить, что дела идут плохо. Взяв брата под руку, она прошла мимо целого ряда камер, нацеленных на нее. Полиция провела ее сквозь толпу, а несколько дамочек презрительно засвистели ей вслед.

Глава 5

Вызывается обвиняемый!

В сопровождении полицейских Чарльз, встав со скамьи подсудимых, прошел по небольшому коридорчику к месту, где присягали свидетели. Спиной он почувствовал, как выкручивает себе шеи галерка, пытаясь взглянуть на него; в воздухе повисло ожидание, равное по накалу тому, которое сопровождает звезду, выходящую на сцену. Он давно боялся этого испытания, боялся, что может каким-нибудь неподобающим или унизительным образом, споткнувшись или упав, например, выдать свое состояние нервного перенапряжения публике. Но когда этот момент настал, он, напротив, почувствовал себя более собранным, более уверенным в себе, чем в начале и во время всего процесса. Оказалось, что в пронзительном свете прожекторов, направленных на него, и в сознании того, что теперь он хозяин на этой сцене, было нечто успокаивающее. Более тщеславный человек мог бы даже испытать удовольствие, пусть мимолетное, от того, что стал центром притяжения всех взоров в этом последнем смертельном поединке, где на карту поставлена жизнь. Он не был тщеславен, но был горд, с трудом мирился со своим вынужденным покорным молчанием на скамье подсудимых. Теперь по крайней мере он сможет защитить себя, как настоящий мужчина. Теперь будут разговаривать с ним, а не о нем, что было гораздо менее унизительно. Конечно, это все его дурацкая чувствительность, но он остро переживал, когда о нем говорили «подсудимый» или «Хилари». Не все ли равно, раз уж они собирались его повесить, и тем не менее это было ему неприятно.

— Возьмите Библию в правую руку, — донесся до него голос, — и повторяйте за мной…

Мёргатройд долго и мучительно обдумывал, как построить защиту, прежде чем решил окончательно, что Хилари будет вызван для дачи показаний. Риск был велик, и он прекрасно об этом знал. Единственным способом защиты было отрицать все и вся, не приводя никаких доказательств. Что бы ни заявил суду Хилари, он не сможет противоречить обвинениям прокурора; более того, его могут подвергнуть перекрестному допросу, а это будет конец. Если бы обвинение не было столь сильным, Мёргатройд отказался бы от показаний подсудимого, и крепко стоял бы на своем: «Он этого не делал, он там не был, он ничего об этом не знает» и попытался бы убедить в этом суд присяжных. Но при существующем положении дел он не осмеливался на это. Если Хилари не даст показаний, ему неминуемо присудят смертную казнь. Единственной надеждой была личность самого подсудимого, которая, быть может, раскрывшись более полно в результате его ответов на вопросы, хоть до какой-то степени нейтрализует предыдущие показания в представлении присяжных. Надежда на это была очень слабой, но в практике Мёргатройда такое случалось.

Первое впечатление было во всяком случае вполне благоприятным. Хилари не был похож на преступника. Он стоял прямо, положив руку на Библию, и повторял присягу тихим и ровным голосом. Спустя семь недель заточения и нервного напряжения щеки его слегка втянулись, лицо похудело, что придавало ему более мужественное, аскетичное выражение. Видя его сейчас, трудно предположить, что он способен на насилие и грубую страсть.

Мёргатройд посмотрел ему прямо в глаза.

— Чарльз Хилари, вы убили вашу жену?

— Нет.

Столь прямой вопрос и не менее прямой ответ, последовавшие совершенно неожиданно в самом начале допроса, должны были оказать воистину драматическое воздействие на публику и на присяжных. Защита вновь перешла в нападение. Начав допрос таким образом, Мёргатройд объявил, что его подопечному нечего скрывать от суда, и теперь ему следовало подкрепить это фактами.

Он продолжал дальше неторопливо и непринужденно задавать вопросы, позволяя присяжным спокойно их выслушать и обдумать ответы. Ему было совершенно необходимо хоть немного замедлить этот процесс, развивавшийся слишком бурными темпами. Обвинение, возможно, само того не желая, оставило у суда впечатление, что приговор был вынесен уже заранее. Мёргатройд, возможно, и проиграет дело в конце концов, но уж во всяком случае он вовсе не собирается своими руками толкать клиента на виселицу. Он хотел, чтобы суд присяжных получше познакомился с Хилари, чтобы они узнали о нем как можно больше.

Шаг за шагом он терпеливо направлял Чарльза, рассказывавшего свою длинную и волнующую историю со всеми подробностями, ничего не выпустив. Двадцать лет упорной работы на островах Карибского моря, характер этой работы, встреча с Луизой, неудавшийся брак и причина их последующей жизни врозь. Чарльз рассказал, как он снял ей квартиру на Клэндон Мьюз, о своей встрече с Кэтрин, о своих визитах и письмах к Луизе, у которой просил развода, о надвигавшемся кризисе в его отношениях с Кэтрин и их ссоре вечером накануне убийства, когда она заявила, что им следует жить вместе или расстаться. По существу, он повторял ту же версию обвинения, но с другой эмоциональной окраской. Мёргатройд продолжал расспрашивать:

— Скажите, мистер Хилари, когда мисс Форрестер заявила вечером накануне убийства, что вам следует вместе уехать и жить открыто, каково было ваше к этому отношение?

— Я был очень против.

— Почему?

— Я не был уверен в том, что смогу сделать ее счастливой при таких обстоятельствах, а кроме того, мне претила идея, что ей придется бросить свою работу из-за меня. Она уже многого успела достичь, и я гордился ею.

— Когда вы сообщили ей, что возражаете против ее предложения, означало ли это, что вы уже твердо решили не принимать его?

— Нет. В тот момент я еще ничего не решил. Я сказал Кэтрин, то есть мисс Форрестер, что попробую еще раз поговорить с женой, и что если она будет продолжать упорствовать, мы поговорим об этом еще раз.

— Значит, вопрос оставался открытым?

— Безусловно.

— Слышали ли вы мнение обвинения, что, нанося визит вашей жене, вы стояли перед выбором: избавиться от нее или потерять мисс Форрестер?

— Да, слышал, но ситуация была совершенно иной. Хотя мы и имели некоторые разногласия — я и мисс Форрестер, — мы никогда не ставили вопроса о том, что нам нужно расстаться. Мисс Форрестер хотела, чтобы мы уехали, а я понимал, что в самом крайнем случае нам придется решиться на это.

— Пришли ли вы к какому-нибудь решению, когда вновь увиделись с нею в пятницу вечером?

— Да, мы снова говорили об этом и в результате сделали вывод, что ей следует бросить свою работу, а нам — уехать во Францию и попытаться купить жилье.

— Если бы вы к тому времени убили вашу жену, вам ни к чему было бы принимать такое решение?

— Совершенно верно.

— Обдумывали ли вы ранее возможность убить вашу жену, чтобы найти выход из тупика?

— Ни разу в жизни. Мне бы и в голову не пришла подобная мысль.

— Оставив в стороне вопросы морали, могли бы вы вообще представить себе подобное решение проблем?

— Ни при каких обстоятельствах. Это было бы полным безумием. Если бы я совершил что-либо подобное, я всю последующую жизнь мучился бы раскаянием. Для меня все было бы кончено.

— Сохранить «треугольник» было бы для вас предпочтительней?

— Безусловно.

— Мистер Хилари, что вы и мисс Форрестер делали позже вечером после того, как приняли решение уехать вместе во Францию?

— Мы праздновали это событие.

— Каким образом?

— Мы пообедали в ресторане, где выпили бутылку шампанского, затем немного потанцевали.

— Вы танцевали?!

— Да.

Мёргатройд удовлетворенно кивнул головой. Он прекрасно знал, что избранная им манера допроса могла бы показаться кое-кому из ученых мужей слишком уж вызывающей, но поскольку он решил, что в данном случае защите терять нечего, подобная шокирующая тактика казалась ему вполне оправданной.

Теперь он перешел к реальному разговору, который происходил между Луизой и Чарльзом. Здесь вновь потребовалась полная беспристрастность, так как Хилари уже рассказывал полиции все в своем первоначальном заявлении, а последующие подробности должны были разуверить присяжных в том, в чем их уже удалось убедить обвинению. Сцена, разыгравшаяся в Клэндон Мьюз, была, таким образом, разыграна как по нотам, с упоминанием мельчайших деталей, дабы воспроизвести как можно более полную картину происшедшего с наибольшей пользой для установления истины. Под конец Мёргатройд коснулся довольно щекотливой темы, которую, как он думал, было совершенно необходимо вытащить на поверхность.

— Приходило ли вам когда-нибудь в голову, мистер Хилари, что вы сможете в один прекрасный день подать в суд на миссис Хилари с целью получить развод?

— Да, мне приходила в голову эта мысль.

— В вашем последнем разговоре с женой, после того как она вам вновь отказала, упоминали ли вы такую возможность?

— Да.

— Что она вам ответила?

— Она рассмеялась, сказав, что ведет себя очень осторожно и что мне не удастся получить доказательств.

— Она отрицала, что у вас могут быть основания для развода?

— Нет. Скорее я бы сделал вывод о том, что она имела отношения с другими мужчинами, но была полна решимости не афишировать их. Еще она заявила, что ненавидит меня и собирается добиться того, чтобы я был связан с нею навеки.

— И поэтому она вела столь скрытный образ жизни?

— Да, именно так я это и понял.

— Видели ли вы ее хоть когда-нибудь в обществе другого мужчины с тех пор как вы расстались?

— Однажды я видел, как она садилась в такси с каким-то мужчиной в обеденное время на Пикадилли.

— Итак, у нее были друзья-мужчины?

— Очевидно.

И вновь Мёргатройд кивнул головой, но на этот раз с напускным удовлетворением. Ему казалось совершенно необходимым коснуться этого вопроса именно в таком ракурсе, так как ни один человек на свете не мог ничего добавить к сказанному об образе жизни Луизы Хилари. И тем не менее у него не было никаких иллюзий относительно возможных последствий.

И вновь пункт за пунктом они проиграли всю версию обвинения. Чарльз подробно описал свои действия после того, как ушел от жены, и рассказал, в каком состоянии находился. Теперь, когда он признался, что на секунду чуть не поддался искушению применить насилие по отношению к Луизе, он был в состоянии более убедительно объяснить причину того, что он не мог сосредоточиться на матче в «Овале» и вынужден был солгать полицейским.

Осталось задать лишь несколько формальных вопросов.

— Вы слышали показания миссис Скотт, утверждавшей, что она видела вас в тот день после обеда выходящим из дома вашей супруги?

— Она ошибается. Меня там в то время не было.

— Вы были в это время в «Овале»?

— Да.

— Вы можете поклясться в этом на Библии?

— Клянусь.

— Чарльз Хилари, я спрашиваю вас еще раз — имеете ли вы отношение к смерти вашей жены?

— Никакого. Я абсолютно невиновен. Мёргатройд с вызовом посмотрел на присяжных и сел на место. Чарльз собрался с духом, чтобы встретить новое нападение прокурора.

По существу, перекрестный допрос оказался менее страшным, чем он ожидал. Защита осветила так много фактов, что обвинению почти нечего было делать. Сэр Фрэнсис попробовал поглубже подобраться к мотивам, повлекшим за собой губительную ложь со стороны Хилари, и подробнее остановился на скандале с Луизой. Чарльз, оставаясь на стороне незыблемой истины, продолжал рассказывать то же самое. Осложнения возникли только тогда, когда сэр Фрэнсис вернулся к попытке защиты направить следствие по другому пути.

— Мистер Хилари, вы сообщали суду, что однажды видели, как ваша жена садилась в такси с каким-то мужчиной. Мне кажется, вы упомянули время обеда. Можете ли вы описать этого человека?

— Нет, мелькнула только его спина.

— Можете ли вы предположить, кем был тот мужчина?

— Нет.

— Это был просто какой-то мужчина?

— Да.

— Не собираетесь ли вы утверждать, что садиться в такси с мужчиной во время обеда — предположим на минуту, что вы не выдумали эту историю с начала и до конца, — есть доказательство супружеской измены?

— Конечно, нет.

— Но вы же предполагали, не так ли, что ваша жена имела противозаконные связи с другими мужчинами?

— Я говорил, что она практически признавалась мне в этом.

— Пожалуйста, не уклоняйтесь от сути вопроса. Утверждаете вы или не утверждаете, что она имела противозаконные связи с мужчинами?

— Думаю, да, утверждаю, если вы считаете, что их можно назвать противозаконными.

— А как бы вы их назвали?

— Я не считаю себя вправе называть их каким-нибудь образом.

— Это, конечно же, так, мистер Хилари; однако имеете ли вы хоть малейшее представление о том, кем могли быть эти ее предполагаемые друзья?

— Никакого. Я почти не встречался с женой в течение последних двух лет и почти ничего не знаю о ее жизни.

— И все-таки вы обвиняете ее в неверности. Имеется ли у вас хоть какое-то, пусть даже самое незначительное доказательство того, что она когда-нибудь изменяла вам?

— Доказательством служит лишь ее собственное поведение.

— Уличали ли вы ее в неверности во время вашего совместного пребывания на островах Карибского моря?

— Большую часть времени я не имел ни малейшего представления о том, что она делает. Я часто бывал в отъезде.

— Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос. Уличали или не уличали?

— Нет.

— Со времени вашего возвращения в Англию имели ли вы неопровержимые доказательства того, что она когда-нибудь изменяла вам?

— Нет.

— По существу, вы пытались очернить вашу жену в наших глазах, не имея ни малейших доказательств?

Чарльз покраснел. Как мог он позволить загнать себя в угол подобным образом? Конечно же, у Луизы были друзья-мужчины, она всегда обладала повышенной сексуальностью. Трудно было себе представить, чтобы она вела затворническую жизнь все эти годы, а кроме того, она сама упоминала об этих связях.

— Итак, мистер Хилари?

— Я не пытаюсь очернить ее, я даже не думаю, что она сама имела подобный взгляд на эти вещи. Я просто хочу ознакомить вас с тем, что, по моему мнению, является фактом.

— Пытались ли вы когда-либо проверить ваши сомнения? Вы так добивались развода… Вам не приходило в голову нанять частных агентов?

— Я думал об этом, но потом отказался от слежки.

— Почему?

— По разным причинам. Сама идея шпионить за женой казалась мне не слишком привлекательной, а кроме того, в любом случае я не был уверен, что слежка увенчается успехом. И потом, я все же надеялся, что она даст мне развод.

— Ловлю вас на слове. Значит, вы не предпринимали никаких действий потому, что не верили в то, что вам удастся выяснить о ней что-либо компрометирующее?

— Это не совсем так.

— Тогда мне остается сделать вывод, что вся эта история о неверности вашей жены и о том, что вы ее видели садящейся с мужчиной в такси, выдумка с начала и до конца. Я подозреваю, что вся эта версия была выдвинута вами лишь для того, чтобы отвлечь от вас подозрение и направить его по следу какого-то несуществующего любовника.

— Я считаю, что он существует! Я не убивал ее, значит, ее убил кто-то другой!

Сэр Фрэнсис мрачно взглянул на него. — А это решит суд присяжных…

По дороге домой в машине брата Кэтрин не проронила ни слова. Суд объявил отсрочку в слушании дела… Она очень верила в Мёргатройда и в то, что его заключительная речь повлияет на решение присяжных, ведь до сих пор, ей казалось, защите абсолютно не на что было опереться. Ах, если бы они смогли хоть что-нибудь доказать, не основываясь лишь на весьма эфемерных предположениях относительно жизни Луизы! Все говорили, что Фэрей — очень ловкий адвокат; не исключено, что он предпринял все возможное, но ей бы хотелось, чтобы он больше доверял ей. Она была бы счастлива, если бы ей позволили самой раздобыть какие-нибудь доказательства, но Фэрей с самого начала дал ей понять, что чем меньше она будет принимать участия в этом деле, тем лучше, и отверг ее предложение самым решительным образом.

Она умоляла, чтобы ей разрешили дать показания в суде, но адвокаты, при мощной поддержке со стороны Чарльза, решили не делать и этого. Она, безусловно, вполне разделяла точку зрения Мёргатройда, хотя и была единственным человеком, способным подтвердить все показания Чарльза, но при этом слишком заинтересованным человеком. Любое ее заявление могло вызвать неодобрение у присяжных. У публики, кроме того, могло бы сложиться впечатление, что она принимала участие как сообщница, а это беспокоило Чарльза больше всего. Мёргатройд не отрицал, что она в силах произвести самое выгодное впечатление на присяжных; возможно, настолько выгодное, что они воспримут ее как именно тот тип женщины, ради которой можно решиться и на убийство. Разумно ли, рассуждал он, так выставлять себя напоказ? Кэтрин не была с ним согласна. А не покажется ли им странным, даже зловещим, что она не стала давать свидетельских показаний в поддержку своего любовника?

Итак, решение было принято, и вряд ли Мёргатройд изменит его сейчас. Может, действительно было лучше предоставить все дело Чарльзу — его одиночество могло вызвать симпатию. Он вел себя молодцом, давая Мёргатройду ясные и продуманные ответы на все вопросы, не уклоняясь и не делая театральных жестов. Конечно, поведение этого ужасного Фрэнсиса Дьюка вызывало у Чарльза вполне справедливое негодование, но он не мог навредить себе этим. Казалось совершенно невозможным, что присяжные подвергнут сомнению хоть одно его слово… Должны же они понимать, что Чарльз невиновен, что он просто попал в ловушку. И завтра они объявят об этом… Страшно подумать, что они могут принять и другое решение…

Заключительная речь сэра Фрэнсиса на следующий день в суде звучала почти патетически.

— Обвинение, — начал он, — не жаждет победы, оно жаждет справедливости, основанной только на фактах. И если факты не смогли убедить вас, уважаемые присяжные, если у вас осталась хоть малейшая тень сомнения, тогда во исполнение своего долга и, я уверен, во исполнение своего собственного желания, вы объявите подсудимого невиновным. Позвольте мне вновь остановиться на этих фактах…

Холодно и бесстрастно он перечислил пункты, на которых зиждилось обвинение: отчаянное положение подсудимого накануне убийства, исход разговора с женой, сознательное введение суда в заблуждение, отсутствие четкого алиби, опознание.

— Подсудимый заявил, что когда он отправился на встречу с женой, у него не было намерения убивать ее, так как в случае ее отказа он собирался уехать за границу вместе с любовницей. Возможно, это правда. Но вам, леди и джентльмены, предстоит решить, думал ли он о поездке с любовницей во время своего разговора с женой. Он говорил о своем нежелании решиться на этот шаг. Не было указания на такое решение и в его письме — скорее, наоборот. Если вы помните, он пишет о том, что попал в тупик. Разве не вполне вероятно, а может быть, даже полностью ясно в свете приведенных доказательств, что в самый напряженный момент разговора с женой он думал о ней как о единственном и непреодолимом препятствии на своем пути и, будучи разъярен, избавился от него раз и навсегда?

Вы слышали, как он объяснил свою ложь полицейским. Он сказал, что, будучи невиновен, он все равно ощущал нависшую над собой опасность. Задайте себе вопрос, естественная ли это реакция невиновного человека, в особенности того, который заявил вам, что, по его убеждению, у его покойной жены были тайные связи с любовниками? Не было ли более естественным в такой ситуации поинтересоваться, кто мог совершить подобное злодеяние, чем предполагать, что, найдя единственное написанное им письмо и судя по минутному побуждению, которое, по его словам, ему удалось в себе подавить, мы предъявим ему обвинение?!

Что же до мифических любовников Луизы Хилари, то вы, очевидно, обратили внимание, что защита не привела ни единого факта в доказательство их реальности. Все, чего достигла защита, сводится к подозрениям, бросающим тень на образ жизни покойной. И в данный момент, так же как и в начале процесса, Хилари остается единственным подозреваемым в этом деле. У вас в целом могло создаться впечатление, что обвиняемый, дав свидетельские показания, полностью обелил себя. Не забывайте о том, что подсудимый является высокообразованным человеком, а умение создать впечатление невиновности не следует отождествлять с истинной невиновностью. Хилари — далеко не первый убийца, проявляющий такой артистизм. Вы сможете, безусловно, прийти в результате к своему собственному решению, но в конечном итоге истину защитят факты. Свидетельские показания опознавшей обвиняемого миссис Скотт хотя и подвергались сомнению со стороны защиты, но от этого отнюдь не потеряли своей весомости. Она ни разу не пошла по пути преувеличения виденного, ни разу не взяла своих слов обратно. Она добровольно явилась, чтобы дать свое описание виденного ею мужчины, как только ей предоставилась такая возможность, и без всякого принуждения или посредничества со стороны полиции. Ее описание, хотя и весьма приблизительное, вполне соответствует внешности обвиняемого. Она не сделала ни малейшей попытки сказать больше, чем видела на самом деле; она честно призналась, что имеет о нем мимолетное впечатление. Но самое мимолетное впечатление может сохраниться в памяти навсегда подобно моментальному снимку, навечно запечатленному на пленке. Верность этого впечатления подтвердилась дальнейшими фактами. Никогда ранее не видевшая обвиняемого, за исключением того случая, когда он покидал дом жены, никогда ранее ничего не слышавшая о нем и не ознакомленная с его фотографией, она сразу же опознала его, выбрав из двенадцати стоявших рядом мужчин. Результаты подобного опознания, по мнению обвинения, должны оказать весьма ощутимое влияние на решение судей.

Итак, господа присяжные заседатели, никакие соображения, продиктованные состраданием или чувством симпатии к личности обвиняемого, не могут повлиять на вас во время исполнения вашего долга. Если у вас имеются хоть малейшие сомнения в том, что Чарльз Хилари действительно задушил свою жену, он немедленно должен быть выпущен на свободу. Если же, взвесив все факты, вы придете к заключению, что, ослепленный своей страстью к любовнице, он свел свои счеты с женой, тогда вашим неотъемлемым долгом станет необходимость свести счеты с Хилари.

С этими словами он сел на место. Кэтрин взглянула на Чарльза, не в силах заставить себя улыбнуться. Ужас застыл на ее лице.

— Достопочтенные судьи!

Мёргатройд опять встал, чтобы произнести свое последнее слово, повернувшись лицом к встревоженной публике и присяжным, к разуму и рассудку которых он еще раз пытался воззвать.

— Господа присяжные, я не собираюсь ни в коей мере разуверять вас в том, что обвинение представило весьма веские аргументы в этом деле, или заставить сделать вывод, что его задача оказалась чересчур легкой. Случай, с которым мы имеем дело, не относится к числу ординарных, где одно доказательство выступает против другого. Жизнь Чарльза Хилари грозит оборваться из-за того, что его обвинили в преступлении, которого он не только не совершал, но о котором он даже и не подозревал вовсе, что делает задачу суда еще более сложной. Весьма редкий случай, чтобы обстоятельства складывались таким образом и в таком количестве против одного человека. До последнего момента самой главной уликой, выдвинутой против обвиняемого, являются, безусловно, показания миссис Скотт. Позвольте мне сразу же уверить вас в том, что ее положительные намерения ни в коем случае не подвергались, не подвергаются и сейчас хоть малейшей тени сомнения. Мы вполне допускаем, что она действительно видела какого-то мужчину, выходящего из дома на Клэндон Мьюз третьего июня в половине четвертого, и что этот мужчина внешне весьма походил на обвиняемого. Она вполне искренне верит в то, что это и был обвиняемый. Мы вполне допускаем, что именно этот мужчина и был, по всей вероятности, убийцей Луизы Хилари. Но мы решительно отвергаем вывод о том, что этот мужчина был Чарльзом Хилари, и утверждаем, что миссис Скотт совершила ошибку. Давайте попробуем разобраться, как и почему сия достойная женщина могла впасть в столь нелепое заблуждение… Все, что я могу сделать в теперешней ситуации, достопочтенные судьи, это предложить вашему вниманию некую версию, причем версию столь правдоподобную, что она, безусловно, должна заронить тень сомнения в ваши умы. Давайте на мгновение вернемся к самому существенному моменту в показаниях миссис Скотт. Она пришла в полицейский участок на Гейт-стрит, как вы помните, чтобы поделиться своим зрительным впечатлением о лице человека, которого видела мельком. Она знала, что ее попросят по возможности указать на этого человека, которого она видела всего один раз в жизни. Поэтому на самом деле, выбирая из двенадцати лиц, она попыталась найти знакомое ей лицо — лицо, которое ассоциировалось в ее памяти с человеком, выходящим из дома на Клэндон Мьюз.

Теперь обратите, пожалуйста, на этот факт особое внимание. Следует вспомнить о том, что Чарльз Хилари не был совершенно незнакомым человеком для обитателей Клэндон Мьюз. Он и раньше несколько раз бывал там, а не только в злополучную пятницу: в первый раз, когда снимал этот дом, а впоследствии — когда несколько раз заходил к жене, чтобы попытаться добиться развода. Миссис Скотт ведь сама говорила, что проходит по этой улице каждый день по пути в магазины. Она сообщила нам также, что не припоминает, чтобы она видела мистера Хилари ранее, до злополучного дня третьего июня, но не случилось ли так, что именно в этом и кроется причина ее ошибки? Я думаю, вы должны согласиться со мной: нам гораздо легче бывает запомнить контуры чужого лица, чем зафиксировать обстоятельства, при которых мы его видели. Не можем ли мы вследствие этого предположить, что миссис Скотт проходила по этой улице и видела Чарльза Хилари выходящим из дома раньше, а не в тот самый день, когда случилось убийство?! А если такое предположение верно, тогда то, что имело место на опознании, уже не является столь неопровержимой уликой против Хилари. Миссис Скотт, повторяю, искала лицо, ассоциировавшееся в ее памяти с человеком, выходящим из дома на Клэндон Мьюз, а не с кем-либо еще. И если среди этих двенадцати она не увидела лица убийцы, а увидела лицо Чарльза Хилари, не выбрала ли она со всей неизбежностью именно это лицо — знакомое ей, виденное однажды при аналогичных обстоятельствах и в общих чертах похожее на лицо убийцы?… По версии, предложенной мною, и по моему глубочайшему мнению, именно это и случилось в действительности.

Уважаемый суд присяжных! Мне трудно преувеличить всю ненадежность и опасность подобного опознания по памяти. В архивах суда содержится не один пример аналогичных случаев опознания, сделанных из самых добрых побуждений, но которые в конечном итоге оказывались ошибкой. Небезызвестный Оскар Слэйтер лучшие годы своей жизни мостил булыжные мостовые в городе Питер-хеде после того как многочисленные свидетели опознали в нем убийцу пожилой леди. Теперь установлено, что он был невиновен, а свидетели ошибались. Некоего Адольфа Бека вполне определенно опознала как преступника дюжина различных свидетельниц, хотя в конечном итоге следствие убедительно доказало, что им был совсем другой человек. Насколько же менее охотно в таком случае согласились бы мы признать результаты теперешнего опознания, совершенного всего одной свидетельницей, принять его за основу и, опираясь в основном на него, обречь подсудимого на страшную, неотвратимую казнь?!

Мёргатройд замолчал на секунду, с удовлетворением убедившись, что внимание присяжных приковано к нему, затем продолжал в том же духе:

— Уважаемые леди и джентльмены! Теперь, когда истинная ценность этого опознания рассмотрена нами в ее подлинном значении, процесс по обвинению Чарльза Хилари приобретает совершенно иную окраску. С чем же мы теперь остаемся? Мотивом данного преступления, по мнению обвинения, послужила необходимость убить жену с целью сохранить любовницу. Что ж, вы слышали версию самого подсудимого относительно данного предположения, а также его эмоциональное заявление о том, что впереди его ждала более приятная перспектива. Данная перспектива хоть и не слишком привлекала его — ведь он и не скрывал этого, как и всего остального, имеющего отношение к данному делу, — но вне всякого сомнения, казалась ему более легкой и безопасной, а к тому же более радостной, чем убийство. Мужчина вполне может внутренне сопротивляться тому, чтобы любимая женщина жертвовала своей карьерой ради него, и в еще большей степени внутренне сопротивляться тому, чтобы просить ее «погрязнуть с ним во грехе», как написано в Библии, но он должен быть умственным и моральным уродом, чтобы решиться предпочесть всему этому жестокое и бессмысленное убийство. Какие бы сиюминутные сложности и проблемы ни стояли на пути наших любовников, они, безусловно, знали, что время на их стороне и что в конечном итоге со всеми этими сложностями будет покончено.

С чем мы остаемся еще? Ложь, говорит обвинение, — ложь, доказывающая вину. Достопочтенные судьи, как же легко быть выше человеческих слабостей, рассматривая их с высокой трибуны суда, и совершенно забыть о них, вынося приговор! Но факт остается фактом: человека не обязательно называть убийцей или даже просто плохим человеком, если он однажды солгал. Мы можем только сожалеть о том, что Хилари столь неподобающим образом солгал полицейским, но ложь эта вполне объяснима и объяснена им самим. Неужели только виновным в каком-либо преступлении позволено обладать инстинктом самосохранения? Хилари совершенно ясно увидел, что сеть, сплетенная косвенными уликами, накрывала его, а нынешняя ситуация, в которой он оказался, — верное подтверждение правильности его опасений, порожденных его невиновностью. Что еще? Неподтвержденное алиби, говорит обвинение, которое невозможно проверить? Это правда — мы не смогли доказать алиби, как не смогли доказать и того, что обвиняемый находился в квартире жены между половиной первого и часом злополучного дня. Однако должен ли нас удивлять тот факт, что ни один из добровольных свидетелей не явился в полицию, чтобы подтвердить показания Хилари? В его внешности нет ничего необычного, ничего выдающегося… У него нет очевидных уродств или длинной черной бороды, — словом, на первый взгляд ничего, что выделяло бы его из толпы сограждан. Удивительно ли в таком случае, что он ухитрился нанести столь краткий визит жене, а сотни свидетелей не заявили тут же в полицию, что видели его там? Удивительно ли в таком случае, что его никто не заметил в «Овале»? Тысячи, десятки тысяч людей столпились во время матча на стадионе, и все они в отличие от мистера Хилари сконцентрировали свое внимание на игре — ведь за билет уплачены деньги! Почему же кто-то обязательно должен был запомнить его? Что касается неточности его описания матча, Хилари вполне вразумительно объяснил свое состояние, и это вполне приемлемое объяснение. Что же до меня, я утверждаю следующее: если бы Хилари на самом деле не был в тот день в «Овале», вряд ли он бы согласился на предложение полиции описать этот матч. Сама попытка сделать это говорит о его чистой совести, хотя и не о хорошей памяти. Итак, что осталось от пунктов обвинения, приведенных здесь для того, чтобы избавить вас от сомнений? Мы не смогли опровергнуть их, но мы смогли ответить на все вопросы, не обойдя ни одного из них, и ответить вполне разумно. Теперь разрешите мне обратить ваше внимание на некоторую психологическую недостоверность данного обвинения. Вы видели Чарльза Хилари на скамье подсудимых и слышали его свидетельские показания. Вне всякого сомнения, вы составили о нем свое мнение. Вы слышали о его работе, о его интересах, о его деятельности. Вы наблюдали его поведение. Это тихий, интеллигентный человек, который обязательно сначала подумает, а уж потом совершит поступок или заговорит. Всю свою жизнь он посвятил исследованиям, направленным на развитие сельского хозяйства и улучшение жизни своих сограждан. Это интеллигентный и добрый парень.

Задумайтесь на мгновение о том обвинении, которое предъявлено этому человеку. Он обвиняется в том, что убил жену, задушив ее своими руками. Затем без капли жалости или раскаяния он прямиком направляется к своей любовнице и ведет ее в ресторан праздновать! — там они обедают, пьют шампанское и танцуют! Если Чарльз Хилари способен на это в то время, когда убийство жены еще свежо в его памяти, а руки его еще не остыли от прикосновения к ее теплой шее, тогда он — самое хладнокровное и бессердечное чудовище, которое когда-либо встречалось в уголовной практике. Взгляните на него, господа присяжные, взгляните! Вы видите перед собой именно такое чудовище? Или перед вами Чарльз Хилари такой, как он есть — интеллигентный и абсолютно невиновный, взглянувший в лицо смертельной угрозе несправедливого обвинения?!

И наконец, я хочу кратко коснуться еще одной стороны этого дела. В задачу защиты, разумеется, не входит необходимость искать других возможных убийц. Мы и не располагаем подобными фактами. Но вдумайтесь… Луизу Хилари никак нельзя назвать весьма милой особой. По обоюдному согласию сторон она жила отдельно от своего мужа, полностью находясь на его содержании, к тому же позволяя себе комфорт, даже роскошь. Она не любила его — она даже не испытывала к нему симпатии. Она ненавидела этого человека, щедротами и великодушием которого продолжала пользоваться. Зная о его безвыходной ситуации и о том, что наносит ему ощутимый вред, она все же отказывала ему в разводе. Вы можете заявить, что она имела юридическое право на это. Верно, она имела такое право. Но с точки зрения обычных человеческих норм поведения она действовала из побуждений зла и отмщения. Что еще мы знаем о ней? Она много и регулярно пила, можно сказать, была алкоголичкой. Она принимала таблетки, чтобы уснуть, и принимала таблетки, чтобы проснуться. Она никогда не следила за порядком. Вспомните, в три часа дня постель была еще не застелена, дорогой ковер прожжен окурками сигарет, полированная мебель — в пятнах от бутылок с вином. Можно ли обвинить меня в преувеличении, если я выскажу свое мнение о том, что Луиза Хилари была избалованной, бессердечной и неряшливой невротичкой? Думаю, нет! И все же она еще оставалась в некотором роде физически привлекательной. Вы видели ее фотографии? В молодости она считалась очень хорошенькой, и хотя беспорядочный образ жизни нанес непоправимый ущерб ее внешности, она все еще оставалась внешне довольно эффектной. Было бы совершенно естественно предположить, что у такой женщины имелся любовник или даже любовники. Вы можете возразить, что мы не получили тому подтверждения, и будете правы. Но вспомните, эта женщина пришла к почти патологическому решению не дать своему мужу возможности стать счастливым. Она обвиняла его в своих собственных неудачах, вынашивая злобные планы отмщения. Чтобы не дать свободу Чарльзу, она была готова прибегнуть к любым ухищрениям и скрыть подробности своей жизни. Я предоставляю возможность решить этот вопрос вам, господа присяжные: были ли у Луизы Хилари любовники, а если были, то не мог ли один из них задушить ее? Призовите на помощь свой разум и сделайте должный вывод. Мы знаем также, что она собиралась в течение суток покинуть страну, не располагая определенными планами, то есть совершить поступок, которого она ранее никогда не совершала. Что заставило ее решиться на столь неожиданный шаг? Можем ли мы быть уверены в том, что он никак не связан с преступлением, которое вскоре должно было совершиться? По существу, мы ничего не знаем о жизни этой женщины за последние два года, и именно этот пробел в наших знаниях должен заставить нас крепко задуматься. Вправе ли мы приговорить обвиняемого к смертной казни на фоне собственного столь трагического неведения? Можете ли вы поклясться, что знаете всю правду?

Достопочтенные судьи, у вас появились сомнения, а раз появились сомнения, как сказал вам мой уважаемый оппонент, вы должны только исполнить свой долг. Только вынеся приговор «Не виновен!», вы сможете быть уверены в том, что не совершили самую страшную из ошибок — судебную, несправедливо послав человека на смертную казнь!

