Темноволосый гость тем временем взмахнул рукой, прервав речь Басуржицкого.
      - Ладно. Времени больше нет. Ваша наука подвела меня. Я вынужден торопиться, так что ваши услуги, доктор, мне уже не понадобятся.
      Даниил Федорович на секундочку опешил, но тут же и взвился.
      - Как же? - возопил он. - Но я... но мой труд... я ночей не спал, в конце концов!
      - Теперь выспитесь, - мрачно пошутил его посетитель. - Но успокойтесь... я оставлю вам эту квартиру и расплачусь, как обещал. Завтра я заберу у вас девушку. Придется действовать хитростью... хорошо, что я предусмотрел и такой вариант.
      Он вдруг резко дернул темной головой.
      - Нет, не завтра. Сегодня ночью. Будьте готовы к небольшому спектаклю. Сегодня ночью я ее у вас похищу.
      - Пожалуйста, пожалуйста, - успокоенно отозвался Басуржицкий, которого, похоже, кроме вознаграждения, ничего не интересовало. - Делайте все, что вам угодно. Я готов. Один только вопрос - вы похитите ее вместе со свитой?
      - С какой еще свитой?
      - Ну как же - ведь у нее есть сиделка и этот... мужчина, которого вы заставили меня нанять. Я, главное, только позавчера его и разыскал...
      - Мужчина? - посетитель вдруг оживился. - Где он?
      - Где... - Даниил Федорович застыл с открытым ртом. - Да вот же...
      Михаил Анатольевич обмер и вжался в спинку стула.
      Темноволосый незнакомец повернулся к нему резко, как черт на пружинке. Приятное лицо его в течение одной секунды поочередно исказилось судорогой страстного нетерпения, недоверия и наконец радости. И смотреть на это было совсем неприятно. Ни с того ни с сего Овечкин вдруг понял, что ему так не нравится в этом человеке. Он казался каким-то ненастоящим... вот и мимика, как у резиновой игрушки...
      - Он все слышал, - покаянно бормотал тем временем Басуржицкий. - Я совсем забыл, что он тут сидит...
      - Это ничего, - медленно сказал его странный гость, глядя на Овечкина так, словно примеривался, с какой стороны лучше откусить кусочек. Однако вместо этого он сделал шаг назад и тихо свистнул сквозь зубы.
      Тотчас в кабинет вошел мальчик-секретарь.
      - Обыскать, - коротко сказал темноволосый. - У него был с собой багаж?
      - Нет, - Басуржицкий сорвался с места и подошел поближе, с любопытством вытягивая шею. - Он так пришел. Как раз вот список составлял...
      Мальчишка одним рывком заставил Михаила Анатольевича подняться на ноги, быстро и умело похлопал его по бокам, и ровно через полсекунды из кармана Овечкина в руки его перешел стеклянный кубик, о котором библиотекарь совсем забыл за последними событиями.
      Видимо, его то мальчишка и искал, потому что тут же оставил Овечкина и протянул кубик темноволосому. Тот схватил его с жадностью, исковеркавшей черты лица и вновь превратившей их в отвратительную маску.
      Михаил Анатольевич несказанно удивился бы, если б не был напуган до полусмерти. Ибо нелепость этой сцены в его глазах превосходила всякое разумение. Басуржицкий и тот смотрел на своего гостя с недоумением. Однако для Овечкина все разъяснилось очень быстро.
      - Тамрот, - благоговейно сказал темноволосый, созерцая кубик у себя на ладони. - Теперь я спасен.
      И Михаил Анатольевич окончательно впал в столбняк. Тамрот? Талисман, о котором говорила принцесса? Вот этот его кубик... детская игрушка?!
      Сомневаться, кажется, не приходилось. Таинственный гость бережно укрыл кубик где-то у себя на груди, обращаясь с ним, как с величайшей драгоценностью. Лицо его смягчилось и разгладилось.
      - Так много хлопот из-за недосмотра, - пробормотал он и обратил к Басуржицкому повеселевший взгляд. - Отлично! Я увеличиваю ваше вознаграждение. Итак, ждите меня сегодня ночью и ничему не удивляйтесь.
