Что известно о Терри Конистон?

Это была длинная телефонная беседа. Посидев в кресле, Оукли достал сигару, сунул незажженной в рот, затем встал и подошел к окну.

В пятидесяти футах от дома на лужайке сверкал брызгами фонтан, который Коннистон подобрал в Европе. По мнению Карла, он скорее походил на ванночку для канюков. А сразу за фонтаном находился плавательный бассейн, построенный из цемента, кафеля и денег. В нем кто-то плескался, но Карл не мог разглядеть пловца из-за яркого солнца и бликов на воде. Однако через пару минут пловец выбрался из бассейна и взял полотенце — это оказалась Терри Коннистон.

Молодая, нежная, изящная, она быстро передвигалась, легко касаясь босыми ступнями плит, раскаленных, как сковородка. Потом уселась в кресло на лужайке под пляжным зонтиком. Темно-зеленое бикини оттеняло ее светло-рыжие волосы. Терри была высокой и хорошо сложенной девушкой.

Она выросла у Оукли на глазах. В подростковом возрасте разбила не одно сердечко мальчишек-одноклассников. Год назад вроде появился серьезный бойфренд, но они как-то быстро и непонятно расстались. Это случилось незадолго до смерти Эрла-младшего.

Карл помнил это несчастье так, словно оно случилось вчера. Луиза позвонила ему среди ночи и, рыдая, попросила немедленно прилететь — они только что получили известие о гибели парня. Коннистон был вне себя, Оукли не отходил от него почти неделю, стараясь убедить, что в смерти мальчика нет его вины. На самом деле если кто и был виноват, то это именно он. На вечеринке с коктейлями Эрл-младший задушил себя женским чулком.

С точки зрения бездушной статистики в этом не было ничего уникального: самоубийство — вторая наиболее распространенная причина смерти среди студентов колледжей США. Эрл-старший, сейчас энергично рычащий в телефонную трубку, не окончил колледжа — футбольная травма на втором курсе положила конец и его учебе. Но спустя тридцать семь лет он совершил ошибку, нередко свойственную отцам: слишком многого ожидал от сына, слишком сильно давил на него. У Эрла-младшего никогда не было времени, чтобы расслабиться и поискать самого себя. Он мотался по железной дороге между подготовительными курсами и увитым плющом университетом, а в итоге не выдержал. В прошлом месяце исполнился год, как его нет.

Внезапно Карл обнаружил, что Коннистон, окончив разговор, стоит рядом.

— Прости, — сказал он. — Размечтался. Как ты, Эрл?

— Прекрасно, прекрасно, стараюсь поддерживать форму.

Коннистон верил в свое здоровье. И на самом деле, в шестьдесят выглядел на сорок, был таким же крепким, как четверть века назад. Его глаза цвета ржавого железа смотрели мимо собеседника — обычный фокус, чтобы замаскировать внимательный осмотр. Потом быстро переместились на небо.

— Прекрасный день!

— Хм-м. Я как-то не обратил внимания на погоду, — улыбнулся Оукли с незажженной сигарой во рту.

— Любуешься Терри? Правда, ошеломляет?

— Ослепительная девушка. Остается только пожалеть, что мне не на двадцать лет меньше.

— Не имеет значения, — возразил Коннистон. — Она готова для крючка: по-моему, отчаянно ищет любви, хотя даже не знает, что это такое. Можешь попытаться, я не буду стоять у тебя на пути. Раздражительная маленькая сучка! Ну что за снаряжение на ней? Крошечная тряпка или салфетка. Адамс говорит, когда она купила это бикини, ей завернули его в чек.

— Кто такой Адамс?

— Фрэнки Адамс. Гостит сейчас у нас, один из протеже Луизы. Ты еще не сталкивался с ним? Столкнешься! — На лице Коннистона отразилось все его негативное отношение к этому человеку. Вздохнув, он рассеянно добавил: — Клоун. Подражатель. Иногда у него здорово получается. Особенно хорошо изображает Никсона. — Он пошел обратно к столу, тем самым показывая, что на этом пустая болтовня закончилась.