По мере того как Мёргатройд продолжал свою убедительную и проникновенную речь, обращенную к судьям, Кэтрин почувствовала, как ледяной комок, сковавший ее грудь, начал потихоньку рассасываться. Все будет хорошо, она зря сомневалась. Жаль только, что королевскому прокурору каким-то образом удалось представить обвинение более сильным, чем оно являлось на самом деле, но теперь Мёргатройд не оставил от него камня на камне. С обвинением покончено! Мёргатройд восхитителен!! Он все изложил так ясно и четко. Все, что он говорил о Чарльзе, было абсолютно верно, и присяжные должны были осознать это. Чудовище! Какая нелепость!! А какое великолепное объяснение он дал тому, что миссис Скотт опознала Чарльза! Именно так наверняка и было на самом деле. Теперь процесс скоро закончится… Они подведут итоги, а затем судьи посовещаются и вынесут приговор. Чарльза тут же освободят; она заберет его, и они уедут. Она будет ухаживать за ним, и они постараются поскорее забыть всю эту историю…

Но когда главный судья начал свою заключительную речь, страх опять овладел Кэтрин. За несколько секунд атмосфера, царившая в зале суда, вновь изменилась, а весь эффект магнетической речи Лео Мёргатройда, казалось, исчез без следа. Профессионально и беспристрастно судья представил все в мрачном свете, и, что было еще хуже, он собирался вновь перечислить все эти кошмарные пункты стороны обвинения…

— Вам придется решить, уважаемые присяжные, сможем ли мы основываться на показаниях миссис Скотт. Защита считает, что свидетельница ошиблась, и выдвинула свою версию, объясняющую такую ошибку. Вы можете считать эту версию правдоподобной или неправдоподобной — решать вам. Возможность совершить такую ошибку исходя из мимолетного впечатления вполне вероятна, так что имейте это в виду. Но в то же самое время не позволяйте увести себя по ложному следу с помощью ссылок на ошибочные опознания на предыдущих процессах, когда они проводились при совершенно иных обстоятельствах. Оцените показания миссис Скотт по достоинству. И если вы испытываете хоть малейшее сомнение в их соответствии истине, тогда вы должны с полной серьезностью отнестись и к остальным пунктам, предъявленным обвинением. Если же, напротив, вы поверите в то, что Хилари находился в доме убитой именно в указанные дневные часы, вы скорее всего должны будете прийти к заключению, что он виновен в убийстве.

И вновь судья подробно рассказывал обо всех уже навязших в зубах пунктах, предъявленных обвинением, характеризуя их избитыми фразами. Иногда он, казалось, слегка склонялся в одну сторону, иногда — в другую, как китайский болванчик. По поводу мотива убийства он, например, сказал: «…по мнению защиты, у Хилари имелся лучший выход из тупика, чем убийство жены, но ни для кого не секрет, что далеко не каждый вспомнит о таком „лучшем выходе“, будучи вовлечен в безобразную сцену с кем-то, кто является препятствием на пути». Или далее, переходя к описанию Чарльзом крикетного матча: «Большое впечатление на вас могло произвести утверждение защиты, что человек, который и близко к стадиону не был, вряд ли согласится давать показания в полиции относительно якобы виденного им матча».

И так далее и так далее, с подробным зачитыванием улик и повторением противоположных точек зрения до тех пор, пока сами присяжные не начали беспокойно ерзать и перешептываться. Он перечислил все, но ни на чем не остановился как следует. Последовало обычное напутствие не забывать о том, что обвиняемый не должен доказывать свою невиновность, что данный суд не является судом чести, обычное напоминание о том, что следует считать «разумным сомнением».

— Вам не следует говорить себе: «Мы многого не знаем о жизни Луизы Хилари, поэтому возможность того факта, что ее решился убить один из ее знакомых, полностью не исключается нами». Это нельзя назвать разумным сомнением. Не следует вам также рассуждать и таким образом: «Мы слышали, как Хилари давал свидетельские показания: он очень приятный парень, почти такой же, как мы, и он совсем не похож на такого, который смог бы задушить свою жену». Это также нельзя назвать разумным сомнением.

Маленькая проповедь с целью погубить обвиняемого?

— И наконец, несколько слов о косвенных уликах. Существует общепринятое мнение, что косвенные улики — это не настоящие улики, но это мнение зачастую бывает ошибочным. Иногда косвенные улики бывают столь же существенными и убедительными, как и прямые показания свидетелей. Но каждую косвенную улику следует подвергать жесткой проверке. А проверка должна состоять в нижеследующем: исключает ли данная косвенная улика, по мнению любого разумного человека, все остальные версии или возможности? Если нет, у вас возникает сомнение, а если у вас возникает сомнение, значит, подсудимого следует оправдать.

Последнее, казалось, должно было восстановить равновесие. Присяжных вернули назад к тому, с чего они начали. Теперь судьба Чарльза Хилари была целиком в их руках.

Кэтрин сидела, сгорбившись, в ожидании приговора. В душе ее застыл ужас — такой ужас, что она не могла говорить. Джон пытался заставить ее уйти, чтобы избавить от муки ожидания, но она, казалось, не слышала. Конечно, она останется в зале.

Прошло десять минут, затем двадцать, затем полчаса. Брат предложил ей выйти из зала, посидеть в кресле, вытянув ноги, выкурить сигарету — сделать хоть что-нибудь, лишь бы отвлечься. Кэтрин отрицательно покачала головой. Она боялась сдвинуться с места.

Сорок минут… Пятьдесят… Сколько времени человек может подвергаться пытке, оставаясь в здравом уме? Внезапно вдалеке послышался шум, возбужденные голоса и звук откидываемых сидений. Боже! Они уже возвращались!!

— Достопочтенные судьи! Готовы ли вы вынести приговор?

— Да, готовы.

— Виновен ли подсудимый, по вашему мнению, или нет?

— Виновен!

Кровь застучала в висках у Кэтрин. Сквозь какую-то пелену она увидела вскочившего с места Чарльза, услышала голос судьи: «Хотите ли вы что-нибудь сообщить суду?» И холодный ответ Чарльза: «Нет, ничего». Затем отвратительные, невероятные слова, которые будут звенеть в ушах Кэтрин вечно в сопровождении звучного «Амен!». Она почувствовала, что падает, пытаясь уцепиться за рукав сидящего рядом брата… А дальше долгая темнота…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Во вторник в четыре часа дня, ровно за шестнадцать часов до назначенной на следующее утро казни Чарльза Хилари, по дороге на юго-западной окраине Лондона двигался большой бензовоз. Водитель, огромный детина по имени Уильям Мур, сидел в кабине голый по пояс. Жарища вот уже четвертые сутки стояла дикая — выше девяноста по Фаренгейту в тени! Мур с трудом сидел за рулем, чувствуя себя совершенно измотанным. Он обязательно посетит врача, как только выльет бензин из цистерны.

Бензовоз медленно полз с холма, приближаясь к тюрьме Пентонхэрст, когда огромные двойные ворота неожиданно открылись, выпустив со двора машину. Мур затормозил, пропуская ее и слегка крутанув руль вправо, но в этот момент автомобиль с надписью «Учебный» чиркнул по бамперу, обгоняя его. Чертыхнувшись, Мур резко вильнул влево, чтобы избежать столкновения, и больше уже ничего не ощущал. Руки отпустили баранку, тело обмякло, нога вдавилась в акселератор. На полном газу огромный грузовик с ревом пронесся в открытые ворота тюрьмы, подмяв под колеса выскочившего закрыть их и закричавшего в ужасе полицейского.

Двигаясь со скоростью около сорока миль в час, грузовик промчался через тюремный двор, врезался с жутким треском в стену тюремного блока и перевернулся. Цистерна с бензином лопнула при ударе, выплеснув содержимое. Раздался оглушительный взрыв. Через несколько секунд от тела Мура остались лишь мелкие кусочки — две тысячи галлонов пылающего топлива обрушились на тюрьму, и прежде чем кто-либо успел осознать, что случилось, море огня уже простиралось от места взрыва до больничного блока. Из соседнего магазина, где хранились бумажные пакеты для почты, повалили клубы густого черного дыма.

В момент взрыва Чарльз лежал на койке в камере для осужденных на смерть. Толстые тюремные стены не спасали его от неслыханной жары, царившей в тот день, и он лежал в одной майке, трусах и хлопчатобумажных носках, но все равно был весь мокрый от пота.

После суда прошло три недели. Первое время он еще позволял себе надеяться. Несмотря на то, что адвокаты убеждали его, будто процесс был проведен безупречно и надежд на апелляцию очень мало, он все-таки рассчитывал на отсрочку. И вот три дня назад министр внутренних дел ответил, что не видит причин для своего вмешательства в это дело.

Затем наступила агония. Душу терзала мысль о том, что его лишат жизни именно в тот момент, когда она повернулась к нему своей лучшей, многообещающей стороной. А его обвинили в преступлении, к которому он не имел отношения. Приступы ярости тонули в черной бездне отчаяния. Но в последние дни перед казнью он слегка успокоился, напоминая себе вечные избитые истины. Все в конце концов когда-нибудь умирают, но мало кто остается счастливым под конец жизни. Зачем же возмущаться несправедливостью, когда миром правит несправедливость и все к этому словно привыкли? Зачем вообще возмущаться, если ничего нельзя изменить? Он должен умереть, так не лучше ли встретить смерть, как подобает мужчине?…

Была еще встреча-прощание с Кэтрин, которая не укрепила его спокойствия. Они долго вглядывались в лица друг друга, терзаясь от любви и отчаяния. После этого стало совсем нелегко утешать себя мыслями о неизбежности конца.

И все же он снова взял себя в руки, стремясь воспринимать все как должное, и почти не услышал взрыва, находясь как бы в трансе, нечувствительный к звукам внешнего мира…

Шум становился все громче. Чарльз поднялся и прошлепал по полу к решетке в двери. Где-то в глубине коридора слышались пронзительные вопли и бешеный стук. Охранник, раньше неотступно стоявший снаружи, куда-то исчез; мимо с топотом мчались какие-то люди, пытавшиеся перекричать страшный грохот. Протяжно завыла сирена. В тюрьме воцарился настоящий бедлам.

Коридор заполнился густым едким дымом, и Чарльз закашлялся. Шум все усиливался; паника охватила тюрьму. Внезапно он услышал, как с металлическим грохотом открылась дверь в конце коридора — должно быть, началась эвакуация заключенных! Подчинившись инстинкту, Чарльз как безумный принялся колотить в дверь.

Наконец ключ лязгнул в замке, охранник схватил его за руку, проревев сквозь дым: «Выходи!» Через секунду Хилари уже несся с толпой заключенных по коридору. Вопли становились все пронзительней — видимо, некоторые из заключенных остались закрытыми в камерах!

Снаружи в тюремном дворе царило смятение. Два блока были объяты пламенем; вверх поднималось густое облако дыма, превратившее солнце в красный мигающий шар. Заключенные вместе с охранниками столпились вокруг больничного блока, пытаясь спасти пострадавших. С каждой секундой задача их становилась еще сложнее — дым сгущался, смешиваясь с неподвижным и влажным воздухом.

Во двор на бешеной скорости, чуть не сбив Чарльза с ног, влетела пожарная машина. Он отступил назад в нерешительности, наблюдая, как вокруг него полицейские раскручивают шланги. Его больше никто не держал за рукав. В момент катастрофы, когда и не приговоренные к смерти заживо сгорали в ревущем огне, он перестал быть самой важной персоной.

Дымовая завеса становилась все гуще, дым начал опускаться вниз, и вскоре вокруг уже ничего невозможно было разглядеть, кроме дрожащих и неясных теней. Мимо проносились какие-то люди, но он не мог разобрать, были ли это заключенные, охранники или пожарные. Задыхаясь и кашляя, он стал продвигаться вперед, пытаясь выбраться из пелены дыма. Когда он вытянул руки вперед, пальцы его коснулись металла. Какие-то призрачные тени склонились над чем-то, лежащим на земле; другие шумно и возбужденно толпились рядом с воротами. Чарльз прошел мимо, никем не замеченный. Никто не остановил его, и через минуту он уже оказался за воротами.

До теперешнего момента мысль о побеге не посещала его: три месяца заключения избавили его от привычки действовать по своему разумению. Теперь, когда он покинул тюремный двор, возвращаться обратно было совсем уж глупо. Вряд ли он сможет уйти далеко в тюремной одежде, но терять ему нечего, и Чарльз побежал вперед.

Пелена дыма рассеялась, он выбежал на яркий солнечный свет. Какой-то парень, проезжавший мимо на велосипеде, весело крикнул: «Подбери локти!» Значение этой команды не сразу дошло до него, но, видя снисходительные улыбки на лицах прохожих, Чарльз понял, в чем было дело. В трусах и в майке его принимали за марафонца! Чарльз выпятил грудь, расправил плечи и постарался бежать легко и непринужденно, как настоящий спортсмен. Пока он двигается вперед, ему будут верить… А если?… Впервые за все это время он подумал о бегстве как о реальной возможности и вскоре свернул с дороги. Теперь он бежал в лабиринте грязноватых маленьких улочек с играющими в лужах детишками. Они радостно хихикали, завидев его, и свистели вслед.

Он начинал выдыхаться; нетренированные мышцы отказывались подчиняться ему и болели. Так больше нельзя! Если он немедленно не остановится и не сделает передышки, то просто свалится замертво. Его странный вид привлечет толпу, и кто-нибудь, подойдя поближе, непременно поймет, что он бежал из тюрьмы. Единственная возможность спастись — это немедленно позвонить Кэтрин. Если бы она подъехала за ним на машине и увезла его поскорее отсюда, тогда, может, что-нибудь и получилось бы…

Впереди он увидел небольшой дорожный перекресток с площадкой, в центре которой располагались общественный туалет и — ура! — телефонная будка. Чарльз сделал рывок, преодолевая последнюю сотню ярдов, и, задыхаясь, влетел в автомат…

И тут он вспомнил, что у него совершенно нет денег. А ведь всего-то нужна монетка в три пенса! Плата за то, чтобы оказаться в раю… Три пенса, но где же их взять?! В отчаяньи он задубасил по кнопке «В», но «волшебный дождь» не посыпался. Он застонал от злости. Должен же быть хоть какой-нибудь выход?!

Внезапно он вспомнил, что когда-то по коду звонил в кредит. И вновь вернулась надежда. Секунды две он стоял, положив на рычаг руку, пытаясь успокоить дыхание и придумать, что сказать оператору, а потом — Кэтрин, если удастся связаться с ней. Успокоившись, он набрал «О». Когда девушка ответила, он уже мог контролировать голос.

— Я бы хотел позвонить в кредит. Флэксмэн 4 — 8042. У меня совершенно нет мелочи.

Девушка восприняла его просьбу как нечто само собой разумеющееся.

— Назовите, пожалуйста, ваше имя.

— Форрестер. Меня зовут Джон Форрестер.

— Не кладите трубку.

Почти в тот же момент телефон зазвонил на другом конце провода. Он звонил и звонил, но никто не отвечал.

Ее нет дома, подумал он с горьким отчаянием. Пот заливал глаза. Этого он и боялся. Она, наверное, совсем разболелась после суда; ведь когда он увиделся с ней на свидании, она казалась такой измученной. А вдруг Кэтрин уехала? Может, живет у Джона?…

Внезапно раздался щелчок, и звонки прекратились. Чарльз услышал девушку-оператора и… божественный голос Кэтрин. «Говорите!» — услышал он радостную команду.

Вряд ли кто-нибудь их подслушивал, но осмотрительность не помешает. Чарльз произнес фразу, обдуманную заранее:

— Кэтрин! Прежде чем ты мне ответишь, внимательно выслушай. Я хочу принести извинения за то, что наша встреча сегодня не состоялась.

Возникло одно непредвиденное обстоятельство, и мне пришлось изменить свои планы. Ты поняла меня? Но теперь я свободен, совершенно свободен. Я нахожусь на Портер-стрит, юго-запад, семнадцать, там, где она пересекается с Лемон-стрит. Ты не могла бы подъехать за мной сюда прямо сейчас?

Несколько секунд стояла абсолютная тишина, затем он услышал испуганный шепот:

— Чарльз!

Он попытался ответить спокойно:

— Пересечение Портер-стрит и Лемон-стрит. Ты можешь приехать?

И снова молчание.

— Да-да, конечно!

— Вот и отлично. Я буду ждать тебя через полчаса. Возможно, зайду в кафе выпить чашечку чая и что-нибудь пожевать. Ты погуди пару раз, когда подъедешь.

— Хорошо, — голос ее, все еще испуганный, звучал гораздо уверенней.

Чарльз быстро повесил трубку и посмотрел сквозь стеклянную дверь. По противоположной стороне улицы проходили двое мужчин и женщина. Он подождал, пока они исчезнут из поля зрения, пропустил машину и быстро вбежал по лестнице к двери с надписью «Мужской туалет». Мрачное помещение, такое же, как все остальное в этом районе, но, слава Богу, хоть без служителя. На одной из кабинок висела надпись «Свободно»; он проскользнул внутрь и запер дверь.

Наконец! Хоть какая-то передышка.

В ожидании Кэтрин он принялся обдумывать свои последующие действия. Сначала необходимо достать самое главное — одежду, еду, а прежде всего надежное убежище, где можно было бы спрятаться, хотя бы на время, подальше от тех мест, где его видели раньше. Там, где его не начнут искать в первую очередь. Нужно переждать, пока они не закончат охоту. Найти место и затаиться — завтра его лицо станет таким же известным, как лицо Кэтрин, и все будут против него. Но, кажется, он знает такое место, если только сумеет добраться туда. Жаль, что придется вовлечь в это дело Кэтрин, но он уже пошел на это… План действий начинал вырисовываться у него в голове.

Вскоре он услышал, как вдалеке зазвонили церковные колокола. Пять часов! Он здесь не менее получаса. Он стал уговаривать себя набраться терпения, успокаивая себя тем, что Кэтрин, вероятно, попала в час пик или никак не найдет место встречи; удивительно, что она вообще согласилась приехать… Но сохранять спокойствие было трудно — место весьма ненадежное. Каждую секунду кто-нибудь мог войти в туалет и начать ломиться в закрытую дверь. С каждым ударом колокола сердце обрывалось у него в груди. Радость свободы опять сменилась гнетущим страхом. Теперь у него вновь есть что терять.

И вдруг откуда-то сверху послышался знакомый гудок. Слава Богу! Ей удалось приехать! Он чуть-чуть приоткрыл дверь и прислушался. Все было тихо. Осторожно вылез из кабинки и поднялся вверх по ступеням, каждую минуту готовый спрятаться обратно, если возникнет опасность. Сквозь решетку ему удалось разглядеть желтовато-коричневый автомобиль Кэтрин и ее саму, сидящую за рулем, бледную и встревоженную. На перекрестке показался грузовик; он снова спрятался и переждал, пока тот не скроется, потом тут же бросился к машине бегом.

Услышав его шаги, Кэтрин резко обернулась, не зная толком, чего ожидать. Она находилась в состоянии шока после того, как услышала его голос по телефону. Разум отказывался повиноваться ей, а по телефону он ничего толком не объяснил. Единственное, что было ясно, — каким-то чудесным образом ему удалось вырваться на свободу. Теперь, увидев его, Кэтрин просто онемела.

Чарльз рывком открыл дверь, бросился на заднее сиденье.

— Поезжай, Кэтрин! Быстрей! Давай к площади Элефант…

Машина тронулась. Взгляды их встретились в зеркале заднего вида, и это было похоже на встречу призраков.

— Дорогой! — проговорила она прерывающимся голосом. — О, мой дорогой!!! — мысли ее пришли в полное смятение. Она с трудом подбирала слова. — Чарльз, что случилось?

— Тюрьма загорелась, и мне удалось убежать.

— Убежать!!?

Внезапно все встало на места. В этот момент она даже не удивилась, почувствовав лишь радостное возбуждение. Теперь они снова продолжат борьбу! Лицо ее выразило полную сосредоточенность — она прокручивала маршрут в уме. Чарльз скрючился на заднем сиденье, стараясь сделаться незаметным из боязни, что кто-нибудь заметит его необычный вид и запомнит машину.

— Послушай, Кэтрин, — сказал он, с трудом подбирая слова. — Прежде чем ты погрязнешь во всей этой истории, ты должна отдавать себе отчет, что тебе грозит десять лет тюремного заключения за помощь мне. Я вообще не должен был впутывать тебя в это; я и не хотел, но больше мне ничего не пришло в голову…

— Светофор! — громко сказала она. — Пригнись пониже. Там на сиденье валяется старый ковер.

Чарльз взял его и прикрылся, когда машина остановилась.

Как только они проехали перекресток, Кэтрин ответила:

— Любимый, единственное, о чем нам стоит сейчас думать, — это как спасти тебе жизнь. Ты можешь полностью рассчитывать на меня, ты ведь знаешь. Мне совершенно плевать, что случится со мной. Теперь… Куда мы поедем? Пожалуй, ко мне? Ты хочешь спрятаться у меня?

— Нет. У тебя они будут искать меня в первую очередь. Как только хватятся, сразу подумают о тебе. Они поймут, что без тебя мне не справиться — в тюремной одежде и абсолютно без денег. Мне нужно держаться подальше от посторонних взглядов. Я думаю, Медуэй — самое подходящее место.

— Наш домик?

— Не для меня. Они вспомнят, что мы там скрывались. Я подумал о Туинни Айленде. Я мог бы пробыть там довольно долго.

Она что — то пробормотала в знак согласия. Туинни Аиленд был одним из целой группы островков и намытых течением солончаков в южной части бухты Медуэй, где они провели не один уик-энд. Он защищен прочной дамбой, которую можно использовать как прикрытие, и находится всего лишь на расстоянии в четверть мили от домика. Островок этот совершенно необитаем, таких много в том районе.

Кэтрин обогнала автобус, внимательно наблюдая за стрелкой спидометра. На ней лежала серьезная ответственность — следовало ехать как можно быстрее, и в то же время превышение скорости повлекло бы за собой фатальный исход, если бы их остановил полицейский.

— Тебе понадобится еда? — спросила она.

— Мы должны раздобыть все, что нужно, сегодня ночью до появления полиции. В домике полно всякой еды.

Это было действительно так. Они набрали массу банок, собираясь в путешествие на «Ведьме», и так и не воспользовались всем этим. Кроме того, Чарльзу наверняка понадобится множество других вещей.

— Я буду жить на острове вместе с тобой?

— Нет, дорогая. Полиция сразу найдет машину. И потом, ты станешь единственной нитью, связывающей меня с миром. Рано или поздно все будет зависеть от твоей способности свободно передвигаться.

— Что же мне делать в таком случае?

— Есть одна хитрость. Самое разумное для тебя, полагаю, остаться и пожить в домике денька два. Полиция обязательно начнет задавать вопросы о том, что ты делала начиная с пяти часов вечера сегодняшнего дня. Мне кажется, тебе нелегко будет оправдаться за этот вечер. Они не смогут ничего доказать, если увидят, что ты открыто живешь в домике. Но если ты скажешь, что здесь тебя не было, а они обнаружат, что это неправда, тогда они уж наверняка свяжут твое появление там с моим бегством.

— Да, понимаю… Я скажу, что приехала, так как никого не хотела видеть, — это покажется вполне убедительным. Но разве мое присутствие в домике не вызовет у них подозрений и не наведет на мысль прочесать острова?

— Тогда мне наступит конец, но вряд ли они пойдут на это. Скорее всего они начнут наблюдать за тобой. Ведь будь я где-то поблизости, я непременно связался бы с тобой, оставшись без пищи. И это — самый простой вариант. Когда же они убедятся, что ты ведешь себя совершенно естественно, они поверят тебе. Таково мое мнение…

— Надеюсь, ты прав. Лучше опять пригнись, дорогой. Мы подъезжаем к площади Элефант и, кажется, опять попадаем на красный.

Час пик был в самом разгаре, они простояли минут пять. Чарльз не осмеливался приподнять голову, зная, что вокруг много народу. Когда наконец они двинулись дальше по Нью Кент Роуд, Кэтрин быстро обернулась назад.

— Все в порядке, любимый?

— Да вроде…

— Как мы поступим? Сначала я отвезу тебя к острову на лодке, а потом привезу еду из домика?

— Нет. Мне кажется, лучше мне там вовсе не появляться. Не думаю, чтобы кто-нибудь оказался поблизости, но будет еще довольно светло, и я не хочу рисковать. Я предлагаю тебе высадить меня сразу за Ист-Рэйнхэм, где дорога близко подходит к дамбе, помнишь? Рядом с Оттерхэм Крик. Я спрячусь там и дождусь темноты. Затем обойду дамбу и поплыву на остров.

Кэтрин вспомнила о быстрых течениях, грязевых отмелях и полном отсутствии предупреждающих знаков в этой части залива. Но Чарльз был неплохим пловцом, и им так или иначе грозило так много опасностей, что волноваться еще и по этому поводу не было смысла.

— Хорошо, — сказала она. — Но ради всего святого, будь осторожней. Теперь скажи мне все точно. Что я должна сделать?

— После того как ты высадишь меня, доедешь до домика и нагрузишь лодку припасами, а как только начнется прилив, приплывешь на остров и оставишь их где-нибудь там. Затем отгонишь лодку обратно и приготовишься к приему гостей.

— А если прилива не будет всю ночь?

— Надеюсь, что этого не случится, — ответил Чарльз, понимая, что переправить припасы по грязи будет сверхсложно, если устье реки не зальется водой.

— Но лучше бы нам действовать наверняка. Там, за спинкой сиденья, «Таймс». Надеюсь, не очень старая?

Чарльз осторожно высунул голову. Повозившись немного, он нашел газету и начал читать прогноз, совсем как раньше, когда они собирались отправиться в очередное путешествие на яхте. Отметив время наивысшего прилива в районе Лондон Бридж, он что-то прикинул в уме.

— Нам повезло, — объявил он наконец. — Прилив в районе Медуэя начнется около половины одиннадцатого.

Кэтрин облегченно вздохнула.

Это означает, что я смогу отправиться в половине десятого.

Да, но обязательно убедись, что лодка пойдет по воде, не оставляя следов на грязи. Полиция непременно это заметит и вспомнит об островах. Как ты поплывешь в темноте?… — Чарльз тут же упрекнул себя в том, что забыл о слабом здоровье Кэтрин. — Тебе придется несладко, любимая. Справишься?

— Наверняка, — уверенно отвечала она. — Я чувствую себя как после переливания крови: меня как будто подменили… Да, я согласна, нам лучше действовать в темноте.

— Разумеется. Хорошо бы нам удалось добраться до острова вовремя.

— Я тоже надеюсь на это. Жаль, что я не увижу, как ты устроишься. Ах, милый! Как бы мне хотелось пожить с тобой там!

— Единственный раз в жизни, моя любовь, мне не хочется этого. Мне и без того будет достаточно трудно приспособиться к жизни гонимого дикаря. Не хватало еще и тебя втянуть в эту историю.

На какое — то время она полностью сосредоточилась на том, чтобы провести машину по оживленной южной части Лондона и выбраться на загородное шоссе. Затем спросила:

— Может быть, мы условимся о каком-нибудь сигнале, чтобы не терять связь друг с другом?

— Не знаю… Я не рискну днем высунуть башку поверх дамбы, а ночью — зажечь огонь.

— Зато я бы могла… Давай договоримся, что я буду включать свет в одном из окон, чтобы предупредить тебя об опасности, или дам тебе знать, что берег чист и свободен. В конце концов нам же надо будет договориться о встрече?

— Да, но мне совсем не нравится эта идея: подавать сигнал светом. Полиция только и будет ждать этого, они ведь не дураки! Я лучше сам послежу за ними. Придумаю что-нибудь в свое время…

— Ну что ж, раз так… — Кэтрин проехала перекресток на Нью Кросс Гейт, свернув на восток. Через полчаса Лондон останется позади. Когда машин стало меньше, она снова спросила: — Скажи, что мне положить в лодку, кроме еды?

— Самое главное, не забудь про воду. Лучше налить ее в старые канистры — они в сарайчике. Конечно, одежду. В домике есть старые брюки и несколько походных рубашек. Они как раз того цвета, что нужно. Пиджак и свитер, если в лодке останется место. Посмотришь… Высокие сапоги для грязи. Не забудь про цейссовский бинокль, иначе я не смогу наблюдать за тобой. Ах, да! И консервный нож положи обязательно. Я бы не хотел умереть с голоду посреди такого количества банок.

Кэтрин с беспокойством взглянула в зеркало.

— Милый, что же ты будешь есть, когда кончится вся эта еда? Как же я привезу тебе еще, если они начнут постоянно следить за мной?

— Забудь об этом. Взгляни правде в глаза. Стоит тебе сделать хоть шаг или даже посмотреть в сторону острова, они тут же меня застукают. Но если ты сейчас доверху набьешь лодку, я продержусь неделю, дней десять, вероятно, и дольше, если буду есть понемногу. А к тому времени охота может закончиться.

— Я умру, если этого не случится. Я загружу ее всем, что найду, — она немного помолчала, вспоминая о припасах, имевшихся в домике, затем спросила: — Как ты думаешь, когда может нагрянуть полиция?

— У нас есть по меньшей мере несколько часов. Тюрьму разнесло в куски, вряд ли им удалось провести перекличку, — голос Чарльза звучал совсем глухо. Сказывалось переутомление, вызванное сегодняшними событиями. — Боже! Ну и ужас же был, Кэтрин! Я только теперь понимаю это. Не знаю, что там у них случилось; все произошло в какие-то доли секунды. Люди горели заживо, но тогда я не обращал на это внимания. Я просто шел, как лунатик, пока не оказался за воротами и на улице. Наверное, если бы я остался, я сумел бы чем-то помочь этим людям? А может, нет… Наверное, меня сразу же отправили бы на место…

— Не думай об этом, милый. Если уж кому и должна была выпасть такая возможность, то это тебе.

Он вздохнул и откинулся на сиденье. Он все еще держал ковер наготове, но светофоры попадались все реже, и машин стало меньше. Они выезжали из города. Кэтрин прибавила газу и сосредоточила все внимание на езде.

— Чарльз, мне нужно остановиться и заправить машину. У нас осталось не больше галлона.

— Хорошо, — спокойно ответил он. — Только быстрее, нам нельзя оставаться без топлива.

— Скоро подъедем к заправке.

— Я лучше спрячусь, — и он снова лег на пол между сиденьями, накрывшись ковром.

Кэтрин быстро оглянулась, убедилась, что он хорошо укрыт, подъехала к ближайшей колонке. И только теперь увидела рядом с заправщиком представителя Автомобильной ассоциации.

— Налейте, пожалуйста, четыре галлона, — попросила она, не открывая дверцу.

Заправщик кивнул и потянул шланг к бензобаку.

Представитель ассоциации несколько секунд постоял, задумчиво разглядывая передок машины, затем подошел к окну и дружески улыбнулся.

— Добрый вечер, мисс. Если я правильно понял, вы не являетесь членом нашей ассоциации?

Кэтрин отбросила руку назад, положив ее на ковер, и мысленно проклинала себя за то, что выбрала эту колонку. Только бы Чарльз не выдал себя каким-нибудь резким движением!…

— Я — член Королевского автомобильного клуба.

— А… ясно. Это очень хороший клуб. Тем не менее, часто ли вы встретите их представителя на трассе? Наши дежурят чаще. Вы могли бы вступить и в тот, и в другой… — он достал какие-то брошюры, приготовившись произнести длинную речь. Кэтрин улыбнулась ему, страстно желая, чтобы он не сводил с нее глаз.

Бак был заправлен, она протянула заправщику фунт, моля Бога, чтобы тот отошел поскорее. Она с удовольствием оставила бы сдачу ему, но побоялась, что столь щедрые чаевые вызовут у него подозрение.

— Боюсь, что не могу решиться на это прямо сейчас, — ответила она представителю, повернув ключ в замке зажигания. — Я тороплюсь.

— Хорошо, хорошо, мисс. Подумайте над моим предложением.

Представитель отступил назад, затем вновь вернулся к окошку.

— Простите, а вы случайно не мисс Кэтрин Форрестер? Она взяла сдачу.

— Да, это я.

— Мне сразу так показалось… — внезапно он помрачнел, и она поняла, что теперь он думал не о телепрограммах, а о процессе. Обычная вещь в последнее время — сначала улыбка, затем совершенно другая реакция. Кэтрин едва заметно кивнула и быстро отъехала.

Чарльз, красный от духоты, пыхтя, откинул ковер.

— Боже! Я думал, мы никогда не отъедем, — проворчал он.

— Правда, кошмар? Слава Богу, ты не ворочался. Теперь впереди было чисто, и дальше все обошлось без приключений. Еще до семи показался Рочестер. Не переставая волноваться, Кэтрин проехала по мосту через Медуэй, свернув на восток через Чатэм и Джиллингхэм. Такие знакомые улицы! Теперь уж скоро! Она обдумывала каждый свой шаг. Чем скорее она доставит припасы на остров, тем скорее Чарльз окажется в безопасности.

Они ехали по узкой дороге, идущей вдоль южного побережья в районе бухты. Дома попадались все реже, и настроение Чарльза улучшилось. Здесь пустынно и тихо, здесь ему знаком каждый уголок. Если за ним и начнется охота, все здесь придет ему на помощь. С погодой им, кажется, тоже везет — солнце сияет вовсю в голубом безоблачном небе, обещая на завтра столь же великолепный день!

Они оставили позади крошечную деревушку Ист-Рэйнхэм и приближались к месту, где дорога вплотную подходила к дамбе. Чарльз внимательно осмотрелся и убедился, что поблизости никого нет.

— Ну что ж, — сказал он. — Это здесь. Нам лучше поторопиться, пока дорога свободна.

Кэтрин остановила машину и обернулась к нему.

— Прощай, любовь моя! Поцелуй меня.

Он наклонился вперед, едва коснувшись ее щеки губами.

— Не волнуйся, любимая, это ненадолго. Я найду способ повидаться с тобой.

— А я — передать тебе все, что нужно!

— Храни тебя Господь! — он быстро выбрался из машины и, не взглянув назад, перелез через низкую стенку дамбы и исчез за ней…

Кэтрин захлопнула дверцу автомобиля и быстро направилась к домику.

Глава 2

Греческий домик — «любовное гнездышко Хилари», как назвала его после процесса одна из воскресных газет, был довольно уродливым двухэтажным кирпичным строением с небольшой гостиной, кухней внизу, двумя крошечными спальнями наверху и без всяких современных удобств. Воду качали из старого колодца, готовили на керосиновой печке, а по вечерам зажигали масляные светильники. Расположенный на небольшом выступающем островке твердой земли посреди солончаков, домик соединялся с дорогой лишь узкой дорожкой, идущей по гребню дамбы, полностью затопляемой во время весенних приливов. Зимой на домик обрушивались суровые соленые ветры, а летом — иссушающая жара, от которой негде было укрыться. Лет двадцать он стоял заброшенный и никому не нужный, пока Чарльз не купил его; но даже местные жители не помнили, кто и зачем построил его.

Честь открытия домика как возможного убежища принадлежала Питеру Челлоку, бывшему коллеге Чарльза, который увидел его, плавая в выходные на «Ведьме». Он пригласил Кэтрин и Чарльза взглянуть на него, и все согласились, что это решение их самой насущной проблемы. Местный юрист ухитрился отыскать владельца и без особых трудов убедил его продать домик, а плотник из Рочестера починил крышу, подбил оконные рамы и пол и слегка подкрасил стены снаружи. Через пару недель домик вновь стал пригодным для проживания. Кэтрин купила старую мебель и с удовольствием наводила комфорт.

Они пользовались домиком скорее как базой отдыха, нежели как жилищем, приезжая на выходные. На какое-то время он стал для Чарльза и Кэтрин идеальным убежищем, а в погожие дни там было просто замечательно! У приятеля Питера они купили шестифутовую яхту с каютой под названием «Спрэй» и в хорошую погоду отправлялись на ней в путь, обследуя бухту и устраивая пикники. Сначала они не претендовали на большее, но со временем пришел опыт, и вскоре они уже гордились своим умением без приключений обходить предательские заливчики и солончаки. В открытое море они отваживались выходить очень редко. В холодную и дождливую погоду посиживали в домике, подкладывая сухие щепки в небольшой железный камин. Домик находился в таком безлюдном месте, что они чувствовали себя совершенно отрезанными от мира. Летом время от времени на острова заходили небольшие суда, никогда надолго не задерживаясь в бухте, ведь вода стояла лишь час или два во время приливов. Со стороны суши гости вообще не появлялись.

Почти каждый свой выходной Кэтрин проводила здесь, в заброшенном доме, совершенно не следя за собой, как цыганка; затем торопилась в Лондон, чтобы понежиться в ванне, привести в порядок руки и вновь стать ухоженной телезвездой. Ей было нелегко, и уже задолго до ареста Чарльза она начала признаваться себе в том, что и домик, и бухта, и походная жизнь начали терять для нее былое очарование. Настал день, когда в момент наивысшей усталости она заявила ему, что не сможет всю жизнь оставаться лишь девушкой для свиданий.

