Глава СЕМНАДЦАТАЯ

На ресницах Джины задрожали слезы, и она сердито вытерла их.

— Не смотри на меня так, Элспет! У меня просто не было другого выбора…

— Дитя, дитя, я вовсе не осуждаю тебя. Я просто озабочена. Скажи, ты приняла какие-нибудь меры против зачатия?

— Нет… Со мной же не было моих трав, как ты знаешь.

Джина покраснела, сердясь на себя за то, что так неуверенно себя чувствует, а еще больше — на бесцеремонность своей старой служанки. Узнав о том, что произошло, Элспет тут же принялась расспрашивать о подробностях. И Джине было стыдно признаться, что она совсем не подумала о возможном ребенке. Сейчас она чувствовала себя очень глупой и наивной, но в тот момент все ее внимание было сосредоточено на Рональде!

Элспет успокоительно погладила ее по щеке.

— Не огорчайся. Сейчас, конечно, уже поздно принимать какие-либо меры. Но, возможно, Рональд разрешит тебе взять свои травы в другой раз.

Джина хмуро взглянула на нее.

— Во-первых, другого раза может и не быть, а во-вторых… Он настолько мне не доверяет, что не решается даже повернуться ко мне спиной! Так что вряд ли он позволит мне пользоваться моими травами и снадобьями.

— Но, может, он разрешит мне приготовить их для тебя? Я постараюсь убедить его, что пребывание в тюрьме подорвало твое здоровье, что ты нуждаешься в укрепляющих снадобьях…

— Ну да! А заодно предложи ему попробовать какое-нибудь зелье; — фыркнула Джина. — Я думаю, он слишком хорошо помнит тот раз, когда мы угощали его у себя в шатре. Он ничего не забывает! Даже когда я единственный раз обмолвилась о человеке с лисьей физиономией… — Элспет удивленно взглянула на нее, и Джина, не желая вдаваться в объяснения, только слабо махнула рукой. — Ну да это неважно. Лучше скажи мне, какие бывают признаки…

— Признаки?

— Ребенка. Как я узнаю, если он… если я… ну, ты сама понимаешь.

— Да, понимаю, — вздохнула Элспет. — Это тошнота, особенно по утрам. Напряженные груди, сонливость… Дитя мое, что с тобой?

Джина схватилась рукой за живот, а глаза ее расширились от ужаса.

— Я чувствую тошноту! Ой, мне нехорошо! И выспаться я никак не могу… Что, если я уже забеременела?

Покачав головой, Элспет только хмыкнула в ответ.

— Достаточно взглянуть на этот кусок мяса на столе, чтобы понять, отчего тебя тошнит. К тому же еще слишком рано, Джина. Если только у тебя ничего не было с лордом Рональдом в тот день на поляне, никаких признаков сейчас не может быть. — Взгляд ее стал испытующим. — Только скажи мне правду!

— Нет-нет, тогда все было не так, как прошлой ночью. Ведь поцелуи и объятия не в счет?

— Слава Богу. — Элспет вздохнула, рассматривая свои морщинистые руки, а когда вновь подняла взгляд, в глазах ее поблескивали слезы. — Я заботилась о тебе с самого твоего рождения, Джина. И я всегда любила тебя. Никогда не сомневайся в этом.

Элспет сказала это очень серьезно, почти торжественно, и Джина встревожилась.

— А что… что случилось? Ты же не уезжаешь? Он ведь не прогоняет тебя? Или…

— Нет, нет, не беспокойся. Но я вдруг поняла, что ты уже совсем взрослая, а я-то все еще считала тебя ребенком… Это можно понять: ведь жизнь была так сурова к тебе, и я старалась оберегать тебя от нее. Возможно, я даже перестаралась. Я не хотела, чтобы ты слишком быстро выросла. — Элспет нежно погладила ее по щеке, а Джина накрыла ее руку своей, чтобы продлить эту ласку. Элспет улыбнулась. — А знаешь, я поняла, что ты была права насчет пророчества. Рональд, кажется, именно тот мужчина, который был обещан тебе.

Джина изумленно уставилась на нее, едва веря своим ушам.

— Ты в самом деле думаешь так, Элспет?

