Что известно о Терри Конистон?

— Свяжись с Орозко, — попросил Эрл каким-то ломающимся голосом.

Оукли взял трубку из его рук и положил ее на рычаг:

— Давай вначале поговорим.

— Свяжись с Орозко. Поговорить успеем.

Оукли подумал, что вреда не будет, если он позвонит Орозко, поэтому тут же по памяти набрал код города и номер. На четвертый гудок ему ответила женщина.

— Мария? Карл Оукли. Es necesario que yo hable con Diego, pronto por favor[1].

— Seguro que si momento[2].

Оукли услышал, что где-то в доме Орозко вопит младенец. Ожидая, он незаметно следил за Коннистоном. Большой человек разминал суставы, глаза его полыхали огнем, подобно фейерверку.

— Привет, Карл. Com' esta?[3]

— Диего, не мог бы ты подъехать прямо сейчас на ранчо Эрла Коннистона?

— Ночью?

— Да. Найми самолет.

— Понятно. Я-то надеялся сегодня хорошенько отоспаться, но, должно быть, что-то срочное?

— Такое же срочное, как мой звонок.

— Ладно. Предъявлю огромный счет.

— Только найди самолет. Будем ждать тебя через пару часов, я пошлю кого-нибудь зажечь огни на посадочной полосе.

— Хорошо. До встречи!

Оукли положил трубку и набрал трехзначный номер на внутреннем телефоне. Как только в сторожке ответили, распорядился осветить взлетное поле и встретить с джипом Орозко. Закончив разговор, повернулся к Коннистону.

Глаза Эрла напоминали два выжженных на ткани отверстия.

— А вдруг они наблюдают за ранчо? Увидят самолет и подумают, что это ФБР?

— Ты хочешь, чтобы я перезвонил Орозко и отменил встречу?

— Нет. Черт с ним! Мне нужно выпить. — Коннистон выбежал за дверь. Из холла донесся его голос: — Не отходи от телефона!

Оставшись один, Оукли задрожал. Затем в ярости от своей беспомощности в клочки изжевал сигару. Ему хотелось биться головой об стол, об стенку, крушить кулаками все, что ни подвернется под руки.

Коннистон вернулся с двумя высокими бокалами, полными виски со льдом. Один протянул Оукли, и тот взял его без слов. Громко хрустя, Коннистон разгрыз ледяной кубик, словно собака кость. Оукли наблюдал за ним с любопытством. Сделав пару глотков, Коннистон прошел к своему креслу, сел, поставил оба локтя на стол и сплел пальцы — ну прямо образец рационального спокойствия. Каким-то непостижимым образом за короткое путешествие к бару и обратно он сумел взять себя в руки и теперь выглядел, как обычно в моменты, когда ему приходилось принимать деловые решения, — вдумчиво взвешивающим все проблемы, непоколебимым, уверенным в себе. И это испугало Оукли больше, чем если бы ошеломленный отец впал сейчас в панику.

— Думают, они меня сломали, — медленно проговорил он. — Гребаные террористы полагают, что это им удастся. Нет, не смогут!

— Черт возьми, смогут.

— Нет! Не на того напали. Рассчитывают, что я не сумею их прижать?

— О чем это ты?

— Решили, что могут об меня вытереть ноги.

Оукли не на шутку встревожился:

— Сейчас надо побеспокоиться не об этом. Нам есть над чем подумать. Утром придется собрать фермеров и торговцев. Надо придумать какое-нибудь разумное объяснение, зачем нам понадобилось так много непрослеживаемых наличных. Лишь бы у них нашлось столько на руках...

— И заплатишь ублюдкам?

— Ради бога, Эрл, разве у нас есть выбор? Конечно, мы заплатим.

— Неправильно, — резко произнес Коннистон, глядя прямо на Оукли. — А что, если мы откажемся?

Теперь и Оукли уставился на него:

— Об этом даже нечего думать.

— Как знать? Давай обсудим.

— К черту, Эрл! Нам все равно придется заплатить. Ведь Терри...

— Не суди поспешно, Карл. Остановись и подумай. Ну что будет, если мы откажемся платить?

