- Я вел совсем другую жизнь, государь. Я читал книги и постигал мудрость, заключенную в них. Никогда не думал о славе, о власти, о подвигах. И мечтал заниматься именно этим! - огорченно воскликнул он.
      Ловчий исподтишка кинул на него изумленный взгляд, ибо предполагалось, что самозванный принц будет в основном молчать, изображая человека застенчивого и нерешительного. Но Михаил Анатольевич уже ничего не замечал.
      - Я не хотел быть ни принцем, ни королем! Я приехал сюда только для того, чтобы взглянуть на своего отца и свою мать. Услышать от них хоть слово привета. И с радостью уеду обратно, - с жаром говорил он. - Конечно, мне хотелось бы, чтобы вы признали меня, государь. Но я хорошо представляю себе, что это значит - признать меня официально. Мне жаль принца Ковина ведь он тоже ваш сын, хотя и рожден не от королевы. Пусть он так и остается принцем... мне ничего не надо. О, если б мне позволено было заключить в свои объятия вас и мою мать, королеву, и вы ответили бы мне лаской - я был бы счастлив!
      На лице короля Редрика тоже появилось выражение бесконечного изумления. Это Овечкин заметил и немедленно отреагировал.
      - Я удивляю вас? Не таким вы хотели бы видеть своего сына... я понимаю. Но что же делать - меня воспитали монахи, и я дорожу в этой жизни лишь своими книгами и добрыми отношениями с людьми! С тех пор, как я узнал, что Сандомелия - не мать мне, я потерял покой и сон... ведь я никогда не знал, что такое родительская любовь. Хотя Сандомелия всегда была добра ко мне... мне не в чем упрекнуть эту женщину, кроме того, что она лишила меня счастья вырасти среди близких людей...
      У короля окончательно отвисла челюсть. И Овечкин притормозил. Он прикрыл глаза рукой и отвернулся.
      Некоторое время в комнате царила полная тишина. Затем за спиною Овечкина послышался скрип стула - король Редрик выбирался из-за стола.
      - Отправляйтесь на постоялый двор, - сухо сказал он кому-то, должно быть, седобородому. - Приведите сюда свидетельниц. Пошлите отряд за Сандомелией и ее служанкой. Пусть захватят также настоятеля монастыря, где воспитывался этот... И позовите королеву!
      * * *
      Испытание началось.
      Дворянин Мартус отправился на постоялый двор вместе с седобородым, оказавшимся доверенным лицом короля Редрика во всяких секретных делах и делишках его величества. Овечкин, оставшись один на один с королем, скромно стоял в сторонке, пока тот мерил тяжелыми шагами свой кабинет в ожидании королевы. Наконец явилась королева.
      - Полюбуйся на своего сына, - брюзгливо сказал Редрик. - Узнаешь?
      Никого, кроме них троих, в приемной не было. Королева посмотрела на Овечкина. На усталом лице ее не появилось никакого выражения, и она перевела взгляд на мужа.
      - Зачем ты звал меня?
      Взволнованный Михаил Анатольевич, переплетя пальцы, крепко стиснул руки. Ему, как сыну королевы, ужасно хотелось сделать хоть шаг навстречу... она понравилась ему с первого взгляда - эта немолодая женщина, утомленная жизнью, с умным некрасивым лицом, уже одной походкой своей производила впечатление подлинной властительницы государства, которой в силу каких-то непонятных причин приходится подчиняться толстому, ворчливому и изрядно надоевшему мужу. Но он сдержал свой порыв.
      - Затем и звал, - насмешливо сказал король. - Покаяться в стародавних грехах. Ты помнишь Сандомелию?
      Королева нахмурилась, покачала головой.
      - Я тоже не помню. Однако сия дама, твоя бывшая фрейлина, утверждает, что этот вот молодой человек и есть доподлинный наш сын Ковин.
      Она нахмурилась еще сильней. Снова посмотрела на Овечкина, на этот раз более внимательно.
      - Что за бред?