Но все это в прошлом… В прошлом, которое казалось теперь беззаботным и радостным. Когда Кэтрин подошла к покосившейся двери домика, задумчиво разглядывая царившее кругом запустение, все ее мысли были сосредоточены на том, что ей предстояло сделать. Она немного тревожилась, не случилось ли чего-нибудь с лодкой за время их длительного отсутствия, но сразу же успокоилась, увидя ее. Лодка все так же лежала в грязи, прикованная длинной цепью к шесту, воткнутому в насыпь из гальки. «Спрэй» тоже оставалась на месте. Она почти не накренилась и выглядела совсем неплохо после трехмесячного вынужденного безделья. В бухте еще не было воды — только остатки густой коричневой грязи, смешанной с зелеными водорослями, простиравшиеся вдоль всей цепи островов до самого дальнего пролива.

Кэтрин достала ключ из-под камня, куда они положили его несколько месяцев назад, и вошла в домик. Пахло сыростью, как в заброшенном склепе, и Кэтрин настежь открыла окна. Из шкафа в одной из спален она достала брезентовый сверток, где хранились их спальные мешки, подушки и одежда для лодки. Переоделась в брюки и свитер. Затем достала резиновые сапожки из-под деревянного навеса и принялась за работу.

Хождение по воду всегда было неприятным занятием: ржавый железный насос работал с перебоями. Достав из машины две металлические канистры и керамический кувшин с крышкой, она наполнила их водой — для себя. Канистры все еще воняли бензином, несмотря на то, что она несколько раз ополоснула их водой, но других не было. Она сложила их на заднем дворе домика на полоске сухой земли и стала подтаскивать к ним все остальное. Сначала те вещи, о которых ей говорил Чарльз, — их в первую очередь, чтобы не забыть. Старая одежда, сапоги, бинокль и на случай, если погода испортится, спальный мешок и брезент.

Затем дошла очередь до банок с консервами, которые она нашла в погребе. Мясные консервы и великое множество рыбных; маленькие баночки со сливочным маслом, сыром и беконом, неплохой выбор супов. Три баночки с гуавами «Тринидад», купленные Чарльзом специально Для Кэтрин, и больше никаких фруктов. Арест положил конец всем приготовлениям, когда они были в самом разгаре. Полно сгущенного молока, несколько коробок с печеньем, но никакого хлеба, тем более — яиц, овощей и салата. Довольно сурово, подумала она, для здорового мужика, живущего на острове. Но тут уж она ничего не может поделать! Она оставила себе лишь немного чая, сгущенного молока и сахара, сложив все остальное в коробку и не забыв про консервный нож.

Каждый раз, выходя из домика, она внимательно всматривалась в линию горизонта. Если полицейские свалятся ей на голову прямо сейчас и увидят все эти вещи, разложенные прямо на земле, сомнений у них не останется. Но вблизи и вдали — лишь пустота и покой. В этой плоской как стол местности, лишенной деревьев, по крайней мере отсутствовала опасность быть застигнутой врасплох. Во всяком случае, на милю кругом никакого движения не наблюдалось, исключение составляли лишь парящие в небе птицы.

Упаковав банки, Кэтрин еще раз обошла домик и сарайчик, чтобы собрать все необходимое для несчастного Робинзона Крузо. Она взяла эмалированную тарелку и кувшин, без которых никак не обойтись, нож, вилку и ложку, перочинный нож, маленький топор, которым Чарльз колол щепу, ножницы и бутылку с моющим средством — оно хорошо растворялось в соленой воде! Возникла проблема со спичками. Их совсем не нашлось в домике, и она вытащила из своей сумочки несколько бумажных. Оставив парочку себе, она завернула остальные вместе с восемью сигаретами в бумажный конверт. Не дать ли ему и печку? Нет, полиция удивится, не найдя ее в домике. И под конец она добавила ко всему этому карту Медуэя, две-три книжонки в дешевых переплетах и старый ковер из гостиной.

Начинали спускаться сумерки. Вода поднималась, уже прикрыв грязь, но еще не добравшись до лодки, и теперь ей нечем было заняться. Усевшись на землю позади домика, она посмотрела на кучу припасов. Кажется, она не забыла ничего важного; а если забыла, то это ужасно! Интересно, как идут дела у Чарльза после того как он перелез через дамбу, и давно ли он ел? Ах, если бы только она могла разделить с ним тяготы предстоящих дней! Она взглянула на низкие мрачные очертания Туинни Айленда. Остров казался безрадостным и одиноким. Умирающий день скудно освещал бухту, и Кэтрин стало совсем неуютно. Нет ничего хуже, чем ожидание.

Для пробы она потянула за цепь, крепившую лодку, и почувствовала движение! Лодка свободно скользила по грязи, пока не уперлась носом в кучку гравия. Она была наполовину полна воды, чего не учла Кэтрин. Вычерпывая воду старой консервной банкой, она подумала, что впоследствии нужно будет опять налить ее туда, чтобы обмануть полицию. Запомнить нужно было очень многое, а ошибиться — проще простого. Промокнув днище лодки ковром, она приготовилась сложить туда вещи. Пространство от лодки до домика было заполнено плотной сухой землей и щебенкой, так что следов не останется. Теперь нужно самым тщательным образом сложить вещи в лодку всего семи футов длиной, не забыв оставить местечко и для себя.

Кэтрин с облегчением вздохнула, покончив с этим. Через час, если ей повезет, она доставит груз на остров и убедится, что Чарльз в безопасности. Лодка вернется обратно, а она приготовится к встрече гостей. Она с нетерпением ждала, когда погаснет последний луч солнца. Чарльз, должно быть, уже приближается к цели своего путешествия и прибудет на место минут через тридцать. Теперь и ей следует поторопиться. Она направилась к сарайчику за веслами и уключинами.

Кэтрин уже собиралась оттолкнуться веслом от груды щебенки, как вдруг увидела на основной дороге на расстоянии в милю или чуть больше расплывчатое мерцающее сияние. Оно становилось все ярче и вдруг, к ее неописуемому ужасу, разделилось на два бьющих в глаза снопа света, направленных прямо на нее. Вне всякого сомнения, к домику приближалась машина!

Несколько мгновений она, не в силах сдвинуться с места, остолбенело стояла, держась за весло. Это могла быть только полиция! Никому другому не пришло бы в голову появиться в этом заброшенном месте, да еще ночью. Сердце бешено заколотилось в груди, но она попыталась справиться с охватившей ее паникой. Что теперь делать?! Теперь она не могла уплыть в лодке. Они увидят машину и сразу обо всем догадаются! Они будут ждать ее и, не дождавшись, начнут прочесывать острова! Но если они найдут ее здесь, в этой лодке, будет не лучше. Ее замутило от страха. Бросив весла, она вылезла из лодки и изо всех сил оттолкнула ее от берега. Течение подхватило лодку, несколько раз качнув из стороны в сторону, и медленно повлекло в темноту.

Машина уже проехала половину дамбы, и Кэтрин поняла, что нельзя терять ни секунды. Она метнулась к сарайчику, швырнула резиновые сапожки в угол и крепко закрыла дверь. Затем босиком прошлепала в домик, в темноте поднялась по лестнице и торопливо переоделась опять в свое городское платье и нарядные туфли. Свернув брюки и свитер в комок, она забросила их обратно в шкаф, бегом спустилась по лестнице вниз, зажгла лампу в гостиной, провела расческой по волосам и постаралась немного прийти в себя.

Кэтрин услышала, как к домику подъехала машина и как двое мужчин переговаривались снаружи тихими, заговорщицкими голосами. Похоже, они осматривали все снаружи. Вот скрипнула дверь в сарайчик, а теперь — захлопнулась дверца машины — наверное, моей, подумала Кэтрин. Щебенка зловеще шуршала под их ногами. Внезапно ей пришло в голову, что более естественным в такой ситуации было бы возмутиться по поводу столь шумного и непредвиденного вторжения, и быстро пошла к двери. Один из мужчин направил фонарь ей в лицо, когда она появилась в проеме. Кэтрин автоматически вскрикнула.

— Мисс Форрестер?

— Кто вы такие? — негодующе спросила она. — Какого черта вы здесь делаете и кто дал вам право здесь все обнюхивать?!

Фонарь осветил пустые углы гостиной, и мужчина немного расслабился.

— Извините за беспокойство, мисс… Мы из полиции местного округа. Моя фамилия Феллоуз. Сержант уголовной полиции Феллоуз, — голос его был молодым и приятным, а когда он опустил фонарь, Кэтрин увидела, что он обладал к тому же и приятной наружностью. — Вы здесь одна?

— Да, а что?

— Не возражаете, если мы осмотрим ваш домик?

— Зачем? Что случилось?

Феллоуз на секунду заколебался.

— Вы что, не слышали последнюю новость, мисс?

— Нет, я ничего не слышала.

— Как же? Ведь Чарльз Хилари сегодня бежал из тюрьмы!

— Бежал?! — Кэтрин усмотрела в этом возможность немного разрядиться. Несколько мгновений она с недоверием разглядывала сержанта, уцепившись за дверную ручку, чтобы не упасть. Затем очень медленно и естественно опустилась на пол.

Когда спустя положенное время она открыла глаза, сержант сочувственно склонился над ней со стаканом воды. Она слышала, как остальные поднялись наверх. Их тяжелые шаги еще доносились оттуда… Вот, кажется, открывают шкаф. На секунду она испугалась, что найдутся влажные свитер и брюки, но полицейские уже были внизу, осматривая кухню при помощи фонаря.

— Все чисто, сержант! Ничего не нашли.

Феллоуз побрызгал водой на лоб Кэтрин и поставил стакан.

— Вы сильно ушиблись, мисс? Теперь вам лучше?

— Да. Спасибо.

— Конечно, такое потрясение!… Кэтрин кивнула и постаралась сесть.

— Что случилось? Я имею в виду Чарльза. Как ему удалось убежать?

Полицейский вынул из кармана газету и передал ей.

Первая полоса «Ньюс» чернела от заголовков. «Пожар в Пентонхэрсте», — прочла Кэтрин. «Огромное количество пострадавших при пожаре в тюрьме», «Чарльзу Хилари удалось бежать!»

— О Боже! — пробормотала она, взглянув на Феллоуза. — Вы что же, решили, что он находится здесь?

— Мисс, мы обязаны убедиться, — голос сержанта звучал виновато. — Думаю, вам сейчас лучше остаться одной. Я буду вынужден оставить полицейского во дворе, но он вас не побеспокоит, — сержант повернулся к двери. — Постарайтесь еще некоторое время не ложиться в постель, мисс Форрестер; возможно, к вам явится инспектор из Скотланд-ярда, — Феллоуз кивнул головой, вышел из домика и через секунду отъехал.

Мысль о потерянной лодке все еще терзала ее, но времени оценить это несчастье сейчас не было. Сержант опросил ее наспех; вот если нагрянет инспектор, уж он-то примется за нее как следует, а она еще ничего не успела. Она прибавила света в лампе и вышла во двор за кувшином с водой. Констебль, стоявший на кучке щебня, внимательно смотрел в сторону бухты и тут же с подозрением направил фонарь на нее. Кэтрин вернулась в домик, захлопнув дверь.

За закрытыми шторами Кэтрин помыла лицо и руки и снова подкрасилась. Ногти совсем грязные. Она тщательно почистила и подточила их. Вымыла ноги, поднялась наверх, открыла шкаф и тщательно осмотрела брюки и свитер. Они действительно были слегка влажными, но вполне могли отсыреть, находясь в этом доме. По крайней мере на них не было следов грязи. С удовлетворением отметив, что приняла все необходимые меры предосторожности, Кэтрин приготовила себе чашечку чая и стала обдумывать предстоящую встречу с инспектором.

Было уже около полуночи, когда шум со стороны дамбы возвестил о возвращении полицейских. На этот раз машин было две. Кэтрин услышала голос Феллоуза, разговаривавшего с констеблем, и еще чей-то, показавшийся ей знакомым. Она напряженно ждала, когда постучат в дверь. На пороге возник инспектор Бэйтс.

— Войдите, — сказала она.

— Спасибо, — инспектор швырнул свою шляпу на кушетку, бросив на нее долгий испытующий взгляд. — Итак, мисс Форрестер, я здесь по очень неприятному делу. Весьма трагичному и огорчительному для вас и крайне обременительному для меня. Хотелось бы избавить вас от излишних переживаний… И все же… мы выполняем свой долг.

Внезапно он перешел на более резкий тон.

— Скажите, вы знаете, где находится Хилари?

— Если бы я это знала, — отвечала Кэтрин, — уж будьте уверены, я бы ни за что не сказала об этом вам. Но, честное слово, я ничего не знаю.

— Он связывался с вами в последнее время?

— Нет.

— Осознаете ли вы, мисс Форрестер, что можете понести очень суровое наказание за то, что помогаете преступнику?

— Со мной уже случилось самое страшное, — спокойно ответила она, — и хуже уже не будет. Но, как я уже говорила, я ничего не знаю. Впервые я услышала о побеге от сержанта Феллоуза.

— Придется нам удовлетвориться и этим. Хилари бежал в одних трусах и в майке. Совершенно непостижимо, как его сразу же не арестовали. Однако этого не случилось, и сейчас он ушел в подполье. Он бы не смог этого сделать, если бы у него не было помощника. Знаете ли вы кого-нибудь, кто способен оказать ему подобную услугу, за исключением вас, разумеется?

— У него много друзей…

— Я был бы весьма удивлен, если бы узнал, что один из них решился помочь Хилари, рискуя собственным благополучием. С вами же, безусловно, все обстоит по-другому. Когда вы приехали сюда?

— Я выехала из дома сегодня часов в пять вечера, а сюда добралась около семи.

— Почему вы решили приехать сюда?

— Мы жили здесь вместе с Чарльзом. Мне захотелось побыть здесь теперь… когда его не стало…

Бэйтс почувствовал себя неудобно. Было бы лучше, подумал он, если бы Кэтрин поехала к родственникам или друзьям, хотя это его не касалось.

— Мне очень жаль, мисс Форрестер, — сказал он, — но я был вынужден вас побеспокоить. Сколько вы собирались пробыть здесь?

— Я об этом не думала. Просто приехала, вот и все. Я не могла оставаться в Лондоне. Если вас интересует, с чем я приехала, то я не взяла ничего. Я просто хотела попасть сюда. Возможно, завтра я бы уехала.

— И вы на самом деле уедете завтра?

— Не знаю, — Кэтрин взглянула на него, и внезапно выражение ее лица изменилось. — Наверное, вы этого и добиваетесь, — с горечью сказала она. — Вы бы хотели, чтобы я вернулась домой, в свою квартиру, потому что это первое место, куда он может прийти. Вы хотите, чтобы я сыграла роль приманки. Но я этого ни за что не сделаю. Если вам и удастся поймать его, то без моей помощи, извините.

Бэйтс недовольно хмыкнул.

— Чем вы занимались с тех пор, как приехали сюда? Силы, казалось, покидали ее. Она была готова заплакать.

— А что бы делали вы, если бы вашего любимого собирались на рассвете повесить? Я ничего не делала. Просто сидела… Видит Бог, мне было о чем подумать…

Инспектор с трудом подавил возникшее естественное чувство жалости к ней. Ему еще не доводилось расследовать столь неприятное дело.

— Могу я взглянуть на ваши руки, мисс Форрестер? — попросил он.

— Руки? — переспросила она. — Вот, пожалуйста. Инспектор внимательно осмотрел их при свете лампы.

— Теперь вашу обувь.

Он так же внимательно осмотрел ее туфли, прежде чем передать их обратно. Затем подошел к окну и вгляделся в ночь над заливом.

— Вы с Хилари вместе плавали здесь, не так ли?

— Да, разумеется.

— На чем?

— На небольшой яхте с каютой. Она там — в грязи.

— У вас есть еще какая-нибудь лодка?

— Нет.

— Мне казалось, что у людей, имеющих яхту, обычно бывает еще… как ее там?… Ну да… шлюпка.

— «Спрэй» не нужна шлюпка. Она имеет осадку лишь в полтора фута. Мы вполне справлялись…

— Я не совсем понимаю, — переспросил Бэйтс, который не разбирался в яхтах.

— Шлюпка обычно требуется лишь для того, чтобы добираться до берега с более крупного судна. У «Спрэй» осадка настолько мала, что мы вполне обходились без шлюпки.

— Понятно… Что ж, если позволите, я осмотрю ваш домик.

И вновь она прислушивалась к звуку шагов наверху, вздрогнув, когда он открыл дверцу шкафа. Потом, когда он вышел из домика, Кэтрин услышала, как открылась и захлопнулась дверь сарайчика. Он с кем-то поговорил во дворе, затем вернулся в гостиную.

— В сарае я обнаружил ваши резиновые сапожки, — сообщил он.

— Ну и что?

— Почему они мокрые?

— Я надевала их, когда брала воду из колодца.

— Вокруг колодца, наверное, грязно?

— Да.

— Наверное, у Хилари тоже есть сапоги?

— Да, были. Но он потерял их, когда в последний раз мы ходили на «Спрэй». Он оставил их в грязи, чтобы не испачкать яхту, да так и забыл про них. Потом их смыло приливом.

— У вас, похоже, на все есть ответ, мисс Форрестер?

— Легко найти ответ, когда говоришь правду.

— Я нашел наверху только ваши старые вещи, но там нет вещей Хилари.

— Я ничего не знаю про это. Возможно, он взял их с собой. Он давно уже ими не пользовался.

— Да, но почему там только один спальный мешок?

— Он укрывался ковром или одеялами. Считал, что в спальном мешке душно.

— Я не нашел там ни того, ни другого.

— Мы каждый раз увозили их с собой. Здесь они могли отсыреть.

— Ваш спальный мешок тоже отсырел?

— Нет. Он из непромокаемой ткани.

Бэйтс задумчиво посмотрел на нее, затем взял в руки шляпу.

— Прекрасно, мисс Форрестер, на сегодня достаточно. Еще раз прошу меня извинить за вторжение. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, инспектор.

После того как инспектор вышел, со двора еще некоторое время доносился какой-то шум. Один из полицейских, должно быть, направился к «Спрэй». Кэтрин увидела из окна, как он размахивал фонарем, пробираясь по грязи. Наконец фонарь высветил корму и каюту. Он вскоре вернулся, и полицейские посовещались немного, стоя рядом с грудой щебенки. Теперь они внимательно изучали следы на грязи — один даже встал на колени. Как хорошо, подумала Кэтрин, что она так аккуратно столкнула шлюпку.

Наконец полицейский завел машину. На секунду блеснула отчаянная надежда, что Бэйтс поверил ее словам и что полицейские тут же уедут. Вторая машина осталась… Она увидела огонек сигареты констебля, сидящего за рулем. Он вновь принял вахту. Все было так, как предсказывал Чарльз, — они не оставят ее в покое ни на секунду!

В полном отчаянии Кэтрин бросилась на кушетку. Она не сможет доставить ему припасы! Теперь он, наверное, добрался до острова… Без еды, без одежды и без воды! Абсолютно беспомощный!!! Завтра же жажда пригонит его на берег. Если же этого не случится, кто-нибудь обязательно заметит дрейфующую груженую шлюпку и сообщит в полицию. Все их усилия пропадут даром. Нервы Кэтрин не выдержали, она разрыдалась. Ей казалось, что у нее разорвется сердце!

Глава 3

Сразу после девяти вечера Чарльз выбрался из своего укрытия в траве и начал обходить выступающую часть берега по краю дамбы. Было еще довольно светло, и он старался пригнуться пониже, пробираясь сквозь заросли и осторожно ступая в своих летних матерчатых башмаках по скрипучей гальке. Берег был усеян старыми консервными банками, острой щепой и бутылочными осколками. Один неосторожный шаг в сторону — и на влажном песке, смешанном с грязью, останется предательский след.

На пути к острову имелось лишь одно серьезное препятствие, о котором он помнил, — пристань с небольшим Цементным заводом. Он принял все меры предосторожности, приближаясь к ней, из боязни, что там мог находиться ночной сторож; но там никого не оказалось, и он отправился дальше без приключений. Других препятствий пока не предвиделось, и по мере того как береговая линия все дальше уходила в сторону от дороги, Чарльз перестал опасаться, что кто-нибудь заметит его оттуда. Теперь идти стало легче, и минут через двадцать он уже находился напротив Туинни Айленда. Хилари правильно рассчитал время — бухта была почти вся заполнена водой.

Он находился на расстоянии не более полумили от домика, но в наступившей темноте смог различить лишь слабое мерцание в окне. Это удивило его. Кэтрин поступила бы гораздо разумнее, подумал он, если бы сначала перевезла вещи, а уж потом зажигала свет. Наверное, она знает, что делает. Чарльз перестал думать об этом и сосредоточился на своей цели. Подкладывая себе под ноги связки грубой травы, он добрался до крайнего выступа грязевого полуострова и, оглянувшись в последний раз, чтобы правильно сориентироваться, нырнул в бухту.

Все его опасения, связанные с заплывом, быстро рассеялись. Вода была теплой, как молоко, течение слабым, одежда не сковывала движений. Он плыл брассом, экономя силы и быстро продвигаясь вперед. Через несколько минут черная стена дамбы вокруг Туинни Айленда возникла прямо над его головой. Он плыл параллельно ей в поисках удобного места, постоянно проверяя рукой крепость дна, пока не нашел небольшой участок твердого гравия. Чарльз перелез через дамбу и упал на траву, еле переводя дух от усталости.

В окне домика все еще горел свет. Других признаков жизни не наблюдалось. Почувствовав слабое беспокойство, он прислушался, не гремят ли поблизости уключины. Странно, подумал он, что Кэтрин все еще нет. Времени, чтобы собрать вещи, у нее было вполне достаточно, и если вскоре она не появится, в бухте начнется отлив и ей с тяжелым грузом придется грести против течения. Наверное, в эту секунду она отплывает… Когда она появится здесь, он покажет ей найденный им участок гравия, и они вместе разгрузят лодку, не оставляя следов.

Ползли долгие минуты ожидания… Лодка не появлялась, а на противоположном берегу не наблюдалось никакого движения. Чарльз забеспокоился всерьез. Совсем не похоже на Кэтрин. Должно было случиться что-то очень серьезное, иначе она не нарушила бы своего расписания. В голову полезли самые невероятные мысли. Может, она перегрузила шлюпку и перевернулась?! Или задание оказалось для нее непосильным, и она потеряла сознание?! Может, лежит сейчас на полу в гостиной, а он не в состоянии помочь ей?! Подумав об этом, он начал спускаться на берег. Может, сплавать туда по-быстрому и все выяснить?

И в эту секунду он увидел свет фар стоявшей у домика машины. Чарльз с облегчением вздохнул и остановился, передумав лезть в воду. С ней-то, кажется, ничего не случилось, и все же?… Затем, увидев в лучах фар две движущиеся фигуры, он догадался, что случилось самое страшное.

Кэтрин попала в лапы полиции! Шлюпка не приплывет, и все их планы, должно быть, рухнули!

На секунду им овладело отчаянье. Он не видел выхода из создавшейся ситуации. Возможно, полиция застала ее в самый разгар приготовлений и обо всем догадалась. С рассветом они начнут поиски, а когда найдут его, на Кэтрин падет чудовищное обвинение. Он сделал именно то, чего так хотел избежать: принес ее в жертву в попытке спасти себя!

Мысль эта казалась ему непереносимой, но побудила к решению. Он вовлек Кэтрин в переделку — теперь он должен спасти ее. Решение было одним-единственным: если его поймают где-нибудь далеко от Медуэя и он поклянется, что после побега не видел Кэтрин, им не удастся доказать ее сопричастность. Она ни в чем пока не призналась, боясь навредить ему, и нет никаких причин, которые заставили бы ее сделать это впоследствии. Она сможет сказать, что нагрузила лодку в надежде, что в конце концов он появится в Медузе, а за это не привлекают к суду… Да! Это единственный выход. К рассвету он удалится подальше и от нее, и от домика.

Но как же он будет передвигаться по суше в своем теперешнем виде?

В голову лезли самые отчаянью решения. Он сумеет вплавь перебираться с острова на остров, пока не попадет таким образом в бухту самого большого залива. Там в это время года на приколе стоят полностью снаряженные и никем не охраняемые яхты. Если ему удастся уплыть на одной из них, то к утру он уже выйдет в открытое море — если не выбьется из сил раньше, чем найдет что-нибудь подходящее. А если даже ему повезет, сам факт, что яхту украли из бухты Медуэя, поставит под угрозу безопасность Кэтрин. Нет, не пойдет!

Единственное решение — вернуться на сушу и продвигаться как можно быстрее в любом направлении. Самое сложное — выбраться из Медуэя. Он не осмелится украсть машину или велосипед даже ночью. Не следует совершать ничего, что впоследствии могло бы навести их на след. Если он доберется до Рочестера, то сможет ночью залезть в грузовик и предупредить водителя раньше, чем они накроют его. Ах, если бы только найти одежду! Теперь уж, наверное, все прослышали о побеге. В трусах и в майке его заложат за милую душу! Может, раздеть огородное пугало? Или украсть белье у кого-нибудь во дворе?

С тяжелым сердцем Хилари вновь спустился по гравию в воду и поплыл. Печальная новость отняла больше сил, чем все предыдущие испытания. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью. На секунду Чарльз подумал о самоубийстве как о решении всех проблем. Интересно, как себя чувствуют утопающие? Если он пойдет вниз на большой глубине, полиция никогда не узнает правды и, уж конечно, оставит Кэтрин в покое. Потом он вспомнил, что утопленников обычно находят через несколько дней, да он и не был уверен, что хватит сил доплыть до больших глубин. Его найдут на рассвете лежащим в грязи, когда вода уйдет из залива.

Он плыл, с трудом преодолевая течение. Затем перешел на кроль, начав выбиваться из сил. Чем раньше он доберется до берега, тем быстрее придет в себя.

Чарльз доплыл лишь до середины залива, когда в темноте перед ним возникли очертания предмета. Сначала он принял его за бакен или обломок лодки, потерпевшей кораблекрушение, но, подплыв поближе, понял, что это шлюпка. Старая бесхозная шлюпка! Она дрейфовала в направлении домика, и он не понял в первый момент, что это та самая их шлюпка! Ухватившись за груженую корму, он заглянул внутрь и нащупал канистры!!

Радость его была столь велика, что он едва не закричал во все горло. Он сразу же понял, что Кэтрин успела избавиться от нее до прихода полиции, и немного успокоился. Теперь он не будет разгуливать по суше в трусах и в майке, а вернется на остров и снова спрячется там. Еще одна отсрочка в исполнении приговора… Ему вновь подарили жизнь!

Надежда вернула силы. Забравшись на корму, он вставил весла в уключины и начал грести обратно. Главное — успеть вернуться раньше, чем начнется отлив. Он вспомнил, что где-то подальше в дамбе имелся пролом. Он здорово сэкономит время, если найдет его. Если нет, лодку придется тащить по грязи, оставив предательский след.

Он вскоре заметил пролом, а сила напора воды уверила его в этом. С помощью весла ему удалось провести лодку в бурлящей водой теснине. На секунду он задержался, уткнув весло в грязь, и отдышался немного. Затем двумя мощными гребками вывел шлюпку в тихую заводь по другую сторону дамбы. От усталости тряслись руки и ноги. Он обливался потом. Присел на планшир* и немного передохнул.

*Скамья на носу лодки.

Решив, что в темноте лодку разгружать опасно и следует дождаться утра, он все же позволил себе немного попить и поесть. На дне лодки нашел железную кружку и аккуратно отмерил порцию. Вода отдавала бензином, но ничего лучшего Чарльз не пил за всю свою жизнь! Там же нашел и печенье, взял одно и тщательно разжевал. Еще не скоро он сможет позволить себе есть досыта…

Чарльз считал, что ему неслыханно повезло, но, взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что угроза, нависшая над ним и Кэтрин, оставалась весьма серьезной. Теперь он получил все необходимое для своего существования на острове, но Кэтрин не знает об этом и будет сходить с ума от волнения. Завтра ее беспокойство утроится, а еще через день, он в этом не сомневался, она способна пойти на какой-нибудь рискованный шаг. Любым способом ей следовало дать знать, что шлюпка нашлась.

Сунув в рот еще одно печенье, Хилари стал обдумывать пришедший ему в голову план — правда, немного рискованный. Сегодня он ничего не успеет — по краям бухты со всех сторон уже показалась грязь. Вода уходила. На ровной поверхности дна останутся следы, которые сразу же приведут полицейских к его «берлоге». Днем следовало затаиться и ждать до следующего прилива. Оставалось надеяться, что Кэтрин не совершит какой-нибудь глупости.

Чарльз заканчивал скудный ужин, когда вдруг увидел какое-то сияние в небе, двигавшееся в направлении домика. Он снова взобрался на гребень дамбы. На этот раз к домику приближались два полицейских автомобиля. Кэтрин, по всей вероятности, предстояла бессонная ночь. Дверь домика отворилась, и кто-то вошел внутрь. Чарльз продолжал наблюдать, мучаясь из-за того, что не в состоянии ничем помочь. Он мысленно пытался связаться с Кэтрин и вдохнуть в нее свои силы. Наконец гости уехали, оставив возле домика вторую машину, а сам домик погрузился во тьму. Чарльз покинул свой наблюдательный пункт, только теперь почувствовав себя вправе забраться в спальный мешок. Он настолько устал, что заснул сразу же, как только закрыл глаза.

Проснувшись на рассвете, Чарльз почувствовал прилив сил. Спать на земле оказалось гораздо удобней, чем на тюремной койке, и, пожалуй, впервые за все это время, прошедшее после процесса, его не посещали кошмары. Некоторое время он еще полежал в мешке, испытывая почти полное физическое блаженство: лениво наблюдая за парящими в небе чайками, впитывая свежий морской воздух, прислушиваясь к успокаивающему плеску воды и нежному шуршанию грязи. Небо над головой было восхитительно голубым, а солнце только начинало показываться над дамбой. Денек должен быть на диво! От всего этого кровь забурлила во всем теле! Теперь ему казалось совершенно невероятным, что именно сегодня, через час или два, они собирались вывести его из камеры и повесить в тюремном дворе, а потом забросать негашеной известью в безымянной могиле…

Мрачные мысли вернули его к вчерашнему дню. Он быстро выскочил из мешка, натянул на себя рубашку, шорты цвета хаки и высокие сапоги. Вытащил из шлюпки бинокль, осторожно поднялся по наклонной стене, удобно пристроившись между двумя пучками морской травы, и стал наблюдать за домиком. Он смог бы дотронуться до него рукой, настолько близким предстал дом сквозь линзы бинокля. Он ясно различил лицо полицейского, дремавшего за рулем автомобиля и казавшегося единственным живым существом на всем побережье. Кэтрин не появлялась. Судя по положению солнца, сейчас была половина седьмого. Время отлива. Вокруг блестели лишь желтоватая грязь да серо-зеленые солончаки. Не слишком похоже на рай на взгляд постороннего наблюдателя, но Чарльзу казалось в то утро, что более мирной и прекрасной картины он в жизни не видел!

Хилари окинул взглядом свои владения. Остров, площадью примерно четыре-пять акров, по эту сторону дамбы был абсолютно плоским, за исключением нескольких разбросанных там и сям небольших холмов. Наверное, когда-то давно какой-нибудь фермер собирался осваивать этот остров, иначе зачем бы его обносили дамбой? Быть может, их греческий домик и был когда-то приютом этого фермера-энтузиаста? С тех пор миновали десятилетия, в дамбе образовался пролом, а остров вернулся в свое первоначальное состояние. Поверхность его представляла собой запутанный лабиринт ручейков, бухточек и небольших водоемов, разделенных островками грубой морской травы. В воздухе стоял аромат цветущей морской лаванды, ярко выделявшейся розовато-лиловыми стеблями на фоне зеленой травы. Во время отлива, вот как сейчас, остров напоминал прекрасный дикорастущий сад. Потом вода заливала все, кроме нескольких самых высоких холмов, и остров, обнесенный высокой стеной, на недолгое время превращался в лагуну.

Чарльз довольно неохотно спустился с наблюдательного пункта, чтобы обследовать свое новое царство. Ему очень хотелось есть, но прежде всего необходимо было выяснить, насколько безопасно он мог передвигаться в дневное время, и лучше всего было сделать это прямо сейчас, пока в домике еще спали. Он начал медленно обходить внутреннюю часть стены, часто останавливаясь и проверяя, виден ли противоположный берег. Прогулка успокоила его. В самой отдаленной от домика точке, даже поднявшись на фут или два вверх по стене, он видел только высокое небо. Значит, и его не могли увидеть оттуда. Если он не забудет про дырку в стене, он сможет спокойно передвигаться по острову в любое время дня и ночи. Теперь он наконец-то вздохнет спокойно!

Он начал осторожно перебираться через груду намытого течением хлама, валявшегося у подножия стены: щепок, нескольких крупных досок, длинного куска веревки от якоря, порванной морской фуражки, автомобильной шины, бесчисленных бутылок и консервных банок, которые всегда в изобилии остаются на берегу. Внимание его привлек моток просмоленной бечевы. Он подобрал его и засунул в карман. Позже что-нибудь подобное могло пригодиться.

Покончив с обходом стены, он начал обследовать открытую площадку в центре острова. Могло случиться так, что ему понадобится быстро передвигаться внутри острова. Он должен исследовать окрестности до мельчайших подробностей. С полчаса он бродил взад и вперед среди холмов, изучая ландшафт, и только потом возвратился к шлюпке.

Теперь он просто умирал от голода, но, увидев консервные банки, понял, что способен съесть все припасенное Кэтрин за один присест. Придется поменьше двигаться — экономить силы. Чарльз открыл баночку гуав и съел две штуки, заев кусочком сушеного мяса с печеньем. Он подумал, что хорошо бы развести костер из сухой щепы и вскипятить чаю, но решил пока удовлетвориться водой. Сосчитал сигареты и с огромным наслаждением закурил одну, благословляя Кэтрин. Она прекрасно снарядила шлюпку! Ах, если бы только он мог сейчас сообщить ей об этом! Если бы только она увидела его сейчас!!! К завтрашнему утру он попытается избавить ее от неведения.

С сигаретой в зубах он стал наблюдать за забавной возней маленьких зеленых крабов в озерце из воды и грязи. Время от времени двое из них сливались в объятии. Встав на задние ноги, они начинали драться, шумно клацая передними клешнями. Затем один из них обращался в бегство, при первой же возможности ввинчивался в темно-коричневую густую жидкость и скрывался из виду. На поверхности лужицы оставались торчать лишь выпученные яркие глаза-бусинки. Бурные схватки сменялись полным покоем, но, наклонившись, Чарльз смог различить на поверхности лужицы десятки пар крабьих глаз. Жаль, что они несъедобны, подумал он. Если он надолго застрянет на острове, весь его рацион, насколько он мог судить сейчас, сведется к морской капусте.

Выкурив половину сигареты, он загасил окурок, засунув его в глубокую расщелину в твердой как камень земле у основания стены. Теперь следовало разобраться с припасами. Лучше бы их понадежней спрятать, подумал Чарльз. Если полиция решится все же нагрянуть на остров, то хорошо бы лишить их возможности сразу же натолкнуться на неоспоримые доказательства его присутствия здесь. Вероятность того, что он сумеет как-нибудь скрыться, если они действительно будут обыскивать остров, ничтожно мала, но если к тому же еще обнаружат разбросанные им по всему острову вещи, она станет просто нулевой.

Во время прогулки Чарльз обнаружил три удобных углубления в земле, наполовину скрытые зарослями лаванды. Именно в них он и спрятал свое имущество. В одну яму ушли канистры с водой, во вторую — консервы, а все остальное, тщательно завернутое в брезент, поместилось в третью. Он вновь расправил кусты лаванды, обрамлявшие ямы, и убедился, что посторонний глаз не заметит их. Найти припасы удалось бы лишь при самом тщательном осмотре острова. Но вполне возможно, что они не пойдут на это. Зато теперь его ничто не обременяло!

