Глава 6 

Квентин подошел к двери.

– Добрый день, сэр, – произнес тот, что был пониже, джентльмен лет пятидесяти, седоватый, с глубокими морщинами у глаз. – Скажите, дома мистер Лэтимер?

– Да, конечно, – ответил Квентин, встревоженно вглядываясь в их лица.

– Меня зовут инспектор Хольт, отдел уголовного розыска. Я бы хотел его видеть.

Квентин нахмурился.

– Папа себя неважно чувствует, должен я вам сообщить. Что случилось, инспектор? Что-то связанное с поездом? Разве вы не покончили с этим?

– Не совсем, сэр, – Хольт, по всей вероятности, был прекрасно осведомлен. – Возникли кое-какие последствия. Я постараюсь быть кратким.

– Ну что ж, ваше право, – Квентин неохотно открыл им дверь. – Идите за мной.

Он первым вошел в гостиную, за ним инспектор с небольшим чемоданчиком. Сержант замыкал шествие. При виде гостей Эдвард ахнул от удивления.

– Привет, инспектор! Какими судьбами? – воскликнул он и неожиданно покраснел. – Вы по работе? Я ведь слегка не у дел, вы, наверное, в курсе?

– Да, сэр, так точно, – смущенно кашлянул Хольт. – Весьма неприятное дельце… Я сильно расстроился, когда узнал обо всем. А это – сержант Фэрроу.

Эдвард учтиво кивнул.

– Мы, кажется, встречались в суде. Присаживайтесь, пожалуйста.

Оба сконфуженно замолчали. Хольт начал первым:

– Простите, что мы ворвались к вам в воскресенье, дорогой мистер Лэтимер, но другой возможности нет. Речь идет все о той же особе, с которой вы возвращались.

– Да что вы? – с любопытством произнес Эдвард.

– Ее обнаружили мертвой.

В комнате стало тихо. Первой вскрикнула от ужаса Труди. Квентин воскликнул: «О Боже!»

Эдвард недоверчиво уставился на инспектора.

– Что же случилось?

– Сэр, ее задушили.

– Где?

– Неподалеку отсюда. Знаете поселок Кауфлит, вверх по реке? Милях в двух от поселка в солончаках рядом с маленькой бухтой валяется остов брошенной баржи. Труп обнаружил один из яхтсменов вчера во время соревнований.

– Понятно… – медленно протянул Эдвард. – Когда же это случилось?

– Два или три дня назад.

– Полиция вышла на след убийцы?

– Нет, сэр. Пока еще нет.

Лэтимер помрачнел и откинулся в кресле.

– В это трудно поверить!

– Так вы явились сюда сообщить это нам, дорогой инспектор? – поинтересовался Квентин.

Хольт почувствовал себя неуютно. За тридцать лет своей службы в полиции ему пришлось заниматься убийствами всего дважды, и оба случая были очень простые. Еще ни разу он не допрашивал мирового судью, да еще такого, которого уважал с давних лет. Он вновь сконфуженно кашлянул.

– Дело в том, мистер Лэтимер, – сказал он, обращаясь к Эдварду, – что в сумочке у покойной обнаружили странную вещь. Вот мы и решили поинтересоваться у вас, – он достал портмоне и вытащил из него обрывок бумаги. Эдвард взял бумажку в руки и показал Квентину, стоявшему сзади. Обрывок был верхней половиной листа из блокнота Эдварда с его телефоном и адресом. В левом верхнем углу карандашом была нацарапана карта окрестностей Кауфлита и на ней несколько названий печатными буквами. Весь текст, очевидно, остался на второй половинке, за исключением фразы «Дорогая мисс Фэрли!», написанной почерком Лэтимера.

– Папа! Ты что, ей писал? – с гневом воскликнул Квентин. – И не сказал мне об этом?

