Стальная Крыса (твердый переплет) - Враг у порога

Гарри Гаррисон
Враг у порога
(Звезды и Полосы 2)

ПРОЛОГ
ГЕНЕРАЛ УИЛЬЯМ ТИКАМСИ ШЕРМАН

 
      Война – моя жизнь. В юности я и не догадывался об этом специфическом обстоятельстве. Я не осознавал своей диковинной склонности перед поступлением в Вест-Пойнт, да и после оного. Можно сказать, что мои таланты еще лежали под спудом, даже когда я покинул стены училища и служил в действующей армии во время Индейских войн, а затем во время Мексиканской войны. Ни одна из этих войн не задела меня за живое, не бросила мне вызова: в обеих больше приходилось выжидать, нежели сражаться. Я ни разу не ощутил, что они испытывают меня, ни разу не почувствовал, что бой – мое призвание. Быть может, познай я это упоение битвой раньше, я бы нипочем не стал пробовать силы в банковском деле – и не совершил бы величайшей ошибки в жизни. Поначалу дело пошло неплохо, и в результате я оказался совершенно не готов к краху и банкротству. Собственная жизнь показалась мне такой же несостоятельной, как и мой банк. Вереница черных лет, последовавших за этой катастрофой, почти не отпечаталась в моей памяти.
      И лишь когда вспыхнула Гражданская война, я вдруг нашел собственное призвание. Я обрел себя в смертельном чаду битвы при Шайло. Подо мной убили не одного коня, сам я был ранен, но все же не терял спокойствия и полнейшего самообладания. Я чувствовал, что в силах выиграть бой. Да еще оказался способен вселить уверенность и силу в свои войска, противостоявшие более многочисленному противнику, – и мы выстояли, отразив все удары, обрушившиеся на нас. Мы удержали линию фронта в первый день битвы, дав врагу отпор и разгромив его на второй день.
      За два дня этой схватки сложили головы более двадцати двух тысяч отважных воинов… Такова страшная цена победы. Мой давний друг генерал Улисс Грант был тогда моим командиром, и мне нипочем не забыть слова, которые он сказал, когда мы одержали победу: “Перед лицом битвы некоторые люди цепенеют и теряют волю. Зато другие собираются и мобилизуют все свои способности. Такие редки, и ты один из них”.
      Во время той войны – краткой, но взявшей ужасающую дань – я заботился лишь о благополучии своих людей и уничтожении врага. У меня почти не было времени на чтение газет и раздумья о прочих событиях, назревавших в то самое время. О деле “Трента” я узнал лишь тогда, когда оно дошло до кровавой развязки.
      Оказывается, британцы очень трепетно относятся к своим кораблям в открытом море, хотя с прочими державами вовсе не церемонятся. Их ничуть не волновало, когда британский флот брал американские корабли на абордаж и запугивал американских моряков, тем самым спровоцировав войну 1812 года. А в деле “Трента” роли переменились, и это пришлось им весьма не по нраву. Когда один из их пакетботов остановили в открытом море и сняли с него двух конфедератских сановников, британское правительство обуял безмерный гнев. Чувствуя презрение к тем, кого считали ниже себя, гордясь могуществом Британской империи, они ухитрились раздуть этот ничтожный конфликт до международного масштаба. Когда же президент Авраам Линкольн отказался выдать двух предателей, то ли гордыня, то ли тупость заставила их очертя голову ринуться в безрассудства.
      В конце концов дошло до того, что Британия объявила Соединенным Штатам самую настоящую войну. Пока моя страна старалась совладать с мятежными конфедератами, британцы вероломно напали из Канады на севере и высадились на побережье Мексиканского залива на юге.
      По законам военного искусства они должны были выиграть. Но по законам человеческой глупости они допустили промашку при десанте на Миссисипи, изменившую ход войны. Вместо того чтобы атаковать нашу базу, они захватили и разрушили морской порт южан Биолкси. Убийства мирных граждан и надругательство над женщинами городка воспламенили Юг. Впервые я услышал об этом инциденте, когда генерал Борегар из армии Конфедерации обратился ко мне как командиру войск, окопавшихся на Питтсбургском плацдарме в штате Миссисипи. Он пришел ко мне под белым флагом парламентера. Рассказал о случившемся на побережье Мексиканского залива и попросил о приостановке боевых действий между Севером и Югом. Попросил о перемирии, чтобы бросить войска против британских агрессоров.
      Шанс переменить ход войны выпадает человеку воистину редко. Но в тот миг я понял, что судьба предлагает мне именно такую возможность. Слова Борегара убедили меня, что можно по крайней мере попытаться. Он назвал британцев “нашим общим врагом”, ни на йоту не погрешив против истины. Надо было принимать решение – и помочь мне в этом не мог никто. Заблуждался ли я, могла рассудить лишь история. Быть может, я ставил крест на собственной карьере. Меня могли выдворить из армии, а то и расстрелять как предателя. И все же я осознавал, что выбора у меня нет. И я не только согласился на перемирие, я пошел куда дальше. Я объединил его войско конфедератов со своим войском северян – для атаки на общего врага.
      Решение оказалось верным. Совместно мы одолели британцев на юге. Благодаря этой победе янки и конфедераты объединились, чтобы дать захватчикам бой и на севере. Наша гражданская война завершилась. Север и Юг воссоединились во имя общего дела.
      Честь и привилегия встать во главе воссоединенной армии Соединенных Штатов, выступившей на разгром британских захватчиков, досталась мне. Немало добрых воинов сложили головы, пока мы не выдворили британцев с нашей земли. Погнали на север через свободную Канаду – а та тоже вышвырнула их прочь.
      С преогромным удовольствием принял я капитуляцию у их главнокомандующего герцога Кембриджского.
      Тем вроде бы все и закончилось. Но человек предполагает, а жизнь располагает. Англичане – гордая и чрезвычайно настырная нация. Они проиграли немало кровавых сражений, но зато чертовски хорошо умеют выигрывать войны. За ними нужен глаз да глаз, потому что они никогда не мирятся с поражением. И посему предупреждаю вас, соотечественники, будьте бдительны. И не выпускайте оружие из рук. Не позволяйте своей армии в мирное время рассеяться во прах. Мы живем в мире вражды.
      Лишь неусыпное бдение оградит свободу земли сей.
 

САЛИНА-КРУС, МЕКСИКА
1863

 
      Сидя за столиком на веранде, двое британских офицеров усердно пилили ножами лежащие на тарелках жесткие бифштексы. Их лоснящиеся от пота, багровые лица цветом почти не уступали красным кителям. Бифштексы в столь влажном тропическом климате – трапеза совершенно неподходящая, но ни о какой другой они бы и слушать не стали. Им и дела не было, что столбик термометра уже перевалил за девяносто <По Фаренгейту (около 32° С).> и можно заказать куда более легкие, да к тому же холодные блюда. Красное мясо, отварной картофель и разваренные овощи – иная пища англичанину не пристала. Оба упорно вгрызались в жилистую говядину, приостанавливаясь лишь за тем, чтобы большущими платками промокнуть пот со лба, когда тот начинал заливать глаза.
      – А ведь еще только апрель, – проворчал офицер с капитанскими петлицами, запил глоток нежующегося мяса жидким красным вином, поперхнулся и кашлянул. Потом без удовольствия откусил кусок маисовой лепешки; даже хлеба приличного, и того нет. – Пища дрянь, а погода и того хуже. По-моему, хуже, чем в Индии. Каково же тут летом?
      – Жарко, старина, чертовски жарко. Мы ведь в тропиках, понимаешь ли, – отозвался майор, глядя на бурлящие толпы, заполонившие крохотную рыбачью деревушку Салина-Крус, расположенную на тихоокеанском берегу Мексики. Прибытие транспортных кораблей, теперь стоявших на якоре неподалеку от берега, изменило здешнюю жизнь до неузнаваемости. Поля вытоптали, чтобы расставить палатки. Местные жители в белых одеждах и широкополых шляпах совершенно затерялись среди массы английских солдат в разнообразнейших мундирах. Многих выгнали из домов, чтобы офицеры могли устроиться с удобствами. Лишившиеся крова индейцы построили тростниковые хижины на берегу, с невозмутимым спокойствием дожидаясь ухода рослых чужестранцев, а до той поры зарабатывая столь нужные деньги продажей свежей рыбы захватчикам.
      – Мадрасские саперы и минеры, – указал майор вилкой, – должны работать в этом климате куда лучше, чем шервудские егеря и гвардейские драгуны.
      – Жара… – кивнул в знак согласия капитан. – И болезни, нигде от них не скроешься. Под этим солнцем люди выдыхаются, едва приступив к работе. И хиреют. Что ни день, кто-нибудь да подхватит лихорадку и помрет. Надо думать, постройка этой дороги обходится нам в десяток человек на каждую милю.
      – Я бы сказал, ближе к двадцати. Погляди-ка на новое кладбище на берегу.
      – Чересчур гнетущее зрелище. Итак, скажем, от Тихого океана по прибрежной равнине до Атлантического миль сто. Такими темпами мы положим на это целый полк.
      – Да еще столько же до Веракруса, если не больше.
      – Да, но там местность ровная, как стол. Как только дорога дойдет до равнины, нужно будет лишь ровнять уже проложенную там ослиную тропу.
      – Дай бог, чтобы ты оказался прав. Англия чересчур далеко от этой вонючей дыры. Боюсь я, что тоже помру здесь и меня похоронят в этой заплесневелой земле. Я уже отчаялся когда-нибудь узреть благословенно прохладные, окутанные туманом родные берега снова.
      Сидевший за соседним столиком смуглолицый мужчина вроде бы и не замечал их. Его тонкая рубашка куда больше подходила для подобного климата, чем их суконные мундиры, а трапеза из guacamole <Пюре из авокадо, зачастую сдобренное помидорами, перцем и прочими приправами, обычно подаваемое в качестве соуса> И juevos rancheros <Омлет по-сельски. Обычно готовится с добавлением свежих овощей.> не в пример легче и приятнее для желудка. Собрав остатки блюда с тарелки половинкой свежей тортильи, он запил трапезу черным кофе, перевел дух и негромко отрыгнул. Стоило ему вальяжно поманить рукой, как трактирщик ринулся к нему.
      – A sus brdenes, Don Ambrosia <К вашим услугам, дон Амбросио.>.
      – Unpuro <Сигару>.
      – Ahorititita <Всенепременно>.
      Толстый владелец cantina <Трактир (исп.)> поспешил прочь, чтобы через секунду вернуться с открытой коробкой длинных сигар, представив их для осмотра. Дон Амбросио, не торопясь, выбрал одну, затем поднес к уху и покатал между пальцами, проверяя, хорошо ли она свернута. Потом открыл большой складной нож и осторожно отрезал кончик черной орисавской <Орисава – город в центральной Мексике к западу от Веракруса.> сигары. Трактирщик Чучо чиркнул серной спичкой и дал посетителю прикурить.
      – Эй ты, еще вина! – крикнул капитан. Чучо даже бровью не повел, пока сигара не разгорелась как следует.
      Лишь после этого он неторопливо сходил в кладовую, чтобы минуты через три вернуться с глиняным кувшином.
      – Обслуживают тут только местных, а? – капитан устремил хмурый взгляд на смуглолицего, неспешно испускавшего в воздух клубы густого ароматного дыма.
      – Наверное, это оттого, что он говорит на местном наречии.
      Чучо небрежно поставил кувшин, вино плеснулось, немного пролилось на стол, и трактирщик лениво вытер лужицу своим грязным фартуком. Отхлебнув вина, майор Чалмерс с праздным любопытством поглядел на мужчину за соседним столиком, теперь тем же складным ножом точившего карандаш. Отложив нож, тот раскрыл небольшую книжечку в кожаном переплете и принялся что-то записывать. Увидев это, охваченный подозрениями майор сурово сдвинул брови.
      – Послушай-ка.., это что за олух?
      – Mande <Чего изволите? (исп.)>?
      – Вон тот человек, который пишет. Кто таков?
      – А… Это дон Амбросио. Большой плантатор из Санто-Доминго-Теуантепек <Теуантепек – перешеек на юге Мексики между заливами Кампече и Теуантепек>. Много земля, много деревья с фрукты.
      – Ближайший городишко вдоль по дороге, – проворчал капитан. – Чего он там строчит в этой дерьмовой книжонке? Он что, подслушивал нас? Мне это совершенно не по душе.
      – Как и мне, – угрюмо поддержал подозрительный Чалмерс. – Если он говорит по-английски, то мог без труда подслушать наш разговор. Понимает ли он по-английски?
      Пожав плечами, трактирщик почтительно обратился к благородному посетителю:
      – Mil perdones, Don Ambrosio. Habia usted ingles <Тысяча извинений, дон Амбросио. Говорите ли вы по-английски?>?
      – Solamente espanol, Chucho <Только по-испански, Чучо (исп.).>.
      – Он говорит, что только испанский. Ни один не говорит тут английский, кроме меня, потому что я работай с гринго на norte <На севере (исп.).>. Большинство не говорит даже испанский, имеет свой собственный язык…
      – Мне на это глубоко наплевать. Единственное, что я хочу знать, что он пишет в своей дьявольской книжонке?
      Чучо возвел очи к небесам, будто искал там поддержки и вдохновения.
      – Дон Амбросио очень великий человек, он также великий, как это вы говорите, он poeta.
      Услышав свое имя, дон с улыбкой обернулся к офицерам.
      – Poesia, si. <Поэт, да (исп.).> – Перелистав книжечку, он отыскал нужную страницу и принялся читать с пылом истинного южанина:
 
       Мексиканцы, вставайте, настала пора!
       Чужеземец глумится над святою землей,
       И Отчизна сынов призывает на бой,
       Эту нечисть прогнать со двора.
 
       Пусть от грохота пушек дрожит небосвод
       И вздымается пламя стеной,
       Коль на праведный бой выступает народ,
       Нет преграды ему под луной!
 
      Заслышав стихи, заскучавшие офицеры снова сосредоточили внимание на своих жестких бифштексах. Чучо выслушал декламацию стоя, широко распахнув глаза от восторга, и неохотно повернулся лишь после того, как офицеры громогласно потребовали счет. Как всегда, при виде цифр они принялись костерить его, обзывая ворюгой. Он скрепя сердце уступил и все равно содрал с них втридорога.
      Лишь когда англичане расплатились и ушли, дон снова перелистал страницы книжки, чтобы проверить свою память. Совершенно верно, гвардейские драгуны и бенгальская кавалерия. А еще бомбейская пехота. И сколько человек умирает ежедневно. Просматривая исписанные страницы, он довольно кивал. Хорошо, весьма и весьма хорошо. Более чем достаточно. Пребывание в этой деревне подходит к концу.
      – А ты быстро соображаешь, Чучо, – заметил он, когда трактирщик подошел, чтобы забрать грязную тарелку. – Мне следовало бы вести себя осмотрительнее, но хотелось записать все эти заморские названия, пока не забыл. Ни разу не видал ни одного из мест, что они поминали, но уверен, найдутся и такие, кто там бывал. Твоя идея сказать им, что я поэт, просто гениальна. Ты заслужил все обещанные песо до последнего – и даже сверх того. – Он двинул через стол звякнувший кошель, мгновенно скрывшийся под фартуком Чучо.
      – Ну, ваша книжка смахивала на книжку со стихами. К тому же я оказался прав, это прекраснейшее стихотворение о сражениях нашей страны…
      – И написанное прекраснейшим поэтом, но, увы, не мной. Не смею приписать себе чужие заслуги. Его написал Франсиско Гонсалес Боканегра, величайший поэт Мексики. Он отдал жизнь за родную страну всего два года назад. Ладно, свяжись-ка с Мигелем и сообщи, что мы уходим на рассвете.
 