— Да. В самом деле. Под его грубоватой внешностью скрывается добрая душа. Он действительно такой, как ты всегда говорила. Я должна была больше доверять твоей интуиции.

Джина нахмурилась.

— А я вот не уверена, что была права. Временами он бывает просто невыносим! Ты знаешь, он считает меня ужасной лгуньей и устраивает мне сцены из-за этого.

— Ну еще бы! Могу себе представить. — Элспет откинулась на стуле и улыбнулась. — Боюсь, что тебе придется попросить у него прощения.

— Попросить прощения?!

Джина никогда в жизни не просила ни у кого прощения. Разве что у Элспет, да и то с трудом.

— Если хочешь, чтобы ваши отношения наладились, подумай об этом, и ты наверняка найдешь способ. — Она помолчала, снова глядя на свои руки. — А насчет этого пророчества…

— О, я знаю, что ты скажешь! Но я уверена, что однажды он все же согласится выполнить свое обещание.

Элспет улыбнулась.

— Я собиралась сказать совсем не о том. Повтори мне это пророчество, Джина. Повтори в точности то, что сказала цыганка.

И Джина медленно, с полузакрытыми глазами произнесла эти слова, навек запечатленные в ее памяти: «Отважный воин явится тебе в лесу. Грифон — наполовину лев, наполовину орел. И он вернет тебе то, что ты утратила».

— Вот видишь? В пророчестве сказано, что тебе будет возвращено то, что ты утратила. А что ты утратила, дитя? Подумай хорошенько!

— Мой дом. Родителей. Мое детство!

Покачав головой, Элспет мягко сказала:

— Твои родители навек ушли из этого мира, и детство тоже нельзя вернуть. А что еще ты потеряла?

— Мое наследство. Отцовские дворцы, земли, слуг, которые исполняли каждое мое желание…

— Да, и это все исчезло. Но на свете есть вещи, более важные, чем дворцы и земли. Мир, счастье, покой — вот что ты потеряла. Словно ветер песков унес их из твоих рук. Но дуют другие ветры. Эти ветры лижут бесплодные скалы и сгибают высокие деревья… Ты утратила больше, чем просто наследство. Даже имя твое было отнято у тебя! Подумай о своем настоящем имени, дитя. Вспомни его. Вспомни, что оно означает. И тогда, мне кажется, ты узнаешь истину.

Джина, не мигая, смотрела на нее и не понимала, о чем говорит Элспет. Даже ее дар не пришел ей сейчас на помощь. Она ощущала только давящее чувство печали и отчаяния; это было похоже на вопль осиротевшего ребенка среди разрушенных родных стен… Джина с усилием оттолкнула от себя страшную картину, не в силах вынести захлестнувшую сердце тоску. А вспомнить так и не смогла. Или просто не хотела вспоминать? Это было бы слишком тяжело…

— Я не помню своего имени! — сказала она упорно, и Элспет, вздохнув, погладила ее по голове.

— Ты вспомнишь его. Когда придет время. А теперь, я думаю, мне нужно найти лорда Рональда и спросить, могу ли я приготовить для тебя укрепляющее снадобье! Ты не должна рисковать, дитя мое. А может, приготовить тебе и другое снадобье? Оно избавит тебя от ребенка, если вдруг он зародился в эту ночь…

Джина некоторое время молчала. Конечно, она не хотела сейчас ребенка — ведь это ужасно усложнило бы ее жизнь! Но ей не хотелось и разрушать то, что могло бы связать ее с Рональдом навсегда. После долгого молчания она посмотрела на Элспет.

— Я не буду делать ничего, что может причинить вред ребенку! — твердо сказала девушка. — Что сделано, то сделано, и я не могу изменить это сейчас. Я доверяю свое будущее Богу и судьбе. — И еще немного помолчав, добавила тихо: — Я только должна предотвратить будущий риск.

Элспет взяла ее руки в свои и крепко сжала.

— Я знала, что ты сделаешь правильный выбор. Что же касается будущего, то не всегда мы властны над ним. Но рано или поздно все как-то разрешится.

— Этого я и боюсь, — вздохнула Джина. — Все в конце концов разрешается, но всегда не так, как я предполагаю… Когда я впервые встретила Рона, я понятия не имела, что окажусь в Уэльсе вместо Аравии!