      - Я рад, я рад, - засуетился так ничего и не понявший Даниил Федорович. - Буду ждать... но постойте, вы же не ответили на мой вопрос!
      - Какой вопрос? - нетерпеливо спросил гость, которого явно ничего здесь более не интересовало.
      - Куда мне девать этих людей? Девушку вы заберете, а их? Согласитесь, не могу же я отпустить их по домам, теперь в особенности, - Басуржицкий с отвращением ткнул рукой в сторону бледного, оцепеневшего Овечкина.
      Темноволосый ненадолго задумался.
      - Сиделку я, пожалуй, тоже заберу, - сказал он. - Принцессе все равно понадобится служанка. А этот мне не нужен... ну деньте его куда-нибудь!
      - Куда? В кладовку? - с неожиданным сарказмом осведомился Басуржицкий. - Нет уж, забирайте и его тоже. Еще наведет на меня милицию...
      - Как вы мне надоели, - поморщился гость. - Мне ли вас учить... возьмите его себе для экспериментов!
      - Я не убийца! - возопил Басуржицкий, но темноволосый его уже не слушал. Он сделал шаг назад и исчез. Как будто резная фигура вернулась на свое место на дверце шкафа...
      Даниил Федорович застонал.
      - Мальчик, - со страдальческим видом обратился он к секретарю. Сделай милость, убери его пока куда-нибудь, с глаз моих долой... о-о-о, что за наказание такое!
      Секретарь повернулся к Овечкину.
      - Пойдемте, - сухо сказал он, и оглушенный происшедшим Михаил Анатольевич машинально пошел за ним прочь из кабинета.
      В голове у него все смешалось. Игрушка, оказавшаяся сказочным Тамротом, жуткий незнакомец, загадочные эксперименты Басуржицкого, какая-то интрига с еще одним похищением принцессы... сегодня ночью, сказал этот тип. Сегодня ночью!
      И Овечкин разом пришел в себя. Сейчас или никогда. Куда его ведут?
      Они еще не успели далеко отойти от кабинета. И недолго думая, Михаил Анатольевич повернулся и пошел обратно. Потом побежал.
      Секретарь, видимо, на секунду опешил, не ожидая со стороны Овечкина никакого неповиновения, и тому удалось добежать до самой приемной, прежде чем мальчишка кинулся следом. Но Басуржицкий, должно быть, услышал топот, потому что выскочил из своего кабинета как раз вовремя, чтобы Михаил Анатольевич с разбегу налетел на него. Овечкин сбил его с ног и устремился к входной двери. И тут подоспел секретарь.
      Силища у хрупкого подростка оказалась прямо-таки беспримерная. Басуржицкий не успел еще подняться с пола, как Михаил Анатольевич уже вынужден был сдаться, чувствуя себя в руках мальчика, как в железных тисках. К тому же тот заломил ему руку за спину - ощущение, весьма непривычное для мирного библиотекаря!
      - Так я и знал, - сварливо заметил психиатр и, кряхтя, распрямил спину. - Не будет мне покоя! Отведи его в лабораторию, да держи покрепче, слышишь? Запри в виварии. А вы не брыкайтесь, как вас там... Михаил... толку не будет. Мне, право, жаль, что так вышло, поверьте, голубчик. Но я не знал.
      И сочтя это достаточным извинением, он снова скрылся у себя в кабинете. А дьявольский секретарь, продолжая удерживать руку Михаила Анатольевича за спиною, быстро вывел его в какой-то ранее не встречавшийся коридор и затолкал в первую же дверь. Щелкнули замки, и Овечкин очутился в виварии психиатра Басуржицкого.
      ГЛАВА 14
      Едва он глянул на это помещение, как шарахнулся обратно к дверям и, ничего не соображая, с белым от ужаса лицом, принялся ломиться в них, но это было совершенно бесполезно. Через некоторое время он осел на пол, закрывая лицо руками и боясь даже нечаянно снова увидеть то, что находилось в этом помещении. Сердце его колотилось так, словно пыталось вырваться из грудной клетки своего хозяина, как сам Овечкин только что - из вивария.
