Долгих семьдесят четыре года правил на планете Орхомен добрейший и любимый народом царь Ахамант. Мир этот славился своими плодородными землями, мягким климатом и богатейшими залежами металлов. В общем, планета обеспечивала себя всем необходимым, и мудрейший Ахамант, достаточно наслышанный об иных мирах, небесных лодках и межзвездном общении еще в молодости пришел к однозначному выводу: не надо вступать в контакт с богами, как называли местные жители летающих по небу инопланетников. И слуг своих, настаивавших на приобщении к благам других цивилизаций, царь отдалил от себя настолько, что однажды все они покинули Орхомен навсегда. И называлось это Исходом Сторонников Контакта. А планета продолжала жить благополучной, радостной, сытной жизнью без войн и распрей.
      Молодая жена Ахаманта царица Нивелла родила ему двоих детей-близнецов – сына Фрайкса и дочь Хеллу. Оба они в равной мере являлись наследниками престола, однако никогда, с самых юных лет не ссорились между собою, и дело очевидным образом шло к тому, что станут они управлять планетой вдвоем. А ведь и такое было возможно на мирном и богатейшем Орхомене! И старик отец радовался, что уйдет из жизни, оставляя планету в достойных и праведных руках.
      Но тогда-то и случилось несчастье. Верно говорят люди: седина в бороду – бес в ребро. Влюбился почтенный царь в юную Инну, дочь некоего Кадмия, да так влюбился, что бросил жену Нивеллу, прогнал ее прочь и ввел во дворец новую царицу. И молодая владычица невзлюбила пасынков своих Фрайкса и Хеллу. Что, в общем, было вполне естественно, вот только причина этой ненависти оказалась в итоге весьма далекой от обыкновенной ревности. Инна приходилась дочерью совсем не Кадмию, а совсем наоборот – некоему Кобальту с далекой планеты Дельфа. И была она тайным агентом могущественной межзвездной организации галактического масштаба. Инна, пользуясь своим высоким положением, фактически руководила всем сельским хозяйством Орхомена и сумела отравить огромные площади, засеянные хлебными злаками и другими растениями. Применяла Инна для этого новейший биологический яд, и убогие технологии отсталой в научном отношении планеты оказались бессильны бороться с подобной катастрофой.
      Тогда Инна сама предложила способ борьбы со стихийным бедствием. Дескать, однажды боги вложили тайное знание в голову Фрайкса, (избранного, между прочим, неслучайно), и среди остального-разного хранится под черепом его также и секрет хлебного противоядия. Так вот, чтобы добыть эти секретные сведения, вещала Инна, есть лишь один способ: отрубить Фрайксу голову, а затем вложить ее в таинственную адскую машину, доверенную некогда богами отцу Инны, а теперь по наследству перешедшую к ней. Орхоменцы издревле испытывали большое недоверие ко всякого рода сложным и непонятным машинам, потому в детали и подробности вникать они не захотели, а поняли рекомендации царицы Инны по-своему: следует, догадались они, принести Фрайкса в жертву богам, и тогда боги вернут плодородие землям и благополучие народу Орхомена. Но это, как говорится, те же уши, только в профиль.
      Погоревал Ахамант, погоревал, да и понял, что никакого выбора ему не оставили. Либо погибнет от меча любимый сын его, либо – от голода – весь народ Орхомена, тоже очень и очень любимый своим царем. Разве это выбор? Так, риторический вопрос. В общем, жертвоприношение богам назначили аккурат на Всепланетный День Плодородия и Богатства – ежегодный главный праздник орхоменцев. Меч специальный наточили до остроты необыкновенной, юношу связали крепчайшими веревками, а сестра его повсюду следом шла, ни на шаг не отставала и все молила, молила, чтоб и ее убили тоже, раз такое дело. Но Ахамант Хеллу свою убивать не собирался, потому что боги ничего на этот счет не предписали. Пока.