      - Сейчас сюда явятся свидетели. Скажи-ка мне, милая женушка, не помнишь ли ты на плече у своего новорожденного сына какого-нибудь родимого пятнышка?
      - Ничего я не помню, - нетерпеливо сказала королева. - Будь любезен, разберись как-нибудь без меня...
      - Что ты, милая! Как же без тебя! Это слишком серьезно. Представь себе, что красотка Сандомелия ухитрилась родить от меня сыночка и подменила наследника престола.
      - Что?!
      - Взгляни на эти бумаги. Послушай этого молодого человека!
      - Но кто он такой?
      Королева быстро просмотрела документы, периодически пожимая плечами и вздергивая брови, и, отбросив их в сторону резким движением, в третий раз взглянула на Овечкина. И он, как будто не выдержав наконец, сделал шаг вперед.
      Глаза у него светились, губы дрожали.
      - Я ваш сын, государыня, - сказал он неверным от волнения голосом. - И счастлив, что вижу вас - именно такую, какой я хотел видеть свою мать.
      Королева выдержала паузу.
      - А он неглуп.
      Вот и все, что она сказала. Но взгляд ее сказал Михаилу Анатольевичу, сделавшемуся вдруг в силу своих необычайных обстоятельств чертовски проницательным, гораздо больше.
      - Благодарю вас, - тихо вымолвил он и отступил на свое место.
      Тут в дверь постучали.
      Явились посланные за свидетелями. В кабинет следом за седобородым фактотумом степенно вошла почтенная бабка-повитуха, за нею - сгорбленная в три погибели старуха-кормилица. Замыкал процессию Ловчий. Он кинул быстрый встревоженный взгляд на Овечкина и, убедившись, что тот пока еще цел и невредим, согнулся в поклоне перед королевой.
      И началось расследование. Овечкину пришлось снять кафтан и нижнюю рубашку и предъявить родимое пятнышко на плече.
      - Да-да, - монотонно бубнила "повитуха", - именно такое и было. Мне ли не знать, господа хорошие! Сколько младенцев принимала и всегда осматривала их досконально. Ибо бабка моя еще твердила мне, сколь много случаев подмены бывает, когда из-за наследства, когда из мести, когда еще из чего. Внимательно, говорит, смотри и запоминай, а еще того лучше - зарисовывай приметные знаки. Тут-то я просто запомнила - королевское, чай, дитятко, и одно родимое пятно всего и было, в аккурат на том самом месте, где ручонка из туловища растет...
      - Да, да, - скрипела и кормилица, - в первый день было пятнышко, а назавтра пропало. Мне-то невдомек, глупа была, решила - синячок сошел, вот и ладно...
      Королева переводила взгляд с одной на другую старуху, слушала внимательно. На родимое пятно Овечкина смотреть она не пожелала.
      - Конечно, роды были трудные, матушка наша королева тогда в бессознание впала, потому и не заметила. Где уж ей было на младенца глядеть! - завершила "повитуха" свои воспоминания.
      Выслушав, старух отпустили с миром. Если и была совершена подмена, они тут были ни при чем.
      Слово дали дворянину Мартусу, и он повторил свой рассказ для королевы.
      - Фрейлина Сандомелия перед тем, как затвориться в монастыре, остановилась у меня в доме, как у близкого родственника. При ней было дитя нескольких дней отроду, и она под великим секретом доверила мне тайну его рождения. Признаться, я не поверил ей - девица была не в себе, весьма огорчена своею ссылкой, - и потому хранить эту тайну мне не составило труда. Дитя я вырастил, как родного сына, и не ждал никаких последствий. Однако же не столь давно Сандомелия тяжело заболела и, впав в раскаяние, просила меня отвезти принца в Тагон, давши мне все эти бумаги и указав, которую искать повивальную бабку. Я не мог отказать умирающей и сделал все, о чем она просила. Вот он перед вами - Тайрик, или принц Ковин, я не знаю. Не мне решать столь великие вопросы. Я только выполнил порученное...