— Как ты вообще можешь об этом спрашивать?

— Чтобы услышать твой ответ.

— А сам-то ты как думаешь, что произойдет? Ради бога, все так же просто, как дважды два!

— Считаешь, они ее убьют?

— Конечно, убьют!

Коннистон покачал большой головой. Его опухшие глаза полыхали.

— Нет, если только не намеревались это сделать в любом случае. Понимаешь меня?

— И не пойму. Это какой-то бред, Эрл.

— Я вот о чем, — размеренно проговорил Коннистон. — Все зависит от того, убийцы ли эти ублюдки. Если убийцы, они убьют ее независимо от того, получат выкуп или нет, — она же видела их лица. А если не убийцы, их угроза — блеф.

— Может быть, — неохотно протянул Оукли. — Но как ты можешь так рисковать?

— Ты все же не ухватил мою мысль, — раздраженно пробормотал Коннистон. Но, взяв себя в руки, спокойно продолжил: — Наша цель — спасти Терри, правильно? А потому не стоит делать того, о чем они просят. Пусть выбирают между деньгами и свободой. Как по-твоему, что они предпочтут? Давай это проговорим. Завтра они мне позвонят. Я начну с того, что сообщу им о моем безграничном богатстве. Затем предложу: они отпускают Терри, она возвращается домой невредимой, а я все забываю. Они окажутся перед выбором — или ее убить, или дать ей сбежать. Так вот, пусть осознают, если предпочтут первое, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы увидеть их мертвыми. Не важно, сколько долларов на это потребуется, но сделаю все, чтобы их найти, схватить и предать смерти, причем самым болезненным и медленным способом, какой только можно вообразить. Вот скажи, если бы тебе предложили два таких варианта, что бы ты выбрал?

Оукли в отчаянии посмотрел на него:

— Неужели ты действительно можешь рискнуть жизнью Терри?

Щеки Коннистона покраснели.

— Проклятье, Карл! Все-таки ты меня не понял. Этот риск намного меньше того, с которым столкнулась Терри. Постарайся это понять. Ведь нет никакой гарантии, что они сдержат слово после того, как получат выкуп. Мы не в состоянии обеспечить безопасность Терри независимо от того, заплатим или не заплатим. Поэтому лучше всего попробовать испугать это дерьмо. Страх — отличное оружие против террористов. Ничто другое так не сработает. Господи, Карл, неужели ты не видишь? Мне не жаль денег. Я хочу одного: чтобы Терри жила, и верю, что это самый мудрый путь ее спасти. Когда сталкиваешься с двумя опасностями, надо выбирать наименьшую.

— По-моему, ты сам не веришь в то, о чем говоришь.

— Должен верить.

— Ты что, маньяк?

— Тебе не удастся меня заткнуть, Карл. И не пытайся! Я заставлю тебя понять, что...

— Не заставишь, и немедленно прекрати! Ты рассуждаешь так, словно имеешь дело с конкурирующей корпорацией бизнесменов, с которыми можно вести разумный диалог. Слышал этот голос по телефону? Это же человек из другого мира! Разум бессилен против психопатов. Этот тип с детства был обделен способностью отличать хорошее от плохого. Мы имеем дело с жестоким чудовищем, не ведающим, что такое страх.

— Возможно. Но если ты именно это уловил в его голосе, тогда он в любом случае убьет Терри. Его не остановит получение выкупа.

Оукли откинул голову и влил в себя виски. Ледяные кубики в бокале, устремившись вперед, холодили его верхнюю губу.

— Ладно, — проговорил он обессиленно. — Предположим, ты так и поступишь, и они расправились с Терри. Предположим, ты потратил все до последнего цента, чтобы их засечь и убить. А что дальше, Эрл?

— Это меня не волнует.

— Но ведь ты не можешь не думать о последствиях. Тогда уже не им, а тебе придется чертовски долго защищаться...