      Словом, должно было злодеяние свершиться ровно в полдень при ярком солнце и большом стечении публики. Добрый и любящий своего царя народ ждал избавления ото всех бед и возвращения к безбедной и безоблачной жизни. Только один человек на всем Орхомене ничего хорошего от жертвоприношения не ждал. Да про этого человека все как-то позабыли. Давно уже позабыли. Ведь царь Ахамант, раб желаний своих и подлый изменник, прогнал жену прежнюю из дворца и из города. Не знал он лишь одного: что Нивелла покинула тогда и планету, воспользовавшись одною из небесных колесниц богов, которые прилетали иногда в районы, далекие от главного города планеты, носящего, кстати, то же имя – Орхомен. А вернулась низвергнутая царица тайно, но вернулась вовремя, потому что знала обо всем. История, впрочем, умалчивает, была ли она в тот день на площади и наблюдала ли за происходящим в полдневный час Праздника Плодородия. И лишь одно можно утверждать со всей определенностью: именно экс-царица Нивелла наслала на Орхомен из неведомых миров ослепительного винторога, волшебного зверя, летающего по небу голубому и небу черному, изрыгающего пламя и наводящего ужас и восторг на всех, у кого есть глаза и уши.
      Ослепительный винторог распахнул широченную пасть и принял во чрево свое и несчастного, обреченного на смерть Фрайкса и сестру его Хеллу, верную ему до конца. Конечно, винторог очень быстро скрылся в облаках над главной площадью города Орхомена. Вот тогда и вынуждена была раскрыть свою гнусную сущность галактическая шпионка Инна. С непостижимой скоростью, вне всяких сомнений, пользуясь колдовством и магией, извлекла она прямо из-под земли сверкающую чешуей гигантскую серебряную рыбу и на рыбе этой умчалась в догонку за винторогом с ослепительной золотою кожей. Но где там! Мудрые люди, хранящие тайное знание, доставшееся им еще от прадедов-первопоселенцев, но не покинувшие планету вместе со Сторонниками Контакта, эти мудрые люди говорили Ахаманту: «Возликуешь ты или опечалишься, но ты должен знать, царь: нипочем рыбе не угнаться за винторогом, потому как невозможно это». Однако те же мудрецы и объяснили ему, что теперь не вернутся назад ни дети его, ни молодая обманщица-жена – враг рода человеческого. А вот Нивелла может и должна вернуться. И ее возвращения Ахаманту надлежит терпеливо ждать. Быть может, не один год, но, если терпения и здоровья хватит, тогда старый царь Орхомена, оставшийся без наследников и жен, будет прощен богами и снова станет счастливым. И владыка Орхомена согласился ждать.
      А Фрайкс и Хелла, достигнув ближайшей планеты, совершили непредвиденную посадку. Винторог-то, конечно, был обучен Нивеллой, то есть запрограммирован на долгий и только ей одной известный маршрут, но оказался он при этом на удивление послушным зверем. Стоило Хелле дернуть за длинную торчащую меж ребер его рукоятку, как сверкающая золотом туша устремилась вниз. А внизу расстилалась бескрайняя водная гладь планеты Дарданелла. Хелла никогда в жизни не видела такого огромного океана – он покрывал всю планету целиком. А меж тем, у себя на родине она очень любила плескаться в море и отлично плавала. «Хочу искупаться!» – закапризничала Хелла. И любящий брат не посмел отказать ей. Сам он в воду не полез, боялся, хотя опасности никакой не видно было до самого горизонта, в какую сторону не посмотри. Но нехорошее предчувствие не покидало Фрайкса все то время, пока он любовался красивым телом своей сестры, плескавшейся в теплых волнах Дарданеллы. И предчувствие не обмануло юного орхоменца. Из темно-синих пучин поднялись зеленотелые, изумрудно-яркие веселые красавицы, которые так увлекли Хеллу своими играми и разговорами, что орхоменская наследница престола отказалась возвращаться к брату.
      А брат не слишком-то и возражал. Он ведь и сам не знал, куда летит. Не в Орхомен же возвращаться! Мать он потерял давно, Отца и весь народ свой – недавно, зато при чудовищных обстоятельствах. А теперь настало время потерять сестру. Значит, так хотят боги. «Судьбу свою следует принимать с покорностью и, не поворачивая головы в прошлое, стремиться всегда только вперед». Так учили древние.