Он не сразу решил, как поступить со шлюпкой. Она была слишком велика — ее не скроешь в траве, не забросаешь грязью… Она бросится в глаза сразу же любому, кто ступит на остров. Спустить ее на воду — пусть дрейфует в открытом море? Нет, рискованно, да к тому же она может понадобиться ему впоследствии. Чарльз довольно долго думал над этим и разработал план. Чуть пониже, в заливчике, находилось совершенно круглое озеро, окруженное грязью. Оно никогда не высыхало, даже во время самых длительных отливов. Они с Кэтрин иногда использовали его как стоянку для «Спрэй». Завтра ночью во время прилива он подгонит шлюпку туда и утопит ее в этом озере. Обратно он доберется вплавь, уж как-нибудь справится… А потом, при необходимости, достанет ее во время отлива.

Удовлетворенный тем, что принял все возможные меры, Чарльз снова занял свой наблюдательный пункт, взяв в руки бинокль. Отсюда открывался прекрасный вид на всю бухту! На севере он различил очертания самого большого пролива в районе устья Медуэя, а рядом на острове Грэйн — новую нефтеперерабатывающую станцию. На востоке едва проступали контуры старых военных кораблей, стоявших на приколе в бухте Стэнгейт; со стороны суши — оружейная мастерская Лоуэр Холстоу с фабричными трубами; деревушка Апчерч; женщина на велосипеде, едущая по садовой дорожке, и энергичный фермер, уже заводивший свой трактор. Он видел всю дорогу вдоль бухты до того самого места, где его вчера высадила Кэтрин. Цепь островов между Туинни Айлендом и самым большим проливом открывалась его взору как на ладони. Ему трудно было защититься от своих преследователей, но по крайней мере мало что могло случиться в этой части залива без его ведома.

Успокоив себя этой мыслью, он вновь направил бинокль на домик и стал терпеливо ожидать дальнейших событий.

Глава 4

Кэтрин недолго предавалась отчаянью. Очень скоро она вновь взяла себя в руки и улеглась в постель, но не для того, чтобы спать, а чтобы все хорошенько обдумать. Дела обстояли из рук вон плохо, но именно сейчас Чарльз нуждался в ее помощи больше, чем когда бы то ни было. Она просто должна была найти выход из положения!

Ее беспокоило и то, что груженую шлюпку могли обнаружить. Но тут уж ничего не поделаешь, да и случиться это могло не завтра, а через несколько дней. Сейчас нужно срочно придумать, как доставить припасы на остров.

Ясно только одно: она не в силах ничего предпринять, пока полиция наблюдает за ней. Оторваться от них тоже вряд ли удастся при условии, если она останется в домике. А если уедет? Они скорее всего не отстанут от нее, ведь слежка за людьми у них наверняка хорошо поставлена. И все же Кэтрин не оставляла уверенность, что она сумеет обмануть их. Лежа в постели, она представляла, как переодевается в туалете, вбегает в лифт в последний момент, скрывается в городской толпе в самый час пик и так далее… Она придумает тысячи способов…

Даже если ей удастся оторваться от них, то как доставить припасы на остров?! Для этого понадобится лодка, а лодки не было, и вряд ли она справится с яхтой самостоятельно. Оставалась еще шлюпка Питера…

Мысль о шлюпке подсказала ей весьма оригинальный план. Допустим, она утром отправится на машине по магазинам, что-нибудь купит, предположим, для себя, а затем каким-то образом ускользнет от полиции. Она проведет день в таком месте, где ее никто не знает, допустим, в кино, а с наступлением темноты отправится в Апнор, маленькую деревушку на Медуэе неподалеку от Рочестера, где стоит яхта Питера. Сам Питер сейчас отдыхал на Корсике, так что яхта должна быть на месте, а шлюпка на приколе на берегу, как обычно. Ночью она могла бы сплавать на ней на остров, оставить припасы и вернуться обратно…

В этот момент — наверное, потому, что ситуация была столь отчаянной, — сей фантастический план казался ей вполне осуществимым. Но здравый смысл в конечном итоге одержал верх. Вряд ли ее физические возможности позволят осуществить задуманное — она скорее всего не сможет за одну ночь преодолеть на веслах шесть миль туда и шесть обратно. Она заблудится в темноте, и все провалится в тартарары! И потом, в шлюпке Питера, вполне возможно, не окажется весел, а достать другие ей вряд ли удастся, не привлекая к себе внимания. Да, этот план для нее не годится!

Вот как раз от полиции убегать ей вовсе не стоило. Как только она это сделает, их подозрения немедленно превратятся в уверенность. Они не успокоятся, пока не выяснят, чем она занимается. Она должна поставить себе цель совершенно противоположную — рассеять их сомнения, находясь постоянно в поле их зрения. Исходя из этого, она стала обдумывать другие возможности — менее фантастические, по ее мнению. Допустим, она купит продукты и оставит их в домике, — немного, чтобы не вызывать подозрений, а сама уедет? Полиция, безусловно, последует за ней. Чарльз увидит, что все уехали, и когда станет тихо, приплывет сюда и возьмет продукты.

Кэтрин показалось, что она нашла верное решение. Потом она подумала, что полицейские догадаются оставить кого-нибудь наблюдать за домиком. В таком случае ее отъезд означал бы, что она бросила Чарльза, а сама она обречет себя на полное неведение относительно того, что будет происходить здесь. Она не пойдет на столь большой риск. Ей нужно действовать наверняка и убедиться, что Чарльз получил припасы. А значит, она сама должна их доставить.

В этот момент ей в голову пришла еще одна идея. Действовать нужно смело и решительно. Абсолютно спокойно и даже нагло! Полиция наверняка рассчитывает на то, что она предпримет какие-нибудь действия втайне от них. Они никогда не додумаются, что она способна доставить припасы у них прямо под носом! Кэтрин принялась напряженно обдумывать, как это сделать.

Она была уверена, что выход найдется. Допустим, утром она объявит сержанту Феллоузу, что желает поплавать на «Спрэй», пригласив его пообедать вместе прямо на палубе. Он поможет ей справиться с яхтой и наверняка согласится сопровождать ее, если она скажет, что уже отправляется в путь. Ведь он имеет задание не спускать с нее глаз. Они смогут открыто проплыть мимо Туинни Айленда и показаться Чарльзу. В удобный момент она отошлет сержанта, скажем, попросит получше натянуть трос, а пока его не будет, сбросит еду прямо в море с кормы. Даже если ей удастся передать таким образом всего лишь несколько банок с консервами и бутылку пива, Чарльз хоть немного поест. Сверток моментально уйдет на дно, а после отлива в темноте Чарльз вытащит его из грязи.

Эта идея показалась ей настолько простой и легко осуществимой, что Кэтрин расслабилась и быстро погрузилась в сон.

На следующее утро ею опять овладели сомнения. Она подошла к окну и молча напряженно смотрела на Туинни Айленд, как будто мысленно пыталась взглядом пронзить окружавшую его стену и увидеть Чарльза. На той стороне было так же пустынно, как раньше; она все же взмахнула рукой на случай, если он наблюдает за домиком. Мысли ее вернулись к плану, который родился сегодня ночью. Он все еще казался ей вполне разумным, но только стоило ли вообще затевать все это, чтобы передать такое небольшое количество банок. Риск, конечно, очень велик. Предположим, что по какой-то нелепой случайности сержант вдруг заметит, что она бросила сверток за борт?!

Она разглядывала зеленую цепь островов, и внезапно ее осенила идея поинтереснее. Ведь они могли устроить ленч не на борту яхты, а прямо на одном из этих островов… Не на Туинни Айленде, естественно, а где-нибудь рядом. Она соберет еду для ленча в большой рюкзак, положив на дно несколько лишних баночек, и сержант сам доставит их на остров. Будучи ее гостем, он вряд ли проявит излишнее любопытство по поводу содержимого рюкзака, а она незаметно разбросает взятое ею с собой по всему острову. А когда начнет собирать, ей будет проще простого запрятать несколько баночек и еще что-нибудь в густую траву, когда сержант отвернется. Почти никакого риска! Если получится как задумано, через несколько дней она еще раз вернется на остров. Чарльз, конечно же, догадается, в чем тут дело, приплывет ночью и возьмет еду. Какой великолепный план! Придраться не к чему — все должно пройти как по маслу…

Но тут Кэтрин вспомнила о приливах. Вода достигнет наивысшего уровня примерно в одиннадцать, а это значит, что к концу ленча она уже уйдет настолько, что яхту невозможно будет провести обратно через залив. Поездку в связи с этим придется перенести на завтра, когда прилив начнется на час позже. Сегодня уже ничего не выйдет!

И вновь она встревоженно оглядела поверхность стены. К завтрашнему вечеру Чарльз пробудет без еды и питья почти шестьдесят часов. Сколько вообще человек может выдержать без воды? А если он заболел?

И все же беспокойство — плохой помощник. Одеваясь, Кэтрин заставила себя сосредоточиться на подробностях своего плана, стараясь не думать о бедственном положении Чарльза. Она вспомнила, что на яхте оставалось его старое пальто — она могла взять его с собой на остров, чтобы сидеть на нем вместо подстилки. А если ей повезет, она его там и оставит. Наверное, нужно еще что-нибудь прихватить: консервный нож, сигареты, спички. Все это мелочь, которую легко спрятать…

Кэтрин услышала, как во дворе завелась машина, и поспешила выйти из домика. Констебль как раз выезжал со двора по узкой дорожке, и она с облегчением убедилась, что его место занял сержант Феллоуз. Он обернулся, услышав ее шаги, и довольно робко произнес: «Доброе утро, мисс!»

Кэтрин без труда изобразила беспокойство.

— Есть новости, сержант?

— Нет, мисс. Его все еще не нашли.

— Слава Богу! — сказала она и пошла в домик готовить чай.

Через полчаса Кэтрин снарядилась в поход по магазинам. Сержант Феллоуз не высказал никаких возражений по этому поводу. Она совершенно свободна, сказал он, и может отправляться куда ей заблагорассудится, при условии, если она не возражает, что он тоже отправится с ней. Он проявлял по отношению к ней довольно забавную смесь преклонения перед знаменитостью, восхищения ее внешностью и смущения от того, что на его долю выпало официально следить за ней. В целом такое отношение к ней с его стороны показалось Кэтрин многообещающим.

Доехав до Рочестера, она припарковала машину, купила целую охапку газет и уселась с ними в руках на скамейку.

Они все повторяли друг друга. Первая же поместила огромную фотографию Чарльза с надписью крупным шрифтом через всю полосу: «Видели ли вы этого человека?» Ниже — подробный отчет о побеге и о том, в чем он был. Интервью с женщиной, которая видела, как он бежал через дорогу неподалеку от тюрьмы. Дальше — о том, что полиция оцепила все порты и что Хилари вряд ли покинул пределы страны. Репортер уголовной хроники, давая свой собственный анализ ситуации, вспомнил, что Хилари вроде когда-то ходил на яхте, и не исключал возможной попытки удрать на собственной лодке. Маленькое сообщение о том, что мисс Кэтрин Форрестер оставила свою квартиру в Челси и скрылась в неизвестном направлении. Прилагалась фотография Кэтрин. В небольшой колонке справа излагались факты убийства Луизы Хилари и результаты процесса. Ниже — кадры пожара и взрыва в тюрьме.

В других — почти то же самое, лишь под другими сенсационными заголовками: «Хилари удрал прямо с виселицы», «Где ты сейчас, Чарльз Хилари?», «Скотланд-ярд вышел на след!», «Будьте бдительны!»

Кэтрин была не в силах встать со скамейки. Только теперь она полностью отдавала себе отчет, в какую передрягу попали они с Чарльзом. Должно быть, через несколько часов вся свора с бешеным лаем кинется по его следу! Ужасно!

Ее слегка замутило, и Кэтрин вдруг вспомнила, что не ела почти целые сутки. Чарльзу ведь этим не поможешь! Она нашла небольшой ресторан и немного перекусила, не обращая внимания на официанток, чуть ли не пальцем на нее показывавших.

Затем она отправилась по магазинам. У нее не было счета в Рочестере, но она набрала кучу еды, продававшейся за наличные: мясных консервов, сыра, ветчины, фруктов, печенья, взяла пару круглых буханок хлеба, пива и молока. Если вспомнить о том, что сержант находился у нее в гостях, это количество не должно было удивить полицейских. И кое-что необходимое по хозяйству.

Разгуливая по магазинам, она удивлялась тому, что не видит Феллоуза. Она вспоминала его слова о том, что он должен сопровождать ее. Теперь она обнаружила, что ускользнуть от своих сторожей не так уж сложно, если, конечно, иметь желание; сержант был один. Жизнь на городских улицах казалась весьма оживленной, и Кэтрин не была уверена в том, что за ней не следят. А вдруг как раз вот эта женщина у киоска и приставлена к ней? Впрочем, сейчас это не имело значения, и чем беззаботней она выглядит, тем лучше. Купив все необходимое, она вернулась к машине.

Феллоуз уже ждал ее там, открыв дверцу при ее появлении, как будто состоял при ней личным шофером. Кэтрин заметила его взгляд, брошенный на корзинку с покупками, и заставила себя улыбнуться.

— Вы напрасно теряете время, сержант, — сказала она. — Ну уж ладно, взгляните.

Она позволила ему взять корзинку и поставить ее на заднее сиденье.

— Пиво, между прочим, куплено специально для вас!

За время их отсутствия в домике что-то произошло. Это стало ясно, когда они подъезжали к нему по дорожке. Рядом с кучкой щебенки стояло еще три или четыре машины, а у дверей столпилась группа мужчин. На мгновение Кэтрин пронзила ужасная мысль о начале охоты; только подъехав поближе, она разглядела съемочные камеры у многих в руках и поняла, что это нашествие репортеров!

Они окружили ее немедленно, как только она вышла из машины, и засыпали вопросами. По суровому виду Феллоуза легко было догадаться, что он готов вмешаться сразу же, как только газетчики поведут себя слишком нагло; но Кэтрин вполне справлялась сама. Она даже подумала, что могла бы использовать ситуацию с выгодой для себя: отказалась отвечать на вопросы, напустив на себя недовольный вид, и лишь процедила сквозь зубы, что приехала сюда с единственной целью — остаться одной. Нет, она не знает, где находится Чарльз, ответила Кэтрин, разыгрывая роль убитой горем женщины. Защелкали камеры, запечатлев навеки ее, домик, лодку, сержанта Феллоуза и его машину… Кругом оставались вода и грязь, а вопросы закончились, и наконец шумная толпа отправилась восвояси, еще минут пять похлопав дверцами своих машин.

Оставшаяся часть утра прошла спокойно. Около часу дня Кэтрин попросила разрешения сержанта включить радио в его машине, чтобы послушать последние новости, и вновь с облегчением вздохнула, услышав, что Хилари еще не поймали. Затем приготовила несколько сэндвичей, открыла баночку с пивом и уселась вместе с Феллоузом в тени за домиком, где они могли спокойно попить и поесть, не раздражая голодного Чарльза.

Вскоре Кэтрин начала с тоской говорить о яхте и о тех временах, когда они с таким удовольствием плавали на ней вместе с Чарльзом, исследуя бухту и острова. Сержант, как выяснилось, был совсем новичком в этом деле, но проявил заметный интерес к путешествиям; а когда Кэтрин призналась ему, что одна боится не справиться с яхтой и нуждается в помощи такого сильного мужчины, как он, ей показалось, что в глазах его мелькнула готовность. Он явно начинал получать удовольствие, выполняя это задание, и Кэтрин поняла, что не получит отказа, когда завтра начнет уговаривать его отправиться вместе с ней. Ее немного мучила совесть за то, что она делала его соучастником, но в такой ситуации, как эта, можно было вполне забыть о морали!

После ленча она решила немного подлатать «Спрэй». Возня вокруг яхты подскажет Чарльзу, что у нее появился план, и он, возможно, воспрянет духом. Как только ей понадобилась свежая вода, чтобы смыть соль с деревянной поверхности яхты, Феллоуз тут же вызвался сбегать к колодцу и принести ее. Кэтрин налила краску в старую консервную банку, валявшуюся в куче хлама у грязевой лужи, а Феллоуз всем своим видом показывал, что не желал бы ничего лучшего в жизни, как взять кисть в свои сильные руки. Да только понравится ли инспектору такое занятие при исполнении служебного долга, если тот вдруг появится здесь? Пожалуй, Бэйтс решит, что их дружеские отношения с подозреваемой зашли чересчур далеко! Несчастный Феллоуз сидел на куче щебенки и наблюдал за Кэтрин.

После обеда опять понаехали репортеры, не привезя с собой никаких новостей, и убрались тоже ни с чем. Около восьми часов вечера Феллоуза сменил незнакомый констебль: крепкий мужчина средних лет, с усами, по имени Скелтон. Держался корректно, но крайне официально. Он принялся без остановки расхаживать взад и вперед по дорожке, как будто охранял тюрьму, и в конце концов нервы у Кэтрин не выдержали. Она улеглась в постель и постаралась расслабиться.

Но покой не пришел. Кэтрин не оставляла боль при мысли о Чарльзе — таком несчастном и одиноком. А ведь он находился рядом, совсем недалеко от нее! С темнотой ее обуял страх: вдруг завтра на смену Феллоузу прибудет менее сговорчивый господин? Или внезапно наступит плохая погода?

Но это ее опасение оказалось напрасным. Высунув голову из окна на рассвете, Кэтрин с удовлетворением отметила, что небо безоблачно и предстоит хороший день. Она обязательно снарядит яхту сегодня! В лицо подул свежий морской ветерок.

Она еще немного постояла у окна, всматриваясь в залив. Все вокруг было привычно до мельчайших подробностей: и остров, и яхта. Недавно возникший сложный узор из следов, проложенный между «Спрэй» и началом залива ею самой и полицейскими, тоже уже знаком. Обломки всякого хлама, принесенные за ночь. Внезапно Кэтрин нахмурилась. Этого просто не может быть! У нее, наверное, начались галлюцинации…

Быстренько натянув на себя свитер, Кэтрин опрометью сбежала по лестнице. На пороге она с трудом взяла себя в руки, сообразив, что надо замедлить шаг, и, небрежно кивнув констеблю, сделала вид, что вышла подышать свежим морским воздухом. Взгляд ее был прикован к предмету, который она разглядела из окна своей спальни. Она не ошиблась — воткнутая острым изогнутым краем в грязь перед дамбой, торчала пустая консервная банка……Из-под гуав «Тринидад»!!!

Глава 5

Несколько секунд Кэтрин продолжала смотреть на нее, не в силах поверить, что чудо свершилось. Но вот доказательство. Это не старая консервная банка, принесенная на берег ночным приливом, — она совсем не старая. Только человек мог воткнуть ее в грязь таким образом, и это было единственным объяснением. Чарльз нашел шлюпку и сообщал ей об этом. Он приплывал сюда с ночным приливом и прихватил с собой банку.

Кэтрин испытала неслыханное облегчение. Теперь можно не сходить с ума от волнения. У Чарльза есть все необходимое на первое время, и он находится в бодром состоянии духа. Шлюпку он, по всей вероятности, утащил к себе на остров, и ей не нужно больше терзаться мыслью, что ее могут найти. Самого страшного не произошло. Впервые за все время после его побега можно вздохнуть спокойно.

Кэтрин взглянула на полицейскую машину. Констебль исчез за углом домика — наверное, снова меряет шагами дорожку! Она не спеша прошлась вдоль грязевой насыпи и отшвырнула банку ногой. Затем, убедившись, что за ней никто не наблюдает, оторвала яркую цветную наклейку и запихнула ее поглубже в траву, обрамлявшую берег. Несколько мгновений смотрела в сторону острова, затем повернулась и неторопливо направилась к домику. Инцидент исчерпан — улики уничтожены!

Кэтрин поздравляла себя с тем, что не успела предложить ничего определенного Феллоузу! Прогулка на яхте еще пригодится позже, когда настанет необходимость пополнить припасы Чарльза, а пока больше всего ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Не нужно давать никаких поводов для подозрений.

Позавтракав, она опять отправилась в Рочестер за газетами. Заголовки, хоть и менее язвительные, все еще набраны огромными буквами, а сами статьи в основном сводились к обычным репортерским фантазиям на тему побега. Возможность того, что Чарльз оставил страну, уплыв на яхте, обсуждалась теперь гораздо меньше — видимо, потому, что репортеры своими глазами видели «Спрэй» рядом с домиком, а сообщений об исчезновении других подходящих для этой цели лодок пока не было. Некоторые газеты упоминали, что инспектор Бэйтс все еще ведет расследование в районе Медуэя, но без подробностей. Полиция, по всей вероятности, весьма неохотно делилась с газетчиками своими сведениями о том, как развивалась охота на Чарльза. Дело осложнилось и тем, как было сказано в одной из статей, что внимание Скотланд-ярда постоянно отвлекается вымышленными историями о том, что человека, похожего по описанию на Чарльза Хилари, видели в столь далеко отнесенных друг от друга районах, как Танбридж Уэллс и Стоктон-он-Тиз!

В целом чтение успокоило Кэтрин. Чем бы ни занималась сейчас полиция, она шла по ложному следу. Кэтрин купила все как обычно, пообедала там же в Рочестере, а затем вместе с Феллоузом отправилась осмотреть местный замок. Еще ни разу в жизни она не чувствовала себя менее расположенной к осмотру достопримечательностей, но все же это лучше, чем все время болтаться без дела.

Газетчики опять поджидали ее возле домика, когда ранним вечером они с Феллоузом вернулись обратно. Кэтрин насторожила одинаковость их вопросов — казалось, они не поверили тому, что она уже говорила им в прошлый раз. Спустя несколько минут она объявила, что ей нечего больше сказать и вошла в домик. Они и не подумали разъезжаться, и в семь часов вечера один из них все еще сидел в машине у края дорожки и внимательно наблюдал за домиком. Этого еще не хватало! — подумала Кэтрин. С нее вполне было достаточно полицейских, вечно висевших у нее на хвосте!

Кэтрин как раз думала о том, что неплохо бы смыться отсюда на денек или два, когда появился инспектор Бэйтс. С первого же взгляда по его лицу она поняла, что он привез неприятные новости. Он был мрачен; в его поведении больше не чувствовалось симпатии. Бэйтс без церемоний перешел к делу.

— Насколько мне стало известно, мисс Форрестер, в прошлый четверг вам звонили по коду?

Так вот в чем дело! Надо же, а она совсем было успокоилась сегодня утром…

— Да, звонили, — произнесла Кэтрин, изо всех сил стараясь, чтобы голос ее не дрожал от страха.

— Примерно в половине пятого вечера?

— Да, кажется…

— Кто вам звонил?

— Девушка сказала, что звонок был от брата, поэтому я согласилась ответить.

— Вам действительно звонил брат?

— Не знаю. Девушка соединила нас, но я ничего не услышала. Я сказала «алло» один или два раза, но никто не ответил, и я повесила трубку.

— А девушка-оператор уверяет, что соединила вас.

— Возможно. Но я ничего не слышала. Беда с этими телефонами…

— Вы сообщили об этом девушке?

— Нет.

— А вы не попытались позже связаться с братом и выяснить, в чем было дело?

— Нет. Я уже решила, что поеду сюда, и, как я вам уже говорила, никого не хотела видеть, даже Джона.

— Вам не показалось странным, что он звонил вам по коду в кредит?

— Нет, я вообще об этом не думала.

— Вы связывались с ним каким-либо образом впоследствии?

— Нет. Мне сейчас не до этого.

— Ну что ж, в это я могу поверить, — сухо произнес Бэйтс. — Мисс Форрестер, как вы среагировали бы, если б узнали, что звонили вам из телефонной будки неподалеку от тюрьмы Пентонхэрст через несколько минут после того, как оттуда бежал Чарльз Хилари?

Кэтрин с удивлением посмотрела на него.

— Это мне не пришло в голову… — она замолчала, погрузившись в раздумья. — Да, вполне возможно, что это был Чарльз, — согласилась она. — И, наверное, именно поэтому ничего не было слышно. Его, возможно, прервали… Боже мой!

— Вы все еще утверждаете, что не разговаривали с ним?

— Конечно, нет! — К Кэтрин вернулась уверенность. Если телефонистка не слышала их разговора, она вполне могла отстаивать свою версию.

Бэйтс недовольно хмыкнул.

— Ну что ж, остановимся пока на этом. Теперь позвольте задать вам несколько вопросов относительно вашей поездки сюда, которая имела место в день побега. Мне стало известно, что по дороге вы останавливались на заправке, и в это время к вам подходил представитель Автомобильной ассоциации. Это так?

— Да, — сказала Кэтрин, насторожившись.

— Мы с ним довольно долго беседовали о вас сегодня утром. Я специально спросил у него, в каком вы были настроении, когда говорили с ним. И он сказал, что в прекрасном. Вы, кажется, даже улыбнулись ему?

— А что в этом удивительного?

— Если вспомнить о том, что Чарльза Хилари собирались повесить в восемь утра на следующий день, мне кажется это весьма удивительным, — инспектор сделал многозначительную паузу. Кэтрин втайне ругала себя за глупость. — Конечно, — продолжил он через некоторое время, — если в тот момент, когда вы с ним разговаривали, вы знали, что Хилари надежно спрятан у вас в машине, то это вовсе не удивительно…

— Какая чушь, инспектор! А почему же тогда представитель ассоциации не увидел его?

— Кажется, сзади лежал ковер?

— Да, но под ковром ничего не было…

— Хотелось бы вам поверить. К несчастью, вы дали мне повод не слишком вам доверять.

— Не понимаю, каким образом?…

— В прошлый раз вы дали мне понять, что у вас и у Хилари не было шлюпки. Помните?

— Да…

— Я навел кое-какие справки в клубе яхтсменов, что в верховьях реки. Вероятно, вам интересно будет узнать, что трое в этом клубе вспомнили, что шлюпка у вас имелась. На ней белыми буквами выведено: «Спрэй»… — Бэйтс многозначительно посмотрел на нее. — Ну-с, что вы скажете?

Кэтрин сильно побледнела.

— Ах, эта… — протянула она. — Она у нас была так давно… Я совсем забыла.

— Не так уж давно, мисс Форрестер. Точнее, в мае этого года. Люди видели, как вы привязывали шлюпку к яхте именно в конце мая!

Кэтрин молчала.

— Почему вы сказали мне, что у вас не было шлюпки? И что «Спрэй» вообще не нуждалась в шлюпке?

— Не знаю… Я была так расстроена.

— Это не ответ, мисс Форрестер, — голос инспектора стал еще резче. — Позвольте мне сообщить вам, что я вообще думаю по этому поводу. Так вот. Я думаю, что звонок в кредит последовал именно от Хилари, и что вы с ним разговаривали, и что вы договорились о встрече. Я думаю, что вы доставили его сюда в вашем автомобиле и что он уплыл именно в этой шлюпке. Вот почему мы не нашли его сапоги, вот почему в шкафу лежал только один спальный мешок, и вот почему исчезла его одежда. Вы помогали ему, и поэтому ваши собственные сапожки оказались мокрыми! Ведь это правда, мисс Форрестер, не так ли? Он уплыл в шлюпке?

— Нет, — слабым голосом отвечала она. — Это неправда. Я не видела Чарльза.

— Тогда почему вы солгали?

— Я испугалась. Когда вы приехали сюда и стали спрашивать насчет шлюпки, я вспомнила, что не видела ее в последний раз, и подумала… подумала, может, он добрался сюда раньше, чем я, и уплыл в ней. Позже, когда появилась возможность, я посмотрела, не остались ли следы на грязи, но там ничего не было, за исключением следов, оставленных полицейскими… Я еще подумала, что напрасно солгала вам, но говорить правду уже было поздно. Я думаю, что на самом деле просто кто-нибудь украл нашу шлюпку… За все лето мы были здесь пару раз. Да это просто смешно! Куда бы он мог отправиться на этом корыте? Она такая крошечная, на ней далеко не уплывешь!…

Бэйтс задумчиво посмотрел в сторону грязевых отмелей. — Да… — протянул он. — Далеко он не мог уплыть. И вряд ли он отправился в открытое море. Но ведь он мог нагрузить шлюпку припасами и уплыть на один из этих островов, не так ли? Может, он и сейчас находится там?…

— Я уверена, что это не так…

— А вот мы и посмотрим, — сказал Бэйтс, шагнув в сторону двери. — Честно говоря, мисс Форрестер, я не поверил ни одному вашему слову. Вы, безусловно, знаете, где находится Хилари, и я думаю, что завтра к этому времени он уже будет у нас в руках. Доброй вам ночи!

Глава 6

Время на острове мчалось с удивительной быстротой, и до сих пор Чарльзу не приходилось скучать. Свобода сама по себе доставляла ему почти физическое наслаждение. Он мог позволить себе свободно разгуливать по своим пяти акрам, валяться на солнышке, наблюдая приливы и отливы, плавать во время прилива в своем собственном плавательном бассейне, готовить немудреную пищу. Все это вместе доставляло ему неслыханное удовольствие после кошмаров, пережитых в тюрьме. С каждым часом, прошедшим на острове, он чувствовал себя все в большей безопасности. Он всполошился всего один раз, когда во время обеденной трапезы его присутствие привлекло огромное количество чаек. Они с криком носились над головой, пока он не начал опасаться, что кто-нибудь на противоположном берегу заинтересуется этим. Но потом они улетели и больше не возвращались.

Наблюдения за событиями на противоположной стороне были его основным занятием, спасавшим его от ощущения одиночества. С помощью бинокля он мог изучать выражение лица Кэтрин и даже читать ее мысли. То, что происходило там, вполне соответствовало его расчетам. Неизбежные слежка за домиком и нашествие репортеров. Он предположил, что внезапное повышенное внимание к «Спрэй» со стороны Кэтрин должно быть связано с ее планом доставки припасов на остров. Его это не встревожило. Если все пойдет как задумано, она узнает, что он нашел шлюпку, прежде чем отправится в спасательную экспедицию. Его немного беспокоило, заметит ли она банку из-под гуав, но вскоре его страхи рассеялись. Он видел, как приехал и уехал инспектор Бэйтс, но не почувствовал, что над ними нависла опасность. Если повезет, думал он, через несколько дней полицейские успокоятся, и он, возможно, решится на встречу с Кэтрин. Он посвятил довольно много времени обдумыванию своих дальнейших действий.

На следующее утро, сразу после визита инспектора, от жары в воздухе повисло небольшое марево, а к тому времени, когда он вновь смог пользоваться биноклем, Кэтрин уже уехала вместе с сопровождающим на своем автомобиле, и в домике никого не осталось. Чарльз обычно пользовался этой возможностью, чтобы разжечь небольшой костер и приготовить горячий завтрак, не забывая впоследствии закапывать каждую горсточку пепла. У него уже вошло в привычку во время отлива чувствовать себя совершенно спокойно под защитой огромного барьера из грязи, и только около одиннадцати утра, когда начинался прилив, вновь занимать свой наблюдательный пункт и беспрерывно следить за событиями в домике. Пока погода стояла великолепная, и несмотря на то, что первые волны прилива принесли с собой коричневатую пену водорослей и пузырьков, накрыв болотце, в котором он утопил свою шлюпку, поверхность воды блестела, как дорогой алмаз. Чарльз, спокойный и уверенный в себе, как человек, живущий в ладу с законом, радостно наблюдал, как наполнялись водой ручейки и канавки.

Он впервые почувствовал что-то неладное, только когда вернулась Кэтрин. Ее лицо было напряженным и озабоченным, и, кроме того, она не бросила, как обычно, быстрого и успокаивающего взгляда в сторону острова. Кроме знакомой корзинки, с которой она ездила за покупками, сегодня она держала в руках большой бумажный пакет. Выйдя из машины, Кэтрин сразу же вошла в домик.

Через несколько минут она опять вышла во двор, и Чарльз от удивления чуть не упал. На ней было новое платье — он раньше такого не видел: кричащее, безвкусное, ярко-красного цвета — в такой обычно красили уличные почтовые ящики. На нее это было совсем не похоже. Кэтрин не имела привычки покупать второпях обновы, да еще такие, да еще в это время!… Чарльз нисколько не сомневался, что это — сигнал. Ему угрожала опасность — опасность, о которой его хотели предупредить. И он догадался, о чем идет речь. Полиция все-таки решила обыскать острова, и скорее всего во время следующего прилива!

Чарльз с трудом подавил страх, от которого у него бешено заколотилось сердце и напала неукротимая зевота, и попытался сообразить, что ему следует предпринять в первую очередь. Если они собираются прочесать острова, ему бы лучше на время оказаться на суше, но любая попытка пробраться туда до начала прилива приведет к тому, что на грязи останутся следы, которые выведут полицию прямо на него. Если же он решит дождаться прилива, полиция уже начнет охоту и сцапает его, прежде чем он сделает шаг. Имелась, правда, весьма слабая вероятность того, что при их приближении ему удастся ускользнуть — спрятаться на другой стороне острова подальше от них, тихонько соскользнуть в воду и незамеченным переплыть либо на другой остров, либо на сушу. Многое зависело от того, сколько будет преследователей и как они распределят свои силы. Даже в случае удачи этот вариант спасения оставался крайне рискованным!

Можно было еще попытаться спрятаться в траве и кустах лаванды, оставаясь на острове. Он не нашел никакого определенного места, где можно было бы спрятаться, но если вытянуться во весь рост в какой-нибудь узкой канавке в грязи и прикрыться растительностью, его могут и не заметить, если к тому же поиски будут вестись не слишком Уж тщательно.

Чарльз постарался представить себя на месте полиции. Преследователи, безусловно, нагрянут на лодках и катерах, а это означало, что поиски начнутся от устья реки чуть-чуть в стороне от архипелага. Вряд ли они начнут с Туинни Айленда. Они просто не сумеют этого сделать, потому что попасть в залив можно только в момент наивысшего затопления. Им придется начать с другой стороны и продвигаться вперед по мере того, как начнут заполняться протоки. Выходило, что к тому времени как охотники попадут на Туинни Айленд, они уже проведут в напрасных поисках несколько долгих и утомительных часов; они устанут пробираться через канавки, перепрыгивать и падать в ямы солончаков, скользить по грязи. На Туинни Айленде, вполне возможно, поиски не будут вестись слишком тщательно, тем более что именно этот остров все время находился в поле их зрения — его хорошо видно из домика!

И тем не менее перспектива спрятаться и лежать в траве в самом центре погони ужасала его. Он даже не был уверен, что будет в состоянии сделать это: если полиция прибудет в момент наивысшего затопления, внутренняя часть острова превратится в озеро, а укрыться за дамбой вряд ли удастся… Они непременно найдут его!

В конце концов он решил подождать, как будут развиваться дальнейшие события, прежде чем прийти к окончательному решению. Пока предстояло заняться весьма срочной работой — нужно придумать, как получше спрятать свое имущество. То, что было предпринято раньше для обмана случайного взгляда, совсем не годилось для серьезного обыска.

С банками, количество которых уже значительно сократилось, справиться было совсем несложно. Чарльз утопил их в грязевой лужице, из которой легко мог достать их обратно, если его самого не найдут. Труднее оказалось с канистрами и прочими крупными вещами. С помощью большой деревянной щепки, которую он использовал вместо лопатки, Чарльз выкопал в грязи большую яму. Он очень устал и весь вывозился, но яма оказалась настолько большой, что туда спокойно поместились канистры и брезентовый сверток с вещами. Он завернул в него все, что осталось, вплоть до бинокля. Поверх ямы положил деревянную доску и забросал ее грязью, которую черпал руками. Затем он как следует выровнял место тайника.

Избавившись таким образом от вещей, Чарльз снова взобрался на свой наблюдательный пункт и беспокойно огляделся вокруг. Ему не хватало бинокля, но он обладал достаточно острым зрением, а видимость вдоль всей цепи островов оставалась прекрасной. Он ждал очень долго, не замечая пока никаких необычных передвижений, и уже начал думать, что неправильно понял сигнал Кэтрин. Сомнения исчезли, как только он увидел, что к домику подъехала машина с полицейскими, а затем еще три — с газетчиками. Он не ошибся. Вся свора готовилась к гону!