      Королева подняла со стола лист бумаги с признанием фрейлины и уронила его обратно.
      - За Сандомелией послали? - спросила она.
      - Разумеется, - ответил король Редрик. - Если она не помрет в дороге, то будет здесь послезавтра. И что ты думаешь обо всем этом, дорогая?
      - Не при посторонних, - устало сказала королева.
      Редрик тяжело поднялся на ноги.
      - Поместить этих двоих в западную башню. Обращаться хорошо, но караул приставить. Принцу Ковину пока ничего не говорить!
      Седобородый кивал после каждой фразы.
      Королева тоже встала и направилась к выходу. Проходя мимо Овечкина, она приблизилась к нему и заглянула в глаза.
      - Посмотрим, - уронила она. - Ты похож... на моего дядю по материнской линии - белокур, голубоглаз...
      Он ответил ей взглядом, в котором сочетались робость, преданность и надежда. Она покачала головой, отвернулась и вышла из кабинета.
      * * *
      Крохотная желто-серая ящерка, не заметная ничьему взгляду, бежала по потолку коридора следом за королевой и королем, стремительно перебирая лапками. Она шмыгнула через дверную притолоку в покои ее величества как раз в тот момент, когда двери готовы были захлопнуться за королевской четой, и притаилась среди венчающих великолепный камин резных украшений в виде танцующих пастушков и пастушек. Глазки ее, полыхающие янтарным огнем, не отрывались от королевы Дамора.
      А та, едва войдя, повернулась к супругу и смерила его с ног до головы уничтожающим взглядом.
      - Так я и знала! - сказала она сквозь зубы. - Все эти годы я ждала чего-нибудь в этом роде. Вы довольны? Ваше распутство принесло наконец достойные плоды!
      - Погоди, погоди, милая, - примирительно заговорил король. - Еще ничего не доказано...
      - Какая разница! Вы хоть понимаете, какой скандал нам грозит? Перед всем двором, перед Айрелойном! Даже если он самозванец и ваша Сандомелия решила всего лишь сыграть с нами злую шутку... своими руками оторву мерзавке голову... все равно - какая пища для злословия! Благодарю вас, ваше величество!
      Король понурил голову. А королева умолкла и отвернулась, пытаясь взять себя в руки. Когда через некоторое время она снова заговорила, в голосе ее слышалась горечь.
      - Сколько лет я старалась придать достойный вид вашему правлению! Сколько лет вы фактически издевались надо мною! Что ж, теперь я не пошевельну и пальцем. Делайте что хотите...
      - Дорогая, - сказал король, - спокойнее! Еще никто ничего не знает. Я могу сейчас же отдать приказ, - он зловеще щелкнул пальцами, - и никто так ничего и не узнает...
      Ящерка, затаившаяся под потолком, вздрогнула, но королева в этот момент быстро повернулась к мужу.
      - Ну уж нет! Вы не отдадите такого приказа!
      Она почти кричала, и на щеках ее выступили красные пятна.
      - Довольно я намучилась с вами и с вашим сыном, который целиком и полностью пошел в вас! Мало того, что Ковин не обходит своим вниманием ни одну фрейлину и ни одну служанку во дворце, так теперь он еще раскапризничался с этой свадьбой, попирая наши интересы, а вы потакаете ему! Посол айров предлагал немыслимые сокровища, а вы что ответили, идя на поводу у распущенного мальчишки? Что договор превыше всего! Что хорошенькая девка стоит больше, чем талисманы, дарующие мир и благосостояние! Нет, Редрик...
      Она вдруг успокоилась, хотя щеки еще пылали.
      - Присядем! Нам нужно обсудить этот вопрос не торопясь...
      Изящное кресло с гнутыми ножками заскрипело под тяжестью его величества. Король недовольно пыхтел, с трудом втискивая свою особу между подлокотниками. Королева же присела на самый краешек сиденья и опустила на стол перед собою крепко сжатые руки. Некоторое время она молчала, машинально обводя взглядом свои покои и не видя ничего, будучи полностью погружена в свои мысли.