— Единственное, что для меня сейчас имеет значение, — это Терри. Плевать на будущие обвинения и оправдания. — Коннистон схватил стоящий на столе запотевший бокал и тоже его допил. Глаза его стали совсем мрачными, властная маска на лице осела, но на ее месте появилась другая — олицетворяющая упрямство и решительность; большая челюсть воинственно выдвинулась вперед, рука на столе сжалась в кулак.

— По крайней мере, прежде обговори все это с Луизой, — посоветовал Оукли.

— Зачем? Она все равно примет твою сторону, а меня попытается отговорить.

— Думаешь, не согласится с тобой?

— Конечно.

— Почему?

— Автоматически, из-за сентиментальности и традиции. Ведь как принято при похищении? Платишь выкуп, и волшебное спасение ребенка обеспечено. Она знает наизусть «Отчаянные часы», но ничего не смыслит в реальной жизни.

— Реальность — это психопат, приставивший дуло к голове твоей дочери, — вздохнул Оукли. — Не только Луиза, но и никто на целом свете не поддержит твой сумасшедший план. И сколько ты думаешь найти людей, чтобы...

— Проклятие! — оборвал его Коннистон. — Я не собираюсь проводить народный опрос!

— В конце концов, ты будешь говорить с Луизой или нет? Или прибережешь на самый конец сказать, что случилось?

— Она не мать Терри.

— Она твоя жена.

Коннистон вскочил и оттолкнул ногой кресло.

— Хорошо, я подумаю. — Потом обошел вокруг стола. — Пойдем со мной! Хочу, чтобы ты был со мной, когда я буду это ей говорить.

— Думаешь, это умно?

Коннистон как-то странно посмотрел на Оукли и пробормотал:

— Было время, когда мне казалось, я знал, что такое мудрость. Пошли! — И он распахнул дверь.

Ноги не слушались Карла. Пройдя по коридору, они вошли в гостиную, но она оказалась пуста. В углу горела лишь одна лампа.

— Отправилась спать, — рассудил Коннистон и повернулся.

С внезапной тревогой Оукли поторопился за ним.

Когда они подошли к спальне Луизы, Коннистон без стука распахнул дверь. В эту же секунду Оукли с горечью почему-то догадался, что они сейчас там увидят.

Слабый свет из дверного проема плеснул в комнату и высветил две обнаженные фигуры на кровати. Луиза в тревоге подняла голову; ее рыжевато-коричневые волосы слабо блестели. Комната благоухала духами и шампунем. Оукли стало не по себе, когда Фрэнки Адамс, перекатившись по простыням, вдруг с абсурдным апломбом заявил:

— Боже милосердный, посмотри-ка, кто пришел! Слушайте, Эрл, не злитесь, ведь даже правительство не любит монополий, так? — И он издал какой-то истерический смешок, пробудивший в комнате скрипучее эхо.

Губы Луизы скривились в трусливой полуулыбке. Но как только Коннистон шагнул в комнату, ее лицо застыло от ужаса.

Оукли рванулся вперед, чтобы остановить Эрла, но оказался недостаточно быстр. Тот прыгнул к кровати, столкнул Луизу и обхватил руками тонкое цыплячье горло Адамса. Карл бросился к нему в надежде оторвать его от комика, но Коннистон и Адамс, вцепившись друг в друга, скатились с дальней стороны кровати. Оукли споткнулся о постельное белье, соскользнувшее на пол, и упал на кровать поперек Луизы. Она истерически зарыдала.

В ушах Оукли гремел гром. Высвободив ноги из сбившихся в клубок простыней, он в диком прыжке отпрыгнул от кровати, но задел ботинком о стену и тут же приземлился на одно колено и обе руки. В следующий миг ему удалось схватить лодыжку Адамса, но чья-то нога толкнула его в поясницу, вызвав онемение до плеча. Все что-то кричали. Карл предпринял еще одну попытку разнять мужчин, но тут что-то твердое, возникнув из темноты, — локоть или колено — с силой ударило его в висок.

