Глава ПЯТАЯ

— Если бы я знал, что он такой тяжелый, — проворчал Бьяджо, с тяжелым пыхтением опуская Рона на постель, — я бы лучше отдал его на съеденье рыбам.

— Хватит ворчать. — Джина бесшумно закрыла дверь и прислонилась к ней, всматриваясь в темноту этой тесной и затхлой комнаты.

Метнув на нее негодующий взгляд, Бьяджо проворчал что-то по-итальянски и, уложив рыцаря на матрасе, набитом соломой, тоже прислонился к стене, тяжело дыша. Он запыхался, таща Рона наверх по узкой черной лестнице трактира.

— Не могла выбрать себе защитника полегче? Он весит фунтов двести, а то и больше!

Лунный свет проникал сюда сквозь маленькое слюдяное оконце. Бьяджо подошел к изразцовой печке и зажег свечной огарок от тлеющих углей. Стало светлее, и он не спеша оглядел маленькую комнату.

— Похоже, твой галантный кавалер как следует приготовился к любовным похождениям, — язвительно заметил он.

— Да уж…

На столе Джина заметила только бутыль с вином и ломоть хлеба рядом с нею. Она подошла к продавленной кровати и принялась стаскивать с ноги рыцаря длинный сапог. Сапог подался, и она, опустив его на пол, потянулась за вторым. А управившись с этим, взглянула на Рона и заколебалась. На нем была короткая куртка, рубашка и плотно облегающие штаны. Джина попыталась представить, как можно снять все это, не касаясь его, и не сумела.

Подняв глаза, она поймала еле заметную ироническую улыбку Бьяджо и проворчала:

— Вместо того, чтобы ухмыляться, мог бы сделать это вместо меня!

— Да, но в таком случае ты не сможешь сказать ему, что именно ты раздевала его, если он спросит. А ложь — это тяжкий грех, красавица!

— Я ценю твою заботу о моей душе, — огрызнулась она. — Но лучше бы ты просто помог мне.

Она дернула за пряжку широкого кожаного ремня Рона, расстегнула ее и потянула за ремень. Меч медленно пополз вниз, и Бьяджо тут же подхватил его, любовно взвесив на руке и одобрительным кивком оценив это замечательное оружие.

— Хочешь, я проверю, насколько он остер? С его помощью можно запросто превратить этого петуха в курицу.

Джина бросила на него уничтожающий взгляд, от которого он только ухмыльнулся, и снова посмотрела на Рональда. Мягкая кожаная куртка была туго зашнурована на его широкой груди, и она не решалась притронуться к этой шнуровке.

Нарочно помедлив, чтобы ее позлить, Бьяджо подошел с другой стороны кровати и довольно бесцеремонно раздел спящего Рональда. Тот спал так крепко, что даже не почувствовал этого, распростершись на матрасе в одном белье. Огонь свечи дрожащим пламенем освещал его, высвечивая крутые мускулы на животе и груди. Джина поспешно отвернулась, заметив, что его мужская красота слишком волнует ее. Это было в данный момент совсем ни к чему.

— Ты знаешь, я подумал, что, может быть, твой план не так плох, — сказал Бьяджо. — Но если речь зайдет о любовных играх, которыми ты якобы с ним занималась, то будет более правдоподобно, если на нем не окажется белья. Понимаешь?

— Конечно, понимаю, идиот! — Она метнула на него рассерженный взгляд. — Раз так, сними и белье.

Бьяджо благоразумно сдержал слова, которые вертелись у него, на языке, и молча подчинился. Когда он снял с Рональда и белье, Джина затаила дыхание.

— Подожди за дверью, — сказала она. — Я скоро присоединюсь к тебе.

Пусть Бьяджо считает, что она ничего не смыслит в мужчинах, зато она знает толк кое в чем другом. Джина прекрасно понимала: Рональд утром ни за что не поверит, будто она выполнила свое обещание, если в его одурманенном опием мозгу не запечатлеется картина ночных объятий. А раз так — нужно довести свой план до конца…

— Только быстро. Хватит с ним возиться!