      - Возможно, тебя удивит, Редрик, то, что я собираюсь сказать, неторопливо начала она наконец. - Но вообще-то я уже говорила тебе, как мне не нравится поведение Ковина, особенно в последнее время. В отличие от тебя, я думаю иногда о будущем нашего государства... ни одной стране я не пожелала бы такого короля, каковым грозит стать Ковин. Для него королевская власть - это власть, и только. Он думает о своих удовольствиях, и более его ничто не заботит. Меня он не слушает вовсе, а тебя... только пока ты ему потакаешь. Не спорь со мной, это так! Что станется с Дамором, когда он взойдет на трон? Будет ли он думать о правильном управлении страной и о благополучии своих подданных? Я в этом очень сомневаюсь.
      - Он еще молод, - хмуро сказал король.
      - Я уже слышала это. Ему тридцать лет, Редрик! И он до сих пор нуждается в твердой руке... Послушай меня. Я умею принимать решения быстро. Мне понравился этот новоявленный принц. Ты знаешь, я неплохо разбираюсь в людях. Он умен, как я успела заметить, и знает, с какой стороны подойти к делу... он играет, но играет тонко. Ни разу за всю свою жизнь - если не считать младенческих лет - твой сын Ковин не обратился ко мне со словами нежности, кроме тех случаев, когда хотел что-нибудь выпросить... Я не хочу сказать, что сердце мое дрогнуло и растаяло оттого, что некий Тайрик посмотрел на меня с искренним восхищением, как на мать и как на королеву. Но я устала от вашего равнодушия и пренебрежения...
      Король заворочался в кресле.
      - Дорогая...
      Она отмахнулась.
      - Ты ценишь мой ум, я знаю. Так докажи это еще раз. Поверь мне - принц он или не принц, но Тайрик этот куда более достоин наследовать престол, нежели Ковин... подожди, дослушай! Он умен, повторяю, сдержан и хорошо воспитан. Он понимает, что такое дипломатия и лесть. Он с первого взгляда разобрался, кто есть ты и кто есть я. Если ты всего этого не заметил, то уж я-то заметила, поверь мне...
      Королева умолкла, призадумалась.
      - И что же? - не выдержал король. - Ты предлагаешь признать его без всякого разбирательства?
      Она обратила к нему задумчивый взгляд.
      - Разбирательство пройдет своим чередом. Но если он и не наш общий сын, то уж признать его твоим ты должен будешь в любом случае. Вряд ли Сандомелия решилась бы выдать за принца ребенка, рожденного ею от кого-то другого. А если это так, если Тайрик - твой сын... я не постесняюсь признать его и своим тоже. Как бы там ни было, но для Ковина это послужит хорошим уроком...
      - Погоди, жена! - нетерпеливо прервал ее король. - Каким уроком? Если мы признаем самозванца, обратной дороги не будет!
      - Я готова пережить скандал, - не слушая его, продолжила королева. Рано или поздно любым пересудам настает конец. Пусть будет так.
      Король ударил кулаком по столу.
      - Ну, нет! Я не готов объявить своим наследником первого попавшегося бастарда!
      - Ой-ой-ой, - насмешливо сказала королева. - А если бастардом все-таки является Ковин?
      - Ты - мать! - в сердцах воскликнул король. - Ты должна чувствовать! Что говорит твое сердце?
      Она пожала плечами.
      - Мое сердце молчит. Оно молчит вот уже пятнадцать лет - с тех пор как мальчик по имени Ковин осмелился поднять руку на ту, кого называл матерью. А его отец при этом только рассмеялся... Как хочешь, Редрик, но я на стороне этого претендента. Мне все равно, кто из них двоих является моим сыном. Но Тайрик более достоин быть королем, и мне этого достаточно!
      - Посмотрим, - злобно пропыхтел король, выбираясь из тесных объятий кресла. - Я, знаешь ли, как-то привык считать своим сыном Ковина. И не собираюсь отрекаться от него с такой легкостью, с какой это делаешь ты!