Эдвард смутился…

– Я уже отправил это письмо, Квентин. Еще до того, как вышел спор. Ты был так отчаянно против контактов с ней, что мне показалось неловко что-либо тебе сообщать. Вернуть его я не мог.

Квентин недовольно присвистнул.

– Правый Боже! И что же там было?

– Я написал, что если она не откажется от своего дикого обвинения, с моей жизнью в поселке будет покончено. И я воззвал к ее совести, умоляя рассказать суду правду. Вот и все…

– Когда, вы говорите, вы написали это письмо, мистер Лэтимер? – спросил Хольт, разглаживая обрывок. – Как вы могли разглядеть, дата отсутствует.

– Неделю назад, инспектор, – я отправил его с вечерней почтой.

– Вы писали ей только однажды или несколько раз?

– Только однажды. Это письмо перед вами. Вернее, его обрывок.

– Сэр, для чего была предназначена карта?

– Я ничего не знаю об этом. Рисунок не мой, – Эдвард почувствовал раздражение. – Вы, видимо, склонны предположить, что это часть письма, в котором я назначаю ей встречу, и что именно я рисовал эту карту?

– Папа! – закричал Квентин. – Ты думаешь, что ты сейчас говоришь?

Эдвард успокаивающе похлопал его по плечу.

– Квентин, ты даже не знаешь, насколько я вовлечен в это дело… Должен вам сказать, мой милый инспектор, что все обстояло иначе. Я действительно собирался встретиться с мисс Фэрли на прошлой неделе, но это она выбирала место для встречи, и, как можно предположить, нацарапала карту на обрывке письма.

Квентин с яростью посмотрел на него.

– Ты собирался с ней встретиться?!…

– Я даже ходил к месту встречи, – признался Эдвард. Все замолчали… Хольт размеренно произнес:

– Мне бы очень хотелось добраться до истины, дорогой мистер Лэтимер. Однако, имея в виду все, что вы здесь рассказали,, мне, очевидно, придется уведомить вас, что вы отнюдь не обязаны…

– Все в порядке, инспектор, я знаю законы. Но мне нечего скрывать…

– Папа, послушай! – настойчиво прервал его Квентин. – Перестань городить эту чушь! Вот послушай меня…

– Квентин, не нужно. Мой долг – рассказать инспектору все, что я знаю. Мне слишком долго мешали… С этого момента решать буду я… – Лэтимер побледнел и решительно взглянул в глаза Хольту. – Вот что на самом деле случилось, мой милый инспектор: в прошлую пятницу я получаю письмо от Хелен. В нем она утверждает, что хочет видеть меня одного и по очень важному делу. Пятница – единственный подходящий день, в остальные дни она занята. Время и место: в два часа пополудни, у реки, в уединенном месте чуть повыше Кауфлита. Она нарисовала карту, очень схожую с той, которую вы сейчас показали. Рядом с баржей, о которой вы говорили, неподалеку от дамбы.

И снова в комнате стало душно. Хольт избегал упорного взгляда Эдварда.

– Довольно странное она выбрала место, не правда ли, сэр?

– Именно это мне и пришло в голову, но, кажется, она неплохо знала этот район.

– Почему же ты мне ничего не сказал? – возмутился Квентин. – Как же ты мог с ней встречаться?

– У меня не было времени на размышления, Квентин. Я должен был тотчас решиться. И ты стал бы меня отговаривать, а мне хотелось пойти. Я должен был это сделать! Она обещала, что все хорошо кончится, и я решил, что услышу признание. Наедине ей будет легче… – он умоляюще взглянул на Квентина. – Конечно, ты считаешь меня наивным, но это был единственный шанс.

Хольт опередил Квентина.

– Могу я взглянуть на письмо, судья Лэтимер?

– Конечно, я сейчас его вам покажу, – Эдвард поднялся и вышел. Квентин разглядывал сад, Труди, забившись в кресло, испуганно смотрела оттуда.

Эдвард вернулся минут через пять.