       ***
 
      Едва забрезжил рассвет, как дон Амбросио уже дожидался перед полуразвалившейся хижиной, служившей ему пристанищем в последнее время. Индианка из соседнего дома, готовившая пищу и обстирывавшая его, была более чем благодарна за несколько монет, полученных от дона. Мигель ухаживал за его лошадью на одной из окрестных ферм. Увидев хозяина, она заржала, и дон любовно потрепал кобылу, от избытка любви к классике названную им Росинантой в честь коня великого идальго.
      – Выглядит она чудесно.
      – Там добрая трава. Она паслась вместе с ослами. Ослик Мигеля был так мал, что ноги седока едва не волочились по пыльной тропе. Следом шагал еще один ослик, навьюченный их пожитками, а дон Амбросио на великолепной гнедой замыкал процессию. Едва они покинули тесные улочки деревни, как вставшее солнце засияло во всю свою мощь. Дон тотчас же надел свое широкополое, изящно изукрашенное сомбреро, до той поры висевшее на тесьме у него за спиной.
      Вскоре деревушка осталась далеко позади, и узкая тропа запетляла по джунглям. Царившая под деревьями тень отнюдь не спасала от удушливой, сырой жары. Какое-то время тропа шла параллельно новой дороге, просекой протянувшейся через лес. Проезжая время от времени какую-нибудь прогалину, путники видели солдат, старательно прорубавших путь через джунгли и ровнявших землю. Законченная дорога протянется от Салина-Крус на тихоокеанском берегу через весь узкий перешеек Теуантепек к Веракрусу на берегу Атлантики. Так утверждали офицеры, и дон слышал это собственными ушами не раз и не два. Стоит им выпить, и у них развязываются языки; они плетут все подряд, даже не помышляя, что их болтовню могут подслушать. Все офицеры единодушно сходятся в том, что проект воистину грандиозен. С ними трудно не согласиться. Тем более что подобный проект весьма необычен для бедной, захолустной страны, – потому что по завершении этот тракт будет единственным во всей Мексике. Британцы – первые захватчики, давшие себе труд выстроить дорогу. Уж во всяком случае, испанцам за много веков оккупации подобное даже не пришло в голову. Еще одни недавние оккупанты – французы и австрияки – следовали примеру предшественников. Они были чересчур заняты разграблением страны, и на то, чтобы принести на эти берега цивилизацию, у них просто-напросто недоставало времени. В краях, где письма и товары возят только на мулах, почта тащится черепашьим шагом, а торговля пребывает в зачаточном состоянии.
      Притронувшись к карману сюртука, где покоилась книжечка в кожаном переплете, дон Амбросио улыбнулся. Время в деревне проведено с пользой. Он проследил за прибытием парусников и высадкой солдат на берег. Пересчитал людей и аккуратно записал цифры. Учел пушки и кавалерию и оценил темпы продвижения строительства дороги. И, главное, записал от слова и до слова все, что было сказано в его присутствии. Но если же не удастся в ближайшие дни добраться вместе с книжкой в Веракрус, все его усилия пропадут даром.
      Извивающаяся тропа взбиралась на перевал Мариас-Ромеро, после чего полого сбегала к заливу Кампече. Добравшись до верхней точки пути, путники остановились, чтобы дать передохнуть утомленным животным.
      – Скажи-ка, Мигель, поспеем ли мы в город до сумерек?
      – Обещать не могу. Но как только выберемся из предгорий, ехать будет куда легче, потому как земля у берега совсем ровнехонькая.
      – Весьма надеюсь. Я не привык к джунглям, и, боюсь, мне они совсем не по душе.
      – Джунгли щедры и милостивы к тому, кто умеет жить с ними в ладу.
      – От всей души желаю им успеха, но мне куда уютнее в городе.
      – А ведомо ли вам, сеньор, зачем рослые гринго пришли сюда строить эту дорогу?
      – Они говорят друг другу, для того, чтобы она пересекала Мексику от одного океана до другого.
      – А когда с этим будет покончено, что они с ней будут делать?
      – Должен признаться, я и сам ломаю голову над этой загадкой. Но сна из-за нее не лишился. Может, ответ известен более проницательным умам. Ну, как по-твоему, не пора ли нам трогаться?
      – Животные отдохнули. Теперь поедем поскорее. В волглом жарком воздухе звенели насекомые, птицы громко перекликались в кронах деревьев. Усталый дон Амбросио поймал себя на том, что клюет носом в седле. И вдруг, вздрогнув, пробудился, когда Мигель шепотом выдохнул предостережение, одновременно осадив ослика и вскинув ладонь в воздух, чтобы указать на троицу мужчин, вынырнувших из-за деревьев в дальнем конце поляны, которую как раз пересекали путники. Двое незнакомцев были вооружены длинными острыми мачете, а третий держал архаичный мушкет. Пришпорив лошадь, дон Амбросио обогнал замерших осликов и натянул вожжи, чтобы остановить ее. И негромко проронил:
      – Мы пришли с миром.
      Отхаркнувшись, обладатель ружья сплюнул, приподнял оружие и хрипло поинтересовался:
      – Золото есть?
      – Только свинец, – невозмутимо отозвался дон Амбросио, берясь левой рукой за карабин в притороченной к седлу кобуре, но даже не шелохнув правой, покоившейся на луке. В ответ бандит вскинул ружье.
      Молниеносным, неуловимым движением выхватив из-за пояса “кольт” сорок четвертого калибра, дон выпустил три пули одну за другой.
      Вооруженный бандит рухнул, за ним второй. Третий, раненый, пошатнулся и ринулся бежать, но четвертый выстрел уложил его рядом с товарищами.
      – Теперь надобно побыстрее убираться, – Мигель пришпорил своего осла. – Если поблизости есть другие, они непременно услыхали выстрелы.
      – Кто они такие? Вернее, пожалуй, кто это был?
      – Не важно. В этих бедных краях шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на голодных людей с ружьями. Мы пережили чересчур много революций и бунтов, чересчур много кровопролитий. А теперь, пожалуйста, поедемте.
      – Возьми-ка, – вытащив карабин, дон Амбросио развернулся в седле и бросил оружие спутнику. – Я поеду вперед. – Он на ходу перезарядил пистолет. – Я буду следить за тропой впереди, а ты присматривай за джунглями по бокам.
      Но если другие бандиты и скрывались в подлеске, то были достаточно благоразумны, чтобы не высовываться. А мили через две-три лес наконец кончился, и тропа потянулась вдоль кукурузных полей крохотной деревушки. Дон Амбросио убрал пистолет, и Мигель снова возглавил процессию. Но карабин из рук не выпустил. Годы войн, революций и вторжений наводнили страну бандитами. А теперь пришли и другие, куда более опасные, чем бандиты. Дон Амбросио с высоты лошади видел гораздо дальше, чем его спутник.
      – Пыль! – окликнул он. – Тучи пыли впереди. Натянув поводья, путники принялись озираться в поисках укрытия. Но спрятаться на прибрежной равнине было попросту негде.
      – Возвращаться нельзя – значит, придется ехать вперед. Вон к тем деревьям, – дон Амбросио указал на небольшую рощицу сбоку от тропы. – Надо успеть туда прежде них.
      И галопом припустил вперед. Ослы последовали за ним, громкими криками выражая протест, когда Мигель принялся грубо охаживать их палкой, чтобы они прибавили ходу. Издали уже отчетливо доносился топот марширующего войска, продиравшегося через кусты между деревьями. Едва путники успели укрыться, как показались первые шеренги солдат в голубых мундирах.
      Пыльные, потные и усталые, они все-таки продолжали упорно шагать вперед. Во главе колонны ехал офицер на коне. Мушкеты на плечах, тяжелые ранцы за плечами. Захватчики. Французы.
      Спрятавшись за деревьями, двое путников смотрели, как длинная колонна тянется мимо. Но даже когда войско прошло, они не покинули убежища на случай, если будут отставшие от основных сил. И такие действительно обнаружились – ковыляющая команда, понукаемая охрипшим сержантом. Лишь когда тропа освободилась окончательно, путники выбрались из зарослей и продолжили свой путь.
 
       ***
 
      Уже смеркалось, когда копыта животных наконец зацокали по булыжным мостовым Веракруса. Теперь процессию возглавил дон Амбросио, выбиравший окольный путь по глухим переулкам, избегая широких улиц и людных площадей. Единственные встретившиеся им французы – несколько подгулявших солдат, пьянствовавших перед pulqueria <Пулькерия – питейное заведение, где подают пульку, алкогольный напиток из плодов агавы.>, – были настолько пьяны, что даже не разглядели их. Миновали оживленный, запруженный толпами рынок, над которым витали насыщенные ароматы только что смолотых специй и перца-чили. Большинство лавок уже закрывалось на ночь, хотя некоторые индианки все еще сидели рядком вдоль стен, выставив на продажу пригоршни свежих лаймов <Пояснение для тех, кто еще не познакомился с этим фруктом: мелкие зеленоватые лимончики.>. Когда же путники выбрались из переулков в район порта, уже совсем стемнело. Но при ярком свете полной луны дон Амбросио как-то ухитрился отыскать путь во двор, заваленный сетями и разнообразными снастями. Стоявший на лестнице толстяк как раз тянулся к фонарю, чтобы зажечь его, кряхтя от натуги и шатко балансируя на деревянном протезе. В конце концов фитиль занялся, толстяк задул спичку и обернулся на приветственный оклик дона.
      – Добрый вечер, Паблосито. Мы одолели долгий путь и очень устали.
      – Дон Амбросио! – Спустившись с лестницы, Пабло протопал через двор и по-медвежьи сжал его в объятиях, потому что оба издавна дружили. – Заходите же, выпьем малость мескаля, самого наилучшего из города Текила. Оставьте своих животных тут, мои люди о них позаботятся.
      – Я останусь при них, – отозвался Мигель.
      – Хорошенько пекись о Росинанте, пока меня не будет, – сказал дон Амбросио, отвязывая от седла свою скатанную постель.
      – Как всегда. Вам известно, когда вы вернетесь?
      – Пока нет. Если смогу, дам знать Пабло, и он найдет способ переслать весточку к тебе в деревню.
      Взяв у дона скатку, Пабло направился к дому первым.
      В ярко освещенной кухне он открыл шкафчик, извлек оттуда бутылку, со стуком поставил на стол, пододвинул гостю нарезанные лаймы и миску с солью. Кивнув в радостном предвкушении, дон Амбросио взялся за стаканчик. Насыпал соли на перепонку между большим и указательным пальцем, затем лизнул соль и одним глотком осушил стаканчик мескаля. Впился зубами в лайм, высасывая сок, чтобы все три ингредиента образовали во рту восхитительную смесь. Derecho <Как положено (исп.).>. Только так и не иначе можно пить огненный спирт таguey <Агава (исп.).>.
      Смачно облизнув губы, дон Амбросио утер их тыльной стороной ладони.
      – Восхитительно. А теперь скажи самое главное: корабль уже пришел?
      – Не только пришел, но и дожидается уже три дня. Я толковал с ними, но они и слушать не хотят. Говорят, что торчать в порту больше не могут. Капитан хочет уйти на рассвете.
      Дон Амбросио подскочил, непроизвольно схватившись за карман с книжкой, чтобы убедиться, на месте ли она.
      – Тогда мне надо идти сию же минуту.
      – А вы разве не покушаете перед уходом?
      – Ты уверен, что они не отплывут до рассвета?
      – Капитан дал мне слово.
      – Тогда я принимаю твое любезное предложение. По пути мы перекусили только холодными тортильями.
      – Мы покушаем came asada <Жаркое (исп.).>. Это вас подкрепит. Вы можете оставить свою лошадь у меня, коли хотите.
      – Спасибо за любезное предложение. Но Мигель возьмет ее с собой в деревню. Ему уже доводилось это делать. Он верный человек.
      Кивнув, Пабло вогнал пробку в горлышко бутылки с мескалем и передал ее дону.
      – Возьмите и вот это. Там, куда вы едете, ее тепло вам пригодится.
      Они быстро поели. Покончив с едой, вышли, и Пабло, заперев за собой дверь, повел дона вдоль причалов. У последней пристани стоял закопченный пароходик с гребными колесами по бокам. Быстро распрощавшись с Пабло, дон Амбросио вскарабкался по сходням на пустынную палубу. Но она только казалась пустой; через пару секунд он разглядел рдеющий во мраке ходовой рубки кончик сигары. Выйдя оттуда, человек в мундире подозрительно оглядел пришельца.
      – Что вы делаете на корабле? Говорите. Наblа listed ingles? <Говорите ли вы по-английски? (исп.)>.
      – Совершенно верно, сэр, я и вправду говорю по-английски. А теперь не будете ли вы любезны поведать мне, не с благородным ли капитаном сего замечательного судна я имею честь говорить?
      – Так точно.
      – Тогда я тот человек, какого вы ожидали.
      – Мистер О'Хиггинс?
      – Собственной персоной. Благодарю, что ждали меня столь долго, но теперь ваше ожидание окончилось. Если у вас нет иных оснований пребывать в этом порту, позвольте мне порекомендовать вам отчалить при первой же возможности. Я располагаю сведениями величайшей важности.
      Не успел дон Амбросио О'Хиггинс договорить, как капитан уже принялся рявкать команды. В машинном отделении кочегары щедрой рукой подкинули угля в теплившиеся топки. Матрос спрыгнул на берег, чтобы отдать швартовы, и тотчас же метнулся на корабль, медленно отваливший от причала. Большущие гребные колеса медленно провернулись, потом быстрей, еще быстрей – и забили воду, увлекая пароход из гавани. Как только корабль вышел в открытое море и удалился от земли, на корме подняли флаг.
      Полная луна бросила ясный свет на звездно-полосатое полотнище, гордо заполоскавшееся на ветру.
 