      «Прощай, Хелла!» – крикнул Фрайкс и приказал ослепительному винторогу подниматься в небо.
      А конечной точкой маршрута стала для него планета Эгриси, где правил царь со странным тройным именем Исаак Даниил Йот или коротко – И.Д. Йот, хорошо знавший Нивеллу, но показавшийся Фрайксу абсолютно сумасшедшим. Он называл себя солнцеликим и вообще считал отцом своим не человека, а самое солнце, то есть местное светило. Но в быту Йот оказался добрейшим стариком, Фрайкса обласкал, накормил и приветил. А не прошло и месяца, как выдал за него самую красивую и молодую из дочерей своих – Галку. Зато винторога забрал и поставил на прикол. Теперь уж и Фрайкс начал понимать, что ослепительный со своею золотой кожей, хоть и смахивает на орхоменского гиппопотама, у которого бивни закручены в тугие спирали, но это, конечно же, не зверь, вообще никакое не животное. Это все-таки машина. И особенно четко все прояснилось, когда из винторога все внутренности вывернули, растащили по всяким другим механизмам во славу великого Дзевесо – кометоборца и сокрушителя кривопространства, а саму золотую шкуру или обечайку, как ее здесь называли – в качестве величайшей ценности – упрятали в самшитовом лесу, обнесли двумя рядами прочнейшего забора из колючей проволоки, а между рядами этими пустили свирепого огнедышащего дракона, не перестававшего бегать ни днем, ни ночью.
      Йот, настоящее имя которого было Сулели («глупый» по-эгрисянски, и он стыдился такого имени), сделал Фрайкса своим подданным и своим родственником. Отношениям их могли позавидовать любые другие зять и тесть, и все-таки Фрайкс, чем старше становился, тем лучше чувствовал, что даже его любимая Галка, (которую в действительности тоже звали иначе – очень странным именем Халхи, означавшим в переводе с эгрисянского «народ») – так вот, даже его любимая жена гораздо сильнее привязана не к самому Фрайксу, а к принесшему его сюда ослепительному винторогу, точнее, к золотой шкуре винторога, находившейся в непонятной магической связи с родителями Фрайкса, как с отцом Ахамантом, сыном Эола, так и с матерью Нивеллой, непонятно чьей дочерью, неизвестно откуда пришедшей и исчезнувшей неведомо куда. А потому уже изрядно поднаторевший во многих искусствах и науках, распространенных на Эгриси, Фрайкс однажды набрался смелости, да и отправил тайком шифровку в необозримый космос. Отправил наудачу и совершенно случайно использовал частоту канала спецсвязи.
      Шифровку приняли и прочли, но Фрайкс и по сей день ждет ответа, а старый Ахамант ждет свою жену, мечтая испросить прощения за предательство, а вечно юная Хелла уже устала резвиться с зеленогрудыми красавицами-подружками, и ждет не дождется, когда Фрайкс полетит обратно и заберет ее домой на древний и благодатный Орхомен, колонизованный во время оно еще легендарным космическим волком капитаном Минием, буксировавшим туда первый межзвездный транспорт «Прометеус Виктори» в самом начале Великой Эпохи Галактической Экспансии.
 
      – Ну и как тебе это все? – поинтересовался Язон.
      – По-моему, красивая легенда, – сказала Мета, оглядываясь по сторонам в поисках возможной цели.
      Но в лесу было тихо-тихо, даже насекомые не жужжали.
      – А по-моему, чушь собачья! Намешано всего, словно в кастикусийском салате, который приготовлен самым бездарным в галактике поваром: картошку нарезали сырую, апельсины наоборот сварили, а вместо соленой клубники набухали свежих эриданских огурцов.
      – Ничего не понимаю, – фыркнула Мета. – Причем здесь салат?
      – А при том!
      Язон сорвал яркий лиловый цветок и долго его рассматривал. Подумал: «Во дела! Никогда тут не росло таких цветов!»