– Весьма странно… Оно лежало в кармане, в моем выходном пиджаке… Труди, ты не брала?

– Да нет, я о нем никогда не слыхала. Хольт поджал губы.

– Так вы, мистер Лэтимер, даже дочери не сказали о предполагаемой встрече?

– Нет… Как видите, нет… Понимаете ли… Квентин решительно повернулся, весь собравшись, как пружина.

– Отец, что же здесь происходит?! Что ты нам здесь говоришь?! Ради Бога, подумай! Инспектор, он болен, и очень давно. Не стоило и начинать…

– Со мной все в порядке, – настаивал Эдвард. – Я знаю, Квентин, что это звучит очень странно, но истина важнее всего. Ах, если бы я только смог показать вам это письмо!…

– А почтальон ничего не припомнит? – отрывисто спросил Хольт.

Лэтимер покраснел.

– Да вряд ли, инспектор. В то утро он доставил мне пять или шесть таких писем. Уверяю, что среди них находилось и это.

– Что ж, тогда нам следует его разыскать, – сказал Квентин. – Когда ты видел его в последний раз?

Лэтимер напряженно нахмурил брови.

– Постой-ка… Мне кажется, я прихватил его с собой в пятницу, когда шел на встречу. Помню, как вытаскивал его из кармана, стоя у дамбы, чтобы взглянуть на рисунок. Но с тех пор уже больше не видел… Может, где-нибудь обронил?…

– Труди, – вмешался Квентин. – Сходи, пожалуйста, наверх и посмотри там везде хорошенько. Особенно в карманах у папы.

– Быть может, – пробормотал Хольт, испытующе посмотрев на Эдварда, – сержант Фэрроу пойдет вместе с ней, мистер Лэтимер? Не возражаете, если он тоже хорошенько там все осмотрит?

Квентин хотел возразить, но Эдвард спокойно махнул рукой.

– Буду рад вам помочь. Инспектор, считайте, что комната в вашем распоряжении.

– Ну что ж, – более резко продолжил Хольт, когда Труди с сержантом ушли, – теперь постарайтесь-ка, сэр, рассказать мне как можно подробней все, что случилось в тот день.

– Расскажу вам все, что я знаю, – ответил Эдвард. – На машине я доехал до Кауфлита. Дальше пешком по болотам в сторону дамбы, затем – к верховью реки. Минут через двадцать я наткнулся на баржу, подойдя к ней как раз в два часа, как и было назначено, но девушки не было… И вокруг – ни души. Вы знаете, местность здесь хорошо просматривается на многие мили вокруг. Я страшно расстроился и решил подождать… А потом… – он замолчал в нерешительности, мучительно потирая ладонью висок.

– Итак? – подтолкнул его Хольт.

– И именно в этот момент, инспектор, я почувствовал себя плохо. Не знаю, что оказалось причиной – может, жара… Во всяком случае так думает доктор Скотт. У меня и раньше такое бывало. Знаете, вроде обмороков. Должно быть, я просто упал, потому что очнулся уже на земле. Меня сильно мутило, а голова буквально раскалывалась. Я огляделся в поисках шляпы, но она, должно быть, упала в реку и ее унесло. Ну а потом… потом я вернулся домой.

Хольт все больше мрачнел.

– Уж не хотите ли вы сказать, что вообще не встречались с мисс Фэрли? – спросил он официально и сухо.

– Она так и не появилась.

– А когда вы вернулись домой, сэр, не пытались ли вы связаться с ней каким-либо образом и выяснить, почему она не пришла?

Квентин сердито вмешался.

– Послушайте, инспектор, ваш допрос уже выходит за рамки дозволенного. Папа! Это просто чудовищно! Почему бы тебе не послушать меня?

Эдвард устало махнул рукой.

– Да бросьте, инспектор, я ничего такого не сделал. Просто не было сил… Ведь меня уложили в постель… Я поднялся сегодня утром. Наверное, я позвонил бы ей завтра, если бы она не связалась со мной.