      Ничего более страшного он в жизни своей не видел. Никаких зверей, как следовало ожидать от вивария, тут не было и в помине. Тут стояло несколько столов, на коих лежали люди - Михаил Анатольевич боялся даже про себя произнести слово "трупы", - кое-как прикрытые простынями. А вдоль стен стояли тоже люди, и это было страшнее всего. Они стояли, как живые, и глаза у них блестели, но были они неживыми, как восковые фигуры. Однако восковыми фигурами они не были...
      Михаил Анатольевич чувствовал себя на грани помешательства. На сей раз - настоящего. Это было чересчур. Он хотел бы сейчас упасть в обморок или даже умереть от разрыва сердца, только б не сидеть тут с ними. Что угодно... Однако Михаил Анатольевич знать не знал и ведать не ведал, что он уже не прежний Овечкин, которого действительно вынесли бы отсюда вперед ногами, и ему еще только предстояло в этом удостовериться.
      Пока он сидел на полу, отчаянно зажмурившись и для верности прикрывая глаза руками, рассудок его, защищаясь от перегрузки, уже заработал и принялся раскручивать в обратном порядке события последнего часа. И добрался-таки до того момента, когда психиатр Басуржицкий произнес слова, оставшиеся тогда непонятыми Михаилом Анатольевичем. "Экземпляры, которых вы мне поставляете... они же не люди!" В эти слова рассудок теперь вцепился и начал настойчиво вдалбливать их в помутившееся сознание своего хозяина. И мало-помалу значение этих слов дошло до Овечкина, и ужас начал отступать.
      Правда, нескоро еще решился Михаил Анатольевич отвести руки от лица и открыть глаза. Все-таки он это сделал в конце концов и содрогнулся, увидев их снова. Но сознание на этот раз осталось ясным. Еще через какое-то время он даже поднялся на ставшие ватными ноги и заставил себя, холодея от омерзения, подойти поближе к одному из них. Куклы?.. но во всем подобные людям! Они следили за ним блестящими живыми глазами, только что не шевелились. Зато зашевелились волосы на голове у Овечкина, едва он представил себя с ними наедине ночью. А вдруг по ночам они оживают...
      Ночью! Он вспомнил о том, что ожидается ночью, и проклятые куклы в тот же миг стали ему безразличны. Ночью этот тип, отобравший у него Тамрот, явится разыгрывать какой-то спектакль с похищением Маэлиналь, а Басуржицкий будет ему помогать. Михаилу Анатольевичу стало дурно, едва он представил себе незнакомца с резиновым лицом рядом с принцессой... и куда он собирается ее забрать?!
      Этого нельзя было допустить. И нельзя было терять время.
      Михаил Анатольевич ринулся к окну - единственному месту, которое могло служить хоть каким-то выходом. Сейчас он, пожалуй, решился бы даже пробираться по карнизу на крышу. Но окно оказалось забранным решеткою. Овечкин некоторое время тупо смотрел на нее, не понимая, потом застонал. Этого надо было ожидать. Ему не выйти из проклятой квартиры. И все-таки это надо сделать. Надо привести сюда Маколея. И пусть малютка-секретарь кидается на него, а мы посмотрим...
      Он уселся на пол под окном и принялся перебирать в уме все, что было известно ему из книг о безвыходных ситуациях. Сидел долго и понял, что единственное, что остается - это оглушить секретаря, когда тот придет его кормить. В виварии имелся подходящий стульчик с железными ножками. И хотя Михаила Анатольевича всего передергивало при одном только представлении, как он обрушит сей инструмент на голову живого человека, он все-таки вооружился и занял позицию поближе к двери. Главное было - не думать, а действовать.
      Так он ждал довольно долго, прежде чем сообразил, что кормить его, похоже, никто и не собирается. Время обеда давно миновало, и дело, пожалуй, близилось к ужину. Есть Михаилу Анатольевичу не хотелось вовсе, но он забеспокоился. И, правда, зачем кормить пленника, если они собираются не то убить его, не то подвергнуть каким-то экспериментам?
