Ничего, сказала я себе, пусть переучивается, это полезно. Будет как все нормальные люди.
      Сказать-то я себе сказала, но разность наших стилей поведения меня тоже сковывала. Мне больше всего хотелось говорить с ней о загадке нашей схожести, о нашем возможном родстве, о всем том, в чем мне виделась тайна и к чему меня тянуло невероятно: уж так я устроена, люблю все таинственное. Тем более когда это таинственное избрало меня своим главным действующим лицом… Я себя чувствовала подлежащим большого сложного предложения, остальные члены которого были зашифрованы… Мне было совершенно необходимо найти ключ и расшифровать их.
      Однако Шерил как бы избегала разговоров на эту тему, отвечала односложно и сама инициативу не проявляла. Казалось, она приняла наше сходство как данность; приняла, хоть и осторожно, нашу дружбу и никаких вопросов ни себе, ни мне задавать не собирается.
      Я решила не давить на пугливую Шерил – я и так ее шокировала своими прямыми высказываниями по всем поводам – и подождать. Чего – я не знала. Лучших времен, наверное. Времен, когда она ко мне привыкнет.
 
      В ожидании приезда Сережи я написала Игорю большущее нежное письмо и затащила Шерил к фотографу. Мы сделали несколько больших портретных снимков, а постановка мизансцен была моя: с подобранными волосами и с волосами распущенными, щекой к щеке и просто рядом в обнимку, и в профиль, почти нос к носу… Сначала Шерил смущало это позирование, но потом, когда я чуть не свалилась с высокого табурета, мы стали смеяться и в конце концов расхохотались так, что даже фотограф не выдержал и прыснул, хотя уже никто не знал, отчего это мы все смеемся…
      Наши фотографии меня потрясли.
      Я не знала, кто из нас – я.
      Шерил сидела рядом со мной на моем диванчике, глядя на снимок. Я посмотрела на нее. Ее лицо застыло в напряжении.
      – Что скажешь? – спросила я ее сдержанно.
      Она в ответ вымученно улыбнулась.
      – Ты не веришь, до сих пор не веришь, что мы с тобой сестры? – спросила я в лоб.
      – Трудно не поверить, глядя на наше фото… – тихо произнесла она.
      – Я понимаю, что ты сомневаешься. Мы с тобой такие разные… Хотя ведь мы чувствуем друг друга очень хорошо, несмотря на всю разницу… Ты сама мне сказала однажды – помнишь? – что тебе меня не хватает. И мне тебя не хватает, Шерил. Именно поэтому я думаю, что мы сестры, не только из-за нашей внешней похожести… А разница между нами – это из-за того, что ты – американка, а я – русская. Разное воспитание, разная культура, разный менталитет…
      Я замолчала. Что я могла еще добавить?
      Шерил тоже молчала, уставившись в нашу фотографию. Только мое плечо ощутило легкую дрожь ее плеча.
      – Моя приемная мать была против моего отъезда в Европу, – заговорила она наконец. – И когда она поняла, что не сможет воспрепятствовать моему отъезду, она сказала: «Я с самого начала знала, что ты никогда не станешь настоящей американкой…»
      Я подождала продолжения, но его не последовало. Тогда я спросила осторожно:
      – И какой вывод ты делаешь из этого?
      – Никакого.
      Шерил сцепила руки, чтобы я не заметила, как они дрожат.
      – Просто ты заговорила о разнице менталитетов… Не такие уж мы разные, – добавила она.
      Конечно, не такие уж мы разные. Только я не об этом спрашивала. Я хотела понять, почему Кати произнесла эту странную фразу… Но давить на Шерил мне не хотелось. Она и так уже вся тряслась…
      Лично я нормальна до невозможности, у меня здоровые нервы, и хотя я человек эмоциональный и даже в чем-то сентиментальный, я все-таки голову не теряю и подхожу ко всему трезво. Конечно, вы можете сказать, что меня жизнь не потрепала, потому я и нормальна. И ошибетесь, потому что вы еще не дочитали и не знаете, как меня потрепала жизнь. Я бы даже сказала – поколотила. И едва не убила…
      И все равно – я нормальна. У меня не бывает депрессий, то есть бывают, но я умею управлять собой. Собственно, для меня нормальность и состоит в умении собой владеть и не давать разгуляться своей психике, вытеснив с жилплощади ее сожителя – разум. Люди, не владеющие собой, у меня вызывают недоумение. Я нахожу их либо больными, либо распущенными. Первое вызывает у меня жалость, второе – презрение, и во всех случаях они мне мало симпатичны.