– Понятно… – промолвил Хольт, игнорируя протестующий взгляд Квентина. Он слишком далеко продвинулся в расследовании, чтобы сейчас замолчать. – И как же долго продолжался этот ваш… обморок, мистер Лэтимер?

– Не могу вам точно ответить, инспектор. Минут пять или десять, наверное…

– И вы абсолютно не помните, что происходило в эти пять или десять минут?

– Именно так.

– И вы не припомните, отходили ли вы от баржи?

– Я даже уверен, что нет. Ведь я бы тогда не очнулся там, где упал.

Хольт промолчал. Вместо ответа он встал и открыл свой портфель. Покопавшись в его просторных глубинах, он извлек потрепанный грязный предмет, напоминавший клок соломы.

– Это не вы потеряли?

Эдвард взял его в руки и расправил на коленях.

– Да-да, конечно! Это она и есть! Где вы нашли мою шляпу?

– В небольшом болотце футах в двадцати от того места, где нашли труп Хелен Фэрли.

Эдвард с ужасом уставился на него, начиная осознавать всю безнадежность своего положения.

– Боже милосердный, – пробормотал он, взглянув на Квентина в поисках утешения и обнаружив на его лице лишь отражение собственных страхов. – Ее отнесло туда ветром… Согласны, инспектор?

– Был ветреный день? Эдвард покачал головой.

– Да нет, стояла жара… духотища… Ах, если бы только я мог все как следует вспомнить! – воскликнул он, прижав ладони к вискам. – Инспектор, клянусь, я рассказал вам всю правду – все, что я смог вспомнить! Каждое сказанное мной слово содержит правду, и я ничего не могу к ней добавить. Насколько я помню, в тот день я не виделся с Хелен Фэрли.

В гостиную возвратилась Труди с сержантом, следовавшим за ней по пятам.

– Нашли? – отрывисто спросил Квентин.

– Нет, – ответила Труди. – Я все обыскала. Если оно находится там, мне кажется, оно бы мне попалось, – направившись к его письменному столу, она стала копаться в бумагах.

Сержант Фэрроу обратился к инспектору.

– Валялось в корзине для грязного белья, – сообщил он доверительным тоном, протягивая скомканную тряпицу.

Хольт развернул ее. Белый мужской носовой платок с ярко-красным пятном в середине.

– Это ваш носовой платок, мистер Лэтимер?

– Да, похоже… – слабым голосом ответил Эдвард, бывший на грани нервного срыва.

– Мисс Лэтимер, – продолжал допрос Хольт, – вы случайно не пользовались в последнее время носовыми платками отца?

Труди едва заметно покачала головой, не отрывая глаз от пятна.

– Пользуетесь ли вы помадой подобного цвета?

– Я вообще никогда не крашусь.

– Не посещала ли вас особа, которая могла бы пользоваться такой помадой, после того как вы собрали корзину?

Труди вопросительно взглянула на Квентина. Эдвард поспешил ответить и на этот вопрос.

– Нет, инспектор, не посещала.

Хольт, убрав носовой платок обратно в портфель вместе со шляпой, с самым серьезным видом обратился к Эдварду.

– Мне очень жаль, мистер Лэтимер, но, боюсь, мне придется просить вас отправиться в полицейский участок вместе со мной.

– Да-да, конечно, – пошатнувшись, Эдвард еле встал на ноги. – Я все понимаю… Готов идти вместе с вами, инспектор.

Труди стремглав подскочила к нему.

– Папочка, ради Бога! Ты выглядишь просто ужасно! Что же это такое?! Что же это у нас происходит?!

– Труди, пожалуйста, не устраивай сцену. Лучше пойди собери ему вещи, – Квентин успокаивающе погладил отца по плечу. – Не беспокойся, отец, все как-нибудь обойдется… Я непременно свяжусь с доктором Скоттом.