      – Все, что я тебе сейчас прочел, – это никакая не легенда, а как раз и есть та самая шифровка, перехваченная Специальным Корпусом, а еще раньше принятая этим сумасшедшим Солвицом и почему-то включенная им в пакет документов под скромным названием «Досье на гражданина галактики Язона динАльта».
      – Ты меня разыгрываешь, – предположила Мета.
      – Самое время, – грустно улыбнулся Язон. – Когда предстоит закончить исключительно ответственный этап нашей с Арчи программы экспериментов, а я вынужден срочно вылетать к центру галактики. Самое время для шуток и розыгрышей.
      – Почему именно к центру? – заинтересовалась Мета. – Никогда еще не бывала в тех краях.
      – Так ведь Бервик полагает, что источник радиосигнала, принесшего эту шифровку, расположен как раз где-то там. Хотя в принципе он был зафиксирован в виде хаотично блуждающего отраженного импульса.
      – Ты опять работаешь с этим самовлюбленным типом, руководителем всех на свете секретных организаций? – Мета чисто по-женски выделила самое главное для себя.
      – А с кем еще прикажешь работать? Думаешь, кто-нибудь другой, кроме бессмертного Бервика, сумел бы определить с такой точностьюю время, к которому относятся описанные события, описанные в этой, с позволения сказать, легенде?
      – Ну, и когда же? Ровно пять тысяч лет назад? Как раз земляне только построили наш славный линкор для непобедимой древней империи…
      – Не угадала. Лет двадцать назад, а может быть, и еще позже. Так что все участники событий, даже простые смертные, похоже, еще живы.
      – Что? – Мета уже не спрашивала про розыгрыш, просто смотрела на Язона широко раскрытыми и оттого особенно красивыми глазами.
      – В том вся и загвоздка. В археологическую экспедицию я бы вряд ли сорвался. А тут дело гораздо более серьезное. Солвиц никакую информацию случайно в директории не объединял. Значит, эти чудаки с планеты Эгриси или с планеты Орхомен имеют лично ко мне самое непосредственное отношение.
      – И когда же ты хочешь лететь?
      – Завтра.
      – Ничего себе!
      – Потому и решил сегодня погулять с тобою в лесу, по этим славным лугам, чтобы в дальней дороге было, что вспомнить.
      – Да ты с ума сошел, Язон! Во-первых я полечу с тобою, даже не спрашивая разрешения. А во-вторых… Вот ведь заразил ты меня этим «во-первых, во-вторых»… Ты что, забыл, зачем мы здесь? Прогулка по славному лугу! Мы на Пирре, Язон! Это Мир Смерти. Мы еще не победили его.
      – Но ведь как будто уже ясно, что здесь и сейчас не в кого стрелять.
      – Так почему же именно об этом месте Бруччо написал в своих, как он думал, предсмертных заметках: «Отметил нечто принципиально новое, обычное оружие против этого бессильно…» А потом он никогда не мог вспомнить, о чем именно говорил, и даже сам теперь утверждает, будто просто бредил. Ты веришь в подобный бред?
      – Не верю, – сказал Язон. – Но допускаю подобную возможность. Чувствуешь разницу?
      – Ты как был демагогом, так и остался! Лучше смотри внимательнее, путешественник к центру галактики!
      – На что смотреть, Мета? В который раз мы топчем с тобой этот райский уголок? Присядь. Отдохни.
      Они присели на поваленное дерево, и Язон произнес полуутвердительно-полувопросительно:
      – Я закурю.
      – Да уж пожалуйста, – ответила Мета с еще более неясной интонацией.
      – Ладно, – сказал Язон, все-таки закуривая. – Раз уж мы летим вместе, скажи, что ты вообще думаешь по поводу всего этого безобразия. На кой я им всем понадобился: древнему ученому Солвицу – дважды беглецу из нашей вселенной, Бервику – члену Общества Гарантов Стабильности, теперь еще царям каким-то из центра галактики? Чего я натворил такого, а? Как ты думаешь?