Бьяджо бросил мрачный взгляд на обнаженного рыцаря и бесшумно выскользнул в коридор, осторожно притворив за собой дверь. А Джина осталась посреди маленькой комнаты наедине со спящим мужчиной.

Всю жизнь избегая этой ситуации, она была плохо подготовлена к ней сейчас. Она бы никогда не призналась в этом ни Элспет, ни Бьяджо, но если окажется, что она не может привязать к себе этого рыцаря никаким другим способом, она вполне готова к тому… Слава Богу, что сейчас он спит.

Джина снова приблизилась к постели. В конце концов, она в том возрасте, когда многие ее сверстницы давно уже замужем и окружены отпрысками, цепляющимися за их юбки. Девственность, которую она продолжала хранить, не давала ей никаких особенных преимуществ. Она готова была расстаться с ней, но ради чего? То напряженное пыхтение, возня и стоны, с которыми мужчины и женщины занимались любовью на шелковых диванах или в темных углах, совсем не привлекали ее. Это скорее походило на какую-то тяжелую хлопотную обязанность, чем на удовольствие. И напрасно Элспет постоянно напоминала, что она принцесса и не должна поддаваться на грубые ухаживания мужчин. Джине казалось, что в этом смысле и знатные господа, и заурядные простолюдины одинаковы.

И все же… И все же, когда она вспоминала о том дне на поляне под цветущим боярышником, о синем небе над головой и мягко веющем ветерке, о том ощущении, которое охватило ее, когда этот рыцарь ласкал ее своими сильными руками, она начинала понимать, что, возможно, есть во всем этом что-то такое, что заставляет мужчин и женщин тянуться друг к другу… Что-то такое есть!

Невнятное сонное бормотание снова привлекло ее внимание, и она внимательно взглянула на рыцаря, спавшего на кровати. Даже в полумраке, при тусклом свете свечи и рассеянном лунном сиянии, было видно, как соблазнительно его сухое мускулистое тело, как он силен и красив. Воин, мужчина в расцвете сил, могучий рыцарь и господин! Он, несомненно, способен достичь любой цели, которую себе поставит. А значит, она должна привязать его к себе любым способом, пусть даже хитростью или обманом. Иначе она никогда не сможет вернуть свое утраченное наследство.

Быстро сбросив с себя всю одежду, кроме сорочки, Джина взяла свечу и поставила рядом с кроватью — но так, чтобы тени скрывали ее почти полную наготу. Она обещала ему ночь любви, и он получит обещанное! Хотя, может, и не так, как себе представлял…

Быстро нагнувшись, она извлекла из кармана сброшенного на пол платья маленький флакон и осторожно присела на край матраса. Кровать предательски заскрипела, но Рональд не шевельнулся. От него пахло вином и пряностями, а голая грудь поднималась и опускалась в мерном мощном дыхании. Не удержавшись, Джина положила руку на его выпуклую слегка волосатую грудь — между плоскими коричневыми сосками. Его тело было теплым — почти горячим под ее ладонью; сердце билось твердо и сильно. Затаив дыхание, она слегка провела рукой вниз. Кончики пальцев ощутили небольшие шрамы и рубцы на коже — символы храбрости, знаки его воинской доблести, и Джина неожиданно почувствовала нежность к нему.

Ее пальцы прошлись по выпуклым дугам его ребер и упругим мускулам живота. Темные завитки волос стремились вниз от пупка, но Джина старалась не глядеть туда. И все-таки любопытство возобладало над смущением; она позволила своему взгляду двинуться еще дальше вниз. В самом деле, он был могучий воитель — богато одаренный как для сражения, так и для любви!

Джина почувствовала, как краска заливает ее щеки. Она так увлеклась, что чуть не забыла о своем дерзком плане! Мазь из флакона должна глубоко проникнуть в его кожу, окутать опьяняющим туманом, чтобы, когда он проснется, у него остались смутные воспоминания о жарких объятиях. Впрочем, старая цыганка, подарившая ей этот флакон, говорила, что необходимо хоть ненадолго прижаться к человеку, которого хочешь околдовать… Джина решила действовать наверняка.

Собравшись с духом, она забралась на кровать и, расставив колени, осторожно отпустилась на бедра Рона. С трудом и не сразу ей удалось откупорить флакон; а когда пробка наконец вышла, острый, едкий запах наполнил комнату.