Глава 7 

Спустя три часа в полицейском участке Рэмсфорда после подписания официального протокола со всеми подробностями, уже известными инспектору Хольту, Эдварду Лэтимеру было предъявлено официальное обвинение в убийстве Хелен Фэрли. Квентин немного посовещался с доктором Скоттом и полковником Эйнсли, которые немедленно прибыли в полицейский участок, как только узнали о том, что случилось, и поспешил в «Лаванду» сообщить печальную новость Труди. Он немного побаивался, что у сестры начнется истерика, но Труди перед лицом такого несчастья внутренне собралась и, казалось, приготовилась к самому худшему. Не пролив ни слезинки, она напряженно слушала брата, излагавшего всю последовательность событий, итогом которых стал неизбежный арест.

– Я с трудом могу это выговорить, – мрачно закончил он, – но, боюсь, нам придется признать, что отец «не в себе» и что, убивая несчастную девушку, он не отдавал себе отчета в том, что он совершает.

– Наверное, ты прав, – подумав, ответила Труди. – Я все еще пытаюсь заставить себя поверить в то, что случилось. Но все произошло с такой пугающей быстротой… Ах, Квентин, зачем же я отпустила папу из дома в то злополучное утро?!

– Ты не можешь всерьез обвинять себя в этом, – сказал Квентин. – Скорее это я виноват… Я должен был настоять на том, чтобы он обратился к врачу сразу же после истории в поезде. Я так бы и сделал, если бы не поверил в сказки о том, что Хелен частично признала вину. Угроза была вполне ощутимой, но все же поддаться обману – непростительная ошибка.

– Ох, даже не знаю… – Труди печально вздохнула. – Ведь за ним ничего такого не наблюдалось. Он всегда был в здравом уме, если не считать последнего инцидента да его ужасных мигреней. Как он вел себя в полицейском участке, Квентин? Что он им там говорил?

– Да так, ничего особенного. Опять рассказал все ту же историю. Держался спокойно… Даже, пожалуй, слишком спокойно для нормального человека. Мне показалось, бедняга был просто ошеломлен. Он все время рассматривал свои руки, как будто видел их в первый раз.

– Квентин!

– Он вызвал жалость у всех. Ведь как, должно быть, мучительно сознавать, что ты сделал что-то ужасное, и ничего при этом не помнить. Он так отчаянно пытался заставить себя восполнить этот пробел. На него было больно смотреть… Но он так ничего и не вспомнил и окончательно сдался, предоставив другим разбираться во всем. «Говорите и делайте что хотите!» – такова его теперешняя позиция. Он наконец-то признался себе, что он болен.

– Что с ним собираются делать?

– Сегодня еще подержат в Рэмсфорде. А завтра судья-магистрат отправит его в тюрьму, где его подвергнут тщательному осмотру.

– Можем ли мы хоть чем-то помочь?

– Сейчас-то у него есть все, что нужно. Когда его уводили, он слегка улыбнулся и пошутил: «Единственное мое преимущество как мирового судьи, раньше часто посещавшего тюрьмы, заключается в том, что я прекрасно знаю тамошние порядки».

– Бедняжка! Квентин, что же будет с ним дальше?

– Его скорее всего пошлют в Бродмур. Сейчас не стоит об этом думать, у нас и так слишком много хлопот!

– Это психушка для уголовников?

– Да, так ее, как правило, называют. На самом деле это неплохая психиатрическая больница. Они не будут держать его там бесконечно – как только поставят диагноз, то сразу решат, что с ним делать. Не будем терять надежду! – Квентин тяжко вздохнул и поднялся. – Думаю, нужно позвонить Хью.

Бледный и совершенно расстроенный после получасового телефонного разговора с братом, Квентин с благодарностью выпил чай, приготовленный Труди.

– Хью потрясен. Боюсь, он просто не выдержит всего этого, – сообщил он сестре.

– Когда ты увидишься с ним?