Оукли тоже вернулся в кресло и без какой-либо преамбулы сказал:

— Твое стадо в пять тысяч голов уже почти набрало необходимый вес. Надо его пустить на рынок в ближайшее время. Цены на говядину сейчас непостоянны, одному Богу известно, как ты позже покроешь издержки.

— Итак?

— Думаю, пора сгонять скот.

— Сейчас только август, Карл.

— Точно. Хороший момент сделать прыжок на рынок.

— А если цены не поднимутся?

— А если они поползут вниз? Ты знаешь, я не нервная леди, но мне не нравится, чем это пахнет. Рынок скота будет падать, и, по моим предположениям, довольно скоро.

— Лучше пусть наберут побольше веса.

— Эта игра обойдется тебе в четверть миллиона долларов, Эрл.

— Чепуха! Я люблю рисковать. Что еще?

— Ты просил меня оглядеться в поисках стоящего вложения. Эта сумма у тебя все еще свободна?

— Большая часть. Набрел на что-нибудь?

— С полмили берега у Санта-Крус на Виргинских островах. Сейчас раскупают землю в Сент-Томасе по тридцать тысяч долларов за акр, следом бум затронет Санта-Крус. Вспомни совет Уилла Роджерса покупать землю, пока за нее недорого просят.

— Уилл Роджерс не бизнесмен. Ты проверил Санта-Крус?

— Конечно.

— Хорошо, тогда покупай.

Этот вопрос был решен. Про себя Оукли улыбнулся: «Как всегда, все по-моему». Зажав сигару челюстями, он откинулся на спинку кресла, готовый выслушать, зачем его вызвал Коннистон. Тот прикрыл глаза веками. Рыжие ресницы и брови настолько выгорели за лето, что их вообще не было видно.

— Ты говорил с Луизой?

— Немного. Кажется, какие-то штормовые сигналы?

— И что она тебе поведала о своих обидах на меня?

— Только пожаловалась, что чувствует себя униженной и покинутой.

— Пытаюсь проучить, — сообщил Коннистон тем же тоном, каким обычно диктовал телеграмму, и только чуть более хрипло. — Она слушает Орозко.

— Ох! И купилась?

— Избавь нас Бог от свободных женщин без мозгов. Купилась.

— И что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Он твой друг — не мой, меня не послушает. Поговори с ним.

— Орозко чертовски хорошая ищейка. Я не хочу терять его, — несколько неуверенно произнес Оукли.

— Частных детективов двенадцать на дюжину. Лучше его потерять, чем иметь все время за спиной. Сейчас он вложил жука в ухо моей жены, и я постоянно его слышу. Карл, все-таки тебе придется проинформировать этого толстого паразита, что я не хочу ничего знать об этом.

Оукли не мог не улыбнуться над тем, что толстый мексиканский частный детектив и хрупкая женщина могли доставить Эрлу Коннистону так много неприятностей; это было абсурдно и комично.

— Люди Орозко действительно расстараются...

— Тогда пусть решают это через суды, ООН и всяких других специалистов по правам граждан. Карл, меня это уже достало! Мне не под силу вложить в головы глупых чиканос, что я законный владелец этой земли. Проклятые мексиканцы просто не могут приспособиться ко времени. Но их пустые мечты не изменят того факта, что я обладаю полным правом на землю!

— Они предъявляют на нее права по дару Фердинанда и Изабеллы.

Коннистон только фыркнул.

— Вице-короли Новой Испании по акту передали землю Тьерра-Ройтан испанским поселенцам, — напомнил Оукли. — И после Мексиканской войны по договору им было гарантировано, что американское правительство будет защищать их права на собственность. Сейчас чиканос жалуются, что гринго пришли и уничтожили старые испанские документы в мексиканских архивах, обманом прокатили их право на землю в судах...

— Неплохо. Ты почерпнул все это из репортажей по телевизору или как? Ты что, работаешь теперь на чиканос, Карл?

— Нет. Но я их выслушал и посмотрел законы. У чиканос весьма убедительные аргументы.