      Не говоря более ни слова, он выбежал из покоев королевы, с треском захлопнув за собой дверь. Королева только пожала плечами и отвернулась к окну. Лоб ее прорезала глубокая морщина, взгляд сделался отсутствующим.
      Ящерка под потолком не стала дожидаться результатов ее раздумий. Вильнув хвостиком, Пэк выбрался из хитросплетения резных узоров и просочился в щелочку меж дверью и притолокой. Сию ценную информацию следовало как можно быстрее довести до сведения Босоногого колдуна...
      ГЛАВА 33
      Два дня до приезда Сандомелии растянулись на целую вечность. Овечкин и Ловчий сидели безвылазно в своих покоях под надежной охраной и боялись лишний раз открыть рот, дабы нечаянным словом не выдать себя, - ведь помещение могло прослушиваться, да наверняка и прослушивалось. Пэк один раз навестил их, глубокой ночью, вскарабкавшись в виде все той же крохотной ящерки по наружной стене здания. И забравшись поочередно под одеяло к одному и к другому, на ухо нашептал им последние новости - о том, что королева Дамора на стороне самозванца и что Босоногий колдун готовит последний, решительный удар, долженствующий развеять все сомнения.
      Напряжение, однако, не отпускало Михаила Анатольевича, ибо, как бы ни повернулось дело, до конца было еще далеко. Пока что он справился неплохо, благодаря нежданному вдохновению, и Ловчий выразил ему свое восхищение, воздев кверху сразу два больших пальца. Но ожидание в полном бездействии очень нервировало. Боясь выпасть из роли, он заставлял себя думать только о том, примут ли его в конце концов король с королевой, и сочинял фальшивые воспоминания о своей прошлой жизни в тихом монастыре. Чисто интуитивно он нашел самый подходящий для своего характера образ мнимого принца замкнутого, но сентиментального и пылкого человека, отнюдь не рвущегося к власти, однако готового принять на себя это нелегкое бремя, раз уж нельзя иначе. Он был философом и фаталистом, этот Тайрик, и очень хотел жить со всеми в мире. Королева, кажется, разгадала его игру, но она была умна, очень умна, и - несчастна. И она была на его стороне. Михаил Анатольевич немножко удивлялся сам себе и своим неожиданным способностям. Чего только не сокрыто в человеке до поры до времени!
      О принцессе Май он старался вовсе не думать. Принц Тайрик был с нею не знаком. А Михаил Анатольевич Овечкин так и не видел ее ни разу после своего прибытия в Данелойн. Принцессу не стали посвящать в заговор, дабы не внушать ей надежд, которые могли и не оправдаться, и бедняжка все еще готовилась к роковой свадьбе...
      Как принц Тайрик, он с нежностью думал о своей жене, которая, трепеща, дожидалась на постоялом дворе разрешения дела и которая в случае удачи могла стать когда-нибудь молодой королевой Дамора. О ней пока еще речи не заходило - этот сюрприз приберегался для царственных родителей напоследок...
      И вот наконец за ними прислали.
      Четыре стражника сопроводили Тайрика и Мартуса в приемную государя. Король и королева были уже там, невозмутимые и даже как будто слегка скучающие на вид, но если король не ответил на приветствия вошедших, то королева коротко, сердечно кивнула Тайрику и сразу, отворотясь, устремила взор в сторону двери.
      Едва они успели занять указанные места по правую руку от их величеств, как двери снова распахнулись. Двое стражников внесли на носилках пожилую женщину в черном монашеском одеянии, и еще двое ввели под руки еле-еле ковыляющую старуху, тоже в черном. Затем вошел монах, наголо бритый, в серой сутане до пят, с безумным взором, и всех новоприбывших разместили по левую сторону. После чего стража была отпущена, и седобородый фактотум короля встал у дверей, готовый к любым дальнейшим действиям.
      И король, и королева впились жгучими взглядами в женщину, лежавшую на носилках. Бывшая придворная дама Сандомелия приподняла голову от подушки и ответила им взглядом, полным насмешки, каковой удивительным образом контрастировал с ее бледным, исхудалым лицом и общим изможденным видом находящегося при смерти человека.