И вот на расстоянии одной мили или чуть-чуть побольше на верхушке холма, венчавшего один из островов он четко различил на фоне ясного неба чью-то темную фигуру, потом еще одну. Они приближались со стороны главного русла, как он и рассчитывал. Затем они исчезли, но через несколько мгновений из-за мыса показался нос полицейского катера, в котором сидело человек шесть. С космической быстротой катер пронесся между двух островов, и после этого он вновь увидел фигуры на горизонте.

Примерно с полчаса Чарльз наблюдал за их передвижениями, и чем ближе они подбирались к нему, тем ужасней он себя чувствовал. Поиски, судя по всему, велись очень тщательно. Подплывая к очередному острову, они каждый раз осуществляли одну и ту же тактику: сначала высаживали одного или двух полицейских, затем быстро объезжали вокруг на катере, а уж потом высаживали всех остальных. Очевидно, им тоже приходила в голову мысль, что «рыбка» могла ускользнуть и вплавь. Высадившись на остров, они рассредотачивались по всей его поверхности и перетряхивали каждый ком грязи. Суровые, решительные мужчины в резиновых сапогах, каждый с биноклем и палкой. Но вот еще одна неприятность — с ними была собака!

Катер приблизился к соседнему острову, и Чарльз перебрался к другому краю стены, где было лучше видно. Теперь они были совсем рядом — Чарльз узнал инспектора Бэйтса и ясно слышал их голоса. Он видел, как они высадились и начали продвигаться вдоль острова, прощупывая каждый ярд поверхности, каждую лужицу, тыча палками в густую траву. Собака носилась взад и вперед, обнюхивая каждую крошечную песчинку. Внезапно Чарльз понял, что шансов на спасение нет. Через десять минут они высадятся на Туинни Айленд и непременно найдут его, что бы он ни придумал!

Он как безумный огляделся вокруг. Инстинкт преследуемого животного подсказывал ему спастись бегством — ползти, плыть, броситься к суше! Однако толпа у домика увеличилась, и все они смотрели в направлении острова. Его тут же поймают!

Сколько он сможет проплыть под водой? Не настолько долго, чтобы его не заметили. Он был в этом уверен.

Может, забраться в воду, оставив снаружи одну только голову? Течение уже прорвалось на остров сквозь пролом в стене. Упругая коричневая струя уже заливала его. Может, спрятаться там, за ней, оставив снаружи лишь голову? А если учует собака? Зарыться бы в грязь подобно крабу!

От одной мысли кожа покрылась мурашками. Это было настолько противно и отвратительно, что его затошнило. Но разве лучше, если его поймают и потащат обратно на виселицу? Что может быть ужаснее этого?

Лай собаки заставил его действовать. Сняв рубашку и шорты, он засунул их поглубже в грязевую струю, ближе к подножью стены, и прижал сверху камнем. Затем подбежал к болотцу, в котором он наблюдал возившихся крабов, и засунул руку в коричневую грязь, проверяя ее глубину. Она была липкой и напоминала коричневый крем; но дно, кажется, твердое! Хилари набрал полные пригоршни грязи и, закрыв глаза, толстым слоем размазал ее по волосам и лицу. Совершенно голый, он шагнул в болотце и вытянулся в липкой жиже во весь рост. Он лежал на спине, головой почти упираясь в камыш и вытянув ноги в сторону центра болотца, затем начал вдавливать тело в грязь. Сначало его потянуло вниз, и в голове мелькнула страшная мысль, что с ним все кончено. Но мягкая жижа оказалась не очень глубокой, и вскоре спиной он почувствовал твердую почву. Ему было холодно. Чарльз продолжал извиваться, вертя ягодицами, плечами, шеей и головой. Он почувствовал, как грязь охватила подмышки, но продолжал ввинчиваться все глубже и глубже. Холодная струя полилась на живот. Ноги и шея уже погрузились. Интересно, подумал он, смогу ли я потом выбраться? Грязь налилась в уши, лишив его слуха. Теперь он был покрыт почти полностью и начал погружать голову, оставив на поверхности только глаза, нос и рот. В мозгу мерцали лишь две горящие точки: смерть и небо над головой, смерть и небо, небо смотрит на смерть.

Он не знал о том, что происходит вокруг. Голоса не достигали его ушей, и если бы он даже осмелился, то все равно не смог бы повернуть голову. Он только догадывался, что преследователи находятся рядом, и… мгновенно убедился в этом, когда его взгляд сквозь полузакрытые грязью веки уперся в огромный сапог, возникший в траве совсем рядом с ним. Мозг молнией прожгла мысль, что сейчас сапог опустится на него… Но тень отодвинулась в сторону, и он опять погрузился в небытие. Он не имел представления, ушли ли полицейские с острова или все еще прочесывают его. Теперь он испытывал страх перед грязью больше, чем перед своими преследователями: перед грязью и ужасающим холодом. Он старался лежать без движения, пытаясь справиться с собственным страхом. Он потерял чувство времени — он знал лишь одно: надо держаться, пока хватит терпения.

Предел наступил раньше, чем он рассчитывал. Вода внезапно залила глаза — коричневая грязевая струя ударила по глазам и почти ослепила его! Прилив достиг наивысшей точки! Он должен попытаться выбраться наружу, даже если окажется прямо у них под ногами. Чарльз отвел назад руки, сжал кулаки и начал отталкиваться ими от грязи. Голова продвинулась вверх на дюйм или два, позволив ему дышать. Но тело сидело еще слишком крепко. Чарльз извивался всем телом, пытаясь повернуться сначала на один бок, потом на другой. Ему было не за что ухватиться, и он вновь возвращался в прежнее положение. Нет никакого смысла так извиваться, говорил он себе; нужно действовать не спеша и рассчитывать каждое движение. Несколько секунд он отдыхал, расслабив перегруженные мышцы, затем стал действовать совершенно иначе, пытаясь подтянуть к животу ноги. Наконец ему удалось высвободить колени, и, отталкиваясь пятками от твердого дна, он стал пытаться вытащить голову. Ничего не получалось, и он начинал снова и снова. Несколько раз пятки проскальзывали по грязи, ноги распрямлялись, и он возвращался в прежнее положение. Но теперь Чарльз был уверен, что выберется. Грязь становилась все мягче и жиже по мере того, как разбавлялась водой. Вскоре он с радостью почувствовал, как в шею вдавился стебель камыша. Он начал с новой силой выталкиваться наружу и медленно вытащил плечи. Приподнял ягодицы — грязь, громко чавкнув, выплюнула и их. Последний удар о дно пятками — и через мгновение он лежит на поверхности солончака!

Дрожа всем телом, Хилари встал на колени. Он представлял собой жуткое зрелище: призрак, покрытый грязью. Каждый, кто увидел бы его сейчас, испугался бы до смерти. Но смотреть на него было некому. Чарльз стер грязь с лица и открыл глаза — остров вновь принадлежал лишь ему! Вверх поднимался легкий дымок от окурка, валявшегося прямо у него перед носом…

Он вытряхнул грязь из ушей, вытер о траву руки и осторожно залез в пролом, откуда вел наблюдения раньше. Полицейский катер был пришвартован у домика; рядом с кучкой щебенки стояли две группы людей. Кэтрин, все еще в своем красном платье, говорила о чем-то с Бэйтсом.

Наконец обе группы распались. Некоторые разошлись по машинам, пятеро сели обратно в катер. Движок заревел, и катер, поднимая крутую волну, промчался мимо Туинни Айленда, растворившись вдали. Последнее, что услышал Чарльз, был отчаянный лай собаки.

Усталый, но торжествующий, он упал на поверхность солончака и долго лежал так в теплой журчащей воде, прежде чем начать уничтожать следы своего ужасного приключения…

Глава 7

Помощник комиссара отодвинул бумаги, посмотрел на него и резко произнес:

— Ну что ж, инспектор, давайте подробности!

С выражением глубокой скорби на лице инспектор Бэйтс развернул большую карту бассейна Медуэя и разложил ее на столе. Придется перейти в оборону. А ведь он был так уверен в своей версии со шлюпкой, в том, что он непременно поймает Хилари; он так настаивал на разрешении бросить все силы в поисковую партию! А теперь придется признать, что весь этот амбициозный маневр, о котором прознали газеты и телевидение, оказался самой большой промашкой за долгие годы службы в полиции… Он не мог понять до сих пор, почему так вышло. Он весь выложился на этом чертовом архипелаге! Мышцы адски болели от непривычного напряжения, но соображать от этого он, как видно, лучше не стал.

— Так вот, сэр, — начал он, — поисковая партия работала строго в соответствии с нашим планом. Сразу после рассвета три морские бригады стартовали из Рочестера, выйдя на поиски шлюпки и хоть каких-либо следов пребывания Хилари. Одна из них отправилась вверх по реке, дойдя до первого шлюза. Вторая покрыла северную часть залива от Рочестера через Ху до порта Виктория и устья реки, — он показал все это на карте. — Третья, с которой шел я, отвечала за южную часть большой петли. Строго между нами, мы перетряхнули каждый дюйм грязи в этом заливе, каждое болотце, островок или солончак…

— И не нашли никаких следов?

— Ни единого, — с отвращением ответил инспектор.

— Плохо, — комиссар внимательно разглядывал карту. — Не мог ли он утопить шлюпку и вернуться на берег, завидев вас?

Бэйтс покачал головой.

— Мы приняли все меры предосторожности. Местная полиция была вся поставлена на ноги. Они на велосипедах объезжали побережье. Следов шлюпки не обнаружено.

— Вы, конечно, проверили все шлюпки в устье реки?

— Естественно, сэр. А также и те, что находятся в яхт-клубах и во двопах. На Медуэе этой шлюпки нет. Совершенно точно.

— А как насчет Суэйл? — Помощник комиссара ткнул пальцем в широкий приток, впадавший в Медуэй у местечка Куинборо.

— Инспектор Фуллер проверил там все весьма основательно, не забыв о маленьких бухтах. Он ничего не нашел.

— Гм… Какова вероятность того, что Хилари отправился на свой шлюпке в открытое море?

— Все пограничные и береговые службы охраны были подняты на ноги в ночь побега, сэр, но за все это время не обнаружено ничего необычного. Думаю, его заметили бы сразу же, если бы он вздумал поплыть на этой скорлупке. Конечно, не исключено, что он потерпел кораблекрушение…

Помощник комиссара сдержанно улыбнулся.

— Для нас это было бы весьма удобно, не так ли? Но мы не имеем права принять эту версию, не получив доказательств. Хоть что-нибудь обязательно вынесло бы на берег. И где же в таком случае шлюпка? Нагруженная припасами, она не могла исчезнуть бесследно в течение одной ночи. Нужно взглянуть правде в глаза, инспектор. Похоже, что мы просто отправились по ложному следу.

Бэйтс был признателен ему за «мы», но не испытывал желания признать ошибку, пусть даже коллективную.

— Я мог бы поклясться, что найду его в устье, сэр, все говорило за это. Я просто уверен, что по телефону звонил именно Хилари. И раз уж его соединили, неужели он бы не стал говорить? И если не Кэтрин подобрала его на машине, то кто же? Она так странно вела себя на заправке, наврала насчет шлюпки, не знает, где спальный мешок, здесь все одно к одному. Абсолютно все!

— За исключением того, что вы так и не нашли шлюпку.

— Да, — с горечью согласился Бэйтс. — И именно этого я никак не могу понять.

— Итак, ее нет в заливе, — с некоторым раздражением продолжал помощник комиссара. — Ее там нет. Не думайте, что я обвиняю вас в том, что вы затеяли эту поисковую операцию, инспектор. У вас была хорошая версия, и вы совершенно правы, решившись проверить ее. Но мы не можем продолжать цепляться за версию, которая не подкрепляется фактами. В конце концов, эта девчонка, Кэтрин, ответила вам на все вопросы, вполне возможно, она говорила правду. Шлюпку могли украсть в течение лета, так, как она сказала.

— Предположим, — наконец согласился с ним Бэйтс. — Я слышал, что подобные кражи не редкость в этих местах. Ее могли угнать куда-нибудь подальше и закрасить название.

Помощник комиссара кивнул головой.

— А если случилось именно это, у нас нет достаточных оснований предполагать, что Хилари находится в районе Медуэя, не так ли?

— Так точно, сэр.

— Пойдем дальше… Если же Хилари в ту ночь не забрал шлюпку с припасами, можно предположить, что он там и не появлялся… Ведь если бы он там появлялся, ему бы потребовалась помощь. Девчонка ведь с ним не связывалась, насколько я знаю?

— Да, это верно, — согласился Бэйтс. — Мы следили за ней днем и ночью. Она не делала никаких попыток связаться с ним.

— Даже когда вы сами навели ее на это в то утро в Рочестере?

— Нет, сэр, она даже не обратила на это внимания. Она не делала никаких попыток.

— А как она вела себя в целом? Как женщина, которая ничего не знает?

— Да, вполне вероятно, — недовольно пробормотал Бэйтс. — Ее интересовали новости о Хилари, она покупала газеты, слушала радио и вообще выглядела очень расстроенной. Но с ее школой, мне кажется, при желании не так уж сложно разыграть любой спектакль…

— Да… это точно. — Помощник комиссара на секунду задумался, взвешивая все «за» и «против». — И все же, инспектор, — сказал он наконец, — учитывая отсутствие веских улик, не думаю, что мы вправе продолжать так давить на нее, как мы делали это раньше. Согласен, что события следовали одно за другим весьма подозрительным образом, но, расследуя их, мы зашли в тупик. Я предлагаю избавить ее от нашего внимания на несколько дней — оставить ее в покое и дать ей понять, что она абсолютно свободна. А потом мы неожиданно вновь нагрянем к ней в домик. Если она в курсе, где находится Хилари, то так нам будет легче все выяснить.

— Согласен, сэр.

— А мы тем временем сосредоточим свои основные усилия на другом направлении. Если не эта девчонка помогает Хилари, то кто-то еще. И наша задача — выяснить, кто это делает.

Бэйтс выглядел очень расстроенным.

— Мы проверили всех его друзей и знакомых, сэр, и все места, где он может появиться. Других звонков по коду в эти дни не было — вообще никаких признаков, что он связывался с кем-то еще, помимо девчонки.

— А если он не нуждался в этом? Предположим, он действительно разговаривал с девчонкой, но просил ее связаться с кем-то еще, кто в состоянии оказать ему помощь, — с кем-то, кого они оба знали? Она могла, к примеру, позвонить этому парню, а сама тут же слинять на Медуэй, чтобы сбить нас со следа.

— Вполне вероятно, — согласился с ним Бэйтс. — Должен признаться, я не подумал об этом. Придется проверить и такую версию. Я сразу же этим займусь. Пока остается надеяться, что Хилари кто-нибудь опознает. Теперь его лицо знакомо каждому мужчине, женщине или ребенку в этой стране.

Помощник комиссара взглянул на огромную стопу писем, лежавшую у него на столе.

— Это не такое уж великое счастье, инспектор, — мрачно пробормотал он.

— Согласен, сэр. Но я уверен, что наброшу сеть на него в самое ближайшее время.

— Уж постарайтесь… — промолвил помощник комиссара. — Ладно, Бэйтс, держите со мной связь.

— Так точно, сэр.

Инспектор с отрешенным видом свернул в трубку карту бассейна Медуэя, перехватив ее эластичной резинкой. По крайней мере, подумал он, разминая затекшие ноги, мне больше не надо лезть в эти кошмарные солончаки!

Глава 8

Кэтрин наблюдала за методичной высадкой полицейских на Туинни Айленд с чувством безнадежного отчаяния, Прекрасно сознавая, что все кончено. Поисковая партия была огромной, а остров — таким крошечным! Когда же, задержавшись там ненадолго, они вернулись оттуда без Чарльза, она даже не нашла в себе сил заявить: «А что я вам говорила?!» Она не могла даже представить себе, каким чудесным образом он сумел спрятаться сам на этом крошечном острове, уж не говоря об этом чудовище — шлюпке?!

Но он сумел это сделать! После невыносимой агонии, пережитой утром, голова кружилась от радости. Он все еще на свободе, и теперь у них есть все основания надеяться на лучшее. Самая страшная опасность миновала! После того как полиция столь тщательно обыскала все острова, они вряд ли решатся еще раз пойти на это. Чарльз завоевал свою безопасность!

Впервые после того, как они расстались у дамбы, Кэтрин имела основания надеяться, что в скором времени они встретятся вновь. Но не сразу! Сначала ей нужно убедиться в том, что за домиком никто не наблюдает и что она сама может вполне свободно передвигаться. Чтобы убедиться в этом на все сто процентов, надо уехать на время, как она и рассчитывала заранее, в такое место, где любые ее действия не вызовут подозрений.

Объяснить причину предполагаемого отъезда не составило большого труда. В короткой беседе с упавшим духом инспектором она объявила, что устала от назойливого внимания газетчиков и собирается уединиться. С обезоруживающей улыбкой она призналась ему, что хочет пожить у брата в Норуиче, умоляя не сообщать этот факт представителям прессы. Той же ночью Кэтрин уехала в Лондон.

Пребывание в Норуиче оказалось весьма суровым испытанием для нее. Она даже не думала, что ее так сильно будет тянуть обратно. Ей не хватало успокаивающего вида на Туинни Айленд и ощущения того, что Чарльз совсем рядом. Несмотря на то, что она бесконечно повторяла себе, что у него пока есть все самое необходимое и что с ним ничего не случится, она не могла перестать беспокоиться, особенно по ночам. Она старалась извлечь выгоду и из этого, проводя бессонные ночи в думах о том, что им предстоит сделать дальше. Часто она ловила себя на мыслях о Луизе Хилари. Не расследовать ли ей самой загадку смерти Луизы? Только состояние полной физической прострации помешало ей попытаться сделать это сразу же после процесса.

На всякий случай, не исключая полностью возможности, что полиция все еще наблюдает за ней, она ни на секунду не забывала, что должна постоянно следить за своим поведением. Днем она держалась поближе к жене брата Мюриэль — ходила с ней вместе по магазинам, гуляла с детьми и помогала по дому. По вечерам никуда не отлучалась. Ей часто хотелось поделиться своими тревогами с родственниками, но она знала, что лучше всего держать язык за зубами ради безопасности Чарльза и ради всех, кто имел к нему отношение. И она продолжала играть ту же роль женщины, испытывающей глубокое беспокойство по поводу судьбы своего исчезнувшего любовника и не имевшей абсолютно никакого представления о том, где он сейчас находится.

К концу третьего дня Кэтрин убедилась, что полицейские оставили ее в покое. Во время поездки к морю на автомобиле вместе с семьей Форрестер она внимательно смотрела по сторонам: за ними никто не ехал. Теперь-то уж газетчики наверняка пронюхали, где она находилась; люди здоровались с ней на улице, а слухи распространяются очень быстро. Но Кэтрин не беспокоилась и об этом. Газеты, напечатав все, что только могли придумать, об охоте на Чарльза, теперь удовлетворялись лишь краткими сообщениями типа «Хилари все еще не найден». Интерес спал.

На четвертый день Кэтрин вернулась в Лондон. Побродив днем по магазинам, она в тот же вечер с наступлением темноты отправилась в Медуэй. Она уже знала, что ей делать. Если, к несчастью, выяснится, что полиция все еще вертится в бухте, Кэтрин перелезет через дамбу и отправится вплавь на остров, как Чарльз в ночь побега. Если же все вокруг чисто, ему самому будет несложно появиться в домике.

Когда вскоре после полуночи она подъехала к куче Щебенки у домика, местность казалась пустынной. Ни машин, ни огней, ни звука крадущихся шагов и вообще ничего, кроме жалобных стонов кроншнепов, живущих в болотах. Она несколько раз мигнула «дальним» и на случай, если Чарльз уснул и не увидел сигнала, с шумом несколько раз захлопнула дверцу автомобиля. Зажгла лампу в гостиной и несколько минут постояла на пороге домика. Небо слегка заволокло тучами, очертания Туинни Айленда едва проступали во мгле. Прилив закончился.

Кэтрин уже начала беспокоиться, не получив от него ответа, когда услышала звук, который нельзя было ни с чем спутать, — из темноты послышался слабый волчий вой. Она успокоилась и сразу же принялась готовиться к ночному визиту. Его надо будет покормить хорошенько и дать выпить чего-нибудь горячего — он наверняка приплывет без одежды, боясь намочить ее. Чем бы его согреть? Кэтрин притащила ковер из машины, несколько поленьев и принялась топить печку. Огонек весело заплясал внутри; она сварила кофе и суп, наполнив ими два новых термоса. Из погреба исчезли почти все запасы еды, но Кэтрин предвидела, что Чарльз мог наведываться в домик в ее отсутствие, и привезла с собой новые запасы.

Приготовившись к встрече, Кэтрин повернула ключ в замке и прилегла на кушетку. Прилив наступал теперь гораздо позже, чем неделю назад; Чарльз сумеет выбраться на берег, не оставляя следов, не раньше четырех утра. Минуты ползли, и время от времени Кэтрин впадала в неглубокий тревожный сон, вскакивая каждый раз, когда раскаленный уголек с шипением падал на решетку или скрипели старые половицы. Нервы у нее были на пределе. Она боялась, что опять наступит глубокий обморок, а с ним и нервный срыв, как уже было после процесса.

На этот раз все обошлось, и в половине четвертого Кэтрин встала и вышла во двор. Утро было прохладным; по всей вероятности, хорошая погода скоро кончится. Кэтрин подумала, что вовремя вернулась обратно.

Луна уже вышла из облаков, ясно обозначив очертания острова. Бухта, уже полностью покрытая поблескивающей водой, казалась спокойной и мирной; мягкое шуршание ночного прилива действовало успокаивающе. Уже недолго, подумала Кэтрин. Через полчаса уровень воды над поверхностью грязи достигнет двух футов, и Чарльз приплывет. Кэтрин уселась на кучу щебенки и вся превратилась в слух и внимание. Где-то там, по другую сторону живой серебряной полосы, он точно так же прислушивался и ждал. При мысли о том, что Чарльз рядом, ее охватило волнение. Казалось, они не виделись несколько долгих недель, и он не обнимал ее целую вечность.

Кэтрин торопливо вскочила, увидев в конце дорожки какой-то свет. Но напрасно. По основной дороге промчался ночной грузовик. Она зашла в домик проверить печку, потом вернулась на берег. Медленно поползли секунды…

И вот наконец со стороны острова послышался новый звук, похожий на плеск. Это Чарльз! Она открыла дверь домика, чтобы он плыл на свет, и напряженно уставилась на поверхность воды.

Сквозь облака неожиданно прорезался свет луны, и в этот момент она уловила, как в темноте блеснуло его влажное тело. Чарльз торопился. Прошли секунды — и вот он выбрался на узкую полосу гальки и стоит рядом с ней.

— Кэтрин!

— Любимый! — беззвучно прошептала она. — О, мой любимый! — она втащила его в дом и быстро закрыла дверь.

Чарльз обнял ее и крепко держал, царапая бородой ее щеку. Кэтрин чувствовала, как намокает одежда, но продолжала прижиматься к нему, забыв обо всем на свете.

— Кэтрин! — вновь пробормотал он, как будто ему доставляло удовольствие повторять ее имя. — Как давно я мечтал об этом — просто обнять тебя, — он обхватил руками ее лицо, посмотрел в глаза и поцеловал. Затем снова прижал к себе. — Боже, как же я скучал по тебе!

— Любовь моя! Ты ведь знаешь, что я не хотела бросать тебя, правда? Я уехала лишь потому, что это был единственный способ избавиться от полиции…

— Ты прелесть, Кэтрин! Ты — замечательная. Ты все сделала правильно… — он снова поцеловал ее и со вздохом выпустил из объятий.

Кэтрин вспомнила о делах.

— Я хочу покормить тебя. Поговорим потом, — она укутала его и усадила поближе к огню. Принесла суп, ветчину и свежий ломоть черного хлеба.

Чарльз с жадностью набросился на еду, а Катрин молча рассматривала его.

— Ты очень похудел, дорогой. Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответил Чарльз. — Голыми руками не возьмешь!

— Ты напоминаешь мне дикаря с острова Борнео.

— Вполне возможно. Что ж, неплохая роль, — он отодвинул тарелку и начал разделываться с ветчиной. — Есть новости? Пока ничего не случилось?

— Нет. Меня никто не тревожил, пока я жила у Джона. Охота, похоже, закончилась. Чарльз, расскажи мне, как же тебе удалось спастись? Я была уверена, что они найдут тебя.

— Так бы, наверное, и вышло, если бы ты не надела в тот день это дурацкое платье и не предупредила меня заранее. Но я был на волоске… — очень кратко, как бы желая поскорее забыть об этой истории, Чарльз поведал Кэтрин, как он погрузил себя в грязь. На ее лице отразился ужас.

— Милый! Как, должно быть, противно все это было?!

— Да! Совсем не по правилам хорошего тона.

— У меня нет слов! Но идея была замечательной, я бы никогда не додумалась до такого сама.

— Когда на тебя идет охота, шарики крутятся гораздо быстрее.

— Ты заслужил свободу больше, чем кто бы то ни было… А шлюпка?

Чарльз рассказал, как он утопил шлюпку в болотце, а все остальное запрятал в грязь. Теперь он насытился и откинулся на спинку стула с чувством глубочайшего наслаждения.

— Боже, как вкусно! Я уж совсем забыл, как выглядит нормальная пища. Извини, что ел с такой жадностью.

Кэтрин прикурила для него сигарету и налила кофе в чашку.

— Сколько ты сможешь пробыть здесь?

— Не больше часа.

— Тогда нам не стоит терять ни секунды. Ты придумал, что нужно сделать в первую очередь?

— Я только этим и занимался, — ответил Чарльз, с наслаждением затягиваясь. — Мне кажется, у меня есть единственный выход — взять лодку Питера и каким-то образом уплыть через пролив во Францию.

Кэтрин с ужасом посмотрела на него.

— Ты думаешь, тебе это удастся?

— Стоит попробовать…

— Это очень рискованно… Хуже, чем все остальное.

— Мы и находимся в рискованном положении. Не буду делать вид, что мне очень нравится эта идея, но что ты можешь еще предложить?

Кэтрин хотелось бы иметь четкий, хорошо продуманный план действий, но она лишь робко возразила ему:

— А если попытаться доказать твою невиновность? Чарльз покачал головой.

— Это нереально, дорогая. Здесь можно действовать лишь в двух направлениях: выяснить, кто на самом деле убил Луизу, или установить мое алиби на время убийства. Пока я не вижу возможностей доказать ни то, ни другое.

— Я так не думаю, — честно призналась Кэтрин. — Пока я находилась в Норуиче, я много думала о Луизе и этих ее поездках в отели. Я просто уверена, что мы были правы, предполагая, что она встречалась там с каким-то мужчиной. Она просто не того поля ягода, чтобы отправляться куда-то одной. И если бы нам удалось обнаружить, кто он…

— Но всем этим уже занимались однажды.

— Да, я знаю. Фэрей нанимал агентов. Но ведь мы не знаем, насколько тщательно они провели работу. Они наверняка профессионалы, но я больше доверяю в таком деле себе самой и пока остаюсь при своем мнении. Мне кажется, если бы я отправилась в эти отели сама, мне бы удалось хоть что-нибудь выяснить.

Чарльз задумался.

— Возможно, ты и права, но, честно говоря, я весьма сомневаюсь в этом. Согласен, попытаться, конечно, стоит, но не сейчас. Если бы даже тебе и удалось совершить какое-нибудь открытие, ты бы столетиями доказывала свою правоту. А что бы делал я все это время?

— Разве нельзя тебе спрятаться у меня в квартире теперь, когда полиция оставила меня в покое?

— Они не оставят тебя в покое, если не поймают меня в ближайшее время. Особенно если ты начнешь наводить справки в отелях. Они лишь получат подтверждение тому, что мы в контакте.

— Хорошо, а не мог бы ты еще немного пожить на острове? Я знаю, милый, это такое ужасное испытание… Тебе там, наверное, жутко и одиноко. Но по крайней мере ты там в безопасности. Теперь мы перевезем туда кучу припасов — за нами ведь никто не наблюдает? Устроим убежище получше. Ты дал бы мне возможность… Мне надо всего неделю… две?

— Я не пойду на это. Меня пугают не тяготы моего пребывания на острове. Дело в том, что если я вообще собираюсь перебраться на континент, нужно сделать это немедленно, пока держится хорошая погода. Если я не использую эту возможность сейчас, то застряну здесь надолго. А как ты представляешь себе зимовку на Туинни Айленде?

Кэтрин вздрогнула от одной этой мысли.

— Да, это трудно себе представить. Но должно же найтись какое-нибудь другое место, где ты сможешь спрятаться, где ты будешь чувствовать себя лучше, а я смогу продолжать снабжать тебя продовольствием?!

— Кэтрин, давай посмотрим правде в глаза. Нет такого места, во всяком случае в Англии. Меня здесь слишком хорошо знают, и каждая собака за мной охотится. Мы остались целы и невредимы только потому, что нам чертовски везло и погода стояла прекрасная, но если мы будем и дальше злоупотреблять своим везением, то все окончится весьма плачевно. Что-нибудь обязательно сорвется, кто-нибудь из нас совершит ошибку, и нам конец. Если я останусь в Англии, меня непременно поймают — это как дважды два. Как ни печально, но мне остается только спастись бегством, и чем скорее, тем лучше.

Кэтрин внимательно посмотрела на его худое, решительное лицо, внезапно поняв, что, продолжая спор, она лишь напрасно теряет время.

— Ты ведь уже решился на это, не так ли?

— Да, любовь моя. Думаю, нужно взять лодку, пока не поздно.

— Хорошо, — спокойно сказала она. — Когда отплываем?

— Я поплыву один.

— Ты знаешь, что я не отпущу тебя одного.

— Ты должна сделать это, Кэтрин. Я не просто хочу избавить тебя от тягот этого путешествия. Я все продумал — другого выбора нет. Это не значит, что тебе не стоит появляться во Франции, но ты должна попасть туда совершенно легально, с правильно оформленными документами. Тогда ты по крайней мере сможешь свободно передвигаться и совершать какие-то действия, не опасаясь попасть в лапы полиции. Ты сможешь хотя бы пойти и поменять деньги в банке, а там всегда требуют паспорт. Ты сможешь выехать из страны, скажем, вернуться в Англию, в любое время, когда пожелаешь; увидеться с адвокатом или с другими людьми. Ты сможешь заняться отелями немного позже. Но если мы оба отправимся сейчас на «Ведьме» и высадимся во Франции нелегально, мы оба окажемся вне закона и потеряем свободу!

— Да, конечно, ты прав, — медленно протянула Кэтрин.

— Я предлагаю тебе возвратиться в Лондон, получить визу и французский паспорт, собрать вещи, а затем открыто переехать в Кале и ожидать там моего появления. Я не могу сказать тебе точно, когда попаду туда, но в любом случае появлюсь лишь с наступлением темноты; об остальных подробностях встречи договоримся позднее. Во Франции мы решим, как нам быть дальше.

— Тебе ведь и там придется скрываться?

— Думаю, до какой-то степени да… Но там я буду в большей безопасности, чем здесь. Конечно, французскую полицию предупредят о моем появлении, но она все-таки менее бдительна, чем наша, а кроме того, во Франции мое лицо не знакомо каждому встречному-поперечному… И потом, там климат получше… Вероятно, нам придется пробираться на юг, и если случится пару ночей поспать на открытом воздухе, то ничего страшного… — Чарльз заметил, что Кэтрин смотрит на него с отчаянием. — Мне очень жаль, дорогая, перспектива весьма печальная, и мне опять придется во всем полагаться лишь на тебя…

— Меня беспокоит не это, — грустно призналась она, — а трудности, которые неизбежно возникнут на практике. Во-первых, мне поменяют всего двадцать пять фунтов — нам надолго не хватит. Где мы раздобудем франки, когда кончатся деньги?

— Попробуй раздобыть побольше. Другим это удавалось. Не думаю, что это уж такая большая проблема.

— Возможно, — Кэтрин вспомнила о друзьях в Париже, которые могли бы помочь ей. — Но к чему мы придем в конечном итоге? Не будем же мы вечно влачить нищенское существование в чужой стране. Конечно, если мне повезет и я наткнусь на улики в отелях, все это быстро закончится… А если нет?

— Не стоит так далеко загадывать. Давай сначала попробуем удрать из Англии.

Она с грустью встретила его взгляд, снова подумав о тяготах перехода на «Ведьме». Затем вдруг спросила:

— Чарльз, милый, ведь когда полиция узнает, что на французской территории нашли брошенную яхту с номером из Медуэя, они ведь догадаются, что взял ее ты? Они легко найдут место, где ты высадился на берег.

— Я подумал об этом. Боюсь, нам придется утопить ее где-нибудь неподалеку от берега. Нехорошо, конечно, но мы сможем купить Питеру новую яхту когда-нибудь потом, и я уверен, он простит нас за это.

Кэтрин кивнула. Они находились в таком отчаянном положении, что утопить лодку друга казалось им пустяком. Несколько мгновений она отрешенно молчала, обдумывая план Чарльза.

— Наверное, все так и получится, — сказала она наконец. — Я вполне понимаю, как важно, чтобы я сохранила свободу передвижения. И все же мне не хочется даже и думать о том, что ты отправишься на яхте один. Сколько отсюда до Кале?

— Восемьдесят-девяносто миль, если идти все время вдоль берега.

— Это означает, что даже если все пойдет хорошо, тебе придется провести в море двое суток, не так ли? А «Ведьма» ведь очень маленькая!

— Это хорошая лодка. Я всегда чувствовал себя на ней гораздо удобней, чем на «Спрэй». Справлюсь как-нибудь! В конце концов, множество других мужчин переправлялись через Ла-Манш в одиночку и на более мелких посудинах.

— Другие обладали большим морским опытом, чем ты. Я знаю, мы довольно много болтались по нашей бухте, но ты не можешь сказать, что получил достаточный опыт, и потом, один ты ни разу не плавал. Если погода изменится к худшему, ты быстро вымотаешься. Разве ты не помнишь, как страшно мы устали в тот день, когда переправлялись от Харти Ферри до Брайтлингси? А ведь мы вдвоем управлялись с парусами, и переход был не так уж сложен!

— Я знаю, любимая. Но какой смысл говорить об этом, когда у нас нет другого выхода?

— Я бы могла проплыть с тобой вместе хотя бы часть расстояния…

— Каким образом?

— Конечно, нужно это обсудить… Но ведь у тебя будет шлюпка и ты сможешь высадить меня на берег в районе Дувра, когда стемнеет? Только надо все как следует рассчитать. Я проведу с тобой вместе три четверти путешествия, и тебе останется лишь переплыть Ла-Манш в одиночку. А это не так уж страшно.

— Это чертовски рискованно. Трудно правильно рассчитать время, когда плывешь на такой маленькой яхте.

— Любимый! Это совсем просто, если нам повезет с погодой. Ты ведь знаешь об этом. А если погода испортится, тогда тебе не обойтись без меня. И если случится самое страшное, мы останемся вместе до конца. Какой же смысл моего появления во Франции с легальными документами, если ты по дороге туда утонешь? — она была теперь столь же полна решимости, как и он раньше. — Честно говоря, Чарльз, я думаю, что это абсолютно сумасшедшая идея — отправляться на яхте тебе одному!

— Надо с ума сойти, чтобы вообще на это решиться, но у нас нет другого выхода.

— Если мы отправимся вместе, у нас больше шансов остаться в живых. Я тоже не очень разбираюсь во всех этих парусах, но по крайней мере я бы могла держать штурвал, пока ты отдыхаешь. А это ведь самое главное, Чарльз. Ты ведь знаешь, что я права. Возьми меня только до Дувра.

Чарльз не торопился с ответом. Ему было нелегко принять решение. Он подвергнет риску жизнь Кэтрин, а кроме того, еще неизвестно, сумеет ли он ее высадить. Но сердцем он чувствовал, что Кэтрин права, не пуская его одного. Если погода испортится хоть чуть-чуть, он уже не справится с яхтой.

— Хорошо, дорогая, — сказал он наконец. — Мы отправимся вместе…

Кэтрин радостно улыбнулась.