— Ах-ах! — протянул Коннистон в раздражении. — Эти испанские хартии — беспомощные клочки бумаги, подписанные в Мадриде три сотни лет назад. Они и пара винтовок отняли землю у индейцев. Скажи им, чтобы шли спорить с патагонскими индейцами, а не со мной. Я владею этой землей. Законно.

— Все же так не просто. Посмотри на выплаты правительства племенам Аляски...

— Вот и скажи чиканос, чтобы они спорили с правительством. Пойми, Карл, мне не нужен здесь большой федеральный скандал. Все, чего я хочу, — это убрать Диего Орозко из-за спины моей жены и чтобы она убралась из-за моей. Понимаешь? — Не дожидаясь ответа, Коннистон встал и отвернулся к окну.

Оукли посмотрел на его широкую спину. Она была напряжена, словно Эрл боялся неожиданного удара. Коннистон что-то уж слишком разволновался. Оукли вспомнил события минувшего года — их маленькие стычки, которые он тут же выбрасывал из головы, настолько они казались ему незначительными. Однако все вместе теперь они складывались в тревожную картину. «Я должен был понять это раньше», — подумал Карл. Эрл начал резко сдавать после смерти сына. Его реакция на происходящее все чаще и чаще становится почти неадекватной. Однажды в июне у него вдруг появилось тревожное подозрение, что кто-то тайно пытается разрушить его империю. Эрл заговорил о каких-то разбойниках, вооруженных драках. Правда, на следующий день просил об этом забыть, объяснив все плохим настроением. Но сейчас, вспомнив этот инцидент, Оукли всерьез обеспокоился. Глядя на спину большого человека с беззащитно поднятыми плечами, он постарался мягко сказать:

— Ладно, Эрл, я поговорю с Орозко. Не волнуйся, я позабочусь об этом.

Коннистон ничего не ответил.

Глава 5

Терри Коннистон, которую газеты неизменно называли «промышленной наследницей», игнорируя тот факт, что ее отец жив-здоров, словно русалка, всплыла из голубого бассейна. Ее каштановые волосы потемнели от воды и блестели на солнце. Выбравшись на бортик, она грациозно скользнула в плетеные резиновые сандалии и пошла, красиво покачивая бедрами, к дому. Высокая девушка с хорошей осанкой, тонкой талией и длинными ногами, она казалась полной противоположностью своему грубокостному отцу.

На веранде Терри остановилась и обернулась. По небу с запада на восток быстро пролетали, волоча тени по земле, белые облака, на поросших травой холмах пасся скот отца, на горизонте стояла пыль от только что проехавшего джипа. Щурясь, Терри еще раз глянула на бассейн — она терпеть не могла закрывать свои красивые голубые глаза солнечными очками — и вспомнила, как два года назад, вернувшись домой после первого семестра в Беннингтоне, впервые его увидела.

— Мой маленький сюрприз любимой дочери, — объявил отец, положив тяжелую руку на ее плечо и подводя к воде.

В бассейне плескалось с полдюжины мускулистых парней с золотым загаром, только-только завершивших его строительство.

— Да уж я вижу, каких молодцов ты мне припас, папочка, — заметила Терри, и они оба рассмеялись.

Какое это было счастливое время!

Краем глаза Терри уловила какое-то движение в левом крыле дома и, повернувшись, заметила Фрэнки Адамса, ящерицей юркнувшего внутрь. «Интересно, и как долго этот клоун оттуда за мной наблюдал?» — с раздражением подумала она. Ей был противен этот друг Луизы из шоу-бизнеса с изношенным елейным видом, будто какая-то старая одежда, на которой слишком много лоска. Терри не могла понять, почему ее отец терпит Адамса. Впрочем, она уже давно перестала его понимать.

Приняв душ, высушив волосы, девушка надела серое мини-платье от Неймана-Маркуса, такого же цвета сандалии и критически посмотрела на себя в зеркало. «Я — настоящий Дориан Грей женского рода», — подумала она. Действительно, несмотря на ярость, бушующую в груди, ее юная, загорелая кожа оставалась по-прежнему прекрасной, лицо — невинным.