      - Здравствуй, Редрик, - прокаркала она. - Здравствуй и ты, королева. Уж простите, что не могу приветствовать вас реверансом!
      Король даже подпрыгнул на стуле от подобного бесцеремонного обращения. Но королева не дала ему вымолвить и слова.
      - Здравствуй, Голубка, - приветливо сказала она, слегка подавшись вперед. - Кажется, так называл тебя Редрик в те времена, когда ты еще порхала на легких крылышках и пыталась свить себе уютное гнездышко за мой счет?
      Сандомелия хрипло рассмеялась.
      - Именно так, - подтвердила она. - Ужель тебе это до сих пор не дает покоя?
      - Ну, видишь ли, - ответила королева все так же приветливо, - может, я и не вспомнила бы никогда о тебе, если б ты не потрудилась прислать мне столь весомый привет! - Она повела рукою в сторону Овечкина и откинулась обратно на спинку стула.
      - Не хочешь ли поблагодарить меня за него, королева? - Сандомелия посмотрела на Овечкина и, подняв руку, помахала ему. - Здравствуйте, ваше высочество!
      Король Редрик побагровел, с трудом сдерживая ярость.
      - Прекратите балаган! - рявкнул он. - Я помню, Сандомелия, что твое монашеское звание защищает тебя от моего гнева, но будь добра все же вести себя прилично! Если не перед лицом короля, то хотя бы перед лицом смерти, которая все равно уже поджидает тебя!
      Нисколько не испугавшись, женщина на носилках перевела на него насмешливый взгляд.
      - Были времена, Редрик, когда ты не требовал от меня приличий, сказала она довольно игриво.
      Королева сощурила глаза.
      - Так-то, Редрик, - тихо произнесла она, не глядя на мужа. - Вот тебе и скандал...
      - Умолкните обе! - взревел он, теряя самообладание. - Вспомните, зачем мы собрались! Поди сюда, ты... Тайрик!
      Овечкин послушно приблизился к нему.
      - Взгляни на него, женщина, - угрожающе сказал король, обращаясь к Сандомелии. - Готова ли ты подтвердить перед Богом и перед людьми то, что ты заявила в письменном виде - что этот человек является подлинным сыном моим и королевы?
      - Готова, - кивнула Сандомелия. - Скрывать мне более нечего. Моя служанка Райна - вот она перед вами - собственными руками подменила младенца и принесла к моей груди новорожденного принца. Не забудь, Редрик, что она, как и я, находится ныне под защитой монашеского сана, и не в твоей власти наказать ее за содеянное.
      - Я все помню... Позвать сюда остальных! И придержи язык, Сандомелия, хотя бы в присутствии духовных лиц!
      - Назови меня еще хоть раз Голубкой, Редрик, - томно сказала она. - И я сделаю все, что ты захочешь...
      Старая ведьма снова хрипло рассмеялась, смех перешел в кашель, и под этот кашель в приемную вошла целая толпа народу - архиепископ Даморский в пышном облачении, два священника при нем, несколько дворян высшего сословия из приближенных короля, затем принц Ковин и последними - "бабка-повитуха" с кормилицею.
      Михаил Анатольевич на них не смотрел. Он не сводил глаз с Сандомелии, не зная, то ли восхищаться силой духа этой полумертвой женщины, то ли бояться за нее. Ему трудно было понять, как она решилась на этот розыгрыш, не испугавшись ответственности, действительно, перед Богом и перед людьми. Какие чувства двигали ею, какая застарелая обида заставила решиться на столь грандиозный обман?
      Старуха перехватила его взгляд и подмигнула ему. Овечкин, смешавшись, потупился. Но тут в приемной воцарилась какая-то странная тишина, как будто все перестали даже дышать, и он снова поднял голову, желая узнать, в чем дело.