      Он затравленно огляделся по сторонам, не зная, что еще можно придумать. Куклы стояли вокруг и косились на него до ужаса живыми глазами. Время уходило. Оставалось только выгрызать зубами дыру в стене...
      И тут он увидел ее и не поверил своим глазам - дверь в боковой стене, наполовину загороженную шкафчиком с хирургическими инструментами. Вторую половину - почему Овечкин так долго не мог ее заметить - закрывал один из этих, самый жуткий, с полуулыбочкой на лице, в чью сторону Михаил Анатольевич все это время попросту старался не глядеть. Смотреть на него было, прямо скажем, невозможно. Но теперь у Овечкина не было времени давать своему воображению разыгрываться. Весь поглощенный вспыхнувшей отчаянной надеждой, он закрыл глаза, стиснул зубы и пошел вперед, вытянув руки и внушая себе, что ему надо перенести с места на место портновский манекен. Только и всего.
      Он это проделал, не открывая глаз. "Манекен" оказался ужасно тяжелым, ужасно холодным... Оттаскивая в сторону, Михаил Анатольевич уронил его. Раздался грохот. Кажется, упало заодно еще несколько этих, но он не стал оглядываться. Последним препятствием оставался шкафчик, и его удалось отодвинуть без особого труда. Затаив дыхание, Михаил Анатольевич взялся за дверную ручку, нажал... и дверь отворилась.
      Он очутился в смежном помещении, являвшемся, по-видимому, лабораторией Басуржицкого, и испытал невероятное облегчение, когда все эти существа оказались отделены от него стеной. Только сейчас он понял, как все-таки угнетало его их присутствие. Зато колбы и пробирки, штативы и реторты выглядели после них добрыми друзьями, и весь строгий научный облик лаборатории немедленно привел Михаила Анатольевича в собранное и деловое состояние. Он кинулся искать выход из лаборатории, и - о, чудо! - эта дверь тоже оказалась не заперта.
      Михаил Анатольевич осторожно выглянул в коридор - никого, вышел крадучись и, прислонясь к стеночке, вытер пот со лба. Теперь что... в одном конце коридора была дверь, ведущая в приемную Басуржицкого, где наверняка сидел чертов секретарь, а в другом - тоже дверь.
      Неизвестно, куда она вела, ибо уж она-то оказалась запертой. Тем не менее Овечкин все свои надежды возложил именно на нее и принялся исследовать накладной замок. Специалистом по замкам библиотекарь отнюдь не был, однако при виде винтиков, коими тот крепился к двери, даже он сообразил, что всякий винт можно отвинтить. И вспомнил про шкафчик с хирургическими инструментами, где можно было отыскать для этой цели что-нибудь подходящее. Он собрал все свое мужество и вернулся в "виварий". Отыскал нужный инструмент и догадался прихватить с собой тот самый стул с железными ножками, чтобы заблокировать ручку двери, откуда мог вломиться секретарь, заслышав подозрительный шум. И приступил к делу.
      Если бы всего несколько дней назад кто-нибудь сказал Овечкину, что он окажется способен на столь разумные и отважные действия, он не то что не поверил бы, а скорее, даже и не понял бы, о чем идет речь. Однако сейчас, вместо того чтобы лежать в обмороке среди "экземпляров" Басуржицкого, он корпел над дверным замком, и у него что-то получалось. Он отвинтил все, что можно было отвинтить. А то, что не отвинчивалось, а держалось и цеплялось, препятствуя его выходу на свободу, одним рывком выдрал с корнем. Шум при этом, конечно, получился немалый и очень подозрительный. Но когда бешено запрыгал стул на дверях в другом конце коридора, свидетельствуя о бдительности секретаря, перед Михаилом Анатольевичем уже открылся долгожданный, невозможный, прекрасный и несомненный путь на волю. Ибо за этой дверью оказался черный ход.
      Михаил Анатольевич швырнул на пол все, что держал в руках, и побежал вниз по лестнице еще резвей, чем когда-то от домового. Он не думал о том, что совершил все-таки этот немыслимый поступок - побег, не думал о погоне и не думал о пережитом ужасе. Он думал об одном - только бы застать Никсу. Только бы успеть до ночи!