УГРОЗА С ЮГА

 
      От Белого дома до военного министерства было рукой подать, и Авраам Линкольн решил прогуляться пешком, чтобы хоть на пару минут забыть о бремени на его плечах. В Вашингтоне стояли считанные благоуханные дни, отделяющие снега зимы от летней духоты, когда в воздухе веяло весной – вперемешку с неизменным зловонием конюшен. Проходя мимо зацветающего кизилового дерева, Линкольн остановился, чтобы полюбоваться, но не мог предаться наслаждению всей душой, потому что тень заботы омрачала даже самые светлые мысли, многочисленные проблемы застилали красоту цветов дымной пеленой. Он никак не мог позабыть о проблемах Юга, как и об участи бывших рабов. Попыткам сделать негров полноправными членами общества противостоят изрядные силы. Опять же британцы, куда от них денешься, вечно эти британцы! Все никак не смирятся с поражением. Останавливают американские корабли в открытом море и досматривают, пробуждая отголоски войны 1812 года <Имеется в виду война между Великобританией и только что учрежденными США.>. А теперь, видимо, пришли вести и похуже. В коротенькой докладной записке из военного министерства сквозил намек на более серьезную угрозу хрупкому миру и звучало весьма настойчивое предложение прийти незамедлительно.
      Линкольн со вздохом зашагал дальше. При его приближении двое солдат, охранявших вход в министерство, вытянулись в струнку и взяли “на караул”. Эта демонстрация выправки была малость подпорчена младшим из них – должно быть, новобранцем.
      – Чудесное утро, господин президент.
      – Несомненно, мой мальчик, несомненно. Когда Линкольн, поднявшись по лестнице, приблизился к двери комнаты номер 313, его взору была явлена более безупречная демонстрация военной выручки. Двое ветеранов – капрал и сержант – вытянулись по стойке “смирно”, но не отступили от двери.
      – Минуточку, сэр, – проговорил сержант и постучал в дверь. Она приоткрылась лишь самую малость, и сержант вполголоса сказал что-то человеку в комнате. Дверь тут же распахнулась пошире, и вышедший оттуда майор, совершенно не знакомый Линкольну, отдал честь.
      – Заходите, пожалуйста, господин президент. Воспользовавшись приглашением, Линкольн вошел в тесную комнатушку с голыми стенами, единственную обстановку которой составлял письменный стол со стулом. Затем майор запер наружную дверь и лишь после этого пересек комнату, чтобы отпереть дверь в дальнем ее конце. Линкольн, посетивший комнату 313 впервые, нашел все это весьма интригующим. Переступив порог последней двери, он оказался в довольно просторном помещении. Навстречу ему поспешил облаченный в мундир военного моряка Густав Фокс, по-воински отдав президенту честь, после чего принял его протянутую для пожатия руку.
      – Со времени нашей последней встречи вы переделали массу дел, Гус, – заметил Линкольн. – Пора бы вам рассказать мне обо всем.
      – Давным-давно пора, мистер Линкольн. Но со времени окончания войны дела не давали нам передышки ни на секунду. Теперь, когда война не подхлестывает нас, мы смогли взглянуть попристальнее на то, чем занимаемся, и поняли, что давным-давно пора рационализировать свою работу. Все мы новички в этой игре и как бы создавали правила прямо по ходу. Это привело к чудовищному дублированию функций. Я по-прежнему заместитель министра военного флота, но это лишь моя официальная ипостась. Вам, конечно, известно, в чем состоит моя работа на самом деле. Нам приходится расширяться, подключать новых людей. Первым делом мы должны слить РЛШС и КВИ в единое оперативное подразделение…
      – Тпру, молодой человек. Как я уже говорил в прошлом, не торопитесь и хорошенько обдумывайте свои слова. Вы никуда не опоздаете и не потеряете ничего важного, если не будете торопиться. Так что попридержите коней, прошу вас, чтобы растолковать мне, что означают сии буквы.
      – Извините, сэр. Вы правы. Мы лишь сбережем время, если не будем торопиться. Разумеется, РЛШС – разведчики, лазутчики, шпионы и сыщики. Их дела вела канцелярия генерального шерифа военной полиции. У них собрана вся корреспонденция, личные дела, донесения и сопроводительные сведения по всем военным разведчикам и лазутчикам. Кроме того, имеется масса донесений от шпионов и сыщиков. Огромная масса бумаг, позвольте признаться. Когда же мы принялись разбирать бумаги, то выяснилось, что во многих случаях донесения либо попросту так и не попали к нам в руки, либо из-за отсутствия единого контроля и управления одна и та же работа была проделана дважды. Вот почему мы организовали KB И – канцелярию военной информации. Мы намерены объединить все разведывательные службы под одной крышей. Все донесения любого рода в конечном счете должны поступать в комнату 313. Здесь ежевечерне на их основе будет готовиться единая сводка, и один экземпляр этой сводки каждое утро будет ложиться к вам на стол.
      – Претенциозная и преоригинальная мысль. По-вашему, подобное вам по силам? Что-то я не припоминаю в армии ни единого человека, которому пришлось бы по душе, чтобы за ним подглядывали через плечо.
      – Разумеется, вы правы, добиться подобного нелегко – слишком много народу в войсках привыкло приберегать сведения для себя, особенно генералитет. Простите за откровенность, но это напыщенная шайка, чересчур привыкшая принимать решения без чьего-либо ведома. Но мы создаем могущественное оружие, способное убедить их в собственной не правоте.
      – В самом деле?
      – Вдобавок мы сделаем на основе ежедневных сводок краткие резюме, каковые в зашифрованном виде будем ежедневно рассылать по телеграфу офицерам разведки их штабов. И когда они увидят сведения, имеющие непосредственную ценность для их собственных войск, они позволят, чтобы донесения поступали и в другие ведомства.
      – Могу лишь пожелать вам всяческих успехов, мой мальчик. Но, как вы сами сказали, они лишь напыщенная шайка.
      – Спасибо. Во всяком случае, попытаться-то можно. В настоящее время о нашем существовании известно лишь военачальникам самого верхнего эшелона, и мы намерены постараться, чтобы существующее положение сохранялось и дальше. Для всех остальных мы.., ну, просто комната 313.
      Фокс проводил Линкольна к креслу напротив кожаного дивана. Вытянувшись в кресле, долговязый, угловатый президент оглядел комнату. Изрядную часть стены между исполинскими картотечными шкафами занимали карты. Окна были задернуты тюлевыми шторами, так что с улицы ни одна живая душа не разглядела бы, что творится внутри. В дальней стене виднелось две двери, и одна из них распахнулась, впустив в комнату стук телеграфных ключей. Вышедший оттуда солдат протянул Густаву Фоксу листок бумаги, не проронив ни слова. Пробежав телеграмму взглядом, тот отложил ее в сторону и произнес:
      – В настоящее время более всего нас тревожит Мексика.
      – Меня тоже. Общеизвестно, что мексиканское правительство позаимствовало у Британии и Франции миллионы долларов, и то ли не хочет, то ли не может вернуть долг. Вообще-то мне бы следовало считать, что у нас и без того забот полон рот, чтобы тратить время на тревоги о наших южных соседях. Но мне совершенно не по душе, что император Наполеон и английская королева тысячными армиями посылают военных сборщиков налогов, готовых наложить лапу на мексиканскую казну.
      – Вы совершенно правы, господин президент. Они пришли в роли мытарей – но остались в роли оккупационных армий. Французы даже умудрились провести марионеточные выборы, требующие, чтобы императорский трон занял эрцгерцог Максимилиан Австрийский. И хотя всему свету ведомо, что результаты голосования подтасованы от начала и до конца, Максимилиан ухитрился убедить себя вопреки всем свидетельствам, что народ взывает к нему. Он уже прибыл вместе с женой, бельгийской принцессой Карлоттой, и при поддержке французской армии правит от ее имени. Но это еще не самое страшное.
      Поставив согнутые в коленях ноги на стул перед собой и охватив их руками, Линкольн покачал головой.
      – И теперь, боюсь, вы собираетесь поведать мне дурные вести.
      – Не я, а человек, знающий о событиях в Мексике из первых рук. Имя Амбросио О'Хиггинс вам что-нибудь говорит?
      – Что-то смутное брезжит в памяти. Ах да, был такой политик! Если мне не изменяет память – чилийский губернатор?
      – Совершенно верно. Ирландец, выдвинувшийся в Новом Свете. Его сын Бернардо О'Хиггинс помог вышвырнуть испанцев из Чили, после чего тоже правил страной. Семейство О'Хиггинсов оставило в южноамериканской истории неизгладимый след. Теперь названный в честь первого О'Хиггинса Амбросио О'Хиггинс идет по стопам отца и деда, но только на сей раз он делает политическую карьеру в Мексике, а не в Чили. Я хочу, чтобы вы познакомились с этим человеком, – с этими словами Фокс нажал на кнопку, укрепленную на столе возле его локтя; мгновение спустя приоткрылась вторая дверь, и оттуда выглянул клерк.
      – Пригласите Лобо, – распорядился Фокс. И, как только дверь закрылась, добавил:
      – Мы стараемся называть агентов только кодовыми именами, чтобы сохранять их личность в тайне.
      – Мудрая предосторожность. А эта пуговица у вас на столе, наверное, волшебная, – заметил Линкольн.
      – Вообще-то нет. Она работает от электричества, как телеграф. Когда я нажимаю на нее, в другой комнате звенит звонок.
      – Пожалуй, надо бы и мне завести такую же. Я могу давить на нее день-деньской, чтобы мои секретари скакали, как кузнечики, а не сидели сложа руки.
      Тут оба встали навстречу вошедшему О'Хиггинсу – молодому брюнету лет двадцати с небольшим. Его загорелая кожа была такой же смуглой, как у всякого латиноамериканца, но ни одному из них не дано быть обладателем таких пронзительно-голубых кельтских глаз.
      – Президент Линкольн, – с чисто ирландской разговорчивостью первым начал он, – я ни капельки не погрешу против истины, сказав, что встреча с вами знаменует один из памятнейших моментов в моей жизни. Сражаясь за свободу народа, я взираю на вас, вождя величайшей в мире демократической державы, как на светоч во тьме, указующий путь всем, кто сражается за справедливость и демократию в собственных странах. – Приняв протянутую Линкольном руку, он крепко пожал ее, глядя президенту прямо в глаза.
      – Если вы изъясняетесь по-испански ничуть не хуже, – улыбнулся Линкольн, – что ж, молодой человек, вам уготовано великое будущее на политическом поприще.
      – Быть может, когда-нибудь, когда народ сбросит иго. Да, тогда вполне может статься, что я попробую свои силы на ниве служения обществу. Ибо если уроки истории верны, то прискорбная истина заключается в том, что многие мятежи обречены на поражение после победы. Судя по всему, полководцы редко становятся хорошими политиками. Однако в данный момент моя задача – позаботиться, чтобы черная орда захватчиков была разбита и изгнана за пределы страны. Лишь когда сия цель будет достигнута и состоятся свободные выборы, тогда и только тогда я буду волен поразмыслить, стоит ли мне пробовать силы на политическом поприще.
      – Цель ваша вполне понятна. Но в данный момент вы…
      – Шпион, тайный агент – назовите как вам угодно. Мистер Фокс дал мне кодовое имя Лобо, сиречь одинокий волк <“Лобо” (Lobo) по-испански – волк, и в то же самое время Фокс (fox) по-английски – “лиса”. Весьма любопытный альянс, не правда ли?>, разнюхивающий для него обстановку.
      – И вы только что вернулись из Мексики?
      – Да, вчера ночью. Вам следует понять, что это не сиюминутная идея. Я отправился туда по велению присутствующего здесь мистера Фокса, джентльмена, которому я с радостью оказывал услуги и в прошлом. Я ни разу не бывал в Мексике, пока он не направил меня туда. Теперь же я могу с чистым сердцем заявить, что проникся огромной привязанностью к терпящим уничижения и притеснения мексиканцам. И я должен поблагодарить мистера Фокса за то, что он дал мне возможность познакомиться с этим угнетенным народом и постичь его душу. Я научился понимать его и преклоняться перед ним. Но в данный момент я лишь ничтожный слуга мистера Фокса.
      – Ну, не такой уж и ничтожный, – возразил Фокс. – Лингвистические таланты мистера О'Хиггинса в сочетании с природным даром к подобной работе сделали его одним из надежнейших наших агентов. К нам уже довольно давно начали поступать донесения о передвижениях иностранных войск в Мексике. Вести довольно тревожные, и нам нужно было разузнать об этом как можно больше. Тогда-то я и попросил его покинуть Испанию, где он приносил немалую пользу, и отправиться в Мексику, чтобы выяснить, что там творится.
      Извольте взглянуть…
      Слушатели последовали за Фоксом через комнату к большим картам.
      – Мексика, – он постучал пальцем по зеленому участку суши, напоминающему треугольник вершиной книзу. – В прошлом году французы произвели массированный десант вот здесь, в порту Веракрус на побережье Мексиканского залива. В прошлом же году они потерпели крупное поражение пятого мая в битве при Пуэбле. Погибло свыше тысячи их солдат. Но к тому времени император Наполеон был уже чересчур одержим идеей завоевания Мексики и отправил туда свежее войско численностью в тридцать тысяч под командованием генерала Форе, полководца более даровитого, нежели его предшественник. По прибытии он сумел разбить все мексиканские армии, которые ему удалось вовлечь в бой под предлогом “освобождения” Мексики – от своей же собственной армии! Вдобавок он знает толк в политике. Поставив своих солдат на часах у избирательных урн, провел пародию на выборы. Это чистейшей воды жульничество, но Форе воспользовался результатами выборов, чтобы убедить французское правительство, равно как эрцгерцога Максимилиана Австрийского, что тот и в самом деле народный избранник. И вот теперь император Максимилиан правит из своего дворца в Чапультепеке.
      – И все это вам донес этот молодой человек?
      – Частично. Мы начали проявлять пристальное внимание к французам уже давно, еще до конца войны. Поскольку агенты в Мексике у нас уже были, Лобо отправили расследовать совершенно другой вопрос. Весьма тихую агрессию вот здесь, на перешейке Теуантепек. Тут разыгрываются события посерьезнее.
      Линкольн подался вперед, а Густав Фокс провел пальцем по карте, постучав по узкой перемычке, соединяющей Мексику с Центральной Америкой.
      – Весьма знакомое название, – проронил Линкольн. – Ах да, помню, это было как раз перед последними выборами. Запрос на пару миллионов долларов, насколько припоминаю. Он почти прошел через конгресс.
      – Почти. Договор Маклейна-Окампо 1859 года. Эта страна хотела открыть торговый путь в Калифорнию. Два миллиона долларов дали бы Соединенным Штатам постоянное право пересекать перешеек. К сожалению, договор так и не был заключен, хотя уже казалось, что все в порядке. Судя по всему, кто-то другой тоже изучает уроки истории и пришел к тем же выводам. Как вы видите, на юге Мексика сильно сужается, так что Атлантический океан от Тихого отделяет узенькая полоска земли, едва ли более сотни миль шириной. Здесь, на тихоокеанском побережье, наблюдается необычайно оживленная деятельность. Предыдущие донесения были весьма путаными и невразумительными. Вот почему я отправил туда О'Хиггинса, чтобы он выяснил, что удастся. Он доставил крайне детальный и точный рапорт. Здесь наблюдается скопление войск, весьма массовое скопление, целые полки. И это вовсе не французы или австрияки. Линкольн вздрогнул.
      – Британцы, – угрюмо закончил Фокс. – Похоже, наш недавний враг снова подумывает о войне и вторжении.
      – Дорога, – подхватил О'Хиггинс. – Поверите ли, они вторглись в Мексику вот здесь и теперь заняты постройкой тракта через перешеек от одного океана до другого. Я наблюдал, как они усердно прорубают просеку через джунгли, до сей поры считавшиеся непролазными. И все это в удушающий зной, им не позавидуешь. Этот неблагодарный труд подрывает здоровье и отнимает жизнь у многих из них. Но транспорты с войсками пересекают Тихий океан то и дело, и численность их растет. Я доложил все это мистеру Фоксу, а также названия и номера прибывших полков.
      – Все это войска из самых разных доминионов Британской империи, – продолжал Фокс. – По большей части индийские, но частью и английские полки из дальних уголков империи. Полагаю, их замысел виден невооруженным взором, хотя однозначными доказательствами на сей счет я не располагаю. Не сомневаюсь, что когда прибудут донесения от наших агентов в Британии, они подтвердят мнение, до сих пор остающееся лишь гипотезой.
      – То есть? – осведомился Линкольн.
      – Вторжение, – подойдя к карте Соединенных Штатов, Фокс постучал по линии берега Мексиканского залива близ Нового Орлеана. – В самом уязвимом месте нашей страны. Они могут выбрать плацдарм на любом участке от Техаса до Флориды и высадить десант. Побережье вытянулось здесь на тысячи миль, и просто невозможно оборонять его сразу на всей протяженности. Войсковые транспорты могут покинуть Англию и стремительно пересечь Атлантику под защитой военных кораблей. Не зная заранее их курс, местонахождение и силу, мы почти ничем не можем им помешать. И как только они доберутся до Мексики, то смогут принять на борт солдат на востоке, прямо в порту Веракрус на Атлантическом побережье. А новая дорога идет прямо в этот порт.
      – Вы уверены? – уточнил Линкольн.
      – Я слышал собственными ушами, – подал голос О'Хиггинс, – как двое их офицеров в беседе назвали этот город конечном пунктом дороги. Мне доводилось и прежде слышать, как об этом упоминают вскользь, но эти двое были совершенно уверены в своих словах. Конечно, они не догадывались, что я понимаю их речь.
      – Вот уж воистину скверные новости, – покачал головой президент. – Я надеялся, что поражение образумит наших родственничков из Британии, но выходит, что оно только распалило их еще более.
      Фокс сумрачно кивнул, соглашаясь.
      – План их хорош. Они могут скопить в Веракрусе чудовищную группировку, доставить транспорты – и нанести молниеносный удар! Как только солдаты погрузятся и выйдут в море под защитой броненосцев, то смогут атаковать в любой момент – и в любом месте по собственному выбору. Если они сумеют нанести удар достаточно быстро, прежде чем к нам поступят донесения, то уж тогда мы не сможем помешать им высадиться.
      – Ужасно. Это просто катастрофа, – произнес Линкольн. – Что же тогда делать?
      – Ответ весьма прост. Но постичь его, быть может, крайне нелегко.
      – Пожалуйста, просветите меня, – озадаченно приподнял брови Линкольн.
      Фокс снова притронулся к карте Мексики. Нет, не притронулся, а припечатал ее кулаком.
      – Мы остановим их здесь. Мы остановим постройку дороги. Мы будем изводить их войска, мы попросту не позволим им дотянуть дорогу до Атлантического океана. А без этих войск не будет и вторжения.
      – Задача не из легких, молодой человек, – подойдя к карте, Линкольн ткнул пальцем в Техас, после чего провел через Мексику к перешейку. – Это чудовищно далекий марш для наших людей. И чудовищно трудно будет сладить с французами, вооруженными пушками, засевшими на всем этом пути.
      – Это вовсе не обязательно, – возразил О'Хиггинс. – В испанском языке есть слово, для которого нет аналога в английском. Это слово guerrillero <К сожалению, при дублировании американских кинофильмов это слово зачастую переводят как “горилла”, хотя, как видите, эти слова не имеют между собой ничего общего>
      . Оно означает тех, кто ведет guerrilla – малую войну.
      – Я по-прежнему блуждаю во мраке, мистер О'Хиггинс. Будьте добры, просветите меня. Осмелюсь поинтересоваться, каким образом те, кто ведет малую войну, могут помочь выиграть большую?
      – Дабы найти ответ на этот вопрос, вам следует рассмотреть историю войны первого императора Наполеона с Испанией. Его мощная военная машина, покорившая всю Европу, без труда одолела и разбила испанскую и португальскую армии. Но одолеть испанский и португальский народ, населяющий Иберийский полуостров, ей так и не удалось. Перед его нападением люди бежали в горы и вели малую войну из своих неприступных твердынь, укрытых среди скал. Они совершали набеги на пути снабжения, жизненно необходимые для любой оккупационной армии. Они наносили удары в уязвимые места, снова скрываясь в горах до того, как противник успевал опомниться. Мексиканцы тоже прекрасно умеют вести подобную войну. Здесь, в Оахаке, Гверьеро и даже в долине Мехико скрываются guerrillero, так и не покорившиеся оккупантам и продолжающие боевые действия. Это благородная традиция сего народа. А здесь, в джунглях Юкатана, нашел убежище народ майя, не покоренный никем – ни испанскими конкистадорами, ни кем-либо другим. Они по сей день говорят на языке майя, отказываясь учить испанский. Если подобные люди будут на нашей стороне, англичанам нипочем не построить сей тракт. Следовательно, им нипочем не вторгнуться в Соединенные Штаты, по крайней мере этим путем.
      – Осуществимо ли подобное? – обернулся Линкольн к Густаву Фоксу.
      – Почему бы и нет? Эти партизанские армии уже сражаются против французов, хотя снабжаются весьма и весьма скверно. Если нам удастся обеспечить их современным оружием, помочь им провизией и боеприпасами – тогда, пожалуй, подобное вполне осуществимо.
      – Дайте мне знать, что именно вам понадобится, и сообщите военному министерству в точности то же самое. Если у вас с ним возникнут проблемы – что ж, отправьте их с этим ко мне. С точки зрения стратегии все это предприятие весьма разумно. – Он было направился к двери, но на полпути обернулся, задумчиво потирая подбородок. – Если нам удастся таким образом наподдать англичанам, так почему бы нашим союзникам – солдатам малой войны не поступить точно так же с французами?
      – Вполне возможно, – подтвердил Фокс. – Дельное замечание, господин президент. Мы уже осуществляем планы именно такого рода. Мексиканцы, сражающиеся против захватчиков, вооружены очень скверно. Одалживая деньги Мексике впервые, французы удержали изрядную часть займа в счет поставок оружия для мексиканской армии. А будучи грандиозными скупердяями на латинский лад, сэкономили, поставив чуть ли не одни мушкеты, многие из которых использовались еще в битве при Ватерлоо! Так что когда guerrillero захватили трофейное оружие, оно им практически ничем не помогло. Теперь мы изменим ситуацию. Наша армия оставила тайники с современным оружием и боеприпасами поблизости от мексиканской границы. Сведения об этом передали партизанским отрядам. Скоро французам придется так жарко, что им недосуг будет даже помыслить о помощи своим союзникам-англичанам.
      – Но будут ли мексиканцы сражаться против французов, мистер Фокс?
      – Они и не прекращали сражаться, господин президент. Хотя их президенту Бенито Хуаресу пришлось ради спасения бежать в Соединенные Штаты. Перед возвращением в нашу страну, а вернее, сразу по прибытии в Новый Орлеан О'Хиггинс отправил мне шифрованную телеграмму. Едва получив ее, я связался с мексиканским послом в Вашингтоне. Он телеграфировал Хуаресу в Техас. Если поезд придет вовремя, президент Хуарес прибудет сюда нынче пополудни.
      Вскочив на ноги. Линкольн врезал кулаком по ладони.
      – Грандиозно! Теперь мы должны согласовать наши действия. – Он принялся вышагивать из угла в угол. – Во-первых, встречать его следует отправить солдат – почетный караул. Под предводительством генерала, который официально поприветствует президента. После чего пусть его везут сюда, в военное министерство. Генерал Шерман здесь?
      – У него кабинет на этом этаже, – отозвался Фокс, стремительно делая пометки в блокноте.
      – Позаботьтесь, чтобы он присоединился к нам, а также военный министр Стэнтон. Так, а что у нас слышно насчет генералов Гранта и Ли?
      – Боюсь, оба в войсках.
      – Их мудрые оценки очень нам пригодились бы. К сожалению, придется обойтись без них. Кого я еще забыл?
      – Поскольку предполагаемое вторжение должно произойти по морю, пожалуй, было бы разумно пригласить для совещания и министра военного флота.
      – Прекрасно. Позаботьтесь, чтобы Уэллс присоединился к нам. Дайте мне знать, когда все соберутся. А до того у меня еще масса работы.
 