      Но, глядя на Шерил, на то, как затряслись ее руки и задрожали ноги – да-да, прямо так и задрожали, аж коленки задергались, – я почувствовала умильную нежность.
      «Вот, – подумала я, – что значит любить…»
      Мне ее стало жутко жалко. Я погладила ее легонько по голове.
      – Не нервничай так, Шерил, – прошептала я. – В конце концов, ведь это не плохо, что мы встретились? Что мы нашлись?..
      Она повернула свое лицо ко мне, и мы уперлись лоб в лоб. Мне показалось, что у нее на глазах стоят слезы. Я вдруг почувствовала, как она одинока. Раньше я об этом как-то не задумывалась, а тут, представив эту злобную Кати, с которой даже поговорить по-человечески невозможно, и бедную Шерил, которая уезжает в Европу одна, без поддержки, против воли мачехи, я поняла всю глубину ее одиночества, но еще и мужества: решиться построить свою жизнь самостоятельно! Она уже три года во Франции, нашла работу, живет на свою скудную зарплату. На какое-то время я даже устыдилась своей обеспеченности. Я жила на деньги Игоря и, хотя я не транжирка, не отказывала себе в том, чего мне хотелось. Мне не нужно было зарабатывать себе на жизнь, думать о будущем, бояться безработицы. Не то, что ей…
      Мы все еще сидели, упершись друг в друга лбами. Наверное, со стороны это было смешно, но на нас некому было смотреть, мы сидели в сумерках моей комнаты на моем диване и смотрели друг на друга, не видя, потому что лица наши двоились и расплывались в расфокусированных взглядах, наши кудрявые волосы мешались, как и тепло наших тел, и мы обе боялись пошевелиться, чтобы не нарушить эту молчаливую и символическую позу нашего братания… А можно ли сказать «братание» про сестер?
      И еще, чувствуя, что Шерил плачет, я подумала, что моя к ней любовь стала неожиданно принимать какой-то материнский оттенок: защитить, помочь, оберечь. Наверное, я из сестер старшая. Которая минут на пять раньше родилась. Знаете? Ведь у двойняшек всегда видно, кто старше на несколько минут, потому что у него поведение старшего. Так вот это, наверное, я.
      Я потянулась и провела пальцем по ее щеке. Она была мокрая.
      – Олья… – прошептала Шерил.
      Я ее обняла. Она схватилась за меня руками, как ребенок.
      – Не плачь, – сказала я. – Ведь все же хорошо теперь, правда?
      Я точно не знала, что именно теперь хорошо, но мы нашли друг друга… А остальное приложится, просто обязано приложиться. Мы разгадаем секрет нашего рождения и устроим нашу жизнь так, чтобы быть рядом.
      – А теперь нам пора спать, – скомандовала я.
      Ведь я же была старшая.
 
      В воскресенье мы решили пригласить наших «мальчиков» – то есть Джонатана и Ги. Строго говоря, Ги не был «мальчиком» Шерил, как и Джонатан – моим. Они были, скорее, нашими поклонниками, чем мы с Шерил пользовались, обратив мужской интерес в дружбу. И меня уже не удивляло, что мы с Шерил повели себя в схожих ситуациях одинаково.
      С утра я помчалась встречаться с Сергеем. Мы условились на Елисейских Полях – он плохо знал Париж, и ему было так проще найти место нашей встречи. Я заметила его издалека: высокий блондин в кожаном пальто, из-под которого видны были непомерно большие ботинки – таких не много на парижских улицах, ни блондинов, ни кожаных пальто, ни таких огромных ног. Передав мне пакет от Игоря, он задержал мою руку в своей.
      – Что делаешь сегодня вечером? – Он зазывно посмотрел мне в глаза.
      – Домашнее задание. А ты разве не улетаешь вечером?
      – Нет, планы изменились, я задержусь на несколько дней. Так что вечер у меня свободен… Ты могла бы мне Париж показать…
      – А в этой сумке что, компьютер?
      – Какой такой компьютер?
      – Портативный.
      – Нет, Игорь мне компьютер не поручал… В сумке капуста и огурцы.
      – Ну, давай тогда капусту с огурцами. В отсутствие интеллектуальной пищи будем употреблять земную. Я пошла, спасибо, Сережа.
      – Погоди, уже? Ты торопишься? Может, в кафе сходим?