      – А тут и думать особо нечего, – рассудила Мета с пиррянской простотой, – Солвицу и Бервику просто требовались твои мозги, но я и первому их не отдала, и второму не отдам. А насчет царей… Честно говоря, я плохо понимаю. Там все так странно рассказывается в твоей «шифровке»! Как будто старинную книжку читаешь, но не совсем, а еще одновременно слушаешь комментарий вполне современных… ну, детей, не детей – студентов, что ли…
      – Вот! Я же говорю – кастикусийский салат! В общем-то, мешанина понятно откуда. Лингвистический анализ мы уже проводили, и похоже, что первоисточник писался на древне-греческом, потом переводился для трансляции в эфир на эгрисянский, а после приема расшифровывался на меж-языке, но через эсперанто, потому что Солвиц вначале по ошибке принял его за старинную имперскую шифротелеграмму. При столь многократном переводе стиль повествования, разумеется, несколько страдает. Но хуже со смыслом: в истории про Фрайкса и золотую шкуру действительно есть какие-то недоваренные и переваренные фразы. Ну, как, например, Фрайкс, отправляя шифровку, мог сам про себя рассказывать в третьем лице, да еще описывать в прошедшем времени, как эту его шифровку приняли?! Ты только подумай…
      Мета внезапно вскочила и, рванувшись в сторону, выстрелила трижды. Потом громко вскрикнула, то ли от неожиданости, то ли от боли. И Язон поспешил на помощь. Но огневая поддержка уже не требовалась. Обугленная тварь, скорчившаяся в траве, больше не представляла опасности. Это была достаточно новая, но хорошо изученная мутация – своего рода помесь летающего шипокрыла с ползучим ежом-иглометом. Но Мета, наклонившись и брезгливо сморщившись, изучала свою левую голень.
      – В чем дело? – спросил Язон. – Ты ранена?
      – Чепуха, – ответила она почему-то шепотом. – Ничего не видно, только боль очень резкая и сильная. От игломета так не бывает…
      Язон присел на корточки, вгляделся и понял: действительно, от игломета так не бывает. У Меты чуть пониже коленки, пронзив комбинезон и глубоко войдя в кость, торчала из ноги очень тонкая и, вне всяких сомнений, металлическая иголка.

      Улетали они уже под дождем. Пиррянский климат ничуть не переменился за последние годы. Да и с чего бы? Угол наклона оси планеты – штука весьма постоянная. Тихий и ясный вечер быстро переходил в бурную грозовую ночь, а в промежутках между ударами грома было слышно, как глухо ворчат далекие вулканы. Архипелаг, в центре которого пирряне в свое время устроили печально знаменитый ядерный взрыв, пытаясь уничтожить врага раз и навсегда, теперь практически весь ушел под воду, зато сейсмическая активность на планете в целом слегка снизилась, а в Открытом и вовсе лишь изредка ощущались совсем слабые подземные толчки. Все-таки место для города выбирали не случайное.
      Но сейчас, когда яростные порывы ветра бросали на фонарь универсальной шлюпки целые потоки воды, а очень близкие молнии сбивали с курса автопилот, Язону начинало казаться, что даже неживая природа Пирра вполне осмысленно ополчилась против них. Не иначе, на эту мысль навело его последнее невеселое приключение. Иголку-то из ноги Меты он, конечно, выдернул и спрятал в пластиковый контейнер, чтобы внимательно изучить в лаборатории, и шиломета, как иногда для краткости называли шипокрылого игломета, они на всякий случай захватили с собой, упаковав поджаренную тушку в плотный герметичный мешок. Но странная боль в пораженной голени не утихала, хотя Мета, естественно, сразу сделала себе весь комплекс инъекций, да к тому же организм ее обладал повышенной сопротивляемостью после того, как на далеком астероиде Солвица безумный ученый удостоил Мету вместе с Язоном введения своей вакцины бессмертия. И тем не менее нога начала опухать.