— Ветры судьбы всегда переменчивы…

Джина улыбнулась.

— Ты начала говорить в точности как Бьяджо. Наверное, вы слишком много времени проводили вместе в последнее время.

— Да, кстати, — вспомнила Элспет, — мне нужно разыскать его и убедиться, что он не натворил тут каких-нибудь глупостей. Он дерзок, неосторожен и никогда не думает перед тем, как что-нибудь сказать.

Когда Элспет ушла, Джина забралась с ногами на широкую кровать у дальней стены и прижала колени к груди. Ей о многом надо было подумать, и в первую очередь — разобраться в себе. Никогда она не предполагала, что одна-единственная ночь может так необратимо все изменить в жизни мужчины и женщины. Ее тревожила возможность появления ребенка и в то же время наполняла душу каким-то неизведанным, окрьшяющим волнением…

Джина все еще сидела посреди кровати, когда вернулся Рон. К тому времени уже стемнело, но ей не хотелось зажигать свечу. Она услышала за дверью его шаги, потом слова, которыми он обменялся с часовым, наконец дверь открылась, и Рон вошел в комнату.

— Сидишь в темноте, цветочек?

Дверь хлопнула за его спиной, а через секунду на столе вспыхнул яркий огонек. Рон поднял свечу, и Джина почему-то вспомнила, как впервые увидела его в чаще леса. Тогда тоже был полумрак, и бледные отсветы играли на его лице.

Рон зажег еще несколько свечей, мягкий свет отогнал прочь темные тени, а Джина все сидела и молчала. Она была рада видеть его, но боялась, что если заговорит, все очарование будет разрушено. Так нередко бывало. Может, Элспет права? Может, ей действительно следует попросить у него прощения? Должен же кто-то сделать первый шаг к примирению…

Рон приблизился к постели. Лицо его было в тени, и Джина могла разглядеть только общие очертания фигуры. Даже без своей тяжелой кольчуги Рон был крупным мужчиной — широкоплечим, с сильными мускулистыми руками. На нем была белая рубашка и черная куртка из тонко выделанной кожи. Его темные плотно облегающие штаны были заправлены в сапоги, а широкий кожаный пояс украшен золотыми бляхами с изображениями грифонов. За поясом торчал кинжал с отделанной драгоценностями рукояткой. Что и говорить, вид внушительный. И надменный свыше всякой меры! Как всегда. Можно было только удивляться, как это он не надел еще золотую корону и не объявил себя королем Уэльса…

Джина снова почувствовала себя задетой, и это раздражение должно было как-то проявиться. Подойдя к постели, Рон протянул ей руку, но она отпрянула, недоверчиво глядя на него. Ну конечно! Сиятельный лорд решил отдохнуть от дел и немного позабавиться с жалкой пленницей! Рональд насмешливо улыбнулся.

— Бедный цветочек! Ты, очевидно, так сильно скучала по мне, что потеряла дар речи?

— Ужасно! Тосковала часами! Кстати, ты не принес что-нибудь поесть? Это мясо уже испортилось, а хлеб стал твердым, как камень.

Рон тихо рассмеялся. Но это был не тот смех, от которого ей становилось страшно, а настоящий — мягкий и веселый.

— Нет, еды я не принес. Нам накроют внизу, в зале.

Его руки заскользили от ее локтей вверх к плечам, потом мягким движением откинули волосы с ница. Волосы зацепились за его пальцы, опутав их шелковистыми прядями, словно паутиной. Джина задержала дыхание, заметив в его взгляде что-то новое, какую-то неуловимую перемену.

Ловко извернувшись, она освободилась от его рук, и Рон сразу отпустил ее, хотя и не отошел от кровати. Несколько мгновений он смотрел ей в лицо так, словно видел в первый раз, потом окинул медленным внимательным взглядом ее голые ноги и поношенное платье. Джина вспыхнула от смущения. Видно, ему нравится являться сюда таким нарядным: он ведь знает, что ей, кроме этих лохмотьев, нечего надеть. Но разве она не принцесса? Настоящая, королевской крови: не то что он, какой-то жалкий владелец груды камней!

Она уже открыла рот, чтобы высказать ему эту едкую истину, когда Рон вдруг протянул руку и взял ее за подбородок, лениво проведя большим пальцем по нижней губе.