      – Боюсь, что капуста прокиснет, – крикнула я уже на ходу.
      – Но ведь… – донеслось до меня, но я не обернулась. Он, должно быть, хотел сказать, что на улице легкий морозец и ничего испортиться не может, но, видимо, вовремя сообразил, что это была шутка с моей стороны. Не слишком вежливая, впрочем. Ничего, перебьется. Нечего было подъезжать ко мне.
      Я приготовила «русский ужин» с огурчиками и квашеной капустой. Шерил попробовала русские соленья еще до прихода наших гостей и сказала, что все это очень славно. Мне показалось, что в ее голосе прозвучало легкое сомнение, но пытать я ее не стала: все равно ведь правду не скажет. Так она понимает вежливость, что ты будешь делать.
      На плите уже дымилась горячая картошка, запеченный румяный кусок мяса с чесноком был еще в духовке, но аппетитный запах уже витал по всей моей крошечной квартире.
      Ги первым делом повел носом и сообщил, что он готов пожертвовать полагающимся до еды аперитивом и последовать к столу незамедлительно.
      Джонатан, войдя, остолбенел от удивления, когда увидел наше сходство, но от комментариев удержался, лишь только поздоровался. Когда он взял за плечи Шерил, чтобы расцеловаться, как тут принято, четыре раза, он так внимательно вглядывался в ее лицо, что бедная Шерил смутилась и посмотрела на меня немного вопросительно. Я поняла почему: это я предложила причесаться одинаково: мне хотелось произвести впечатление на недоверчивого Джонатана. Одеться одинаково я предложить не посмела, для Шерил это было бы чересчур. Но причесались мы с ней – загляденье: мы подобрали одинаковыми голубыми лентами наши льняные волосы вокруг головы, что придало нам вид кокетливых ангелочков. Кажется, Шерил этот стиль был несвойственен. И вот теперь она своим взглядом словно спрашивала, куда это может нас завести. Да никуда, Боже мой, чего она так всего боится! Мне этот стиль тоже несвойственен, но я могу менять стили хоть каждый день и в любом из них чувствовать себя уверенно и комфортно! Подумаешь, ничего в этом сложного нет.
      У меня в комнате горели свечи, играла тихая джазовая музыка – я джаз люблю, к вашему сведению, – а мы с Шерил были чрезвычайно хороши. Натурально, весь вечер мужчины разглядывали нас с изумленным восхищением. И, разогретое этими взглядами, мое сознание опять поплыло. Я снова не отрывала от нее глаз, я смотрела на нее и любовалась ею до головокружения.
      «Должно быть, – подумала я, – вот так любят мужчины.
      Или лесбиянки.
      А я кто?
      Если принять за аксиому, что я не мужчина, то, за вычетом, остается лесбиянка.
      Неужели?..»
      Я обратила глаза в глубь моей души, как выражаются на Востоке, и пошарила в ее закоулках. Ничего связанного впрямую с сексом я там не нашарила. А как квалифицировать это чувство переполняющей нежности, это желание погладить, дотронуться, прижать к себе, все время чувствовать кожей ее близость, быть с ней рядом? Как любовь? Любовь вообще? Любовь сестринскую? А это любование и восхищение? Как самолюбование и самовосхищение? Нарциссизм?
      Я не знала.
      Я не знала, как это называется и что с этим делать.
      Я решила названия не искать и ничего не делать. Чувство мое само разовьется и примет формы, в которых я его узнаю и дам ему название. А уж какое название – там видно будет.
      – По-моему, ты влюбилась в самое себя, – рассмеялся Ги, глядя пристально на меня. – Ты не отрываешь глаз от Шерил и, похоже, очень себе нравишься в ее лице.
      – Ты даже не представляешь, как ты прав!
      – Вы, конечно, необыкновенно похожи… – признал Джонатан.
      – Вот видишь, а ты мне не верил, – обрадовалась я.
      – Ты никогда не была в агентстве двойников? – осадил меня Джонатан. – Как ты думаешь, стали бы звезды и президенты платить своим двойникам, если бы они не были похожи как две капли? Сходите, девочки, в одно из таких агентств и сами убедитесь. Там у них есть фотографии, можно посмотреть.
      – Ты преувеличиваешь, Джонатан, – вступился за меня Ги. – Конечно, двойник леди Ди не отличишь от оригинала, но двойники появляются в очень тщательно сделанном макияже, а если бы ты увидел их без макияжа, то разница была бы весьма заметна. А эти девочки – идентичны!