      «Это нечто принципиально новое. Наше обычное оружие бессильно против этого», – стучали в голове Язона страшные фразы, сформулированные когда-то Бруччо. Старый врач и биолог не только записал этот свой «бред», но и с помощью Наксы передал его в эфир. Сообщение пришло на планету Счастье, и многие пирряне отлично помнили тот экстренный вызов, тот крик отчаяния на всю галактику. Они не смогли тогда победить. Они тогда сдались.
      А после вернулись назад, чтобы начать новый бой. И за несколько лет им удалось многое. Впервые с момента колонизации этой дикой и необузданной планеты, население Пирра стало расти. Жители теперь не боялись интересоваться собственной историей, все древние табу были отменены, даже как будто уходило в прошлое противоестественное деление людей на жестянщиков, корчевщиков и инопланетников. А с подачи Язона пирряне предприняли попытку, пусть пока еще робкую, но все-таки искреннюю попытку установить настоящий контакт с планетой. На смену вооруженному нейтралитету и временному перемирию приходил поиск открытого взаимопонимания.
      Воодушевленный всеми этими переменами и своей очередной победой – над мрачным астероидом доктора Солвица, залетевшим из другой вселенной и зримо угрожавшим человечеству на обитаемых мирах, – Язон загорелся надеждой разобраться, наконец, в самой сути трехсотлетней трагедии Пирра. А его новый друг из миров Зеленой Ветви астрофизик Арчи, прилетевший со своего Юктиса выдвинул едва ли не десяток новых гипотез и очень помогал Язону в исследованиях. Большая научная программа, разработанная лучшими специалистами галактики, осуществлялась пусть и не быстро (быстро только кошки родятся), однако весьма успешно.
      Вот тут, как и бывает обычно, все обвалилось сразу, все посыпалось: безумная шифровка, присланная Бервиком, в лучших его традициях на роскошном голографическом бланке Специального Корпуса. Теперь – эта зловещая игла непонятного происхождения и действия; резкое ухудшение погоды… Что еще ждет их? Неизвестно. Но предчувствие у Язона было. Нехорошее такое. И это не просто интуитивное ожидание удара – скорее шестое чувство, не менее реальное и надежное, чем первые пять, ведь в сущности, эта его телепатия вполне поддавалась научному объяснению.
      Мета не стонала, пока Язон взваливал ее на спину и пока почти бегом бежал от посадочной площадки до входа в больницу, только зубами скрипела, а там знаменитую пиррянку сразу переложили на носилки трое предупрежденных по радио и выбежавших навстречу медиков. Мета даже пыталась сама идти, и только по глазам ее, сделавшимся из голубых совершенно черными – одни огромные зрачки во всю радужку, – можно было понять, как ей больно, несмотря на все мыслимые анестезирующие препараты общего и локального действия.
      Тека, считавшийся теперь лучшим хирургом на планете, лично проводил операцию. Ассистировал ему опытнейший Бруччо. Они вскрыли опухоль и очень быстро докопались до причины. Конечно, это была не простая иголка. Иголка «с отделяющейся боеголовкой» – так назвал ее Бруччо, внимательно изучив обе части: «ракетоноситель», доставленный Язоном в контейнере и собственно «боеголовку» – микроскопический, но очень мощный магнитный генератор, вторгающийся в структуру человеческого организма не на клеточном, даже не на субклеточном, а на молекулярном уровне. Вот почему никакие антибиотики и прочие лекарства не могли даже смягчить действия этой миниатюрной адской машинки.
      Когда же генератор был удален, Мете сразу сделалось лучше, и нога ее пошла на поправку, разумеется быстрее, чем у обычных людей, даже быстрее, чем у обычных пиррян. Бруччо и Тека еще раньше познакомились с этой ее особенностью, возникшей после заточения на астероиде, и не удивлялись. Однако даже им не хватило научной смелости допустить предположение о стопроцентной восстанавливаемости живых тканей, то есть практически о том самом бессмертии, которое изобрел Солвиц и которое по жесткой договоренности с Ривердом Бервиком Язон, Мета и Керк держали в строжайшем секрете ото всех. Ото всех, кроме Реса, разумеется, который намного раньше них стал членом этого тайного общества.