Зажав пробку между зубами, Джина вытряхнула немного мази на ладонь и кончиками пальцев начала втирать ее в кожу Рональда, мягкими круговыми движениями поглаживая грудь.

Рон беспокойно задвигался под ее руками, так что она едва не свалилась. Это походило на скачку на необъезженном жеребце, но лошади всегда слушались ее, а с Роном она едва справилась. Наконец он успокоился и затих под ее успокаивающими поглаживаниями, погрузившись в еще более глубокое забытье.

Внезапно Джина почувствовала легкий толчок и не сразу поняла, что произошло. Оказывается она незаметно сдвинулась с его бедер вверх, к паху. А поскольку на ней была одна только сорочка, то не осталось никакой преграды между ее ногами и его неожиданно проснувшейся мужественностью. Это было необыкновенное ощущение! Но Джину тут же охватила паника, она уставилась на его лицо. Глаза Рона были закрыты, губы слегка раздвинуты, крохотная жилка билась во впадинке горла. Он спал! Во всяком случае, большая часть его тела спала. Но та, другая часть, которая неудержимо поднималась под ней, все более настойчиво пыталась проникнуть в ее тело. Разве так бывает?! Джина невольно двинулась и ощутила обжигающее прикосновение, которое пронзило ее подобно молнии, вызвав острую дрожь удовольствия.

Она не смела дохнуть, не смела пошевелиться: застыла в пугливом ожидании. Любое движение могло привести к новому прикосновению — и Джина не представляла, что будет, если он внезапно проснется.

Рон издал горлом низкий стонущий звук. Бедра его задвигались, толкаясь чем-то твердым, и Джина невольно содрогнулась. Она вскинула руки, чтобы остановить его, — и флакон выскользнул из пальцев, со стуком упав на пол.

От этого звука глаза его вдруг открылись. Джина инстинктивно отшатнулась и теперь лежала рядом с ним, не решаясь встать, глядя в немом ужасе на его затуманенный взор, остановившийся на ее лице, и странную улыбку удовлетворения.

— О, милая…

Его тихий, горловой, еще сонный голос буквально парализовал ее страхом. Как же это Элспет не смогла рассчитать нужное количество опия?! Почему она доверилась судьбе и не взялась за дело сама?! Он бы тогда ни за что не проснулся!

Но не было времени раздумывать над этим сейчас, когда Рон потянулся к ней томным, но уверенным жестом. Одной рукой он крепко обнял ее за талию, а другая рука вплелась в ее волосы. Что делать? Что сказать?.. «Думай, думай, думай!» — приказала она себе.

И наконец дрожащим голосом произнесла:

— Благородный сэр… Опять?.. Так скоро?

Хриплый смех вырвался из его горла. Пальцы в ее волосах скрючились, намотав пряди на кулак, он непреклонно потянул ее к себе. Его лицо оказалось так близко, что можно было сосчитать каждую ресницу, разглядеть слабые морщинки в уголках глаз и бледный шрам на щеке, обычно почти незаметный. Так близко, что чувствовалось, как его грудь при каждом вздохе упирается в ее груди.

Он весь был — крепкие мышцы и решимость, угроза и соблазн, и Джина вдруг поняла, что не готова к этому. Она словно упала с небес на землю, и этот переход от эйфории к опустошенности поразил ее. Эйфория была связана с надеждой, что Рон — именно тот человек, который обещан ей в пророчестве. А опустошенность пришла оттого, что он оказался именно таким, как говорила Элспет, — обыкновенным грубым солдатом, у которого не было на уме ничего, кроме войны и распутства!

— Милая! — снова пробормотал он, и это нежное слово скользнуло между ними как вздох.