      – А ты откуда знаешь про двойников? – недоверчиво спросил Джонатан. – Где это тебе довелось их увидеть без макияжа?
      – Ты небось все больше английское телевидение ловишь? – насмешливо сказал Ги. – Стоит иногда и французское смотреть. Тем более что ты приехал сюда французский изучать.
      Джонатан покраснел.
      – А… что было по французскому телевидению?
      – Репортаж о двойниках знаменитых людей. Пару месяцев назад.
      Шерил вежливо улыбалась, глядя на смущенного Джонатана.
      – Это у вас всегда так происходит между французами и англичанами? – спросила я. – Я слышала, что у вас тут «добрососедские» отношения, вроде как у грузин с армянами. То есть я хочу сказать, – уточнила я, подумав, что о грузинах и армянах они вряд ли знают, – что вы друг друга недолюбливаете?
      Это было, конечно, довольно прямолинейное высказывание, такие тут не приняты. Но я нарочно так сказала. Они меня достали своими супервежливостями, и мне хотелось их подразнить. Особенно Джонатана с Шерил. Ги был попроще – не столько потому, что он француз, сколько в силу принадлежности к другой социальной среде, явно более демократичной.
      – Нет, что ты! – одновременно воскликнули наши мальчики.
      – Мы совершенно нормально относимся друг к другу, – с достоинством сказал Джонатан.
      – Только иногда подшучиваем… Беззлобно, – добавил Ги.
      Мы с Шерил переглянулись и рассмеялись.
      – Кстати, у нас тут четыре страны представлены, вы не заметили? – сказала я. – Давайте лучше выпьем за дружбу. Я без иронии, по-настоящему.
      Остальные с энтузиазмом поддержали мой тост. Я заставила всех чокнуться на русский лад. Все поднялись и торжественно выпили. Ги плюхнулся на стул первым.
      – Вы мне нравитесь, ребята, – сказал он.
      Я подумала, что мне удалось разрядить обстановку.
      – Мне тоже, – сообщила я и плюхнулась вслед за Ги на свой стул. Шерил и Джонатан аккуратно сели.
      – Послушайте, а вам не приходила в голову такая простая мысль: сверить ваши даты рождения? – спросил Джонатан.
      Мы все переглянулись.
      – Семьдесят четвертый год… – начала я.
      – Месяц май, – продолжила Шерил, кивком подтверждая названный мною год.
      Мы замерли ненадолго и выпалили одновременно:
      – Двенадцатое мая!
      – Двадцать первое! – это произнесла Шерил.
      – Теперь все ясно? – сказал скептически Джонатан.
      – Ничего не ясно, – завопила я возмущенно. – Один и тот же год, один и тот же месяц и всего лишь девять дней разницы – что это, по-твоему, случайность?
      – Вообще-то, если ты не в курсе, двойняшки рождаются в один и тот же час.
      – Как вы не понимаете, если мы сестры – то здесь какая-то тайна, а если здесь какая-то тайна, то не удивительно, что наши даты расходятся! Это же элементарно! У кого-то был в этом интерес!
      Ги положил мне руку на плечо.
      – Успокойся, Оля, мы все тебе верим, – и он посмотрел многозначительно на Джонатана, словно призывая англичанина подыграть мне. Но Джонатан сделал вид, что не заметил его взгляда.
      – У меня есть идея, – продолжал веселиться Ги. – Слушайте, девочки, а родимых пятен или родинок у вас нет на теле? Их можно было бы сверить. Мы с Джонатаном готовы предложить свои услуги в этом деле, а, Джонатан?
      Джонатан хмуро поглядел на Ги и не ответил.
      Кажется, с трудом налаженная дружба народов опять стала расползаться по швам.
      – Экий ты прыткий, – поспешила я исправить фривольный промах Ги. – Это право надо еще заслужить.
      Шерил снова вежливо улыбнулась, и Джонатан глянул на меня одобрительно.
      – Между прочим, – повернулся он к Шерил, – а ты-то что считаешь? Ты тоже думаешь, что вы сестры-близнецы?
      Шерил пожала легонько плечами и сказала:
      – Я ничего не считаю. Я не знаю. Но шансов на это, признаться, очень мало…
 
      Значит, она не верит. И мне ее нечем убедить. У меня нет ничего, ни одного факта, ни малейшей зацепки. И с чего начать?
      Я должна наконец рассказать все Игорю, решила я. Он посоветует, как взяться за поиски правды.