      Все присутствующие, включая короля и королеву, молча, со смятенными лицами, разглядывали поочередно монахиню Сандомелию и принца Ковина. Старая дама невозмутимо взирала по сторонам с легкой затаенной улыбкой на губах, а принц, не понимая причины такого внимания, встревоженно вскидывал голову и поджимал губы.
      Причина же была налицо - внешнее сходство между этими двоими было столь велико, что только слепой мог бы сомневаться в их родстве. Не имело значения даже то, что женщина, лежащая на носилках, находилась в крайней стадии истощения, а принц был довольно упитан. У них были одинаковые, характерной формы носы с необычными очертаниями ноздрей, одинаковые близко посаженные глаза с тяжелыми веками и одинаковые маленькие, тонкогубые рты. Обоих нельзя было назвать красивыми, и разница между ними была лишь в том, что в глазах женщины светился незаурядный ум, а принц выглядел рядом с ней довольно туповатым, особенно сейчас, когда пребывал в растерянности.
      На лице королевы Дамора после недолгого удивления выразилось удовлетворение, которое она, впрочем, постаралась скрыть. Король же выглядел растерянным не хуже своего сына.
      Овечкин тоже было впал в замешательство. Но очень быстро вспомнил, что здесь в зале присутствует среди прочих Босоногий колдун. Видимо, это и был последний обещанный почтенным старцем фокус - неведомо откуда взявшееся сходство Сандомелии и принца Ковина. Михаил Анатольевич покачал головой и тут же сам себя одернул. Не думать ни о каких босоногих колдунах! Принц Тайрик глубоко вздохнул и приготовился к дальнейшему разбирательству.
      Присутствующие тоже опомнились довольно быстро, и дело взял в свои руки архиепископ. Сначала он приступил к допросу монахини Сандомелии, как главного действующего лица. Он спрашивал, а она отвечала слабым умирающим голосом, но вполне толково, ни разу не позволив себе больше никаких выпадов и никакого насмешливого тона. И торжественно поклялась под конец в истинности своего заявления.
      Допросили ее служанку, допросили дворянина Мартуса. Бритоголовый же монах с безумным взором, оказавшийся настоятелем монастыря, в котором якобы воспитывался Овечкин, повел себя очень странно. Когда очередь дошла до него, он невнятно пробормотал, что видел этого ученика не однажды, но в каком перерождении это было, затрудняется сказать, потому что именно в данный момент беседует с ангелами и не может отвлекаться. Никого сказанное им не удивило, и монаха оставили в покое. Выслушали показания повитухи и кормилицы. Заставили Овечкина предъявить свое родимое пятно. Затем мирное течение судебной процедуры было нарушено небольшим скандалом. Принца Ковина также попросили показать плечо для сравнения, и принц, и без того пребывавший в молчаливом негодовании, немедленно взбеленился. Он позволил себе накричать на духовное лицо, послал к черту Сандомелию и собирался уже оскорбить действием подступившего к нему дворянина из свиты Редрика, когда король, махнув рукой, велел оставить принца в покое.
      - Нет у него никаких родимых пятен, - буркнул Редрик. - Это многим известно...
      На фоне нервозности и грубости принца спокойствие и кротость его соперника выглядели достойно. Спрашивать Овечкина ни о чем не стали, да и что он, собственно говоря, мог добавить к сказанному свидетелями и самими участниками подмены? Доказательства его высокого происхождения были предъявлены и сомнений как будто не вызывали. И не последнюю роль среди них сыграло сходство Ковина и Сандомелии - этакое молчаливое свидетельство родства...
      Допрос был завершен, и в зале воцарилась тишина. Архиепископ погрузился в размышления и по прошествии некоторого времени объявил, что считает дело решенным. Как сторонний человек и лицо духовное, он рассмотрел все доказательства и полагает, что именно Тайрик является подлинным принцем Дамора, а Ковина должно счесть незаконнорожденным плодом связи короля Редрика с придворною дамой Сандомелией. Официальное же признание этого факта должно быть совершено государем и государыней Дамора, под каковым документом он, архиепископ Даморский, без тени сомнения поставит свою подпись.