Его голова качнулась назад; он упал на бок и оказался наполовину под кроватью. Ошеломленный и дрожащий, Оукли с трудом перекатился на спину и увидел дерущихся на фоне открытой двери. Каким-то образом Адамсу удалось разжать хватку Коннистона на его горле, но тот, издав вопль, нанес удар, отбросивший комедианта к стене. Удивительно гибкий Адамс, в свою очередь, акробатически подпрыгнул и голыми ногами толкнул Коннистона в живот. Тот потерял равновесие, упал назад и ударился затылком о медную ножку кровати. Дернувшись, он как-то нелепо осел и растянулся на полу.

Оукли вскочил на ноги. Колени его дрожали. Промчавшись мимо неподвижно лежащего Эрла, он жесткой рукой прижал Адамса к стене.

— Ладно, ладно, — задыхаясь, пролепетал тот, — прекратите!

Луиза, устроившись на локтях и жалобно хныкая, смотрела на подножие кровати.

— Да отстаньте же от меня! — прохрипел комедиант.

Оукли освободил его, опустился на пол рядом с Коннистоном, просунул руку под его голову, чтобы поддержать ее, и почувствовал влажную мясистую впадину. Отдернув руку, он увидел вымазанную кровью ладонь. Спазматически сглотнув, Карл схватил запястье Коннистона. Пульс прекратил биться под его большим пальцем.

— Вызовите доктора! Быстро! — смутно, через вату в ушах, долетел до него голос Адамса.

— Нет, никого не звать! — услышал вдруг Оукли свои собственные слова.

Позже, не раз вспоминая это, Карл спрашивал себя, почему он так ответил?

Когда он встал на ноги, Адамс прошептал:

— Мертв? — А так как ему никто не ответил, простонал: — Милостивый, милостивый Иисусе!

Оукли бросил взгляд на Луизу и уловил на ее лице радостное удовлетворение. Но оно было таким мимолетным, что, должно быть, просто ему показалось.

— Мертв, — ответил он хриплым голосом. И зачем-то повторил: — Мертв.

Глава 8

Сидя в огромном рабочем кресле Коннистона, Карл молча наблюдал за лицами собравшихся, которые уже во второй раз прослушивали пленку с записью разговора с похитителем. Они вели себя по-разному. Одеревеневшая, ошеломленная Луиза, не мигая, следила за медленно вращающимися бобинами магнитофона; у белого от ужаса, с глазами, полными отчаяния, Фрэнки Адамса дрожали губы, и казалось, он вот-вот разразится слезами; сидящий на стуле с прямой спинкой огромный Диего Орозко был спокоен и сосредоточен.

У самого Оукли все еще дрожали мышцы рук и спины от тяжести мертвого тела Эрла Коннистона. Он только что с большой осторожностью отнес его, раздетого и завернутого в простыню, в холодильную камеру. Странно, что с умершими люди обычно обращаются очень нежно. Пальцы рук и ног Карла слегка онемели, потеряв чувствительность, но его мозг работал удивительно четко.

Пленка докрутилась до конца. Орозко что-то неразборчиво проворчал. Луиза и Адамс молчали.

— Вот почему, — глухим, но четким голосом проговорил Оукли, — мы не можем позволить, чтобы известие о смерти Эрла вышло за пределы этой комнаты. Если похититель об этом узнает, я не дам и двух центов за то, что Терри останется жива. Что скажешь, Диего?

— Конечно. Ты абсолютно прав.

Луиза сидела неподвижно, словно парализованная. Нейлоновый халатик, небрежно накинутый на голое тело, распахнулся на ее груди. Волосы были в беспорядке, лицо белое как мел. Впервые на памяти Оукли она была безразлична к своему внешнему виду. Но в следующее мгновение лицо ее изменилось, каким-то образом напомнив Карлу сломанную механическую игрушку. Ему потребовалась целая минута, чтобы осознать, что Луиза ритмично качает головой, будто что-то отрицая. Чтобы вывести ее из шока, он нарочито грубо сказал:

— Хватит демонстрировать свои прелести! Прикройся!

— Заткнись, — с ядом огрызнулась она.

— Мне необходимо с тобой посоветоваться. Тебе надо обратить внимание...

— Это тебе надо, — бросила Луиза с ледяным презрением.