— Вот так-то лучше! А теперь давай займемся другими делами…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

С высоты дамбы Чарльз в последний раз оглядел пустынную бухту. С тех пор как они с Кэтрин приняли решение вместе отправиться в плавание, миновали сутки, а стрелки прихваченного из домика старого ржавого будильника в жестком полиэтиленовом пакете показывали два часа ночи. Четыре часа до рассвета — а у него еще так много дел! В целом условия складывались вполне благоприятно для осуществления задуманного: луна достаточно ярко освещала залив, несмотря на то, что небо заволокло тучами.

Его не оставляли тревожные мысли о предстоящем. Все его предыдущие приключения, которых с избытком хватило бы не на одну жизнь, были ерундой по сравнению с тем испытанием, которое он сам для себя избрал теперь. Даже походная жизнь на островах Карибского моря! И потом, у него там были помощники. В тех исключительных случаях, когда на тростниковых плантациях возникали конфликты и он попадал в неприятную ситуацию, рядом с ним всегда находились сильные решительные мужчины. Теперь же ему приходилось не только принимать решения, но и самому собственными руками браться за их выполнение. Он с горечью вспомнил слова Луизы: «Такой активный, но совершенно не способный на решительный поступок!» В тот момент ее слова вполне соответствовали истине, подумал он, но теперь все совершенно иначе. Для того чтобы выжить, необходимо изменить свою сущность!

В четверть третьего он натянул сапоги, перелез через стену и отправился вытаскивать лодку из грязевого озерца. У берега почва была потверже, и на первых порах ноги проваливались лишь по щиколотку. Но чем больше он отдалялся от острова, тем чаще попадались вязкие участки, где он проваливался уже по колено. Ему стало жутко. В темноте такое путешествие совсем небезопасно. Потеряв равновесие, он упал, распластавшись в грязи; затем в липкой жиже застрял сапог. Он изо всех сил тянул за скользкое голенище, пока грязь, недовольно чавкнув, не выплюнула сапог. Позади осталась глубокая борозда — предательский след, который прилив не смоет. Теперь это уже не слишком волновало Чарльза. Он знал, что если ему повезет, то он успеет уйти далеко, прежде чем кто-нибудь обратит внимание на следы.

Идти становилось все тяжелее; все вокруг слилось в единое серое месиво. Теперь он вслепую пробирался по чавкающей серо-зеленой мерзости, не видя ни моря, ни суши, ни ориентиров, кроме серебристого облачка, прикрывающего луну. Ему приходилось петлять, и Чарльз имел весьма смутное представление о том, где теперь находится. Он бы очень хотел остановиться хоть на секунду, чтобы получше сообразить, в каком направлении двигаться, но липкие объятия грязи предупреждали, что останавливаться вовсе не следовало. Но вот вдалеке блеснула поверхность озерца, и Чарльз с облегчением вздохнул.

Обнаружить лодку оказалось сложнее, чем он предполагал. Он затопил ее во время прилива, закрепив веревкой, скрученной из просмоленной бечевы, которую подобрал в куче хлама. Во время отлива, как он и рассчитывал, она должна была находиться на дне с краю, но пока он не видел ее. Затем нога подцепила фалинь, привязанный к якорю. По нему он добрался до лодки, скрытой водой на три фута. Вода начала прибывать — он все рассчитал до секунды, хотя и шел на отчаянный риск. Чарльз разделся, свернул одежду в комок и бросил ее на берег. Чтобы утопить лодку, ему пришлось нагрузить ее тяжелыми камнями, и теперь он принялся вытаскивать их обратно. Он стоял по пояс в воде и грязевой жиже. Пот заливал глаза.

Пошарив руками в лодке, он понял, что вытащил все камни, но тем не менее все еще плохо представлял себе, как вытащить тяжелую шлюпку. С прибытием воды грязь становилась все жиже, и теперь он, покачиваясь и спотыкаясь, как пьяный, возился в вонючей трясине, раскачивая шлюпку и дергая ее кверху. Наконец он вытащил корму, очистил ее от грязи и еще немного облегчил шлюпку. Вода все прибывала — она уже бурлила у него под ногами, и он сумел положить шлюпку на бок, вылить остававшуюся в ней грязь и вновь вернуть ее в прежнее положение. Чарльз отвязал весла от банки и вставил уключины. Верная посудина была вновь готова отправиться в плавание!

Он взял ком намокшей одежды и забрался в шлюпку. Задачка оказалась не из легких, но он успешно справился с нею и радовался победе. Теперь-то можно не торопиться! Одежда подсохла, и он снова оделся. Шлюпка дрейфовала без его помощи, уносимая течением в сторону домика, где он планировал причалить к берегу. К тому времени как на горизонте показался неясный силуэт крыши, воды уже было достаточно; он уселся поглубже, взял в руки весла, и шлюпка прибавила ходу.

Прежде чем отправиться в Лондон, Кэтрин с утра поехала в Рочестер и закупила все необходимое: четыре галлона бензина, канистру масла, парафин для ламп и печки, бутылку метилового спирта, а также свежие и консервированные продукты. В целях безопасности она спрятала все это в длинной густой траве, обрамлявшей солончаки, в двадцати ярдах от домика. Чарльз наблюдал за ее действиями в бинокль. Теперь он поспешил к тайнику и погрузил припасы в шлюпку. Прихватив кое-что из вещей, оставленных Кэтрин в гостиной, он запер домик и на шлюпке добрался до яхты. В каюте он нашел навигационные карты и таблицы приливов и достал из-под палубы дюжину чугунных балластных чушек, которые могли понадобиться впоследствии. Затем опять приплыл к своему острову, чтобы взять остававшиеся там вещи: канистру с пресной водой, спальный мешок, брезент и бесценный бинокль. Шлюпка была нагружена по самую банку*. Чарльз в последний раз без всякого сожаления взглянул на остров, который почти неделю был его домом, и с силой оттолкнул шлюпку от берега.

* Банки — скамьи в лодке, шлюпке.

К этому времени бухта наполнилась водой, поверхность которой, блестящая и гладкая, была похожа на ртуть. Второй этап путешествия обещал быть менее напряженным, так как Чарльз собирался плыть по течению. Боясь перевернуть шлюпку, он балансировал, сидя посередине скамейки, и начал грести сильными, размашистыми движениями, направляясь к буйкам, отмечавшим главное русло Медуэя. Раз уж они с Кэтрин собирались проделать основную работу следующей ночью, он должен был сегодня попытаться доплыть до больших глубин, где уровень воды оставался высоким даже во время отливов.

Пока он плыл вдоль вытянувшегося цепью архипелага, его основной заботой было не напороться вместе с тяжело груженной шлюпкой на мель. В прошлом он несколько раз проделывал этот путь, но ни разу не плавал ночью, а в темноте легко напороться на мель. Посадив шлюпку на мель, он мог оказаться в совершенно беспомощном положении, когда начнется отлив. Время от времени он торопливо оглядывался назад, проверяя курс по далекому мигающему буйку. Дважды останавливал лодку, проверяя веслом глубину.

Он плыл так почти целый час, когда наконец увидел мигание треугольного маяка на вершине холма, возвышавшегося на небольшом острове, и понял, что достиг своей цели. Он хорошо знал это место: в былые времена они с Кэтрин частенько устраивали здесь пикники. Грязевые наносы обрамляли узкий проливчик, но после несложных манипуляций ему удалось провести через него шлюпку и причалить к берегу. С той стороны холма находился весьма оживленный глубокий пролив, но по эту сторону он чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Путешествие закончилось как раз вовремя — на востоке занимался рассвет, бросавший на поверхность воды переливчатое сияние, и Чарльз присел отдохнуть возле шлюпки, прислушиваясь к ворчанию мотора стоявшего за холмом судна и думая о том, что принесет ему день грядущий.

А день пролетел очень быстро в подготовке к предстоящему плаванию. Он не знал этих мест, но чем больше узнавал о грозящих опасностях, тем больше находил шансов для них с Кэтрин выбраться из любой переделки. Глядя на красивую «карту яхтсмена» с синими и коричневыми очертаниями проливов и с ясными обозначениями стоянок судов, можно было вообразить, что пройти на яхте вдоль побережья графства Кент столь же безопасно, как проехать на автомобиле по магистрали от Лондона до Эдинбурга, но Чарльз не питал излишних иллюзий. Он принялся с невероятной тщательностью изучать маршрут, который, как он надеялся, позволит им добраться до Дувра к концу второй ночи. Он вызубрил наизусть координаты буйков с такими странными названиями — Твердый орешек, Гвоздь, Лошадь, Длинный нос — и маяков, включавшихся ночью. Он тщательно изучил все береговые контуры в иллюстрированном «Лоцмане Северного моря», предвидя, что ему, возможно, не удастся распознать их с борта яхты. Он даже посвятил некоторое время сложной диаграмме, показывавшей соотношение скоростей и времени наступления приливов. Уверившись в том, что выучил все наизусть и дальнейшая зубрежка приведет лишь к путанице у него в голове, он разложил свой спальный мешок и забрался

собираясь как следует выспаться и набраться сил перед плаванием.

В течение дня никто не приближался к острову. Утро он проспал, а днем вытащил весь груз из шлюпки и вновь нагрузил ее, стараясь расположить вещи так, чтобы они как можно меньше мешали во время длинного перехода в Апнор. С началом прилива он вывел шлюпку за пределы солончаков и поставил ее на якорь, полностью подготовленную к плаванию. Легкий западный ветер пригнал облака, обещая плохую погоду, но, слава Богу, не штиль, и им, возможно, удастся пройти весь пролив, не прибегая к помощи двигателя.

Задолго до наступления сумерек Чарльз с нетерпением начал поглядывать в сторону шлюпки. Он наблюдал, как вновь обнажаются солончаки и грязевая кайма вокруг острова, а небо постепенно темнеет. Как только он убедился, что может спокойно передвигаться, он ухватил шлюпку за нос и потащил ее, упираясь ногами в жидкую грязь, к воде, которая все прибывала. Течение буквально сбивало с ног, а грести на веслах станет еще труднее. Чарльз уселся на банку прямо посередине шлюпки, для равновесия уперся ногами в тяжелую канистру с бензином и направился в сторону основного пролива.

Он помедлил возле южного берега, держась так близко к нему, что время от времени задевал веслом правого борта о дно. Он мало знал о местных течениях, но помнил, что у берега они, как правило, менее сильные. Вдалеке на середине пролива он видел огни плывущих кораблей, но теперь он предоставлен самому себе, и нечего думать о других. Он греб короткими режущими взмахами, копируя опытных моряков, когда они гребут навстречу течению, слегка постанывая на выдохе.

Чарльз уже приближался к устью широкого рукава реки под названием Хаф Эйкр и поздравил себя с успехом. Он направился к красному мигающему буйку и начал медленно продвигаться вдоль края обширного грязевого болота «Большой епископ», где они с Кэтрин однажды застряли на «Спрэй», напоровшись на мель. Он вспомнил, как они смеялись над названием «Длинный нос» — ведь они прокуковали там более двенадцати часов! Счастливые же это были денечки, когда самое худшее, что могло с ними произойти, оказывалось впоследствии лишь забавным приключением для них обоих!

Через час хорошего хода Чарльз достиг точки, где река сужалась, резко уходя влево. Для того чтобы попасть в Апнор, ему следовало пересечь реку по направлению к северному берегу, что само по себе не вызывало у него опасений. Облокотившись на весла, он немного передохнул и прислушался, пытаясь убедиться, что поблизости нет посторонних судов. Они могли появиться внезапно и налететь на него в темноте. Вокруг все было спокойно, и Чарльз, повернув шлюпку, изо всех сил погреб к противоположному берегу. Течение немного сносило его вниз, но через несколько минут он уже пересек фарватер и вновь вздохнул спокойно. Приняв прежний курс вверх по течению, он находился теперь, по его расчетам, более чем на полпути к «Ведьме».

Ночь была намного темнее, чем предыдущая. Чарльз мог лишь догадываться, который был час, но ему казалось, что он просидел на веслах целую вечность. Ладони онемели и кровоточили, плечи ломило от боли. Единственным утешением было то, что встречное течение начинало ослабевать, и каждый взмах весел давался уже не так тяжело и перестал быть победой в борьбе со стихией. Пройдя отметку у мыса Фолли, он стал продвигаться еще быстрее, начав с легким сердцем большой перегон вдоль низких отлогих берегов Ху. На противоположной стороне реки, уже совсем близко, радостно засияли огни Чатэма и Джиллингхэма, напротив которых находился Апнор.

Пытаясь совладать с усталостью, он начал детскую игру в считалки, считая каждый взмах весел и оглядываясь назад, чтобы оценить пройденное, лишь на счет «сто». Когда ему это надоело, он переключил свои мысли на Кэтрин. Справилась ли она со своим сложным заданием и в каком именно месте ожидала его на берегу? Он подумал о «Ведьме» и стал мысленно репетировать все, что ему предстояло проделать, когда он доберется до нее. Расстояние медленно сокращалось. Вскоре показались огни на другой стороне реки, на этот раз — огни больших военных кораблей, стоявших на приколе в стороне от фарватера в бухте Ху. На борту суетились какие-то люди, и Чарльз постарался не оказаться в поле их зрения. Мало-помалу он обогнул мыс Апнор, продолжая грести, пока не увидел очертания поросшего густым лесом холма в глубине бухты. Через несколько минут шлюпка вошла в мелкие воды, а весла внезапно чиркнули по камням. Чарльз наконец позволил себе отдохнуть.

С берега не доносилось ни единого звука. Похоже, он явился на свидание с Кэтрин намного раньше нее. Ему предстояло еще разыскать «Ведьму», но, оглядевшись вокруг, он решил, что в темноте различить ее бирюзовый корпус будет не так-то просто. Питер всегда оставлял ее

в восточной части бухты на значительном расстоянии от основной массы судов, сконцентрированных в середине. Теперь его примеру, наверное, последовали многие, и прежняя его стоянка расширилась. Со всех сторон над водой, как черный конвой, возвышались громады судов, но прочитать названия можно было лишь с очень близкого расстояния. Чарльз с новыми силами налег на весла, переплывая от яхты к яхте.

Минут двадцать он тщательно прочесывал восточную стоянку. В первое время он не испытывал беспокойства, зная примерные ориентиры. Это вопрос только времени — он все равно рано или поздно разыщет ее! Но беспокойство усилилось, когда поиски не принесли результата. Сомнений не было — «Ведьму» перегнали в другое место. Либо Питер изменил место стоянки, либо, какой бы ужасной ни была эта мысль, он передал ее кому-то еще и ее не было в Апноре вообще!

Всерьез обеспокоенный, он принялся прочесывать западную стоянку. Может, позаимствовать другую яхту? «Спрэй» была слишком мала для столь длительного и опасного путешествия, да и потом, за сегодняшнюю ночь он не сможет проделать весь путь обратно. Они слишком далеко зашли в исполнении своих планов, чтобы сейчас менять их.

Голова пошла кругом от непредвиденных проблем. Но вдруг, оглянувшись назад на маленькую гоночную яхту, он различил знакомые очертания. Через минуту жадные пальцы на ощупь обследовали корму, пытаясь прочесть столь желанные буквы. Да! Он медленно нащупал название: В-Е-Д-Ь-М-А. Чарльз вытер лицо мокрым рукавом куртки и тяжело вздохнул. Ее действительно перегнали! Она была надежно пришвартована с внешней стороны бухты. Угнать ее не составит труда!

Теперь, когда он нашел «Ведьму», он начал тревожиться за Кэтрин. Она либо опоздала на свидание, либо ждала его по другую сторону бухты, где они и договорились встретиться. А пока неплохо бы разобраться со снастями. Чарльз подогнал шлюпку, открыл крышку кокпита* и взобрался на яхту. Ключ висел на месте, на крючке в одном из морских рундуков, и он смог отпереть каюту.

* Кокпит — палубная надстройка в кормовой части палубы.

«Ведьма» была одномачтовым судном с бермудскими парусами, длиной двадцать футов по ватерлинии, с осадкой четыре фута и шириной семь футов шесть дюймов. Скорость не была ее основным достоинством, скорее всего, строители предназначали ее для безопасных и комфортабельных путешествий. Корма по форме напоминала каноэ и тормозила яхту на сильном ходу; зато на кокпите имелась просторная каюта со столом, двумя лавками по бокам и камбузом по правому борту. Сделали яхту на славу, и Питер всегда с гордостью отзывался об ее остойчивости. Чарльз очень надеялся, что друг не ошибался.

Хилари немедленно принялся разгружать шлюпку. Огромное количество вещей следовало разложить в строгом порядке — часть на форпике и в каюте, а часть — в рундуках. Когда с этим было покончено, он разобрал паруса и проверил наличие горючего в баке на случай, если в срочном порядке понадобится запустить двигатель. Кроме четырех галлонов бензина, привезенного в шлюпке, он обнаружил на борту еще одну полную канистру. Теперь при необходимости горючего хватит на двадцать часов хода! Его беспокоил вопрос о навигационных огнях. Взвесив все «за» и «против», он счел разумным идти с включенными. Устье Медуэя довольно узкое, с весьма оживленной навигацией — в темноте на неосвещенную лодку запросто могли наскочить. Полиция и береговая охрана также не дремлют в этом районе, и если старушку «Ведьму» застукают без огней, то неизбежно начнутся вопросы. С другой стороны, отплытие яхты с огнями из этой бухты непременно будет замечено и зарегистрировано в каком-нибудь официальном журнале. Ничего страшного; вряд ли кто-нибудь всерьез над этим задумается. «Ведьмы» все равно рано или поздно хватятся. Правда, могут подумать, будто вернулся хозяин и сам отбыл на яхте. Нет, лучше включить огни вскоре после того, как лодка выйдет из гавани.

В эту секунду он услыхал, как на берегу под деревьями хрустнул крошечный камешек. Чарльз напряженно прислушался в надежде, что это Кэтрин. Тихий свист успокоил его. Он свистнул в ответ и с облегчением отвязал шлюпку. Через десять секунд он уже добрался до берега; шаги становились все ближе, и вскоре из темноты показалась фигура Кэтрин.

— Слава Богу! — испуганно прошептала она. — Я обыскала весь берег.

— Извини, дорогая, кто-то перегнал лодку. Я сам был в полном отчаянии.

— Теперь все в порядке?

— Да. Мы почти готовы к отплытию. Давай поищем шлюпку Питера.

— Она что, нам понадобится?

— Я не осмелюсь оставить ее здесь, в гавани. Это покажется странным.

После непродолжительных поисков они обнаружили шлюпку на берегу и быстро перетащили ее к воде. Кэтрин забралась внутрь, а Чарльз перегнал шлюпку к «Ведьме», надежно привязав ее. После этого он стал избавляться от верной «Спрэй». Убедившись, что она пуста, за исключением металлического балласта, оставшегося в ней, он погрузил в воду нос шлюпки. Она наполнялась водой, постепенно погружаясь, затем, протестующе булькнув три раза, медленно скрылась в глубине.

— Вот так, — мягко произнес Хилари. — Теперь пошли.

Течение было слабым, зато с берега дул попутный ветер, и выйти из гавани не составило особого труда. Чарльз поднял грот-парус и отдал швартовы. Кэтрин стояла на корме у штурвала. Якорный буй негромко стукнул о палубу, и «Ведьма» со свернутым фоком начала уваливаться под ветер. Гик* повернулся, заскрежетали блоки, грот наполнился ветром, а Кэтрин потихоньку травила шкоты. За кормой легонько бурлила вода; берег постепенно скрывался из виду.

* Часть обмачтовки парусного судна, служащая для растягивания нижней кромки косого паруса — триселя. Представляет собой горизонтальное бревно, одним концом подвижно укрепленное в нижней части мачты, а свободным концом направленное к корме.

Итак, они тронулись в путь!

Несколько минут Чарльз повозился на верхней палубе, зажигая огни и скручивая веревки, затем возвратился к Кэтрин в кокпит.

— Ну что ж, мы еще раз победили! — удовлетворенно заявил он. — А у тебя денек был, наверное, ужасный?

— Немного сумбурный, но в целом все складывалось отлично. В банке сказали, что деньги следовало заказать заранее, но потом все-таки выдали.

— Паспорт в порядке?

— Да, — она похлопала себя по карману. — А чемодан в камере хранения в Дувре.

— Что с машиной?

— Оставила ее в городе, а сама добиралась на поезде. Именно так бы я поступила, отправляясь в обычное путешествие.

Чарльз довольно кивнул, слегка отпуская парус.

— Никому не показалось странным, что ты вчера так много покупала?

— Нет. Я обошла несколько магазинов.

— Тебя никто не заметил?

— Не думаю. Я подкрасилась по-новому. Мне кажется, и ты бы не сразу узнал меня, если бы встретил на улице.

— Ну что ж, пока удача сопутствует нам. Который час, дорогая?

Кэтрин вгляделась в циферблат.

— Почти половина двенадцатого.

— Ты не устала?

— Нет, волнуюсь только. Чарльз улыбнулся.

— Нам придется «побыть на стреме», пока мы не выберемся из устья реки.

Кэтрин спросила, как прошло его путешествие, и Чарльз рассказал. Потом они тихонько сидели, держа друг друга за руки, наблюдая за игрой паруса и прислушиваясь к бурлящей струе за кормой. Река казалась спокойной; красное и зеленое отражение навигационных огней на воде было таким уютным и успокаивающим; яхта бесшумно скользила по гладкой поверхности. Прекрасно сознавая, что отправились в безнадежное и отчаянное путешествие, они все же поддались ощущению покоя, постепенно овладевавшему ими по мере того, как бухта скрывалась из виду. Покой и надежда… Впереди ожидали знакомый пролив, хорошо освещенный огнями, приветливо мерцающие буйки… и открытое море!

Дул легкий, но свежий ветерок, и яхта шла хорошо, подгоняемая течением. Держа курс по внешней линии от ряда буйков, они могли плыть на значительной глубине, не рискуя царапнуть килем о дно или напороться на встречное судно. Чарльз передал штурвал Кэтрин, спустился вниз, чтобы зажечь свет в каюте и проверить, не отвязался ли груз. Насколько он мог понять, на «Ведьме» имелось все необходимое снаряжение, а некоторыми вещами он даже не знал, как пользоваться. Запасной становой якорь и верп, перлинь на форпике, в рундуках — штормовой парус, два морских плаща, висевших на крючках, спасательные жилеты и морской якорь. Среди вещей Питера он обнаружил карту Ла-Манша, которая очень пригодится в конце плаванья.

Чарльз воспрял духом, но сразу же расстроился, постучав пальцем по барометру, висевшему в каюте на шпангоуте. Стрелка резко вильнула вниз. Чарльз помрачнел, но решил держать пока при себе эту новость.

Кэтрин самозабвенно держала штурвал, очень похожая на заправскую яхтсменку. При свете лампы, включенной в каюте, он смог разглядеть, что она была в брюках и свитере с капюшоном. Густые волосы спрятаны под беретом. Кэтрин счастливо улыбнулась ему, увидев, что он поднялся на палубу.

— Все в порядке? — спросила она.

— В лучшем виде! — Чарльз остановился, посветив фонарем в трюм. — Гм! Мне, кажется, следует слегка поработать. В любом случае лучше не подмокать с самого начала!

Насос уже колотил впустую, а яхта огибала мыс Фолли. Чарльз вновь встал к штурвалу, когда ветер задул по правому траверзу.

— Может, пожуем немного, — предложил он, — пока все спокойно?

— Чай с бутербродами?

— Замечательно!… А я еще порулю, пока ты занята, — добавил он, стараясь казаться беззаботным.

Она, не почуяв ничего зловещего в его словах, спустилась вниз, чтобы разжечь печку. Чарльз отметил номер буйка, проплывавшего за кормой, и сверился с картой. Они шли хорошо! Если ветер не переменится, они выйдут из устья еще до рассвета. Ах, если бы не барометр! Мысль о падающей вниз стрелке гвоздем засела в мозгу. «Ведьма» — крепкая лодка, бесспорно! Двадцать футов хорошо пригнанного дубового дерева!! Если уметь управлять ею, она выдержит любой шторм — в конце концов, пятитонки не раз пересекали Атлантику. Но трудность как раз и состояла в том, что яхтсмен был весьма неумелым, и в случае шторма борьба со снастями будет вестись не на равных.

Некоторое время он наблюдал за озабоченной Кэтрин, сидящей на банке и намазывающей масло на хлеб. Он восхищался тем, как естественно и просто она держалась, как готова была полностью доверяться ему теперь, когда они отправились в столь опасное путешествие! Чарльз чувствовал двойную ответственность. Беспокойно нахмурившись, он вновь повернулся к карте.

Еда была превосходной на вкус, а сигарета — тем более! Впервые за все это время они никуда не спешили, и мысль эта сама по себе доставляла огромное удовольствие. К тому времени, как они расправились с бутербродами, яхта, по расчетам Чарльза, проплывала мимо острова, где он провел сегодняшний день. Река расширялась и была на удивление пустынной. За целый час — никаких встречных, за исключением буксирного судна и небольшого пароходика, шедшего против течения. Вокруг не горел ни один огонь, кроме мигающих бакенов. Разговаривая друг с другом, они понижали голос, испытывая почтение перед бездонной темнотой этой ночи.

С усилением ветра яхта пошла веселей, несмотря на течение; шлюпка зарыскала из стороны в сторону на конце каната. Чарльз с беспокойством наблюдал за нею. Если что-нибудь случится со шлюпкой, они окажутся совершенно беспомощными. Лучше бы укрепить ее на крыше каюты, но там не хватало места; и он решил заменить одиночный фалинь на двойной канат из манильской пеньки.

Новые неприятности начались, лишь только они достигли переполненного морским транспортом выхода из залива. Здесь — держи ухо востро! По обе стороны фарватера на приколе стояли суда: эсминцы, старые минные тральщики, драггеры, баржи, а иногда и большегрузные пароходы. Течение ускорялось у входа в гавань, и они испытали самые неприятные ощущения, когда большой корабль, стоявший на приколе, внезапно перекрыл им ветер и паруса сразу же безжизненно обвисли. Маленькие крутые волны начали бросать яхту из стороны в сторону, заставив их обоих схватиться за поручень. Штурвал вырвало из рук, и они чуть не налетели на огромный неосвещенный бакен, разминувшись с ним в нескольких дюймах. Чарльз всегда ненавидел именно это место, опасаясь проходить его даже днем.

Теперь они находились совсем близко от устья. С левого борта Чарльз разглядел белый бок буйка. Твердый орешек, а впереди — красный буек мыса Гаррисон. Внезапно он увидел еще что-то — красное, белое и зеленое: навстречу шла какая-то лодка! Через мгновение тишину ночи прорезал короткий одиночный гудок.

— Эх, речка, речка, плыла по ней дощечка, — пробормотал Чарльз, стиснув зубы. Он слегка положил руль вправо, борясь с вырывающимся из рук штурвалом и маленькими злыми волнами, лупцующими по корме. Яхта почти потеряла скорость, и Чарльз опасался, что она и вовсе выйдет из-под контроля. Два огонька на берегу медленно подползали со скоростью черепахи. Может, завести двигатель? Может, они еще не потеряли фарватер?

Зеленые огни парохода медленно гасли, а красные стали ярче. Теперь все в порядке! Они продвигались мимо каменного мола мыса Гаррисон. Раздался грохот мощных Дизелей, и через мгновение огромный корабль, появившись из темноты, мрачной тенью навис над ними, пройдя ближе чем в кабельтове. Кильватерной волной шлюпку бросало, как монетку в копилке. Секундная передышка — и вторая волна, немного поменьше первой. Пережив и это, «Ведьма» вновь позволила управлять собой. Река расширялась, а справа по борту медленно удалялся мыс Гаррисон. Чарльз включил лампу нактоуза и выверил курс по компасу. Яхта шла в открытое море!

Глава 3

У Кэтрин разболелась голова после передряги в устье реки, и она с радостью согласилась на предложение Чарльза спуститься вниз и лечь отдохнуть. Он видел, как она залезла в мешок, намотав на себя покрывало, и понял, что она сразу же крепко уснула. Он даст ей передохнуть пару часиков, решил Чарльз, а на рассвете, если Кэтрин оправится, он поставит ее на вахту.

Теперь, когда они вышли из залива, он мог позволить себе немного расслабиться. Огней попадалось гораздо больше, чем было обозначено на карте, но пока он, придерживаясь основного курса, ухитрялся ни с кем не столкнуться. Видимость оставалась хорошей, и теперь, когда он мог свободно маневрировать в водном пространстве, он меньше нервничал, думая о встречных судах. Теплый бриз, обдувавший шею, весело наполнял паруса, а по мере того как «Ведьма» все дальше удалялась от суши, течение становилось все более слабым и волны уже не колотили с прежней яростью по корпусу яхты. Вскоре она подчинилась привычному ритму: плавный подъем и падение. Шлюпка, доставившая немало тревог в устье бухты, теперь вела себя совершенно спокойно, надежно привязанная к кокпиту.

Вокруг царили мир и покой. Равномерное покачивание убаюкивало Чарльза, и он все с большим трудом заставлял себя следить за компасом. Большой перегон на веслах в Апнор утомил его больше, чем он сам сознавал, — тело ныло от усталости и недосыпания. Легкое похлопывание фалов о мачту, поскрипывание блоков при поворотах грота, нежное шуршание морских струй, омывавших корму… Он начинал клевать носом, сразу теряя курс, и просыпался от резкого звона. Он слыхал, что хорошие яхты сами идут по курсу. К «Ведьме» это не относилось…

В шесть утра в тусклом свете восходящего солнца по левому борту он различил какие-то темные очертания.

Надежды его оправдались: это был буек Гвоздь! Чарльз воспрянул духом. Пока все его выкладки, сделанные на острове, подтверждались. Он позвал Кэтрин, она сразу же откликнулась и поднялась на кокпит.

— Как отдохнула?

— Как будто заново родилась! — отвечала она, радостно улыбнувшись. Она уселась рядом с ним, быстро взглянув ему в лицо, затем посмотрела на небо, покрытое низкими тучами, тяжелую массу воды за кормой, и встревожилась. — Как идут дела?

— Неплохо. Мне кажется, там, вдали, показался мыс Уорден.

Она посмотрела в ту сторону, куда он показывал, и неожиданно вздрогнула. Сквозь мглу проглядывали лишь смутные очертания суши, а вокруг все было покрыто водой. Хотя она никогда и не признавалась в этом Чарльзу, в душе ее царил страх перед морем. Плаванье в мелких, укрытых со всех сторон бухтах Медуэя всегда было довольно приятным, но в тех редких случаях, когда они осмеливались покинуть пределы реки, она, возвращаясь домой, испытывала тайное облегчение, что ей удалось уцелеть. Она чувствовала физиологический страх перед незнакомой стихией, неизведанной глубиной и пространством, хотя никогда не показывала своих чувств. Она знала, что многие считают море лишь водной поверхностью, двухмерным пространством, по которому хорошо кататься на лодке. Но для нее существовало и третье измерение, способное затянуть ее в свои пучины. Она не догадывалась, что Чарльз испытывал примерно те же самые чувства. Наверное, по своей воле они вряд ли стали бы связываться с морскими путешествиями, если бы их не вынудили к тому обстоятельства.

— Море сегодня гораздо спокойнее, — сказала она.

— Да, ветер утих. Если так будет продолжаться и дальше, боюсь, нам придется воспользоваться мотором. Пока все идет хорошо; мы плывем по течению. Хочешь порулить немного?

— Конечно, милый! Ты, должно быть, умираешь от усталости.

— Нет еще! — мрачно ответил он и передал ей штурвал. — Если ты последишь, чтобы стрелка компаса колебалась в районе отметки «сто десять», то серьезных отклонений от курса не будет.

— Когда тебя разбудить?

— В восемь, Не позже. Крикни, если случится что-нибудь непредвиденное.

Кэтрин кивнула ему в ответ, и Чарльз поспешил в каюту.

Около восьми Чарльза разбудил резкий голос диктора Би-би-си, доносившийся с кокпита, — Кэтрин включила портативный приемник, чтобы узнать прогноз погоды. Из того, что он смог разобрать, следовало, что перспективы значительно ухудшились, и подтвердились его возникшие подозрения, когда он постучал по стеклышку барометра. Чарльз вылез из мешка и поднялся на палубу.

Небо выглядело еще более угрожающим. Светлее не стало, а издалека, с севера, доносились раскаты, очень напоминавшие гром. Ветер стих почти совершенно, и «Ведьма» мрачным призраком одиноко возвышалась над безжизненной, густой, как масло, водной массой. На горизонте виднелись очертания одного или двух пароходов и никаких буйков рядом.

— Ты хоть знаешь, где мы находимся? — спросил он Кэтрин, взглянув на компас.

— Не совсем, — призналась она. — Я видела какой-то буек около часа назад, но не успела прочесть название.

Чарльз попытался свериться с картой, но ничего не понял. Берег, плоский и совершенно ровный, казался теперь еще дальше. Наверное, они находились чуть-чуть в стороне от бухты Суэйл, а если так, то они почти совсем е продвинулись за последнее время.

— Думаю, лучше завести двигатель, — сказал он. Кэтрин согласилась неохотно. На «Ведьме» был такой же движок мощностью в сорок лошадиных сил, как и на «Спрэй», и она хорошо знала, какими капризами они отличались. Иногда заводились с ходу, работая потом без перебоев, но частенько после длительного простоя не заводились вовсе.

На этот раз так и случилось. Мотор застучал после второго качка, несколько секунд поработал, кашлянул и постепенно смолк, грустно звякнув пусковой рукояткой. Чарльз считал, что он знает причину — должно быть, в насосе воздушная пробка. Он попытался прокачать бензопровод, но в насос горючее так и не поступило, и Чарльз неохотно достал инструменты. Питер обучил его самым простым приемам ремонта, но Чарльз, будучи человеком, далеким от техники, знал, что обязательно сделает что-нибудь не так: перережет провод или потеряет деталь. Сегодня, понимая, что не имеет права на подобную ошибку, он нервничал еще больше и долго возился с насосом.

Кокпит весь пропитался бензином, а сам он был грязный и злой. Подсосав в карбюратор бензин, он принялся изо всех сил крутить заводную ручку, доведя себя до полного изнеможения. Чертов движок молчал, как неживой! Отчаявшись, Чарльз присел на корточки и стал дуть на стертые в кровь ладони, а Кэтрин с беспокойством на него поглядывала, чувствуя себя совершенно беспомощной и зная, что сейчас лучше помолчать. Она не раз наблюдала подобные сцены!

Чарльз продолжал в упор смотреть на движок, как будто тот был опасным зверем, и пытался припомнить советы Питера. «Ведьма» совсем потеряла скорость, покорно дрейфуя с обвисшими парусами. Они теряли драгоценное время и могли проторчать здесь много часов, если проклятая штука не заработает. Может, перекачал бензин? Чарльз с ненавистью содрал крышку карбюратора, прочистил заевший запорный клапан, вывернул и просушил свечи, несколько раз провернул двигатель, чтобы прочистить цилиндры. Поставив все на место, с последней надеждой рванул заводную рукоятку, и — о, счастье! — мотор сразу же завелся и заработал без перебоев. Чарльз улыбнулся Кэтрин и убрал инструменты на место, слизывая кровь с разбитых костяшек пальцев. Они с трудом перекрикивали работающий движок, но были счастливы слышать его звук. «Ведьма» вновь вернулась к жизни, и они понеслись вперед со скоростью пять узлов в час. Чарльз оттер масло с ладоней и взял штурвал, а Кэтрин спустилась вниз приготовить завтрак. Это была их первая «человеческая» еда за долгое время, и она постаралась, чтобы все было вкусно: яичница с беконом, мармелад, крепкий кофе…

Горячий завтрак подействовал на нее умиротворяюще, но Чарльз становился все более молчаливым, поглощая пищу, и наконец Кэтрин не выдержала.

— Дорогой, что случилось?

— Меня волнует погода! Чистый идиотизм болтаться по морю в крошечной яхте с этим падающим барометром!

Кэтрин огляделась вокруг на тихую воду свинцового цвета, тяжелые, неподвижные облака.

— Мне кажется, ничего страшного…

— Это затишье перед штормом — барометр не врет. Может, нам стоит попытаться добраться до Суэйла — это не дальше чем три-четыре мили отсюда? Через час мы могли бы укрыться в бухте.

— А что потом?

— Ну, переждем шторм и отправимся дальше.