Расчесав доходящие до плеч волосы, Терри схватила сумку с учебниками, книги и вышла из своей спальни. Она намеревалась тихо пройти прямо мимо офиса, но отец, будто поджидавший ее в засаде, преградил ей путь:

— Привет! Отлично выглядишь, малышка!

— Не хочу, чтобы ты меня так называл! — Через открытую дверь офиса Терри увидела Карла Оукли, сидящего в кресле и чем-то явно озабоченного. Она натянуто ему улыбнулась: — Привет!

Карл ответил ей такой же неловкой улыбкой.

«Проблемы с бизнесом, — решила она, — оба выглядят какими-то выжатыми. Ничего, деньги все уладят!» Терри давно и твердо усвоила, что деньги делают все. Когда у нее самой возникала какая-нибудь проблема, отец обычно советовал: «Ну, купи какую-нибудь симпатичную вещицу».

Но сейчас он нахмурился:

— Ты не рано уезжаешь?

— Надо до занятий посмотреть кое-что в университетской библиотеке. — Это была откровенная ложь. Ей просто хотелось поскорее выбраться из дома.

— Ну-ну, — отреагировал отец безразличным тоном и повернулся к офису, но затем, видимо, передумал, остановился, посмотрел на дочь. — Надо как-нибудь выкроить время, чтобы поговорить. Проклятье, такое занятое лето, что дни просто спекаются.

— Можешь не перечислять, на что у тебя не хватает времени. Я во главе списка. — Терри взглянула на Карла Оукли. Хорошо, когда он здесь — служит своеобразным тормозом для отца. И сказала: — Как тебе известно, летний семестр заканчивается на следующей неделе. После экзаменов я думаю съездить в Нью-Йорк.

— Нью-Йорк? — удивился Коннистон. — А как же Беннингтон? Как же школа?

— Я устала от нее, мне нужен перерыв. Ну, пропущу семестр, что тут такого страшного? Возможно, вернусь в нее весной.

— Но... — Коннистон глянул через плечо в поисках поддержки Оукли, однако тот никак не отреагировал. — Что ты собираешься делать в Нью-Йорке? Купить одежду получше? Попить вина повкуснее? Ведь здесь у нас все-все то же самое.

— Я собираюсь ее только примерить, — съязвила Терри и шагнула, чтобы пройти.

— Подожди!

Она обернулась и искоса посмотрела на отца. Волосы упали ей на лицо. Коннистон беспомощно развел руками:

— Не умею говорить с тобой, дочь. Ну, почему мы никак не можем найти общий язык?

— Давай оставим это, папа.

— Мы слишком долго это оставляли. Отчего ты не можешь жить без того, чтобы кого-нибудь не обидеть? Малышка, конечно, я наделал немало ошибок, но только не пробегай мимо, не сказав ни слова!

Это было так не похоже на отца — чувствовать себя виноватым, что Терри в удивлении уставилась на него. Что такое с ним происходит?

Встав с кресла, Карл Оукли подошел к ним, заполнив дверной проем широкими плечами. Коннистон обратил к нему молящий взгляд, и тут Терри заметила, что щека отца ритмично подергивается, чего раньше тоже никогда не замечала.

— Может, ты права, может, тебе и правда нужна передышка, — пробормотал он. — Ты в школе сколько? Пятнадцать, четырнадцать лет? Если хочешь отдохнуть пару месяцев, поезжай в Европу. Может, вы с Луизой поедете вместе? — Терри поморщилась, но отец этого не заметил. — Приобретете новые наряды, купите пару картин, на Рождество покатаетесь на лыжах в Австрии... Как тебе это? Я закажу все билеты.

«Неужели он не понимает, что этот сорт великодушия с чековой книжкой убивает любовь?!» — подумала дочь, но вслух сказала:

— Папа, пожалуйста, ради бога! Что ты сейчас хочешь? Ты никогда по мне не скучал, тебе нет до меня никакого дела.

Его плечи опустились.

— Незамужней девушке в Нью-Йорке делать нечего.

Она устало отмахнулась:

— Пожалуйста, перестань обращаться со мной как с ребенком.

— Почему? Ты для меня всегда малышка, маленькая блестящая звездочка.

— Но с собственным умом! — выпалила Терри и отвернулась.