      После приема Шерил заночевала у меня, а утром мы разошлись: она на работу, я в Сорбонну. Игорь должен был позвонить вечером, и я была рада, что на этот вечер у нас с Шерил не было запланировано встречи: при ней мне было бы неловко говорить с Игорем о ней же. Хоть она по-русски и не понимает, но свое-то имя она различит. Так что все складывалось наилучшим образом.
      Я ждала его звонка с нетерпением и кинулась к телефону, как только он зазвонил.
      – Игорек, ты помнишь, я тебе рассказывала, что…
      – А «здравствуй, любимый» – уже не полагается?
      – Нет, не полагается, потому что я должна тебе это срочно рассказать!
      – Ты мою посылку получила?
      – Получила, получила, послушай же меня…
      – Капуста не испортилась?
      – Не испортилась…
      – Компьютер я не успел купить. Не хотелось брать что попало, а со временем у меня туговато… Кстати, Сережа задержится в Париже еще дней на пять, так что если ты еще не успела написать, то у тебя есть шанс исправиться…
      – Нет, ну ты что, нарочно?
      Игорь засмеялся.
      – Ладно, что там у тебя стряслось?
      – Понимаешь, мы с этой девушкой похожи как две капли воды! Это не может быть просто так, такое сходство. Тут какая-то тайна…
      Игорь как-то затих на том конце провода, затем спросил осторожно:
      – Она француженка?
      – Нет, американка…
      – Как американка?!
      В голосе Игоря слышалось такое неподдельное изумление, что я рассмеялась.
      – Ты что-нибудь имеешь против американцев, мой дорогой? Кажется, «холодная война» уже закончилась и общаться с американцами…
      – Как ее зовут? – требовательно перебил меня Игорь.
      – Ее зовут Шерил, Шерил Диксон… Игорек, я уверена, что она моя сестра!
      – Что? Что ты говоришь? – закричал Игорь в трубку, прерывая мои излияния. – Ничего не слышу! Алло, алло, Оля! Ты меня слышишь? Что-то со связью!
      – Игорь, Игорек, я тебя прекрасно слышу! Давай я тебе перезвоню!
      – Нет, я тебе сам перезвоню, ты мне не звони, я сам, если не сегодня, то завтра, жди!
      Тогда я еще не знала, что он меня прекрасно слышал. Я не поняла, что ему просто срочно понадобилось прекратить этот телефонный разговор со мной.

* * *

       Игорь бросил трубку так, будто она должна была взорваться. Стремительно вскочил со стула, но, сделав один-единственный шаг, замер, отвердел столбом. Взгляд его бродил бессмысленно по комнате, мысли кишели спутанным клубком, налезали одна на другую, ничего не обдумывалось и не додумывалось, и только одно слово болезненно пульсировало в голове: Оля. Оля. Оля. Не может быть, чтобы я так вляпался!
       Очнувшись через несколько долгих, как пропасть, минут, кинулся к ящику стола, достал пачку сигарет. Руки предательски дрожали – он ненавидел это отвратительное состояние, когда сдают нервы, в общем-то, достаточно крепкие.
       Вытянул сигарету, резко дернул клапан зажигалки и прикурил, едва не опалив ресницы. Игорь обычно не курил, но в двух случаях ему страшно хотелось затянуться: когда он нервничал и когда он пил. Пил он, впрочем, мало и редко, нарочно отстаивая репутацию трезвенника («Моя голова – это мой главный рабочий инструмент, – шутил он, – и его надо содержать в порядке…») – это позволяло ему уклониться от постоянных попоек, которыми отмечалось каждое важное, менее важное и даже совсем неважное событие в кругу людей, с которыми он имел дела последнее время. Он предпочитал посмаковать рюмочку коньяку наедине с самим собой – своим любимым и наидостойнейшим собеседником.
       Затянувшись, он снова сел на стул возле своего рабочего стола и достал факсы – переписку за последнюю неделю.
       Игорь считал разумным вести дела при помощи факсов, а не телефонных звонков: во-первых, факс обязывал к корректности и секретной краткости изложения, тогда как телефон легко располагал к ненужным разговорам – а кто бы мог поручиться, что данная линия не прослушивается заинтересованными лицами? Во-вторых, в случае разногласий он мог всегда предъявить полученный текст – это был документ, а документ имеет способность служить доказательством, чего не скажешь об устном телефонном разговоре. Вот и сейчас они ему послужат: перечитать и восстановить ясность в голове.