— Чарльз, ты же знаешь, мы не можем себе это позволить. Мы застрянем там на несколько дней. Полиция вскоре обнаружит, что «Ведьму» угнали из бухты, а если ее заметят на мысе Суэйл, нас поймают. Мы вынуждены двигаться дальше.

— Да здесь скоро чертям станет тошно!

— Мы с тобой прошли уже все круги ада, и хуже не будет.

— Ты можешь погибнуть, Кэт. А я не имею права рисковать твоей жизнью.

— Мы это с тобой уже проходили…

— Тогда мы не знали, что так подведет погода… Теперь мы поставлены перед фактом.

— Вдруг как-нибудь обойдется?… Нет ли другого места, где мы могли бы укрыться в случае надобности? Где-нибудь подальше?

— Может оказаться слишком поздно.

— Но я бы рискнула. Давай, пей свой кофе и перестань нервничать.

Чарльз не произнес больше ни слова, но Кэтрин видела, что он очень обеспокоен. Позавтракав, он забрался на крышу каюты и затянул потуже грот. При полном затишье он легко справился с этим делом. Позже такая задача могла оказаться невыполнимой.

Утро прошло спокойно, и Чарльз уже стал надеяться, что им в конце концов повезет. Хотя раскаты далекого грома не прекращались ни на секунду, а остроконечные багровые облака время от времени вспыхивали электрическими разрядами молний, казалось, что шторм пройдет стороной. Мотор работал без перебоев, и, подгоняемые течением, они шли со скоростью примерно семь-восемь миль в час. В тусклом свинцовом свете дня становилось труднее различать названия буйков, но в начале двенадцатого Чарльз опознал черные с белым шашечки, обозначавшие вход в глубоководный залив под названием Гор. Течение ослабло, и яхта замедлила ход, но к полудню они поравнялись с Маргитом, проследовав дальше без остановки, — Кэтрин, поднявшаяся на палубу после небольшого отдыха в каюте, поразилась тому, как много они прошли.

— Сколько осталось до Дувра? — спросила она. Чарльз немного подумал.

— Миль сорок, я думаю.

— А за кормой?

— Около тридцати.

— Ну что ж, у нас все прекрасно, любимый!

Чарльз довольно хмыкнул в ответ.

И в эту секунду начался дождь. После первых предупреждающих капель небо внезапно разверзлось. Кэтрин бегом кинулась за плащами, швырнув один Чарльзу, и забилась в каюту, наблюдая за хлещущим стеной ливнем. Зрелище впечатляло; струи с таким грохотом барабанили по крыше каюты, что заглушали шум работающего мотора. Над морем сомкнулся светонепроницаемый занавес, сократив видимость до расстояния фута. Паруса повисли, как мокрые тряпки. Чарльз сгорбился у штурвала, с трудом выдерживая сбивавшие с ног атаки бешеных струй и пытаясь держать курс по компасу, когда мог его видеть. Вода наливалась в глаза и уши, пробиралась под капюшон, стекая за шиворот и высокие сапоги. Уровень воды поднимался так быстро, что он начал опасаться, как бы не залило двигатель, и крикнул Кэтрин, чтобы она поработала помпой. Он часто наблюдал такие ливни в Карибском море, но в Англии никогда. Яхта, однако, продолжала двигаться с той же скоростью — могло быть и хуже!

Всемирный потоп продолжался около получаса. Затем прекратился так же внезапно, как начался. Температура понизилась. Но шторм еще не прошел. Небо над головой слегка просветлело, однако тучи все так же затягивали все небо, а по кругу ходили раскаты грома.

Пока Кэтрин качала насос, Чарльз подтянул тяжелую шлюпку и вычерпал воду. Интересно, где они проплывали сейчас? Берег находился поближе, чем в течение дня, но, судя по курсу, они от него отдалялись. Неужели это уже показался Норт Форленд? На некотором расстоянии в кильватере покачивался буек, который они миновали во время шторма, но не смогли разобрать название. Поколебавшись немного, Чарльз решил развернуть яхту, вернуться и прочитать название. И правильно сделал — это был Длинный нос, что означало изменение курса. Он вновь развернул яхту, направив ее вдоль восточного побережья Тенета.

Ветра по—прежнему не было, и к тому же теперь они должны были двигаться против течения. Скорость «Ведьмы» упала до одного-двух узлов, и на протяжении долгих часов они почти стояли на месте. Дрянная погода разогнала отдыхающих с пляжей, и берег опустел. Еще пустыннее было море. На горизонте виднелись одинокие дымки пароходных труб, а мимо «Ведьмы», не обращая на нее никакого внимания, пару раз проплывали небольшие суда.

Около двух часов пополудни Чарльз тронул Кэтрин за рукав, показав, что справа по борту вдали показалась каменная дамба, окружавшая группу мачт.

— Это, должно быть, бухта Рамсгит! — прокричал он, пытаясь перекрыть голосом грохот движка.

— Вперед! — прокричала она в ответ. — Мы идем правильным курсом! — Катрин даже попробовала пропеть куплет песенки, которую всегда пела во время плавания и которая всегда вызывала ироническую улыбку у Чарльза: «Мы не знаем, куда плывем, но, с Божьей помощью, ура!…» На этот раз он смог лишь неестественно скривить губы.

День тянулся монотонно и медленно. Они по очереди вставали к штурвалу, часто меняя друг друга. Сиденье на кокпите было очень жестким, к тому же управлять яхтой приходилось, согнувшись в три погибели. Свободный от вахты кипятил чай, занимался уборкой яхты или дремал в каюте, отдыхая от жуткого грохота работавшего движка. Напряжение долгого дня начинало сказываться на них обоих, и Чарльз, хоть и чувствовал прежнюю тревогу за безопасность Кэтрин, все же радовался тому, что она была рядом.

В конце дня с северо-востока подул легкий бриз, красиво раздувая просохшие паруса. Хилари, обрадовавшись, выключил двигатель, и над яхтой воцарилась благословенная тишина. «Ведьма» с ее укороченным парусом двигалась слегка неуклюже, но течение снова подталкивало ее вперед, и Чарльз решил обождать немного, пока ничего не меняя.

Он вскоре понял, что поступил правильно. Внезапно ветер резко усилился, и волны вновь принялись хлестать по бортам. Именно это, мрачно подумал он, и предвещала стрелка барометра. Чарльз увидел, как к яхте приближается сплошная стена проливного дождя, и немедленно взял курс на буек, который, как он предполагал, должен был оказаться Северо-восточным Гудвином. Через несколько мгновений шторм обрушился прямо на них, и все морские и сухопутные ориентиры смешались и исчезли из виду. Кэтрин, почувствовав себя плохо, удалилась в каюту, и Чарльз в одиночку продолжал борьбу со штурвалом. Если попробовать спрятаться в каком-нибудь укрытии именно сейчас, то скорее всего они разобьются о берег. Оставалось только одно — выстоять во что бы то ни стало!

Ливень закончился, но ветер все усиливался, и с каждой секундой море становилось все более бурным. «Ведьма» подпрыгивала и металась из стороны в сторону, как норовистый скакун. Шлюпка бесновалась, ударяясь о яхту и с силой натягивая канат. Чарльз с величайшим трудом удерживал парус, с ужасом понимая, что, даже укрепленный с помощью рифа, он вскоре погубит их вместе с яхтой. Может, взять еще один риф? А может, он опоздал это сделать? Верхняя палуба была предательски скользкой, а под рукой — ничего подходящего. Возможно, он меньше рискует, оставаясь на месте? Возможно, погода немного наладится? Возможно… Возможно…

Хилари не мог поверить, что за такое короткое время море смогло сконцентрировать в себе столько ярости, выплеснув ее в шторме. Кипящая масса, состоящая из серо-зеленой смеси и окаймленная пепельной пеной, обрушилась прямо на них. Бешеные порывы ветра срывали пену с верхушек волн, направляя ослепляющие струи прямо им в лицо. Небо слилось с морской поверхностью, и вскоре Чарльз потерял всякое представление о том, где они находятся. Где-то между Песками Гудвина и побережьем… А больше он ничего не знал. Вероятно, они совсем близко от берега, потому что ветер упорно гонит их туда. Хотя Чарльз понимал, что яхта вышла из-под контроля, он попытался вывести ее в открытое море, надеясь найти фарватер.

Пока что в трюме воды было немного, но волны обрушивались на «Ведьму», как голодные волки, грозя унести с собой шлюпку, привязанную к кокпиту. Чарльз с беспокойством следил за тем, как ее мотало из стороны в сторону. И вот наступил конец! Раздался оглушительный треск, и над кормой повисли лишь обрывки каната. Шлюпка унеслась в открытое море. Вряд ли они еще увидят ее!

Кэтрин, услышав шум, с беспокойством выглянула на палубу.

— Что это было?

— Шлюпку сорвало.

— Ого! — она взглянула ему в лицо. — Что ж мы будем делать?

— Продолжать в том же духе. Мы все равно не смогли бы воспользоваться ею при таком бурном море. Придумаем что-нибудь…

Вдруг яхту сильно мотнуло в сторону — свежий порыв Ударил в грот. «Ведьма» на секунду, почти легла на борт. Из каюты послышались треск, удары и испуганный крик Кэтрин, придавленной вещами и грузом. Чарльз отпустил парус и уперся ногами в крышку кокпита. Так больше нельзя! Шторм все усиливался, а он терял последние силы. Нужно каким-то образом укрепить яхту: поставить штормовые паруса или совсем отказаться от них. Может, лучше во всем положиться на двигатель? Трудно было принять решение, когда в ушах свистел ветер. Может, яхту будет меньше трепать, если спустить паруса?

«Ведьма» с трудом выдерживала бешеный натиск ветра; мачта накренилась под весом намокшего паруса. Чарльз, побледнев от ужаса, взглянул поверх залитой крыши каюты. Любой ценой он должен суметь спустить парус! Он стал обдумывать, как повернуть яхту. А если ему встать носом по ветру, может, он сумеет уцепиться за гик?…

Вопрос решился сам собой за долю секунды. С оглушительным визгом с неба обрушился еще один шквал, как пушечный выстрел пробивший парус. Куски парусины бешено захлопали по палубе, сбросив ленты и фалинь в воду, в кильватер.

Чарльз позвал Кэтрин, и когда она с трудом добралась до штурвала, он смог заняться движком. К его глубочайшему удивлению, он завелся с первого же рывка и продолжал работать без перебоев.

— Держи по ветру! — прокричал он. — Мне нужно снять парус.

Кэтрин закричала, умоляя Чарльза об осторожности. Чарльз с трудом взобрался на скачущую из стороны в сторону крышу каюты и на четвереньках подполз к мачте. Гик проходил теперь в середине яхты, и он смог выпрямиться, держась за него и зацепившись ногами за кнехт*, в то время как остатки рваного паруса трепетали в воздухе над его головой. Он стал на ощупь искать конец; найдя, отшвырнул в сторону и резко дернул за полотно. Внезапно остатки паруса обрушились вниз, накрыв его целиком. Чарльз сражался с ним, как с ожившим сказочным чудовищем, подтаскивая к себе фут за футом. Наконец он начал обкручивать парус фалинем, а Кэтрин ухитрилась схватить болтавшийся гик, поставить его на место и свернуть трепыхавшийся по ветру фок, потянув за веревку. В ту же секунду огромная морская волна, ударившая в нос яхте, швырнула Чарльза, промокшего и задыхающегося, назад на кокпит.

* Кнехт — тумба на палубе для привязывания к ней канатов и цепей.

Кризис миновал, но Чарльз знал, что они все еще подвергаются смертельной опасности. Теперь, когда они лишились паруса, ничто не тормозило бешеный галоп «Ведьмы». Ее трепало все сильнее. Каждые несколько секунд корму выбрасывало наверх, и винт молотил вхолостую, не в силах задать ей скорость. К этому времени Чарльз перестал уже думать о курсе и целиком покорился стихии. Теперь их спасло бы морское пространство; морское пространство для маневрирования, пока не закончится шторм.

Чарльз взглянул на скорчившуюся в углу Кэтрин и попытался изобразить улыбку на покрытом соляной коркой лице.

— Некоторые идут на все это лишь из любви к спорту и приключениям! — прокричал он.

Катрин с трудом улыбнулась в ответ. Она отчаянно трусила, когда он маневрировал на крыше каюты, зная, что он не готов к подобному испытанию, так же как и она, умирающая от страха. Боялся и Чарльз. Но если смелость — это умение не давать воли страху, то, значит, трусами их назвать было нельзя.

Когда сумерки накрыли тяжело вздымавшиеся волны, ветер немного утих, и наперекор всему они немного воспряли духом. Стрелка барометра перестала скакать как бешеная — возможно, шторм шел на убыль. Огромные волны, казалось, стали поменьше. Они все так же яростно колотили по корпусу «Ведьмы», заливая пеной корму, но яхту уже не так сильно мотало из стороны в сторону; и раз уж она сумела выдержать столь жестокое испытание, то почему бы ей не продержаться и дольше, если, конечно, не подведет движок? Пока Кэтрин держала штурвал, Чарльз отправился доливать горючее. Пролив не меньше галлона и упустив воронку из рук, он все же сумел долить бак до крышки. Теперь бензина им хватит на восемь-девять часов беспрерывной работы двигателя.

Становилось темно, и вскоре он уже едва различал силуэт Кэтрин, сидевшей неподалеку. Не имея возможности включить бортовые огни, Чарльз спустился в каюту и включил освещение. Вряд ли кто-нибудь наскочит на них в темноте, да и стоит ли бояться? Он напряженно вглядывался в беспросветную тьму, пытаясь обнаружить луч маяка или светящийся буй. Они, должно быть, прошли немало с тех пор, как он столь неуверенно опознал Гудвин, но в каком направлении они плыли? Тоже не важно… Они сделали все, что могли, в этой схватке со штормом, не зная ни сна, ни отдыха. Есть не хотелось… Им оставалось лишь ждать и надеяться. Можно чуть-чуть успокоиться…

Но так ли? Внезапно откуда-то сбоку до Чарльза донесся необычный звук, перекрывавший и тарахтенье движка, и громкие стоны нестихавшего ветра; звук, который снова вернул его в прежнее состояние. Чарльз с испугом вгляделся в ночь. Неужели грохот прибоя? Он подождал, схватив Кэтрин за руку, а раскатистый звук вновь обрушился на него, становясь все ближе и громче. Это действительно был грохот прибоя! Случилось то, чего он больше всего боялся: мощность движка оказалась слабее, чем ветер. Их сносило к берегу!

Он вновь передал штурвал Кэтрин и взобрался на крышу рубки. Сомнений не оставалось: следующие тридцать секунд могли все решить. Резким рывком его чуть не сбило с ног, но он сумел ухватиться за мачту. Восстановив равновесие, Чарльз упал на колени, с трудом цепляясь за крышу кокпита. Он выждал момент, когда яхта немного выровнялась, поднял тридцатифунтовый якорь и бросил его за борт. Цепь, грохоча, стремительно уносилась вниз, в глубину. Шум становился все ближе, он смог различить вдали широкую полосу ирибоя. Резкий толчок — яхта вздрогнула и замерла. Чарльз прилип к мачте, пытаясь увидеть берег. Затем издал торжествующий вопль и мигом бросился назад в кокпит. «Ведьма» встала на якорь!

Берег был совсем рядом — киль почти царапал о дно. Чарльз решил спокойно обдумать ситуацию, не поддаваясь панике. Ветер стихал, и через час они смогут вздохнуть спокойно, если продержатся. Шансов мало… Каждый раз, когда яхту вздымала волна, цепь грохотала о борт, сотрясая корабль. Если так будет продолжаться и дальше, что-нибудь обязательно подведет. Что же предпринимали другие в таких аварийных случаях? Питер ведь что-то советовал… Кажется, следовало слегка приподнять тяжелую цепь, прикрепив на конце какой-нибудь груз, чтобы смягчить удары. Нелегкое дело при таком сильном ветре, даже если мотор включить на полную мощность. И где же взять груз? Может, достать второй якорь с форпика? Он повернулся к каюте как раз в тот момент, когда яхту снова тряхнуло. Резкий рывок — и все успокоилось.

Чарльз понял, что опоздал. Цепь, державшая якорь, внезапно лопнула!

Теперь их быстро несло к берегу, и через мгновение новый резкий толчок сбил их с ног. Вздрагивая, «Ведьма» стояла на месте, пока волна отступала, но вновь поднималась, неслась вперед и снова ударялась о берег. Грозный вал с ревом обрушился на корму, ослепив их брызгами пены. Мотор закашлял и смолк. Яхту с пронзительным хрустом крушило о берег.

Чарльз прокричал Кэтрин, чтобы она оставалась на месте, и нырнул в кипящую пену на палубе, вспомнив о надувных жилетах. Схватил их в охапку и вылетел из каюты. Удары не прекращались, и он понимал, что вскоре от яхты ничего не останется. Море бушевало вокруг, слившись с небом и с яростью колошматя по яхте. С трудом оставаясь на месте, Чарльз накинул жилет на плечи Кэтрин и затянул шнурки негнущимися пальцами. Затем натянул и свой. Тут Кэтрин вдруг закричала от ужаса, увидев неожиданно возникший вал, еще больший, чем все предыдущие. Он вздыбился выше мачт и с силой обрушился вниз. Чарльзу удалось лишь схватить Кэтрин за руку, прежде чем их смыло с кокпита и понесло в направлении берега на вершине кипящей волны.

Их оглушило; они почти потеряли сознание. Волна обхватила их, давя сверху, ревом наполнила уши. Чарльза сильно ударило в грудь, и он отпустил руку Кэтрин, брыкаясь и задыхаясь в воде. Тяжелые сапоги потянули ко дну, но жилет выталкивал на поверхность. Он судорожно глотнул воздух и с беспокойством огляделся вокруг. Кэтрин барахталась рядом. Через секунду Чарльз почувствовал под ногами твердое дно и крикнул ей что-то ободряющее. Новый вал обрушился на них сзади, распластав и с силой прижав к песку. Полумертвые, они продолжали бороться за жизнь, пробираясь вперед рука об руку, пока не упали на галечный пляж. Вслед полетели обломки разбитой вдребезги «Ведьмы»…

Глава 3

Они лежали, распластавшись, не в силах думать и разговаривать. Они подчинялись инстинктам, пытаясь спастись, и только теперь, слегка отдохнув, осознали свое поражение. Кэтрин бросилась на грудь Чарльзу, заплакав навзрыд, как ребенок.

Чарльз обнял ее и крепко прижал к себе, не в силах придумать ничего утешительного. Все их надежды окончились крахом, думал он, вглядываясь в кромешную тьму, наполненную лишь грохотом волн. Они остались без лодки и без припасов… Без одежды, кроме намокшей, той, что была на них… Положение казалось безвыходным. Он тесно прижимался к Кэтрин, проклиная судьбу, подарившую им жизнь. Лучше бы утонуть во время крушения и не знать этого бесконечного ужаса.

Наконец Кэтрин перестала плакать и села, отведя со лба намокшие волосы.

— Извини, дорогой, — сказала она. — Я просто не выдержала…

— Теперь тебе легче?

— Теперь все нормально.

— По крайней мере я доставил тебя на берег!

— Ах, перестань! Мне не до смеха… Где мы находимся, как ты думаешь?

— Понятия не имею. Где-нибудь в Кенте. Кэтрин огляделась вокруг.

— Смотри! Там, на вершине скалы, что-то светится. Возможно, там проходит дорога. А далеко мы от Дувра?

— Не знаю, наверное, не очень. Какая разница?

— Разница очень большая. Если бы я смогла добраться до Дувра, то взяла бы свой чемодан из камеры хранения и переоделась. А затем достала бы машину… Чарльз, нам нужно искать какой-нибудь выход — мы не имеем права сдаваться.

— Как ты доберешься до города? У нас нет денег. Кэтрин засунула руку в карман плаща.

— У меня здесь деньги и паспорт и еще всякие необходимые вещи. Я спрятала их в карман для безопасности.

— Да, это, конечно, облегчит задачу, — ответил он все еще безжизненным голосом. — Допустим, ты раздобудешь машину… Ну и куда мы на ней отправимся?

— Куда угодно. В сущности, это не важно. Обратно в домик? Полиция еще не напала на след; они не знают, где ты находишься.

— Утром они обо всем узнают, как только в газетах появится сообщение о разбитой яхте. Они, возможно, найдут кое-что из моих вещей, разбросанных по всему берегу, и тогда мне конец.

— Они могут подумать, что ты утонул.

Чарльз сел, разглядывая прибой, добивавший остатки яхты на берегу, и воскликнул, отбросив в сторону пессимизм:

— Боже мой, Кэтрин! Я думаю, ты права… У нас еще есть шанс на спасение.

— Возможно, их даже больше, чем было раньше, — с готовностью отвечала она. — Если они так подумают, то перестанут тебя искать. Газеты напечатают, что ты мертв, и тема иссякнет.

— Им, возможно, покажется странным, что тело не выбросило прибоем.

— Ну так что же? Тебя могло смыть за борт во время шторма, когда яхта находилась в открытом море.

— Да, вполне убедительно!

— Единственное, что нужно проверить, нет ли следов на пляже.

Чарльз уставился в темноту.

— Не думаю… На гальке не оставишь следов. Здесь за день бывают сотни людей.

— Тогда все в порядке! — воскликнула Кэтрин, вскочив на ноги. — Нам пора двигаться. Скоро полночь, а мы не знаем, сколько километров до города. Как нам быть с тобой, милый? Нам, видимо, нужно найти для тебя укрытие?

— Наверное, так. Господи, как я жалею о том, что втравил тебя в эту историю! Вместе мы можем идти только до рассвета. Вряд ли нам встретится кто-нибудь по дороге, так что риск невелик.

— Нам придется прятаться от встречных машин. Мы выглядим ужасно, как и следует потерпевшим кораблекрушение, — она провела расческой по волосам и попробовала отжать на себе одежду. — А что делать с жилетами?

— Забросить в канаву, я думаю, — Чарльз кое-как скомкал жилеты и взял под мышку. Они медленно двинулись вверх по пляжу.

Ветер совсем почти стих, но было прохладно, и они радовались возможности размяться, пустившись в путь. Они аккуратно ступали по гальке, стараясь не наступить на песок, пока не удалились на значительное расстояние от места крушения.

Они оказались в каком-то курортном городке с широкой асфальтированной набережной, с клумбами и павильонами по обеим ее сторонам, с цепью дорогих отелей вдоль берега. Они не знали, как называется это место, но четко представляли, куда идти; свернули на юг и старались двигаться побыстрее, чтобы согреться. Пару раз мимо проезжали машины; но, издалека заметив огни, они успевали обняться, как двое влюбленных, пока очередная машина не скрывалась из виду. Отдыхающих не было. Наверное, завалились в постель. Что же еще делать в такую погоду?

Примерно через полтора километра заасфальтированная набережная закончилась, и дорога круто повернула на север. Несмотря на усталость, они продолжали идти: Чарльз шагал в неуклюжих морских сапогах, хлюпавших на каждом шагу, а Кэтрин в кровь стерла ноги. Они шли молча, не тратя сил на разговоры, мимо небольшой деревеньки, откуда начиналась другая дорога, пошире, чем первая, пока не уперлись в указатель со стрелками. Одна с надписью «Дил — три мили» показывала на север, другая — на юг в сторону Дувра, который находился в пяти милях отсюда.

Кэтрин облегченно вздохнула, так как ее уже обуревали сомнения, что она когда-нибудь доберется до Дувра, но пять миль — расстояние преодолимое, даже если ноги стерты в кровь. Предстояло решить, где и как провести эту ночь. Появляться в Дувре до открытия камер хранения не было смысла.

Они двинулись дальше по сельской дороге, идущей полями. Чарльз так и не выбросил спасательные жилеты, не найдя подходящего места. Внезапно он увидел стог сена.

— Может, спрячем их здесь?

Наполовину разворошенный и прибитый к земле стог стоял здесь давно и издавал замечательный запах! Чарльз засунул жилеты поглубже вовнутрь и внимательно огляделся. Жилья рядом не было видно.

— Почему бы нам здесь не остаться? Зароемся в сено — так нам будет теплее, и просушим одежду. Завтра, когда ты уйдешь, я здесь и останусь. Лучшего места не сыщешь!

Кэтрин тотчас же согласилась. Теперь, когда Чарльз предложил остаться, она почувствовала, что не в силах сдвинуться с места.

Они молча разделись и разложили одежду на сене. Сначала сено ужасно кололось, когда они, обнаженные, залезли вовнутрь, но, повозившись, они устроились, примяли его и, согревшись, провалились в глубокий сон.

Незадолго до рассвета первым зашевелился Чарльз и разбудил Кэтрин. Она сразу же встрепенулась, испугавшись, что проспала, отодвинула сено в сторону и взглянула на бледное небо.

— Мне надо идти! — заторопилась она. — Скоро станет совсем светло, — она быстро выбралась из сенного кокона и с трудом натянула одежду, все еще влажную и стоящую колом от морской воды. Кэтрин дрожала, надевая ее, хотя и чувствовала себя отдохнувшей и выспавшейся.

— Как бы мне хотелось отправиться вместе с тобой! — мечтательно произнес Чарльз, наблюдая, как она с трудом надевает туфли. — Как ноги?

— Не так уж страшно, — отвечала она, отряхивая сено с плаща и пытаясь привести себя в порядок. — Как я выгляжу? Как потерпевшая кораблекрушение?

— Да ладно, сойдет…

— Надеюсь. Давай-ка прикинем… Допустим, что лондонский поезд выходит из Дувра примерно в восемь-девять. Допустим, что в половине одиннадцатого я у себя в квартире. Полчаса мне на сборы и два часа на дорогу сюда. Значит, моя машина появится здесь в начале второго.

— Я буду считать минуты, но все-таки постарайся не свернуть себе шею. Следи внимательно за полицией — возможно, они снова начнут проявлять к тебе интерес.

— Я обещаю соблюдать осторожность. Но ты тоже — смотри, не высовывай носа! Ясно?

— Не беспокойся об этом. Я буду лежать как покойник.

— Я привезу поесть.

Чарльз поцеловал ее на прощание и улыбнулся.

— Я хотел сказать, что совсем бы пропал без тебя, но это и так понятно. Пока, милая!… Счастливо!

Кэтрин ушла, а он возвратился в свое укрытие и задумался о будущем. Кэтрин права… Полиция, узнав о кораблекрушении, решит, что он утонул. После неудачной охоты они будут рады такому концу. Это всех бы устроило… Разве что Кэтрин разглядели в бинокль с моста или проплывавшего мимо баркаса, когда она находилась на «Ведьме»? Если газеты напишут, что на яхте видели женщину, то полиция сразу же выйдет на Кэтрин, вынудит ее лгать и оправдываться. Она соврет, что он утонул и что она выбралась на берег одна. Но что она скажет потом? Им следовало все обсудить заранее и как можно подробнее. Но скорее всего ее никто не заметил — она ведь все время сидела в каюте!

Если же они запишут его в утопленники, то тогда все прекрасно! Он отпустит большую бороду, наденет роговые очки и возьмет себе новое имя. Не так уж сложно начать все сначала! Конечно, все это только на время. Сменив обличье, он станет человеком без будущего, а Кэтрин будет еще тяжелее… Но им нужна передышка, пусть небольшая, и возможность доказать его невиновность. В конце концов, должно же им повезти! Хотя от судьбы не уйдешь…

Он выглянул наружу и увидел, что стало светло. Лучше одеться, пока его не застукали! Одевшись, он вновь забросал себя сеном и стал наблюдать за восходом. Денек обещал быть отличным — вчера бы такой! Есть хотелось ужасно, но ничего съедобного не предвиделось. Уж лучше перетерпеть и не вылезать наружу. Чарльз пожевал соломинку, вспомнив о голодной Кэтрин — она еще и ноги разбила в кровь!

Поползли минуты мучительного ожидания. Дорога заполнилась людьми и машинами, но Чарльз чувствовал себя надежно укрытым в стогу. Солнышко припекало, он блаженно купался в его лучах, выставляя наружу плечи и голову, и внимательно смотрел по сторонам.

Внезапно он услышал, как где-то неподалеку залаяла собака, вызвав у него неприятные ассоциации. Он быстро повернулся в ту сторону и, к своему ужасу, увидел паренька, шагавшего через поле прямо к нему, а рядом с ним — фокстерьера. Мальчик бросал вперед палку, а собака мчалась вдогонку, медленно, но верно приближаясь к стогу.

На мгновение Чарльз оцепенел, затем быстро зарылся в сено и застыл, боясь вздохнуть. Крики мальчика и собачий лай приближались к нему, ненадолго затихая, а затем становясь громче. Через секунду собака уже обнюхивала отверстие в сене, а парень подбадривал ее криками:

— Ату! Ату! Спот, вытащи кролика!

Чарльз поглубже забился внутрь, но терьер не отставал. В отчаянии Чарльз высунул наружу голову и скорчил гримасу, молча размахивая руками. Собака продолжала резвиться, повиливая коротким хвостом в предвкушении внушительной добычи. На помощь подбежал мальчик — в майке и шортах, лет десяти на вид. Увидев голову Чарльза, он резко остановился и остолбенело уставился на него.

— Хэлло! — крикнул он, сохраняя дистанцию.

— Хэлло! — с достоинством отвечал Чарльз, вылезая наружу.

Мальчик осторожно шагнул вперед, подняв вверх смышленое лицо, усеянное веснушками.

— Дядя, а вы бродяга?

— Да… вроде того, — отвечал Чарльз…

— Но вы совсем не похожи…

— Я здесь прогуливался и вздремнул ненадолго… Мальчик взглянул на его смятую просоленную одежду.

— Да вы же весь мокрый!

— Попал под дождь — вот и залез в стог сена погреться.

— Да вы же все здесь переворошили! Папа будет ругаться…

Чарльз с трудом улыбнулся.

— Я все уберу, перед тем как уйти. Парень все так же внимательно изучал его.

— Мне кажется, мистер, я где-то вас видел…

— Не думаю, — сказал Чарльз, умирая от страха и потихоньку отодвигаясь. Любой ценой улизнуть от болтливого парня!

— Нет, видел! — торжествующе продолжал парнишка, — и знаете где? Вас помещали в воскресной газете. Такая большу-у-у-щая фотография!…

Чарльз замер на месте. Что же теперь делать? Мальчишка проболтается… и снова начнется охота! На этот раз его схватят! Повесят, когда свобода почти в его руках! Чарльз рванулся вперед, вцепился в тоненькое запястье и хрипло проговорил:

— Теперь послушай меня…

Глаза парнишки округлились от ужаса, и Чарльз отпустил его руку, покраснев от стыда. Он не пойдет на такое даже под страхом смерти. В отчаянии он несколько секунд наблюдал, как парнишка с собакой быстро бегут через поле, затем повернулся и скрылся в кустах у дороги…

У Кэтрин все прошло замечательно! За полтора часа она добралась до Дувра и появилась на станции в уже просохшей одежде. Взяла чемодан, умылась и причесалась, а через двадцать минут уже ехала в лондонском поезде. Успела по магазинам, заправила термос горячим кофе, выехав к Чарльзу, как собиралась, около одиннадцати утра. Без десяти час машина остановилась напротив стога.

Оглянувшись по сторонам, она позвала Чарльза. Ответа не было, и Кэтрин, подумав, что он спит, направилась к стогу будить его. Она разворошила все сено, поминутно оглядываясь на поле, и обыскала кусты. Чарльз будто провалился сквозь землю!

Расстроенная, Кэтрин вернулась в машину. Но что же произошло?!! Чарльз не мог добровольно оставить укрытие днем, помня о риске. Вряд ли его обнаружили здесь… Даже уснув, он был в безопасности внутри стога. Может, кому-нибудь пришло в голову разворошить стог? Но тогда должны были остаться следы? Да и Чарльз заметил бы опасность, если не спал…

А может быть, так и случилось и он перебрался куда-то еще? Но он не мог далеко уйти! Кэтрин громко просигналила несколько раз в надежде, что он появится. И вновь нет ответа! Он мог перебраться к другому стогу и вряд ли вернется обратно. Она должна разыскать его!

Кэтрин медленно двинулась по дороге, останавливаясь и громко сигналя на каждом шагу. Повернула обратно и сделала то же самое. Чарльз так и не появился! Дальнейшие поиски бесполезны…

Кэтрин вернулась к стогу и закурила, сидя в машине. Она отчаянно трусила, пытаясь поставить себя на место Чарльза и понять, почему он вышел из укрытия, но ничего не придумала. Ей оставалось лишь ждать и надеяться, что все обойдется.

Три часа дня… четыре… Чарльз исчез без следа! Внезапно мозг пронзила страшная мысль — может, он заболел?! Он был совершенно здоров, когда она уходила, но вдруг не выдержал напряжения? Может, он просто побрел вперед, не разбирая дороги? Тогда единственная надежда — прочесать всю округу, просмотреть каждый камешек. В отчаянии она уставилась на карту окрестностей Дувра… Еще два часа моталась она по всем дорогам, убеждаясь с каждой минутой, что напрасно теряет время. Так она его никогда не найдет! Кэтрин почувствовала, что силы сейчас оставят ее… И все же ей и в голову не пришло плюнуть на все и уехать домой.

Она медленно кружила по центральным улицам Дила, подумывая, не вернуться ли ей на прежнее место, где была назначена встреча. Впереди загорелся красный, и Катрин остановилась на повороте, бездумно разглядывая прохожих. На углу торговали газетами. Огромные черные буквы метнулись в глаза:

ХИЛАРИ ВНОВЬ ЗАКЛЮЧЕН В ТЮРЬМУ!!!

Глава 4

В тот же вечер после короткого телефонного разговора Кэтрин отправилась в Сэрбитон повидать адвоката Чарльза. В этой критической ситуации она бы предпочла воспользоваться советами Мёргатройда, но тот уехал в Америку… Что ж, придется довольствоваться Фэреем.

Фэрей держался официально. Время позднее, да и день был тяжелый в конторе… Теперь-то уж вряд ли кто сможет помочь Чарльзу Хилари. Не видя смысла во встрече с Кэтрин, он просто боялся, что она закатит истерику. Но Кэтрин уже оправилась после первого потрясения и прекрасно держала себя в руках. Она хотела получить информацию.

— Господин Фэрей, на какое же время назначена казнь?

На одно мучительное мгновение Кэтрин показалось, что он скажет «завтра», но он, сложив губы трубочкой, медленно произнес:

— Я слышал, во вторник, то есть по прошествии пяти дней-Кэтрин облегченно вздохнула и села на стул. Целых пять дней! Это уже кое-что…

— Не могли бы вы сообщить мне, — продолжала она, — названия тех отелей, где чаще всего останавливалась миссис Хилари?

Фэрей с удивлением посмотрел на нее.

— Конечно, если вы так настаиваете. Чаще всего она посещала «Сьюперб», тот, что в Брайтоне, и «Регину-гранд», что в Борнмуте.

— Только эти?

— Про другие нам ничего не известно.

— Мистер Фэрей, не могли бы вы точно сказать, какие именно справки наводились в отелях, и кто посещал их.

Адвокат поколебался с ответом, и на мгновение ей показалось, что он откажет. Но он, как будто решив выполнять все ее капризы, медленно произнес:

— Мужчина по фамилии Хоккинс и женщина по фамилии Роузи. Оба очень опытные агенты, к чьим услугам я прибегал не раз во время предыдущих процессов.

— Что конкретно им было поручено?

— Найти доказательства, что Луиза встречалась в отелях с мужчинами. Как вам известно, им это не удалось.

— Каким именно образом они действовали? Фэрей покраснел, поняв, что это допрос.

— Не знаю, но я абсолютно уверен, что они действовали профессионально и с учетом всех обстоятельств.

— Наверное, служащие в этих отелях весьма неохотно им помогали?

— Возможно, однако наши люди отнюдь не щепетильны. Они, безусловно, просмотрели все записи и опросили прислугу.

— И тем не менее они могли не докопаться до истины?

— Да, мисс Форрестер. Но не вижу причин, почему мы должны рассуждать таким образом… В конце концов такие расследования — лишь выстрел наугад в темноте. В деле ведь не имелось прямых указаний на то, что миссис Хилари проводила свободное время с любовником.