      * * *
      Расставшись с цыганкою, Никса Маколей поспешил домой. Но не до отдыха ему было и не до спокойного сна. Молодой король надеялся, что за время его отсутствия Миша Овечкин мог позвонить, а то и вовсе вернуться домой... очень ему не хотелось верить странной цыганке. Ибо та под конец разговора и на цыганку-то не больно походила, забыв про положенные ей по роли ухватки и выражения. И почему, в конце концов, он должен был ей верить? Зачем Хорасу Овечкин? Если только из-за талисмана...
      Выходило так, что пути их с Овечкиным и Хорасом удивительным образом переплетались. Ведь не мог же в самом деле Хорас, столько времени скрывавшийся, вдруг взять да обнаружить себя, похищая Овечкина из-под носа у Никсы, если у него не было на то серьезной причины!
      Он все еще надеялся, что это не так, что цыганка наврала. Однако когда добрался до дому и баба Вера сказала, что никаких известий не было, Никса совсем пал духом. Ничего не оставалось, кроме как ждать сомнительных вестей от старой женщины с невероятно безобразным лицом и взглядом, который невозможно вынести. Да... никакая она не цыганка. При воспоминании о ее взгляде бестрепетный воин невольно поежился. Трудно было объяснить, в чем заключалась столь отвращающая сила этих глаз. Но мнились они двумя провалами в бездну, откуда нет возврата...
      Молодой король довольно долго расхаживал по комнате, не находя себе места, и наконец не раздеваясь бросился на кровать, чтобы дать отдых хотя бы усталому телу, если не голове. На душе было тяжко. Никаких следов Хораса, а Овечкин... при мысли о том, что этот маленький кроткий человек, столь простодушный и добрый, мог оказаться в руках у проклятого чародея, Маколею делалось совсем худо. А вдруг все-таки сам Никса тому виною, вдруг Хорас прибрал Овечкина лишь потому, что тот мог на самом деле каким-то образом помочь Никсе в его поисках?!..
      Он только закрыл глаза, надеясь отвлечься от тягостных мыслей и заснуть, как раздался звонок в дверь, прозвучавший в этот поздний час словно гром небесный. Никса даже подскочил от неожиданности. И сразу же позвонили еще раз. За тонкой стеною заскрипели пружины - то добрая старушка-хозяйка заворочалась на своей кровати, и Никса заторопился открыть, пока она не проснулась.
      Он распахнул дверь и увидел Овечкина.
      - Слава Господу! - на радостях воскликнул Маколей в полный голос, позабыв о позднем часе. - Это вы!
      Он попятился, пропуская Овечкина в прихожую. И радость его немедленно сменилась растерянностью и тревогой. Ибо выглядел Михаил Анатольевич так, словно сбежал с того света и был преследуем по пятам всеми псами преисподней.
      В глазах Овечкина горели диковатые огоньки, и взгляд его блуждал. Михаил Анатольевич осунулся. Михаил Анатольевич оброс короткой разбойничьей щетиной. Он и ростом сделался как-то чуточку выше...
      - Вы дома! - выпалил он вместо приветствия. - Идемте со мной, побыстрее, умоляю вас... я все расскажу по дороге. У вас есть деньги на такси?
      - Есть, - коротко сказал Никса, сразу подобравшись и приготовившись к действию.
      - Возьмите какое-нибудь оружие, - потребовал Овечкин, ввергнув этим Никсу в состояние крайнего изумления. Но решив, что удивляться не время, молодой король быстро проверил, на месте ли его стилет - единственное, что можно было спрятать под одеждой, - и сунул в карман пачку денег.
      - Скорее!
      Михаил Анатольевич развернулся и ринулся обратно на улицу. Маколей помчался следом.
      В такси, по дороге на Петроградскую, Овечкин довольно сбивчиво изложил Никсе все свои приключения. Тот слушал его, ничего не понимая поначалу, но когда Михаил Анатольевич дошел до посетителя Басуржицкого и описал его оригинальную внешность, настроение и выражение лица у короля мигом переменились.