Джина знала, что это слово часто произносят все мужчины. Но с Роном, в этой комнате и в этот момент оно прозвучало как-то особенно. Он приник к ней губами, мягкими и пахнущими вином, а язык раздвинул ее губы. Она уперлась руками ему в грудь, но, ощущая нежное прикосновение его языка, почувствовала, что уже не способна сопротивляться, и целиком отдалась поцелую. Его губы скользнули ниже и, пройдясь по изгибу шеи, сквозь тонкий шелк нашли ее грудь. Жаркое и влажное прикосновение его рта вызвало у нее дрожь, какой-то странный трепет во всем теле — одновременно и сладкий, и болезненный. Ее руки вцепились в его плечи, а голова невольно откинулась назад. Все вокруг исчезло в каком-то жарком тумане, а необычные, пронизывающие все тело ощущения заставили ее выгнуться и слегка застонать.

И тут же раздался осторожный стук в дверь; приглушенный голос Бьяджо окликнул ее. Он стоял там, за дверью, в темном коридоре и ждал!

— Благородный сэр… уже поздно… мне пора идти… — забормотала она, пытаясь высвободиться из объятий Рональда, но он крепко держал ее; его затуманенный взор остановился на ее лице с какой-то дремотной мечтательностью.

С внезапной силой, рожденной отчаянием, Джина изогнулась и высвободилась из его объятий, оставив шелковую сорочку в его руке. Она спрыгнула с кровати и обернулась. Сонные глаза Рональда были мутны — казалось, он смотрит, но не видит ее. Потом они закрылись, веки плотно сомкнулись, голова медленно откинулась назад, и он глубоко вздохнул.

Голая и дрожащая, Джина стояла рядом с кроватью, готовая при малейшем его движении убежать. Но Рон спал: опий все еще действовал. Ее пурпурную сорочку он крепко сжимал в кулаке. В дверь опять постучали, на этот раз громче и настойчивее.

— Джина!..

— Иду, иду.

Оставив свою сорочку в его руках, она схватила остальную одежду, кое-как натянула ее и, прихватив туфельки с крошечными бубенчиками, метнулась к двери. Благословляя густую темноту в коридоре, Джина выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.

— Как ты долго! — проворчал Бьяджо, оказавшись рядом с ней. — Все еще спит?

Не глядя на него, она кивнула головой.

— Да, и у него будет ужасная головная боль, когда проснется.

Шумный смех донесся до них из общей залы внизу.

— Пошли, — сказала Джина. — У нас есть еще одно дело.

Было жарко и душно. Голова болела. Рон поднял левую руку ко лбу, и на лицо его внезапно упал гладкий шелк, надушенный и прохладный. Резко открыв глаза, он увидел, что сжимает в кулаке какую-то красную шелковую рубашку. Жидкий утренний свет проникал сквозь открытое окно и дрожал на тонкой ткани.

Рон нахмурился. Не было ни шелковых стен, ни подушек с золотыми кисточками, ни бронзовых кувшинов и кубков… ни женщины. Он повернул руку, разглядывая мягкую шелковую сорочку в кулаке, и ничего не мог понять. Где он? Что произошло?.. С проклятьями он сел на постели, но тут же застонал от боли, вызванной этим резким движением.

Глаза его привыкли к полумраку, и Рон узнал комнату в трактире. Но ведь он совсем недавно сидел на удобном раскладном стуле, глядя на девушку, расположившуюся у его ног на персидском ковре, пил с ней вино… Неужели он выпил так много, что не помнил уже, как вернулся назад? Господи, неужели он был таким дураком?!

И тут на него нахлынули и другие воспоминания — такие приятные, что он на минуту забыл о раскалывающейся голове. Черные шелковистые волосы, мягкая кожа, нежные груди…

— О, черт! — тихо выругался Рон.

Но где же эта девушка? Ведь только что она лежала рядом с ним, он все еще ощущал вкус ее поцелуя на губах…

Рон резко вскочил с постели, но от этого неосторожного движения голова у него закружилась, и он со стоном снова сел, схватившись за виски. Шелковая сорочка упала, скользнув по его голым бедрам. На нем не было ничего, но когда и как он сумел раздеться, Рон совершенно не помнил. Кое-как он натянул на себя белье. Голова раскалывалась еще больше, чем прежде. И только несколько мгновений спустя он уловил, что из-за закрытой двери доносится чье-то тяжелое сопенье.

— Эй, кто там? — крикнул он и был не слишком удивлен, увидев, как в приоткрытую дверь пролезла рыжая голова Брайена.

— У тебя все в порядке, Рон?