Фрэнки Адамс как-то по-стариковски поднялся, подошел к ней, запахнул халатик, потуже затянул на нем поясок. Распрямившись, пробормотал:

— Хочется выпить.

— Ладно, — отозвался Оукли. — Позаботься об этом.

— Ты можешь заткнуться? — взвизгнула Луиза.

— Не кричи! — прикрикнул на нее Оукли. — Я не глухой.

Орозко подошел к Луизе, взял ее руку и начал ее растирать большими коричневыми ладонями. Как ни странно, она ее не отдернула.

Оукли покинул кресло, вышел из комнаты следом за Адамсом и остановился в дверях, наблюдая, как тот у бара разливает напитки. Наполнив очередной бокал, Адамс протянул его Карлу:

— Хочешь?

— Нет, — отказался Оукли, ему была нужна ясная голова.

— Официант, у меня муха в супе, — неожиданно произнес обиженным голосом комедиант, усаживаясь в кресло. Затем, глянув на Оукли, мрачно добавил: — Чек, пожалуйста. — Он попытался выдавить улыбку, но, не выдержав пристального взгляда Оукли, отвел глаза и одним глотком уничтожил половину своего напитка.

Оукли прижался плечом к косяку двери и потер руки.

Оба молчали довольно продолжительное время, в течение которого Оукли продолжал внимательно смотреть на клоуна. Наконец это начало действовать тому на нервы, что и требовалось. Скорчившись, Адамс произнес:

— Слушай, видит бог, я не хотел, чтобы так произошло. Откуда я мог знать, что он к нам ворвется? Она сказала, что он не был в ее спальне уже три месяца.

— Ты ударил его как профессионал. Где ты этому научился?

— Карлик, вроде меня, выросший в нижней части Ист-Сайда, должен уметь драться. Кроме того, я начинал в бродячем цирке акробатом.

— Я это подозревал.

— И что же это должно означать?

— Я — юрист. Может быть, неуклюж в уголовном кодексе, но, кажется, припоминаю, что специфические навыки некоторых борцов и атлетов с точки зрения закона расцениваются как смертоносное оружие. Например, кулаки профессионального актера.

— Ты говоришь...

— Я только размышляю.

— Хочешь напугать меня до смерти?

Оукли покачал головой, а Адамс уже переключился на другое:

— Зачем ты впутал этого жирного увальня?

— Орозко? Эрл хотел, чтобы он приехал.

— Чтобы все обделать с похищением?

— Да.

— И как много ты ему рассказал о смерти Коннистона?

— Достаточно.

— Каковы гарантии, что он не подует в свисток?

— Диего работает на меня. Если кто-нибудь и подует в свисток, то это буду я.

Адамс вспыхнул, вскочил, наполнил свой бокал и задал вопрос:

— Кто тебя выбрал отдавать тут приказы?

— Хочешь, чтобы я поднял трубку и сообщил, кто убил Эрла?

Адамс прикусил язык. Но Оукли надо было его убедить, поэтому он нажал еще:

— Что ты собираешься делать, Фрэнки? Позвонить в полицию и сообщить им, что Эрл застал жену с любовником, а ты его убил, чтобы правда не выплыла наружу? Причем убил ногами акробата, что может быть классифицировано ревностными обвинителями как смертельное оружие?

— Все было не так! Ты же знаешь, это было не так!

— Быть может. Но если Луиза и я сойдемся на этой версии и будем на ней стоять, тебя заберут.

— Чепуха! Этот сукин сын напал на меня, как маньяк. Это была самооборона, несчастный случай, и вообще все только слова...

— Точнее сказать, слова обанкротившегося третьеразрядного с темным прошлым комика из ночного клуба против слов уважаемого члена клуба и вдовы мультимиллионера. Представь себя на месте суда присяжных, кому ты больше поверишь?

— Ублюдок, — с силой прошипел Адамс. — Тебе нужен козел отпущения, и ты выбираешь меня. Так? Послушайте, леди и джентльмены, перед вами Фрэнки Адамс, десятикратный неудачник...

— Это будет не так.

— Ты уже все продумал. Иди готовь для меня веревку.