      Мета спала в специальном покое, предназначенном для реабилитации, когда Язон зашел в операционную и спросил Бруччо, еще не успевшего снять перчатки и вытереть со лба крупные бусины пота:
      – Скажи, это и есть то самое?
      Все высшие руководители Пирра были в курсе чудовищного открытия, сделанного медиками, так как они не отрываясь следили за хирургической операцией через свои визифоны, а Тека еще и комментировал в подробностях, все, что делал.
      – Не совсем, – ответил Бруччо, – но в принципе – да. Так или иначе, мне удалось восстановить в памяти тогдашний кошмар. Совершенно фантастический вид этой иголки, очевидно инициировал какие-то участки моего мозга, охваченные с тех самых пор амнезией. Теперь я точно вспомнил, что совсем не бредил. Знаешь, Язон, что я увидал тогда? Вот послушай. Только дай мне сигарету.
      – Пиррянин будет курить?! – не поверил Язон. – Это что-то новенькое!
      – У нас теперь каждый день новенькое, – заворчал Бруччо, прикурив и откидывая руку с сигаретой жестом заядлого курильщика. – А я очень старый пиррянин, и к тому же хирург. Мои физические данные теперь уже вряд ли повлияют на мою судьбу, меж тем никотин хорошо успокаивает нервы. Говорю тебе как медик. Но я же не об этом! – словно спохватился он. – Ты слушай, что я тогда увидел. Несколько наших друзей погибли от выстрелов наших же пистолетов. Сам понимаешь, бывает всякое в пылу драки: и рикошеты, и шальные пули, и даже стрельба по своим. Кто бы из нас чему удивлялся! Ко мне на операционный стол попадали и раньше такие раненые. Но тут было три попадания подряд и все – точно в сердце. Я уж подумал было, что среди нас появился безумец или предатель. Но потом стал приглядываться к стреляющим на поле боя и увидал, как старый, закаленный в сотнях сражений Вонг прицельно бьет в нападающего рогоноса, а пуля возвращается назад и убивает – убивает! – моего лучшего друга. Это было за каких-нибудь десять секунд до того, как меня оглушило взрывом и погребло под обломками наблюдательной вышки. Спасительными, как выяснилось обломками…
      Бруччо помолчал.
      – Я все это только сейчас вспомнил. Понимаешь, Язон, они еще тогда научились останавливать и разворачивать пули. Конечно, не все они – иначе нам бы тут сразу крышка. Но, очевидно, когда сила ненависти перекрывает известный рубеж, телепатическое поле приобретает свойства отражающей поверхности. Вот так.
      – И в чем ты видишь здесь аналогию с сегодняшним случаем? – не понял Язон.
      – В том, что они так или иначе стали использовать нашу технику. Сначала наши пули просто летели назад, а теперь следующий этап – из добываемого нами металла они научились делать собственное оружие.
      – Но это слишком невероятно! – Язону не хотелось верить в такой кошмар. – Может быть, это все-таки не животные? Просто какая-то другая, но уже разумная сила выступает на их стороне.
      – Насчет разумной силы можно подумать, – воинственно прищурился Бруччо отправляя обратно в кобуру выскочивший ему в ладонь пистолет. – Но все-таки это именно животные, Язон. Посмотри, пока Тека готовил Мету к операции, я успел изучить вашего печеного ежика. Видишь, у него оставалось в запасе еще три таких же смертоносных снаряда.
      – Но разве живой организм может включать в себя органы, сделанные из металла? – спрашивал Язон уже в отчаянии.
      – Не может, – печально усмехнулся Бруччо. – Но включает.
      В операционной повисла напряженная тишина. Стало слышно журчание воды над умывальником – Тека мыл руки. – А еще откуда-то с улицы донеслась тихая приятная мелодия.
      «Вот уж поистине примета нового времени на Пирре, – думал Язон. – Суровые воины Мира Смерти стали любить музыку, а некоторые даже читают стихи и развешивают картины по стенам своих домов».
      – И что же теперь будет? – спросил он вслух. – Мы снова проигрываем?