Рональд бросил на него угрюмый взгляд. Брайен был весь всклокоченный, но смотрел ясными глазами.

— Не все, — сказал Рон. — Язык не ворочается, и голова раскалывается. Налей мне вина.

Брайен заморгал удивленно.

— Вина? Ты думаешь, тебе будет полезно…

Грубое уэльское ругательство, раздавшееся в ответ, возымело желаемое действие, и Брайен тотчас же кинулся к столу. Послышался звук льющегося из кувшина вина, а вслед за тем перед Роном появился наполненный оловянный кубок.

Он сделал большой глоток и вытер рот тыльной стороной руки.

— А ты, я смотрю, уже в полном порядке, — сказал он, мрачно уставившись на Брайена. — У тебя, должно быть, луженая утроба.

— Да, милорд.

Наступило молчание. Брайен нерешительно переступал с ноги на ногу, явно смущенный своим растрепанным видом и всклокоченными рыжими волосами, но не уходил. Он настороженно оглядывал комнату, и когда взгляд его упал на шелковую тряпку, лежащую у ног Рона, брови ирландца удивленно поднялись.

— Слава Богу, что ты здесь! — пробормотал он.

— А где же мне еще быть? — усмехнулся Рональд. — Ах да, я же, по-твоему, должен сейчас плясать в той волшебной стране, куда лесные феи заманивают свои жертвы!

В голове у него снова отдалось, словно по ней слегка стукнули. Он поморщился и сделал еще глоток вина.

— Ты шутишь, а дело серьезное, — сказал Брайен обиженным тоном. — Если она не Королева эльфов, то почему носит пурпурную одежду?

Рон хмуро взглянул на него.

— Потому что это красивый цвет. Господи, Брайен, ты рассуждаешь, как…

— Пурпур — королевский цвет! Только особам королевской крови позволено носить его, а эта девица… Ведь перед тем, как растаять в тумане, она ведь явилась в пурпурном плаще!

Рон нахмурился. Что правда, то правда… Но эта девушка, похоже, не слишком беспокоилась об условностях и делала то, что хотела. Впрочем, она была достаточно осмотрительна и надевала свою пурпурную накидку только в лесу — он не замечал на ней ничего такого в деревне. Он строго посмотрел на Брайена.

— Есть разница между тем, чтобы просто делать глупости и заниматься магией, волшебством. Вся магия, которой она обладает, заключается в ее женском кокетстве — вполне мирском и достаточно суетном.

Брайен ничего не ответил, пристально глядя на что-то у себя под ногами. Затем наклонился и поднял с пола какой-то крохотный предмет.

— А это что такое? Для каких мирских дел это можно использовать, милорд?

Осторожно повернувшись, чтобы не вызвать приступа головной боли, Рон искоса взглянул на него. В руках у Брайена был маленький флакон из толстого синего стекла с какими-то странными метками на поверхности. Флакончик этот слегка мерцал в проблесках света, падавших из окна.

Брайен тряхнул его, и комната наполнилась резким экзотическим запахом. Словно обжегшись, он уронил флакон, быстро перекрестился и попятился к окну.

— Свят, свят!.. — пробормотал он испуганно.

Рональд наклонился и, подняв этот странный флакон, внимательно рассмотрел его.

— Это не что иное, как целебная мазь, — сказал он без особой уверенности в голосе. — Судя по запаху, мазь для лошадей…

— Кому же пришло в голову испробовать ее на тебе? — Насмешка в голосе Брайена тщетно боролась с испугом. — С каких это пор ты превратился в лошадь?

Рональд нахмурился. Впервые в его душу закрались серьезные сомнения. Вновь возникли смутные ночные воспоминания: девушка растирала его этой мазью с сильным запахом, бормотала что-то на незнакомом языке, а по всему его телу распространялась теплота. Неужели это действительно колдовство? Впрочем, как ни странно, любовная страсть в нем от этой мази нисколько не уменьшилась. Он все еще ощущал снедающую его похоть, как будто и не провел только что ночь любви.

— Единственное, от чего я страдаю в данный момент, — это от твоей болтовни, — довольно резко оборвал он Брайена. — Отправляйся-ка лучше ко всем остальным и поторопи их — пусть собираются. Мы тронемся через час.