— Нет. Все можно обыграть по-другому. Если ты, конечно, не хочешь скандала в суде, газетах и закончить жизнь с головой в мешке.

— Ты шутишь?

— Думай как хочешь.

— Ну и какой же у меня выбор?

— Допустим, ты, я и Луиза сидели в гостиной, играли в карты и вдруг услышали какой-то глухой удар. Пошли выяснить, в чем дело, и обнаружили Эрла, который поскользнулся на коврике, упал, ударился головой о столбик кровати. Мы рассказываем эту историю, я вызываю доктора, и он подписывает свидетельство о смерти в результате несчастного случая.

Адамс сидел открыв рот, с опаской наблюдая за Оукли.

— Интересно, где это ты найдешь доктора, который такое подпишет?

— За большие деньги всегда можно купить немного безвредной лжи и много молчания. Ну как тебе такое, Фрэнки?

Комедиант прижал подбородок к плечу, как застенчивый школьник, пытающийся найти ответ на вопрос учителя.

— Что я должен делать?

— Я дам тебе знать. Только впредь ты ни о чем не скажешь ни слова, прежде чем не посоветуешься со мной. Ясно?

— Послушай, с первого раза, когда меня на детской площадке свалили три больших мальчика, я научился не бороться с сильными. Не беспокойся.

— Не буду, — откликнулся Оукли и выдал ему натянутую улыбку, явно лишенную доверия.

* * *

Она вернулась в офис. Луиза выглядела лучше, на ее лице появились краски. Она сидела в кресле, судорожно сжимая пальцами его ручки, и тревожно следила за Карлом, пока он пересекал комнату.

Оукли опять уселся в кресло Эрла, прикрыл глаза и спокойно произнес:

— Итак, вы все слышали пленку. Я рассказал вам, что хотел сделать Эрл. Думаю, он был чертовски не прав. Но посмотрим. Диего, что скажешь насчет этой записи?

— Я только что прослушал ее снова. Думаю, сукин сын знает, что говорит. Ты спрашиваешь моего совета? Обычно в подобных случаях звонят в полицию и ФБР, а они рекомендуют выполнить требование похитителей и выплатить выкуп. Все просто: так гораздо больше шансов вернуть жертву живой, если не раскачивать лодку.

— Раскачивать лодку, — недоверчиво пробормотал Адамс. — Боже мой, лодка уже затонула.

Не обращая на него внимания, Оукли обратился к Орозко:

— У меня такое чувство, что следующим твоим словом будет «но...».

— Да. Терри сказала, что один из них хочет ее убить, чтобы она не смогла их опознать. Означает ли это, что Терри видела лица всех? Или они держат ее с повязкой на глазах, но один из них лишь хочет подстраховаться на всякий случай. Но она слышит их голоса...

— Какая разница? — неожиданно отреагировала Луиза.

— Большая, леди. Если они держат ее с повязкой и она не видит их лиц, то, возможно, они действительно собираются освободить ее после получения выкупа. Но если они даже не позаботились прикрыться, это совсем другое дело.

Оукли кивнул:

— Нам придется принять решение, не ответив на этот вопрос. А нельзя ли попытаться выяснить, откуда был телефонный звонок?

Мясистые темные щеки Орозко колыхнулись.

— Само собой. Утром я займусь этим первым делом. Новые технические средства позволяют определить, откуда звонят, если быть к этому готовым. Я могу доставить толпу операторов, которые займутся телефоном. Но что можно предпринять кроме этого, не знаю. Вам придется самим решать вопрос о выкупе. Могу только сказать: если бы речь шла о моей дочери, я бы не стал рисковать так, как предлагал Коннистон. Я заплатил бы. И если вы обратитесь в полицию, там посоветуют то же самое, можете мне поверить.

— Ты имеешь в виду — платить? — уточнила Луиза.

— Ага. Платить.

— А может, есть еще какой-нибудь способ начать их отслеживать? — поинтересовался Адамс.

Орозко поморщился:

— В этой части Аризоны проживает несколько сотен тысяч людей. С кого ты хочешь начать? Звонивший парень говорил достаточно уверенно и не оставил никаких следов, которые можно было бы использовать. У нас нет ничего, чтобы вести его поиски.