      - Хорас! - воскликнул он и ударил себя кулаком по колену. - Цыганка была права! Но дальше, умоляю вас, Миша, дальше!
      - Ах вот это кто! - с несвойственным ему злорадством сказал Овечкин. Ладно же, берегись, Хорас! Только бы нам не опоздать...
      Вряд ли Никса Маколей понял что-нибудь из его рассказа кроме того, что Хорас затевает очередную злодейскую интригу, на сей раз против какой-то принцессы, ибо Михаил Анатольевич спешил и путался в словах, опуская несущественные подробности вроде своего побега. Но королю и этого было вполне достаточно.
      - Я не думал, что уже так поздно, - сказал Овечкин, напряженно всматриваясь в несущиеся навстречу огни фонарей и автомобилей. Оказывается, я просидел в этом виварии весь день, пока нашел дверь... тупица!
      - Вы молодец, Миша, - сказал Никса. - Мы успеем, уверен. Сударь!.. нельзя ли быстрее - плачу втрое!
      - Приехали уже, - отозвался водитель, пугливо косясь через плечо на странноватых пассажиров, один из которых, похоже, только что сбежал от лечащего врача.
      Машина затормозила возле шестиэтажного дома из серого камня. Никса расплатился не глядя и выскочил из машины. Михаил Анатольевич выбрался следом не менее проворно.
      - Ведите, - сказал Маколей и коснулся на миг Грамеля-Отражателя у себя на груди.
      Дверь в квартиру Басуржицкого он вышиб одним ударом, извернувшись в немыслимом на взгляд Овечкина для человеческого тела прыжке.
      Ни в приемной, ни в кабинете никого не было, и они побежали дальше по лабиринту коридоров и комнат. На сей раз Михаилу Анатольевичу казалось, что в квартире этой нет ни одной двери - они словно сами собою слетали с петель при одном только приближении Никсы. Так, совершенно беспрепятственно, они вбежали в центральную гостиную и там, на пороге, оба разом остановились и остолбенели, потому что картина, представшая их взорам, была поистине удивительной.
      Вся мебель в комнате была перевернута вверх дном, являя следы сокрушительного побоища. В стороне на полу, среди раскиданных кресел, лежали скрученные по рукам и ногам Басуржицкий и его юный секретарь. Это бы ладно... но посреди всего этого разгрома стояла принцесса Маэлиналь с сияющим светлым лицом, ослепительно, царственно прекрасная. На ней был длинный, до пят, плащ из темно-зеленого бархата, отороченный горностаем, скрывавший современный земной наряд, и никто, глядя на нее сейчас, не усомнился бы в ее королевском происхождении. Принцесса протягивала руку для поцелуя коленопреклоненному перед нею спасителю.
      Спаситель же несколько отвлекся, повернувшись на звук приближающихся шагов, и замер, держа принцессу за руку. То был зеленоглазый и светловолосый герой в ореоле неотразимой мужественности - Никса Маколей...
      Принцесса тоже повернула голову к двери и застыла. Сияющая улыбка на ее лице при виде двойника прекрасного избавителя начала медленно меркнуть. И в комнате на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина.
      - Михаил Анатольевич... - вдруг тихо и робко произнесла Фируза, скромно стоявшая в стороне от романтической пары и никем до того не замеченная. Два слова этих разом оживили все соляные столбы.
      - Принцесса! - вскричал Овечкин, бросаясь к ней. - Не верьте ему, это какой-то проходимец! Это не Никса!
      И принцесса Маэлиналь, отдернув руку, ухватилась за Михаила Анатольевича, на мгновение превратившись из особы королевской крови в обыкновенную, насмерть перепуганную молоденькую девушку. С другой стороны к Овечкину подбежала Фируза, и он немедленно почувствовал себя способным умереть за них обеих и грозно поглядел на самозванца.
      А тот, криво улыбаясь, медленно поднялся с колен и, не сводя глаз с молодого короля, сделал несколько шагов в сторону Овечкина и приникших к нему женщин.