— Ты слишком красивый цветочек, чтобы ходить в таком убогом тряпье, — сказал он. — Я должен был бы раньше подумать об этом. Тебе доставить что-нибудь из твоих сундуков?

Она уставилась на него, слишком удивленная, чтобы сразу ответить, однако быстро пришла в себя.

— Да. У меня есть несколько очень красивых платьев. Пусть только мне принесут мои сундуки из повозки, и я выберу.

Рон слегка улыбнулся и отпустил ее подбородок.

— Я лучше поручу Элспет выбрать для тебя платье. Прости меня, цветочек, но я не настолько тебе доверяю, чтобы допустить тебя к сундукам, пока сам не осмотрю их.

— А что, по-твоему, там у меня может быть? Ну да ладно уж, принеси мне то красное шелковое. — Заметив, что он недовольно нахмурился, Джина растерянно спросила: — Разве красное не подойдет?

— Для обольщения — да. Но не для обеда в моем зале! — бросил Рон. — Выбери другое. Какое-нибудь не такое… вызывающее.

Так вот в чем дело! Джина вспомнила, что Рон и Брайен однажды видели ее в этом платье, и Брайен был поражен реакцией своего друга. «Господи, он ревнует!» — промелькнуло тогда в голове у ирландца, и Джина успела это уловить. Как она в тот момент ликовала! Это был самый настоящий триумф, ей и в голову не пришло, что он может обойтись очень дорого…

И все-таки теперь Джина вспомнила о нем с удовольствием. Улыбка пробежала по ее губам, и она наклонила голову, чтобы Рон не заметил этого.

— Что ж, хорошо, — согласилась она с притворным безразличием. — У меня есть и другое платье, не хуже. Голубое, с высоким воротником и длинными рукавами. Оно подойдет?

— Надеюсь, что да. Я скажу, чтобы Элспет принесла его тебе. — Рон двинулся к двери, потом остановился и посмотрел на нее. — Тебе нужно еще что-нибудь?

Она подумала, потом покачала головой.

— Только туфли. Элспет знает, какие выбрать.

Ну вот, сейчас он уйдет… Джина испытала внезапное разочарование и страшно рассердилась на себя за это. Но Рон почему-то медлил. Окинув взглядом комнату — расставленные в беспорядке стулья, заваленный объедками стол, ванну, все еще стоящую посреди комнаты в луже воды, — он снова посмотрел на нее с еле заметной улыбкой на губах.

— Наверное, надо будет сказать моему оруженосцу, чтобы прибрал здесь.

Джина пожала плечами.

— Если хочешь, чтобы в комнате было чисто, то да. А я тебе не поломойка!

— О, нет! — Рон смотрел на нее все с той же загадочной улыбкой. — Ты не поломойка. Но что ты такое, цветочек? Иногда мне кажется, что я это знаю, но в следующий момент ты меняешься прямо на глазах. Ты была и колдуньей, и лесной феей, и страстной искусительницей, а чаще всего — просто-напросто бельмом у меня на глазу. Но временами… Мне хотелось говорить о тебе, как говорят на Востоке: свет очей, благоуханная роза. — Он снова подошел к постели и слегка провел пальцем по ее щеке. Джина затрепетала от этой ласки, от нежного блеска в его глазах. — Ты такая сладкая… — прошептал он, наклоняя голову, — …и опасная.

Взяв ее за подбородок, Рон приблизил ее губы к своим, и Джина не сопротивлялась. По правде говоря, она и сама хотела этого! Ей хотелось, чтобы он целовал ее, прикасался к ней… Ей хотелось чувствовать, что он жаждет ее!

Что-то, должно быть, произошло с тех пор, как они расстались с ним утром: ледяной блеск в его глазах исчез, сменившись другим, мягким блеском, который так возбуждал ее. И это было прекрасно. Все обиды исчезли, растворились под его прикосновениями, в этой новой, возбуждающей магии, которую она познала с ним. Трудно было ясно соображать, когда он вот так целовал ее, лаская лицо, и шею, и плечи… А когда Рон взял в свои ладони ее груди, слегка поглаживая подушечками больших пальцев соски, которые тут же отвердели и начали сладко ныть, Джина застонала от наслаждения.