       «Наша подруга переехала в Европу три года назад. Уточнить местонахождение не удалось. Применять первый вариант?»
       Игорь поморщился. «Первым вариантом» в их политической группе называлось давление, имеющее цель припугнуть и добыть информацию. Оно могло иметь разные формы: навести пистолет, к примеру, разумеется, без малейшего намерения убить, или пригрозить неприятностями с близкими – без намерения угрозу выполнить. Существовали и другие варианты действий, вплоть до номера шесть… Но все это было далеко от Игоря, он не имел к этому отношения и никакими вариантами не пользовался, руки и совесть не марал. При всей своей толерантности, Игорь имел определенные принципы, которых придерживался, хотя другим их не навязывал и следования своим принципам ни от кого не ждал. Принципов этих было немного, но одним из них был: никакого насилия.
       Чтобы оберечь свои принципы от конфликтных разногласий с установками и действиями других людей, Игорь просто-напросто никогда не брался за сомнительные дела. И теперь он проклинал себя за свою неосмотрительность. И вот, пожалуйста: уже пошли разговоры о «первом варианте»! А там и до других недалеко! И как он только позволил втянуть себя в это дело…
       К тому же – неужели не понятно? – с «вариантами» можно засветиться. Им только американской полиции не хватало!
       «Без вариантов! – гласил ответ Игоря. – Возвращайся, как условлено, с заездом в Париж. Задержись там на пару-тройку дней: выясни, существуют ли системы всеевропейской адресной информации. Со своей стороны, я подключу другие источники».
       Зло швырнув листки в ящик, он долго и бездумно барабанил пальцами по столу. Парня надо срочно отзывать, это ясно. Но дальше-то что?
       Игорь погасил третий окурок. Без паники, сказал он себе. Может, она просто однофамилица. Может, они не так уж и похожи.
       Надо дождаться фотографий.
       Без паники.
       Игорь быстро набрал текст, который на этот раз был совсем лаконичным:
       «Возвращайся немедленно».
       Спустя пять минут факс ушел по назначению.

* * *

      На следующий день Игорь позвонил мне, но связь снова была чудовищно плохая.
      – Сережа уедет завтра, он не сможет задержаться, планы изменились… Ты письмо написала? Подробное? А фотографии сделала? Все уже у Сережи? Ты хорошо заклеила конверт? – прорывался голос Игоря через помехи, которые на этот раз я тоже слышала, словно он говорил со мной с Меркурия. – Соскучился! Мне не звони, не трать деньги! Я сам буду звонить! Целую!
      Тут я подумала, впервые за все время нашей совместной жизни, что у Игоря, наверное, кто-то есть. Или завел за время моего отсутствия… Не звони ему! Почему, спрашивается? Дорого, конечно, это правда, и он не хочет, чтобы я свои деньги тратила… Или потому, что он не ночует дома? И как он тогда меня в Париж отпустил с облегчением!..
      Нет, глупости. Отпустил он меня, чтобы я рассеялась – ведь Игорь моментально чувствует, когда тебе нужна разрядка или смена обстановки. И даже если с облегчением – понять можно, Игорю для работы нужна свободная голова, особенно сейчас, когда дело к выборам – Василий Константинович наверняка загрузил его по уши работой. Нет, если бы он действительно завел женщину – так чем ему плохо дома ночевать? Меня нет, квартира к его услугам – было бы желание.
      Но вот именно в это я поверить не могу – чтобы у Игоря было желание мне изменять. Просто он заботится, чтобы я деньги не тратила. Вот и все.
      Как ни убеждала я себя, что все нормально, а все-таки на душе у меня было неспокойно. В какой-то момент я даже подумала, не махнуть ли в Москву. В конце декабря должны были начаться рождественские каникулы, и я могла бы поехать и посмотреть…
      На что? Приехать, как командированный муж из анекдота, и искать, кто спрятался в шкафу? Нет уж, увольте. Нет ничего унизительней подозрений.
      Неправильно, есть: проверки.
      Это без меня, пожалуйста. Я в такие игры не играю.
      Что за глупости мне лезут в голову! Что, собственно, такого произошло? Игорь позаботился о моих расходах. Действительно, было бы смешно: он ищет оказии, чтобы прислать мне деньги в Париж, а я буду их просаживать на телефонные переговоры?
      Все просто и логично.

Глава 4
В ПОИСКАХ НЕ ТОЛЬКО Я