       ***
 
      Хей просунул голову в дверь, и Линкольн поднял взгляд от груды бумаг.
      – Вы хотели, чтоб вас уведомили, как только прибудет мексиканская делегация.
      – Совершенно верно, – Линкольн с радостью отодвинул бумаги. – Что ж, пойдем.
      Когда президент вошел в украшенный флагами зал совещаний, все остальные уже дожидались его. Министр Стэнтон представил собравшихся, первым делом послу Матиасу Ромеро – худому, смуглому, темноволосому мужчине с седыми висками.
      – Президент Хуарес, к сожалению, по-английски не говорит. Если позволите, я буду его переводчиком.
      Ромеро поднял руку, и Бенито Хуарес выступил вперед, оказавшись мелким невзрачным человечком в черном костюме с черным галстуком, очень темнокожим, с характерными широкими скулами и квадратным носом индейца-сапотека из Оахаки. Словом, облик самый заурядный, но этот человек во время последних выборов привел либералов к победе, объединив всю Мексику.
      – Рад приветствовать вас, – сказал Линкольн, – как предводителя нашей южной сестры-республики. Буду рад также помочь вам, буде таковое возможно, в вашей неутихающей схватке с узурпаторами, оккупировавшими вашу страну.
      – Я, все мы благодарны за вашу помощь, – перевел Ромеро ответные слова Хуареса. – Этот так называемый император, этот иностранный принц, силком навязанный нам французскими войсками, покушается на исконные права других людей. Он захватил наше добро, отнимает жизни сынов нации, защищающих ее независимость, он называет их доблесть и добродетель преступлением, а свои пороки – добродетелями. Но одна вещь недоступна для подобных посягательств – непогрешимый суд истории.
      – Отлично сказано, господин президент, – утвердительно кивнул Линкольн. – Но я бы хотел протянуть истории руку помощи, если только подобное в человеческих силах. – Он огляделся. – Ну как, у кого-нибудь есть идеи, как это лучше сделать?
      – Перед вашим приходом мы обсуждали этот вопрос довольно основательно, – отозвался Стэнтон. – Полагаю, генерал Шерман наиболее сведущ в подобных материях.
      Шерман вглядывался в карту Мексики, подвешенную на штативе, своим холодным орлиным взором прозревая грядущее. Видел передвижения людей и орудий. Видел смерть.
      – Все эти крупные города оккупированы французскими, бельгийскими и австрийскими войсками. Здесь, здесь и здесь. Как и все города поменьше, имеющие хоть какое-то стратегическое значение. И хотя мексиканская армия разбита окончательно, отряды гверильеро по-прежнему ведут боевые действия в горах и джунглях. Эти люди прекрасно знают местность и умеют с выгодой использовать особенности ландшафта при ведении боевых действий. Я предлагаю снабдить их современными винтовками и боеприпасами, а также всеми пушками, какие нам удастся переправить к ним через Техас. Вооружившись, они двинутся на юг. Не вижу причины для сомнений, что они сумеют одолеть французов в открытом бою. Если враг закрепится в городах, лежащих на их пути, пушки помогут выжать его на открытую местность. По мере продвижения на юг новая армия будет набираться сил за счет присоединения все новых отрядов гверильеро. Так что для нее ситуация в точности противоположна той, что складывается для обычной наступающей армии – по мере продвижения вперед она не только не ослабевает из-за истощения материальных и людских ресурсов, но и становится могущественнее.
      Хуарес что-то сказал Ромеро, тот кивнул и сказал:
      – Президент говорит, что напишет письма ряду командиров, встреченных им по пути, чтобы они знали, что сражаются и за его дело, и за свободу Мексики. Он также говорит, что люди в горах бедны – они голодают. Если они получат не только оружие, но и какие-нибудь деньги, то смогут повести войну с врагом.
      – Это, несомненно, осуществимо, – согласился Линкольн. – Но как быть с британскими войсками на юге? Как нам добраться до них?
      – Я беседовал с мистером О'Хиггинсом, – ответил Шерман. – Он заверяет меня, что о них смогут позаботиться люди в Оахакских горах. Он добровольно вызвался связаться с их предводителем Порфирио Диасом. Я от всей души надеюсь, что он сумеет осуществить эту миссию.
      – Диас справится, – подтвердил Хуарес. – Если это по силам хоть одному человеку на свете, то именно ему.
      – Хорошо, – одобрил Линкольн. – Но чем будет занята наша армия, пока будут идти эти сражения? Несомненно, наши старания по снабжению мексиканцев на севере страны помогут им изгнать французов. Но как быть с югом, в Оахаке? Мне кажется, это смахивает на то, что мы хотим загребать жар руками этих бойцов. Полагаю, это британское вторжение в настоящее время не причиняет им особого ущерба. А когда британцы уйдут – или будут изгнаны, – они оставят после себя отличную дорогу. Наша армия наверняка может каким-либо образом поспособствовать отражению агрессии.
      – Несомненно, господин президент, – отозвался генерал Шерман. – Я порядком поразмыслил об этом. Как только текущая операция будет организована и приведена в исполнение, я передам соответствующий план в ваши собственные руки.
      – С нетерпением буду ждать возможности ознакомиться с ним, генерал. Но покамест все силы должны быть брошены на организацию помощи мексиканским бойцам. И начало выдворения оккупантов.
 

СТАЛЬНОЙ ЗАВОЕВАТЕЛЬ

 
      Недвижность блеклых небес Белфаста нарушали лишь два-три кудрявых облачка. Воздух все еще дышал зимой, но был чрезвычайно легок, и солнце уже начало пригревать. Чайки кружили над трубами, домами и верфями Харланда и Вулфа. Изрядная толпа, собравшаяся у слипа, казалась сборищем лилипутов рядом с циклопическим судном, готовым к спуску на воду. На платформе между толпой и новым кораблем стоял кораблестроитель Эдуард Харланд в безупречном костюме черного сукна и высоком сверкающем шелковом цилиндре.
      – И в заключение… – произнес он, и это замечание встретили вздохом облегчения, потому что говорил он уже добрых полчаса. – В заключение я хотел бы поблагодарить всех здесь присутствующих, построивших сего левиафана глубин. Именно благодаря вашим трудам и вашему мастерству узрели мы это могучее судно, каковое весьма скоро войдет в Королевский военно-морской флот. И те, кому суждено ходить на нем, благословят вас за мастерство и стойкость. Ибо вы, трудившиеся над созданием сего стража Британии, гордости нашего флота, самого могучего военного корабля, какой видел свет, вы должны испытывать безмерную гордость, глядя на дело рук своих. Ни один другой корабль не обладает столь крепкой броней, столь грозными орудиями или столь могучими машинами, чтобы тягаться с ним. Это не просто корабль, не просто бесстрастное изделие из железа. Это гордость и могущество Великобритании и империи. Этот корабль будет стоять на страже наших бастионов. Корабль, который продемонстрирует наш флаг в самых отдаленных уголках мира. Вы создали не просто судно. Вы создали историю. Гордитесь плодами трудов своих, ибо трудились усердно и славно. – Он перевел дух и поклонился в сторону королевской ложи. – И ныне вверяю сей корабль в искусные, благородные руки Ее Величества королевы.
      При окончании речи по толпе прокатился ропот голосов, со стороны трибуны, где сидела знать в шелковых цилиндрах и капорах, донеслись жидкие аплодисменты. С обеих сторон от трибуны раскинулась толпа рабочих в кепках, выстроивших этого исполина. К перилам шагнула миниатюрная женщина в черном облачении, и аплодисменты стали громче, послышались одобрительные возгласы.
      Поглядев на чудовищный стальной нос корабля, королева Виктория одобрительно кивнула. Рядом с ней встал главнокомандующий британской армии герцог Кембриджский, блистательный в своем мундире с увешанной медалями грудью, в великолепной треуголке, украшенной страусовыми перьями. Один из адъютантов передал ему бутыль шампанского, крепко привязанную к гюйс-штоку высящегося над ними носа судна. Тут же послышался перестук киянок, выбивающих первые стопорные балки, удерживающие корабль на слипе.
      – Пора, – проговорил герцог, передавая шампанское королеве. Взяв ее в свои крохотные ладони, затянутые в перчатки, королева подняла бутылку над головой, и ее тонкий голосок пронзил внезапно воцарившееся молчание.
      – Нарекаю тебя “Завоевателем”. Господь, благослови сей корабль и всех, кто будет ходить на нем?
      – Давайте же! – поспешно шепнул герцог. Королева приходилась ему двоюродной сестрой, так что он не утруждал себя излишними церемониями и поиском выражений поделикатнее. Последние упоры с тарахтением вылетели, циклопический стальной корабль содрогнулся, тронулся и заскользил по слипу, набирая скорость.
      Виктория толкнула бутылку. Пролетев по плавной дуге, та ударилась о нос.
      И отскочила, не разбившись. Зрители охнули в один голос.
      Такое случалось и прежде, и меры на случай подобного инцидента были приняты: к веревке, на которой висела бутылка, была привязана тонкая бечева, чтобы вернуть ее обратно. Один из директоров кораблестроительной фирмы торопливо вытянул ее обратно, когда “Завоеватель” уже ехал по смазанным рельсам. С громовым лязгом потащилась за кораблем грандиозная масса цепей, прикрепленных к носу, чтобы замедлить его величественное продвижение.
      Чертыхнувшись под нос, герцог Кембриджский схватился за бутылку сам и метнул ее изо всех сил, размахнувшись из-за головы – в тот самый миг, когда ее вырвало из его рук. На сей раз она разлетелась вдребезги, и вино пенными струями хлынуло по стали. Толпа единодушно одобрительно взревела, а “Завоеватель” скользнул в спокойные воды канала Виктория, вспенив их, и величественно закачался среди мутных бурунов.
      Королева Виктория отвернулась задолго до того, как судно покинуло слип.
      – Мы озябли, – проговорила она. Стоявшие позади сановники поспешно расступались, освобождая ей дорогу. Герцог Кембриджский шагал рядом, затем вместе с ней забрался в дожидавшуюся карету.
      – Дело сделано на славу, – сказал он, как только дверца захлопнулась, ни словом не упомянув о едва не окончившейся фиаско эпопее с бутылкой; совершенно ни к чему провоцировать очередную вспышку гнева со стороны королевы. – И это лишь первый из множества. Идет постройка еще шести кораблей, хотя ни один из них с этим не сравнится. В Ливерпуле и Глазго уже сейчас оснащают эти корабли для нового военного флота. Наша сила все растет и растет…
      – Подтяните-ка эту полость. Нам холодно. – Крохотные ручки Ее Величества, унизанные перстнями, ухватились за край теплой полости, подтянув ее до подбородка. – А что это за вторжение, о котором вы все твердите нам? Что это за удар в самое сердце янки, который поставит их на колени? – капризно пропищала королева.
      – Рим не сразу строился, дорогая кузина. Мы собираем армию, а на это нужно время. Наш десант на тихоокеанском побережье Мексики не встретил сопротивления и прошел успешно. Войска высадились, армия формируется. Прямо сию секунду в тамошних непролазных джунглях прокладывают дорогу. Нам следует проявлять терпение. Чтобы подготовить все, что нужно для войны, требуется время, знаете ли. А в краю девственном и диком на это потребно даже больше времени. Но вам следует понимать, что это лишь начало. Собирается и боевой флот, и транспортный, производится разнообразное военное имущество. Да вдобавок нам приходится проявлять осмотрительность и аккуратно планировать все перемещения войск. Забирая из Индии и с Востока местные войска, мы вынуждены одновременно присылать им на смену английских иоменов. Конечно, вы признаете необходимость подобной меры. Кабинет министров согласился по самым очевидным причинам, что со времени Индийского мятежа определенный контингент британских войск должен находиться там неотлучно. Отправив индийские войска в Мексику, мы можем немного ослабить бдительность, пожалуй, сократить контингент наших собственных войск, но все равно мы постоянно должны быть начеку. Итак, учитывая все это, я могу искренне сказать, что сделано все возможное.
      – Нам не по душе ожидание, – капризно, с нотками недовольства проговорила королева. – Вы утверждали, что ни одна страна не смеет насмехаться над Британской империей – и не сумеет выстоять перед ее мощью. Мы хотим, чтобы так и было, слышите?! У нас возникает впечатление, что мой дражайший Альберт никогда не упокоится с миром, доколе это не свершится. – Она комкала свой черный платок, даже не замечая, как скручивает и раскручивает его, устремив невидящий взор куда-то вдаль, еще сильнее сдвинув нахмуренные брови. – Он снится мне, почитай, каждую ночь. Выглядит в точности, как раньше.., как много лет назад. Как красив и статен он был! Но в снах он меня будто не замечает. Это так ужасно. Я пытаюсь заговорить с ним, но не нахожу слов. Он выглядит таким несчастным: взор потуплен, с лица не сходит сумрачная бледность. Это все американцы, я знаю! Они убили его, а теперь потешаются над нами. – Ее голос возвысился до злобного визга. – Они смеются, мня, что могут одолеть могущество Британской империи. Надо что-то сделать, чтобы поставить их на колени!
      Ответа не последовало. Пробормотав какие-то любезности, герцог отвернулся к окну. И в этот миг услышал, как в нагрудном кармане что-то зашуршало. Ах да, верно, вспомнил он, перед самой церемонией адъютант дал ему депешу. Выудив послание, герцог быстро пробежал его глазами. И, не сдержавшись, буркнул:
      – Три тысячи чертей!
      – Что там? – нахмурилась Виктория, питавшая антипатию к сильным выражениям.
      – Да этот клерк из министерства внутренних дел, которого арестовали, – помахал герцог бумагой, – у которого ни с того ни с сего вдруг завелись деньги. По фамилии Уикс.
      – И что он?
      – Заговорил. Сознался. Полагаю, пришлось применить меры убеждения, каковые, несомненно, он с лихвой заслужил. Оказывается, он в самом деле предатель, шпион чертов, продавал самые сокровенные секреты Британии этим янки. Одному богу ведомо, что он им наговорил. Предатель. И ведь даже не ирландец. Такому я бы еще поверил, право.
      – Англичанин? Нам прямо не верится. И что с ним сделают? Будет суд?
      – Ни к чему вытаскивать грязное белье на всеобщее обозрение. Правду говоря, с ним уже покончили. Сознавшегося шпиона ждет скорый суд. Обвинительное заключение. Повешение за измену. Погребение в Тауэре. А следовало бы сперва выпустить ему кишки и четвертовать. – Скомкав листок, герцог швырнул его на пол.
      Улицы были запружены толпами желающих увидеть проезжающую королеву, поскольку Ирландию она посещала нечасто. Сорванцы, бежавшие рядом с каретой, бурно ликовали, как и зрители.
      Карета вместе с эскадроном караула свернула за угол, на более убогие, тесные улочки. Разбитую мостовую здесь усеивал мусор, забивший сточные канавы. Здесь не слышны были приветственные возгласы, а некоторые из кутающихся в платки женщин даже поворачивались спиной и шагали прочь от кареты и эскорта. Королева была чересчур переполнена скорбью о почившем Альберте, чтобы обращать внимание на такие пустяки, в отличие от герцога, не выносившего Ирландию и ее народ, как и многие представители его класса.
      – Католики вонючие, – проворчал он под нос, надвинув на лоб свою шляпу и сердито воззрившись на спину кучера.
 