— Сэр Роберт уже седлает лошадей, милорд, — коротко ответил ирландец. — Мы будем ждать тебя во дворе.

Все еще сжимая флакон в руке, Рональд виновато посмотрел на друга.

— Извини, Брайен. Я, наверное, слишком много выпил вчера, и на меня это подействовало.

— Надеюсь, что только это, а не что-то другое, — многозначительным тоном пробормотал Брайен. Он сделал шаг к двери и тихо добавил: — Ты совсем не тот с тех пор, как встретился с этой девушкой в чаще…

Это было настолько близко к истине, что Рон рассердился, но спорить не стал. Более насущным для него сейчас было одеться. Однако при первой же попытке сделать это он обнаружил, что его так шатает, а руки так дрожат, что трудно даже надеть перевязь для меча и застегнуть пряжку. Пришлось, досадуя на себя, терпеть помощь Брайена. Впервые с тех пор, как он перестал был зеленым юнцом, Рону потребовалась помощь после ночи выпивки! А хуже всего, что воспоминания об этой ночи у него были какие-то нечеткие и расплывчатые…

Одевшись, он повернулся к ирландцу.

— Пусть Морган подведет Турка к крыльцу. Я должен ненадолго съездить в одно место.

Брайен, нахмурившись, протянул ему латные рукавицы.

— Может, мне сопровождать тебя?

— Нет. Боюсь, тебе не понравится, куда я поеду. — Он заметил напряженную складку между бровями друга и добавил: — Видишь ли, Брайен… я намерен увидеться с ней напоследок. Перед тем, как распрощаться навсегда.

— Нет! Она не отпустит тебя, Рон! — испуганно воскликнул ирландец. — Ты не вернешься, я знаю. Во имя всех святых, не езди туда!

— Ты действительно думаешь, что меня околдовали?

— Не знаю, милорд. Не моего это ума дело. Но я вижу, что ты у нее в плену. Неважно, каким образом она этого добилась, но это именно так!

В голове Рон ощущал тяжесть, в желудке — какое-то неприятное жжение; ему и так было не по себе при мысли о загадочных действиях Джины, чтобы еще выслушивать дурацкие теории. Однако Брайен был добрым другом, верным рыцарем, и он питал к нему большую привязанность. Поэтому, лениво похлопывая себя рукавицами по ладони, Рональд сказал с напускной беспечностью:

— Если я чем-то и был околдован этой ночью, то изгибами мягкого женского тела, а не магией. И я, кажется, не единственный, кто поддался подобным чарам. Даже сэр Петер вчера отправился на сеновал с кухонной девкой.

— Я видел эту девку и знаю, чем она околдовывает. А у тебя — другое дело.

Широкая грудь Брайена приподнялась в тяжелом вздохе, и он сокрушенно покачал головой.

Ободряюще похлопав друга по плечу, Рон прошел мимо него и спустился вниз по узкой темной лестнице. Пройдя через пустую общую залу, он вышел на улицу. Свежий воздух, обжигающий легкие, яркий свет, громкое ржанье лошадей, козы и куры под ногами — все смешалось в знакомой суматохе двора.

От конюшен к нему направился сэр Роберт. На его суровом лице отражались тревога и недовольство.

— Милорд, боюсь, у меня плохие новости, — сказал он, подойдя поближе. — Большинство наших людей заболели.

— Заболели? Чем?!

— Я не знаю, милорд. — Сэр Роберт сокрушенно покачал головой. — Сначала я подумал, что понос у них просто с перепоя, но те, кто пил мало, в таком же состоянии.

— Сколько больных? — нахмурившись, спросил Рон.

Сэр Роберт поморщился.

— Легче сосчитать, сколько здоровых: я, сэр Брайен, сэр Петер, ваш оруженосец…

Рональд выругался про себя. Еще одна задержка! Сначала принц Джон, а теперь и сама природа, похоже, в заговоре с врагами… Но все, что он мог сейчас сделать, это смириться с неизбежным и приказать сэру Роберту проследить, чтобы за больными был должный уход.

Он направился в конюшню, но на полдороге встретил Моргана, который подошел к нему с расстроенным видом.