      Фантастическое было зрелище - эти два близнеца. Но Михаил Анатольевич ни на секунду не усомнился бы, который из них настоящий. Никогда у Никсы Маколея не могло быть такой гадкой усмешки и таких вкрадчивых, непередаваемо неприятных движений. Овечкин содрогнулся и крепче прижал к себе обеих девушек.
      Истинный же король стоял как громом пораженный, глядя на Маэлиналь и как будто позабыв все на свете. Только когда самозванец подошел к ним совсем близко, Никса встрепенулся и перевел взгляд на своего врага.
      - Ну что, Хорас, - медленно сказал он. - Поговорим?
      - Не сейчас, - жутко осклабившись, отвечал тот. - Как ты, однако, спешишь, король, навстречу своей смерти!
      Маколей улыбнулся.
      - Зато ты напрасно пытаешься отсрочить свою. Я не выпущу тебя отсюда, пока мы не сразимся, чародей. Вооружайся!
      - В другой раз, в другой раз, - гримасничая, отозвался Хорас. - Сейчас мне, право же, недосуг!
      Он сделал еще один шаг в сторону Овечкина, и девушки отчаянно вскрикнули, ибо в этот момент обличье самозванца внезапно изменилось. Это больше не был Никса Маколей... но это не был и темноволосый гость Басуржицкого. Кто бы это ни был или, вернее, что бы это ни было, но человеческий вид оно утратило и словесному описанию поддавалось с трудом. Его можно было бы сравнить с взметнувшимся к потолку языком пламени, если б только пламя это не было черным и рогатым... и если б кто-нибудь был способен при виде его заниматься сравнениями. Михаил Анатольевич, например, похолодев и утратив разом всякое ощущение реальности, сумел только еще крепче прижать к себе женщин и беззвучно воззвать к небесному отцу.
      У дьявольского создания не было ни лица, ни глаз, но казалось, оно видит всем своим существом, и видит насквозь, у него не было рук, но возникало ощущение, что оно прикасается к каждому и обволакивает собою, как липким удушливым дымом. Даже Никса Маколей дрогнул, увидев это преображение.
      - Так ты не человек, - сказал он ошеломленно, - злой дух... Что нужно было тебе в моем королевстве?
      - Тебя, Маколей, - отозвался шелестящий голос из ниоткуда, из каждого угла. - Но час еще не настал. Не надейся на свой Отражатель - он мне больше не страшен. Ты будешь мой... но - до следующей встречи, король!
      Вслед за тем послышался тихий, леденящий душу смех, от которого у Михаила Анатольевича волосы поднялись дыбом. И в следующий миг мир исчез для него, сокрывшись мраком беспамятства.
      А Никса Маколей увидел, как черный рогатый вихрь, сорвавшись с места, пронесся по комнате, обвил кольцом троих тесно прижавшихся друг к другу людей и пропал вместе с ними.
      ГЛАВА 15
      В то же мгновение все вокруг преобразилось. Исчезли хрустальные люстры, перевернутая и раскиданная антикварная мебель, ковры и канделябры, и огромная роскошная гостиная сжалась в небольшую убогую комнатушку, слабо освещенную одинокой лампочкой под пыльным стеклянным абажуром в центре потолка. Никса ошеломленно захлопал глазами, и тут кто-то пронзительно завизжал:
      - Нет, не-е-ет! Не может быть!
      Король отшатнулся, ничего не понимая, споткнулся о валявшийся позади стул, отшвырнул его ногою и попятился к двери. Визг в углу перешел в нечленораздельные рыдания, и, приглядевшись, он увидел, что это неистовствует хозяин бывшей великолепной квартиры, обманутый, видимо, во всех своих ожиданиях. Психиатр Басуржицкий извивался в своих путах, катаясь по полу, то ли пытаясь освободиться, то ли просто предаваясь отчаянию. Мальчик же секретарь лежал совершенно неподвижно и не подавал признаков жизни.
      Но Никсе было не до них. Чародей опять обманул его и на этот раз откровенно посмеялся над ним и забрал с собою людей... В последней надежде король бросился на середину комнаты - туда, где стояли перед исчезновением Овечкин и девушки и где, возможно, было место перехода в другой мир, в котором снова скрылся от него Хорас.