       ***
 
      По ту сторону просторов Атлантического океана находился Вашингтон, снова ставший столицей страны, где воцарился мир – по крайней мере, на время. Тучи уже сгущались на горизонте, и будущее представлялось не радужным, отнюдь не радужным.
      – Вид у вас весьма горестный, – заметил Авраам Линкольн, когда в его кабинет проводили Иуду П. Бенджамина. Дородный южанин молча кивнул, колыхнув своими брылястыми щеками, и тяжело опустился в кресло, но не раскрыл рта, пока секретарь Линкольна Джон Николай не удалился, закрыв за собой дверь.
      – Беды осаждают меня со всех сторон, сэр, горести ложатся на мои плечи тяжким бременем. Кажется, стоит мне справиться с одной из них, и на ее месте вырастают две новые. Изменить все общество и образ его мышления – дело не из легких. Этот процесс перемен.., как бы его назвать?
      – Перестройка? – предложил Линкольн.
      – Не совсем, потому что мы ничего не разбираем, чтобы отстроить заново. По-моему, “реформация” будет точнее. Мы реформируем все общество, и никому-то это не по душе. Фридменовское бюро – по-прежнему мыльный пузырь, набитый доброхотами, желающими всяческого блага бывшим рабам. Освобожденные рабы недовольны, потому что свобода вроде бы и не изменила их положения. Но на всякого, кто желает им добра, находится дюжина желающих всячески сдерживать прогресс. Плантаторы Миссисипи все еще стремятся получить щедрую компенсацию за освобождение рабов. А когда освобожденные рабы пытаются получить работу на плантациях, то им предлагают нищенское жалованье, которого едва хватает, чтобы они не протянули ноги от голода. Единственный лучик надежды во всем этом предприятии – трудящиеся классы. Солдаты, вернувшиеся с войны, находят работу на восстановлении железных дорог, а также на новых предприятиях создаваемой нами промышленности. Им платят за труд звонкой монетой, что весьма помогает становлению экономики. Но даже тут мы сталкиваемся с раздорами. Когда освобожденные негры стремятся получить работу на этих заводах и фабриках, белые рабочие зачастую отказываются работать бок о бок с ними. Плантаторы недовольны всем подряд и противятся всему, что мы ни предпринимаем. Даже мелкие фермеры приходят в ярость, когда узнают, что земля приобретена для освобожденных рабов… Я не решаюсь продолжать.
      – Неужели ни единого лучика света в этом непроглядном мраке?
      – Да нет, конечно, кое-что брезжит. Я отвлек часть средств Фридменовского бюро на финансирование негритянских церквей и обществ взаимного согласия. Они – наше спасение. Они уже завоевали уважение негритянских общин и оказывают реальную помощь нуждающимся. Но при том, что все эти организации помогают нам, я вижу, как собираются и темные силы. Нам ни на миг не следует забывать, что рабство всегда было основой южной жизни. Оно одновременно являло собой и систему труда, и форму расовых взаимоотношений, и основание для формирования местного правящего класса. Люди, считающие себя столпами общества, полагают, что их положение пошатнулось. Считают, что на новом Юге они оказались в изоляции – и совершенно правы. По мере того как деньги перетекают из сельского хозяйства в промышленность, формируется новая элита. А плантаторам это не по вкусу. Посему неудивительно, что появляются сторонники насилия, противящиеся любым переменам на Юге. А также и другие, обвиняющие нас в том, что мы отдаем черным предпочтение перед белыми. Великий страх поселился в моей душе.
      – Крепитесь, Иуда. Всем нам надо найти в себе силы. Но вам прежде всех, ибо вы несете чудовищное бремя. Еще никто на свете не осуществлял ничего подобного, ни одно общество не прикладывало таких трудов, чтобы изменить свой уклад. И нельзя позволить, чтобы мы отреклись от своего долга из-за клеветнических обвинений, угроз свержения правительства или заточения нас в темницы. Давайте верить, что правое дело восторжествует, и эта вера позволит нам пренебречь опасностью и исполнить наш долг по своему разумению.
      – Мне остается лишь молиться, чтобы найти в себе силы, господин президент, ибо порой я чувствую ужасную усталость. И более всего ранит меня ненависть собратьев-южан – людей, которых я знаю не один год и которые за глаза называют меня предателем.
      Тут уж Линкольну возразить было нечего. Он просмотрел документы, принесенные Бенджамином, и на бумаге прогресс выглядел весьма гладко. Рабы получают свободу, выплаты ведутся – и бывшим рабовладельцам, и демобилизованным солдатам.
      – Вы справляетесь недурно, весьма недурно, – сказал Линкольн, укладывая бумаги аккуратной стопкой. Послышался негромкий стук в дверь, и вошел Николай.
      – Господин президент, вы хотели знать, когда прибудет мистер Милл. Он уже здесь, и вместе с ним его дочь.
      – Что ж, еще лучше. Он много о ней рассказывал. Пригласите. – Линкольн обернулся к Бенджамину. – Я чрезвычайно рад, что вы здесь. В минуту душевной невзгоды Милл способен поддержать пошатнувшуюся решимость.
      Оба встали навстречу вошедшим Джону Стюарту Миллу с дочерью.
      – Президент Линкольн и мистер Бенджамин, позвольте представить вам мою дочь Элен.
      Элен оказалась симпатичной девушкой с такими же сверкающими живым умом глазами, как и у отца. Она с теплой улыбкой сделала реверанс.
      – Отец описывал вас в самых восторженных выражениях, – заметил Линкольн. – И как музу, и как помощницу в работе.
      – Отец чересчур добр ко мне, господин президент. В нашей семье гений – он.
      – Которому нипочем бы не дотянуть до гения, – запротестовал Милл, – если бы не неустанная поддержка – твоя и твоей дорогой матушки.
      – Должен поблагодарить вас обоих, – произнес Бенджамин, – за помощь и совет в час, когда наша страна в них остро нуждается. Если следовать вашему плану, мы получим совершенно новую страну – и особенно новый Юг, которому суждено взрасти на останках старого.
      – Это не мой план, мистер Бенджамин. Я лишь указал и растолковал кое-какие экономические реалии. Наука развивается вместе с человечеством. Мы должны опираться на прошлое. Рикардо был великими человеком, и его экономические теории вывели философов, в том числе и меня, на тропу более глубокого познания.
      – Отец чересчур скромен, – подала голос Элен. – Последователи Рикардо догматизировали его объективные выводы, превратив их в смирительную рубашку для общества. Написав свою знаменитую книгу “Принципы политической экономии и налогообложения”, он сформулировал определенные правила, которые его последователи чтут почти как святые заповеди. Они не подвергают ни малейшим сомнениям сформулированные им законы, управляющие распределением, отношениями между классами землевладельцев, капиталистов и рабочих, объемом промышленного производства. Мой отец один из немногих, кто не считает законы Рикардо святым писанием. Сказанное моим отцом понятно любому, но лишь после того, как это сказано. Он сказал, что совершенно не важно, что называют естественным поведением общества – снижение уровня зарплаты, уравнивание доходов или даже повышение ренты. Оно естественно только тогда, когда люди верят, что оно естественно.
      – Боюсь, что моя дочь, как всегда, зрит в самый корень проблемы, – с улыбкой кивнул Милл в знак согласия. – Хотя я выгляжу не столь уж значительным в тени этого великого человека. Без Рикардо в качестве фундамента я ни за что не увидел бы верный путь, по которому сейчас иду. Если обществу не по душе “естественные” результаты его деятельности, ему остается только измениться. На самом деле общество может делать все, что пожелает, – облагать налогами и субсидировать, а может отдать все свои богатства президенту, чтобы тот тратил их по собственному разумению. Или устроить грандиозную благотворительную акцию. Но как бы оно ни поступило, распределение не будет надлежащим, по крайней мере не на всех ярусах экономики. Вот как раз это и происходит на Юге. Почти полностью аграрное общество превращается в современное индустриальное. Железные дороги нуждаются в заводах, нуждающихся в угле и железе, – и все они нуждаются в рабочих. Эти рабочие получают плату, которую, в свою очередь, отдают за продукты, за счет чего экономика и процветает. В том, как развивается общество, нет ничего обязательного или неизбежного. Смена моральных ценностей может привести общество к новым успехам.
      Криво усмехнувшись. Иуда П. Бенджамин покачал головой.
      – Вот тут-то, как сказал Шекспир, и есть камень преткновения. Слишком многие на Юге не хотят менять свои моральные ценности и вожделеют старых незамысловатых ценностей, когда правят избранные единицы, а негры находятся у самого дна, бесправные и беспомощные.
      – Вы совершенно правы, сэр, – со вздохом кивнул Милл. – Но по мере смены физических ценностей вы обнаружите, что с ними меняются и ценности моральные. Человек, освобожденный от рабства, будет сражаться, чтобы сохранить эту свободу. Человек, получающий приличную зарплату, не вернется к нищенскому существованию без боя. Сейчас у вас переходный период, и я не завидую вашим трудам, равно как и трудам Фридменовского бюро. Ваша реформация для некоторых – процесс болезненный. Но по мере того, как большинство получающих от нее выгоды будет разрастаться, вы убедитесь, что меньшинству волей-неволей придется присоединиться к остальным.
      – Молюсь, чтобы вы оказались правы, сэр. Возношу молитвы господу, чтобы наша страна пережила распри и перемены, выйдя из них победоносной, сильной и единой.
      – И все мы вторим вашей молитве, – звучно, убежденно произнес Линкольн.
      Вскоре Милл, принеся извинения, удалился вместе с дочерью. Бенджамин встал и собрал свои бумаги.
      – Я отнял у вас чересчур много времени.
      – Как раз напротив, – возразил Линкольн. – Мы участвуем в этой битве единым фронтом и должны держаться вместе. Но скажите-ка мне, как там Джефферсон Дэвис?
      – Пулевая рана почти затянулась, доктор говорит, что худшее уже позади. Конечно, он сильно похудел и очень слаб. Но доктор уверен, что он поправляется с каждым днем. Теперь он уже самостоятельно переходит из спальни в гостиную, где просиживает часть дня. Да и духом он весьма воспрял. Надеется, что, когда погода станет получше, он снова сможет совершать прогулки верхом. Дэвис всегда был страстным поклонником верховой езды и очень скучает по этому занятию.
      – Великолепнейшие новости! Когда свидитесь с ним, передайте ему мой сердечнейший поклон и искреннюю надежду на его скорое выздоровление.
      – Непременно, сэр, непременно.
      – Вдобавок расскажите ему, как хорошо идет ваша работа. Что вы творите новый Юг, и что все мы рады расширению и успехам новых Соединенных Штатов, ради созидания которых он не жалел ни сил, ни здоровья.
      Немного приободренный похвалой президента, Иуда П. Бенджамин прошагал несколько кварталов, отделявших его от дома, арендованного на время пребывания в Вашингтоне. Смеркалось, уже начали зажигать первые фонари. Свернув за угол, на свою улицу, он увидел небольшую толпу – причем собравшуюся вроде бы перед его домом. Один из них держал то ли мерцающий факел, то ли что-то похожее. Протолкнувшись сквозь толпу зевак, Бенджамин остановился. Никакой это не факел.
      В газоне перед воротами торчал деревянный крест – наверное, сперва пропитанный керосином, потому что полыхал он во всю мощь.
      Горящий крест? Что бы это могло означать?
 