Коннистон схватил ее за локоть и так резко развернул, что она чуть не потеряла равновесие. Его хватка сделала ей больно, Терри скорчила гримасу. Тогда отец быстро отдернул руку, но дочь уже охватила неуправляемая ярость.

— Дай мне пройти и оставь меня в покое! — закричала она и отступила назад, опершись рукой на стену коридора.

Лицо Коннистона помрачнело.

— Посмотри на нее, Карл, — обратился он к Оукли. — Это поколение убегающих. Устанут от колледжа и просто сходят с ума, требуют внимания, как шестилетние дети. Малышка, когда ты научишься завершать то, что начинаешь?

— Десять секунд назад ты готов был послать меня в Европу развлекаться! — огрызнулась Терри.

— Большинство девчонок за это отдали бы все, что угодно. А ты отказываешься. Почему? Просто из-за злости. Что я сделал такого, за что ты меня ненавидишь?

Итак, вернулись к тому, с чего начали. Дочь не понимала отца, он пугал ее и, пугая, непонятно почему, выводил из себя.

Коннистон прижал тыльную сторону ладони к губам:

— Малышка...

— Не называй меня так! — взвизгнула она и попятилась.

Оукли вышел из дверного проема и положил руку на плечо ее отца. Тот покачал головой как будто в удивлении. Воспользовавшись моментом, Терри повернулась и побежала по коридору. Потом так же быстро пролетела через гостиную, проигнорировав удивленный вопрос Луизы, выскочила наружу к автомобильной стоянке и вскочила в красную спортивную машину «даймлер». Швырнув сумку и книги на сиденье, с такой силой повернула ключ зажигания, что он чуть не погнулся. Как только мотор закашлял, Терри дала задний ход и, взметнув колесами гравий, направила машину к воротам. Когда она проезжала мимо загонов для скота, все четыре цилиндра «даймлера» ревели. На главную дорогу автомобиль выскочил на скорости сорок миль в час, но Терри продолжала давить на педаль акселератора, пока стрелка спидометра не остановилась на цифре «80», а попавшая в глаз пылинка не вернула девушку к реальности. Она потерла глаз и сбросила скорость. По ее щекам катились слезы. Сейчас Терри была уверена, что у них с отцом нет никаких точек соприкосновения. Она никогда его не понимала и не поймет, он просто за пределами ее понимания. Единственный способ поладить с отцом — держаться от него подальше, рядом она его ненавидит. «Я действительно его ненавижу, он прав. Господи, я ненавижу его! Он убил моего брата. Он прогнал мою мать, сначала на концертную сцену, потом в больницу, где она чахнет в разъеденной алкоголем нереальности. Если я не сбегу, он сделает что-нибудь со мной».

Ветер поднял обложку книги на переднем сиденье. Терри захлопнула ее и повернула корешком вперед, по ходу движения. Современная литературная критика. Ничего, на занятиях она успокоится. Это хорошее изолированное, отделенное от всего мира место — класс, полный дымящих сигаретами коротковолосых девушек и длинноволосых парней с лохматыми усами. Правда, это не ее мир, точно так же, как и мир отца. Она презирает богатство и бизнес, но никогда не подойдет и к литературной башне из слоновой кости. Господи, почему из-за жестокой шутки рождения она вынуждена жить в обстановке, полной интеллектуальных или финансовых претензий? А ей хотелось бы всего лишь быть женщиной, иметь дом, детей...

С пылающей головой, кипя от злости, не зная, чего она, в конце концов, хочет на самом деле, Терри ехала по обходной дороге среди холмов. Какая-то пыльная машина с двумя или тремя неясными тенями в ней, не отставая, следовала за ней. Терри не обращала на нее внимания, продолжая придерживаться шестидесяти миль в час. Через четыре часа она будет возвращаться этим же маршрутом, по этой же объездной дороге.