– Завтра, как только уеду. У меня много дел – надо бы лечь сегодня пораньше. Выпью-ка кое-что из пилюль, прописанных папе, и тебе советую тоже. Спокойной ночи, моя дорогая, – Квентин с не свойственной ему нежностью поцеловал сестру в щеку и отправился спать.

Утренняя процедура в суде продлилась недолго, и сразу по ее окончании Квентин на машине отправился в Челси. У Хью был вид пьяницы, очнувшегося после очередной попойки. Должно быть, он глаз не сомкнул этой ночью.

– Квент, – начал он, схватив за плечо брата и беспокойно заглядывая ему в лицо. – Я не могу поверить, что все это правда. Мне кажется, я в кошмарном сне.

– Охотно верю, – ответил Квентин. – Такое случается только с другими. Трудно сразу поверить, что это близко коснулось тебя.

– Невероятно! Как ты объяснил себе это, Квентин? И что же случилось на самом-то деле?

– Боюсь, – сказал Квентин, усаживаясь на стул, – что все слишком просто. Я сразу стал рассуждать с позиций здравого смысла, как только услышал всю эту историю с поездом. Наш папа болен давно – мы этого просто не понимали. Итог – его нападение на девицу. Теперь сомнений не осталось. Он плохо помнит, как все случилось, и написал ей просьбу о встрече в надежде, что убедит ее изменить показания.

– Тогда почему же она согласилась?

– Мне кажется, она его пожалела. Возможно, мы отзывались о ней слишком дурно… Тем временем у себя в поселке отец казнился раскаянием, и это лишь ухудшило его состояние. Он понимал, что все считают его преступником, и обвинял во всем девушку, с горечью отзываясь о ней, по свидетельству Труди. Не думаю, что он был намерен причинить ей какой-либо вред, когда назначал свидание. Когда он вновь увиделся с ней, сказалось нервное напряжение, в котором он находился… Или их разговор состоялся не так, как хотелось ему, спровоцировав его на дальнейшие действия. Назовем их припадком безумия или чем-то другим в этом роде, когда он, дав волю рукам, перестал понимать, что творит. Такова моя версия происшедшего.

– Но ты, кажется, говорил, что он возвратился туда, где, по его словам, он упал, а это довольно далеко от места, где была найдена девушка.

– Он так сказал… Возможно, он так и сделал – разницы никакой. Он не помнит, что делал с тех пор, как добрался до баржи и до того, как очнулся. Могло случиться все, что угодно… Он мог отойти вместе с девушкой в сторону, задушить ее и вернуться к барже.

– Ясно… Но как же он мог задушить ее, в самом деле? У него бы сил не хватило.

– Значит, хватило. У него ведь только на вид такие тонкие руки. Еще бы – столько возиться в саду! Нужно учесть, что у маньяков во время припадка сил больше, чем у обычного человека.

– У маньяков?… – Хью, казалось, не понял. – Видишь ли, Квент, для меня это все – полнейший абсурд. Я бы скорее поверил, что младенец способен убить свою мать, кормящую его грудью. Маниакальный припадок! Ты хочешь сказать, что у нашего папы…

– Хью, не стоит все это мерить привычными мерками. Неужели ты никак не поймешь? Безумие делает человека неузнаваемым.

– Но он всегда был таким здравомыслящим!

– Скорее всего мы просто многого не замечали. Если его посмотрят врачи…

– Почему вдруг его поразило безумие? Так резко и так внезапно? Последствия солнечного удара? Я ни за что не поверю…

– Должна быть другая причина. Я вспомнил об этой бомбежке в сорок первом году. Возможно, с этого все началось.

– Он ведь не пострадал, – возразил Хью. – Только нервное потрясение…

– Верно. Но вспомни, потрясение довольно значительное. Сколько детей тогда погибло! Папа с полгода не улыбался. Я бы сказал, что последствия сильного шока при столь чувствительном складе характера могли оказаться причиной его теперешнего несчастья.