       ***
 
      Генерал Уильям Тикамси Шерман явился в свой кабинет в военном министерстве, едва рассвело. Еще стояли предрассветные сумерки, когда изумленный часовой поспешил за дежурным офицером, чтобы тот отпер парадную дверь. Последние дни выдались очень хлопотливыми – сперва надо было организовать сбор ружей и боеприпасов, затем их доставку на запад. В то же самое время надо было позаботиться о сборе всех полевых орудий, какие удастся, чтобы те отправились вслед за ружьями. Батареи Севера и Юга начали объединять; ни та ни другая сторона не жаловались, работая вместе душа в душу. Пока Шерман занимался всем этим, остальные его дела в качестве командующего армии лежали в небрежении. В результате на столе скопилась невероятная уйма бумаг, каждая из которых требовала его внимания, и все усилия немного поубавить эту груду были тщетны.
      В семь часов, весело насвистывая, в дверь ввалился адъютант Шермана полковник Роберте. Увидев, что начальник уже трудится, он застыл как вкопанный.
      – Извините, сэр. Я не знал, что вы здесь.
      – Это я должен извиниться перед вами, Сэм. Проснулся посреди ночи, думая о списке приобретений, который мы отправили комитету Конгресса, и никак не мог уснуть. Вот и решил, что лучше поработаю здесь, чем ворочаться с боку на бок. И о пушках думал. Я изымаю из нашей артиллерии все гладкоствольные, ненарезные орудия, какие только найдутся. Они будут отправлены в Мексику, где на славу послужат в армии, не обученной управляться с более современными нарезными пушками. Да и боеприпасами их снабжать легче. Но и мы не можем остаться безоружными. Пэррот и остальные должны нарастить производство. Пусть хоть круглые сутки работают, мне плевать. Нам нужны пушки.
      – Займусь этим вопросом незамедлительно. Но сперва не принести ли кофе, генерал?
      – Если не принесете, я отдам вас под трибунал. А если принесете, разжалую в подполковники.
      – Лечу, сэр!
      Вытянув ноги, Шерман с наслаждением отхлебнул горячего кофе и подвинул адъютанту через стол лист бумаги.
      – Теряем еще полк. Четырнадцатый Нью-йоркский добровольческий вот-вот будет распущен. Такими темпами скоро от армии не останется почти ничего.
      – Чего нам не хватает, так это еще одной доброй войны.
      – Не исключено, что мы ее получим. Вы читали рапорт комнаты 313?
      – Нет. А следовало?
      – Неофициально, но я хочу, чтобы моим подчиненным было известно то же, что и мне. Пока еще не совсем ясно, однако дело идет к тому. Британские войска высадились в Мексике, но вроде бы никуда не трогаются. Хотя и гнут спины, прокладывая дорогу сквозь джунгли. Однако есть и кое-что сверх того. Вопрос о мексиканских нерегулярных формированиях. Секретный рапорт о наших с Хуаресом планах позволить его войскам в горах Оахаки позаботиться о британцах самостоятельно.
      – Такого я не видел, – признался Роберте.
      – И не должны были: имелся только один экземпляр, адресованный лично мне, только для моего сведения. Так что пока никому об этом не говорите. Деятельность комнаты 313 окружена жуткой секретностью, и я уверен, что не без причины. Но я хочу, чтобы моему штабу было известно то же, что и мне, как бы ни относилась к этому комната 313. Если мне придется утаивать от вас важнейшие факты, то о результативной работе не может быть и речи.
      Раздался стук в дверь. Роберте открыл, принял у сержанта депешу и принес ее генералу.
      – По-моему, этого вы и ждали, генерал. Весточка с нашего стрельбища в Сьютланде. Сегодня там проводят испытание пулемета и спрашивают, не желаете ли вы присутствовать.
      – Еще бы, черт возьми! Вдобавок я с огромным удовольствием удеру на время от бумажной работы. – Отодвинув кресло, Шерман поднялся. – Велите седлать лошадей. На дворе весна, и сегодня самый подходящий денек, чтобы выбраться из кабинета.
      Они проехали на рысях по Пенсильвания-авеню, залитой ярким светом утреннего солнца. Генерал Шерман отсалютовал в ответ на приветствие встречного кавалерийского отряда. Весна выдалась славная, и он чувствовал себя почти счастливым.
      Но поездка до артиллерийского полигона в Сьютланде оказалась чересчур короткой. Часовые у ворот взяли “на караул”, пропуская их. Генерал Рамси, должно быть дожидавшийся их, вышел из конторы и встретил подъехавших у коновязи.
      – Надеюсь, у вас хорошие новости, – сказал Шерман.
      – Лучше и быть не может, сами увидите. Полагаю, вы помните те демонстрации пулемета Гатлинга?
      – Так точно. Но у меня сложилось впечатление, что его час еще не пробил. Всем нам пришлось бы по душе оружие; стреляющее непрерывно и в приличном темпе. Но насколько я помню, этот пулемет то и дело заклинивало. Стрелки больше времени тратили на выковыривание дефективных патронов, чем на саму стрельбу.
      – Совершенно верно. Но артиллерийское управление взяло пулемет Гатлинга образца 1862 года пятьдесят восьмого калибра и невероятно усовершенствовало его. " – Каким образом?
      – Во-первых, пулемет был чересчур тяжел и неповоротлив, а темп стрельбы был чересчур низок. И не только это, а еще и, как вы сказали, бумажные патроны то и дело заклинивало в стальных стволах. Отказавшись от такого подхода, конструкторы радикально пересмотрели устройство пулемета. Теперь в нем используются патроны с медной гильзой и смещенным капсюлем. Они легко входят в патронники и без труда выбрасываются, так что заклинивает пулемет весьма редко. Еще одним недостатком было то, что каналы стволов исходного образца были коническими. Из-за этого стволы и патронники не всегда совмещались точно, что вызывало осечки, выстрелы при открытом барабане и всяческие другие неприятности. Снижение производственных допусков сняло эту проблему. Вот, сэр, поглядите сами.
      Они подошли к огневому рубежу, присоединившись к группке уже собравшихся там офицеров. Шерман почти не заметил их, потому что и его, и их внимание было целиком поглощено установленным там оружием, грозным даже с виду.
      Пулемет Гатлинга образца 1863 года являл собой впечатляющее зрелище – от сверкающего медного барабана до шести длинных вороненых стволов. Рамси указал на воронкообразный контейнер в верхней части пулемета.
      – Патроны загружаются в этот бункер и поступают вниз под собственным весом. Когда рукоятка поворачивается, патроны заряжаются в патронники по одному за раз. Шесть кулачковых затворов поочередно закрывают стволы, стреляют и опускают патронники для выброса отработанных гильз.
      – А темп стрельбы?
      – Его определяет скорость, с которой крутится рукоятка и патроны поступают в бункер. Скажем, пять патронов в секунду, триста в минуту.
      Кивнув, Шерман оглядел пулемет со всех сторон, любуясь им.
      – Чрезвычайно хорошие цифры. Насколько он мобилен?
      – Эта модель весит вдвое меньше первой. Его может везти одна лошадь, без труда поспевая за пехотой. Добавьте сюда еще двух лошадей для боеприпасов, и это замечательное оружие при вас.
      – Давайте посмотрим его в действии.
      Ожидавший стрелковый расчет по команде сержанта бросился вперед. Бункер заполнили, рукоятку взвода закрепили в рабочем положении, и на этом с подготовкой было покончено.
      – Огонь! – гаркнул сержант.
      Раздался оглушительный грохот. Стрелок медленно повел пулемет из стороны в сторону, а его заряжающий яростно дергал за рукоятку. От ряда бумажных мишеней на деревянных рамах в двухстах ярдах от пулемета полетели лохмотья бумаги и щепки. Будь на их месте вражеские солдаты, в живых не остался бы ни один.
      – Прекратить огонь!
      Дым понемногу рассеивался. Громовой рев пулемета сменился звенящей тишиной. Клочья бумаги изодранных мишеней трепетали на ветру. Оглядев разрушения, причиной которых послужил единственный пулемет, Шерман кивнул.
      – Весьма впечатляет. Весьма и весьма. Я уже вижу их на поле боя. Окопайте их, и никакое войско – ни пехота, ни кавалерия – не сможет взять охраняемые ими позиции. Это изменит нашу тактику до неузнаваемости, уж поверьте мне на слово. Сейчас же запускайте их в производство, чтобы, когда пулеметы понадобятся, они были под рукой. Я хочу как можно раньше увидеть тысячу пулеметов, готовых к применению.
      Генерал Шерман уже поворачивался, когда его взгляд упал на группу офицеров, пришедших посмотреть испытания пулемета Гатлинга. Один из них показался ему знакомым, чрезвычайно знакомым. Откуда?.. Ну конечно!
      – Капитан Мигер из Шестидесятого Нью-йоркского. – Поглядев на плечи офицера, он улыбнулся. – Вернее, следует сказать, полковник Мигер. Как ваша рана?
      – Я здоров! Не родился еще англичанин, способный прикончить этого ирландца, генерал.
      – Это воистину хорошо, – Шерман нахмурился, вспомнив сражение, когда чудовищно превосходящие силы британцев перебили почти весь ирландский полк. – Они уничтожили ваш полк, не так ли?
      – Попытались, генерал, определенно попытались. Но убить ирландца – это вроде как в той древней греческой байке, когда один человек порублен на мелкие кусочки и на его месте вырастает сотня.
      – Это верно, теперь у вас Ирландская бригада…
      – Служить в которой для меня – истинное счастье. Ежели хотите увидеть профессиональных солдат, вам следует поглядеть на нас на параде! Почти вся бригада – ветераны, доблестные воины, переведенные к нам чуть не из каждого полка в армии, и из северных, и из южных. Вдобавок у нас масса юных добровольцев, и все они горят желанием быть вместе с остальными ирландцами. А мы учили их на совесть, так что, думаю, новобранцы теперь ничуть не уступят ветеранам. Эта чудная компания только и ждет, чтоб добраться до англичан. И расквартированы мы рядышком, теперь мы входим в Потомакскую армию. Вам бы наведаться как-нибудь на днях к нам в столовую да выпить доброго ирландского виски. Все мы сыны Эрина<Эрин – поэтическое наименование Ирландии.>, но теперь все до единого – добрые американцы.
      – Пожалуй, что и можно, полковник Мигер, пожалуй, что и можно. – Шерман пошел было прочь, но тут же обернулся. – Вы видели рапорты – ну, насчет проблем с британцами?
      – Видел ли я их, сэр?! Да я их выучил наизусть! Когда снова пробьет час палить в англичан, вам нипочем не следует забывать, что в вашем распоряжении целая бригада добровольцев, готовых идти под вашим началом хоть на край света.
      – Весьма похвально, полковник, – улыбнулся Шерман. – Этого я не забуду, даю слово.
 

НЕ ЗАБУДЕМ

 
      – Так ты идешь. Том? А то я помираю от невыносимой жажды.
      Слова были прекрасно слышны сквозь тонкий брезент армейской палатки. Закончив натягивать сапоги, полковник Томас Фрэнсис Мигер откликнулся:
      – Иду, Пэдди, можешь не сомневаться! Он вышел и вместе с приятелем зашагал к офицерской столовой. Капитан П. Ф. Клуни, как и многие офицеры Ирландской бригады, был закаленным в боях ветераном еще до того, как вступил в американскую армию. Служил в бывшем ирландском подразделении, Ирландской бригаде святого Патрика, сражавшейся против Гарибальди на стороне папистов. Когда же боевые действия завершились, Клуни, разрывавшийся между верностью папскому правительству и сочувствием призыву Гарибальди к свободе, повернулся спиной и к тем и к другим и эмигрировал в Соединенные Штаты, где и вступил в американскую армию.
      Офицерская столовая разместилась в приземистом здании фермы, находившейся на том месте, где сейчас раскинула свои шатры Ирландская бригада. Переступив через порог столовой, Мигер и Клуни обнаружили, что собрание офицеров уже идет полным ходом. Утро первого воскресенья каждого месяца отводилось под общий сбор членов офицерского кружка фениев, местного представительства тайного революционного общества, поддерживающего движение фениев в Ирландии – людей, посвятивших свою жизнь освобождению Ирландии от британского ига. Но сегодня у них нашлась для обсуждения другая тема. Едва новоприбывшие вошли, как их окликнул капитан О'Рили:
      – Скажи-ка, Фрэнсис, правдивы ли слухи, что у нас вводят новую форму?
      – Это не слухи, а факты, сынок, – ответил Мигер. – Можете полюбоваться на новобранцев. Во время войны мы были полком северян и с гордостью носили синие мундиры нашей страны. Но теперь война позади, и мы уже не просто полк, а разрослись до бригады. К нам пришло множество добрых вояк из бывшей армии южан, и разнобой в обмундировании резал глаз. Военное министерство в своей безграничной мудрости давненько подумывало о смене формы. При боевых действиях нового толка, из-за новых, более метких ружей давно пора найти какой-нибудь цвет понейтральнее. Все мы знаем, что красные английские мундиры – мишени лучше не придумаешь!
      Аудитория разразилась возгласами “Верно, верно!” и оглушительным свистом. Мигер поднял руки, призывая слушателей к молчанию.
      – Выбрали хаки, эдакий серо-коричневый. Конечно, смахивает на грязь, но это очень даже недурно, когда в ней валяешься. Лично я – за. Что угодно пойдет, лишь бы солдат не выделялся на фоне поля боя. Разумеется, парадные мундиры для церемоний, танцев и всякого такого у нас останутся.
      – А когда нам дадут грязные лохмотья? – крикнул кто-то.
      – Через недельку-другую. Нас известят. Тут дверь с грохотом распахнулась. Лицо появившегося на пороге капитана Джона Госсена было темнее тучи. Он в сердцах швырнул шинель на стул и буркнул:
      – Предательство! – озирая собравшихся. Во взгляде его пылал праведный гнев.
      Обычного благодушия и дружелюбия как не бывало.
      – Что стряслось? – осведомился Мигер.
      – Смерть и предательство, – с горечью бросил капитан Джон Госсен. Этого жизнерадостного человека будто подменили. Прежде он служил в Австрии, в лихом Седьмом полку венгерских гусар. – Этот ничтожный учителишка Нэйгл на содержании у британцев. Луби, О'Лири и Росса арестованы. “Ирландский народ” запрещен. – Он говорил о фениях, оставшихся в Ирландии, и их официальной газете.
      – Не смеют! – не сдержавшись, воскликнул Мигер.
      – Посмели, – угрюмо возразил У. Л. Д. О'Грэйди. – Я и сам слыхал то же самое, но не мог поверить. Насчет англичан я поверю чему угодно. Знаю я этих ублюдков. Проведут пародию на суд – и расстреляют их. – Он знал англичан, потому что раньше служил в Королевской морской пехоте.
      – Неужели мы ничего не можем поделать? – поинтересовался Клуни.
      – Очень немногое, – проронил Мигер, раздумывая над скверными новостями. – Послать им денег: если будет суд, деньги понадобятся на адвокатов. И придется отыскать способ реорганизоваться снизу доверху. Наша газета под запретом; полагаю, все до единого арестованы – или в бегах. Если в организацию затесался один доносчик, то наверняка есть и другие. В воздухе пахнет предательством.
      – Так точно, и даже прямо здесь, в Америке, в Нью-Йорке, – подхватил О'Грэйди. – Рыжий Джим Макдермот, тот, с огненной бородой. Есть веские основания считать его тоже доносчиком. А Джон О'Махони, заправляющий организацией, и слушать о нем не хочет. Но я получил письмо от надежного человека, и тот пишет, что видел его выходящим из британского консульства.
      – Верю, – отозвался Мигер, – но О'Махони этого не втолкуешь. Откуда следует, что до тех пор, пока организацией фениев в Нью-Йорке управляет он, британцам будет известно все, что мы делаем. Отсюда, в свою очередь, следует, что мы должны найти другой способ послужить правому делу. И в качестве первой предосторожности следует изолировать наш офицерский кружок фениев от общества в Ирландии. Иного пути нет. Теперь, когда все вожди схвачены, у нас есть обезглавленное тело. Мне кажется, мы опять должны начать с чистого листа. Забыть о них напрочь. Организуем сбор средств в ирландско-американской диаспоре. В Ирландии больше никого вербовать не будем, потому что, судя по всему, мы завербовали ничуть не меньше доносчиков, чем преданных ирландцев.
      – А что потом? – поинтересовался Клуни.
      – Потом придется пошевелить мозгами, – ответил Мигер. – И подыскать какой-нибудь иной способ. Впрочем, довольно об этом! А сейчас давайте утопим свои печали. Готов ли молочный пунш?
      – Еще бы!
      Отложив серьезные дела на потом, они обратили взоры к своему смертоносному напитку. Фенийский молочный пунш готовят из виски и сгущенного молока, приправляя его мускатным орехом и лимоном, а затем добавляя капельку горячей воды. Как только они подняли свои стаканы и кружки, бард бригады – военврач Фрэнсис Рейнольдс – возгласил приветственный гимн.
 