      Но Грамель не сработал. И Никса остался, где был, и тусклая лампочка по-прежнему освещала убогую комнатку, а в ушах звенело от неумолчных воплей Басуржицкого.
      - Дьявол! - в отчаянии вскричал Маколей. - Неужели это сам дьявол?! Куда же он делся на этот раз?
      Казалось, никто уже и никогда не ответит ему на этот вопрос. Ничего нельзя было сделать... и от бессильной ярости у короля перехватило дыхание.
      И тут совершенно неожиданно в дверях произошло какое-то движение, и в комнату стремительно влетел человек.
      - Опоздал! - на ходу вскричал он, всплескивая руками. - Опять опоздал!
      Он быстро завертел головою, оценивая обстановку, узрел Маколея и подбежал к нему. То был невысокий, щуплый старичок с пышной седой бородою и стоявшей вокруг головы облаком шевелюрой. Ноги его были босы.
      - Вы были здесь, вы... - тут он запнулся и удивленно вытаращился на Никсу. - Грамель?.. но позвольте...
      - Кто вы такой? - с излишней резкостью спросил Маколей, пытаясь заглушить стенания психиатра и не зная, на ком и на чем выместить ярость.
      - Я-то? - переспросил старик и приосанился. - Я - Босоногий колдун. А вы... позвольте... ну да, Таквала! Господи, вас-то как сюда занесло, ваше величество?
      Никса растерялся. Старика этого он не встречал никогда в жизни, ни в одном из миров, смело мог бы в этом поклясться. Откуда же тот его знает?
      Старик, не дожидаясь ответа, раздраженно сказал:
      - Темнотища какая... и кто там визжит, как свинья недорезанная?
      В тот же миг, как по волшебству, Басуржицкий умолк. Тишина наступила так внезапно, что оба они невольно повернулись в его сторону. И оба замерли от неожиданности, потому что над телом Басуржицкого стояла склонившись еще одна фигура, которой доселе не было в комнате, фигура, закутанная в темный плащ и выглядевшая довольно зловеще.
      - Умер, - глухо произнесла эта фигура, медленно выпрямилась и откинула с головы капюшон.
      Многомудрый колдун и закаленный в боях и странствиях воин - оба вздрогнули и отвели глаза от ее лица.
      - Ба, - сказала женщина с тихим смешком. - Вот мы и встретились, король, не дождавшись завтрашнего дня. Немного я опоздала... а ты куда же смотрел, красавчик?
      Никса не поверил своим глазам. Но это была она, цыганка... голос принадлежал ей, хотя лица он ни за что не узнал бы.
      - Сударыня, - горячо вскричал он, позабыв о старике и бросаясь к ней, - вы все-таки напали на его след! Заклинаю вас всем святым, скажите, где он теперь? Как мне попасть туда?
      - Кого ты имеешь в виду - блондина или брюнета? - насмешливо отвечала она. - Оба оказались в одном месте, как я и говорила, не так ли? Только место это теперь не здесь! Но мы не одни, король... похоже, тут присутствует еще один человек, желающий свести счеты со злым духом, обездолившим твое королевство!
      - Присутствую, - подтвердил босоногий старец. - И желаю... но позвольте представиться - Каверинцев Аркадий Степанович. А вы, сударыня...
      - Меня зовут Де Вайле, старик, - небрежно бросила она и собиралась что-то добавить, когда Босоногий колдун и Никса Маколей вскрикнули одновременно:
      - Де Вайле?..
      - Каверинцев?
      Она перевела взгляд с одного на другого, и тогда Босоногий колдун сказал, опомнившись:
      - Дело становится все интересней. Однако я предлагаю, милостивые государи и государыни, для дальнейшего разговора немедленно перебраться из этого вертепа ко мне домой. Ибо здесь нам больше делать нечего, а с минуты на минуту сюда прибудет наряд милиции - жильцы дома уже отреагировали на громы и молнии, сотрясавшие шестой этаж. Прошу!