– Прошло десять лет. Не слишком ли это долгий срок?

– Такие болезни развиваются медленно. Могла сказаться наследственность. Припомни, ведь тетушка Гарриет закончила дни в желтом доме…

– Это еще ничего не значит. Такое случается в каждой семье. Она не была душевнобольной в полном смысле слова, просто у нее бывали странные идеи…

– Давай взглянем правде в глаза. В семье Лэтимеров это уже традиция. Ну, меня еще, скажем, можно назвать вполне уравновешенным типом… А Труди с ее повышенной возбудимостью? А папа с его всегдашними странностями?

– Я бы так не сказал. Эксцентричность еще не безумие.

– Да, но где проходит граница? Хью возмутился.

– Я бы не стал и пытаться ее проводить. И если, Квент, ты хочешь знать мое мнение, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Безумие! Как гром среди ясного неба. Да еще неделю назад папино поведение даже отдаленно не предвещало ничего такого. Я не в восторге от того, что мы, сидя здесь, пытаемся себе доказать, что он сумасшедший.

– Ты тем более не придешь в восторг, если мы не сможем этого сделать.

Хью внимательно посмотрел на него и медленно опустился на стул.

– Боже! Наверное, ты прав! Ну и выбор у нас! Скажи мне честно, Квентин, поверят ли судьи, что он сумасшедший?

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Для человека с такой репутацией, как у папы, сама эта выходка в поезде – нечто из ряда вон выходящее. Ну а последующие события лишь подтверждают ее необычность. Никто не поверит, что такой человек, будучи в здравом уме, способен совершенно забыть о моральных устоях. Есть и еще доказательства: его состояние и вид, когда он в тот день вернулся домой, продолжительная болезнь и его неспособность оценить всю степень опасности, угрожающей ему. Нормальный человек, безусловно, на его месте пришел бы в отчаяние.

– Я понимаю, – согласился с ним Хью. – Но здесь не все так гладко, как ты хочешь изобразить. Многие из его поступков кажутся ненормальными, но другие вполне объяснимы. Ты говоришь, он не собирался вредить этой девушке, написав ей письмо. Но тогда «почему он назначил свидание в столь мрачном и отдаленном месте? Я знаю, он собирался держать все в секрете от нас, но зачем же такие крайности? Неожиданное помутнение мозгов при виде девушки – это одно, а попытка заманить ее в удобное для припадка место – совсем другое. Можно подумать, что все было тщательно спланировано заранее.

Квентин в свою очередь вопрошающе посмотрел на него.

– Хью, Боже правый! Не хочешь ли ты сказать, что папа совершил умышленное убийство?

Хью немного смутился.

– Все, что я хочу сказать, Квентин, сводится к тому, что версия о безумии папы совсем не кажется мне безупречной. Возьмем, например, историю с этим письмом, полученным им от девушки, в котором она сама назначает ему свидание. Если бы речь шла не о папе, разве тебе не показалось бы, что все это – тщательно подготовленная попытка отвести от себя подозрения?

– Безумный, – ответил Квентин, – вполне способен заранее все подготовить и придумать себе оправдание.

– А затем неожиданно потерять контроль над собой?

– Одно не исключает другого. В любом случае не так уж все и хорошо продумано. Вспомни, что папа забыл свою шляпу на берегу. Какая непростительная ошибка! Совсем не похоже на заранее спланированный поступок. Скорее его совершит человек, который плохо понимает, что вокруг него происходит. Помада! Полиция утверждает, что помада на губах девушки была размазана во время борьбы. Предположительно руками отца. Он вытер руки носовым платком, совершенно забыв об этом впоследствии. Ни один здравомыслящий человек не повел бы себя столь легкомысленно, совершив убийство, в отличие от маньяка, очнувшегося после припадка… Но, Хью, факт остается фактом – мы с тобой ничего не сможем придумать, предоставим слово врачам. Пусть они нам все объяснят.