* * *

В седьмом часу, переодевшись к обеду, Карл Оукли вошел в великолепную гостиную из темного дуба и увидел, что Эрл Коннистон наливает себе джин, сдабривая его вермутом. Судя по всему, он успокоился после штормового отъезда Терри, о чем до сих пор не сказал ни слова. Задумавшись об этом, Карл заметил Луизу, только когда она щелкнула перед ним пальцами и весело рассмеялась. Уж слишком весело, подумал он. Завладев его вниманием, Луиза представила ему гостя дома, Фрэнки Адамса. Клоун был в шортах-бермудах и кричащей спортивной гавайской рубашке с короткими рукавами, словно специально демонстрируя окружающим свои непривлекательные костлявые ноги и вялые волосатые руки. Маленькая круглая головка с огромнейшим носом, какого Оукли в жизни не видел, завершала первое отталкивающее впечатление.

Пожимать руку этого маленького человечка было все равно что подержать свежевыловленную форель. Чтобы как-то завязать беседу, Оукли сказал:

— Забавная рубашка.

— Да. Она дважды арестовывалась, — ухмыльнулся Фрэнки Адамс, показав желтые зубы.

Его толстые черные волосы были зализаны назад, как у индейца; узкое лицо тщательно выбрито; он благоухал дорогим лосьоном. В дополнение ко всему у него были всезнающие глаза профессионального сводника, дребезжащий голос уличного торговца, и его прошлое, каким бы оно ни было, обременило его внешностью вора. В ушах Оукли еще звучали слова Коннистона, сказанные им час назад: «Он здесь уже четыре дня. Не спрашивай, когда мы от него избавимся. Некоторые люди дольше остаются на неделю, чем иные на год».

— Вы с Луизой знали друг друга в Нью-Йорке? — спросил Карл.

— Вместе работали в телевизионных представлениях, — ответил Адамс и, приняв позу Эда Салливана, продекламировал: «С-годня, л-ди и дженнельм-ны, в нашем шоу з-меча-тельная Л-луиза Харрис, прямо из звездной роли на Бродвее с м-стром Ген-нри Фон-нда. А сейчас, л-ди и дженнельм-ны, слушайте Фрэнки Адамса!» — Клоун поклонился публике и кашлянул в кулак.

Коннистон подошел к ним с маленьким круглым деревянным подносом, на котором стояли четыре бокала с напитками. От Оукли не укрылось, что жидкость в них плескалась. Луиза все еще весело смеялась над тем, как Адамс скопировал Салливана. Оукли должен был признать, что это получилось у него здорово. Голос и произношение были сымитированы удивительно точно. Между тем Адамс повернулся к Луизе и разразился речью Уайтта Эрпа из «Моей дорогой Клементины», заставив Карла согнуться от хохота. Один Коннистон даже не улыбнулся. Он с удивлением смотрел на жену, которая в компании Адамса неосознанно принимала театральные позы. («Похоже, сукин сын без работы, — еще в офисе объяснил Эрл Оукли. — Гостит у старых приятелей, пока его агент не добудет ему ангажемента. Говорит, что прогорел, потому что пародировал медленных лошадей. Рассказал мне, что его отец был всегда впереди своего времени, но в двадцать восьмом году обанкротился, что, по-видимому, должно было меня сильно рассмешить. Терпеть не могу этого испорченного маленького ублюдка!»)

Коннистон отошел в сторонку, с неприязнью наблюдая за Адамсом. А тот внезапно повернулся к Оукли, нахально ему подмигнул и опять заговорил:

— Вот что я скажу тебе, Карл, пошли им сообщение. Или Каир, исключая русскую нефть, заключает с нами договор об аренде, или мы уходим. К черту вдов и сирот, что там один дурацкий биллион? Научи паре вещей этих сукиных детей арабов. Заставь их понять, что Коннистон — важный человек. — Адамс изобразил Коннистона с жуткой похожестью, включая его привычку поднимать плечи и быстро моргать. Закончив выступление, он замер в ожидании аплодисментов.

Но захлопала только Луиза. Смущенный Оукли не шевельнулся.

— Не нахожу ничего смешного, — буркнул Коннистон и, повернувшись спиной к артисту, пошел через комнату к бару.

Лицо Адамса осунулось.

— В самом деле, дорогой, ну что ты? — протянула Луиза вдогонку мужу, сделав особое ударение на слове «дорогой».