      Характерный звук прыгающего в ладонь пистолета донесся сразу с двух сторон: Тека и Бруччо среагировали одинаково и синхронно. Сколько волка не корми, а он все в лес смотрит! Сколько пиррян не воспитывай, они остаются пиррянами, и конечно, не стоило произносить вслух такого обидного вопроса. Но Язон слишком уж крепко расстроился, даже перестал контролировать себя. К счастью, обошлось без стрельбы, ограничились напрягшимися мускулами и гневным сверканием в глазах. Наконец, Язон виновато пояснил:
      – Просто я не вижу пока никакого удовлетворительного решения возникшей проблемы. Планета Пирр будто все время на ход впереди нас. Мы ей слово, она нам – десять.
      – Я тебя понял, Язон, – глухо проговорил Бруччо, как бы с трудом выдавливая из себя звуки. – Я тоже не знаю ответа. Пока. Но думаю, что все это следует обсуждать вместе с Керком и Ресом. Да и Мета не лишней будет. Вот проснется и скажет свое веское слово.
      – Ты прав, Бруччо, – только и мог ответить Язон.
      Ему, автору самого первого мирного проекта на Пирре, было невыносимо больно чувствовать, как рушатся на глазах с таким трудом и с такой любовью выстроенные надежды, рушатся именно теперь, когда зазвучала на улицах музыка, резко снизилась детская смертность и смертность вообще, когда подавляющее большинство маленьких пиррян стало доживать до зрелого возраста и у них уже появились нормальные мечты о полетах в космос. И вот именно сейчас кто-то или что-то наносило им новый сокрушительный и подлый удар!
 
      Совещание получилось очень коротким. Даже не утренняя планерка на большом заводе, где каждый торопится дойти до рабочего места, чтобы не сбить ритм, не упустить бодрого настроя всех операторов в цехах. Скорее это напоминало экстренный военный совет во время короткой передышки между двумя отчаянными атаками. Никто не предлагал ничего нового: изучать, сражаться и, если надо, умереть. Так коротко и мрачно можно было бы резюмировать первую серию высказываний. Вторую серию открыл, всех удивив, Керк. Он поднялся и заявил буквально следующее:
      – Кажется, настал момент, когда нам просто необходимо покинуть планету Пирр всем, до единого человека. Отступление, как тактический ход мы уже использовали однажды. Но тогда здесь оставался Накса и его люди. В этом и заключалась наша ошибка. Теперь мы должны провести чистый эксперимент: Пирр без людей. Тем более, что нам есть куда уходить. Мутации боевых организмов прекратятся и они погибнут сами собой. Вот тогда и вернемся.
      Ошарашенное молчание было ему ответом. А потом заговорил Рес:
      – Не согласен. Всем уходить нельзя. Это будет полная и окончательная капитуляция. Не надо питать иллюзий по поводу хитрых маневров. Это не хитрость, а глупость. Даже один человеческий организм может противостоять здешней природе, а вот оставив на произвол судьбы не понятую нами флору и фауну, безусловно, представляющую на сегодняшний день грандиозную силу, мы рискуем своими руками превратить планету Пирр в новый астероид Солвица, только размером больше. Враждебные людям твари покроют всю его поверхность, создадут силовое поле, и уже никогда ни один человек не сможет вернуться сюда. Никто не знает, сколько времени понадобится им на это, тем более невозможно даже предположить, чем случившееся будет угрожать остальному миру. Но риск огромен! Уверяю вас.
      Поразительно, но Керк и Рес, как бы вдруг поменялись ролями по ходу спора! И на Язона это произвело крайне удручающее впечатление. На остальных, вроде бы тоже, но они старались не подавать виду, сдерживать свои эмоции и потому, должно быть, избегали смотреть друг другу в глаза. Второй после Язона инопланетник Арчи, допущенный в святая святых планеты Пирр – кабинет Керка, да еще во время столь важного совещания, вообще помалкивал, понимая, что любое неосторожное слово может стать его последним словом в этой комнате. И хорошо еще, если просто выкинут за дверь.