      И едва он закончил свою речь, как с места поднялась королева. Бледная, с сурово сжатым ртом, она обвела глазами все собрание и не дрогнула, когда принц Ковин, поймав ее взгляд, подался к ней с умоляющим выражением на лице. Глаза ее остановились на Овечкине.
      - Я признаю Тайрика своим сыном и принцем Дамора, - сказала она громко и решительно. - Подойди ко мне!
      У Михаила Анатольевича перехватило дыхание.
      Он все понимал. Он был уверен, что несмотря ни на какие доказательства, король с королевой знают, кто он такой на самом деле. То есть не знают, конечно, они предполагают, что он - сын Сандомелии. И то, что королева решила его признать, означало только одно - он нужен ей из каких-то государственных соображений. Ее материнские чувства не имели для нее сейчас никакого значения. И все же в этот момент ему сделалось очень не по себе. Только сейчас до него дошло, что творит он сам. И хотя он не собирался навсегда отнимать трон у законного наследника - Босоногий колдун заверил его, что сразу же по расторжении брачного договора с принцессой Маэлиналь принц Тайрик исчезнет бесследно и права Ковина будут восстановлены, - ему все-таки было жаль принца, от которого только что прилюдно отреклась родная мать. Ему было бесконечно жаль королеву, решившуюся на подобный шаг. Ему было стыдно за себя, участвующего в этой трагикомедии. Но... принцесса Май...
      Низко опустив голову, он прошел несколько шагов, отделявших его от королевы. Она протянула руку, и он коснулся поцелуем ее совершенно ледяных пальцев. Вторая ее рука легла ему на плечи, и она слегка приобняла своего новоиспеченного сына. Ни нежности, ни волнения в этом объятии не чувствовалось. Михаил Анатольевич чуть-чуть сжал ее руку и, не успев подумать, что делает, движимый только жалостью, дохнул на эти холодные пальцы, пытаясь их согреть. Затем поднял голову и встретился с ней взглядом. Глаза королевы расширились, и смотрела она на него с удивлением. Овечкин виновато улыбнулся. Королева отвела взгляд.
      В зале все еще было тихо. Ждали решения короля. Король Редрик хмурился и кусал губы. Наконец он неохотно разверз уста.
      - Пишите бумагу, ваше преосвященство. Я ничего не могу поделать против доказательств. Стало быть, Тайрик...
      Договорить ему не дали. Принц Ковин, растолкав окружающих, выбежал на середину зала.
      - Вы сошли с ума, государь! - вскричал он, потрясая поднятыми руками. - Вы собираетесь признать этого... этого...
      Он задохнулся от негодования. Повернулся к Овечкину и обжег его ненавидящим взором.
      - Отец и мать отрекаются от меня! - выкрикнул он и сжал кулаки. Верят черт знает кому! Но есть еще Божий суд, суд чести! Я вызываю тебя на поединок, самозванец!
      Он судорожно дернулся, посмотрел на свои руки и, не найдя ни одной перчатки, каковую можно было бы бросить врагу, плюнул под ноги Овечкину. И схватился за шпагу.
      В зале вновь воцарилась мертвая тишина.
      Михаил Анатольевич ощутил вдруг сильнейшее головокружение и для сохранения равновесия вынужден был даже закрыть глаза.
      Но случилось с ним это не потому, что он не знал, как ответить на вызов. Напротив, он знал прекрасно, что от него не требуется никаких действий. Все было предусмотрено его сотоварищами, все было расписано как по нотам, и каждый участник заговора знал свою роль назубок. Не успел он и шелохнуться, как вперед уже выступил, загородив его собою, Ловчий и начал произносить со всею почтительностью заранее заготовленную речь, суть которой сводилась к тому, что воспитанник его, принц Тайрик, живя и обучаясь в монастыре, не овладел никаким видом оружия, а посему дворянин Мартус покорнейше просит высочайшего дозволения выступить вместо Тайрика в предстоящем поединке.