Сначала Коннистон налил себе мартини и только затем, повернувшись к ним лицом, едко ответил:

— Не бойся, я не собираюсь выдрать нос у нашего гостя.

Стараясь обратить все в шутку, Адамс слабо проговорил:

— Лучше не делать никаких замечаний о моем носе. — Он попытался улыбнуться. Затем, нервно обернувшись, сказал вполне серьезно: — Мне действительно нравится ваш дом, Эрл. Никогда не видел подобного ковра — нужны снегоступы, чтобы путешествовать по нему. Ох, черт, не обращайте на меня внимания! Думал, это будет забавно — не получилось. Не хотел вас обидеть, Эрл. Наверное, я слишком долго работал во второсортных клубах. В общем, примите мои извинения.

Оукли видел, как Луиза бросила на мужа алмазно-твердый взгляд. Коннистон кивнул, закинув голову, выпил мартини одним глотком и после этого произнес:

— Все в порядке, все в порядке. Просто потерял над собой контроль. Был дурацкий день. Извиняюсь.

— Конечно-конечно, — отозвался Адамс и умолк, не зная, что еще сказать.

— В самом деле, — выдохнула Луиза и рванула на кухню, подрагивая великолепными молодыми ягодицами, которые, казалось, двигались сами по себе.

Оукли заметил, как Адамс уставился на них, и четко услышал его восхищенный шепот: «Вот это жеребец!», а когда встретился с ним взглядом, комик ему вновь распутно подмигнул. Карл отвернулся и закрыл глаза. Так вот оно что! Детская месть Луизы. Она использовала Адамса, чтобы отплатить Коннистону за его «пренебрежение», о котором говорила утром, спрашивая у Оукли, что же ей делать. Она была актрисой и старалась его убедить, что во всем виноват Эрл, но только не она. Но сама, должно быть, его просто ненавидит, коли способна так поступать в его собственном доме, у него под носом. Глянув на широкую напряженную спину Коннистона, который в это время наливал себе третий бокал, Карл подумал: «Не знаю, имею ли я право ее осуждать?»

А спустя несколько часов после этой сцены на ранчо Коннистона раздался телефонный звонок.

Глава 6

Митч Бейрд и Флойд Раймер стояли на дороге, уходящей на север, в холмы. На заднем сиденье пыльного «олдсмобила», стоящего ниже, в высохшем русле реки, расположились Теодор и Билли-Джин. Джорджи Раймер сидел на камне около машины, зевая и почесываясь.

Глянув на часы, Флойд произнес:

— Остается сорок минут, — затем, встретившись с глазами Митча, криво ухмыльнулся: — Ну что у тебя морда вытянулась, как у мартышки? Улыбнись! Скоро ты будешь осыпан долларами!

Митч глубоко вздохнул:

— Не нравится мне все это. Слишком опасно.

— Ничто не опасно, когда ставки так высоки. — Полуприкрытые серые глаза Флойда смотрели с холодным презрением.

— Они будут нас искать из-за этого украденного «олдсмобила»...

— Расслабься! Эти деревенские копы не смогут найти даже собственного шефа. Все в порядке.

Митч прикусил язык. Спорить с Флойдом было бесполезно. Он хотел только одного — как-нибудь вырваться из этого кошмара. Однако все последнее время Флойд не отходил от него ни на шаг.

Помолчав, Флойд сурово спросил:

— Хорошо помнишь, что ты должен делать?

— Да-да. — Митчу стало плохо. — С начала до конца дурацкое предприятие.

— Напротив, Митч!

— Что?

— Провалишь наше дело — скормлю тебя птицам. Понял? — Флойд достал из кармана ветровки тупоносый револьвер и легко покрутил его на пальце, как стрелок в фильме о Диком Западе. Это была единственная пушка в группе. Второй Флойд не доверил бы никому. — Успокойся, Митч. Каждому что-нибудь да перепадет. — Потом опять глянул на часы: — Тридцать восемь минут...