— Она шла на все, чтобы скрыть свои связи…

— Именно ее связи и проверяли агенты. Но факт остается фактом — она появлялась в отелях одна, сама записывалась в журнал, ни с кем не общалась и сама платила по счету. Больше того, она всегда была одна, когда горничная приходила убирать по утрам.

— Она вполне могла проявлять скромность днем, а ночью — гостеприимство! Мужчина снимал отдельный номер и посещал ее, когда в отеле все спали.

— Все, что я могу сказать вам по этому поводу, — терпеливо проговорил Фэрей, — я уже говорил. Эта версия не получила подтверждения фактами.

Кэтрин резко вскочила.

— Ну что ж, большое спасибо! Мне очень жаль, что пришлось потревожить вас в столь позднее время, но я не смогла дождаться утра.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. — Фэрей с любопытством взглянул на нее. — Могу я узнать, что вы собираетесь делать дальше?

— Я собираюсь найти эти факты!

— На данном этапе? Боюсь, вы лишь потеряете время.

— Время, мистер Фэрей, — это именно то, чего мне будет хватать с избытком уже в следующий вторник. Всех вам благ!

— Всех благ… — покорно повторил он, стоя у двери и наблюдая, как она садится в машину. Пожав плечами, он вернулся к себе. Любые отчаянные поступки, какими бы напрасными они ни казались, все же лучше, чем простая истерика!

В глазах портье отеля «Сьюперб» мелькнул интерес, говоривший о том, что он сразу же узнал Кэтрин Форрестер, как только она появилась в дверях. На секунду Кэтрин испугалась, что ей скажут, что в отеле нет мест, или возникнут еще какие-нибудь возражения против ее пребывания здесь. Однако он молча выдал ей ключ и журнал для записи посетителей.

Но вскоре выяснилось, что наводить справки в отелях сложнее, чем она думала. Уверенность, что ей повезет больше, чем детективам Фэрея, основывалась на былых успехах журналистки и репортера, но теперь Кэтрин поняла, что на этом здесь не проедешь. Одно дело быть популярной телезвездой и совсем другое — печально известной любовницей человека, осужденного на казнь за убийство. Она везде ощущала враждебную атмосферу, везде была бельмом на глазу и объектом гостиничных сплетен. И неудивительно! Одно ее появление на публике могло показаться кое-кому верхом дурного тона. Женщины отворачивались, а мужчины пялились на нее, и все разговоры смолкали. Хуже и быть не могло…

Кэтрин все же надеялась, что, набравшись терпения, она сумеет подкупом или обещаниями расположить к себе одну из горничных, обслуживавших отель. Но к вечеру второго дня она решила, что потерпела провал. Ни мойщик машин, ни бармен, ни ее собственная горничная в разговоре с глазу на глаз не могли сообщить ничего интересного…

В тот же вечер, однако, горничная-ирландка, приходившая вечером стелить постель и хорошо запомнившая Луизу, с удовольствием согласилась посудачить о ней. Оказалось, что миссис Хилари в свое время нажаловалась начальству, обвинив ирландку в грубости, и та чуть не вылетела с работы. В разговоре выяснилась небольшая, но существенная подробность, состоявшая в том, что Луиза всегда выбирала верхний этаж, так как там ей казалось менее шумно. Получив очень сомнительный ключ к разгадке, Кэтрин еще больше утвердилась в своих подозрениях. Теперь оставалось узнать, оказывал ли некий мужчина столь же стойкое предпочтение «менее шумному» верхнему этажу, но этого ирландка уже не знала.

На следующий день обстановка ухудшилась. Портье, раньше проявлявший сдержанную любезность, теперь стал держаться крайне официально. Сухопарый метрдотель, похожий на школьного учителя, одарил ее ледяным взглядом, проходя мимо по коридору. Кэтрин решила немедленно украсть журнал для записи постояльцев, пока такая возможность еще имелась.

Тяжелый том в тисненном золотом переплете обычно лежал на столе у портье, и по идее его мог взять в руки каждый желающий, даже она. Но этого недостаточно… Ей нужно тщательно изучить все записи, то есть получить его на длительное время. Просить бесполезно… Нужно действовать решительно!

Незадолго до обеда, когда гости обычно переодеваются у себя в номерах или пьют в баре, Кэтрин заняла позицию у входа в отель, сделав вид, что кого-то ждет. Портье отлучился, а дежурный администратор копался в своих бумажках.

Удобного момента не пришлось долго ждать. Дежурному позвонили по телефону, и он направился к метрдотелю. Кэтрин быстренько огляделась по сторонам, подошла к его столику, схватила журнал и тут же проследовала в свой номер. Повернув ключ в замке, она с нетерпением открыла журнал…

И сразу же наткнулась на непреодолимые трудности. Отель был весьма популярен в Европе, и с каждым днем журнал пополнялся огромным количеством записей. Кэтрин нашла страницу, где Луиза расписывалась в последний раз в мае, насчитав еще тридцать три подписи гостей, прибывших в тот день. Из них одиннадцать, не меньше, походили на подписи одиноких мужчин плюс четыре, оставивших одни лишь инициалы, тоже скорее всего мужские. Кэтрин смутило не только количество, но и то, что многие не писали свой адрес. Чаще всего гости ограничивались лишь такой информацией: «Артур Джоунс из Лондона» — вот и все… Помимо всех трудностей, связанных с установлением личности гостя, не оставившего своего адреса, нельзя было рассчитывать и на то, что мужчина, встречавшийся в отеле с Луизой, обязательно должен был подписаться своим настоящим именем. Скорее всего он подписался бы вымышленным. Да ведь такая женщина, как Луиза, могла встречаться и с несколькими любовниками, приезжавшими в разное время!

Кэтрин долго изучала журнал, пока ей в голову не пришла замечательная идея. Если по чистой случайности один и тот же мужчина бывал здесь несколько раз, он, безусловно, подписывался одной и той же фамилией, опасаясь, что администрация заподозрит неладное. Однажды избрав псевдоним, он уже не мог изменить его!

Она снова кропотливо, но уже целенаправленно просмотрела все записи. За последние восемь месяцев миссис Хилари пять раз посетила отель. На гостиничных бланках, валявшихся в номере, Кэтрин составила пять списков мужчин, останавливавшихся в «Сьюпербе» примерно в то же самое время. Сравнила все списки и быстро нашла совпадение: некий Стефан Лаутербах из Хэмпстеда дважды оставлял свои неразборчивые каракули в этом журнале в тот же день, что и миссис Хилари!

Кэтрин уже нисколько не сомневалась, что напала на верный след. Ее мутило при мысли о том, что она могла сделать это много недель назад, если бы не свалилась после суда. Но вряд ли можно всерьез винить в этом себя или агентов Фэрея. Ведь ей понадобилось больше часа, чтобы найти доказательство, и она вполне понимала, почему агенты потерпели провал. Стали бы они, думая лишь о своей репутации, красть журнал для записи посетителей!

Они лишь бегло просмотрели его и, разумеется, ничего не нашли.

Кэтрин откинулась в кресле и глубоко задумалась. Нужно немедленно положить журнал на прежнее место, пока его не хватились, и попытаться добиться ответа на множество вновь возникших вопросов. Теперь, когда появился намек на нечто определенное, быть может, администрация окажется посговорчивее? В журнале нет информации, в какой из комнат останавливался Стефан Лаутербах, но начальство наверняка располагает дополнительными сведениями о постояльцах… Заказывал ли он номер по почте или по телефону? Просил ли верхний этаж? Какая горничная обслуживала его? Расплачивался ли он по счету наличными или чеком? И это лишь часть тех вопросов, которые ей так хотелось задать!

Кэтрин закрыла журнал, сложив списки в сумочку, и собиралась отправиться в холл, когда вдруг услышала в коридоре возбужденные голоса, а через минуту в дверь постучали.

Слишком поздно — журнала хватились!

На секунду Кэтрин заколебалась. Может, лучше соврать? Сказать, что она ничего не видела? Нет, этим только испортишь все дело. Администратор, должно быть, заметил, как она болталась по холлу, и все подозрения пали на нее. Лучше честная схватка с противником! Кэтрин открыла дверь и с самым невозмутимым видом впустила в комнату портье и метрдотеля.

Последний грозно нахмурился:

— Мисс Форрестер, у нас пропал журнал для записей посетителей. Имеете ли вы отношение к этому?

— Да, — отвечала Кэтрин. — Журнал взяла я. Мне очень жаль, но мне было крайне необходимо кое-что выяснить. У вас ведь здесь останавливался некий джентльмен по имени Лаутербах?…

Портье схватил журнал, а метрдотель произнес ледяным тоном:

— Я вынужден просить вас, мадам, немедленно оставить отель!

— Ну, прошу вас! Мне так нужна ваша помощь… Позвольте мне вам все объяснить…

— Мадам, если вы не покинете помещение в течение получаса, я позову полицию и выведу вас отсюда насильно! Ваше поведение перешло границы дозволенного, вот что я хочу вам сказать!

Сильно покраснев, он выхватил журнал у портье и негодующе хлопнул дверью.

В тот же вечер Кэтрин переехала в другой отель в Борнмуте, а спозаранку заявилась в «Регину-гранд», оказавшуюся, несмотря на громкое имя, более скромным гостиничным заведением, чем «Сьюперб». На этот раз она поступила иначе. В Брайтоне, где она собиралась прожить в отеле несколько дней, было бесполезно скрываться; не собираясь останавливаться в «Регине», она прикрыла лицо большими солнечными очками в надежде, что ее не узнают, как только она откроет дверь.

Войдя, она сразу же пустилась в сложные объяснения по поводу старинной подруги, останавливавшейся здесь неделю назад и просившей ее забрать книги. Пока портье наводил справки, Кэтрин быстренько нашла страницу в журнале с подписью Луизы Хилари и пробежала глазами фамилии одиноких мужчин. Не обнаружив Стефана Лаутербаха из Хэмпстеда, она наткнулась на подпись, показавшуюся ей не менее интересной. Почерк «Поля Лифшица из Лондона» почти совпадал с почерком знаменитого Стефана!

Кэтрин решила сыграть ва-банк, пока ее не узнали в отеле. Извинившись перед портье, она попросила о срочной встрече с хозяином отеля по личному делу. Тот сразу нахмурился, когда услышал всю эту историю с подписями, и наотрез отказался обсуждать личную жизнь своих постояльцев. Кэтрин так и не смогла его убедить…

Похоже, она была в тупике. Слишком известна и слишком замешана в этом деле — непрошеный гость в любом отеле, где останавливалась Луиза. Стоит ли продолжать разыгрывать роль Шерлока Холмса? Настало время призвать на помощь друзей!…

На следующее утро ровно в одиннадцать автомобиль Кэтрин остановился у знакомого домика в графстве Суррей, где была назначена ее встреча с сэром Джоном Фосеттом. На этот раз ее проводили в библиотеку, где к ней немедленно присоединился хозяин.

— Моя дорогая мисс Форрестер! — тепло произнес он, с беспокойством отметив, какой усталой она выглядит. — Присаживайтесь! Чем же вас угостить?… Бокал шерри, быть может?

Кэтрин отрицательно покачала головой.

— Сэр Джон, я приехала к вам потому, что пребываю в полном отчаянии, и вы — единственный человек, кто в состоянии помочь мне.

Он взглянул на нее с участием.

— Говорите, что я могу для вас сделать?

— Это касается Чарльза Хилари.

— Я так и предполагал, что вы приехали по этому поводу.

— Вы в курсе? Я имею в виду подробности…

— Конечно! Я читал все, что было в газетах. Весьма трагическое событие!

— Сэр Джон, он не совершал убийства — они собираются повесить невинного человека!

Фосетт слегка кивнул головой, скорей с пониманием, чем с сочувствием.

— Вполне естественно, что вы так считаете.

— Ах, я и не надеялась, что вы поверите в это только потому, что верите мне; но мне удастся, быть может, доказать его невиновность. Я наводила справки, и мне удалось всего за три дня выяснить новые факты. В этом деле замешан другой человек.

— Если вы располагаете доказательствами, мисс Форрестер, то вам скорее всего следует немедленно повидаться с официальным защитником Хилари. Именно его должны заинтересовать новые факты.

— Господин Мёргатройд находится в настоящее время в Америке, — сказала Кэтрин, — а адвокат не воспринял меня всерьез. Мне кажется, он не в состоянии что-либо сделать. Никто сейчас не может помочь мне, кроме полиции. Вот почему я и явилась сюда.

Фосетт казался расстроенным.

— Но я не полиция, вы же знаете… Я — рядовой гражданин…

— Но у вас такой авторитет, сэр Джон, и такой большой опыт… Позвольте мне хотя бы рассказать вам все, что я знаю!

— Конечно, моя дорогая, я вас внимательно слушаю… И Кэтрин рассказала ему все. О своих расследованиях в отелях, о двух визитах Стефана Лаутербаха в «Сьюперб», о сходстве подписей и о том предпочтении, которое Луиза отдавала верхнему этажу. Фосетт внимательно слушал.

— Да… интригует, — промолвил он наконец. — Интригует, но все же… — он покачал головой, — едва ли больше того… Тот факт, что оба визита этого парня по имени Лаутербах имели место в те дни, когда миссис Хилари проживала в отеле, может оказаться простым совпадением.

— Нет, если он также окажется и Полем Лифшицем.

— Тогда другое дело, конечно… Но вы сами сказали, что не уверены в том, что подписи совпадают.

— Я не уверена потому, что у меня не хватило времени сравнить их как следует. И вряд ли у меня появится другая возможность — как только я появлюсь в «Сьюпербе», меня немедленно вышвырнут. Я не обладаю достаточным весом и положением — туда должен отправиться человек, которому ответят на все вопросы и покажут все необходимые документы, а это сможет сделать только полиция. Они сфотографируют страницы в журнале, попросят экспертов сравнить почерки, и тогда обнаружится, что Лифшиц и Лаутербах — одно и то же лицо.

— Предположим, что так и случится. Что же потом?

— Ну, разумеется, они разыщут преступника. Мне кажется, это несложно. Ведь он не стал бы каждый раз подписываться иностранной фамилией, не будучи иностранцем. Возможно, он решился на это потому, что говорит с небольшим акцентом и знает, что не сумеет выдать себя за «Смита». Возможно, у него и подданство иностранное. В любом случае его должны были хорошо запомнить в отелях, и полиция легко раздобудет его подробное описание. Вероятно, он приезжал на машине, тогда разыскать его еще легче. Я абсолютно уверена, что его бы нашли, если бы попытались.

— О, я в этом нисколько не сомневаюсь! — согласился с ней Фосетт. — Беда в том, что преступнику не смогут предъявить обвинение. Даже если вы правы, утверждая, что он был знаком с миссис Хилари, тот факт, что он водил с ней амуры в отелях, еще не означает, что он задушил ее.

— Я вполне сознаю, что претендую на слишком многое, но если бы полиция разыскала его, то, может быть, нашлись бы и доказательства. Внешность? Если бы он оказался настоящим убийцей, то он бы более или менее подходил к описанию миссис Скотт. Она могла бы понять, увидев его, что ранее ошибалась. И прежде всего следует поинтересоваться, есть ли у него твердое алиби на момент убийства.

Фосетт тяжко вздохнул.

— Поверьте мне, дорогая мисс Форрестер, я слишком хорошо понимаю, как вам сейчас тяжело. Но теперь, когда вы пришли ко мне с этим горем, я чувствую, что обязан высказать все напрямик. Я твердо уверен в том, что полиция не найдет оснований предпринять новое расследование, основываясь на том, что в конечном итоге не более чем одно только предположение. У них на руках столько дел, что вряд ли они возьмут на себя задачу оправдать осужденного. Это дело защиты.

— А разве не их задача — восстановить справедливость?

— Они считают, что все в порядке. Достаточно вспомнить, что они не высказали никаких возражений против того, как велось это дело. Если бы вновь начать все сначала, возможно, полиция заинтересовалась бы этим парнем по имени Лаутербах, но в теперешней ситуации они вряд ли согласятся на это, будучи абсолютно уверены в том, что арестовали убийцу, и убедив в этом суд. С их точки зрения дело закончено.

Кэтрин посмотрела ему прямо в глаза. Она была так уверена, что сэр Фосетт согласится помочь ей, что теперь, когда выяснилось обратное, она не знала, к кому еще обратиться.

— Но ведь я в силах хоть что-нибудь сделать?! — умоляюще выкрикнула она.

— Я не хотел бы поддерживать в вас подобные иллюзии, проявляя ложную доброту. Слишком поздно! По моему мнению, сейчас ничто не спасет Чарльза Хилари. Если бы даже мы подняли на ноги всех полицейских, то и тогда результаты их поисков уже не смогли бы отсрочить казнь.

— А министр внутренних дел имеет право дать отсрочку, пока не закончится следствие?

— Только в том случае, если появились новые, неопровержимые доказательства. Если бы имелась хоть крошечная надежда, я бы, не колеблясь, лично обратился к нему за помощью; но боюсь, что это не так… — Фосетт с искренним состраданием взглянул на измученное, расстроенное лицо Кэтрин. — Не знаю, как мне еще вас утешить. Не считаю себя вправе вмешиваться в ваши личные чувства, но если бы вы попытались хоть немного утешиться…

Кэтрин решительно взяла в руки сумочку.

— Мне кажется, что вы вряд ли поймете, как это больно, когда человек, любимый вами по-настоящему, уже наполовину спасен, но потом опять срывается в пропасть! До свидания, сэр Джон, и большое спасибо за то, что вы меня внимательно выслушали.

— Жаль только, что мне не удалось вам ничем помочь… — Фосетт несколько минут в задумчивости постоял у окна. — Хорошо, мисс Форрестер, я пойду вам навстречу. Я прямо сейчас позвоню комиссару и сообщу ему все, что вы мне рассказали. Он, вероятно, решит, что «у старого козла крыша поехала», но я все равно позвоню. Не стоит надеяться тем не менее, что он предпримет какие-то действия. Ни за что!

— Вы очень добры ко мне, сэр Джон. Я признательна вам за это.

— Если я смогу быть вам чем-то полезен, вы можете распоряжаться мною, как вам угодно и в любое удобное для вас время. Прощайте, моя дорогая! — и Фосетт молча проводил ее до машины.

Глава 5

Вечером накануне казни Кэтрин без всякой цели бродила по набережной Челси. Все ее усилия спасти Чарльза окончились неудачей; она была на пределе. Физически и морально опустошенная, она утратила способность даже остро переживать, отупев от отчаяния. Она находилась на набережной с самого рассвета, голова у нее была свинцовая. Она с трудом переставляла ноги и теперь хотела лишь одного — умереть.

Кэтрин вышагивала из стороны в сторону, не зная, что с собой делать, не в силах оставаться на месте и ждать, чувствуя необходимость движения. В эти последние часы перед казнью она нарочно пыталась избегать общения с кем-либо из знакомых, не желая ни слушать, ни говорить, а только забиться в нору, как смертельно раненное животное.

Медленно продвигаясь вдоль набережной мимо закусочной «Кингз Хед», где они с Чарльзом частенько посиживали за пивом, она внезапно почувствовала такую слабость, что ей пришлось присесть на скамейку и немного передохнуть. Она не помнила, когда в последний раз ела, будучи давно уже не в состоянии проглотить ни куска. Хотела зайти в закусочную и выпить бренди, но передумала, решив, что и на это ей не хватит сил.

Кэтрин взглянула на часы. Сейчас ровно семь. До казни осталось тринадцать часов!

Позади в кустах послышался громкий хохот. Кто-то беззаботно болтал, сидя на низком каменном парапете напротив пивной, любуясь закатом и поставив рядом с собой кружки с пивом. До Кэтрин долетали обрывки разговора. Девушка восхищалась новыми моделями одежды, молодой человек рассуждал о «Кон-Тики», а два болельщика обсуждали последнюю игру в гольф.

Если я сейчас же не выпью бренди, подумала Кэтрин, я просто вырублюсь. Но если я встану, то упаду. Как же я смогла довести себя до такого состояния? Почему я не выпила целую горсть аспирина и не улеглась в постель, чтобы проснуться уже после казни?

Радостное возбуждение, царившее вокруг, только раздражало ее. Разве не те же самые люди обрекли ее Чарльза на смерть, не ведая, что казнят невиновного? Представил ли себе хоть один из них хотя бы однажды, что испытывает осужденный на казнь, сидя в камере? Что испытывают близкие ему люди? Кэтрин дошла до предела, думая обо всем этом. Она еще отдохнет немного, а затем отправится дальше.

За спиной продолжали трещать…

— Этот Мэнкэд — просто прелесть! Индийцы, несомненно, побьют англичан. Я видела его на стадионе «Лордз» во время последнего матча. Он был просто великолепен!

— Жаль, что я не пошла. В «Овале» он играл гораздо слабее…

Кэтрин прислушалась. Что там они говорили?

— Я никогда туда не хожу. Никогда не увидишь, что происходит на поле.

— Я тоже. Да я и не ходила. Смотрела по телевизору. Чертовски удобно — никуда не тащиться, да и видно все замечательно!

— Возможно, ты и права; но, мне кажется, дома не хватает толпы.

— В тот день там было не так интересно, поверь мне. Когда я переключилась на матч, на табло загорелось 104:4, а когда через полтора часа завалилась калитка, они добавили только тридцать. Представь! Тридцать очков за Девяносто минут! Чертовски…

Мертвое лицо Кэтрин неожиданно оживилось, когда знакомая фраза вызвала ворох воспоминаний. Табло? А что Чарльз говорил про табло? В ее мозгу вырисовалась странная, путаная картина, состоявшая из обрывков воспоминаний и случайно брошенных фраз. Чарльз в полном отчаянии у нее на квартире после встречи с Луизой… затемненная комната… Малышка Мо — просто гигант!… Люди… и эта знакомая фраза… тридцать очков за девяносто минут. Девяносто минут и тридцать забегов… В голове затикали часики, отстукивая секунды.

Кэтрин вскочила, забыв об усталости. Один шанс из тысячи, но все же — возможность… Боже, почему же она не вспомнила раньше?! Она, она, и никто другой!!!

Навстречу медленно приближалось такси, и она побежала вперед, размахивая руками как сумасшедшая.

Вахтер вскинул голову, когда мимо поста проскочила маленькая фигурка.

— Минуточку, мисс!… — крикнул он, узнав Кэтрин. Но прежде чем он успел позвать ее еще раз, она уже скрылась из виду, и он лишь услышал, как щелкнули дверцы лифта.

Задыхаясь, он неслась по знакомому коридору, ведущему к фильмотеке. Боб Сандерсон на месте. Он сидел, задрав ноги на стол, совсем как в тот день, когда она вернулась со встречи с Фосеттом.

— Кэтрин! — громко воскликнул он, немедленно вскочив на ноги и уставившись на нее, как на привидение. Как все остальные работники телевидения в эти дни, он думал о ней постоянно. — Каким ветром?…

— Боб! — выпалила она. — Есть ли у тебя пленка с записью последнего международного матча в «Овале»?

— Да, конечно, думаю, есть, — запинаясь, произнес он, все еще не сводя с нее глаз. Он заметил, что она едва стоит на ногах, и немедленно подхватил ее под руку. — Вот, сядь на стул. Ты совсем дошла!

— Нет, я в порядке! Быстрей! Боб, покажи все, что есть.

— Что именно тебе нужно?

— Лицо! Крупный план Чарльза Хилари.

По тому, как он тихонько присвистнул, посмотрев на нее с понимающим видом, она решила, что объяснять ничего не нужно. Боб знал об этом деле столько же, сколько и она. Через секунду он уже умчался, покопался на полках и через несколько секунд уже вернулся обратно с двумя плоскими коробками в руках.

— Вот репортаж, — сказал он, — а это запись всего матча, из которого выкраивалась передача. Сначала я прогоню репортаж.

Кэтрин повернулась лицом к экрану, а Боб вставил пленку в проектор и приглушил свет. Сначала играла музыка, затем зазвучал ровный голос спортивного комментатора и появилась картинка с игроками, входящими в павильон в «Овале», улыбающиеся зрители и рукоплещущие трибуны.

Другая картинка. Бэтсмен крупным планом, бегущие игроки, боулер в действии. Зрители на заднем плане — лица нельзя различить. Еще удар, мяч, летящий к границе поля. Снова зрители, снова смазано. Хороший бросок… Газетные заголовки, сжатые до минуты экранного времени. Конец репортажа — экран засветился белым.

— Ничего, — сухо сказала Кэтрин.

— Там еще полно… Сейчас посмотрим.

Проектор опять зажужжал, и Кэтрин вцепилась негнущимися пальцами в подлокотники кресла. Второй бэтсмен, второй боулер… Еще удары, еще беготня. Судья в белом пиджаке. Удар мячом и взлетевший в воздух столбик калитки. Восторженный рев трибун и бэтсмен, покидающий поле. А дальше — то, чего она так ждала! Крупный план светового табло со счетом, заполнивший собой весь экран, совсем как на Уимблдонском турнире, когда она вот так же сидела в кресле.

— Боб! Останови кадр!

Картинка застыла. В самом нижнем углу экрана под световым табло множество лиц, улыбавшихся, равнодушных, вспотевших, не ведающих того, что их снимают на пленку. Но ни одно из них не было лицом Чарльза.

Кэтрин откинулась в кресле, слегка застонав. Возможно, эта часть матча проходила еще до того, как он прибыл на стадион, или он не вошел в кадр? А может быть, он — тот самый, чье плечо возвышалось над ограждением?!

— Дальше! — еле выдохнула она.

И вновь камеры вернулись на поле. Началась самая затяжная часть матча. Тысячи глаз наблюдали его со скукой, но для Кэтрин каждая секунда была заряжена электричеством. Теперь осталось немного. Планы часто менялись, показывая лишь короткие перебежки. Матч подходил к концу. Нервы Кэтрин на пределе! Что-то должно случиться. Именно сейчас камера вновь должна показать табло. Она больше не выдержит!…

Темп ускорился. Полевой игрок побежал вперед с вытянутыми руками. Мяч задержали. Второй бэтсмен отходит в сторонку. И вновь экран заполнило световое табло. Кровь застучала в ушах у Кэтрин, и все расплылось перед глазами.

— Боб! Наведи на резкость!

Его голос прозвучал как будто за тысячу миль.

— Резкость есть, Кэтрин!

Экран продолжал плыть, и она еще больше откинулась в кресле. Она едва понимала, что Боб пытается помочь ей, и опустила голову. Тошнота прошла, Кэтрин выпрямилась и открыла глаза, заставляя себя смотреть на экран…

Прямо перед ней появился Чарльз — мрачный, снятый слегка под углом, но это был он, именно он, и никто другой!

Несколько секунд она с недоверием рассматривала экран. Затем закричала:

— Боб! Мы нашли!! Мы нашли, это он!!! Стремительно вскочив на ноги, она бросилась к экрану, к такому знакомому, родному лицу. Но теперь она уставилась на табло, на котором за девяносто минут высветилось ровно тридцать очков, что четко указывало на время.

— Боб! — напряженно сказала она, — объясни мне, что означают эти цифры в углу.

Он был возбужден почти так же, как и она. У него так же сильно тряслись руки.

— Вот эти — показывают фамилии боулеров, а эти — бэтсменов. У зрителей есть карточки с именами и цифрами, по которым они могут опознать игроков, сверяясь с табло. Это — количество перебежек, а это — перебежки, сделанные последним бэтсменом.

— Тем, который только что ушел с поля?

— Верно. Игрок номер пять.

— Боб! Нам нужно выяснить во сколько он ушел с поля.

— Это нетрудно. Скорее всего этот момент зафиксирован в газетных репортажах, которые появились на следующий день. Так часто бывает. Подожди минутку.

Она услышала, как он подошел к телефону и набрал чей-то номер. Она стояла рядом с экраном, рядом с Чарльзом! Ах, если бы только время совпало!

— Хэлло? Это «Дэйли Рекорд»? — Голос Боба от волнения зазвучал совсем тонко. — Редакцию спортивных новостей, будьте любезны.

Он ждал. Ждала и Катрин. В комнате стало душно.

— Хэлло, это ты, Лес? Это я, Боб, послушай, старик… У меня к тебе небольшой вопрос. Касается жизни и смерти…

Еще одно бесконечное ожидание, пока он все объяснит! Катрин мысленно задавала себе вопросы. Сколько потребуется времени, чтобы на машине из «Овала» добраться до Кенсингтона? От стадиона до Клэндон Мьюз? Пять минут, чтобы пробраться сквозь толпу и выйти со стадиона. Несколько минут, чтобы дойти до машины или станции метро. Еще двадцать миль, не меньше, езды на машине или на поезде, — может, и дольше? Скажем, минимум полчаса. А Луизу убили между тремя пятнадцатью и тремя сорока пятью… Если Чарльз находился в «Овале» примерно в то же самое время?…

Она стояла неподвижно, как статуя, пока Боб внимательно слушал, прижав к уху трубку.

— Да, Лес?… Нет, не думаю, что точность до единой минуты имеет значение… «Таймс»? Что ж, вполне надежная информация… Сразу же после?… Да, понимаю… О'кей, большое спасибо! Расскажу тебе завтра. Пока!

Повесив трубку, он повернулся к Катрин.

— Номер пять ушел с поля примерно в половине четвертого.

Из глаз Кэтрин неожиданно ручьем потекли слезы. Не промолвив ни слова, она обвила шею Боба руками и крепко прижалась к нему. Нашарила телефонную трубку, немедленно попросив связать ее с сэром Фосеттом…

Глава б

Макс Рачински, истинный убийца Луизы Хилари, узнал эту новость в полдень на следующий день. Он только что оставил свою контору рядом с вокзалом «Виктория», собираясь где-нибудь пообедать, и лишь задержался у киоска, чтобы купить газету. Он развернул ее, страстно надеясь увидеть слова, которые навсегда избавили бы его от непрестанного страха: ХИЛАРИ СЕГОДНЯ ПОВЕШЕН! Смертельно побледнев, несмотря на загар, он прочел совершенно другое: СЕНСАЦИЯ!!! КАЗНЬ ХИЛАРИ ОТЛОЖЕНА НА ОДИННАДЦАТЬ ЧАСОВ. ВСКРЫЛИСЬ НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА!!!

Макс стоял посреди дороги, не замечая толкавших его людей, и внимательно читал информацию о невероятных событиях прошлой ночи: сцена в студии, полночное совещание в Скотланд-ярде, срочная встреча с министром внутренних дел. Судя по сообщению, Хилари могли вскоре выпустить на свободу. Что было еще хуже, полиция вновь начала следствие, а инспектор Бэйтс наводил справки о человеке, который несколько раз останавливался в брайтонском отеле одновременно с Луизой Хилари.

Рачински нахмурился. Он не питал сомнений относительно той опасности, которой сейчас подвергался, но он бывал в переделках и похуже и всегда выходил сухим из воды. Нужно трезво и здраво все обдумать, а затем найти какой-нибудь выход.

Его ничуть не удивляло то, что полиция столь быстро и далеко продвинулась в правильном направлении. Им давно следовало поинтересоваться этими пресловутыми уикэндами Луизы. Для этого нужно было лишь перестать подозревать одного только Чарльза Хилари, а сделав это, они легко вышли бы на след. Те меры предосторожности, которые предпринимал Рачински, вполне удовлетворяли Луизу, но на них никак нельзя было рассчитывать как на защиту в случае уголовного расследования. Полиция, по всей вероятности, уже вышла на Стефана Лаутербаха, и вскоре они обнаружат, что у Лаутербаха имелась машина, а номер этой машины они установят, сверясь с записями в отеле; ведь в «Сьюпербе» велся учет всех машин, поставленных на стоянку, на случай если понадобится попросить владельца переставить ее. А как только полицейские узнают номер машины, для них не составит никакого труда вычислить, что Лаутербах — это Макс Рачински, и выяснить, где он живет.

На лбу у него выступил пот. По всей вероятности, они уже вышли на след. Может быть, именно в этот момент они ждут его на квартире, и шансов на спасение остается немного, если они арестуют его. Тайная связь с Луизой, отсутствие алиби на момент убийства, да еще эта женщина, миссис Скотт, которая опознает его…

Он подумал о бегстве, но, взвесив все обстоятельства, решил, что не сможет пойти на это. Его паспорт — британский, пожалованный ему вместе с гражданством после войны за оказанные услуги, — находился в квартире. Если он сейчас же за ним отправится, то рискует попасть в ловушку. Кроме того, выяснив его личность, они будут ждать его и в портах. Они будут просто счастливы, поймав его при попытке бежать из страны. Уж тогда ему точно пришьют это дело!

Других возможностей он пока не видел. Надежды скрыться мало — раз уж они поймали Хилари, то и его поймают! Возьмут фотографию со стола в его комнате и расклеют на всех углах…

Вернувшись в контору, он все еще был в нерешительности. Вряд ли полиция за столь короткое время сумела бы обнаружить, где он работает, а ему следовало вести себя как можно естественней, пока он не решит, что ему следует предпринять. Не в состоянии сконцентрироваться на работе, он вздохнул с облегчением, когда пробило шесть. Оказавшись на улице, он первым же делом купил газету.

Его ожидали еще худшие вести. События развивались слишком стремительно. Под заголовком огромными буквами — ХИЛАРИ НА СВОБОДЕ! — газеты поместили фотографию улыбающихся Чарльза и Кэтрин с подписью: ТЕПЕРЬ-ТО ОНИ ПОЖЕНЯТСЯ! Внизу поместили еще одну фотографию, на этот раз — миссис Скотт; текст под фотографией злорадно опровергал официальное заявление, что полиция вскоре арестует истинного убийцу Луизы.

Рачински внезапно подумал, а поверят ли миссис Скотт так же безоговорочно во второй раз? Если она ошиблась однажды, то кто поручится, что она не сделает это дважды? Рискованное дельце, что для полиции, что для него самого! Оставалась весьма хрупкая надежда, что они не смогут вынести обвинительный приговор на основании имевшихся доказательств. Но если он проиграет, его отправят на виселицу! Даже в азартных играх так не рискуют…

Он шел через парк, погрузившись в тяжелые раздумья. Ведь должен же быть хоть какой-то выход! Он был человеком, привыкшим к насилию, вот и сейчас его мысли пошли по привычному руслу. Если бы только он заставил миссис Скотт замолчать, то они не смогли бы провести опознание, а без этого полиция не сумеет ничего доказать. Вероятно, придется пойти на новый, еще больший риск, но ведь ему и терять-то нечего! Раз уж его все равно повесят, то не все ли равно, за одно убийство или за дза? А для него это шанс спасти себе жизнь. Его единственный шанс…

Он постарался припомнить все, что знал о семействе Скотт. Адрес: Эвертон Роуд, 14. В семье были дети, значит, вечером мать будет дома. Отец — учитель в вечерней школе, значит, возможно, его вечером дома не будет. Оставалось только заявиться туда с наступлением темноты и задушить ее быстро и тихо, так же, как он задушил Луизу. А там уж пускай полиция засучит рукава!

Он медленно направился в Кенсингтон и подождал на бульваре, пока не наступят сумерки. Без десяти минут девять он зашагал по Эвертон Роуд, остановившись несколько раз, чтобы убедиться, что за ним не следят, и скоро нашел дом 14. В окне первого этажа горел свет. Он немного задержался на пороге, прислушиваясь, затем постучал. Через несколько секунд дверь открыла какая-то женщина.

— Добрый вечер, — произнес Рачински, немного отступив в сторону, чтобы свет из передней не падал ему на лицо. — Простите, мистер Скотт дома?

— Боюсь, что нет…

— Вы не скажете, он скоро придет? Я хотел бы поговорить с ним о моем парне. Он его ученик… Меня зовут Кауфман.

— Да, понимаю… Должно быть, он вернется минут через тридцать. Может, вы зайдете и дождетесь его?

— Спасибо, вы очень любезны.

Миссис Скотт повернулась, проводив его в маленькую гостиную. Рачински закрыл за собой входную дверь и проследовал за женщиной, разминая замерзшие пальцы.

В гостиной сидели трое мужчин, и не успел он глазом моргнуть, как двое из них уже подхватили его под руки.

— Добрый вечер, Рачински, — тихо сказал инспектор Бэйтс. — Мы именно вас здесь и ждем!


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13