Луиза резко выпрямилась в кресле:

— Вы все забываете одну маленькую вещь. — Уверенная негромкость ее голоса привлекла внимание Оукли. Повернувшись к нему лицом, она договорила: — Никто из вас не имеет права решать, что делать с деньгами Эрла. Деньги принадлежат Терри и мне. Мы его наследницы.

Оукли сощурил глаза:

— Иными словами, ты не хочешь заплатить выкуп?

— Я говорю, что, может быть, Эрл был прав. Возможно, лучше не платить, а вместо этого их хорошенько напугать.

— То есть Терри не стоит для тебя полмиллиона долларов, — пробормотал Оукли.

— Хочешь выставить меня стервой? Ты отлично знаешь, что я вовсе не это имею в виду. Шансы таковы, что, выплатив выкуп, мы одновременно потеряем и Терри, и деньги. Что в этом хорошего?

Вскочив, Карл ногой отбросил к стене большое вертящееся кресло:

— Даже не смей так думать, Луиза!

— Ты мне угрожаешь? — спросила она.

— Понимай как тебе больше нравится. Хочу лишь напомнить об уголовных санкциях на доходы с преступления. Если тебя признают виновной в соучастии в убийстве мужа, ты не унаследуешь ни цента, не важно, будет при этом Терри жива или нет.

Луиза уставилась на него:

— Виновной?.. И ты говоришь это серьезно?

— Подумай сама хорошенько. Способный обвинитель легко докажет судьям: молодая жена старого миллионера и ее дружок сговорились убить старика, чтобы затем счастливо зажить с его миллионами. Уловила мысль?

— Не было ничего подобного! — Лицо Луизы стало пунцово-красным. — Так вот как ты думаешь обо мне?!

— Пойми меня правильно, — мягко произнес Оукли. — Я лишь хочу донести до твоего сознания, что, если обстоятельства смерти станут достоянием общественности, газеты будут возиться с этим, — и первая вещь, которую они примут — это классическое объяснение, которое я предложил. Тебя протянут через грязь. Это тот случай, когда придется долго судиться и рядиться через суды. Ты этого хочешь? Чтобы тебя безжалостно поджаривал поверенный прокурора, зацикленный на том, чтобы сделать себе имя на твоем процессе, или сдаться безнаказанной после нескольких небрежных вопросов должностных судебных лиц? Ты выберешь, чтобы смерть Эрла протащили через заголовки как убийство, или предпочитаешь некролог в черной рамке на страницах газет и. сочувствие по случаю нелепой смерти? Да, черт подери, я тебе угрожаю!

Она внимательно посмотрела на него, потом на Адамса и Орозко и, наконец, серьезно сказала:

— Плата за шантаж чертовски суровая, Карл.

— Десять или даже двадцать лет, — сухо подсказал Фрэнки Адамс. — Уголовное преступление.

Оукли покачал головой:

— Разве я хочу вытянуть из вас хоть пенни? Оставим это. Я пытаюсь вернуть Терри и верю, что единственный способ сделать это — заплатить выкуп. И я использую то единственное оружие, какое у меня есть.

Луиза откинулась в кресле:

— Похоже, у меня нет выбора.

— Так ты согласна принять требования похитителя?

— Да, если ты считаешь, что так надо, — сдалась она.

— Это твое оружие, Карл, мне кажется хворостиной, которой ты пытаешься подхлестнуть мертвую лошадь, — вновь заговорил Орозко. — Может, все произошло слишком быстро, не удалось это обдумать, но как теперь, после смерти Коннистона, ты соберешь деньги для выкупа? И кто будет контактировать с похитителем, когда он позвонит? Вряд ли этот парень захочет иметь дело с кем-то еще.

— Ему не придется, — отрезал Оукли.

— Ты что, его воскресишь? — едко осведомилась Луиза.