Митч отвернулся и стал осторожно спускаться с дороги. Смещенная под его ботинками галька, образовав небольшую лавину, с шумом покатилась в русло к машине. Билли-Джин открыла заднюю дверцу и вылезла из автомобиля, оправляя платье на мясистых ляжках. Теодор попытался ее поймать, но промахнулся и непристойно выругался. Затем тоже вылез из машины, взревел и сдавил смеющуюся девушку в железном объятии.

Флойд спустился с дороги, встал, расставив ноги, и нахмурился:

— Ладно, вы двое, кончайте возню. Джорджи!

Тот поднялся с камня и подошел, стараясь ступать твердо, как его брат.

— С тобой все в порядке?

— Мне нужно кольнуться, — пожаловался Джорджи. — Ты же знаешь. В такое время даже кошки нервничают.

— Получишь, — пообещал Флойд.

Теодор и Билли-Джин обошли капот машины и встали рядом с Джорджи. Митч шагнул назад. Флойд обернулся к нему и холодно бросил:

— Эй, там? Все готовы?

— Прием, прием, — сухо пробормотал Митч, — вся банда в сборе... — Но, поймав едкую ухмылку Флойда, понял, что его юмор неуместен.

— Ладно, Митч, остынь, — приказал Флойд. — Возьми фонарик, будь хорошим мальчиком.

Митч прошел мимо других к машине и достал фонарик из отделения для перчаток. Дважды проверив его, положил в карман. Флойд сделал несколько беззвучных знаков за его спиной. Когда Митч обернулся, то увидел, что Теодор, открыв багажник, вынимает деревяшки, из которых им предстояло составить пару «козлов».

— Помоги ему, Митч, — велел Флойд.

Митч вместе с Теодором отнес на дорогу козлы, объездные знаки и прожекторы. Глянув назад, он увидел, что Флойд за ними наблюдает, опустив руку в карман, где лежал револьвер. Выражения его лица в сумерках видно не было. Митч слышал, только как Флойд инструктировал Билли-Джин.

— Помни, маленькая красная спортивная машина с девушкой за рулем. Узнаешь ее по ярким огням на склоне дороги, когда она начнет спускаться.

— И сейчас тотчас тебе сигналю? — уточнила Билли-Джин.

— Это все, малышка. Но упаси тебя бог ошибиться с машиной!

Митч стиснул челюсти, почувствовав дурноту. Он понял, что ему и теперь не удастся оторваться.

Флойд произнес:

— Митч, подойди сюда, отдай фонарик Билли-Джин.

Проглотив ругательства, Митч подошел, за ним тяжело ступал Теодор. Митч протянул фонарь девушке. Та повернулась задом к Теодору:

— Шлепни на удачу!

Когда Билли-Джин ушла к своему наблюдательному посту, а Теодор вернулся к «козлам» на дороге, Флойд обратился к Митчу:

— Думал, я позволю подняться на холм тебе, не так ли?

Собрав всю волю, тот ответил безразличным тоном:

— Думал, позволишь. Я ведь видел машину раньше, а Билли-Джин не видела. Что, если она перепутает ее с какой-нибудь другой?

— Не перепутает. Я никогда не жду от людей больше того, на что они способны. У Билли-Джин глаза получше, чем у кого-либо в этой компании. И, сидя там, на холме, она не отвлечется, чтобы подкрасить губы, как некоторые другие.

— Если ты так уверен, что я не собираюсь помогать, то почему меня держишь?

— Ты мне нужен, парень. Я знаю, как тебя использовать. Не беспокойся.

Джорджи стоял у переднего крыла «олдсмобила», потирая нос и переминаясь с ноги на ногу. Глаза у него были красными, движения — вялыми. Тоскливо посмотрев на брата, он жалобно захныкал:

— Ну, Флойд?

— Ладно, ладно. — Раздраженный Флойд пошел к машине.

Джорджи не мигая следил за ним. Прежде чем залезть в салон, Флойд сказал:

— Митч, встань так, чтобы я мог тебя видеть. Джорджи, отвернись!

Митч неохотно подошел. В предвкушении наслаждения по серому лицу Джорджи разлилась улыбка, потом он чинно сложил руки, как ребенок, ожидающий подарка на день рождения, закрыл глаза и отвернулся.