— Я положил припарку на ногу Турка, как вы приказали, милорд, но она не помогла. Конь захромал.

Рон не удержался и выругался вполголоса. В памяти сразу всплыло: разговор в конюшне, черные глаза, глядящие на него, и предупреждение, что лошадь захромает…

— Ты уверен? — спросил он и, встретив оскорбленный взгляд Моргана, тут же добавил: — Я хотел сказать, что это, возможно, просто ушиб?..

— Трудно сказать. Но сегодня она не выдержит вашего веса, милорд, даже если бы остальные и были в состоянии ехать. И завтра, наверное, тоже.

— Ну что ж, — угрюмо проговорил Рональд. — Значит, нам придется на некоторое время задержаться в этой деревне Вайтем.

Глава ШЕСТАЯ

— Неужели все? — всплеснула руками Джина в притворном испуге.

— Да! — широко улыбнулся Бьяджо. — Как рассказала дочка хозяина, их поразила неведомая болезнь. Даже те из рыцарей, которые не напились вчера, лежат пластом или стонут в нужнике позади конюшен.

— В таком случае, едва ли они сегодня отправятся в путь, — кивнула Джина с удовлетворением и уселась на пухлую подушку под шелковым пологом шатра. — А больше мне ничего не надо. Самое худшее, что их ждет, — это расстройство желудка. Я очень тщательно проверила дозу, и особого вреда она им не принесет.

— А что там было? — Бьяджо тоже уселся на полосатую шелковую подушку, вытянул ноги и откинулся назад, опираясь на локти.

— Ягоды омелы с капелькой масла пижмы. Очень сильное средство, но безвредное, если использовать его правильно. Хотя пижма сама по себе очень сильна. Некоторые кладут ее в чай, чтобы вытравить глистов или даже избавиться от плода… — Она вдруг нахмурилась. — Но это обычное народное средство. Я не имею дела с теми, кто занимается черной магией. Это опасные люди.

— Ну, у тебя своя собственная магия, — засмеялся Бьяджо. — Как ты угадываешь, о чем я думаю, словно я сказал это вслух?

— Не знаю… Просто слышу, и все. Каким-то внутренним слухом. Но я не использую это во зло людям! Ты видел когда-нибудь, чтобы я нанесла кому-то вред при помощи своего дара?

Бьяджо перекатился на живот и подпер подбородок ладонью.

— Попробуем припомнить. Начнем с Мадрида, где ты рассказала тому жирному испанскому монаху, что его любовница спит с епископом…

— Ну… Очень уж он был противный! И к тому же разыгрывал из себя святошу. Разве монахам подобает иметь любовниц?!

— А помнишь Реймс, когда ты сказала той разбитной девахе, что муж знает о ее флирте с франкским рыцарем по имени сэр Конрад…

— Но это я сделала ради тебя! Ведь эту девицу подослали, чтобы заманить тебя в ловушку. Если бы ты продолжил, развесив уши, слушать ее льстивые речи, тебя бы в конце концов там убили. Я только спасала тебя.

— А дочка здешнего хозяина? — слегка прищурившись, он поиграл рукояткой кинжала на поясе. — Неужели твоя магия на этот раз оказалась бессильна? Подсылаешь меня нашептывать ей ласковые словечки в ушко, чтобы выведать то, что тебе нужно… — Бьяджо помолчал и добавил: — А ведь он лорд, этот Рональд, а не простой рыцарь. Ты знала об этом?

Джина вздохнула.

— Да, я слышала, что его так называли. Но есть ли у него родовой замок и земли? Вот в чем вопрос. Бывают лорды, у которых ничего за душой, кроме титула и долгов. Впрочем, меня не заботит, богат он или нет. Он — рыцарь из пророчества, вот единственное, что для меня важно!

Бьяджо фыркнул и сел, положив руки на колени и нагнувшись вперед.

— А откуда ты знаешь, что поняла это пророчество правильно? Вот если бы настоящий грифон с крыльями и когтями спустился к твоим ногам в солнечном луче… А он — всего лишь человек, bella[2], как и любой другой! Прошлой ночью ты, кажется, испытала это на себе…