       Посмотри, кто средь вереска гордо идет,
       Горный ветер полощет зелень знамен
       Головы выше! Гляди вперед!
       Дорогу бравым фенийским бойцам!
 
      Его приняли с таким восторгом, что военврач Рейнольдс пустил в ход все остальные стихи, воспевающие славу доблестных фениев. Посреди разгула этого веселья никто вроде бы поначалу и не заметил двух человек, вошедших в столовую и безмолвно замерших у порога, слушая пение. Лишь отправившись к пуншевой чаше за добавкой, Мигер заметил новоприбывших и радостно вскричал:
      – Да никак это Гус Фокс собственной персоной явился принять участие в нашей пирушке?! Пожалуйте, милости прошу! Господа члены кружка фениев, позвольте представить достопочтенного Густава Фокса, заместителя министра военного флота.
      Он прибег к этому титулу, а не к какому-либо другому, способному объяснить, что же их связывает. Правду говоря, благодаря своим связям в кругах фениев и прочих ирландцев Мигер давным-давно стал членом разведывательной организации Фокса.
      – Ну-ка, стаканчик пунша, живо, это наш человек. Нет, давайте два, для Гуса и его друга.
      Они приняли стаканы, но прежде чем выпить, Фокс поднял руку, призывая к тишине, после чего извлек из кармана какой-то казенный конверт.
      – Я сюда прямиком из военного министерства, где, как всем вам наверняка известно, сложа руки не сидят и даже не спят.
      Публика засвистела и со смехом заулюлюкала. Фокс подождал, пока воцарится тишина, после чего протянул конверт.
      – Полковнику Мигеру. Поскольку я и без того направлялся сюда, то добровольно вызвался сыграть роль курьера. Прошу вас, сэр.
      Без спешки прочитав письмо, Мигер поднялся во весь рост и призвал офицеров к тишине.
      – Ребята, я хочу, чтобы это услышали все. Вам известно, что я командовал вами в ожидании, пока генерал Джеймс Шилдс прибудет, чтобы принять командование над всей бригадой. В его жилах течет ирландская кровь, он отличный офицер – во всяком случае, так мне говорили. К несчастью для нас, генерал отказался командовать Ирландской бригадой. Вот уж прискорбное известие. – Правда, выражение лица Мигера говорило как раз об обратном, ибо он ухмылялся во весь рот. – А теперь вас ждет еще более скверная весть. Этот никудышный пустомеля и лоботряс полковник Мигер произведен в бригадные генералы и приступает к командованию безотлагательно.
      Новость вызвала бурю ликования, река молочного пунша излилась в алчущие рты, и Мигера пронесли на плечах по всей комнате. Когда шум немного поутих, Фокс принес поздравления, после чего увлек Мигера в сторонку, к молодому человеку, безмолвно дожидавшемуся у дверей со стаканом в руках.
      – Том, хочу познакомить вас с моим коллегой, только что вернувшимся из разведывательной вылазки в Мексику. Томас Фрэнсис Мигер – Амбросио О'Хиггинс.
      – Чертовски странное имя для доброго ирландского парня. Добро пожаловать, Амбросио, милости прошу в кружок фениев.
      – Рад познакомиться со столь прославленным офицером, – произнес О'Хиггинс.
      Они обменялись рукопожатием. Мигер поглядел прямо в светлые ирландские глаза, резко контрастирующие с загорелым лицом молодого человека, но воздержался от каких-либо вопросов. Остальные офицеры, заинтригованные этим таинственным незнакомцем, притихли. Молчание нарушил Фокс – да таким манером, что мгновенно завоевал их внимание:
      – Помимо всего прочего, О'Хиггинс недавно выяснил тот факт, что английские захватчики снова вступили на американскую землю.
      Воцарилась мертвая тишина, улыбки на лицах воинов угасли, сменившись весьма недвусмысленным выражением.
      – Я был на юге Мексики, – поведал О'Хиггинс. – В мексиканских штатах Веракрус и Оахака. И на месте выяснил, что на тихоокеанском берегу высадилось множество британских дивизий, якобы призванных в страну императором Максимилианом, каковой сам по себе – узурпатор, опирающийся на силу войск французских захватчиков, изгнавших законное правительство Бенито Хуареса и вынудивших его даже бежать из страны.
      – Но.., что там делают британские войска? – высказал Мигер вопрос, волновавший всех присутствующих.
      Первым ответил Фокс:
      – Говорят, что строят дорогу через джунгли, ничего более. О'Хиггинс расскажет вам о ней.
      – Это чудовищная работа. Для нее привлекли войска множества племен и народов. Там есть индийские полки с престранными названиями. Догра, и сипаи, и лилипуты из Непала по прозванию гуркхи – свирепейшие воины на свете; по меньшей мере, так мне сказывали. И все они, да вдобавок кое-какие из английских войск, гнут спины в джунглях на строительстве дороги от океана до океана – от Тихого до Атлантического.
      Сделав изрядный глоток пунша, Мигер озадаченно тряхнул головой.
      – Господи, с какой это нежданной радости им понадобилась дорога через Мексику?
      О'Хиггинс развел руками совершенно по-латиноамерикански.
      – Говорят, чтобы помочь французам собрать деньги, которые им задолжали мексиканцы.
      – Заливай больше! – крикнул кто-то из слушателей, и все хором его поддержали. О'Хиггинс поглядел на них с недоумением.
      – Англичане заливают, втирают вам очки, – растолковал Мигер. – То бишь врут про эту дорогу напропалую.
      – В этом вы абсолютно правы, – согласился Фокс. – Мы знаем, что эта дорога строится, потому что присутствующий здесь О'Хиггинс побывал в Мексике и видел это собственными глазами. Здесь, в Вашингтоне, мы считаем, что строительство затеяли вовсе не за тем. Все свидетельства наводят на мысль, что британцы готовятся к очередному вторжению в нашу страну.
      Эта весть исторгла из глоток собрания рев ярости, за которым последовал ряд проклятий и на английском, и на ирландском. “Энди” О'Хиггинса – произнести столь заковыристое иноземное имя, как Амбросио, у них язык не поворачивался в самом буквальном смысле – ринулись снова угощать пуншем, умоляя о подробностях. О'Хиггинс рассказал о виденном и слышанном, а Фокс оживил факты своими выводами о предназначении тракта.
      – Я открыл вам совершенно секретные сведения, за стенами этой комнаты известные весьма немногим. Я доверился вам потому, что вы хорошие солдаты, хорошие американцы – да притом ирландцы, а это крайне важно. Мы, военные, знаем, что вы по-прежнему поддерживаете контакты с Ирландией и Англией, потому-то нам и нужна ваша помощь. Сейчас ведется строительство военных кораблей – в Ирландии, Англии и Шотландии. Если я не ошибаюсь, скоро будет собрана великая армада. Я прошу вашей помощи в раскрытии планов британцев…
      – Можете рассчитывать на нас на всех до последнего! – воскликнул Мигер, и остальные утвердительно взревели, поддержав его.
      – Хорошо. Мы совместно обдумаем, что следует сделать и как к этому подойти. А еще я прошу вас торжественно поклясться, что ничего из услышанного здесь вы не вынесете за порог этой комнаты.
      – Даю вам слово и наше ручательство, – ответил Мигер за всех, и аудитория нестройным хором присоединилась к нему. – С прискорбием вынужден сообщить, что в ряды фениев затесались доносчики – и здесь, и за рубежом. Перед вашим приходом, Гус, мы как раз подумывали о новых путях организации нашего движения сопротивления, хотели составить план, как отплатить всем, кто готов запродать родину за британское золото. Думаю, вы можете направить нас на путь истинный в наших исканиях.
      – Определенно. Полагаю, мы с вами обсудим детали сразу после вашего собрания.
      Потом последовало немало пылких речей, к пуншевой чаше был совершен не один поход. Когда же пунш кончился и офицеры собрались уходить, военврач Рейнольдс призвал собрание к тишине.
      – Я написал стихотворение в честь матушки-Ирландии и собирался посвятить его движению фениев. Но вместо этого посвящаю его нашему новому командиру и нашему новому товарищу Энди О'Хиггинсу.
      В наступившей тишине он извлек из кармана лист бумаги, развернул его и зачитал:
 
       О, Эрина сыны, не прячьте в ножны меч,
       Когда союз окрепнет и сплотится
       И мир благой повсюду воцарится,
       Вам надлежит союз и мир беречь.
 
      На эти слова отозвались криками, угрюмо кивая в знак одобрения. Пусть война с Югом окончена. Но для этих самоотверженных офицеров война с Британией не окончится до тех пор, пока Ирландия не станет суверенной и независимой. Наконец все разошлись, и Мигер, Фокс и О'Хиггинс остались одни. Как только все ушли, Мигер запер дверь.
      – На мой вкус, этот пунш чересчур сладок, – заметил он. – Надо чуток тяпнуть чего-нибудь более стоящего. – Он отпер буфет и извлек оттуда каменный кувшин. – Ирландское. Я не могу открыть, каким образом оно попало в мои руки, но клянусь честью офицера и джентльмена, а ныне еще и генерала, что этот напиток самый что ни на есть настоящий.
      Наполнив две жестяные кружки, он подвинул их Фоксу и О'Хиггинсу, осторожно понюхавшим почти неразбавленный спирт.
      – Slainte! <Ваше здоровье (ирл.).> – Мигер отработанным жестом поставил кувшин в сгиб локтя и надолго припал к нему. Наконец оторвавшись, он испустил блаженный вздох. – Дивное питье!
      Двое других его мнения, похоже, не разделяли. Выпив, О'Хиггинс вытаращил глаза и осторожно поставил кружку на стол. Фокс закашлялся и не мог остановиться, пока Мигер не хлопнул его между лопаток.
      – К нему надо малость попривыкнуть, – заметил он. – Ну, Гус, чем наш фенийский кружок может вам помочь?
      – Сведениями, как я уже сказал. Это плоть и кровь военной разведки. Насколько я понимаю, многие ирландцы работают в Англии и Шотландии?
      – Се печальная истина, – покивал Мигер. – Край наш беден, и правители разоряют его еще больше. Ирландцы всегда пересекали воды, дабы заработать на хлеб, – и отправляли деньги своим семьям, вынужденным оставаться дома. В сороковых, когда пришел голод, было еще хуже. О, мучительная голодная смерть унесла тысячи! У кого были средства – те уехали за рубеж. Многие двинулись сюда, в страну свободы, но еще больше прибыло в Англию да там и осталось. Среди чернорабочих ирландцы попадаются на каждом шагу. Поначалу они перерыли Англию каналами вдоль и поперек, а ныне трудятся на железных дорогах, на строительствах и верфях – словом, повсюду, где человек может заработать несколько монет в поте лица своего.
      – И они по-прежнему поддерживают связь со своими семьями? – поинтересовался О'Хиггинс. – Боюсь, после того как мой дед отправился в Южную Америку, мы утратили связь с Ирландией.
      – Вы пересекли грандиозную водную гладь, так что это вполне можно понять. Но ирландцы в Англии и Шотландии – да, они поддерживают связь с родиной. Когда молодые парни пересекают воды в поисках счастья, их ждет теплый прием со стороны тех, кто уже обосновался там.
      – Значит, кто-то постоянно прибывает и убывает? – уточнил Фокс.
      – Воистину так.
      – Тогда мы должны воспользоваться этими отношениями к своей выгоде. Мы должны завербовать людей в Ирландии на службу делу фениев. Но не наобум и не на открытых политических митингах. В прошлом подобный подход уже привел к провалам. В будущем всю работу следует строить на основе сугубо личных контактов. Если кто-нибудь из ваших офицеров рискнет отправиться в Ирландию, мы смеем довериться только членам его семьи. Они, в свою очередь, свяжутся с членами семьи, работающими в Англии. Если потребуется, средства на путешествие будут предоставлены. Таким образом мы сможем разузнать о кораблестроении…
      – А также о всех передвижениях войск и транспорта, – с энтузиазмом подхватил Мигер. – Ибо даже у смиренного чернорабочего есть глаза и разум, и он видит, что творится вокруг. Вы выдвинули грандиозный план, Гус Фокс, и все мы до последнего на вашей стороне. Мы будем вашими глазами и ушами, и я жду не дождусь возможности послужить этим Америке, нашей новой родине.
      Когда они вышли и уже Мигер запирал дверь, Фокс как бы между прочим поинтересовался:
      – А что это за офицер с седыми волосами и шрамом на правой щеке?
      – А, вы о лейтенанте Рили! Добрый вояка.
      – Отлично. Вас не затруднит привести его ко мне завтра утром?
      – Несомненно. Обязательно.
      Он хотел спросить у Фокса, с чего это вдруг ему понадобился Рили, но военный моряк уже повернулся и зашагал прочь. Ну и ладно. Завтра утром все и выяснится.
 