— Вроде того. Утром Эрл Коннистон позвонит президенту фермеров и торговцев и распорядится, чтобы были готовы наличные, а я их потом заберу. И вечером, когда позвонит похититель, ему ответит Эрл Коннистон. — Глядя на ее удивленное лицо, Карл между тем заметил, как понимание медленно проявилось на физиономии Фрэнка Адамса. И, уже обращаясь к нему, добавил: — Ты хорошо имитировал голос Эрла. Никто не отличит, особенно по телефону. Вот и будешь у нас Коннистоном.

— Ты, должно быть, помешался! — Адамс выпрямился в кресле, готовый вскочить, но строгий взгляд Оукли заставил его остаться на месте.

— У тебя все отлично получится.

— Чепуха! Ради бога, исключи меня из этой авантюры! — Карл только терпеливо смотрел на него, и Адамс, вспомнив их предыдущую беседу, скорчился, даже как-то уменьшился в кресле, однако продолжил: — Я не в силах разыграть убедительное представление. Кроме того, у меня слишком много пробелов — это нехорошо. Мы не сможем вечно держать Коннистона живым. А что произойдет, когда они узнают, что мы скрыли его смерть?

— Я позабочусь об этом. Никто не узнает.

— Может быть, может быть. Но, боже, я даже не смогу вспомнить, как звучал его голос.

— Уверен, миссис Коннистон жаждет тебя потренировать. — Оукли проигнорировал саркастический взгляд Луизы и добавил: — Если это имеет значение, тебе оплатят.

— Ты имеешь в виду взятку?

— Достаточную, чтобы удержать душу в теле, — ухмыльнулся Оукли. — Может, это вдохновит тебя поработать. Порепетируй с голосом и произношением, чтобы они стали образцовыми.

— Тебе легко говорить, — захныкал Адамс. — Но, к черту, когда меня сюда позвали, я был готов пойти на улицу с оловянной кружкой; это не секрет. И сколько же мне заплатят?

— Не будем торговаться. Скажем, десять тысяч.

— Эй, чьими деньгами ты разбрасываешься? — вмешалась Луиза.

Оукли ей не ответил.

— И еще. Я хочу быть уверен, что могу тебе доверять, — сказал Адамс.

— Ни один из нас не может позволить себе не доверять друг другу, — ответил Оукли. — И не забудьте о Терри. Она доверяет нам тоже.

Через некоторое время, ни к кому не обращаясь, комедиант пробормотал:

— Он строил фразы, как будто вел гонку с препятствиями. В предложениях опускал артикли и подлежащие. Тембр голоса Грегори Пека, глубоко из диафрагмы. Боже, по-моему, я врубился...

Когда солнце ворвалось в окно, Адамс репетировал, внимательно выслушивая замечания Оукли. А тот рассказывал, как следует говорить с банкиром, как зовут жену банкира, о здоровье которой Коннистон всегда спрашивал. Требовал дословно запомнить формулировки, объясняющие причину, по которой понадобилась такая большая сумма наличных, — эта незаконная выплата якобы гарантировала сотрудничество ключевых акционеров в промышленном перевороте. Когда Карл покинул Адамса, он был уверен, что тот все прочно усвоил.

Оукли пошел в спальню принять душ, побриться и переодеться в свежую одежду. Было уже чуть больше восьми — десять по нью-йоркскому времени. Из спальни он позвонил биржевому маклеру в Финиксе и, понизив голос, спросил:

— Сколько у меня акций Коннистона? Сколько это процентов?.. Ладно. Продай две трети, только обязательно через подставных лиц, разбросай их так, чтобы это не выглядело организованной игрой. Я не пытаюсь манипулировать, но думаю, они скоро понизятся на пару пунктов, хочу сделать несколько долларов, вот и все. А скажешь кому-нибудь хоть слово, тебе будет плохо.

После этого он позвонил брокеру в Лос-Анджелесе и сказал ему то же самое, затем отдал такой же приказ полдюжине других брокеров в стране. Положив трубку и выйдя из спальни, Карл увидел в коридоре Орозко. Когда они поравнялись, толстяк сказал:

— Я позвал моих парней поработать над телефонными проводами, но ты долго был на линии.

На темном мягком лице Орозко не было и намека на хитрость, но Оукли понял, что тот все слышал.