НЬЮПОРТ-НЬЮС, ШТАТ ВИРГИНИЯ

 
      Заглянув в циклопических размеров сухой док, Джон Эрикссон одобрительно закивал. Массивные ворота шлюза были закрыты, отрезав док от гавани, и насосы уже откачивали остатки воды. Бригада негров по колено в жидкой грязи под руководством белого бригадира устанавливала массивные бревна, подпирая ими киль нового броненосца “Виргиния” на время постройки. Название пришлось Эрикссону не по душе. Но ни военное министерство, ни флот не поддержали его куда более остроумные предложения наподобие “Ас” <Асы – в скандинавской мифологии основная группа богов, возглавляемая Одином. Иногда – обозначение богов вообще.> или “Разрушитель”. Власти настаивали, что новый крейсер надо назвать в честь штата, в котором он строится.
      – Allt gar I alia fall mycket, mycket bra, <В общем, все идет весьма и весьма недурно (шведск.).> – пробормотал инженер под нос по-шведски, поскольку, не считая истории с названием корабля, был доволен тем, что исхитрился провернуть такую уйму дел за столь короткий срок. Да, эта верфь воистину весьма и весьма хороша. Впрочем, иначе и быть не могло, ведь он проектировал ее самолично. Он никогда не сомневался, что он гений, а теперь это начал понимать и весь мир. Разве не он изобрел первый гребной винт, теперь повсюду вытесняющий неуклюжие колеса? А затем разве не он сконструировал и построил “Монитор” за сто дней? И тут же перешел к постройке “Мстителя”, разгромившего британцев, когда те напали на Вашингтон. А теперь построит даже более могущественную “Виргинию”, названную просто-напросто в честь штата, где она строится. Он возражал, что так же назывался броненосец конфедератов, еще не списанный с флота. Это наводит на тревожное предположение, что северяне никогда не признают такое название, данное конфедератскими властями. В военно-морском реестре судно по-прежнему числится как “Мерримак” – затопленный корпус федерального корабля, который южане переделали в броненосец. В ответ власти сняли с судна слабосильную машину и списали его – и на Севере, и на Юге. И все равно, “Виргиния” – чересчур ходульное название для корабля, которому суждено неузнаваемо преобразить искусство морского боя. Эрикссон твердо пообещал себе, что будет биться за название следующего корабля, пусть будет “Асом” – боевым кораблем богов.
      – Мистер Эрикссон, – окликнули его сзади. Оглянувшись, он увидел, что по лестнице взбирается Гаррет Дэвис. Управляющий верфи утирал потное лицо большим платком, хотя воздух был еще напоен утренней прохладой. – Мы получили ответ из “Сталелитейных мастерских Тредегар”. Они начинают отгрузку проката сегодня.
      – Уж пусть постараются, а не то… – зловещим тоном буркнул Эрикссон, не уточняя, что произойдет в противном случае. – Очень скоро мы сможем обходиться и без них.
      Оглядевшись, он едва не расплылся в довольной улыбке. Пришлось выдержать целую череду баталий с министерством военного флота, но в конце концов он своего добился. Они сетовали на цену, но в конце концов уступили. Теперь он окончательно завершил постройку верфи, каждый цех которой спроектировал лично. От этого огромного сухого дока с каменными стенами до литейных, прокатных и механических цехов, паровых молотов, сверлильных станков и паровых машин. Словом, все оборудование, необходимое для работы с огромной массой железа, нужного для постройки этого нового левиафана.
      Само собой разумеется, радикально новой конструкции. Вдвое больше “Мстителя”, с двумя башнями, в каждой по два 12-дюймовых орудия, – одна на носу, одна на корме. Броня опоясывает судно вдоль ватерлинии, бронированные палубы прикрывают машины, котлы и артиллерийские склады. Основания башен тоже окружены броней. А кроме двух главных батарей еще ряд орудий помельче вдоль обоих бортов. Этот океанский корабль сможет ходить дозором по морям всей планеты, не боясь никаких военных кораблей. Особенно британских. В сейфе Эрикссона лежало донесение, присланное министерством военного флота. И хотя он даже не догадывался, каким образом эти сведения добыты, но не подвергал их достоверность сомнению. В донесении приводились подробности касательно строительства трех новых британских броненосцев. Все то же самое, сплошные компромиссы, все основано на модифицированной конструкции “Воителя”. Они и в подметки не годятся его “Виргинии”, тут он не сомневался. Он также получил сведения о корабле, уже спущенном на воду, – судне Королевского флота “Завоеватель”. Этот будет получше прочих, но все едино недостаточно хорош.
      Стоит ему схлестнуться с “Виргинией”, и исход поединка предрешен.
      – Это еще не все, – подал голос Дэвис. – В конторе двое джентльменов. Они хотят вас видеть.
      – Я чересчур занят.
      – Они из правительства, сэр. Говорят, это важно. Недовольно ворча, что ему мешают работать, Эрикссон спустился в контору. Одного из пришедших он признал, да и как не признать, когда знакомы даже чересчур хорошо. Литвак его фамилия, представитель казначейства. Через него Эрикссон и получал фонды на свои работы. Каждая их встреча превращалась в настоящее сражение из-за денег.
      – Мистер Эрикссон, – начал Литвак, выступая вперед, – это мистер Фредерик Дуглас из Фридменовского бюро.
      Эрикссон небрежно кивнул высокому негру – человеку впечатляющей наружности, с длинной бородой и высокой копной волос. Обменялся с ним кратким рукопожатием, поскольку не питал расовых предрассудков; если он и испытывал ненависть к кому-то или чему-то, то лишь к глупости людей, с которыми ему приходилось иметь дело. И снова обернулся к Литваку.
      – Что на сей раз? Снова насчет финансирования?
      – Нет, на сей раз нет. Это у мистера Дугласа из Фридменовского бюро есть к вам вопросы.
      – Я ничего не знаю об этом бюро. Я инженер…
      – Тогда самое время узнать, – раздраженно рыкнул Дуглас. Эрикссон сердито развернулся к нему, но Дуглас заговорил первым.
      – Фридменовское бюро основано для надзора за тем, чтобы законы, принятые Конгрессом, выполнялись. Одно дело освободить рабов, и совсем другое – позаботиться, чтобы они получили после освобождения полноценную работу. Сколько именно негров занято в вашей программе ремесленного обучения?
      – О чем таком этот человек толкует?! – возмущенно крикнул Эрикссон. – Меня работа ждет! Я не разбираюсь в политике, мне нет до нее дела.
      – Уверяю вас, здесь не тот случай. – Дуглас возвысил голос еще больше, заглушив разъяренного шведа. – Одна война закончилась – война между штатами. Но новая война только-только начинается. По закону рабов следовало освободить. Это сделано. Рабовладельцы получили компенсацию за то, что столь недостойно считали собственностью. Но это лишь первый шаг на пути к свободе. Если бывшие рабы смогут трудиться только на хлопковых плантациях, как в прошлом, они не получат экономической свободы, гарантированной им как свободным людям. Они нуждаются в образовании, в обучении ремеслам, до которых их не допускали так долго. Юг ныне претерпевает индустриальную революцию. Сейчас на Юге строят механические мастерские, заводы и верфи, а также паровозные депо. Югу они сулят процветание, а своим работникам – независимость. Негр, еженедельно приносящий домой жалованье, не зависит от других людей. Это правильно, это справедливо. Освобожденные негры должны принять участие в этом процессе. Таков закон! Федеральное правительство вложило средства, необходимые для постройки этой новой верфи. Она здесь не только для того, чтобы строить военные корабли, но и для воплощения новой политики промышленного развития Юга. Опытные машинисты и сборщики прибыли сюда с верфей Севера, чтобы передать свое искусство подмастерьям. Известно ли вам, сколько этих подмастерьев занято в вашей программе?
      Раздосадованный до крайности Эрикссон вскинул руки над головой.
      – Да говорю же, ко мне это не имеет никакого отношения! Я инженер, мое дело строить машины. Я ни разу не слыхал об этих новых законах, и мне нет до них ни малейшего дела. – Он обернулся к управляющему. – Дэвис, вам что-нибудь известно об этом?
      – Да, сэр. Цифры у меня с собой. – Он вытащил из кармана замусоленный листочек. – Покамест к этой программе присоединилось только сорок три человека. Но когда вербовка закончится, будет в общей сложности сто восемьдесят человек.
      – А сколько из них будут неграми? – прогрохотал вопрос во внезапно наступившей тишине. Дэвис утер залитое потом лицо и беспомощно огляделся. – Говорите! – настаивал Дуглас.
      Управляющий верфи снова поглядел на листочек, потом смял его в потной ладони. И наконец чуть ли не шепотом вымолвил:
      – Полагаю.., в настоящее время ни одного. Хотя чернорабочие…
      – Так я и думал! – громом раскатились по конторе слова Дугласа. – Когда эта верфь согласилась принять федеральные средства, она заодно согласилась, что четверть всех подмастерьев будет негритянской расы. Это означает, что вы должны тотчас же принять подмастерьями сорок пять негров. – Вынув из внутреннего кармана сюртука пухлый конверт, он передал его злополучному управляющему. – Перед приходом сюда я принял меры, заглянув в местное представительство Фридменовского бюро. Его адрес на конверте. Внутри список пригодных и даровитых людей, имеющихся в наличии и горящих желанием получить работу. Проведите с ними собеседование. У вас неделя, чтобы предоставить список этих сорока пяти человек присутствующему здесь мистеру Литваку. Если к тому времени список не будет лежать у него на столе, всякое финансирование верфи будет приостановлено до той поры, пока нужные сведения не будут предоставлены.
      – Он может так поступить?! – рявкнул Эрикссон на трепещущего Дэвиса.
      – Д-да…
      – Тогда не вижу проблем. Приступайте сию секунду. Моя программа строительства не должна останавливаться ни на миг.
      – Но, мистер Эрикссон, проблемы.., есть.
      – Проблемы?! Мне не нужны никакие проблемы. Наймите этих людей, как было уговорено.
      – Но, сэр, есть ведь и другие подмастерья. Они отказываются работать бок о бок с черномазыми.
      – Это не проблема, – отрезал Эрикссон. – Пусть тогда все подмастерья будут чернокожими. Слесаря с Севера наверняка с радостью научат их всему, что умеют сами.
      – Я посмотрю.., что смогу сделать.
      – Неделя, – угрожающим тоном повторил Дуглас. Затем его суровые черты озарились мимолетной улыбкой. – Мне нравится ваш стиль, мистер Эрикссон. Вы необычайно здравомыслящий человек.
      – Прежде всего я кораблестроитель, мистер Дуглас. Я никогда не понимал, с какой стати американцы придают цвету кожи такое значение. Если рабочий делает свое дело, мне наплевать, даже если он… – Он замялся, подыскивая уместное сравнение. – Даже если он норвежец – я все равно приму его на работу. – Тут его прервал рев паровозного гудка. – О-о, прошу простить!
      Он развернулся и стремительно вышел, поспешив навстречу пыхтящему локомотиву. В свое время он настоял, чтобы от линии Чесапик – Огайо сделали ответвление, доходящее прямо до верфи. Оно уже доказало свою полезность – стальной лист подвозят прямо к воротам дока.
      Но на сей раз прибыл не обычный груз проката. Поезд состоял из единственного пассажирского вагона, прицепленного к паровозу, и замыкавшей цепочку тяжело груженной платформы. Когда Эрикссон подошел, оттуда спустился коренастый человек в сюртуке и высоченном черном цилиндре.
      – Вы, случаем, не мистер Эрикссон? – осведомился он, протягивая руку. – Моя фамилия Пэррот, Уильям Паркер Пэррот.
      – Оружейник! Чрезвычайно рад. Я и сам конструировал оружие, так что знаю, о чем толкую. А это 12-дюймовое орудие, о котором вы писали.
      – Верно.
      – Какое красивое, – Эрикссон отошел подальше, чтобы полюбоваться громадиной длинного вороненого орудия, ибо эта затаившаяся черная машина смерти радовала взор совершенством пропорций. – Где этот ваш затвор, вот его я должен осмотреть сию же минуту.
      Оба вскарабкались на платформу, перепачкавшись сажей и даже не заметив этого.
      – Газовый затвор, – пояснил Пэррот, – сердце орудия, заряжающегося с казенной части. Я тщательно изучил британскую пушку Армстронга, даже изготовил одну сам. Затвор у нее сложный, а когда начинается стрельба, он вскоре становится непригодным для исполнения своей функции. Отодвигающаяся стальная плита фиксируется на месте большими запорными болтами. Но она запирает камору не до конца. После нескольких выстрелов нагретый металл расширяется, начинается утечка пороховых газов, что просто-таки угрожает жизни орудийного расчета, ежели камору разорвет, – что случалось отнюдь не единожды. Но я, полагаю, нашел решение этой проблемы.
      – Вы должны рассказать, нет, показать мне!
      – Всенепременно. Принцип прост. Вообразите, пожалуйста, массивную нарезную камору, в которую ввинчивают нарезной затвор.
      – Тогда выход газов полностью перекрыт. Но это ж дьявольский труд, да вдобавок долгий, выворачивать и заворачивать болт после каждого выстрела!
      – Разумеется. Так позвольте же мне показать… Подойдя к казеннику пушки, Пэррот изо всех сил налег на длинный рычаг. Он и дотянулся-то до рычага с трудом, а уж потянуть его к низу так и не смог. Более рослый швед, несмотря на преклонный возраст сохранивший невероятную силу, протянул руку над головой у коротышки-оружейника и опустил рычаг могучим рывком. Затворный механизм провернулся – и откинулся на большой шарнирной петле. Эрикссон провел кончиками пальцев по резьбе на затворе и в каморе.
      – Это разорванная сцепка, – гордо провозгласил Пэррот. – Идея проста, но добиться правильной машинной обработки было очень трудно. Как видите, после того как резьба в каморе и на затворе нарезана, и там, и там делаются продольные проточки. Теперь затвор можно просто вдвинуть на место. А с поворотом он фиксируется. Идеально запирая газ благодаря резьбе. После выстрела процесс повторяется в обратном порядке.
      – Вы и вправду гений, – промолвил Эрикссон, поглаживая кончиками пальцев крупную резьбу. Пожалуй, он впервые в жизни похвалил коллегу.
      – Если вы будете любезны показать мне корабль, на котором оно будет установлено…
      – Трудновато, – Эрикссон с улыбкой постучал себя пальцем по лбу. – Изрядная его часть вот тут, внутри. Но я могу показать вам свои чертежи. Прошу ко мне в кабинет.
      Проектируя свое рабочее место, Эрикссон не скупился на правительственные деньги – уж больно много ему пришлось проработать на своем веку в продуваемых всеми сквозняками комнатах, порой скудно освещенных лишь чадящими лампами. Теперь на его элегантную чертежную доску с бордюром из красного дерева свет лился через широкие окна, в том числе и потолочные. На стеллаже у стены стояли модели построенных им разнообразных кораблей и прочих изобретений. А к доске был прикреплен чертеж “Виргинии”. Эрикссон горделиво постучал по нему пальцем.
      – Башня будет здесь, на носу, а на корме вторая. И в каждой по два ваших орудия.
      Пэррот ловил каждое слово шведского инженера, гордо демонстрировавшего новшества своей последней конструкции. Но помимо воли оружейник то и дело обращал взгляд к массивному металлическому устройству, стоявшему на полу, утыканному трубами и с торчавшим сбоку валом. В конце концов, не в силах больше сдерживать любопытство, он попытался вставить слово, но Эрикссон только-только разошелся.
      – Башни будут намного меньше, чем те, что я строил раньше, потому что теперь после выстрела нет нужды откатывать пушку, чтобы зарядить ее через жерло. А будучи меньше, башня будет и легче, сиречь и повернуть ее будет не в пример проще. А еще без нужды катать пушки туда-сюда после каждого выстрела темп стрельбы возрастет. – Рассмеявшись, он хлопнул гостя по спине, отчего тот пошатнулся. – Итого две башни, четыре орудия. А я построю быстроходнейший броненосец в мире, который понесет их в бой. Ни одному кораблю на свете не выстоять против него!
      Он отступил на шаг, с улыбкой разглядывая чертеж, и Пэрроту наконец выпал шанс вклиниться с репликой.
      – Великолепно, просто великолепно. Как только вернусь, приступлю к изготовлению остальных трех без малейшего промедления. Но, простите за любопытство, не могли бы вы сказать мне, что это за машина? – похлопал он по вороненой поверхности, и Эрикссон обернулся.
      – Этот прототип все еще дорабатывается. – Он снова указал на чертеж стального судна. – Новый корабль будет огромный, а с размером приходят и проблемы. Вот, поглядите.
      Взяв модель “Монитора” в разрезе, он указал на паровой котел.
      – Единственный источник пара вот здесь, этого более чем достаточно для корабля такого размера. Башня, как видите, почти прямо над котлом. Так что было достаточно просто протянуть паропровод к небольшой машине, вращающей башню. А теперь поглядите-ка на чертеж “Виргинии”. Ее машина стоит на самой нижней палубе, а башни намного выше и дальше, одна впереди, другая сзади. Отсюда следует, что мне понадобились бы теплоизолированные паропроводы, тянущиеся через весь корабль. Но даже изолированные, они будут очень горячие. А еще есть опасность, что труба разорвется – либо сама по себе, либо от вражеского огня. В перегретый пар лучше не соваться. Мне что, ставить отдельный котел под каждой башней? Не очень-то практично. Всерьез поразмыслив на эту тему, я в конце концов решил пойти таким путем.
      – А об электрических моторах вы не думали?
      – Думал. Но достаточно больших, чтобы повернуть башню, не существует. Да и генераторы велики, нескладны и неэффективны. Так что мне пришел в голову механический ответ. – Он оглянулся на коллегу. – Вы слыхали о цикле Карно?
      – Конечно. Это приложение второго закона термодинамики.
      – Совершенно верно. Идеальный цикл из четырех обратимых изменений в физическом состоянии вещества. Паровой двигатель работает по циклу Карно, но поскольку источник энергии находится вовне, то и цикл не идеальный. В своем двигателе Карно я пытаюсь добиться полного цикла в одной машине. Поначалу я применял в качестве топлива угольную пыль, подаваемую в цилиндр достаточно быстро, чтобы происходило изотермическое расширение, когда она загорается.
      – И каков же результат? – с энтузиазмом поинтересовался Пэррот.
      – Увы, в лучшем случае сомнительный. Трудно было поддерживать достаточно высокую температуру цилиндра, чтобы шло самовозгорание. Опять же характер самого топлива. Ежели не измолоть его в тончайший порошок, а процесс сей как минимум утомительный и дорогостоящий, оно слипается в комья и забивает трубки. Дабы обойти эту проблему, я сейчас работаю с керосином и прочими легковоспламеняющимися жидкостями, что сулит более успешный результат.
      – Замечательно! Значит, под каждой башней у вас будет отдельный двигатель. Вы не могли бы сообщать мне, как продвигается дело?
      – Разумеется.
      Пэррот думал о патенте на самоходную сухопутную батарею, висящем на стене его кабинета уже много лет. Весьма практичная идея. Недоставало только достаточно компактного двигателя, способного привести ее в движение.
      Не сгодится ли на эту роль машина Эрикссона?
 
       ***
 
      Когда двое ирландских офицеров вошли в кабинет, Густав Фокс, сидя за столом, подписывал какие-то бумаги. Он жестом пригласил пришедших сесть в приготовленные кресла, покончил с бумагами и отложил перо в сторону.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.